Non avere paura

***

— Согласны ли Вы, Виктория Де Анжелис, взять в мужья Дамиано Давида, быть с ним в горе и в радости, пока смерть не разлучит вас? — закончил свою речь седовласый священник в белой с золотыми завитками рясе. — Нет-нет-нет Да, — слетает с моих губ. Крепко сжимаю юбку платья, продолжая смотреть в серый, каменный пол, но всё же решаюсь посмотреть в зал. Моя мачеха трогательно вытирает слезы кружевным платком, пока те еще не успели смешаться с черной тушью, которой были накрашены ее и без того черные, короткие ресницы. Мария — типичная итальянка: темные волосы, смуглая кожа, такого же цвета как и волосы глаза. Только вот, вспыльчивый характер — это не про нее, он скорее слишком мягкий и наивный. Ее волнистые волосы заколоты в пучок, а на голове была белая шляпка с белой вуалью. Обтягивающие платье на полном теле молочного цвета. А рядом с ней сидит ее полная противоположность по характеру с крайне недовольным лицом, что корчилось на меня. Розе было не менее противно здесь находиться, нежели мне. Внешностью они очень схожи, кажутся такими сучками внешне, но одна из них была, как я уже сказала мягкой, слишком, а вот другая настоящей сучкой. Ее одеяние было похожее с платьем Марии, только она была без этой дурацкой шляпки. Брюнет напротив насильно берет мою руку в свою, стягивает с нее шелковую перчатку и натягивает золотое кольцо на безимянный палец. Он прочищает горло, обращая на себя мое внимание и вкладывает кольцо мне в руку. Мои глаза мечутся по полу, выискивая план побега. Инсценировать удушье? Кажется, это единственный выход, ведь этот расшитый камнями корсет, сильно сжимал мои ребра и живот, перекрывая часть воздуха, наверное, не часть, мне оставалось только понемногу вдыхать воздух, на сколько это возможно, поэтому, фактически, даже симулировать не придется. А может лучше выбежать в слезах от сюда, посылая всех? О нет, это не для меня. Я же расплачусь как маленькая девчонка, кой не хочу быть. Первый вариант проще. А может просто убить его? Ну например, взять этот огромный подсвечник за спиной священника и ударить по голове или заколоть его столовым ножом после застолья? Так нельзя. Нет, нужно терпеть. Нужно смириться, осталось всего каких-то шесть с половиной часов. В голове мелькали фотографии со свадьбы моего отца и матери, где они, в отличии от меня, счастливые до смерти. Как сказал священник: «…пока смерть не разлучит вас.», — что ж, хотелось бы чтобы это случилось сегодня на праздновании или прямо сейчас, и неважно чья смерть это будет. — Де Анжелис, — сквозь зубы шипит мой муж и указывает взглядом на кольцо в моей руке. Я стискиваю зубы, да посильнее и чувствую неприятный скрежет, но он будет намного приятнее чем улыбки всех этих людей, включая этого ублюдка. Челюсть ныла, но эта боль не могла сравниться с тем, как ныло сердце. Отвратительно было даже брать его за руку. Все же надеваю кольцо и вновь отворачиваюсь, разглядывая зал дальше. Рядом с моим «любимым» отцом, который был одним из инициаторов сего торжества — отец этого ублюдка, затем сидели мои старшие брат и сестра с абсолютным сочувствием на их лицах. Веронику постигла та же участь пять лет назад. Как убеждают все мои родственники: «Через время слюбитесь!». С сегодняшнего дня моя жизнь должна превратиться в точности такую же жизнь Ники. Но я не собираюсь прогибаться под мужа из-за интересов нашего папочки, уж тем более рожать ему наследника, как моя любимая сестричка. Я действительно ее люблю, не подумайте, но ее жизнь, мягко говоря — отстой. Хотя у нее с мужем вроде как все очень даже хорошо. Часто целуются, обнимаются, ездят на отдых с сыном, он ее не бьет и не унижает, у него нет вредных привычек, всегда опрятен и добр со мной и семьей. Да, мне кажется, что ей просто попался (именно попался) хороший и любящий муж. А вот мне судьба, точнее мой отец предоставила настоящего ублюдка. Высокомерный засранец с большим эго. Я называю его ублюдком с шестнадцати лет, при любой возможности, а именно у себя в голове, ибо его имя ничего для меня не значит. И если я назову его так вслух, то либо он меня прикончит, либо родственники, неважно кто, исход один. — Можете поцеловаться, — священник мило улыбается и руками придвигает нас ближе друг к другу. Мы этого не делали никогда. Мы ни разу не целовались до этого, уж тем более не занимались сексом. Его пальцы обвивают мой подбородок, словно щупальца и я вижу как его губы стремительно близиться к моим. Я сопротивляюсь и из-за этого он просто целует меня в щеку. Зал молчит еще пару секунд, в то время как мы уже стоим к ним лицами с натянутыми улыбками на них. Гости ожидали чего-то другого, а именно искренности и любви. О наших «недопониманиях» знают только родители, поэтому понятно почему остальные были чуточку в шоке, что такие «влюбленные» молодожены целуются в щеку. Они захлопали и мы «радостно» ступили на красный ковер, что вел к выходу из костела. Быстро вытираю щеку после поцелуя тыльной стороной ладони, надеясь, что этот жест останется не замечены. Но, кому какая разница? Моя левая ладонь сейчас срастется с букетом белых роз в ней. Каждый шаг давался тяжело, будто каждый из них затягивал веревки на моих руках, ногах и горле. Чувство обречения росло, а слезы быстро скапливались в уголках глаз. Нельзя плакать, нельзя! Я больше не вернусь домой, после застолья мы отправимся в общий дом — тюрьма строгого режима. Длинный шлейф платья и фаты медленно тянутся за мной по красному ковру, замедляя шаг, который вот вот перейдет на бег. Музыка в ушах становилась тише и моя голова снова погрязла в мыслях. Моя спина горела от взглядов гостей, что шли сзади нас. Каждый их взгляд ощущался как пуля, выпущенная из пневматического пистолета, больно, но недостаточно, смертельно, но недостаточно. Мы покинули костел, солнце слепило прямо в глаза, но не смотря на него мои плечи обдало холодом от весеннего ветра.

***

Еще полчаса. Полчаса до того, как все разойдутся. Еще полчаса. Виктория, полчаса! Я уже устала слушать эти речи в мою сторону, мои губы и щеки болели от постоянной улыбки. Я чувствовала себя куклой в руках отца и Давида. Мои ноги и руки подвешены к потолку, а те могу творить все что им угодно. Огромный зал кричал величием и богатством: высокие, расписные потолки, мраморные колонны, украшенные золотыми багетами у самого потолка, а на них массивные, хрустальные люстры, длинные тюли на окнах и до блеска отполированный лаком паркет. На длинном застеленном скатертями столе, что стоял ровно посредине, было разнообразие блюд и напитков. В самом центре я и ублюдок, как в цирке, все пялились, даже маленькие дети. Все четыреста пятьдесят шесть человек были одеты в самое лучшее и дорогое, словно это последний и самый важный день в их жизнях и эти одеяния они больше никогда не наденут, даже на собственные похороны, все они приторно улыбались, кричали тосты, выпивали и были счастливы. Странно, гости счастливее молодожен, не находите? Каждое их пожелание оставалось глубоким порезом на моем сердце и по моим подсчетам их как раз уже около трех ста. Честно, на многих из них мне было плевать, ведь я их вижу впервые в своей жизни. В основном это друзья, знакомые наших родителей, ну или какие-то очень дальние родственники, я удивлена, что там даже родственники по маминой линии. Но даже их слова были острые, словно кинжал. Заламываю пальцы, хруст которых доносится до ушей Дамиано, он хватает мою руку и обращается, не глядя в глаза, продолжает спокойно смотреть на веселье в зале. — Перестань, — он допивает уже третий бокал шампанского. Выхватываю руку слишком резко и ударяюсь ею о край стола, этого удара хватило, чтобы моя пустая, фарфоровая тарелка скатилась на пол и вдребезги разлетелась на мелкие кусочки. Кто-то из зала кричит: «На счастье!», — и мое лицо корчит от злости, но я прикрываю его рукой. Периферийным зрением вижу, как Давид пытается себя сдерживать. Но несмотря на это он все еще вел себя слишком аристократично и вежливо, строил из себя очень счастливого мужа, влюбленного по уши в меня. Он был мастером в этом, мне до него далеко. Долго счастье на моем лице не держалось. Официанты суетились с осколками, пока я сидела неподвижно, глядя на безразличие всех, кроме ублюдка. Кажется теперь он тоже нервничает, судя по тому, как дергается его нога под столом, так и землетрясение начнется. Мы подходим черному мерседесу, попутно прощаясь со всеми гостями. — Вик, — окликает меня голос отца,— это вам, — он вручает мне ключи. — Что это? — Ключи от вашего дома, — не успеваю я что-либо сказать, как Дамиано забирает ключи у меня из рук. — Спасибо Вам, — они жмут руки и рука ублюдка ложиться мне на талию. Эти ключи окажутся у него в животе сегодня ночью. Пытаюсь как-нибудь избежать лишнего и неприятного контакта, но его хватка в разы сильнее и мне приходится только терпеть и строить очередной спектакль. — Вы так красиво смотритесь вместе! — о черт! Зачем она приперлась?! Мачеха подбегает к нам и крепко обнимает каждого, с ее глаз катятся слезы и ей уже не важно, что на ее щеках уже проступают серые полоски. Богатый алкоголик с завышенной самооценкой и восемнадцатилетняя девочка с паническим расстройством и проблемами самоконтроля — прекрасная пара, — Они такие прекрасные, правда, Алессандро? — она шмыгает носом и укладывает свою голову на плече моего отца. — Самые лучшие, — аж тошно. Что же это родителям ублюдка мы безразличны, а нет, теперь и они направляются в нашу сторону. Вот же блядство. — Вы уже вручили молодоженам подарок? — обратился к моему отцу его лучший друг Даниель, по совместительству отец Давида. — Да. — Ну и славно. Счастья вам и не затягивайте с наследником, — раздался смех, — у вас ведь сегодня первая брачная ночь, — Даниель больше обращался к сыну, чем ко мне — это раздражало, да тут все раздражало. И на что они надеются? От его тона становилось тошно. — Не будем вас задерживать, езжайте, — впервые за весь вечер я увидела на лице Розы искреннюю улыбку, только вот она была опять-таки адресована их любимому, младшему сыночку. Кстати его рука все еще была на моей талии.

***

Хвала Господу, поездка прошла в тишине. Нам любезно помогли с вещами. Дом был огромным как для двух людей, но это значило, что мы с легкостью сможем спать в разных комнатах. Я прохожу в коридор, бросаю сумочку на небольшой пуфик и скидываю туфли которые до крови натерли пальцы и пятки. Ноги ступают по холодному мрамору, сразу отрезвляя мою голову, боль в ногах немного утихает. Голова безжалостно ноет, а душа разрывается от боли. На дворе двадцать первый век, а я словно из средневековья, когда насильно выдавали замуж за нелюбимого. Я делаю вдох выдох и пытаюсь собраться в кучу, нельзя сейчас плакать, нужно оставить слезы на потом, когда дом окутает тишина и темнота ночи. Вместо слез, осматриваю теперь свой дом: коридор тянулся к каменной лестнице, что была с левой стороны, дальше к гостиной, огромная с высоченными потолками и окнами, интерьер слишком светлый, кроме пола из темного дерева или стоит на подобии него. По левую сторону камин из мрамора бежевого цвета, а напротив него бежевые пуфики, справа длинный диван с кофейным столиком и торшером. Потолки явно выше трех метров, я со своим ростом совсем терялась в этом «дворце». Тянусь к веревочкам корсета и пытаюсь ослабить их, чтобы вылезти из платья, словно из оков, но оковами было золотое колечко на безимянном пальце. Нитки завязаны слишком туго. Как от этого у меня спина не переломилась? Ничего не получается, корсет не поддается. — Помочь? — Нет, — грубо говорю я и продолжаю свои жалкие попытки разобраться с этим орудием пыток, а то и убийства женщин. Дамиано резко и грубо откидывает мои руки и помогает, если это вообще можно назвать помощью, а не одолжением, развязать корсет. Пару движений и чувствую воздух в своих легких от чего перед глазами появляются звездочки. Он отходит от меня и срывает со своей шеи бабочку, бросая ее на диван, за ней туда же летит и пиджак. Расстегивает пуговички на рукавах своей рубашки, заказывает те наверх и направляется на кухню, что была совмещена с гостиной в которой была я. Кухня была ближе к окну и выходу на террасу, ее интерьер был ничем не примечательным, белые шкафчики, широкий стол, стулья, и всё остальное, что нужно для готовки. Выпутываюсь из платья и оставляю его лежать на полу, иду обратно в коридор к чемодану, чтобы достать хоть какой-то элемент одежды, желательно халат. Достаю темно синий, шелковый халат, который подарила мне сестра месяц назад, вернувшись из Турции. Накидываю его на плечи и возвращаюсь в гостиную, заставая картину, как Давид медленно попивает какой-то алкоголь из стакана, оперевшись о столешницу спиной. Где он его нашел? — Тебе не много алкоголя за вечер? — он игнорирует, пристально рассматривая мое тело. В ответ я лишь закатываю глаза и потуже затягиваю пояс халата. Осталось снять белые чулки. — Нужно как-то снять стресс, — я смеюсь. Стресс. И снова ухожу в коридор, теперь уже за сумкой. Выуживаю пачку сигарет и зажигалку. Выхожу на террасу и усаживаюсь в плетеное кресло, поджигаю кончик сигареты и делаю глубокую затяжку. Никотин резко ударяет в голову, отдавая нытьем в ней, но вскоре появляется некая расслабленность как в голове, так и в теле. Ужасная вредная привычка, что увязалась за мной еще с ранних четырнадцати. Снова вздыхаю и смотрю вдаль на просторный сад с небольшими туями, бассейном и фруктовыми деревьями. Мысли быстро рассеивались вместе с дымом в воздухе и становилось пусто на душе. Эта тишина. Как прекрасно. Только сверчки, звезды и луна. Легкий ветерок с морским запахом исходил из сада, за которым было буйное Тирренское море. Я уверена его волны медленно разбивались о песочный берег, образовывая пену. Мне было видно лишь его кусочек меж деревьев, было видно, как его воды уходят в горизонт, а луна ласково подсвечивает рябь волн. — Тебе восемнадцать, а вздыхаешь как тридцатилетняя женщина с тремя детьми, — откуда не возьми появился Дамиано, — Ты сгубишь свое здоровье, — забирает сигарету и делает затяжку. — Можно я хотя бы пару минут побуду без тебя? — Нет, я ведь теперь твой муж, — он улыбается, но через секунду его лицо возвращает прежнюю холодность, — нам нужно будет терпеть друг друга каждый день еще ооочень долго, — я забираю у него стакан и делаю глоток, почти ни капли не скривив лицо. Честный обмен плохими привычками. Его лицо застывает в усмешке, а после снова непоколебимая серьезность. В отличии от моего брата Томаса, который полностью отказался заниматься делами мафии и отказался идти по стопам отца, Дамиано напротив еще больше углубился в это уже давно. У нас разница восемь лет и три месяца. Ужасающе правда? Но не для родителей. «Все возрасты любви покорны.» Муж мафиози с толстым кошельком денег. Казалось, все идеально… — Милый халатик, — он смотри на меня сверху, хочется хорошенько ему врезаться по меж глаз или ног. Я слишком часто думаю о его убийстве. Недостаточно. — Скажешь что-то пошлое, я утоплю тебя в этом бассейне и выкину в море, — выплевываю я и делаю еще один глоток с его стакана, смакуя древесный привкус виски. Он забирает стакан и уходит обратно в комнату, оставляя за собой шлейф парфюма с нотками сладкой ванили и моей сигареты. Чертов аристократ.

***

Я закрываю книгу и откладываю ту на полку. Сон никак не лезет в голову. «Первая брачная ночь» — как романтично звучит, но не в моем случае. Я могла красиво любить другого, который бы ценил, любил и уважал меня. Вместо того, чтобы сейчас лежать в холодной кровати и пялится в потолок, представляя милые картинки с каким-то красивым парнем. Как мы будем лежать в кровати, целуясь, как он лишит меня девственности, у нас будут прекрасные дети. Но любовь понятие двустороннее. Либо она будет той любовью, что бывает в книгах, либо она будет с кучей тайн и черных дыр. Мы обязательно влюбимся в друг друга, как бы это не случилось и, что бы этому не способствовало.