***
Конец июля наступил гораздо быстрее, чем они ожидали. Теперь полусобранные коробки, засорявшие квартиру Блейна, были полными, а всё остальное пространство опустело. Курт с невероятной грустью смотрел на голые стены. Теперь место, в котором было создано столько воспоминаний, напоминало пустое полотно. Ничего не осталось. Всего за один день. Чувство меланхолии, похоже, передалось и Блейну. Он обнял Курта со спины, оставляя поцелуи на его шее, каждый будто бы говорил пожалуйста, не грусти, прошу, я не смогу без тебя. Курт повернулся и поцеловал его крепко в губы, затем еще и еще раз, пока они не растаяли друг в друге. Когда Блейн уедет, жизненно важная часть Курта уйдет вместе с ним.***
В день отъезда Блейна, двигатель машины Курта пал жертвой летней эпидемии и отказывался заводиться несмотря на все его усилия. Он в отчаянии ударил по рулю, и гудок засигналил так громко, что птицы, бродившие по тротуару, разлетелись в разные стороны. Он пытался дозвониться до Блейна, чтобы сказать, что опоздает, сказать не уезжай, не смей уезжать, не попрощавшись, но этот идиот не отвечал. Затем он позвонил Куинн, хоть и понимал, что у нее, скорее всего, уже были свои планы, но надеялся, что по какой-то необычайной случайности она отложит их ради него. — Курт. Как поживаешь? — спросила она. В последний раз они разговаривали на вечеринке в бассейне, которую Пак организовал у одного из своих клиентов. Она казалась немного злой. И ему не в чем было ее винить. За последние недели он едва разговаривал с друзьями, но решил, что сможет восполнить этот пробел после. — Отлично. Чудесно. Мне просто… вроде как нужна помощь. Куинн фыркнула. — Правда? Курт вздохнул. — Знаю, я не… Я ужасный человек. Но давай поговорим об этом потом? Сейчас совсем нет времени. — Нет, вообще-то я думаю, нам нужно поговорить об этом сейчас- — Блейн в аэропорту. Он уезжает. Он уезжает… навсегда, я думаю. Мне нужно быть там. Мне нужно быть там, Куинн, но моя чертова машина всё никак не заведется, а мне не хватило чертовых мозгов починить её, хотя мой отец — чертов механик и… в общем. Отвези меня. Пожалуйста. На другом конце линии была тишина. Курт уже начал думать, что она положила трубку. — Ладно. — Ладно? — Ладно. Я приеду через 10 минут. Но ты — мой должник. Курт знал, что будет должником Куинн до конца жизни за всё то, что она для него сделала, но он даже был не против.***
— Я надеюсь, вы предохранялись. Курт закатил глаза. — Нет, не предохранялись. У меня гонорея. Куинн фыркнула, притормаживая на красный свет, и посмотрела на него, вскинув бровь. — Очаровательно. Они продолжили в том же духе до самого аэропорта, рассказывая самые разные истории и пытаясь с каждой всё больше поразить друг друга. — А как тебе такое: я устроилась на работу. — Да ладно? — Да. Няней. Теперь настала очередь Курта вскинуть бровь в ожидании забавной концовки, которой, как оказалось, не было. — Не смотри на меня так. Я спокойно могу посидеть с детьми один вечер. — Не сомневаюсь. Я только не понимаю, как люди позволяют тебе это делать. — Они не знают. — Разве это не противозаконно? — …это ты мне говоришь, что законно, а что нет? Потому что ты-то уж точно сделал достаточно противозаконных вещей во всех известных человечеству позах. Курт, который раньше бы оскорбился подобным заявлением, нашел в себе силы рассмеяться. Он предполагал, что уже давно не ему было судить, но в этом не было ничего страшного. Быть осуждающим козлом всё это время было ужасно утомительно. К тому же, если он что-то и понял за этот год, так это то что у всех были свои причины быть именно такими, какие они есть, и то, что он видел на поверхности, не показывало и четверти того, кем люди были на самом деле. Курт осознал, что больше не мог завидовать Куинн Фабрей, ошеломительно красивой Куинн Фабрей с её идеальной жизнью, просто потому что ни этого человека, ни этой жизни не существовало на самом деле.***
У Куинн выдался тот еще год. На самом деле последние несколько лет прошли совсем не так, как она ожидала. Но глядя на Курта и Блейна, она подозревала, что была не одна такая. Они поздоровались и рассмеялись, будто это была какая-то старая шутка. Она не слышала, о чем они разговаривали за линией прохождения контроля, но знала, что это было нечто посложнее признаний в любви или обещаний дождаться. По тому, как они стояли, она понимала, что это больше походило на конец, на прощание в самом прямом смысле. И её сердце болело за них. Безусловно, эта ситуация до сих пор совсем ей не нравилась. Она знала, что закончиться это могло только катастрофой или разбитым сердцем, и была права. Но с этим чувством правоты не пришел триумф, которого она ожидала. Скорее, пустота. Блейн отпустил чемоданы. Они обнялись. А затем поцеловались. И Блейн что-то прошептал Курту на ухо, отчего тот рассмеялся. И всё. Они разошлись, Курт вернулся к ней, и только тогда Куинн заметила, что по его щекам бежали слезы. Но на его лице не было выражения отчаяния. Скорее, благодарность и даже толика надежды. — Что он сказал? — Ничего важного, — просто ответил Курт. Куинн не понимала. Но, наверное, она и не должна была.***
За следующие несколько месяцев жизнь Блейна приняла довольно странный оборот. Работа с доктором Набоковым была в равной степени благодарной и непростой. Он быстро нашел общий язык с коллегами. У каждого из них была своя история, в детали которых он даже не пытался вникнуть. Среди них была Полли, которой едва исполнилось 22. Её взяли на работу сразу после университета. Обе её руки были украшены татуировками, а волосы были безумного рыжего цвета. Совершенно без каких-либо усилий она была такой классной, что заставляло Блейна думать, что при любых других обстоятельствах они бы и не взглянули друг на друга. Но она была доброй, и ужасно прямолинейной, чем напоминала ему кое-кого из его знакомых. Также с ним работали Таня и Брюс — дуэт ученых лет тридцати из Джорджии. Они были полными противоположностями: темнокожая Таня и Брюс, которого до этого будто несколько лет по необъяснимой причине держали в темном подвале. Брюс был брезгливым паникером, а Таня — остроумной и решительной. Его задумчивость балансировала с её дерзостью, и Блейн мог сказать, что они работали вместе уже очень много лет. Еще был Измаил, который приехал из-за океана. У него было потрясающее чувство юмора и еще более потрясающий музыкальный вкус. Это всё, что Блейну было о нем известно. Он был дружелюбным, но держался на расстоянии, не сильно распространяясь о своем прошлом. И конечно, был сам доктор Набоков, который будто бы сошел с экрана телевизора с его эксцентричными замашками. Блейн понимал, что проведет с этими людьми немало времени, но также он знал, что ему выпала возможность, за которую многие отдали бы жизнь. — А что за история у тебя, Андерсон? — спросила Таня, попивая красное вино. Все они засиделись в лаборатории допоздна и решили заказать доставку, рассказывая истории. Блейн нервно рассмеялся. — Да собственно никакой истории у меня и нет. — Ой, да брось, — протянула Полли. — Никто не приезжает из Огайо без истории. Блейн знал, что она права, но ему всегда казалось, что если кому-то и рассказывать эту историю, то точно не ему. — Тогда наверное… наверное, мне просто повезло. — Значит ты здесь оказался совершенно случайно? — спросила Таня. — Да никто из нас даже не планировал, что окажется здесь. Черт, у меня даже образования нет, — добавил Измаил. — За это надо выпить! — заявил Брюс, и они все подняли бокалы. Вот так просто Блейн соскользнул с крючка, сохранив за собой привилегию оставаться красавчиком без истории, который просто служил для баланса всей остальной группы.***
Последний год школы прошел на удивление лучше, чем предыдущий. Курт закончил на отлично, а чего только стоит победа на Национальных. Он также стал вице-президентом под руководством Куинн, а благодаря тонне общественно-полезных работ он попал в список ожидания Нью-Йоркского университета и поступил во многие другие ВУЗы. В середине апреля Курт был официально принят в НЙУ. Распахнув дверь в комнату Финна, он радостно закричал, не обращая внимания на ужас на лице сводного брата и руку, которая только что была у того в штанах. Берт был в полной эйфории: он схватил Курта и поднял в воздух, словно тот снова был шестилетним мальчишкой, не переставая повторять, как он им гордился. Курт прослезился, осознав, что еще меньше года назад он не был уверен, будет ли отец рядом, чтобы запечатлеть этот момент. Чендлер тоже поступил, как и Куинн, оценки (и слезливая история) которой помогли ей попасть в Колумбийский университет на бизнес-управление. Ради общего блага они с Блейном почти не разговаривали. Но когда это всё-таки происходило, то потому, что один из них либо было пьян, либо чувствовал себя одиноко, либо было невероятно счастлив, либо всё сразу. Курт пытался дозвониться до Блейна, чтобы поделиться с ним чудесными новостями, но после шестого гудка повесил трубку, вдруг почувствовав себя ужасно не в своей тарелке. Наверняка, Блейн давно позабыл о нем. Но, наверное, это даже к лучшему.***
Когда день свадьбы наконец наступил, всё прошло великолепно, хоть они и переносили её раз за разом. И несмотря на то что Сантана потратила бесконечное число времени, чтобы убедить Блейна в том, что правильный момент не наступит никогда, тот понимал, что она всего лишь боялась сделать последний шаг. Взять на себя обязательство быть с одним единственным человеком до конца своей жизни. — Сан, когда-то придется остановиться. — Остановиться? Я что ли виновата, что нужный нам ресторан забронирован до следующего августа? Нам нужен именно этот ресторан, всё должно быть идеально. — Ты любишь её? — вдруг спросил Блейн. — В смысле не просто любишь, а любишь ли ты её по-настоящему? Думаешь ли ночами напролет: что, черт возьми, ты такого сделала, чтобы заслужить её? Сантана надолго замолчала. — Да. Блейн улыбнулся. — И ты ведь сможешь повторить это у алтаря? — Спрашиваешь. — Тогда свадьба пройдет идеально. Только будь добра, поженитесь до того, как мы все покроемся морщинами. — Опять ты со своим тщеславием, — сказала она, но Блейн слышал, что она улыбалась.***
Бриттани и Сантана выглядели потрясающе в свадебных платьях. А видеть Сантану такой счастливой безусловно стоило всей этой мороки. Её улыбка была совсем не похожа на те, что украшали билборды. Эта улыбка была особенной: она сближала всех, кто собрался в тот день. Когда девушки дали согласие и поцеловались, комната взорвалась радостными возгласами, и даже Купер не стал отрицать, что он был свидетелем акта истинной любви. Двое или трое журналистов, которым разрешили присутствовать на событии, сделали фотографии, запечатлев этот день для грядущих поколений. После церемонии Сантана уловила момент между тостами и танцами, чтобы найти Блейна и обнять его так крепко, что его ребра чуть не треснули. — Я ведь так тебя и не поблагодарила за твой совет, — сказала она, наконец отпустив его. — Не знаю, как тебе пришло это в голову, но спасибо. Блейн не стал раскрывать тайну, а Сантана не стала настаивать.***
— Я сейчас умру. — Наверняка, — сказал Чендлер, глядя на себя в зеркало и щедро накладывая макияж. Они были за кулисами дебютной постановки по первому сценарию Курта, и он потихоньку сходил с ума. — Как ты остаешься таким спокойным? — Я верю в тебя и в твой гениальный сценарий. Ииии, если всё полетит к чертям, на кону будет твое образование, а не мое. — Ах, да. Как же я скучал по нашим разговорам. Курт быстро нашел свое место в университете. Помогло и то, что они с Чендлером жили вместе в общежитии, а до Куинн была всего одна поездка на метро. Новый год они отметили вместе с Куинн и её соседкой, девушкой по имени Кендра, которая потрясающе играла на барабанах, чем напоминала Курту Финна, которого он не видел уже несколько месяцев, потому что они с Паком решили пойти в университет Огайо. Чендлер также пригласил Адама — парня, с которым он несколько месяцев пытался свести Курта, несмотря на протесты последнего. В этот вечер Адам сидел в зале, как и Кендра с Куинн и еще бог знает кто: куча людей, которых пригласили друзья Чендлера из театрального кружка, а также все одногруппники Курта, ходившие на мастер-классы по драматургии. Зал был набит битком. Как только Курт успокоился, он занял свое место в зале, чтобы увидеть, как его работа оживала на сцене. И всё прошло не так уж ужасно. Да, пару раз у него перехватывало дыхание, когда что-то шло не по плану, но бросая взгляд на зрительный зал, он понимал, что никто кроме него ничего не заметил. А Чендлер отлично справлялся с ролью драг-квин по имени Шарлин. Как только занавес опустился, Курт отправился за кулисы, чтобы поздравить свою небольшую команду. Пока они говорили, кто-то из работников театра подошел к ним — девушка, с которой он, к сожалению, не был знаком, о чем очень жалел, потому что она выглядела невероятно со всеми её татуировками и безумными рыжими волосами. — Посылка для мистера Хаммела, — объявила она и отдала ему белую розу. Роза была легкой, но тяжело легла в руки Курта. Только мгновение спустя он вспомнил последний раз, когда кто-то дарил ему белую розу. Он побежал за девушкой, игнорируя шутки Чендлера о тайном поклоннике, и по пути чуть не сбил несколько человек. Она все не переставала поворачивать в разные стороны, исчезая из виду, пока наконец не вышла из театра. Курт выбежал за ней на холодный воздух, не обращая внимания на ветер. — Так вот значит какая у тебя история, — услышал он голос девушки. — А он милый. Наконец он нагнал её и увидел, с кем она разговаривала. Он удивленно раскрыл рот. Но розу не выпустил, сжимая её, словно от этого зависела его жизнь. — Привет, — улыбнулся Блейн, его глаза лукаво загорелись. И Курт понимал, видел в его взгляде то знакомое чувство, которое они оба всегда, всегда будут испытывать по отношению друг к другу. Но это не остановило его от того, чтобы голыми руками схватить охапку снега, слепить из него снежок и бросить его прямо Блейну в лицо, потому что он знал, как это будет больно. Он помнил до сих пор, как больше года назад на парковке Блейн посмел назвать его предсказуемым. Наверное, мало что изменилось с того времен. Они были всё такими же. А даже если и изменились, то удивленное выражение лица Блейна было точь-в-точь как в тот день. И это окутало Курта таким теплом, что он позабыл о суровом зимнем вечере в городе, который иногда бывал беспричинно жесток. — Привет, — сказал Курт спустя пару мгновений тишины, потому что послать его нахуй было бы неприлично. И даже неправильно. Чувства накрывали его с головой. Как и всегда. Он сделал шаг вперед и сказал Блейну закрыть глаза, чтобы убрать снег, прилипший к ресницам. Так он говорил «спасибо». «Спасибо» Блейну за то, что тот полностью разрушил его, перевернул жизнь с ног на голову, но при этом сумел оставить его в относительной целости и сохранности. Свободным снова полюбить. Что бы это ни значило. — Тебе понравилось шоу? — Это было гениально, — признался Блейн. — Только вот конец мне совсем не понравился. За это он он еще раз получил снежком по лицу. Они рассмеялись. И так их история началась заново.