***
— Ну скажите же, по шкале от одного до десяти, насколько он милый? — спросил Курт Блейна, внимательно рассматривая фотографии на столе учителя в попытках найти хоть на одной из них этого загадочного «Себа». Блейн посмотрел на него с предупреждением, но ничего не ответил и снова начал доставать оборудование из шкафа в конце класса. Он был в курсе, что у многих студентов была привычка «случайно» прихватывать из его класса некоторые материалы. Поэтому время от времени он любил проверять, всё ли было на месте. По правде говоря, он предполагал, что сам был виноват в том, что оказался в текущей ситуации. Это он вспомнил про день святого Валентина, что в итоге закончилось десятиминутной бессмыслицей про ужастики и чизкейки, а затем вопросом о том, как прошел его день святого Валентина, что привело к вопросу о привлекательности Себастиана. Будь это Первая мировая война, он был точно был бы тем солдатом, что убил эрцгерцога. — Десять из десяти? Девять? Остановите, когда я буду близко, — настаивал Курт. Блейн даже не удостоил его ответом и вместо этого начал молча пересчитывать оборудование окоченевшими пальцами, надеясь, что всё это не закончится ампутацией. — Четыре? Три? — в ужасе досчитывал Курт. — …вы шутите что ли? Два? — Я не собираюсь обсуждать с тобой эту тему, — строго сказал Блейн, закончив с колбами и переходя к чашкам Петри. — Это рубрика «Мы не можем говорить об этом, потому что это крайне неприемлемо»? — серьезно спросил Курт, но в его голосе звучали насмешливые полутона, которые Блейн научился считывать после их третьей встречи. — Нет, это рубрика «Не твое дело, и если не дорешаешь эти задачи сейчас, то они пойдут на дом», — мягко исправил его Блейн. — Могли бы просто сказать, что он страшный, — ответил Курт с тем самодовольством, которое на самом деле ужасно выводило Блейна. Он развернулся, приготовившись вступить, наверняка, в невероятно интеллектуальный спор, как вдруг дверь открылась и в кабинет кто-то зашел. Блейн почувствовал себя так, будто его поймали на месте преступления. Что было странно, потому что никакого преступления никто не совершал. Тем не менее он снова занялся шкафом, вполуха слушая разговор Курта с блондинкой. — Давай обсудим это позже, Куинн? — сказал Курт, и тогда всё встало на свои места. Куинн. Куинн Фабрей. Учителя, конечно же, не должны были сплетничать, но в учительской он слышал немало историй о Куинн Фабрей. И о её грехопадении. И она дружила с Куртом. Вот это да. Каждый день что-то новенькое. — Ладно, давай, — немного погодя ответила Куинн, но она явно хотела сказать что-то еще, хоть и не могла. — Простите за беспокойство, — она посмотрела на Блейна, лучезарно улыбаясь, от раздражения не осталось и следа. — Ничего страшного. Хорошего дня, — ответил ей Блейн, когда она выходила. Атмосфера в классе изменилась. — Десять, кстати. — Что? — в легком недоумении спросил ученик. — Мой парень. Десять из десяти, — объяснил Блейн, за чем последовал такой смех, что его следовало бы запретить законом.***
Издалека будущее казалось таким светлым. Но с его приближением оно становилось только страшнее. Медленно, но верно оно поднимало свою уродливую голову, доказывая, что не всё то золото, что блестит. Одно дело — мечтать в девятом классе об известности, славе и богатстве. Другое — мечтать о том же самом в одиннадцатом и при этом ничего для этого не делать. В этом и состояла дилемма Курта Хаммела. Он сам заставил себя поверить в то, что всё «решится само собой» и «если чему-то суждено случиться, то так оно и будет». И малая, незрелая его часть даже решила, что вообще-то Вселенная была у него в долгу. Ему через столько пришлось пройти, должно же быть хоть какое-то вознаграждение? Именно эти мысли спасали его в трудные времена. Он никогда не забудет того, что произошло тогда в кабинете химии. Блейн сказал что-то, что вызвало в нем искренний отклик. Впервые. — Действию всегда есть равное и противоположное противодействие. Какая же это была славная мысль: каждая неприятность вернется ему чем-то стоящим. Но время с Блейном помогало забыть об этих теориях. Неизменно надвигающееся будущее не останавливалось, но сбавляло свои обороты. Но, может быть, дело было вовсе не в учителе. Может быть всё объяснялось тем, что химия была настолько скучной и утомительной, что время замедлялось, растягивая пытку. Как бы то ни было, всё было не так уж плохо. И Блейн был не так уж плох. И на пару часов в день всё было хорошо. Не «терпимо» или «просто отвратительно», а хорошо. Именно поэтому Курт так удивился, когда Блейн спросил: — Чем планируешь заниматься после школы? Курт перестал писать. — Подумываю стать химиком. Блейн чуть улыбнулся. — Ты всегда был таким умником или это приобретенная черта? — Это годы работы, — ответил Курт и отдал Блейну листок, на котором 15 минут писал черт знает что. — Понятно, — Блейн взял листок. — А если серьезно, никаких целей в жизни? Устремлений? — Я как будто заполняю анкету на сайте знакомств, — пошутил Курт. — Ты уходишь от ответа. — Я хочу посвятить свою жизнь плодотворной работе в театре, — самоиронично произнес Курт. — Только если получишь хорошую оценку по моему предмету, — пробормотал Блейн, пробегая глазами по работе Курта, и остановился на чем-то. — Это что такое? — Это схема, — ответил Курт, будто это было очевидно. — Видите? Вот первый раствор. А это его растворитель. А вот это — растворенное вещество. — Я практически не сомневаюсь, что это кошка. Курт раздраженно вздохнул так, что Блейн тут же понял, что ученик точно понимал, что делал. — Обязательно все воспринимать так буквально? Это метафора. Блейн правда хотел расстроиться, занять твердую позицию, установить порядки, но как он мог это сделать, когда Курт выглядел настолько уверенным, что это должно было приводить в ярость — и так это и было — но вместо этого казалось до смешного очаровательным. — В следующий раз будь поконкретнее? На экзамене такое не прокатит, — решил Блейн, давая Курту послабление, хоть небольшая часть его и знала, что будь это любой другой ученик, он не допустил бы подобного пренебрежения предметом. Курт взял листок и исправил ошибку, продолжая разговор: — Так… а какие у вас цели на жизнь? Блейн закатил. — Я вообще-то не в старшей школе. — А я и не знал, что на мечты стоит ограничение по возрасту, — сказал Курт. Как же Блейна раздражало то, что ученик говорил подобные вещи, даже не задумываясь. Всегда с его уст слетали какие-то отвратительно гениальные слова, и в девяти из десяти случаев это было случайностью. — Ну, мне всегда нравилась химия, — признался Блейн. — Лжец. Блейн рассмеялся. — Нет, правда. Конечно же, я не мечтал преподавать здесь. Я собирался работать в НЙУ. — Здорово. Тогда почему вы же вы здесь? — Я уже тогда вел подготовительные курсы для девятиклассников, а мой учитель химии собирался на пенсию. К тому же, не хочу хвастаться, но у меня была лучшая успеваемость в классе. Поэтому, он естественно дал мне хорошие рекомендации, и работа была практически у меня в кармане… — по ходу рассказа выражение лица Блейна менялось. Еще никогда Курт не видел, чтобы глаза учители так горели. — Но, эм, кое-что произошло, — и свет потух. — Нельзя позволять людям вставать на пути к своим целям, — пробормотал Курт, слушая вполуха и рисуя на листке. Блейну только оставалось думать, как, черт возьми, Курт догадался, что речь шла о человеке. — Тебе не понять, — пренебрежительно ответил Блейн. Это был один из тех редких моментов, когда Блейн вспоминал, что они с Куртом находились на совершенно разных этапах жизни. У его ученика всё ещё было время решить, чего он хотел от жизни, передумать раз пять и при этом оказаться в правильном месте. Теперь Блейн знал, то в нежном возрасте семнадцати лет ничто еще не высечено в камне, всё постоянно меняется, даже мозг еще полностью не сформирован. Очень легко ошибиться. И Блейн видел, как иногда переживал Курт. Он хотел рассказать ему всю правду, но знал, что ученик ни за что ему не поверит. Тем временем, все старые друзья Блейна уже становились родителями, а он думал, не открыть ли сберегательный счет в пенсионном фонде. Мысли об этом заводили его в такую глубокую депрессию, что он просто перестал об этом думать. — Вы правы, мне не понять, — ответил Курт, дорисовывая плавники своему дельфину. — Если бы кто-то встал на моем пути к Бродвею, я бы предупредил их смотреть по сторонам, когда они пойдут на выход. Блейн с нежностью закатил глаза, сожалея, что не мог позаимствовать мозг Курта, чтобы всё оказалось настолько простым, как это описывал ученик.***
Когда Блейн вернулся домой, к его удивлению, машина Себастиана уже стояла на парковке. Ему это показалось странным: парень не предупреждал, что вернется с работы раньше. Он попытался отбросить беспокойство. Наверняка была какая-то веская причина. Он осторожно открыл дверь. Себастиан сидел перед телевизором и смотрел какой-то черно-белый фильм, выключив звук. Он казался настолько неподвижным, что Блейн чуть не подумал, что тот спал. На столе стоял лишь один винный бокал. Но Блейн был уверен, что выпито было намного больше. Но самое большое отвращение у него вызвало то, как усилился его пульс. Будто он боялся. Возможно, так оно и было. Но он совсем не хотел об этом думать. Ведь это настолько глупо — бояться Себа. И всё же он осторожно прошел мимо него, пытаясь быть как можно тише. Не из страха — конечно же нет — из вежливости. — Где ты был? У Блейна застыла кровь в жилах из-за резкого вопроса. Или обвинения. — Я спрашиваю: где ты был? — Я услышал тебя и в первый раз, — сорвался Блейн. — У меня было репетиторство, — он направился к лестнице, чтобы не продолжать разговор. — Не ври мне, — тихо произнес Себастиан, прежде чем встать. По какой-то причине инстинкты «бей или беги» резко перестали работать. Что-то в голосе Себастиана задушило его голос. Но Блейн был взрослым человеком и имел право ходить куда захочет без каких-либо оправданий. Он знал это. Но под взглядом Себастиана он чувствовал себя испуганным ребенком, которого поймал с поличным отец. — Я спрошу еще раз, — Себастиан подошел ближе. Блейн сделал шаг назад, перила больно врезались в бок. — Где ты был? — В школе, — голос сорвался так, что будь у него время, он назвал бы его жалким. — Меня тебе больше не достаточно? — отчаянно спросил Себастиан. — Поэтому ты мне изменяешь? Блейн знал, что в таком состоянии с ним разговаривать просто невозможно. Но всё объяснялось его неуверенностью, его грустью. Он не имел в виду того, что говорил. — Я не изменяю тебе. Я был- — В школе, — снисходительно закончил Себастиан. Он подошел ближе. Блейн попытался отступить, но идти было некуда. — Ты хоть знаешь, скольким я ради тебя жертвую? И вот так ты решаешь мне отплатить?! От резкого крика Блейн вздрогнул. От Себастиана несло алкоголем. Он пытался не паниковать, пытался успокоить сердце, бешенно бившееся в груди. — Ты прав. Я должен быть более благодарным, — его голос чуть дрожал. Себастиан уставился на него на мгновение, удивленный сменой тона. — Хм… Думаю, я смогу тебя простить, — и затем он поцеловал Блейна, окутывая его алкогольным зловонием. Поначалу Блейн отвечал на поцелуй, постепенно отступая, пока не оказался на лестнице. Затем он взлетел вверх, забежал в спальню и закрыл за собой дверь. Стандартная процедура. Справившись с небольшой панической атакой, он достал из сумки несколько папок и начал проверять тесты. В конце одной красочной работы он увидел следующую цитату: Пожалуйста, не поймите меня слишком быстро. — Андре Жид Блейн улыбнулся. Цитата не имела никакого отношения к теме. Он совсем не удивился, когда на обратной стороне увидел имя Курта. В тот момент он задумался, возможно ли влюбиться в чей-то прекрасный разум.