Герой второго плана

Район Орвуд к северу от стены Сина по праву считался первой ступенью Хистории Райсс на пути к королевскому трону. Именно здесь на глазах у изумлённых жителей она расправилась с собственным отцом, подкрепив притязания на власть делом. Немудрено, что орвудцы стали верными последователями королевы, а местное управление предоставило её приближённым значительные привилегии в столь ухоженном и благополучном месте. Возможно, по этой причине Жан Кирштайн, некогда второе лицо в Легионе Разведчиков Парадиза, а ныне временно безработный, и выбрал Орвуд в качестве «семейного гнезда». А может, это «семейное гнездо» выбрало Бонни, молодую супругу Жана, чьи завидущие глазки да загребущие ручки привыкли получать на блюдечке всё. Ну или почти всё.        Ради некоторых вещей стоило постараться.        И что-что, а стараться Бонни умела. Всю свою сознательную жизнь она лезла из шкуры вон, мечтая ворваться в круг элиты Парадиза, куда, как ей казалось, добраться можно одним путём: Стать женой главнокомандующего. Желательно, Военной полиции. И — разумеется — любой ценой. Шанс исполнить мечту представился довольно скоро: близкая подруга Хитч да собственное сердечко в унисон подсказали, что после роспуска Разведкорпуса статный красавец Кирштайн превратится в идеального кандидата на эту должность. Зная, что без борьбы он не дастся, двадцатилетняя Бонни Граймс без лишних промедлений начала охоту. Жану по душе брюнетки? Что ж… русые кудри живо окрасились в чёрную смоль. Он не жалует вульгарность? Портниха за пару вечеров урезала откровенные наряды, а яркие помады отправилась в дальний ящик пылиться до лучших времён.        Отказаться от броскости вышло просто, но вот характер… его-то не спрячешь в тёмном шкафу. Бонни, однако, умудрилась сделать и это. Хитч ведь все уши ей прожужжала, что Кирштайн ценит скромность в манерах, и после знакомства взбалмошная Бонни перестала узнавать саму себя. Ей так хорошо удалось перевоплотиться, что всё быстро переросло в роман. Они наспех сыграли свадьбу, и вскоре на свет появился Тео. Беременность далась нелегко, и, вспоминая родильные муки, Бонни могла лишь вздохнуть:        Неужели и это впустую?..        Могла ли она помыслить, что сегодня, когда долгожданный титул будет практически лежать на её ладони, дражайший супруг ни с того ни с сего вдруг сдаст назад? Он не только не думал выдвигать свою кандидатуру на освободившуюся должность, а даже напротив — был занят совсем другим. По крайней мере об этом свидетельствовали его периодические ночные похождения. И лучше бы это была любовница. Не в силах сопротивляться навязчивой мысли, Бонни Кирштайн нащупала шнурок прикроватного торшера и взглянула на золочёные настенные часы. Четыре часа утра. Пальчики с бордовым маникюром смяли шёлковый пододеяльник, но смялся почему-то подбородок: спальное место супруга выглядело столь нетронутым, что хотелось изорвать его на куски. Желательно, с хозяином вместе. Ох и доиграешься ты, муженёк, — мысленно пригрозила Бонни, выключила свет и отвернулась к стене. Кошки на душе, с коготками поострее её собственных, могли бы заскрести хозяйку до смерти, но госпожа Кирштайн убедила их подождать. Ведь для них есть идеальный кандидат. Кое-кто, кто прямо сейчас открыл входную дверь и проник в квартиру. Почти бесшумно — так ему казалось. Наивный. Жан ненавидел эти моменты: запыхавшийся и вспотевший после ночного ритуала, он только и грезил о горячей ванне, но обычно приходилось довольствоваться кувшином. Шумные банные хлопоты непременно разбудили бы его супругу, чего он хотел бы меньше всего на… — Па-ап… Детский голосок, с заспанной хрипотцой и, как назло, слишком громкий, заставил Жана скорее подхватить на руки своего почти трёхлетнего сына и после короткого «Т-с-с» зашептать: — Ты чего не спишь, Тео? Мама тебе задаст… — У тебя глязь, па, — палец Кирштайна младшего ткнул Жана в щёку и заставил того подойти к зеркалу. Да уж, видок такой, словно всю ночь могилы рыл. Увы, чумазая щека и грязный лоб сегодня были меньшими из зол: этой ночью Жан перестарался и так крепко шмякнулся оземь, что изорвал очередную рубашку. Выброшу её втихую, чтобы Бонни не узнала, — решил он и, вздохнув своему потрёпанному видку, перевёл взгляд на сына. Тео сонно похлопал ресницами и капризно уткнулся лбом в грудь отцу, заставив того погладить чёрные курчавые волосы. Ну и неудачник же ты, Кирштайн. Даже сын на тебя не похож. Непрошенная мысль, как всегда, обожгла в груди, и, злой на самого себя, Жан понёс Тео в детскую, где усадил того на горшок и, с трудом дождавшись, пока он сделает свои дела, уложил мальчика обратно в кроватку. Укладывать сына было не впервой. Чаще всего это делала няня, когда оставалась у них ночевать, сам он — чуть реже, ну а Бонни, ко всеобщему удивлению, никогда. Наблюдая, как сын беспокойно вертится в кроватке, Жан начал злиться ещё сильнее: сколько бы он не просил Бонни взять Тео на ночь к ним, та была непреклонна. «Так из него не вырастет мужчина. С двух лет пора бы спать самому» «Мужчина»! — внутренне огрызался Жан, — Как будто ты имеешь хоть малейшее понятие, что это такое. И — чёрт с ним — будь причина хоть на каплю в этом, Жан не был бы и вполовину так сердит. Под желанием «вырастить мужчину» маскировалась… обычная лень. Извечная спутница красавицы Бонни настаивала на длительном и непрерывном сне — в который хныкающий сынишка не вписывался ни при каком раскладе. Тео закряхтел, и Жан потянулся за пустышкой, не «мужественным», но стопроцентно работающим средством, помогающем сыну уснуть. Да, давно бы пора его отучать, но при малейших слезах Теодора Бонни частенько прибегала к пустышке и сама. Чёртова воспитательница. Тео наконец засопел, а Жан, опустив локти на бортик кроватки, тяжко вздохнул. Ночная усталость надавила на плечи с такой силой, что вынудила ссутулиться, но древесина оказалась хлипкой, и резкий скрип мигом заставил выпрямиться обратно. Скоро не будет денег даже на няню, а сломанная кровать только добавит масла в ого… — Кх-кхм. Жан стремительно развернулся. Его молодая жена, стоя в дверном проёме, поплотнее запахнула шёлковый халат. Сжав пухлые губки, она тряхнула кудрями назад, приглашая на серьёзный разговор. Не сорвись. Держи себя в руках, — Жан стиснул зубы и, поправив одеяльце на спящем сыне, вышел в коридор. — Ну? — дверь в комнату Тео едва закрылась, а Бонни уже захлопала чёрными ресницами в ожидании ответа. Скрестив руки под пышной грудью и как бы ненароком выгодней её приподнимая, она прислонилась к стене и обратила хмурый взор на мужа. — Что «ну»? — огрызнулся тот, расстёгивая манжеты испачканной рубашки. Он сразу пожалел о своём тоне: подбородок Бонни задрожал. — Как её зовут? — Да нет у меня любовницы, — Жан еле сдержался, чтобы не сорваться на крик. Его бесил её вопрос, её дрожащий подбородок, а уж если она увидит прореху… Не решившись выбросить рубашку при жене, Жан сунул её в бельевую корзину и приготовился в сотый раз озвучить заготовленную ложь, но в отражении зеркала его внимание привлёк синяк. Огромный синяк от нижней границы рёбер до самого паха. Чёрт, — поморщился Кирштайн, но не синяку, а вскрику жены. — Жанкусик!.. — Бонни попыталась положить ладонь ему на живот, но тот отстранился, покоробившись от ненавистного обращения, и предвосхитил очевидный вопрос: — Не болит. Иди спать. Я вымоюсь и лягу тоже. Кажется, гематома вкупе с грязным лицом всё-таки вынудили Бонни соскочить с темы измен: — Если не любовница, то что? Опять скажешь «подработка»? — не позволяя мужу уединиться в ванной, она продолжала атаку. — Угу, так и скажу, — Жан наполнил золотистый тазик водой, — И говори тише. Или зайди сюда и закрой за собой дверь. Разумеется, Бонни выбрала второе. Она молча смотрела, как Жан снимает с себя всё, включая трусы, и, стоило ему встать в ванну и черпнуть кувшином воды, как она завела свою извечную пластинку: — Ну да, в штабе королевской полиции платят совсем копейки, — девушка демонстративно посмотрела на ноготки, — А главному кандидату на пост командира заняться-то больше нечем, кроме как халтурить по ночам. И плевать, что у него есть сын и жена. Обойдутся без денег. В конце-то концов, пожуют крапиву… Ведь когда пала стена Мария, полстраны питалось именно так. — Вот же дрянь! — чуть не выпалил Жан, но в последний момент умудрился процедить: — Не начинай. — А я уже. Ещё несколько лет назад, когда позвала тебя на встречу. Вот дура, и выбрала ж тебя, а было столько кандидатов… Вместо ответа Жан только хмыкнул. В сдерживании собственных яростных порывов он весьма преуспел, и к некоторым речам жены у него давным-давно выработался иммунитет: сейчас она минут на пять затянет про свою молодость и утерянные перспективы, а потом… Но Бонни вдруг замолчала. Глядя, как муж отмывает натруженные мускулы, она зловеще и как-то слишком певуче протянула: — Время ухо-одит, милый. Пока ты прячешься от важных должностей, кто-то их получает. И коль уж завел ребёнка, то пора повзрослеть. Ни мне, ни Тео не нужен безалаберный папаша. От возмущения Кирштайн так и замер весь в мыле. Безалаберный?! Это он-то безалаберный, после всего того, что для них сделал?! Ему отчаянно захотелось послать её ко всем чертям, но после услышанного простого посыла показалось маловато. — Значит, раздвигай ноги перед кем-то «алаберным», раз я такой хреновый! — Жан окатил себя водой и ступил на коврик, — Ревновать не буду. — Я всего-то хотела… — Дверь закрой с обратной стороны. И побыстрей. Серые глаза Бонни наполнились слезами, щёки и нос запылали румянцем. Что-что, а собственный плач она превратила в искусство. Перевоплощение из капризной жены в невинную девчушку всегда было запретным ударом, и Жан понятия не имел, как от него увернуться. Не то, чтобы он не выносил женских слёз (чаще ему было плевать), но в случае с женой манипуляция каждый раз била в то самое место… …которое большинство людей называют душой. — Не любишь! — захлебываясь слезами, запричитала Бонни и забила кулаками в его грудь, — Не любишь! И никогда не любил! Как есть голышом, Жан прижал к себе рыдающую супругу, топя мозолистые пальцы в её чёрных кудрях. Что бы он ни сказал, ей всё будет мало, и потому он просто молчал в ожидании затишья рыданий. — Бонни. Пошли спать… — наконец решился он. — Так и скажи… Что не нужна… Что использовал… Развратил… Заделал ребёнка… И вот теперь бросаешь… — Не так. Не так всё было. Тогда я искренне хотел… Я просто… Долгая пауза вынудила Бонни отлепиться от мужа и пристально глянуть ему в глаза. Он только что готов был в чём-то признаться, но почему-то притих. — Ты мне не доверяешь, Жан? — вкрадчиво спросила она. Вместо ответа тот отвёл глаза. — Жан, посмотри на меня! Посмотри на ту, что подарила тебе Тео! Разве ты его не любишь? — Люблю, — моментально заверил тот. Он сдался перед натиском жены и вгляделся в серые радужки глаз, вместе с густыми ресницами передавшиеся по наследству любимому сыну. — Люблю очень сильно, — ещё твёрже повторил он, — И не хочу, чтобы он рос без отца. — Умница, — Бонни одобрительно положила ладони Жану на щёки и зашептала, — Если любишь Тео, то слушай меня. Жан покорно замер, зачарованный переменой её тона. — Завтра мы едем в салон. В лучший свадебный салон Орвуда, вместе с Роуз и Конни — их свадьба уже на носу, а у вас со Спрингером до сих пор не решён вопрос с костюмами. Точно, и как я забыл, — титаническим усилием Жан удержался от того, чтобы не скривить губы. — Там будет и Хитч, — перешла к сути Бонни, — И ты отдашь ей заявление на пост главнокомандующего лично в руки. Ты сделаешь это ради сына, Жан. Ради любимого Тео. Иначе пара месяцев — и мы не сможем позволить себе не только няню, но и этот дом, а там и… — Я понял, — глухо прервал её Жан, отнимая ладони от своего лица, — Я так и хотел, но… Чуть позже, мне просто надо… Надо покончить с одним делом. — С каким делом, милый? С каким? В напряжении Бонни приоткрыла рот, едва дыша. А Жан поднял выше свою правую ладонь и, вглядываясь в грязь под ровными ногтями, тихо ответил: — Это дело, Бонни… Называется «старая жизнь».