***
— Что мы делаем? — изумленно спросил Блейн. — Уверен, что я сказал это четко и ясно в первый раз, — сказал Курт настолько серьезно, что у него точно случился бы сердцечный приступ, если бы кто-то стал утверждать обратное. Блейн рассмеялся, не отрывая глаз от компьютера. — Правда? Прости, я не расслышал, — он чувствовал на себе разгневанный взгляд Курта, под которым по позвоночнику всегда пробегала легкая дрожь. — Думаешь, ты такой смешной? — пробормотал Курт, и Блейн мог даже не смотреть, он практически слышал, что тот надул губы. Правда была в том, что Блейн тянул время. Он думал об этом уже на протяжении нескольких недель. С одной стороны, при любых других обстоятельствах он бы с радостью сказал, что они «встречались». Но с другой стороны, каждый шаг в сторону Курта был равнозначен шагу к пропасти. — Я, э-э… Наверное? Если ты так хочешь это называть, — сказал Блейн, немного погодя. Такой ответ, похоже, удовлетворил Курта. Он понимал, что большего ждать не стоило. — Мне кажется, такая новость заслуживает перерыва, ты так не думаешь? — спросил Курт, на деле даже не дожидаясь согласия Блейна. — Мы начали всего 15 минут назад. — Ну вот и устроим для баланса пятнадцатиминутный перерыв, — предложил Курт, глядя на Блейна с такой надеждой, что сказать «нет» было не возможно. — 10 минут. — Ладно, — тут же согласился Курт, и они наклонились друг к другу. — Сколько же в тебе отчаяния, — шутливо произнес Блейн, заглушая наверняка возмущенный ответ поцелуем. Не прошло и минуты, когда в дверь постучали, и Блейн отстранился со вздохом. — Мистер Андерсон? — сказал ученик, открывая дверь. — Извините, я пришел чуть раньше. Тренировку отменили. — Ничего страшного. Так, ты же пришел переписывать тест по восьмой теме, всё верно? — спросил Блейн и начал искать задание в папке. — Ага, — сказал Карофски и сел за ближайшую парту. Блейн подошел к нему и отдал тест, прежде чем вернуться к Курту. — Может быть, сегодня закончим пораньше? — пробормотал Блейн в надежде, что Курт не примет просьбу на свой счет. Тот встал из-за стола и прошел мимо парты Карофски, выходя из класса. Но Блейна не упустил тот момент, каким напряженным стало лицо Курта. Может быть, он всё-таки его обидел? Какой бы ни была причина, они разберутся в этом, когда останутся наедине.***
— Прости меня, — извинился Себастиан уже, наверное, в сотый раз за время телефонного разговора. — За что именно? — спросил Блейн, хотя меньше всего сейчас ему хотелось разговаривать с бывшим. Он ожидал очередной поток сожаления, и вины, и абсолютного непонимания, в чем же, блять, было дело. — Мне жаль, что ты был несчастен. И мне жаль, что иногда это было из-за меня. Что ж. Это было что-то новенькое. И это отозвалось губительным уколом в груди. Давно забытая нежность наконец-то всплыла наружу. — Это было не из-за тебя, — мягко произнес Блейн. — Всё делало меня несчастным. Даже самые маленькие глупости. Опоздания на работу. Или налоги. Как же я ненавижу налоги. Слова. Блейн пытался найти нужные слова, но все они казались бессмысленными. — Но чаще всего это было из-за меня, — подтвердил Себастиан. — Все эти мелочи, вместе взятые, не делали тебя настолько несчастным, как я. — Так было не всегда, — сказал Блейн, слыша боль в голосе Себастиана и желая оказаться рядом с ним, чтобы успокоить. Быть с ним было невыносимо, но и расставание давалось не менее трудно. Себастиан словно стал для него привычкой. А Блейн не раз слышал, что привычка — вторая натура. — Я брошу пить. Maman была права. Алкоголь — это зло. — Я рад это слышать. Честно. — Когда ты вернешься домой? Не было больше никакого дома, и возвращаться было некуда. Остался лишь скелет, совершенно пустой. Остались лишь звон ключей, скрип новой кожи, шипение только что открытой бутылки шампанского — звуки, заглушающее всё, что хоть немного напоминало о тепле. — Не знаю. Мне нужно время. Линию сотрясло тяжелым вздохом Себастиана, наполняя меланхолией пространство. — Конечно. Время, — согласился Себастиан. — Где ты сейчас живешь? — Думаю, будет лучше, если ты не будешь этого знать. — Это… вполне справедливо, — Блейн мог слышать, как Себастиан пытался не сорваться. — Только оставайся на связи, хорошо? — Ага. Обязательно. Слушай, мне пора. Поговорим в следующий раз? — Конечно. Да. Спокойной ночи, — сказал Себастиан, а затем сделал вдох, словно хотел что-то добавить. Но потом выдохнул, очевидно передумав. — И тебе. Себастиан первый повесил трубку. Это казалось настолько уместным: словно они оба наконец-то были в расчете и оставили последние пять лет позади. Если бы только так было на самом деле.***
— Классная рубашка. Где достал? — искренне спросил Чендлер и рассмеялся, когда Курт бросил на него убийственный взгляд. — Ой, только не надо сейчас строить из себя наивную простоту. Я практически в заложниках. — Расслабься. Еще скажешь мне спасибо, — заверил Чендлер. — Фальшивое удостоверение не забыл? — Нет конечно. Я никогда не выхожу без него из дома, если собираюсь нарушить закон. Чендлер надул губы. — Кто-то сегодня не выспался. В тот момент Курт мог думать лишь об одном: Господи, неужели я веду себя также? Когда он вспомнил о том времени, когда видел в Чендлере потенциального бойфренда, он лишь мог покачать головой от неловкости. Чендлер был чудесным, правда, но в ограниченных количествах. И, наверное, стоило придерживаться этой дозы, но на кону стоял его аксессуар. — Только давай вернемся домой к десяти, — недовольно пробормотал Курт. Так или иначе, Scandals оказался совсем не тем, что представлял себе Курт. Там совсем не было громкой музыки и приглушенного света, хотя большая часть зала была именно такой. Сам клуб жил по своей кастовой системе, совсем как в старшей школе. Только вместо спортсменов, хористов и одиночек здесь были медвежата, голубки и все остальные, согласно терминологии, которую Курт еще не успел понять. Было легко сказать, кто здесь был совершеннолетним, а кто прошел по фальшивому удостоверению, совсем как Чендлер и Курт, но знакомых лиц видно не было. Чендлер объяснял Курту, в чем разница между медвежонком и выдрой, когда их прервал чей-то неистовый голос. — Неужели это сам Чендлер Дистра? —сказал парень, и Курт осознал, что они были ровесниками. — А кто же твой друг? — Мэтт, познакомься, это Курт. Курт, Мэтт, — представил их Чендлер, и серебряное кольцо Мэтта впилось в ладонь Курта, когда они пожали друг другу руки. — Какой же ты у нас очаровашка! — практически проворковал Мэтт и — Не смей. Черт возьми, не смей, подумал Курт — ущипнул его за щеки. Это произошло уже в третий раз за вечер. Курт оценивающе оглядел его и затем повернулся к Чендлеру с очевидным неодобрением в глазах. Всё это походило на очень странное, ужасно гейское семейное торжество. Уже несколько пьяных незнакомцев подходили к Курту, щипая его за щеки и громко разговаривая. Затем возникли неприятные помехи. Какой-то переросток в худи врезался в Мэтта, из-за чего тот пролил свой напиток на рубашку Чендлера. И пошел себе дальше как ни в чем не бывало. — Подождите меня здесь, я сейчас буду, — сказал Курт, игнорируя их протесты, и растворился в толпе. Он собирался найти грубияна и потребовать извинений, потому что черта с два он потерпит подобное отношение к своим друзьям. — Прошу прощения! — прокричал Курт ему вслед, но это заставило незнакомца в худи зашагать только быстрее, врезаясь по пути еще в нескольких человек. Курт знал, что было лучше оставить эту затею, но когда парень зашел в уборную, он понял, что оттуда незнакомцу бежать было некуда. Он прошел через двери. В помещении наконец-то было достаточно света, чтобы разглядеть незнакомца. Но по непонятной причине он стоял лицом к стене. — Слушай, я уверен, что ты не хотел доставлять никому неприятности. Но то, что ты сделал, было ужасно грубо. — Отвали уже! — грубо ответил незнакомец. — Нет, не отвалю. Меньшее, что ты мог бы сделать — это извиниться. — Ради бога, Хаммел, угомонись ты уже. Курт замер, раздражение на его лице сменилось замешательством. — Откуда ты…? Незнакомец наконец развернулся, и Курту понадобились все силы, чтобы сохранять спокойствие. — Карофски?***
Дискомфорт из-за чужого страдания был смертельной ловушкой. Потому что ты не можешь — точнее, не станешь — звать на помощь. И ты тонешь в этом чувстве. Но это твой выбор. И Курт выбрал контролировать свои страдания. Поэтому в большинстве случаев он держал рот на замке. Он позволял страданиям гнить, словно открытая рана, и становиться уродливыми и неконтролируемыми, потому что другим выходом было позвать на помощь. А Курт уже давно не ребенок. И Карофски его не пугал. Не совсем. Он был устрашающим, да, но и Курт мог дать ему фору, пока не выпьет утренний кофе. Ничто в Карофски не вызывало в нём истинного страха. Только когда всё становилось… странно, иногда. Что он знал и что было правдой просто не складывалось. Всё началось со взглядов. Карофски обычно смотрел на Курта с яростью, отвращением и даже человеческой жалостью. Но время от времени в его взгляде появлялось… что-то другое. Что-то большее. Или меньшее, в зависимости от того, кто и как на это посмотрит. Но Курт просто решил не обращать внимания. И слова. Курт знал, что нельзя было прочесть в его действиях ничего другого, когда в оскорблениях Карофски сквозили очень ясные намеки. Но Курт, за неимением лучшего слова, был смущен. Он был буквально раздавлен тем осознанием, что ему оказывал внимание спортсмен-гомофоб, который будто едва научился ходить на задних лапах. Тем не менее, у него были проблемы и поважнее. Но он всегда от них отмахивался. Теперь же бежать было некуда. И он должен был со всем разобраться. Разобраться с тем фактом, что Карофски совершенно точно был геем. Или, по крайней мере, исследовал свою сексуальность. И была вероятность, что он испытывал какое-то влечение к Курту. Но оказалось, что эта мысль не волновала Курта так, как можно было ожидать. Этот факт просто всё прояснял. Действия Карофски наконец перестали тревожить — он понимал их причину. Карофски пялился на Курта как ослепленный фарами олень. Ох, как же изменился расклад. — Я никому не скажу, если тебя это беспокоит, — наконец сказал Курт, нарушая тишину. — Я против аутинга. — Слушай, я не… пидор, ясно? — резко ответил Карофски. — Я не такой фрик, как ты. Курт пытался убедить себя, что смех в подобной ситуации был неуместен. — А, да, точно. Ты просто пришел в гей-клуб, чтобы набить кому-нибудь морду. Эти слова совсем не понравились Карофски, и он пихнул Курта в плечо. — Шутка, — сказал Курт, поднимая руки в защитном жесте. — Я тебя не сужу. На самом деле мне не так уж интересно, почему ты здесь. Просто мне кажется, что ты повел себя как грубиян, вот и всё. — Иди нахуй, —только и ответил Карофски. Курт предполагал, что никаких извинений, скорее всего, от него не дождаться. — Ладно, — быстро ответил Курт, изо всех сил стараясь усмирить зверя. — Ещё увидимся, — он попытался выйти из туалета спиной вперед, но затем Карофски схватил его за воротник. — Клянусь богом, Хаммел, если хоть кто-нибудь узнает, я разобью тебе лицо. Курт думал, что, наверное, ему должно быть страшно. Тем более, Карофски был так близко к его лицу, и от него пахло алкоголем. Но страх был смыт волною сочувствия. — Не сомневаюсь. Я никому ничего не скажу. Слово скаута, — он был скаутом меньше недели, но сейчас это было не важно. Тогда Карофски отпустил его, и Курт, не медля, вышел, зная, что провоцировать его дальше было не самым мудрым решением. Когда он нашел Чендлера, который болтал с одним из тех парней, что щипали его за щеки, — тот факт, что Курт поддался на банальности Чендлера не в таком уж далеком прошлом было ужасно унизительно, — он просто схватил его за руку и повел к выходу. — В чем дело? — Отвези меня домой. Что-то в выражении лица Курта заткнуло Чендлера и заставило подчиниться. Еще никогда в жизни Курт не был так благодарен за тишину.