Кажется, мир вокруг Андрющенко начинает рушиться.
Она стоит, не в силах пошевелиться, глаза расширены, сердце в ужасе сжимается. Лиза не может рационально думать, в голове мысль бьется, что все это время Кира была рядом, буквально на пару учебных столов дальше. Что она дура, раз не заметила ее раньше, такую яркую и прекрасную. Что сейчас Кира может быть на волоске от смерти, а Андрющенко ни о чем не подозревала. Она должна быть рядом, но вместо этого стоит на лестничной клетке старого дома где-то на краю Новгорода и смотрит на женщину в старом домашнем халате. Какой-то сюрреализм. Это все кажется настолько нереальным, что мысли и тело становятся ватными на пару минут. Это было словно ощущение перехода в нейросеть, тот самый момент, когда сознание проваливалось вниз за секунду до появления цифрового мира. — Вы не знаете… в какую больницу ее увезли? — в голосе Лизы обреченность и безнадежность. А еще беспокойство. Женщина смотрит понимающе. Она с почти самого детства знала внучку соседей. Жалко девочку. — В третью городскую, кажется, — соседка задумывается на секунду, скрестив руки на груди, и затем кивает. — Да, точно. В третью. Раиса говорила. — Спасибо! Не дождавшись ответа от женщины, Лиза пулей подрывается в сторону лестницы. Женщина качает головой неодобрительно. Если так бегать по их подъезду, то с легкостью можно сломать свои конечности. Потом костей не соберешь. Лиза преодолевает пролеты, чуть не перепрыгивая несколько ступенек. И, кажется, почти сбивает ребенка, который спокойно поднимался к себе домой. Но она все так же продолжает бежать к заветной двери подъезда на максимальной скорости. Мысли формироваться не успевают, а тело уже делает все на автомате. Стрессовый механизм во всей его красе. Сейчас девушку мало волновала толпа вокруг, что совершенно точно заполняла улицы города. Обеденное время, все-таки. Но в автобусах будет не протолкнуться, более правильным кажется заказать такси, чем бесконечное количество времени ожидать мало-мальски свободный общественный транспорт. И плевать на то, какой сейчас спрос и что придется потратить на пару сотен больше. Пускай так. Важнее узнать, в каком состоянии ее Кира. Нервничает, ходит из стороны в сторону, делая попытки попасть по экрану мобильного телефона. Руки не слушались, жили отдельной жизнью от хозяйки. Она с трудом вводит адрес в строку. Черная киа, три пятерки. На дисплее мобильного высвечивается входящий вызов почти сразу, как она вызывает машину. Девушка забыла, что должна была позвонить подругам и рассказать все, что узнает. Уже прошло почти три часа, как оказалось… Сколько же она просидела у квартиры блондинки до того, как вышла сердобольная соседка? Час? Полтора? Лиза терялась во времени. — Ну что там, Индиго? — Захарова уставшая, видимо, только вернулась с работы. Ночная смена на автомойке давала знать о себе. — Я еду в больницу. Кира в третьей городской, — на той стороне звучит мат, что-то падает и следом голос обеспокоенной Мишель. Еще не успели выйти из машины, как вовремя. — Второй день. Соседка сказала. Только сейчас черноволосую начинают душить горячие слезы. Они дорожками спускались к подбородку, падая на темную ткань худи. Прожигали кожу, оставляя зияющие раны. Саму Андрющенко трясет так, что она еле телефон в руках держит, а слова Захаровой и Гаджиевой сливаются в белый шум. Наверное, она чрезмерно себя накручивала, но неизвестность убивала и заставляла думать только о самом страшном. Она вспоминала то время, когда бабушку увезли на скорой с инфарктом. Они опоздали всего лишь на пять минут. Каких-то чертовых пять минут, и она была бы жива. Поэтому Андрющенко вся сжималась от страха. Неизвестность пугает всегда сильнее. В каком сейчас состоянии Кира? По какому поводу ее госпитализировали? Операция? Если бы все не было серьезным, то она вполне бы позвонила или хотя бы написала. — Лиза, блять! — крик Шумы отрезвляет на минуту и хотя бы позволяет ей очнуться. Подруга безуспешно пыталась привести ее в чувства. — Почему ты мне не позвонила? Я бы сама тебя отвезла в больницу. — Операция… ей делали... операцию, — говорит еле-еле, в перерывах между рыданиями. Водитель косится на нее, но у него хватает чувства такта, чтобы промолчать. Елизавета ему за это благодарна. — Лизка, умоляю, не накручивай себя раньше того, как мы все доберемся до больницы, слышишь? — в разговор вклинивается Мишка. — Ты себе хуже сделаешь. Мы уже едем. Лизу клинит, она не может ничего говорить кроме: «операция» и «скорая». Захарова просит ее не отключаться от звонка и подождать их в холле, если удастся добраться раньше до лечебного заведения. Хотя, по всем расчетам Шумахера, они с Мишель должны успеть до приезда туда темноволосой. Все же до больницы от квартиры Гаджиевой было ближе почти вполовину, в отличии от дома Киры. Время текло очень медленно для нервной Андрющенко. Наличие на той стороне подруг никак не отвлекало ее от гнетущих мыслей и слез. Лицо уже припухло от рыданий, нос покраснел, как и глаза. Она пустым взглядом смотрела в окно: мимо пролетали машины и здания. Изредка отвечала на вопросы Мишель и Кристины на автомате, не особо вдумываясь. Здания сменяли друг друга, словно кадры из кинофильма. Лиза где-то в глубине души думает, что вся ее жизнь — драма без счастливого конца. И когда, наконец, такси останавливается на парковке у здания городской больницы, Индиго срывается. Она видит Мишель около ворот, что оглядывалась по сторонам и говорила ей в телефон. Захарова нервно посматривала на часы. Волновалась. — Лизка! — Гаджиева почти сразу заключает в объятия подругу, гладит по спине, когда ее плечо насквозь промокает от слез. Ее и саму трясет не меньше, но кто-то ведь должен следить за влюбленной и переживающей девушкой. — Сейчас мы все узнаем, найдем бабу Раю и все будет хорошо, слышишь? Андрющенко с трудом соглашается, не отходя от блондинки. Кристина в успокаивающем жесте сжимает плечо девушки. Поддерживает. Какими бы в начале между ними не были отношения, Захарова считала ее подругой. Ну ругались и ругались, с кем, в конце концов, не бывает. В холле достаточно людно: кто-то бегал в попытках пройти медицинскую комиссию, кто-то просто на прием пришел. Жизнь кипела. Вот старушка поднималась на второй этаж, вот регистратор куда-то побежала. Наверное, понесла медицинские карты по кабинетам. Лиза старается отвлечь себя от страшного, бегая по помещению глазами и цепляясь за каждую деталь. На подоконнике справа цветок засох. Кира бы такое не простила, если бы увидела. Растения она любила, наверное, чуть больше людей. Так же, как Андрющенко любила животных. В коридорах людей не меньше. Особенно у процедурных кабинетов большие очереди. Захарова идет впереди и, как танк, расталкивает народ, чтобы освободить дорогу. И Лизе стыдно, что она в таком состоянии находится, извиняется перед Мишель почти каждую минуту, за что получает тычок в бок и возмущенный взгляд. «Я все понимаю, Лизка. Прекрати извиняться уже». Если бы с Крис что-то случилось, то она явно была бы в таком же состоянии. Все они люди. Вход в стационар и пост медицинской сестры был прямо за поворотом. Там обнаруживается неприятная женщина. У нее грозный взгляд и, как следствие, отвратительный характер. Это было видно по ее выражению лица из-под очков. Она все никак не хотела говорить, где лежит Кира и причину ее госпитализации. А пускать их тем более не собиралась. Режим, и все тут. — Хотя бы ее пустите. Она девушка ее, переживала, рыдала всю дорогу. Ну будьте человеком, в конце-то концов! — голос Кристины раздраженный и злой, казалось, что Захарова была готова порвать тетку на мелкие кусочки. А Лиза просто не слышит, ее накрывает новой волной рыданий и истерики. Она чувствует себя тряпкой, а еще слишком сильно нервничала. — Не положено, я вам говорю. Только близкие родственники. Сейчас тем более не время для посещений, — женщина поправляет очки в прямоугольной оправе и кривит губы после слов о том, что Лиза — девушка пациентки. Смотрит осуждающе и презрительно, будто Лиза убила ее любимую собаку. Какую-нибудь мелкую болонку с забавным хвостиком на макушке. Это бесит рядом стоящую Мишель. Она кривится только при взгляде на работницу больницы. Захарова так просто сдаваться не намерена. Она долго скандалит с противной женщиной, приводит доводы о том, что Андрющенко обязаны пустить к Кире и если она этого не сделает, то Кристина пойдет жаловаться напрямую к главному врачу. На них оборачивается медицинский персонал, смотрит с пренебрежением и явным осуждением. Только вот Шума разгоняется только сильнее, с новой силой налегает на несчастную работницу больницы. Медсестре ничего не остается, кроме как пустить девушку в стационар, чтобы не поднимать еще больше суматохи. Захарова считает это идеальной победой. Мишель говорит, что ее девушка всегда добивается того, что ей необходимо. Лиза же просто благодарна подруге, быстро поднимается по ступеням к хирургическому отделению стационара, накидывая на свои плечи халат, который ей вручила ворчливая смотрительница. Он раза в два больше Андрющенко, наверное. Но это не так важно, на самом деле. Стены белые, как и полы. Лиза морщится на секунду, вспоминая психиатрическую больницу, в которой ей не посчастливилось находиться. Там тоже все было стерильно-белое и стены давили. Только здесь писк приборов и тихие голоса из медсестринской разбавляли гнетущую обстановку. В углу примостился диванчик, видимо, для немногочисленных посетителей и тех пациентов, которые могут передвигаться самостоятельно. Почему Андрющенко заострила на этом внимание? Она не знала. Мысли в хаосе кружили в ее голове, словно светлячки у лампочки. Бились крыльями и падали навзничь на пол чертогов разума. Он весь был усеян несчастными насекомыми… Лизе только оставалось стоять посреди своих мыслей и смотреть на гаснущие огоньки. Нужна была пятая палата. Судя по нумерации, она была почти в самом конце коридора. Полы халата развеваются от каждого движения девушки. Она приближается к месту назначения стремительно, но у двери мнется в нерешительности и страхе. У нее уходит пару минут, чтобы взять себя в руки. Помещение светлое, с одной кроватью, стоящей рядом с окном. Лиза готова вновь расплакаться, когда видит бледную кожу девушки, что почти сливалась с постельным бельем. Синяки под глазами и швы в районе виска. Они выделялись ярким пятном на обескровленном лице. Волосы в беспорядке на подушке, грудь скрывают плотные бинты. Даже кажется, что Кира не дышит. А еще к ней присоединен аппарат, собирающий данные жизнедеятельности. Он пищит противно с каждым ударом сердца Медведевой. Бьется. Медленнее, чем нужно, но бьется. От руки идет тонкая трубка катетера, поднимающаяся к специальной стойке. Лизе смотрит на то, как в растворе появляются пузырьки. Девушке сейчас делали капельницу. Она выглядит спокойной… На первый взгляд… Если приглядеться – брови сведены к центру, будто нахмурены. Словно поломанная кукла. — Дуреха… Всегда заботишься о других, а о себе не думаешь… — Лиза присаживается на стул у кровати Медведевой, голос ее дрожит. Главное, что девушка жива. Она не в реанимации, а это значило только одно — ее жизни ничего не угрожало, правда ведь?... Темноволосая поправляет одеяло и убирает волосы с лица блондинки, грустно улыбаясь. — Я ведь говорила… тебе нужно в больницу… Что же еще случилось? Откуда швы? Конечно, Медведева ей сейчас не ответит, но девушке было очень тяжело молчать рядом с Кирой. Где блондинка, там уютные разговоры, шум и яркий смех. Не тишина, особенно такая страшная. Мертвая. Она старается сожрать тебя изнутри и сеет новые семена волнения и страха. Сковывает душу, словно огромными металлическими цепями. Не вырваться из них, как бы ты ни пытался. Пару слезинок все же стекло по щекам. Берет за руку аккуратно, чтобы катетер не задеть, не сорвать. Смотрит на просвечивающие синевой сквозь кожу вены. Когда она видела искалеченного аватара в игре, то ее крыло от истерики… Когда она видит реально пострадавшую Медведеву, Лиза может только ронять беззвучные слезы ужаса и сжимать ее руку. Реальность оказывается страшнее в разы. — Лиза, верно? Андрющенко вздрагивает и поворачивается в сторону прохода, сталкивается с глазами, что так похожи на Кирины. Бабушка. Уставшая, и будто постаревшая еще на несколько лет. Подруга показывала совместные с бабулей фотографии, поэтому темноволосая не могла не узнать ее. Легкая проседь в крашеных волосах, тонкая и маленькая фигура. Иссохла с годами, как остальные люди ее возраста, но не утратила обаяния. Вот в кого была Медведева. — Здравствуйте, — Лиза порывается встать, но Раиса удерживает ее на месте, положив руки на плечи девушки. Улыбка хоть и уставшая, но добрая и ласковая. — Сиди, деточка. Тут второй стул есть, — старушка присаживается рядом с ней. – Хотелось, конечно, познакомиться с тобой при других обстоятельствах… но как уж получилось. Кира много о тебе рассказывает. — Андрющенко бы удивилась, не будь она настолько нервной. Сил не было, а перед глазами бегали серебристые искры. — Что случилось с Кирой? – голос тихий, едва слышный. Ладонь блондинки поглаживает. — Моя дочь всегда была плохой матерью. Я надеялась, что хотя бы сейчас она возьмется за ум. Но увы, — видно, что ей трудно это все рассказывать, — все детство била Кирочку, вела себя по-свински. Вот и сейчас они снова подрались. Пьяная Наташка была… Зацепились слово за слово. И вот, что вышло. Вовремя скорая приехала, могли не успеть. Бабушка говорит много, рассказывает об операции: гематома была осложненной, пришлось удалять, иначе бы тромб сорвался по сосудам и могло случиться что похуже. Что из-за нее было нарушено кровоснабжение органов в брюшной полости. Что состояние Киры все равно тяжелое, хоть и уже намного лучше, чем в момент госпитализации. По крайней мере, на данном этапе осложнений не было выявлено. С каждым словом Лизу захватывала нерациональная злость на женщину, что когда-то дала жизнь и чуть не погубила, а после сбежала. В очередной раз, избегая проблем, она оставила умирать своего собственного ребенка. Киры просто могло не быть здесь, если бы не бабушка. Пламя внутри сжигало все на своем пути, унося тела светлячков в огненную Геенну.Пожалуйста, только живи Ты же видишь: я живу тобою Моей огромной любви Хватит нам двоим с головою
***
Тучи скрыли солнце с горизонта, заволокли тьмой непроглядной и оставалось только щуриться в попытках что-то увидеть. Холодная капля падает на оголенное плечо, а затем еще одна. И еще. Дождь, словно слезы, что проливают люди вокруг. Она не видит этого, но словно ощущает кожей. Тонкая ткань белоснежного платья неприятно облепила тело. Девушка хмурится, обнимает себя руками. Холодно, словно в морозилке. Хотелось скрыться отсюда, но что-то останавливало ее. Словно какое-то предчувствие говорило, что она должна здесь остаться. Обязана. Звук ветра сливался со всхлипами, что начинают доноситься со всех сторон. Кира не понимала, что происходит. Ничего не видно. Очередной порыв ветра заставляет прикрыть лицо рукой. Он бил ее, словно тысячью игл. Больно, неприятно. Обжигает ноги и руки, забирается под одежду. Но после изображение проясняется постепенно, по кусочкам. Словно кто-то собирал паззл. Только вот паззлы обычно красочные, а не пугающие, будто ты попадаешь в фильм ужасов. Изломанные деревья, походившие на монстров, ограждали территорию вокруг и шелестели только-только, начинающими появляться, листьями. Взгляд блуждает по обстановке. Место не вызывает у нее положительных чувств. Памятники. Чертово кладбище. Сотни безликих мертвецов, что обитали здесь, будто бы смотрели на нее сгнившими глазами. Сердце замирает на секунду. Что она здесь делала? Кира не помнила, чтобы она сюда шла. Она вообще ничего не помнила о вчерашнем дне, как и о сегодняшнем. Странно это все. Пугало. Медведева оглядывается, вертится на месте, пока краем глаза не замечает знакомую фигуру, что промелькнула между двумя мраморными надгробиями. Лиза. Ее маленький талисман. Ее она узнает из тысячи других. -Снежинка! – Кира окликает ее, но ответа никакого не следует. Хмурится, когда Андрющенко скрывается за поворотом, и бежит по тропинке, следом за хрупкой фигурой в черном платье, что стремительно удалялась все дальше в глубь. В голове все это не вязалось с происходящим. Нереально это все, как будто. Впереди толпа людей, в которой скрылась возлюбленная. Сердце стучит как бешеное, когда она и сама проталкивается следом, пытается ухватить Лизу за руку, но та упорно ускользала. Волосы лезли в глаза, из-за чего Кира материлась себе под нос и откидывала их назад. Только из-за дождя это помогало ей слабо: они снова падали на место и липли к лицу. Толпа постепенно начинает редеть, будто специально расступаясь перед ними. Они выходят перед очередной могилой, рядом с которой стоял гроб из темного дерева,, бордового. И обит он словно красным бархатом. Кира вздрагивает, пытается рассмотреть, но не получается. Обзор прикрывает непроглядная дымка. Андрющенко подходит к нему и начинает громко рыдать, почти падая на холодную землю. Хрупкие плечи дрожат и сердце блондинки разрывается. Она хочет обнять ее, успокоить и поддержать, но руки проходят темноволосую насквозь. Глаза расширяются в ужасе, и она резко поворачивается к гробу. Сердце останавливается, легкие сжимает спазмом. В этом гробу лежала она сама. В том же белоснежном платье, что сейчас было на ней. И в отличии от окружающей обстановки, тело блондинки было абсолютно сухим. Лицо умиротворенное и почему-то отдает синевой. Медведева не хочет смотреть на собственный труп, но почему-то не может отвести взгляд в сторону. Тело не слушалось свою хозяйку. Слева появляется Кристина, глаза ее мокрые то ли от дождя, то ли от пролитых слез. Смотрит на Киру-мертвеца грустно и хмуро, сжимает кулаки до побеления костяшек. Мишель в успокаивающем жесте сжимает плечо своей девушки и тоже, как и Лиза, плачет, размазывая по щекам тушь. И бабушка с дедушкой тоже льют горькие слезы, поверить не могут в то, что любимой внучки больше нет. Сердце разрывается при взгляде на всех самых близких людей. Как так вышло? Такого не могло произойти. -Ну что смотришь. Бросила их одних, предательница. Кира пятится от двойника, когда он подымается из гроба с кривой усмешкой. Откуда там взялась ветка, Медведева не знала. Она запинается о нее, падает на мокрую землю, покрывая грязными брызгами шелковую ткань и разрывая разрез сбоку. А мертвец смотрит на нее пустыми глазами, стоит как поломанная кукла. Казалось коснись ее, и она развалится на маленькие детальки. Жутко… И никто из окружающих не видит, что мертвец покинул свой дом. Все так же плачут. Кира оборачивается назад и понимает, что упала прямо перед Виолеттой. Она тоже была тут. Это какой-то сюрреализм. Такого быть не может. Она не могла умереть. Это бред. Машет головой из стороны в сторону, пытается одняться, но боль в ноге не дает и она падает обратно, поднимая еще больше брызг. -Страшно? – Медведева-двойник улыбается сумасшедше, хватает ее за горло – Когда же ты перестанешь быть трусихой?! Ты все упустишь! Разве не видишь, как твоя жизнь рушится?! Очнись в конце то концов! - Крик двойника пугает, воздуха не хватает.Темнота.
***
Искусственный свет бьет по глазам, когда блондинка их открывает. В начале ей кажется, что она умерла. Только вот боль бьет по голове, из-за чего девушка издает короткий стон. Нет, не умерла. Живее всех живых. Кажется, в больнице, если судить по цвету стен и обстановке. А еще противный запах лекарств в перемешку с хлором. Кира морщит нос. Никогда не любила ходить к врачам. Еще с самого детства. Сон был жутким и сердце до сих пор билось, словно птица в клетке. Казалось, что холодные руки мертвеца до сих пор душили ее. Она трет шею и жмурится. Не было того обжигающего холода от кожи двойника. Не было ничего. Что хотело ей сказать ее подсознание? Не просто же так снятся подобные сны. Кира не была какой-то суеверной, но в психологию снов верила. Мозг явно подавал ей сигналы. Но для чего? Рушит свою жизнь? Каким образом? Неужели, сожительство на одной территорией с Натальей, однажды ее точно погубит? Погружается в свои мысли глубоко, поэтому даже не сразу ощущает тяжесть на теле и тепло. Она слегка приподнимается на локтях, шипит от боли, и видит лицо старшей, улыбка сама лезет на лицо, отвлекает от гнетущих мыслей. Она здесь… рядом. Это так странно. Свободная рука неосознанно тянется к темным волосам и вплетается в них, перебирает прядки. У Лизы умиротворенное лицо, губы слегка приоткрыты. И Медведевой мысль, что ей хочется видеть ее такой каждый день. Елизавета шевелится от прикосновений. На лице отпечаток от одеяла блондинки, слегка опухшее лицо и волосы в хаосе. Она похожа на маленького котенка. И Киру так поражает этот факт, что губы непроизвольно растягиваются в нежную улыбку, пока рука соскальзывает вниз, на постельное белье. Девушка неловко пытается сесть прямо, но боль не дает ей этого сделать. В начале Андрющенко не понимает, что происходит, но увидев пришедшую в себя блондинку резко начинает плакать, что Кира теряет дар речи. А уж когда старшая легонько колотит ее по плечу: нежно, еле касаясь… Кира и вовсе не знает, что она еще может сказать. Ее хватает только на то, чтобы положить голову на плечо Андрющенко. Пусть колотит, она получает справедливо. -Дурная! Зачем рисковать и ругаться с пьяным человеком?! А если бы тебя не вытащили?! – ее трясет так, что неосознанно блондинка принимает ее на себя, будто пытается перетянуть и забрать. –Ты о бабушке с дедушкой подумала?! А о девочках?! А обо мне?! Кира терпит все слова, все слезы Андрющенко, целует в висок успокаивающе. Плотина спокойствия Лизы рушится из-за переживаний. И, кажется, понимает, к чему ей этот сон. Достаточно было увидеть слезы горячо любимой девушки. Она упускает самое главное из-за своей нерешительности. Она упускает человека, которого искренне любит. Наверное, даже больше жизни. Когда брюнетка немного подуспокаивается, Кира слегка отстраняет ее от себя и целует, прикрывая глаза. Хватит быть трусихой. И даже если Лиза пошлет ее, она не будет жалеть о содеянном. Двойник прав. Пора брать себя в руки, Кира, и строить на руинах жизни новую, которая точно будет лучше. Поцелуй нежный, без напора, можно сказать, что просто прикосновение губ, но она чувствует, как дрожь любимой брюнетки стихает, как она неловко пытается ответить и прижимается чуть ближе. От этого сердце трепещет и дыхание сбивается. И хочется сдернуть с себя дурацкий катетер, чтобы обнять темноволосую нормально. -Прости, что заставила тебя волноваться – Кира разрывает поцелуй, гладит по щеке старшую и улыбается уголками губ. У Андрющенко щеки красные, словно маковое поле. – Я люблю тебя, снежинка