Лаборантка

— Доктор Джекилл! — раздаётся в комнате девичий голос, от чего джентльмен чуть вздрагивает в кресле… С глаз спадает туман пробуждения, когда всё видится донельзя расплывчато и более напоминает мазню неумелого художника, нежели окружающий мир. Взору предстаёт просторное помещение, невзрачных тонов и даже несколько тусклое. Темного цвета пол, представленный большими плитками, плавно переходит в покрытые серо-зелёными обоями стены, и потолок. В глаза бросается небольшой белый камин, уже давно погасший, который был прямо напротив очнувшегося от сна доктора. По правую сторону от очага стояли шкафы: один не высокий и короткий, однако металлический, с несколькими маленькими ящичками, а другой высотой почти под самый потолок, дубового цвета, со стеклянными дверцами, за которыми, в тёмных пузырьках, небольших бумажных свёртках и мешочках хранились самые разные химические вещества. По левую же — такой же внушительного вида шкаф, следом за которым, в самом уголочке, устроилась дверь на улицу. На глаза накатывает пелена усталости. Веки наливаются свинцом, а голова вновь начинает болеть, будто кто-то давил на череп, желая сломать кость. Вместе с головой, чьи-то руки будто давят на рёбра, не давая вдохнуть глубоко, дабы сбросить тонкую пелену сна. И даже собственные руки бессильно сложены на коленях, двумя непослушными отяжелевшими плетьми. Но откликнуться нужно. — Да, Холлидей? — приглушённо произносит доктор, найдя в себе остатки сил, чтобы поднять руки и упереться ими в подлокотники небольшого, но в отсутствии сна такого удобного, кресла, и подняться на такие же, как кажется, деревянные ноги. Глазам открывается другая часть лаборатории. Длинный стол, занявший всё место у стены, от первого большого шкафа до массивного зеркала напротив него. На столе: штативы, колбы, пробирки, спиртовки, пара чашек Петри, небольшой журнал эксперимента, и чернильница с пером. У стола же стояла девушка, что прервала сон мужчины. — Доктор, эксперимент завершён… — не громко произносит она своим низковатым голосом, — Этапы я уже внесла в журнал. Не намного ниже Джекилла, миловидная девушка, лет восемнадцати, с большими тёмными глазами, под которыми сейчас расплылись тёмные круги, была одета в чёрное платье, до самых щиколоток, которое закрывал белый фартук, в некоторых местах чуть подшитый. Руки же были в перчатках, как казалось, никогда не покидающими её ладоней. Русые волосы убраны под белый чепчик горничной. — Прекрасно, Кейт. — тем же приятным, не смотря на усталость, голосом говорит доктор, бросив беглый взгляд в другой конец комнаты, где стоял небольшой письменный стол, а на нём же часы. Три часа ночи… — Вы очень устали, доктор… Вам нужно отдохнуть. — вновь подаёт голос девушка, на что получает с лёгким вздохом ответ: — Благодарю за беспокойство, Холлидей, — сложил руки за спиной мужчина, сделав несколько шагов к двери, — Однако, тебе тоже стоит идти спать. Далее работы будет не меньше, и легче она не станет. — Я останусь здесь, на некоторое время, доктор… — говорит она, поправляя сползшую на руке перчатку, — Доброй ночи, мистер Джекилл. Кладя на ручку двери ладонь, учёный вновь обращает взгляд на девушку, а после на стол, где остались последствия эксперимента — грязное оборудование. — Не засиживайся долго, Кейт. И, уходя, потуши свет. Доброй ночи. После чего Джекилл выходит на улицу, из небольшой, стоящей отдельно от дома, лаборатории. Кожу обжигает лёгкой и влажной ночной прохладой, от которой пелена усталости чуть спадает с глаз, и веки кажутся уже не столь тяжёлыми. А стоит глубоко вдохнуть полной грудью, ощутив, как сырой воздух проходит по гортани, наполняет лёгкие холодом и свежестью, уносит из тела с собой противную тяжесть… Где-то там, в этой тьме ночной, слышится гул огромного города, ни на час не прекращающего жить. На улицах, со временем суток, сменялись и обитатели Лондона… При свете Солнца улицы были полны рабочими и, редко, аристократами, а стоило Луне занять место на небосводе — под её покровом тьмы появлялись хулиганы, воры, убийцы… «Скоро будет туман,» — подумал доктор, бросив мимолётный взгляд на небосвод, где едва-ли начинало светлеть небо. И стоит появиться первым лучам Солнца, как начнётся новый рабочий день, с новыми экспериментами и новой работой… А пока нужно отдохнуть. Быстрыми шагами мужчина направлялся к более массивному зданию, нежели чем лаборатория — особняку, в котором не светилось ни одно из окон… Слуги ещё спали, или только проснулись… Дверь легко поддаётся доктору, и хозяин оказывается дома, в тёмной гостиной, откуда тенью проходит по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж — личные комнаты. Из всех, правда, нужна лишь одна, что спрятана за самой дальней дверью — спальня. Открыв её, доктор видит совершенно привычную себе картину. Тёмный паркетный пол и покрытые глубоко-зелёными обоями стены. По правую сторону — камин, где догорали угли, в темноте сияющие медным цветом, и в дальнем углу — массивный шкаф для одежды. По левую сторону — большая кровать, темного дерево, идеально застелена белыми простынями. Напротив двери было окно, открывавшее вид на лабораторию и некогда сад, занявшее большую часть стены, над которым были повешены плотные шторы. Уставший доктор не без удовольствия от предвкушения объятий Морфея сменяет рабочую одежду на ночную рубашку. Простыни принимают на себя уставшее тело, проминаясь под ним. Мягкая подушка, кажется, забирает на себя все тяжкие мысли, и, непременно, скоро и сама станет от них твёрдой и тяжёлой. Одеяло накрывает обожённое прохладой ночи тело. Однако, как на зло, веки совершенно легки. Разум чист и ясен, а дымку усталости теперь легко смахнуть с глаз простым морганием! Генри несколько разочарованно открыл глаза, взглянув в окно, на только начавшийся рассвет. Новое утро… Которое он мог бы провести в лаборатории, трудясь на ниве знания, не обращая внимания на усталость, как то было в дни его молодости. Как мог он и спокойно уснуть после тяжёлого дня, оказавшись в объятии постели, и даже не предполагая такой вещи, как бессонница… Извечный спутник возраста. «Здесь тебе повезло, Холлидей…» — думает доктор. Девушка осталась в лаборатории, наверное, собираясь подготовить всё для завтрашнего рабочего дня… После чего она как всегда поднимется по лестнице на чердак, где, скорее всего, уснёт, крепким здоровым сном, свойственным молодости… Или детству. Собранные позади русые волосы, бледное лицо, кажется нездорово белое лицо, на фоне чёрного платья… Огромные глаза и тонкие, как нитка, губы, непропорциональное, проходящее период взросления тело. Немного высоковат голос, и вместе с тем — робкий… Такой ты пришла сюда, Кейт.

***

Погода за окном была особенно мерзкой. По улицам почти всегда пасмурного города текли реки, питаемые крупными каплями дождя из свинцовых туч, висевших над Лондоном несколько часов. Сильный ветер хлестал по стенам зданий водой, от чего, когда очередной удар попадал на стекло, слышался глухой, непременно отвлекающий звук, обернувшись на который ничего, кроме размытого потоком жидкости вида серого города, видно и не было. Невероятно неприятная погода в воскресенье, когда сложившейся традицией многих — гулять в парке, по улицам с друзьями или навещать старых знакомых. Одна из таких встреч не состоялась сегодня для доктора Джекилла, желавшего проведать старого знакомого, с коим он имел счастье общаться уже давнее время, в основном на научные и религиозные темы. Со студенческой скамьи не жалующийся на здоровьем Майкл, в силу возраста и сырости Лондона, в последние месяцы беспрерывно страдал кашлем, пока что не переходящим в удушье. Вероятно, предполагал Генри, скоро это произойдёт. Лондонский климат сгубил не одно здоровье. Смерть Майкла не была бы столь тягостной для доктора, если бы не просьба, из-за которой доктор Джекилл сейчас задумчиво смотрел на пламя, пылающее в камине. Гостиная с низким потолком, оформленная в светлых тонах, сейчас была погружена в темноту из-за заштореных окон, а совсем небольшое пространство перед камином залито мягким медным светом от огня: небольшое кресло, где и находился доктор. Обыкновенно бледная кожа приобрела хоть какой-то цвет в неверном свете пламени, а карии глаза, в которых обыкновенно подобные двум зеркалам, сейчас потемнели от дымки мыслей и были полуприкрыты… На коленях доктора лежала раскрытая книга, которую некоторое время назад читали, а сейчас предавались размышлениям о просьбе… Взять в качестве хотя бы служанки ученицу старого знакомого… Сироту из детского дома, из не самого благополучного района, но получившую не плохое образование в области естественных наук, как утверждал Майкл, наставник этой девушки, по фамилии Холлидей. Как раз этому вопросу и должна была пройти встреча. Но почему именно Джекилл? Неужели во всём Лондоне, где никогда не смолкает человеческий гул, улицы переполняются народом так, что проблематично пройти, не нашлось ни одного человека, который мог бы нанять на работу эту девицу? Которая совершенно не нужна доктору медицины и гражданского права, не страдающему от отсутствия прислуги. «С другой же стороны…» — думает доктор, следя за пляской языков пламени по чёрным поленьям, по краям которых уже виднелись белёсые островки пепла, совсем не замечая того, что происходит вокруг: — К вам посетитель, сэр. — раздаётся у входа в комнату. Как хороший знакомый он должен, как минимум, попытаться присмотреться к этой сиротке, для успокоения души больного приятеля… Всегда ведь можно отказать, сославшись на какую-нибудь причину — придраться всегда есть к чему. — Сэр! — окликает Джекилла вновь пожилой голос, от чего на сей раз доктор реагирует и закрывает книгу, откладывая её в сторону, поднявшись из кресла. В дверях стоял пожилого вида дворецкий, с безупречно уложеными седыми волосами, и не покидающими его лица усами. Как всегда, одежда прекрасно сидит на нём, а лицо спокойно. — К вам посетитель. — уже потише говорит старичок. — Кто пришёл? — уточняет Генри, поднимаясь из мягкого кресла. Кто мог прийти в такую погоду, когда хозяин собаку из дома не выгонит? Пациенты и студенты исключались. Первым не позволило бы здоровье, вторым отсутствие причины. Друзей Джекилл тоже не ждал… Хэсти Леньон был за Британским каналом по личным причинам. Габриэль Аттерсон вряд-ли бы являлся в такой ливень, без предупреждения. Майклу не позволили бы его больные лёгкие, которые после такого дождя могли бы приковать несчастного к постели… — Некая мисс Холлидей. Она говорит, что пришла от вашего друга, мистера… — но далее Джекилл уже не слушал. Она всё-таки пришла, в такой ливень. Пройдя к одному из заштореных окон, мужчина раскрыл бордовую ткань штор, от чего в комнату ворвался тусклый свет с улицы… По стеклу всё так же текли реки дождевой воды, превращая вид за окном в несколько десятков пятен, отличавшихся друг от друга только степенью серости. — Пусть пройдёт сюда. — распорядился доктор, слыша, как тот час же удаляются почти бесшумные шаги дворецкого, а в коридоре слышится два голоса — Пула и чей-то тонкий, будто бы испуганный и совсем юный… Доктор отходит к камину, забирая с подлокотника кресла оставленную книгу и перекладывая её на светлую каминную полку, слушая звук приближающихся шагов. Робких и ещё более тихими, чем у дворецкого. Как будто крадётся мышь. На пороге комнаты возникает девушка, вернее сказать, почти девочка. Чёрное платье, закрывшее всё, кроме головы, небольшой части шеи, кистей рук и стоп, нисколько не прятало тщедушно худого, более походящее на высохшую палку, тело. Русые волосы аккуратно собраны позади. Светлое лицо, контрастирующее с цветом одежды, казалось болезненно-бледным, а тонкая линия губ едва различима на лице бледной розовой нитью. Выделяются на этом лице только по-детски большие тёмно-серые глаза, кажущиеся почти что чёрными. — Здравствуйте, мистер Джекилл… — тихо произносит Холлидей, смотря на хозяина дома, с волнением и робостью, что, как в зеркале, виднелось в её глазах. «По виду ей около шестнадцати лет,» — предположил Генри, отвечая на её приветствие: — Добрый день, мисс Холлидей. Вы не промокли под таким дождём? — дежурно спросил доктор, наблюдая, как девушка тихонько складывает руки, взявшись ладонью за запястье другой руки. — Нет, что вы, — произносит она так же в половину своего голоса, сжимая ладони, — Всё хорошо, мистер Джекилл… Отец Майкл просил меня прийти при любой возможности… «Всё настолько плохо?» — сверкнула мысль у доктора при голосе этой… Холлидей. Несколько дрожащий, тихий, как у неуверенного подростка… — Мне известно это, мисс. — произносит Джекилл, складывая руки на груди, вновь оглядывая девушку с ног до головы, решая немного поговорить с ней. Быть может… Эх, хоть что-то из этого можно будет извлечь. — Как вас зовут? — Кейт Холлидей. — назвала своё имя девушка, всё так же приглушённо. Тёмные глаза старались смотреть куда угодно, только бы не на доктора, который не отводил от неё взгляда. — Моё имя, полагаю, вам известно. — выдыхает Джекилл, — Как и то, что вы несколько разбираетесь в естественных науках. — при этой фразе в глазах собеседницы сверкнул лёгкий огонёк, — Однако сколько вам лет? — Пятнадцать, мистер Джекилл… — ещё более тихо произносит она, а огонёк в глазах затухает… «Всего пятнадцать лет…» — подумал доктор… Пятнадцать лет… Что этот ребёнок может в мире науки? Возможно, делать неуверенные движения на одном месте, как младенец, что учится ползать… А может…