О звездах и монстрах

Мы рождаемся с определенной целью. Ведь так? Начинаем свой путь с крошечных целей, увеличивая ставки по пути. Пишем сценарий собственной жизни, или играем в написанном для нас. Примеряем на себя роли, перекатываем новые слова на языках, впитываем образы, запоминаем вкусы, запахи, разговоры, людей, создаем воспоминания. Храним их где-то в сердце, в отдельном бесценном ящичке, в который иногда ныряем, разворачиваем обертку и наслаждаемся прошлым. Мы мечтаем, представляем, планируем. Мы любим и ненавидим, заботимся и обижаем, храним верность и предаем, занимаемся любовью и расстаемся, запоминаем и забываем. Мы покупаем, продаем, гуляем по любимым местам с чашкой кофе в руках. Мы питаемся эмоциями друг друга. Мы целуем любимых. Сплетничаем о коллегах, плачем и радуемся. Мы живем. Дышим. Думаем. Мы бежим навстречу своей влюбленности, волнуемся и обретаем спокойствие. В других, в себе, в городах или на природе, в любимом деле или в привычной офисной рутине. Мы – люди. Несовершенные в своей совершенности. Непостоянные в своих выборах и чувствах. Неидеальные в своем стремлении к идеалу. Мы фанатики, активисты, борцы, целители, весельчаки, одиночки, души компаний, негодяи, добряки, злюки. Мы прекрасны. Мы были так прекрасны. Во всех своих ипостасях. Теперь мы мертвы. Бродим по земле медленно, апатично. Вместо смеха – рык. Вместо планов на будущее - мертвое настоящее. Вместо переживаний – серое ничто. *** Я не отрываю взгляда от стада ходячих. Они идут так, словно живут четкой целью. Дойти до конкретного пункта назначения? Или преследуют очередную жертву в своей размеренности, нестройности, несинхронности? Крыша, с которой я наблюдала за мертвецами, накалилась от полуденного солнца. Раньше мне казалось, что все кошмары страшны именно ночью. Словно дневной свет прогонял страхи и обещал спокойствие. Я ошибалась. Мое тело изменилось, страх теперь стал новым органом и отвечал за выживание. Он двигал ноги с нужной скоростью. Направлял глаза в нужную сторону. Активировал слух, обоняние, древний инстинкт самосохранения. Не отвечал только на вопрос – зачем же он все еще меня хранит? Страх молчал, автоматически выполнял свою функцию, словно паразит в теле, делает все, чтобы выжить. Страх дал мне понять, что новые голоса бывших людей, сотрясающие воздух нового мира, пугают меня не меньше их отвратительной внешности. Поэтому, я всеми силами старалась их заглушить, перебирая песни в стареньком кассетном плеере, который теперь стал моей самой большой драгоценностью. Кусок пластика, Лазарь моего прошлого. Пока в ушах поют Джордж Майкл, или Принц, или любой другой человеческий голос, страх отступает, сворачивается клубком внизу живота, напоминая о себе легким давлением на матку, мочевой пузырь, кишки. Словно будущий младенец, спящий в тепле утробы. Толпа редеет, удаляясь куда-то к горизонту. Я смотрю и смотрю сквозь стекла солнечных очков, представляя новых людей людьми прошлого. Вот ходячая в выцветшем цветочном платье, с клочками тонких светлых волос, когда-то была красавицей. Она любила петь с утра, заваривая крепкий кофе. Не в машинке, а в стальной джезве, привезенной ею из Марокко, лучшего отпуска в ее жизни. Она влюблена. В мир, в жизнь, в саму любовь и милого соседа с ямочками на щеках, с темными кудрями на смуглом лбу, с добрыми темными глазами. Может, они остались вместе? Может, ходячий рядом с моей блондинкой – тот самый сосед? Может, они получили свое долго и счастливо? И смерть их не разлучила. Я запрокидываю голову и подставляю лицо палящему солнцу Джорджии. Середина осени ничем не отличалась от лета. Тот же сухой ветер, та же жара, ни намека на приближающуюся прохладу. Спину ломит от неподвижного стояния, и я потягиваюсь, слыша хруст поясничных костей. Оборачиваюсь, осматриваю другую часть крыши. Плоская, высохшая, с редкой жухлой растительностью. Тонкий сорняк, надеявшийся на лучшую жизнь здесь, на высоте, но обнаруживший лишь разочарование. Подхватываю тяжелый рюкзак, проверяю нож на поясе, со вздохом пересчитываю оставшиеся три патрона в старом отцовском глоке. Стратегия выживания на сегодня – перейти в режим стелс, избегать любых стычек с бывшими живыми и ныне живущими, забредшими в город. Стать тенью, невидимкой, пугливым пустынным животным. Только смотрим – в контакт не вступаем. Я спускаюсь по шаткой лестнице, снова оглядываясь. Ходячие ушли и унесли с собой сладковатый запах гниющей плоти. Прыгаю на землю, снимаю наушники, фиксируя их на шее, и молча ухожу в противоположную от стада сторону. Мертвые переулки Атланты зияют разбитыми витринами, выбитыми окнами, улицы заставлены сгоревшими машинами и разграбленными магазинами. То тут, то там лежат трупы, нашедшие вечный покой от чьей-то руки или зубов. Половина из них уже мумифицировалась и высохла, но весь город итак пропитался смрадом гнили и смерти. Иногда мне казалось, что я больше не смогу чувствовать ничего иного, что теперь воздух всегда будет отдаваться во рту привкусом мертвечины. *** Мне нравятся быстрые движущиеся картинки, отпечатанные на внутренней стороне век. Мой сон прерывистый и тревожный, слишком тягучий, жаркий. Но эти картинки - отрывки прошлого, видоизмененные, гротескные - моя небольшая компенсация за реальность. Чахлый оазис посреди истлевшей пустыни. Просыпаюсь и еще минут двадцать лежу не двигаясь, наблюдая за кружащейся пылью в лучах солнца, пробившихся сквозь заколоченные окна. Небольшой, чудом уцелевший магазинчик, стал моим прибежищем на сегодня. Иногда я не понимала границу между собой и ходячими вокруг - и они и я шатались по Атланте. Хотя, у них была цель - найти чужую живую плоть и сожрать. Я же просто меняла локации, отправляясь из пункта А в пункт Б, осмотрительно избегая соседей по городу. Такая же мертвая изнутри. Поднимаю руку и смотрю на обломанные и покусанные ногти. На безымянном пальце левой руки остался небольшой кусочек черного лака - напоминание о прошлом, о нормальности. Я вспоминаю, как в жизни “до”, прямо накануне конца, покупала стеклянную баночку лака в любимом магазине. Как пришла домой, разулась, вымыла руки и села красить ногти, смотря какой-то сериал. Что же это было? Точно, «Я люблю Люси». Помню свой беззаботный смех и раздраженное шипение, когда щеточка пачкала кожу вокруг ногтя. Помню запах своей квартирки - остаточный пряный от готовки накануне, ваниль и пачули - диффузор, купленный в том же, что и лак магазине. Помню запах шерсти моей собаки Бинди. Воспоминания о Бинди кольнули, но апатия быстро выжгла слабую ностальгическую боль. Бинди погибла. Она осталась в прошлом. Вместе с Летицией, Эйданом, мамой и папой. Прошлое теперь Царство Мертвых Воспоминаний. Это запретная земля, куда ни одному ныне живущему не попасть. Ходячие - отголоски этого царства, вырвавшиеся стражи, оболочки. В магазине жарко. Чувствуя подступающий голод, тянусь за протеиновым батончиком с истекшим сроком годности, жую невкусную массу и снова наблюдаю за пылью. Мне красиво и спокойно. Такие дни крайне редки, и я стараюсь впитать каждое мгновение. Танцующие чешуйки пыли - мое развлечение на сегодня. Открываю ментальный дневник, заношу запись о воспоминаниях, закрываю и убираю глубоко в ящик, на самое дно сердца. Сегодня нужно пополнить запасы - вода практически закончилась, да и невкусных батончиков осталось пять штук. Я никогда не была водохлебом, могла забывать о воде на два дня. Но сейчас поддерживать баланс жидкости в организме заставляет тот самый новый орган - страх. Страх не хочет, чтобы я умерла. Он хочет питаться моим телом и жить дальше. Он не думает о моих чувствах, он делает как считает нужным. Встаю, надеваю ножны на пояс, натягиваю длинные кожаные перчатки, которые хоть как-то создавали барьер между зубами ходячих и кожей, беру рюкзак и осторожно выхожу на улицу. Прислушиваюсь, поблизости никого нет, и я на мгновение прикрываю глаза. Недавно все же прошел долгожданный, хоть и скудный, дождь, пожелтевшая трава на заросших газонах искрила влагой и стало на пару градусов прохладнее. Иду в сторону сетевого магазина вниз по улице, в подсобке которого в прошлый раз видела несколько баклажек воды. Пару дней назад я зачистила его от небольшой группы ходячих и стала полноправной хозяйкой. Было в этом даже что-то забавное - стать владелицей супермаркета в апокалипсис. По пути мне встречается ходячий, неожиданный появившийся из переулка, но двигается он медленно, сомнамбулически, и я без особых усилий всаживаю нож ему в висок. Вязкая кровь попадает на руки, я морщусь, обтирая лезвие о его лохмотья и продолжаю свой маршрут. Супермаркет приближается и день бы прошел совершенно обычно, если бы не внезапный вой автомобильной сигнализации. Я в ужасе подпрыгиваю, верчусь вокруг своей оси, вытянув из-за пояса пистолет, и не понимаю, откуда идет звук. В моменте мне кажется, что я окончательно сошла с ума. Не может же какой-то дохляк вдруг угнать тачку? Или у меня инсульт и слуховые галлюцинации? Что происходит? Вдалеке слышу визг шин и тут страх берет управление на себя. Мозг начинает работать на износ, посылая импульсы ногам и они мчат меня вперед, к магазину. Остался всего один квартал, я должна успеть, этот чертов шум сейчас привлечет каждого мертвеца в городе ко мне! Вой эхом разносится по улицам, и в эту какофонию добавляется нестройный хор рычания и шарканья. Ходячие. Они выползают из-за поворотов, вываливаются из зданий, некоторые, самые свежие и довольно быстрые, движутся чуть ли не бегом, и вмиг заполняют улицу. Сердце грохает где-то в горле, мне кажется, что я очутилась в одном из своих ночных кошмаров. Понимаю, что добраться до пункта назначения уже не выйдет, поэтому ныряю в ближайший переулок, стараясь оставить вой сигнализации за спиной. Замечаю в конце переулка группу ходячих, двигающихся на звук, и падаю за мусорный бак, прижимая пистолет к груди. Если мне удастся выбраться отсюда, я смогу завернуть на Пичтри-стрит и свалить подальше, перебежками. Может, удастся захорониться в антикварной лавке в квартале отсюда - вчера я проверяла ее на наличие ходячих, и там оказалось пусто. Застегиваю рюкзак под грудью, натягиваю перчатки повыше и выглядываю из-за бака. Сигнализация орет все ближе, вижу, как один из ходячих сворачивает в мой переулок и чертыхаюсь сквозь зубы. Оглядываюсь в поисках хоть какого-то выхода и нахожу - над баком пожарная лестница, достаточно высоко, но я смогу достать до нижней ступеньки, если залезу на бак. Действую быстро, выскакиваю из своего укрытия, в один прыжок оказывюсь на баке и тянусь вверх. Внимание ходячего и его собратьев переключилось на меня, они рычат, двигаются на заплетающихся ногах. Я подпрыгиваю и мертвой хваткой цепляюсь за нижнюю ступеньку, с трудом подтягивая тело. Мертвецы грудью падают вперед, царапают бак, пытаются дотянуться, шумом привлекая остальных, но я уже вне зоны досягаемости. Поднимаюсь на балкон, перевожу дух, сверху вниз смотря на полуразложившиеся, ободранные лица и мертвые глаза, карабкаюсь дальше. Придется переждать этот хаос, заодно и проверю, что за дебил едва не угробил меня. Здание всего в шесть этажей, я быстро оказываюсь на крыше, осторожно высунув нос и проверив на наличие посторонних. Никого. Подхожу к краю и вижу, как по улице проносится красный Додж, сотрясая воздух ревом сигналки и грохотом музыки. Машина ловко объезжает бросающихся на нее тварей. На мгновение теряюсь - людей я здесь давно не видела. Вдруг слышу какой-то шум с противоположной стороны, перебегаю к другому краю и вижу, как от заднего хода магазина одежды со скоростью отъезжает грузовик. Значит, один отвлекал и уводил ходячих, как Гамельнский крысолов, а другой шопился. Хмыкаю, но мысленно готова убить и первого и второго за то, что теперь торчать мне здесь до вечера, пока ходячие не успокоятся и вновь не разбредутся по округе. Пинаю попавшийся под ноги камешек, словно он был виновен во всех трагедиях мира, сажусь на край крыши и свешиваю вниз ноги, задумчиво провожая взглядом две машины, удаляющиеся в сторону от города. Раньше такого не было, эти психи подняли на уши весь город, а расхлебывать мне. В голове выстраивается цепочка - что если они не в последний раз здесь? Если рискнули заехать в город, скорее всего у них закончилась запасы. Если для их пополнения им понадобился грузовик - значит это достаточно большая группа выживших. Я не видела, сколько человек было на вылазке, но, предположим, человек шесть-семь. Хватит, чтобы прикрыть тылы и вычистить пару магазинов. Задумчиво кручу нож между пальцев и думаю о том, что у них скорее всего и оружие есть. Осталось понять, насколько они опасны. Вдруг слышу хриплый крик, вскидываю голову и замечаю на соседней крыше какое-то движение. Достаю бинокль и вижу прикованного к трубе мужика, который бьется в истерике, словно раненое животное. Вот и узнали, насколько. Черт побери, за какие грехи его там оставили? Голосок в голове шепчет, что я могла бы помочь, пробраться на крышу и освободить его, но я морщусь, заталкивая непрошенные советы поглубже и стараюсь сложить паззл. Этого бедолагу не убили, но оставили на цепи, словно собаку. Два варианта - или этот орущий мужик их чем-то заебал, либо те, кто это сделал чертовы психопаты. В любом случае, это не моя проблема, да и соваться к пусть и прикованному незнакомцу, я не собираюсь. Сейчас меня волновало только то, как самой выбраться с этой крыши, желательно побыстрее. Скинув рюкзак, я устраиваю ревизию. Полупустая бутылка воды, свернутый спальник, немного еды, фонарик и пара батареек, теплые носки, сменное белье, ветровка, небольшая аптечка, моток проволоки, плеер, потрепанный томик “Грозового перевала” и дождевик. Пистолет оттягивает пояс джинс, нож в чехле. “Может, ходячие внизу рассосутся быстрее и я просижу здесь лишь пару часов?” - устало думаю я и тут же отбрасываю надежду. Не в сказке живешь, Джо. В любом случае, делать пока нечего. Подхожу к двери на крышу, пару раз дергаю - та оказывается запертой, но я все равно прислушиваюсь. По ту сторону тишина. На всякий случай приматываю продолговатую ручку проволокой к трубе, теперь дверь точно не открыть извне, и расслабляюсь. Усаживаюсь на землю, под козырек, привалившись спиной к двери и лицом к пожарной лестнице. Достаю потрепанные кассетный плеер и книгу, надеваю наушники и отключаюсь от внешнего мира под голос Белинды Карлайл. Пистолет лежит под боком, чтобы в случае неожиданности сразу оказаться в руке. Бросаю быстрый взгляд на соседнюю крышу с прикованным беснующимся мужчиной, добавляю звук, заглушиая его крики, и погружаюсь в чтение, сменяя реальность мертвой Атланты на Англию 19 века, в которой единственной трагедией была несчастная любовь двух самых токсичных персонажей, а не ежесекундная борьба за выживание.