В твоей власти

      Был ли Ериичи Цугикуни необыкновенным?       Я украдкой взглянула на него. Он неспешно шел впереди, длинные волосы, свидетельствующие о боевых подвигах и победах, слегка колыхались от ветра. Мой отец вряд ли бы назвал его необыкновенным. Скорее бродячим ронином, у которого нет ни господина, ни цели. Нет ничего хуже бродячего воина. Такому, как он, нигде не рады и негде приткнуться, такой воин ни на что не годен. Может только вызвать сочувствие, раз господин его мертв, а он вынужден теперь скитаться от безделья. При этом мой отец не имел никакого отношения ни к воинам, ни к самураям, он был обычным простолюдином, который зарабатывал себе на жизнь тем, что вытачивал кукол из дерева, а потом продавал. Иногда он мог смастерить целую телегу на заказ, мог сделать бочку, и так плотно сколотить, что капля воды не просочится из нее. Весь наш дом был полон самодельной утвари, без чего в хозяйстве не обойтись и что горазд упрощает жизнь женщине. Отец отлично умел управляться с бруском дерева, вытачивать, вытачивать и вытачивать — и на свет появлялись настоящие искусные подделки. Я до сих пор отчетливо помнила, как он извлекал различных зверушек и куколок из деревянных чурок, согнувшись над верстаком. Это была личная мастерская, хоть он не жаловал, когда отвлекали от работы, но маленькую меня он всегда впускал поиграться. Так я и сидела у него в ногах, играя с опилками и строя опилочные замки. Воспоминание многому меня научило. Или еще научит. Всем нужны такие картинки из прошлого. Пускай мы не можем их толком описать или объяснить, но они значат очень много. Говорят, мы вообще живем для того, чтобы наполнять картинки из прошлого нашим собственным смыслом.       — Нашим смыслом, — прошептала я, думая вслух, выпуская колечко пара из рта. Сегодня как никогда прежде я задумалась о смысле жизни и ее хрупкости.       Ериичи обернулся и вопросительно взглянул на меня. Я смущенно помотала головой, мол, ничего такого на что стоило обратить внимание. Он молча кивнул и продолжил путь, ведя меня за собой, словно знал, где я живу, хоть ни разу не бывал у меня дома.       А еще отец умел делать всякие новомодные механические игрушки и продавать их в другие провинции. Потому что в нашей деревне мало кто мог позволить себе дорогостоящее баловство. Здешние детишки могли играться на улице чем угодно, хоть камышом, сорванным у реки. Они бегали друг за другом, чумазые и счастливые, и хлестали этот камыш по спинам, потом в воздухе летали бурые хлопья, точно выброшенная сажа из очага. Отец делал рукотворные поделки с особой любовью и величайшей старательностью. В детстве у меня было полно игрушек и местная ребятня всегда завидовала, но моя щедрая душа не могла позволить, чтобы кто-то обижался, а потому для задабривания я дарила игрушки другим. Чтобы играть вместе. А дети, получив невиданный подарок, сразу же забывали про меня. Тогда я поняла простую вещь. Без игрушек детям нет никакого дела до меня, и стала играться особняком. Детская лесть и желание заполучить заветное стали видны и в взрослых чертах некоторых людей, таким меня уже не проведешь. Люди не поменялись, поменялось и увеличилось лишь мое настороженное отношение к ним. Но Ериичи не такой. Он необыкновенный, это точно. Отца давно уже не было в живых, его наставлений уже не услышу, как и советы друзей или родных. Я просто знала, что безродный мечник, только что спасший меня от демона, точно был особенным, не таким, как все. Очень, очень статным и таким высоким...       Скрытые вибрации, исходящие от него, звучали невероятно. Как мелодика запредельного волшебства. Одновременно очень печальная и очень приятная. Возможности сравнить с чем-то другим не было, только если сравнивать с чем-то большим, чем принято. Он был надежен, как гора, мягок, как животворящая вода, и талантлив, как сами боги. Такой человек не может быть обычным, его рождение предопределено высшими силами. Словно сама Аматэрасу благословила его появление на свет и поцеловала в висок, даруя божественную силу.       Мой восхищенный взгляд то и дело возвращался к нему. Скользил по волосам, по широким плечам, по старому кимоно, по ногам. Невозможно отвести глаз. Его движения совершенны, как был совершенен он сам. Мы молча шли через бамбуковый пролесок, уютно поскрипывая снегом. Деревья стояли в снегу и возносили вершины прямо в небо, с которого медленно валили крупные белые хлопья. Все вокруг такое контрастное — невероятно зеленое и невероятно белое. Все звуки растворились в окружающем безмолвии. Лежала оцепеняющая тишина. Остро пахло талой водой, мокрым деревом и отчего-то солнцем. Может так пах Ериичи?       Снег застилал видимость. Невозмутимое молочное марево окружало нас, а что творилась за ее пределами было невдомек ни мне, ни Ериичи. Снег лип к волосам, к ресницам и подтаявшими каплями стекал по лицу. Мои пальцы ног уже посинели в гэта, но внутри все еще горел огонь страха и растерянности, а потому внешний холод только и мог, что пощипывать мне щеки, оставаясь каким-то отдаленным явлением. Бамбуковый лес, защищающий от злых духов, надежно хранил наше нахождение в своих владениях. Проносящейся иногда стылый ветер заставлял стебли петь, и лесной хор вызывал ощущение спокойствия и умиротверенности, позволял почувствовать единство с окружающим миром.       Но теперь это казалось чем-то ненастоящим. Потому что никакой лес не в состоянии уберечь от демонов. От демона меня спас он, Ериичи. И удивительное спокойствие, поселившееся в моем сердце, было обретено благодаря ему. Мои губы продолжали безмолвно двигаться в неразборчивых словах, а замерзшие пальцы теребить рукав кимоно, пытаясь высечь искру. Это все нервные последствия после встречи с самим ужасом ночи.       Постепенно светлело, ночь сбрасывала беспредельный покров и устремлялась навстречу рассвету, желая раствориться окончательно. Зато тени становились гуще, они стайками птиц сбивались в закромах, проступая через марево тумана и снега.       — Мой дом за речкой, Ериичи-сан, как только перейдем мост, вы увидите его, — это были мои первые осознанные слова к нему. Голос обрел способность говорить не звуками, а вполне отчетливыми словами, страх уже не сжимал мое горло и не сдавливал сердце. — Спасибо вам.       — Твоя благодарность уже намного превысила то, что я сделал, — отозвался он непринужденно.       — Нет! Моих слов никогда не будет достаточно! — почти возмущенно восприняла я, забегая вперед и останавливаясь перед ним.       Мужчина остановился, разглядывая меня своими темными глазами на очень правильном гармоничном лице. Такими красивыми глазами под изогнутыми бровями. Почему я вдруг стала замечать красоту мужских глаз? Ведь раньше не доводилось замечать подобные мелочи. Но все же сейчас эти глаза очень пристально меня разглядывали, будто могли заглянуть за внешний покров в самую сердцевину. Узнать все о моем теле не прикасаясь. Он мог прикасаться только глазами, потому что это прикосновение единственное позволительное по отношению к незамужней девушке. Его смертельная катана, висящая сбоку, свидетельствовала о недавнем кровавом событии. Наверняка еще хранила крик испуганного демона, истлевшего на острие клинка.       — Мы выпьем чай и что-нибудь съедим, не оставляйте меня одну, пожалуйста! Я... я не могу оставаться в доме одна, — очень напористо попросила я, рассматривая его руки, вдруг всецело меня заинтересовавшие. Эти руки заслуживали ласки и поцелуев. Я мотнула головой, выбрасывая ненадлежащие, но такие горячечные мысли касательно его рук. — Побудьте со мной еще немного.       Он вежливо кивнул, продолжая стоять на месте, пока я загораживала дорогу. Отойдя в сторону, я снова позволила ему вести нас за собой, протаптывая дорожку к безопасности. Я старалась держаться как можно ближе к нему, только на пятки осмотрительно не наступала. Мы вышли за границу леса и вступили на перекинутый бревенчатый мостик над речушкой с галечными берегами. Под хрустально чистой водой видны отполированные камни и сухие корни, а кое-где вода сбивалась в пушистую пену.       — Вот мой дом! — радостно указала я пальцем, идя вровень с Ериичи и прижимаясь плечом к его плечу.       — Я знаю, — мягко ответил он, заставив меня вновь смутиться своей несдержанности. — Будь аккуратной.       Его рука неожиданно деликатно поддержала меня за локоть и отвела от возможности споткнуться за переправой моста. В крошечной деревне еще спали петухи и в окошках не горело зарево от очага. Обыденный ритм жизни еще не вошел в привычное русло. Мой дом находился чуть выше на склоне холма, на открытой прогалине, только у него была зеленая черепичная крыша, от чего она сливалась на фоне позади растущих сосен.       Наверняка Ериичи устал и хотел передохнуть, с такими мыслями я отворила перед ним калитку и пригласила во внутренний дворик. Снег уже успел присыпать выложенную дорожку из мелкого камня, курятник и вязанки порубленных и сложенных дров под навесом. Укрыл колодец и наполнил ведро, стоящее на краю. Дом внутри встретил меня и нового путника гулкой тишиной и холодом. Стоило побыстрей развести огонь и наполнить теплом стены. Я пригласила Ериичи войти, показывая где он может оставить свою обувь и по возможности катану. Ведь входить в дом с оружием вопиющее оскорбление. Как мечник, он знал об этом негласном правиле и должен был придерживаться. Предложила еще одно кимоно на подкладке, чтобы не околеть, пока я разведу огонь, но он очень тактично отказался, взамен предполагая свою помощь по дому. Я удивленно хлопала глазами и дико краснела мочками ушей, уговаривая его не беспокоиться и дать мне возможность за ним как следует поухаживать. Ведь он мой гость и мой спаситель, большего и не надо, теперь настал мой черед быть гостеприимной и заботливой. Что-то очень правдивое подсказывало мне, некая женская интуиция, которая до этого дремала беспробудным крепким сном, шептала в душу, что он очень одинок и очень нуждался в заботе.       Он позволил мне ухаживать за ним, доброжелательно улыбнувшись краешком губ. Этого оказалось достаточно, чтобы в моей душе и теле начались необратимые изменения. Улыбки оказалось достаточно, чтобы мое сердце замерло и застучало с удвоенной силой и с небывалым рвением. Слышал ли он биение моего интереса? Как он смог такое проделать со мной и почему он так действовал на меня? Как никто никогда не действовал и не имел прежде такой обаятельной власти. Ериичи сдержанно опустился на колени около очага и поднял на меня глаза. Ровная спина и прямые плечи. Замер как нерушимая статуя. Он являлся доказательством, что боги живые и они среди нас. Даже в таком положении он казался слишком огромным в этой комнате, слишком огромным для меня. Слишком невероятным. Обычно вещи наполняли жилище своим смыслом, но именно его присутствие наполняло смыслом все мое блеклое существование сейчас и будет наполнять много после. Как он мог вместиться в мою столь незаметную и размеренную жизнь и стать таким важным составляющим за краткий миг? Словно до этого я жила в замкнутом, обособленном мирке, в котором мои знания о мире ограничивались пределами дома и воображения. Но появление Ериичи дало возможность заглянуть дальше и глубже. Он открыл границы нового и выпустил меня на волю.       — Я сейчас все сделаю, подождите немного, Ериичи... — суматошно уговаривала я, начиная бегать по дому взад-вперед, ловя на себе его любопытствующий взгляд.       Я хотела сделать все для него. Угодить и заслужить его похвалу. Как женщина хочет заполучить внимание мужчины. Я хотела, чтобы он задержался здесь как можно дольше. Узнать его лучше и дать возможность узнать обо мне.       — Амари, можно спросить? — вдруг задался Ериичи, пока я пыталась зажечь очаг и подвешивая чугунный чайник за регулируемый крючок каги, заранее наполнив его доверху ледяной водой из колодца.       Как и полагалась гостью, Ериичи занял место для гостя кяку, внимая всему, что я делала рядом. То, как подготовила ирори, как подложила сухие поленья и как аккуратно разожгла огонь. Я замечала, как его пальцы, сложенные на коленях, двигались в такт, словно он хотел помочь, но его сдерживали мои увещевания сидеть и отдыхать.       Пузатые бока чайника заблестели в отблесках разгораемого огня и капельки воды тут же испарились, только сажа осталась на дне.       — Конечно, вы можете спрашивать о чем угодно, Ериичи-сан! — закивала я словно болванчик, протирая от копоти вырезанную отцом когда-то давно рыбку на крючке, символ удачи и защиты от пожара, ведь рыба есть вода, а вода всегда тушила огонь. Но вот огонь Ериичи потушить не получиться. Этот огонь сродни жару тысячи сияющих солнц.       — Ты живешь одна? Не подумай ничего непростительного, просто я беспокоюсь за твое благополучие и спокойствие, — все также мягко поинтересовался он, пока отблески огня танцевали на его бледном лице, сливаясь с языками метки на виске. В глазах мужчины отражались блещущие огоньки и особая внимательность ко мне. Неподдельное внимание. Наверняка я тоже отражалась на поверхности этих невероятных глаз, привороживших за одно мгновение, только разглядеть этого не могла. Вариации его заботы были бесконечными, как бесконечно приятен был его глубокий голос.       Я с трудом сглотнула и подавила дрожь волнения. Не стоило выдавать волнение вот так запросто, он может подумать обо мне плохо.       — Да, я живу одна и уже привыкла. Многие удивляются такому укладу жизни, но я не жалуюсь. Ведь с судьбой спорить не полагается, — искренне поделилась я, улыбаясь и скрывая под улыбкой неловкость и тоску одиночества.       Ериичи устремил на меня свой взор, такой же прямой и открытый, каким он посмотрел на меня после спасения, когда уничтожил демона. Я не могла понять, о чем он думал, а думал он о многом недоступном мне. Его мысли отличались от мыслей других людей. Почему он так смотрел? Я сказала что-то не то? Я сказала как-то не так?       — Расскажи, — потребовал Ериичи, немного наклоняясь вперед для доверительности.       — Моя жизнь не такая занимательная, как кажется, — легкомысленно отмахнулась я, опешив от его предложения. Неужели ему вправду хотелось узнать больше? Моя жизнь скучна и однообразна. Что может знать лягушка о величии моря, сидя в колодце?       — Я так не думаю. — Настаивал на своем Ериичи. — На моем пути встречались разные люди и у каждого есть своя история. Каждая история особенная и каждая жизнь уникальная.       Я склонила голову, пока руки по привычке устанавливали решетку над огнем и подготавливали все для питья чая.       — Так сложилось, что я стала поздним ребенком у родителей и долгожданным подарком свыше. Представляете, как они обрадовались? — я поделилась с ним улыбкой и выразительность его глаз вторили мне ответом. — А сколько было пролито слез и преподнесено подношений богам? Поэтому меня растили с особой любовью. Не позволяли гулять на улице долго, не позволяли заниматься тяжким трудом. Меня оберегали. Такая чрезмерная опека сделала меня зависимой от них. Ведь сама я ничего не умела.       Я прервала свой рассказ и выскочила на улицу, где в погребке находилась свежая рыба, сейчас слегка промерзшая. Очистив и промыв внутренности двух рыбин, я на подставке внесла в дом, где тепло от очага уже постепенно стало расползаться по комнатам.       Вот и первый петух проснулся и ознаменовал кукареканьем наступившее утро. Его окрик подхватили пробудившиеся дикие птицы и, радостно щебеча, унесли с собой в вышину небо, где их уже не достать и не словить.       Ериичи терпеливо дожидался моего возвращения, что-то ковыряя щипцами в золе. От такого уютного и домашнего вида мечника странно кольнуло и защемило в груди. Он поднял голову и отложил все лишнее в сторону, сосредотачиваясь полностью на мне.       Его интерес продиктован любезностью, а совсем не тем, что я себе наивно напридумывала, подпитываясь романтическими грезами и раззодоренным воображением скучающей девицы. Я не должна заблуждаться. Он уйдет и останутся только воспоминания.       — Когда моего отца не стало, жить стало туго. Некоторые правила и вещи, которым он должен был меня научить, но не успел, стали настоящим испытанием на силу воли. Я всему обучалась через ошибки. Опыт стал моим вторым учителем, — сказав все это, я замолчала, обдумывая и взвешивая все последующие слова, вместе с этим неторопливо обжаривая рыбу на решетке, нанизывая как на шампур. — Вместе с обычными хозяйственными делами, я продолжала делать механические фигурки, но столкнулась с главным врагом. Внешний мир мужчин жесток. Он не принимает женщин в свою обитель и не позволяет ей задавать мысль. Поэтому, чтобы приспособиться, я стала мужчиной и продавала свои изделия под мужским именем. И, о чудо случилось! Меня стали принимать и покупать то, что раньше принимать и покупать не хотели. Странные вы, мужчины. Пренебрегаете всем женским, но с готовностью берете то, что сделано женщиной под мужской личиной.       — Все эти изделия смастерил твой отец? — спросил Ериичи и обвел рукой комнату, где тут то там были разбросаны разные замысловатые игрушки и механизмы. От вечного маятника на столике до разных шкатулок с искусной резьбой и зверюшек. Дом выглядел как логово добротных побрякушек, привезенных издалека путешественником. — У него был талант. Тебе он тоже передался.       Последние его слова прозвучали как утверждение, а не вопрос, и он продолжил:       — Женскими руками был рожден и воспитан мир. Просто мы, мужчины, не хотим это признавать, считая себя вершителями и покорителями. Я приношу извинения за такие жесткие суждения.       И Ериичи, исполненный незримого достоинства, поставленной чести и жизненной энергии, на моих глазах опустил голову и низко поклонился, заставив изумиться. Все его движения выверены и изысканы, все слова деликатно подобраны и глубоки. Он не просто безродный ронин, которым хотел казаться. Совсем нет. Он — настоящее воплощение совершенного чуда.       Между нами повисло молчание, и только огонь потрескивал, словно какое-то ночное насекомое.       — Ериичи-сан, вы особенный, — честно призналась я, не выдержав весь тот поток чувств, что теснился внутри груди. — Я должна сделать что-то для вас.       — Я такой же как все, ничем не примечательный. Просто скитаюсь по миру, — скромно начал он, — Не стоит думать обо мне так. Сегодня мне удалось спасти тебя, а завтра не удастся спасти других.       — От одного человека мало что зависит! Не корите себя, мы всего лишь маленькие песчинки в беспредельном течении времени, — я ласково улыбнулась ему, понимая, что не в силах его переубеждать, а только немного посодействовать в утешении.       Речная рыба давно уже приготовилась на шпажках. Аппетитный запах дразнил нос и пустой желудок. Но не это сейчас заботило меня. Ериичи так пристально посмотрел, что я застыла как соляной столб.       — Я сказала что-то не так? — робко спросила я, не отрывая глаз от Ериичи, будто он мог поведать все секреты и тайнописи всего человечества, сидя у горящего очага.       — Нет, все верно говоришь, просто я вспомнил свои слова и своего брата.       Я потянулась к рыбе и сняла первую порцию, положила на тарелку и с огромной любезностью протянула угощение. Ериичи слегка кивнул и принял с моих рук немного обугленную рыбину, приложив ко лбу в знак благодарности.       Окна и седзи в доме плотно закрыты, так откуда взялся этот юркий порыв сквозняка? Он поигрался с дымком, закружился и немного потрепал волосы и серьги ханафуда Ериичи, забрался под наши рукава кимоно и лизнул холодом теплую кожу, пуская россыпь мурашек по всему телу. Остро ощущалось присутствие кого-то третьего, кого здесь быть не должно и кого сюда не приглашали. Ериичи тоже это ощутил; маленькая морщинка прорезалась между бровей, пока он выковыривал палочками белую мякоть пропаренной рыбы. Я могла видеть тоску, притаившуюся на глубине его глаз, меланхолию спрятанную в морщинках, сожаление в поникших плечах и в скованных движениях рук. Любое его движение и высказанное слово оставляли след печали. Невыразимо тяжкий груз лежал на его плечах, на его судьбе.       Нельзя бороться с судьбой — она предопределена. Так всегда говорила мне мать. И Ериичи не боролся, он смиренно и с готовностью принял все то, что ему уготовано. Какая история его жизни? Его обретенное одиночество казалось мне чистым и несокрушимым: чтобы проникнуть в него, я не могла найти ни одной лазейки.       — У меня не было ни братьев, ни сестер. Я не знаю каково это: жить в связке с кем-то. Наверное, я многое потеряла и упустила в своей жизни.       — Мой брат близнец, мы родились в один день и под одной звездой. А ты была единственная и очень любима в семье. Разные судьбы и разные пути, но все же одна жизнь на всех.       — О!.. — только и выдала я, представляя точную копию Ериичи рядом. Но что-то в этой истории было темным, и я не стала больше тревожить его расспросами, тем более он мой гость, а не узник. — Иметь вторую половинку очень редкостное счастье. Ериичи-сан...       Ериичи повернулся ко мне, и при виде бесстрашного спокойствия в его глазах, — спокойствие опытного воина, — у меня перехватило дыхание. Он весь как символ суровой, умиротверенной красоты и кары возмездия демонам. Символ истинной принадлежности неземному миру, который выходил далеко за пределы понимания и всех представлений. Все тленно, и его мастерство, продемонстрированное этой ночью, тоже канет в забытьи. Что я могла сделать для него?       — Ериичи-сан, — повторила я более уверенней, делая пару вдохов и выдохов для смелости будущего предложения. — Меня посетила одна очень странная идея. Идея, воплотившая все мое мастерство и благодарность.       Ериичи внимал каждому слову, даже рыбу перестал жевать.       — Да, такое предложение вам вряд ли кто осмеливался делать ранее, особенно девушка. Очень и очень неприличное предложение... Я хочу смастерить куклу, которая бы смогла вместить все ваше мастерство и умение владеть катаной. Предстоит очень кропотливая работа, возможно на пару лет. Я вложу весь свой опыт, любовь и упорство добиться сходства. Вы должны жить вечно. Как бы хрупка не была жизнь, сколь опасны не были дороги и как превратен не был мир.       После того, как выложила предложение как на духу, я почувствовала воодушевление и прилив сил с вдохновением. Мои глаза загорелись, тело разгорячилось, а пальцы подрагивали от нетерпения, отбивая никому не известный ритм и прощупывая невидимые нити созидания. Хотелось уже приступить к задуманному и воплотить план в реальность! Хотелось запечатлеть его печальное лицо и тонкие аристократические черты лица на века! То, к чему можно прикоснуться — непостоянно и изменчиво, все имеет свойство увядать, но его образ будет существовать невзирая на законы беспощадного времени. Он станет настоящим символом непобедимости, над которым ничто не властно.       — Тебе это под силам?       Ериичи моргнул, в расширенных глазах промелькнуло замешательство, брови изогнулись. Он впервые смутился и был ошеломлен. Я поспешно отвела взгляд, не позволяя моменту рассеять хрупкое самообладание, стараясь незаметно провести языком по пересохшим губам. Вкус рыбы сменился сухостью и жаждой.       — Да, я могу сделать набросок будущего изделия, но сначала надо снять мерки вашего тела. Пропорции. Мне необходимо будет узнать и выучить все ваши техники. Все, что вы знаете должно стать и моим достоянием. Если позволите. — Я подобралась к нему на коленях, скорее подползла, заговорщически понизив голос, словно кроме нас в комнате находился кто-то еще и мог подслушать. Перед таким уговором он должен согласиться!       — Твои руки способны на подобное. Это ценный дар. Я вижу в тебе запал и страсть к своему делу, — переняв мою тихую манеру шептать, Ериичи приблизился ко мне, что-то пристально выискивая на моем лице. Его доверие ко мне возросло.       — Это всего лишь руки, господин. — Я рассматривала все светлые и темные пятнышки в его обворожительных глазах, скользя вниз к губам, где плавные линии изгибались и соединились в мягкости тональности звучания.       Сердце начало отбивать сумасшедший ритм у меня в ушах.       — Ты ошибаешься, Амари. Наши руки способны на многое, потому что движения идут от сердца, а порывы от души.       Своим предложением и необузданным энтузиазмом я совсем не дала ему нормально поесть! Гостеприимная хозяйка. Свист подвешенного чайника вывел меня из заблуждений. Пошуршав своими плотными хакама, я взяла булькающий чайник и залила кипятком заварник, где уже был приготовлен чай курояки.       — Но мне стыдно, что буду обременять тебя, — его голос был спокоен и лишь немного печален.       — Вы спасли мне жизнь. И целой жизни не хватить, чтобы сказать вам спасибо или оплатить. Перестаньте так говорить.       — Говорить как?       — Будто недостойны всего хорошего. Будто вы помеха или лишний. Для меня вы никогда ни тем, ни другим не будете. Ериичи.       — Некто считает меня чудовищем. — Ериичи наградил меня прекрасной улыбкой. Полной горькой печали и несбывшихся надежд.       — Кто?! Я вырву ему волосы и укорочу язык! — Я разъярилась словно дикая кошка, задохнувшись от несправедливости обвинений. Кто мог ему такое сказать? Я не представляла себе, зато преисполнилась решительностью, граничащей с угрозой вырвать неугодному волосы.       Величаво-меланхоличное выражение мечника не проняло моими возмущенными заявлениями, он остался непоколебимым как тихие темные воды. Поддавшись вдохновенному безрассудству, я схватила его руки, ощущая тепло и шершавость натренированных ладоней. Я так увлеклась созерцанием этих рук, что без спросу перевернула ладонями кверху и стала проводить кончиками пальцев по судьбоносным линиям предначертания и неровностям в виде мозолей. Оставленные следы очарования и застарелой боли. Эти руки заслуживали большего, потому что были способны спасать жизни. Нет ценнее дара, нежели спасение. Я преисполнилась желанием приложить эти руки к лицу и понежиться в их тепле и защите. И никогда не отпускать. Но разве можно удержать птицу от свободы в небе? А Ериичи определенно был свободной птицей.       — Вы особенный, — искренние слова шли из моего сердца.       — А ты впечатлительная.       Ериичи впервые потупился, чтобы скрыть смущение, уткнувшись взглядом в наши соединенные руки. Чтобы он не видел мою растерянность и умилительную слабость, я подняла его руки и поцеловала, наглядно показывая насколько он важен. Стал важен для меня. Его глаза стали больше и ярче. Никто прежде так на меня не смотрел. Затем его рука расслабилась, большой палец погладил мою щеку, а в легкой улыбке сплелись нежность и боль. На правой щеке прорезалась трогательная ямочка. Оглушенная неприкрытой красотой, я замерла. Теперь никто из нас не двигался. Все было неподвижно, как пейзаж на моей вышивке.       — В своей жизни я ничего не смог достойного совершить. Так может эта кукла сможет? Тогда повелевай мной как угодно для ее создания.       Ериичи снова отказывался от похвалы, но соглашался на мое дерзкое предложение. Его предначертанная судьба оставалась для меня загадкой мирозданья. Мы были во власти могущественных стихий и могли лишь следовать по протяженности пути своих судеб. Мама всегда говорила, что есть свет и тень, печаль и счастье, и нет жизни без смерти. Все это неотъемлемая часть инь и ян. Такой порядок вещей создавал равновесие. Круговорот не изменен. Сколько брали, столько же и возвращали. Это истинное значение всего сущего. А Ериичи шел своей собственной тропой, по которой уже никуда нельзя вернуться. Его дар — это наказание и благословение одновременно. Его наделили им, но взамен забрали что-то другое.       — Если не против, то для начала вы должны раздеться, — попросила я, с извинением посмотрев на него, пока внутри бушевал океан, успокоить и приручить который уже не получиться. Древней природе, затаенной глубоко внутри, нужно было выплеснуться.       — Тогда для начала я должен обмыться. Не хочу, чтобы от меня разило, все же долго находился в пути, — уверенно произнес он, поднимаясь на ноги и направляясь на улицу, пока я открывала и закрывала рот, пытаясь донести до него, что вода не нагрета, а на улице она ледяная. Он твердо намерен воплотить задуманное в действие. Неужели я стала настолько заразительно убедительной?       Я посмотрела вниз на свои руки, которые только что неприлично трогали его без спросу. Пальцы мелко-мелко дрожали. Но чем была вызвана это дрожь? Томительным предвкушением или боязнью увидеть его обнаженным? Или все разом? Бесстыдница. Зато про ночного демона, напугавшего до полусмерти, было благополучно позабыто.       Подорвавшись на ноги, я тут же комично завалилась набок, запутавшись в широких одеждах. Мало того, что бесстыдница, так при этом неуклюжая. Хорошо, что он не видел моего суматошного состояния. Я была сильно взбудоражена общением с Ериичи, что сама себя не узнавала. Он так на меня повлиял, что привычный уклад моей жизни нарушился? А не совершаю ли я ошибку? Не буду потом сожалеть? Некогда ломать голову над бессмысленными дилеммами! Ни к чему хорошему они не приведут, а только заставят ходить по замкнутому кругу неопределенности. Я решила помочь ему и не отступлюсь от обещаний, иначе буду презирать себя после. Я совершаю благое дело. Надо повторять это как мантру.       Я резко хлопнула себя по щекам, приводя в порядок и тем самым образумив одним махом. Как-то давно перепила саке и у меня онемели щеки, они словно превратились в вяленую рыбу. Сейчас похожий случай, вот только голова хмельная совсем не от выпивки, совсем нет...       В комнате, где обычно проводила большую часть дня, а то и ночи, стоял небольшой беспорядок, навести который я не удосужилась накануне. Бесстыдница, неуклюжая и неряха. Сколько нового о себе сегодня узнала. Я шустро собрала разбросанные в попыхах чистые листы, сухую тушь и все причитающиеся ювелирные инструменты для выявления точности размеров в кучку на столике. Все, что оставил мне отец и то, что я сама придумала. Старые израсходованные наброски и чертежи отправила в сторону, бросив прямо на циновки в углу. Они не пригодятся, а занимают лишнее место. Сколько же деталей придется начертить, измерить и в дальнейшем соблюсти пропорции при изготовлении! Внутренний механизм должен быть подвижен и вечен, состоящим из сотен мелких запчастей, обязанных сплоченно работать от ручной заводи. Значит, придется использовать лучшие шарниры и скреплять все это... А каким материалом я покрою всю эту сложную конструкцию? У меня уже имелись заготовки бамбуковых пластин, но это будет недостаточно! Нужно больше, гораздо больше! Нужно будет обратиться за помощью и срубить еще пару бамбуковых стволов и...       — Амари? — раздался голос за спиной, пока я судорожно пыталась мысленно охватить все необходимое для предстоящей работы.       Вкрай заведенная, я обернулась к Ериичи, и мой разбушевавшейся огонь потушила его исключительная безмятежность. И почти голое тело, окропленное капельками воды. Он стоял в дверном проеме с вещами в руке, ожидая моих дальнейших указаний, а я просто взирала на него с неприкрытым восхищением. Как, что-то настолько совершенное и осязаемое можно передать жалкой копии? У меня не получится... Времена деревянных языческих идолов и раскрашенных фигур святых прошли или еще не начались, чтобы в полной мере смочь возвести ему достойный монумент для поклонений. Он родился либо слишком рано, либо слишком поздно. И как мне повезло жить и существовать с ним одновременно!       Нельзя позволить его красоте бесследно кануть в зыбкости прошлого, когда есть возможность подарить ее будущему.       — Пройдите сюда, Ериичи-сан, — тоненьким голосом указала я, наконец справившись с удивлением чувственного наслаждения, наглядно указывая рукой в центр комнаты.       Он лишил покоя. Как мне снова обрести былое безразличие к мужскому полу?       Тем временем Ериичи аккуратно сложил вещи в стопку и прошел на указанное место, встал и приготовился исполнять любые просьбы. Я обошла вокруг него, осматривая каждую черточку и линию. Все то, что представляло ценность и что предстояло тщательно изучить. Могла ли я коснуться его снова? Встав у него за спиной, я робко протянула пальцы, собрала волосы в самодельный жгут и провела невидимую полосу между лопаток вниз по спине, туда, где находились ягодицы и белая интимная повязка. Его кожа еще была прохладной и мокрой, но свежей и чистой.       — Так нормально? — как бы между прочим уточнила я, стесняясь переходить на более откровенное созерцание.       — Все хорошо, продолжай, — как-то приглушенно ответил Ериичи, вознося к потолку долгий выдох.       Мне было в новинку так близко рассматривать голое мужское тело. Изучать, проводить руками. Скользить ладонями по косым мышцам его живота и вверх по груди. К плечам и по рукам. Ощупывать каждую жилку ног, видеть, как его кожа реагирует на мягкие касания. Дергается и льнет навстречу. Наверно ему также сильно хотелось этих ласковых прикосновений, как мне утолить свое любопытство и пойти дальше. Отдаться невыносимой потребности прижаться своей пылающей кожей к его. Приложить ухо к груди, где билось сердце и насладиться звучанием. Его ритм безупречен, точен и предан самой колыбели жизни. Ериичи лучшее творение природы. Все его тело и мускулы в абсолютной гармонии, состояние достижения которого никто не сможет достичь. Он покрыт броней неуязвимости.       Раньше я рассматривала эротические иллюстрации, представляя голое тело мужчины и как все устроено. Но никакая картинка не идет в сравнение с живым воплощением бога. Моя одержимость им набухала и ширилась как после непрерывных дождей трава на жаждущей почве. Он даже пах как луговые соцветия!       Если Будде снизошло просветление под ветвями смоковницы, то для меня оно снизошло только что, подле Ериичи. Озарение без высших благочестивых помыслов, без прикрас и тонких духовных материй, вырванных из летописей небытия. Скорее не святое озарение, а первобытное взывание тела. Простое, примитивное, голодное. В древнейшей форме соприкосновения с точками искушения. Меня заполонила непомерная мощь, которая охватывала тело сексуальной чувственностью и наконец вырывалась наружу ослепительной вспышкой. Это было мгновение, когда меня переполняла вера в свои возможности и привлекательность. Мог ли Ериичи испытывать вожделение ко мне? Мог ли он вообще испытывать нечто похожее?       Задаваясь вопросом, я несмело подняла глаза, встречаясь с его. И ничего. Он был опустошенным и печальным, как и прежде, как и всегда. Что же ранило его так безжалостно, что стерло все краски из глаз и клеймом безнадежности легло на душу? Уставший воин и измученный душевными муками мужчина. Вот кем он себя ощущал и кем был. У меня не было лекарства от этой хвори.       Напустив вид словно ничего не произошло, я отвернулась и принялась делать наброски на листе, силясь сглотнуть горькую обиду. Сама виновата, закуталась ложными заблуждениями и отдалась полетам вне реальности. Эти беспокойные мысли — навеянные духи лисицы.       — Амари, — позвал он внезапно.       Я опустила голову еще ниже и недовольно повела подбородком, поджав дрожащие губы. Что-то во мне обиженно взбрыкнулось, переставая быть послушным кроткому нраву. Пальцы так и норовили потянуться к мочке уха и начать поглаживать в привычке успокоиться.       — Посмотри на меня, — позвал он настойчиво, а до меня донеслось словно из плотного тумана и снега.       Между нами натянутое молчание и недосказанность.       — Вы обрекли себя. И уже никогда не будете счастливым.       Я сама не понимала откуда взялось это откровение, оно просто появилось и просилось наружу. Как он отреагирует на такую правдивую истину?       — Я не властен. Просто подчиняюсь воле, — признался Ериичи, подойдя чуть ближе и позволяя мне услышать его историю. — Все, что я любил было отобрано. Я не смог уберечь и сохранить. Теперь остался только путь, пройти по которому мне предрешено с самого начала и суждено до самого конца. В одиночестве.       — Вы особенный. Но это ваш дар и ваше проклятие, — продолжила я, закрыв глаза и внутренне содрогаясь от холода его судьбы, от безнадежности в его голосе. Слишком сложно, слишком тяжело такое вынести. И все это груз одного человека.       Ериичи подошел совсем впритык. Между нашими телами крепнущая связь и желание соприкоснуться, как бы обстоятельства и злой рок не были против. Я неосознанно прижалась к нему теснее, словно в попытке спрятаться от того, что неизбежно должно было последовать дальше. Чувствовать тепло и твердость его тела настоящее удовольствие, сродни невесомости над землей.       — Я не воспринимаю это как особенность или как дар, тем более как проклятие. Просто теперь я понял, что возле меня опасно. Прости, но я не могу ничего предложить тебе взамен, — его низкий голос приятно отзывался около уха, дыханием щекоча кусочек кожи, но смысл слов падал камнями. — И не могу остаться здесь с тобой.       Я подняла руку и наткнулась на холодную влагу на своем лице. Слезы просто текли из глаз, тихо, скорбно и жалостливо. Я просто позволила им вытечь, отпуская сожаление и несбыточные желания наивной девицы. Забирая часть его ноши себе и вместе с ним изнывая от совместного горя. Мои пальцы потянулись выше и отыскали в сумраке его лицо, подбородок и мягкие губы, скулы и брови. Прямой красивый нос. Мои пальцы привычными движениями ощупывали его лицо как свое собственное, с безмолвного разрешения, запоминая все впадинки и родинки, целуя кончиками пальцев там, где уже было поцеловано кем-то другим.       Ериичи обхватил меня за талию и еще крепче прижал к себе, пряча лицо в моих волосах и глубоко вдыхая. Словно ему недоставало ласки и он хотел насытиться хоть такими крохами. Я скукожилась и замерла, словно уменьшилась в размерах, боясь шевельнуться и нарушить потрясающую идиллию. Привыкая к новым телесным ощущениям. Наслаждаясь.       — Я ничего не прошу и ничего мне не надо, Ериичи-сан. Просто побудьте рядом еще немного. Вот именно так, как сейчас, — нежно попросила я, шепча так тихо, что, наверно, он прочитал по губам, кладя свои руки поверх его. — А потом вы исчезнете навсегда.       Последнее предложение прозвучало как неопределенный вопрос, но вместо ответа он кивнул — я ощутила это всем телом. И не сдержалась, всхлипнула. Какие-то мурлыкающие звуки доносились из моего горла.       — Не стоит плакать, Амари.       Я замотала головой, не найдя подходящих слов. Слова стали не важны, важны только действия и поступки. И то, как он отнесется к тому, что я собиралась сделать. Этакий безумный порыв был сильнее природной гордости, сильнее собственного достоинства. Развернувшись в его руках, я вслепую нашла и сжала его щеки в ладонях, подтянулась на носочках и оставила влажный невинный поцелуй на губах Ериичи. Послышался очень смешной звук, но смеяться совсем не хотелось.       Наступила такая прозрачная тишина, что сквозь сомкнутые веки и дрожание тела, можно было услышать отчаянное биение сердца.       Понравилось ли ему? Или я зря так сделала? Время ожидания бессмысленно долгое — в нем страх быть отвергнутой. Ведь я открылась ему вот так, полностью, душой и телом, не заботясь о целомудренной сдержанности и о приличии. Выставила себя на обозрение и осуждение. Мама была бы сейчас очень сильно возмущена и недовольна развязным поведением, не такому она меня обучала и наставляла.       Только я намеревалась отстраниться и с позором сбежать — так долго ждать взаимности и не получить ее было похоже на удар кинжалом — как почувствовала прикосновение к своему лицу. Мы поменялись местами, теперь настал его черед утешать и убаюкивать, вытирать слезы и тихонько что-то шептать. Я даже не подозревала, что он способен на подобную чуткость и сопереживание. Это неправильно. Это я должна его утешать, а не он меня. Но не успела я нахмуриться и возмутиться, как его движение определило сегодняшнюю судьбу. Он склонился и поцеловал в ответ. Точно также прильнув податливыми губами и отстранился, словно возвращая мне то, что я без спросу взяла у него.       — Я не хочу обременять тебя, не хочу давить на тебя, — виновато извинился он, заправляя мне волосы за ухо, разбередив мое сердце сладким трепетом, но я не смела открыть глаза и развеять мираж.       — Не будете, Ериичи-сан, — не скрывая довольства, ответила я, почти мурлыкая от охватившего мандража. — Станьте моим бездонным небом, в которое я буду падать.       Я стянула ленту с волос и чернильные пряди свободно легли на спину, словно ночь надела покров без звезд. Пальцы дальше потянулись к поясу платья, но замерли, не справившись с узлом. Когда я успела так ослабнуть?       — Ты сегодня очень многое пережила. Такое испытание сродни настоящему мужеству и не всем по силе. Уверена? — деликатно и очень мягко переспросил Ериичи, поглаживая мои плечи.       Я закивала, не доверяя голосу говорить за себя и за тело, которое просило все новых и новых прикосновений. Жаждало чего-то большего, чего-то запретного. Я боялась и очень хотела. Это то, о чем трудно сказать словами и написать кистью, надо только показать.       Руки Ериичи легли на мою талию и слегка сжали, теребя и комкая ткань, не решаясь приступать к раздеванию. Он сомневался, а может и нервничал, как и я. Но его медлительность только изводила и подогревала любопытство. Не сдержавшись, я снова потянулась на носочках и осыпала крошечными поцелуями его лицо, специально избегая губ. Я ластилась как ненормальная, как голодная. Мое первое обольщение и соблазнение мужчины. Подобное поведение не подобало благовоспитанной девушке, но мне уже было все равно. Все равно на нормы морали. Здесь, в этой комнате, наедине, под снежным покровом и звоном музыкальной подвески на крыльце, я поняла глубинное постижение терпкой горечи бытия и печальной красоты мира. Жизнь, как она есть, оголенная до предела. Изначально несовершенная на земле и ясная до серебристой пылинки светящихся туманностей в небе.       Я наконец распахнула глаза и распахнулась навстречу. Ериичи слегка хмурился, смотря словно сквозь меня и предметы этой реальности, погруженный в созерцательное размышление. Растерянный и немного сонный. Невероятно спокойный и сосредоточенный, как штиль в безлунную ночь в океане. Он выглядел как совершенство без усилий и фальшивой сделанности. Высшая мера красоты и похвалы красоте. И я хотела соединиться с ним всем нутром и понежиться на игристых гребнях волн. Сжав запястья его рук, продолжавшие массировать мое тело, я многозначительно посмотрела на него и, приметив осознание на дне туманных глаз, повела в сторону свернутой постели. В нише токонома стояли фигурки драконов всех цветов и мастей. Защитники от неприкаянных духов. Возможно, они осуждали мое поведение, но зла точно не желали.       Здесь, около постели, мой уверенный запал затих и с красноречивым молчанием посмотрел на Ериичи, немного навострив ушки. Что делать дальше? Я знала, что происходило между женщиной и мужчиной в постели, много раз слышала рассказы подруги и читала в романах, грезила наяву и фантазировала во снах, но никогда так близко не была к воплощению.       Свет от жаровни, ровный, неброский, окрасил комнату нежным сплавом золота с медью. Преобразил все вокруг, и все предстало в совсем иной ипостаси. Ериичи казался бодхисатвой с тысячью рук, способных мне помочь. Осыпанный золотым сиянием первых богов, которые были до нас и будут быть много после.       — Я сначала раздену тебя, — предупредил он и потянул шнурок пояса, распуская узел, догадавшись о моем теперешнем стеснительном состоянии.       Я резко выдохнула, когда платье распахнулось. Ериичи раздвинул полы ткани, и его руки очутились на моей коже, поглаживая линии тела. Не сдержавшись, я тихо застонала. Его невинные касания дразнили, он изучал каждый изгиб, находя такие места, от прикосновения к которым я начинала задыхаться и беззвучно просить большего.       Ладони Ериичи скользнули вниз, по плечам, сбрасывая ненужную и тяжелую одежду. Снимая с меня нательную сорочку, заставляя запрокидывать голову, но тут же целуя шею до ямочки меж ключиц. Я задрожала от прохладного воздуха, соски на холмиках грудей встрепенулись и превратились в комочки. Они бесстыдно льнули к его телу, к его массивной груди, выискивая тепло и выпрашивая внимание.       — Теперь я уложу тебя на постель, — деликатно направлял он, глубоко вдыхая и словно выпуская напряжение. Его голос подрагивал, то становился неразборчивым и низким, то глухим и перекатывающимся. Он отдавался внутри меня импульсами вибрации, глубоко оседая в утробе.       Он прижал меня к себе, развернулся и уложил на футон, а затем лег сверху, прижав своим весом к одеялам. Комната закружилась, я почти задыхалась от переизбытка нахлынувших ощущений. Между нами совсем не осталось одежды, а мое дыхание окончательно сбилось.       Ериичи убрал разметавшиеся волосы с моего заалевшего румянцем лица с какой-то особой ностальгией. Заглянул в глаза, осмотрел приоткрытые пылающие губы и опустился чуть ниже, к торчащим грудям и выпирающим косточкам ребер. Горячее дыхание Ериичи рассеивалось россыпью будоражащих мурашек по моей коже. Он склонился над плоским животом, который манил к себе, как манил кусок шелка, ожидающий первых стежков вышивки, опустился еще ниже, там, где пряталась ямочка пупка, припал губами и поцеловал, а потом прижался лицом. Широкие мужские плечи напряглись, мышцы забугрились, руки плотно и накрепко держали меня, или удерживали его самого. Я стала тонкой и прозрачной, как мушиное крылышко в этих железных объятиях. Самой значимой и самой защищенной.       Он застыл в таком положении на некоторое время, что я уже было решила — заснул. Но стоило пальцам погрузиться в его копну собранных волос на затылке, как он поднял голову и посмотрел на меня, словно измеряя степень моей храбрости, которая куда-то подевалась.       — Прости меня... — вдруг извинился Ериичи, снова целуя мой живот и впуская прохладу вклиниться между нашими телами.       — За что? — изумленно повторила я за ним, теряясь в догадках столь резкой перемены.       — Я не могу... забрать у тебя то, что мне не принадлежит.       Я уставилась на него, разгоряченная и возбужденная, податливая и жаждущая. Согретая теплом его солнца. Влажная в укромном местечке между ног. Готовая к большему.       — Почему? Вы не забираете, вы дарите, — мой голос охрип, голова опустела, а кожа стала замерзать без его близости. Неужели все зря?       — Амари, ты еще встретишь нужного мужчину, я просто случайно повстречался на пути, не более, — рассудил Ериичи, пытаясь донести разумную мысль, поглаживая мой напрягшийся живот подушечкой большого пальца. — Твое тело здоровое и молодое, я вижу это. Поэтому я не могу завладеть им бесправно.       — Ничего не бывает случайно, Ериичи-сан. Все предопределено, каждый, кто встречается нам на пути способен оставить значимый след. Но мы решаем важен ли этот след или стоит забыть о нем, как о всем преходящем в быстротечной жизни. Разве мое желание не учитывается? — вопросила я, приподнимаясь ближе к нему.       — Я хочу воплотить твое желание, как ты воплощаешь мое, — туманно изрек он.       — Вы добросовестный человек, наделенный огромной силой и тяжкой долей. Если бы я могла, то забрала все ваши печали! — яро заверила я, приподнимаясь и обнимая его, сжимая так крепко, если вдруг он сейчас исчезнет и останется одним воспоминанием тепла в моих руках.       — Мои трудности только мой удел. Я не позволил бы тебе испробовать эту ношу. Ты должна понимать, что обретенная временная привязанность не должна быть дороже долга и обстоятельств. Я уйду, а ты ранишь свое сердце. — Пальцы Ериичи перебирали мои волосы и ласково наглаживали спину. Касания самой нежности.       — Как и все мимолетное, любовь может создавать трудности и больно ранить. Порой она служит источником силы, а порой — слабости и безутешного горя. Но мы способны надежно хранить ее в сердце, верно и преданно, и возвращаться к ней в моменты острой нужды. Не волнуйтесь о моем сердце, оно будет в порядке, потому что будет знать о том, что все это было на самом деле, а не вымыслом.       Ериичи ничего не ответил, погрузившись во внутреннее противоборство желаний и праведности. Глядя на него, нельзя сказать, что существовало нечто, способное пошатнуть его устоявшиеся принципы и стремления. Он шел по сумрачной стезе куда-то в неизвестность, прихватив только стоицизм и отречение от всех благ. Ютился в одиночестве и холоде, избегал любых человеческих отношений. Самовольно обрек себя на скитания. Его цель избегнуть мириад зол и искушений, ради уничтожения демонов. Поэтому невозможно вселить надежду в измученную истосковавшуюся душу воина. А я и не пыталась. Просто вознамерилась скрасить чувственностью наше совместное время, то малое, что нам выпало.       — Все нормально, Ериичи-сан, я побуду с вами еще один час, еще один вечер, это намного больше, чем кажется. Это почти беспредельная вечность в одном миге. Простые истины на самом деле очень простые, не надо терзаться напрасно. Я хочу вас. Определенно и бесповоротно.       Улыбнувшись, я отстранилась от его груди, где мерно билось сердце и поцеловала в подбородок, а затем в краешек губ, где собралось сожаление. А затем решилась сейчас или никогда и поцеловала метку на виске, взобравшись и удобно усевшись на его ногах. Поцелуи имели вкус сладости и горечи расставания. Я думала, что он не ответит, но он ответил, поцеловав в ответ, тем самым подарив облегчение. Он изучал мои губы неспешно и тщательно, словно стремился запечатлеть в память каждое мгновение.       Раз Ериичи никогда не будет моим, то его можно любить бесконечно долго.       От его поцелуев и требовательности во мне расползалось раскаленное желание. Наверно, это была та самая первобытная страсть о которой слагали поэмы. От нетерпения я стала ерзать на его бедрах и поджимать пальчики ног, когда чувственное содрогание пронзало насквозь, скапливаясь в центре естества. Где-то там, глубоко внутри тела образовалась пустота. Она причиняла болезненное неудобство, просилась быть заполненной и сытой.       Я открыла рот и почти выдавила обрывки бессвязных слов. Смог ли Ериичи разобрать мою просьбу? Просьбу соединиться с ним.       Я резко оказалась лежащей на спине, разметав волосы на холодной простыне. Ериичи приподнял мои раскинутые ноги и обвил ими свою талию, наблюдая за выражением моего лица на столь откровенный жест. Наблюдая за моим обнаженным телом, за тонкой шеей, за мягкой грудью, за плоским животом. Его взгляд потемнел, когда опустился на две резко выдающиеся косточки и на треугольник шелковистых волос, где спрятаны все женские тайны.       Ериичи снял набедренную повязку фундоси, уложил мои ноги, приподнял бедра и чуть толкнулся пульсирующим органом в раскрытые складки. Податливая упругость моего нетронутого тела испуганно сжалась вокруг его напирающей плоти. Мгновенно. Больно. Остро. Я закусила и губы, и язык, и щеку, пока крик клокотал в груди.       Ериичи опустился на меня, желая быть ближе, быть рядом, чтобы успокоить, чтобы заверить. Сказать, что все хорошо, нужно только расслабиться, что я умница, что я красавица. Вот так, я делаю все правильно. Больно больше не будет.       Я прислушалась к властности его тона и сделала все, как он говорил. Был только он, его тело, запах и забота.       — Стань моим бездонным утешительным небом, в которое я буду падать, — он вернул мои же слова, прошептав на ушко.       А затем начались плавные движения. Мы стали единым целым. Так странно, так необычно!.. Чувствовать часть Ериичи глубоко внутри. Чувствовать каждой клеточкой влажное скольжение и наполнение. Я могла лишь крепко обнимать его, и наслаждение, жажда, отчаянная привязанность и любовь переполняли тело и душу.       Я хваталась за него, силясь удержаться на плаву, подстроиться под неспешные толчки. Ериичи направлял, показывал как надо двигаться, и тупое болезненное давление стало уходить, заместо нее зарождалось нечто иное... Такое томное, такое тягучее... Я не знала как быть: отдаться этому неизведанному ощущению или еще потерпеть.       Рука Ериичи запрокинула мое лицо, большой палец смял пересохшие губы и носом уткнулся в шею, вдыхая и выдыхая. А затем эта огромная рука легла под мои ягодицы и насильно притянула ближе, почти вжимая в свое тело, пока его бедра волшебно двигались между моих ног, растягивая нити сакральной магии.       Я хотела поймать это волшебство. С любопытством просунула руку между нашими телами и пальцами нащупала мокроту в спутанных завитках волос. Его плоть массивная, вся измазанная влагой, одновременно твердая и мягкая окуналась в меня вновь и вновь. Словно переходила из его мира в мой мир. Легко, свободно, плотно. Так вот откуда появилась эта объемность... Ериичи немного замедлился, пока мои пальчики изучали таинство любви.       — Как ты? — на удивление ровным голосом спросил он, меняя положение и погружаясь в лоно совсем иначе, чем прежде. Намного приятней... Намного глубже. Он постоянно терся о деликатное местечко сокрытое в складках, словно давил на едва распустившийся цветок, вознося меня с каждым глухим толчком все выше и выше.       Моим ответом послужил грудной стон. Ериичи дернулся, дернулась и его плоть внутри меня, задевая какие-то сверхчувствительные точки. Теряя рассудок от опаляющего жара, я разлеталась на мелкие осколки. Даже неумелые движения не портили сладкое впечатление.       Он так сильно мне нужен. Такое ощущение, что мое тело спало до этого момента, а теперь, когда он владел мной, я чувствовала, что живу. Чувства пробудились, тело пело…       Я чувственно задрожала, когда некая молния прошла через тело и распалась водопадом крошечных частичек блаженства.       Любовь куда больше, чем я представляла себе. Огромное загадочное чувство. Древнее и всесильное. Любви нет истолкования, ее можно только прочувствовать. Любовь существовала задолго до меня и продолжит быть много после. Теперь любовь была во мне. Она надела мое лицо или я ее. Отныне мы неделимое целое. Я намеревалась сохранить этот тихий восторг внутри себя, пронести его до самого последнего момента, не позволяя ничему извне помешать.       Я передам всю свою любовь Ериичи и будущей кукле, чтобы она также примерила лицо любви.       А потом мы занялись любовью снова, потому что одного раза стало мало.       В тихом сумраке я была его сокровищем. В эту минуту я была словно жемчужина в его руке.