***
Курт более менее оклемался после самовнушенной травмы, нанесенной днем святого Валентина. Придется недельку воздержаться от ночных походов в ванную. Больше никакого чая перед сном. Честно говоря, он даже был рад тому, что пережил свой мини-срыв. Ему было дико стыдно, так что если бы это произошло на глазах у кого-нибудь из спортсменов (а еще хуже, у Карофски), он оказался бы в незавидном положении. Ещё более незавидном, чем обычно. Но больше никаких послаблений. Никаких слез. Он будет справляться со своими страхами с высоко поднятой головой. Поэтому проходя мимо Карофски в коридоре, он посмотрел горилле прямо в глаза, зная, что вокруг было слишком много учителей, чтобы тот ему что-то сделал. И всё же что-то странное произошло. Вместо того чтобы уставиться на него в ответ, Карофски тут же отвел взгляд. Но конечно же, Курт не стал думать об и секунды. Жизнь хулигана его мало интересовала. — Странно, — заметила Мерседес. — Да… странно. Тем всё и закончилось.***
— Понимаешь, если бы мне пришлось выбирать между тем, чтобы выцарапать себе глаза и посмотреть еще одну получасовую документалку об эволюции квантовой механики… — говорил Курт Бретту (официально известному как торчок Бретт), пока в класс не зашел Блейн. — Здравствуйте, ребята. Простите за опоздание. Ну что, понравился вам вчерашний фильм? Интересные вещи показывали, правда? — учитель буквально раскачивался на носках. Ты же взрослый человек, с осуждением подумал Курт о его ребяческом поведении. Кто-то дал Блейну пару ответов, и конечно же Курт поклялся, что такого захватывающего фильма он еще не видел. — Чувак, а я думал тебе не понравилось, — громко прошептал торчок Бретт, и Курт посмотрел на него, будто хотел сказать: Я же тебе доверял. Нисколько не смущенный, наркоман продолжил: — Ты же сказал, что ты чуть глаза себе не выцарапал. Курт в Бога не верил, но был готов молиться Спасителю Иисусу Христу, чтобы не сделать с Бреттом чего-нибудь такого, за что бы его наказали или посадили в тюрьму. Блейн посмеялся, потому что это было настолько в стиле Курта. — Ничего страшного. Я понимаю, что для некоторых учеба не самый любимый предмет, — все засмеялись, и Блейн взял стопку листов со стола. — Поэтому я решил принять весь удар на себя и подготовил для вас тест. Курт буквально чувствовал, как весь класс телепатически планировал массовое самоубийство, пока Блейн раздавал тесты. У него и так было так себе с успеваемостью, а такие выпады, наверное, только ухудшали его положение. Курта в принципе ничего в жизни никогда не интересовало (а ведь однажды он смог высидеть весь Суперкубок вместе с отцом). Но когда дело касалось тестов, он выкладывался на полную, что, откровенно говоря, выходило у него совершенно ужасно. Он был так сосредоточен на тесте, что не замечал, как Блейн время от времени поднимал на него глаза, прежде чем опустить взгляд и откашляться.***
В прошлом Блейн совершил много ужасных поступков, но это был какой-то совершенно новый виток, благодаря которому ему точно был уготован один из самых жарких уголков ада. Только он думал, что хуже быть не может, как он умудрялся переплюнуть самого себя. Но это уже было слишком даже для Блейна. И загадочные советы от мисс Пиллсбери совсем не помогали. — Ты не пробовал выразить свои чувства через песню? После этого он был уверен, что свое образование она получила на онлайн-курсах. Ему нужен был суровый подход, честный подход. Никаких нежностей — только честная тяжесть ситуации. Ему была нужна Сантана Лопез. Не то чтобы у него еще были друзья. Он вернулся домой и поставил сумку на пол. Себастиан задерживался на работе допоздна. Блейн решил воспользоваться такой возможностью, чтобы привести в порядок кухню. И гостиную. И столовую. В общем, каждую комнату в доме, пока часы не пробили шесть, а Себастиан все еще был на работе. Больше отвлечься было не на что. Он мог прибраться хоть на всей улице, и всё равно звонка было не избежать. Поэтому он решил больше не откладывать. — В чем дело, Хоббит? — сказала Сантана вместо приветствия. Он сделал глубокий вдох, думая, как бы поделикатнее объяснить сложившуюся ситуацию. Она умела осуждать, как никто другой, поэтому одно неверное слово — и она будет осыпать его обзывательствами еще не одну неделю. — Ты когда-нибудь думала о людях, о которых думать не нужно? Вот. Он сказал это. Теперь всё было по-настоящему, а не только в его голове. На самом деле, это и было только в его голове. И может быть, это и было половиной проблемы. — Мне, конечно, очень приятно, но у меня есть девушка, — ответила Сантана, и обычно такой ответ развеселил бы его, но в этот раз он только еще больше встревожился. Тишина сказала ей всё. — Всё настолько плохо? Ну, какие же у тебя там мысли? Он вздохнул. — Ты отлично понимаешь, о чем я, — иногда она любила играть с людьми в психологические игры. И под людьми подразумевался Блейн. По какой-то причине все его проблемы она считала совершенно пустыми. Это был один из тех редких случаев, когда он сожалел, что она была не права. — Дай угадаю… это тот Сэм? — Хуже. — Тот чистильщик бассейнов, которого ты встретил прошлым летом? Блейн сморщил нос. — Фу. — Просто скажи уже, — это прозвучало почти искренне. Он сделал глубокий вдох, который всё равно не продлился и пары секунд. Выдох. Он и правда хотел признаться в этом? Разве такие, как он, не оказывались в конечном итоге у врача? Но не будет ли еще хуже промолчать? Дать загноиться, словно ране, пока инфекция не распространится, а он не совершит что-то опрометчивое и глупое? — Это… ученик. Тишина. Невыносимая, удушающая тишина. Честно говоря, он даже не мог понять, с чего всё началось. Может быть, со среды перед днем святого Валентина. Во всём виновата эта глупая фраза. Спасибо, конечно, но я же не могу появиться у тебя на пороге. Я могу быть с тобой только по средам. Даже намек на возможность, шуточный или нет, был ошибкой. — Ну, могло быть и хуже, — наконец нарушила молчание Сантана. И он наконец снова начал дышать. Она казалась на удивление спокойной. Будто не было никакой причины вызывать Национальную гвардию. — Куда уж хуже? — что могло быть еще хуже? — Ты мог бы работать воспитателем в детском саду. Сантана захохотала, когда Блейн произнес с упреком: — Сан!***
Сумка Курта была настолько тяжелой, что, казалось, отвлекись он хоть на минуту, и она утащит его в самые глубины ада. Добравшись до машины, стоявшей на парковке, он забросил проклятую сумку на заднее сидение и хотел уже ехать домой, как вдруг заметил в зеркале заднего вида знакомое лицо. Его выдал эрокез. — Что тебе надо, Ноа? — пробормотал Курт, когда Пак наконец дошел до него. — Не подбросишь до алкомаркета? Курт сощурил глаза, но тут же пожал плечами. — Запрыгивай. И они отправились в путь. — Как прошел день святого Валентина с Лорен? — вдруг спросил Курт. В какой-то степени он определенно был мазохистом. — Очень хорошо, — Пак подмигнул, и Курт пробормотал себе под нос «о боже». Он знал, что спортсмен преувеличивал, и наверняка всё, до чего они успели дойти, — это до удара Лорен по его рукам. И всё же иногда ему хотелось, чтобы и у него был кто-то, про кого он мог бы соврать, что они переспали. Что очень глупо и чересчур уж конкретно, вдруг понял он. Но это желание было совершенно вне его контроля. Да, у него был Чендлер. Но о нем еще никто даже и не знал. К тому же, дальше сообщений они зайти не успели. — Ты просто завидуешь, — ответил Пак, заметив скептицизм Курта. Вау, он и правда ударил по больному. Боже, неприятнее зависти может быть только тот факт, что её обнаружили. — О, да. Я так завидую твоим выдуманным похождениям, — язвительно ответил Курт. — Эй, чувак, я же ничего такого не имел в виду, — поспешно сказал Пак. Скорее всего потому что последний раз, когда он разозлил Курта, закончился бойкотом, продлившимся 3 недели 2 дня 21 час и 7 минут. — Ты не обидел меня, — соврал Курт и повернул в сторону ближайшего алкомаркета. — Нет, обидел. И за это прошу прощения. Если тебе это поможет, мы можем- — Обойдусь, но спасибо. — Ладно. Но если ты когда-нибудь- — Я очень благодарен за предложение, но- — Это же будет совсем не по-гейски- — Нет, спасибо, Ноа, — поставил точку Курт и остановился у алкомаркета, наблюдая за тем, как печально известный Ноа Пакерман (с некоторыми гомосексуальными наклонностями) вошел в магазин и купил несколько бутылок алкоголя, предъявив фальшивое удостоверение. А он всё сидел в машине и думал, когда, черт возьми, его жизнь из чуть жалкой превратилась в полное посмешище.***
Во время своей еженедельной тренировки Блейн и Себастиан бежали на соседних дорожках. — Лично я считаю, что Ромни ведет достаточно эффективную политику, — сказал Себастиан, чуть добавляя скорость. Он выглядел несправедливо безупречно, в то время как Блейн был уверен, что выглядел так, будто пробежал марафон. Или марафон пробежался по нему. — Но он гомофоб и сексист, — ответил Блейн и скептически посмотрел на Себастиана. — Но у него очень эффективная политика, — настаивал Себастиан, и Блейн закатил глаза. — Если ты проголосуешь за него, я с тобой больше не разговариваю, — полушутя сказал Блейн. Себастиан передразнил его ноющим голосом. Тогда Блейн взял с плеча полотенце и бросил в него. Себастиан скорчился и громко ужаснулся от того, насколько влажным оно было. — Какой же ты противный. — Твои политические предпочтения — противны. Блейн очень ценил такие моменты. Когда они с Себастианом просто были вместе, как раньше. Когда всё не было так запутано. Обязательно ли так должно быть? Неужели всё не могло оставаться лёгким? Себастиан поднял скорость еще выше. — Ты не человек, — еле дыша проговорил Блейн. — Хм? Что ты сказал? Ты устал? Тебе нужен перерыв? — Нет, — решительно ответил Блейн, и Себастиан рассмеялся. Еще со времен старшей школы, когда они играли за одну команду по лакроссу, они любили соревноваться. Не важно в чем: в беге или в споре, в их отношениях всегда было место соперничеству. — Всё равно уже пора заканчивать. Можешь продолжать дрочить на свои периодические таблицы. Или как ты там развлекаешься. — Ты отвратителен. Себастиан лишь ухмыльнулся, и тогда Блейн вспомнил, что подобные замечания его парень считал комплиментами. За всеми этими перебранками Блейн совсем забыл о своих переживаниях. Да и разговор с Сантаной сыграл свою роль. Она заверила его, что мозг иногда вытворял самые ебанутые вещи и выдумывал такие странности, что на них не стоило даже обращать внимание. Он решил ей довериться, потому что даже если его мысли что-то значили, думать об этом совсем не хотелось. Поэтому когда наконец наступила среда и Курт Хаммел вошел в кабинет после уроков, чтобы они оба выполнили свои привычные обязанности, Блейн смог убедить себя, что именно это они и делали. Выполняли обязанности. И ничего больше. С каким бы восторгом он ни наблюдал за тем, как Курт кусает губу, сосредоточившись на чем-то, и ни восхищался тем, как он краснел при малейшем волнении, дальше Блейн не зайдет. Только восторг. Только восхищение. Потому что Курт Хаммел был лишь одним из двухсот учеников, которым он преподавал на ежедневной основе. Он был лишь числом. Оценкой, поставленной в электронный журнал. И не важно, каким настоящим и чудесным он казался, находясь всего в метре от Блейна. Именно это говорил себе Блейн всякий раз, когда его глаза слишком долго задерживались в одной точке или когда мысли уходили не в ту сторону. Любое время, что он проводил с Куртом, было лишь частью его работы.