Тысяча лет пути

Первое, что он сделал, вернувшись с гор — соскоблил щетину и до скрипа вымылся в уличном душе. Солнце уже припекало по-летнему, вода в деревянной бочке хорошенько нагрелась, так что душ получился горячий, как настоящий. Как же он по этому скучал в лесу! И по А-Се скучал тоже. Две недели все в лагере его бесили, не хотелось ему показывать новичкам тайные тропинки и съедобные растения! Хотелось только А-Се: с ним ходить по горам и сидеть вечером у костра. Слушать, как он ворчит про отросшую щетину, состегнуть вместе два спальника… Поэтому, вернувшись, Е Байи рассчитывал потихоньку прокрасться в поместье, привести себя в порядок и устроить засаду на красавчика. Ну, что-то вроде засады получилось: А-Се шëл по дорожке с большими лакированными коробами в каждой руке, за ним пару таких же коробов несла тëтушка, что работала на кухне, а за тётушкой ковылял мальчишка с ящиком бутылок. Похожи они были на какую-то средневековую процессию: А-Се в голубом халате с серебряным поясом и в сапожках, тëтушка и паренëк в некрашенных халатах попроще. Благородный господин со слугами, а навстречу им — взъерошенный дикарь Е Байи в одном полотенце, потому что забыл чистую одежду в комнате, когда пробирался тайком в душ. — Это мне угощение? — спросил он как ни в чëм не бывало, оперевшись о стену, и окинув А-Се голодным взглядом с головы до ног, будто это А-Се тут стоял голый и в шлëпанцах. Сразу бросилось в глаза, как парень похудел, побледнел. Овал лица не круглился больше так мягко: скулы выпирали, о челюсть можно бритвы затачивать. Косметика делала лицо хищным, короткие волосы уложены были, как в модном журнале — роковая топ-модель, не иначе. Только вот взгляд не соблазнительный, а печальный, и под глазами тени. Плохо ест? Плохо спит? — Не бойся, хозяин, я пришëл не грабить, — Е Байи ухмыльнулся. — Хотя... может кое-что и украду. Тетушка, увидев его из-за спины А-Се, вскрикнула от неожиданности и едва не выронила свою ношу, но быстро узнала «господина Е» и неодобрительно покачала головой. А-Се улыбнулся. — Идите вперед, — велел он, а когда они скрылись за углом, шагнул к Е Байи, взял в ладони его лицо. — Почему ты в таком виде? — шепнул он. — Сумасшедший лис. Е Байи довольно ухмыльнулся. Сюрприз, кажется, получился. — Я подумывал одеться, но потом решил, что тебе больше понравится так, — он обнял А-Се, притянул к себе. — Угадал? — Как в таком почтенном возрасте можно быть таким несерьëзным? — строго спросил тот, но в глубине его темных глаз искрился смех. — Или это уже старческое слабоумие?.. — Когда я начну бегать с голой задницей, тогда и забеспокоишься, — Е Байи не выдержал и поцеловал его в приоткрытые розовые губы, раз, другой. — Но ты уже... с голой задницей... — горячие даже сквозь полотенце ладони легли ему на упомянутое место. — Кому это ты несëшь столько еды, если не мне, а? Завëл себе кого помоложе? — поддразнил Е Байи, прикидывая, куда бы затащить его по-быстрому. — Это для рабочих... Они закончили. — Тëтушка их покормит… — Е Байи убрал его руки, крепко стиснул запястья. — Пошли… куда-нибудь, где есть кровать. А-Се оглянулся на стоящие на земле короба. — Не переживай, заберут, — Е Байи не сдержался и снова поцеловал его. А-Се улыбнулся в поцелуй и вдруг слегка укусил его за губу. И сразу же отстранился с невинным видом, потянул за собой. Е Байи пошëл за ним, довольный, придерживая другой рукой полотенце. Приятно, когда у них с фасолинкой мысли сходятся! — Ну, ты делал домашнюю работу? Обещал освоить ноутбук и смартфон. Получилось? — нарочито строго спросил он. — Да, Е-лаоши, — сладким тоном ответил А-Се. — Как этот ученик мог вас ослушаться? Е Байи затолкал его во флигель, закрыл дверь. — Самое главное в интернете — видео с котами и порно. Признавайся, что из этого смотрел? — Теперь я понимаю, почему, что бы я ни искал на твоем ноутбуке, мне показывали котов... Неужели ты так их любишь? — А-Се запрокинул голову, подставляя горло под поцелуи. В его взгляде, в его сбившемся дыхании, в пальцах, цепляющихся за плечи, Е Байи чувствовал тот же голод, что две недели одолевал его самого. Желание прижаться и никогда не отпускать. Ну, может, чтобы поесть… Е Байи оставил на белой шее засос, принялся вслепую шарить по серебристому кушаку, пытаясь понять, как развязать его. — В горах был слишком медленный интернет, чтобы качать порно… движущиеся весенние картинки. Как же я скучал… по тебе, не по ним. А-Се помог, и пояс упал на пол, глухо звякнув. Е Байи раздергал полы халатов, едва не обрывая завязки, и наконец добрался до горячей кожи, положил ладони на талию. — Ты похудел... Почему ты такой худой, а? — Тебе кажется, — А-Се стащил полотенце и вдруг обхватил его член своей маленькой нежной рукой. Е Байи решил оставить этот вопрос на другое время. Мозг принимал совсем другие решения: как бы урвать от этого мига побольше. Завалить на кровать и задрать этот милый халатик? А может… А-Се тем временем принял собственное решение — и опустился на колени. В разметавшихся шелках, с румянцем на щеках он был так хорош, что сердце Е Байи совершило какой-то головокружительный кульбит, и на миг он задумался, а не умрет ли и правда от инфаркта в свои сорок семь. А уж когда А-Се приоткрыл розовые губы и взял в рот, помогая себе рукой… — Ты мое сокровище… — выдохнул Е Байи, не сдерживаясь. Пусть А-Се подумает, что он слишком сентиментальный, наплевать… — Золото и яшма… вот не вру… Тот отстранился и улыбнулся — подведённые глаза прищурились довольно, по-кошачьи, на щеках показались очаровательные ямочки, язык скользнул по влажным губам. — Какие возвышенные слова… и правдивые? — Конечно! Хочешь меня? — Е Байи сел на кровать. — Я из леса тебе больше никакого подарка не принёс. А-Се приподнялся одним плавным движением, как змея из травы, развел его колени, скользя большими пальцами по внутренней стороне бедра. — Это лучший подарок… Я уж подумал, что ты решил остаться в лесу. Ушел жить в лисьи храмы… Он потерся щекой о колено, глянул снизу вверх. — Ты ведь не думал об этом? — Я ни на какие лисьи храмы тебя не променяю… Знаешь, как уныло было в горах? Только работа и работа целыми днями! — Тогда этот жалкий смертный повеселит почтенного лиса, — почти промурлыкал А-Се и снова принялся за дело. Е Байи закрыл глаза, перебирая его волосы, то и дело вздрагивая от нежных дразнящих касаний языка, рук... Нет, это не минет, это кое-кто испытывает его терпение! Хорошо… наконец-то вернуться домой. — Долго будешь меня дразнить? — пожаловался он недовольно. — Я вот хотел и тебе сделать приятно, а теперь уже и не уверен! С таким-то отношением! А-Се поднял взгляд — и в следующее мгновение был уже у Е Байи на коленях: теплый, тяжелый, халаты сползли с плеча, а грудь так и вздымается от сбившегося дыхания. Е Байи потянул его на себя, ложась, не уверенный, что А-Се понял, что значило «хочешь меня». В прошлые разы он тоже просьбу проигнорировал. Случайно или нарочно? — Ну так что… — как же ему сказать так, чтоб понял? Разве что самым дурацким способом. — Будешь моим муженьком? А-Се сидел на нем верхом; член Е Байи прижимался к его обтянутой шелковыми штанами заднице, невыносимо! Соболиные брови А-Се сошлись к переносице. — Ты что, хочешь, чтобы я… Он вдруг осекся, посмотрел испуганно, словно боялся, что сказал лишнего. — Ну да, хочу. А что такого? — Но ты же старший, — пробормотал А-Се. — Это мне положено… Е Байи положил ладони ему на талию и повел вверх по спине, заставляя наклониться к себе. — Нет никакого «положено», — прошептал он в милое аккуратное ухо и зарылся пальцами в короткие волосы, слегка сжал. Не выдержал, потерся об крепкую задницу. — Ты хочешь или нет? А-Се рвано выдохнул. И вдруг сам потерся об его живот, и Е Байи почувствовал, что у него тоже стоит. — Я хочу, если ты хочешь… — А ты хоть с кем-нибудь был сверху? Милая фасолинка! Порозовел, прикусил губу, взгляд отвел, но все же выдавил: — Нет. — Тогда… могу сверху. Если вдруг тебе лень двигаться самому. Я хороший наездник! — Е Байи нежно огладил его бëдра. Он и не думал, что А-Се так мило смущается! «Старый хрен, нравится девственника совращать?» — укорил он себя, но не слишком серьёзно. Почему бы и нет? Любой шанс показать А-Се что-то новое и приятное был, как подарок. — Хочешь, чтобы я устроил тебе представление? Тот посмотрел вдруг оценивающе, и Е Байи почувствовал новый толчок возбуждения. Горяч, скорпионий князь, или как его там звали. — Ты ведь вправду мой подарок? — промурлыкал А-Се и вдруг спрыгнул с постели. Е Байи приподнялся, провожая его недоуменным взглядом, но вскоре тот вернулся со склянкой масла. — Я хочу посмотреть… — сказал он, щурясь, как хули-цзин. На секунду Е Байи пожалел о том, что предложил. Чего скрывать, пара игрушек у него была, но никогда он не задумывался, сексуально ли засовывает пальцы в задницу. «Соберись, ты горяч, и эта фея тебя обожает», — напомнил он себе. Но всë равно чувствовал себя как-то глупо, да и лежать, опираясь на локоть и раздвинув ноги было неудобно. Он чертыхнулся, встал на колени, спиной к А-Се, слегка прогнувшись в спине… Но и так доставать было не слишком удобно. И как он вообще делал это раньше?! Горячие губы вдруг коснулись поясницы. — Позволь мне, — мягко сказал А-Се. Он улегся рядом и притянул его к себе, спиной к груди, так что они стали, будто ложечки в ящике. Маленькая ладонь скользнула по внутренней стороне бедра, заставляя приподнять колено. А потом нежные скользкие пальцы коснулись ложбинки между ягодиц, погладили, слегка надавили… Ох чëрт, а он отлично это умеет! Е Байи растаял тут же, уткнулся в подушку и долго не мог выдать ничего вразумительнее: «да, вот так». Словно натянутая струна постепенно ослабевала внутри, мышцы превращались в горячую карамель. Даже член обмяк немного, стал такой чувствительный… А-Се покрывал нежными поцелуями плечо, шею, обдавал горячим дыханием, словно у него солнце внутри зажглось. Е Байи чувствовал его возбуждение — небольшой крепкий член то и дело касался его задницы, пачкая скользкой влагой. — Я... Можно?.. — пробормотал А-Се, и слышно было, как он старается дышать ровно, не выдавать себя. — Нужно... и если перестанешь, я тебе... я тебя... Е Байи даже не мог придумать достойное наказание. Одна мысль о члене А-Се внутри тут же обнуляла все остальные. А-Се прерывисто вздохнул. Отстранился, убрав пальцы, и вошел почти без усилия, застонал, до боли стискивая бедро. — Эй… синяков мне наставишь! — Е Байи обернулся. Ему просто нужно было увидеть сейчас лицо А-Се, запомнить. — Так хорошо? — Не шевелись, иначе я... — тот зажмурился, пухлые губы дрожали. Е Байи довольно хмыкнул. Никто ещë так на его задницу не реагировал! — Лучше кулака, да? — поддразнил он. — Ты, наверное, без меня мозоли натëр! — Я не... — А-Се вдруг прикусил его плечо, не больно, но крепко. Глухо, сдавленно застонал, двинув бедрами. Вошел полностью, снова слегка подался назад, потом вдруг навалился, впечатывая Е Байи лицом в постель, обхватил поперек груди, , и задвигался быстро, размашисто, с каждым толчком задевая простату. Е Байи и забыл, какой он сильный. Колени подгибались, но в крови заиграло соперничество. — Все дрочат, не ври… Признавайся, об этом думал? — он подался назад насколько мог, стиснул мышцы. — Ах! — А-Се вскрикнул и замер, тяжело глотая воздух открытым ртом. — Ты… не помогаешь! Е Байи ухмыльнулся. — Давай, я знаю, что ты меня сможешь трахнуть как следует, не ленись. Или хочешь, чтобы тебе старший братец показал, как это делается? Я же так хорош! — Какой же ты… братец… если я тебе муженек? — А-Се вдруг наклонился и, уже по-серьезному, прикусил его за загривок. Вот животное! Прижал запястья и начал толкаться быстро, резко. Е Байи хотел ответить что-то остроумное, но все слова разбежались. Он понял, что завис с открытым ртом, лишь когда подушка стала мокрой от слюны. — А-Се… Он едва не прикусил язык, кончая. Наплевать. Голова опустела, волосы прилипли к мокрой шее, колени дрожали. Кажется, состязание закончилось вничью: они с А-Се одновременно не смогли сдержать стон. Задыхаясь, этот маленький свиненок повалился на него, придавив своим отнюдь не фейским весом. Е Байи заворочался, высвобождаясь, неуклюже обнял его. — Ты… лучший. Ты молодец, А-Се… Тот вдруг зарылся в его объятия, уткнулся лицом в грудь и замер, крепко вцепившись в спину. — Эй… — Е Байи ещë не выучил все его странности. Вот это, например, что значило? И, кажется, рëбра у него раньше не выпирали так. — Посмотри на меня, красавчик. Что такое? Тот только сильнее прижался, будто спрятался. И приказал дрожащим голосом: — Больше не уезжай. Значит всë-таки скучал, сильно. Е Байи расплылся в довольной ухмылке. Его словно тëплой меховой лапкой пощекотали внутри. — Что, совсем нельзя? — якобы озабоченно спросил он. — А я думал, не сгонять ли мне в Пекин, сто лет там не был! — Совсем нельзя, — вот теперь А-Се посмотрел на него. Взъерошенный, с размазавшейся косметикой, трогательный, но серьезный, будто решал вопрос жизни и смерти. Е Байи впервые задумался по-настоящему, как А-Се жил тут без него. Некому было его рассмешить, поцеловать, если захандрит, или принести сладостей. Некому было поговорить с ним о страхах и тревогах. Куда ни глянь — пустота на месте ушедших людей. Где-то строят новые стены, где-то ломают старые перегородки… Будто кости тебе ломают. — Тебе тут было совсем одиноко, фасолинка? — серьëзно спросил Е Байи, послюнив палец и пытаясь стереть тушь с его щеки. А-Се насупился. — Нет. Я… мне было чем заняться. Даже дураку было понятно, что он врет. Но кому захочется признавать слабость. — Я знаю, ты никогда не ленишься. А мне вот было одиноко. Смотрел на звëзды и думал о тебе. Готовили мы только всякие дурацкие консервы и растворимую лапшу, мне так не хватало твоих пампушек! Во всех смыслах, — Е Байи вытер остывший пот краем одеяла и ущипнул А-Се за розовеющее бедро. Тот слегка покраснел, но улыбнулся довольно, как сытый кот. — Вот и не уезжай. Е Байи честно пообещал. Но камень с души не желал сваливаться. Неужто А-Се правда такой одинокий и несчастный без него? Плохо, парню нужны друзья… хотя бы знакомые, с которыми можно поболтать, пожаловаться на глупого лиса-оборотня. — Кажется… тебя Бэйюань добавил в вичат? — спросил он осторожно. — Может, выберешься с ним как-нибудь попить пива или съесть мороженое? А-Се посмотрел на него, как на дурачка: — До города идти три дня, даже цингуном. Е Байи ухмыльнулся. Вот и развлечение для А-Се, как он раньше не подумал? — Идти далековато, согласен. Но есть и другие способы. Завтра кое-чему тебя научу. *** Се-эр проснулся рано, еще до света. Полежал с закрытыми глазами, слушая дыхание Е Байи: старый лис спал без задних ног, вольготно раскинувшись на кровати и легонько похрапывая. Его рука расслабленно лежала у Се-эра на плечах, широкая грудь мирно вздымалась и опускалась, покачивая Се-эра, словно в колыбели. Мой, подумал Се-эр и улыбнулся. Эти пара недель без Е Байи дались ему не так уж легко. Каждый угол этого поместья, каждый житель в нем, каждое дерево, каждый каллиграфический свиток, каждый звук — все непрестанно напоминало Се-эру о прошлом. И пока Е Байи был рядом, пока они только начинали готовиться к ремонту, можно было закрыть на это глаза, но стоило старому лису уехать, как открылись ворота в загробный мир — в личный ад, полный призраков. Ад, в котором был только один палач. Се-эр видел его как наяву: выходящим из своих покоев, аккуратно притворяя дверь, чтобы не зажать полу халата. Видел читающим в библиотеке: сосредоточенное лицо, пальцы теребят уголок страницы. Видел на дворе для тренировок. В утренних лучах и в неверном свете фонарей. Ифу преследовал его, хоть и не умер. Я сделал все правильно, говорил себе Се-эр. Прошлое больше не имеет надо мной власти. Ложь. Только биение чужого сердца могло разрушить этот морок. Стало жарко, но он не спешил отстраняться. Еще немного побыть в этих грезах… Е Байи пробормотал что-то во сне и завозился, повернулся к нему спиной. Се-эра охватило странное чувство: вот он, здесь, старый любимый лис, и всё-таки так далеко, в стране сна. Он свободен, может исчезнуть в любой миг, хоть и говорил, что больше не станет работать лесным хозяином. Нравится ли ему здесь? Кажется, ничто в поместье Трёх снегов его не радует, он постоянно подталкивает вперёд, говорит о будущем, о том, как нужно все здесь переделать. «Может быть, я сам призрак, прикованный к поместью?» Се-эр тихо выбрался из постели, накинул халат и вышел на террасу. Рассвет медленно занимался над горами — такой же, как вчера, позавчера, как тысячу лет назад. На траве лежала роса, понемногу подавали голоса птицы. Я так хотел выбраться из поместья, когда это было запрещено, подумал он, а теперь уже и не знаю, хочу ли я узнавать мир. Ведь не мир на самом деле был мне нужен, а доказать тебе, ифу, что я достоин… Что я достоин твоей любви. Я всего лишь хотел, чтобы ты любил меня и ценил. Но теперь это уже неважно… Е Байи снова заворочался, заскрипел кроватью. — Что не спишь? — пробормотал он. Се-эр вернулся в комнату, присел на край постели. Погладил Е Байи кончиком пальца по щеке, слегка нажал: — Потому что я не такой соня, как ты? Тот посмотрел на него, щурясь. — Что-то плохое приснилось? Ты грустный. — Все в порядке, — привычно ответил Се-эр. Нельзя огорчать ифу... Он сглотнул. Глупо, Е Байи не ифу... но его огорчать тоже нельзя — вдруг разочаруется и уйдет… Е Байи сел, поскрëб взъерошенное гнездо на голове, зевнул. — А сейчас ты какой-то испуганный. И улыбаешься опять ненатурально. Тут были какие-то проблемы без меня? — Нет, — Се-эр напрягся. Е Байи слишком хорошо читает его, а он-то думал, что преуспел в притворстве... Или это ифу всегда удовлетворял «правильный» ответ? — Я не испуганный, — наконец сказал он, и поморщился, так по-детски это прозвучало. — Ага. Мне дальше спать или ты что-нибудь расскажешь? — Е Байи лëг, поманил его к себе. — Нечего рассказывать, — Се-эр с облегчением юркнул к нему под одеяло и обнял. Сразу стало тепло, уютно… Раньше в этот день он всегда просыпался один. Тщательно приводил себя в порядок, воображая, как ифу встретит его объятиями и поздравит с днем рождения, а потом скажет, что отныне он, Се-эр, его настоящий сын и наследник… Этого не случилось ни в шестнадцать, ни в двадцать, ни в двадцать пять, вот и еще один год прошел… а теперь и ждать больше нечего. Он выбрал другую, новую жизнь… Выбрал фамилию Е Байи. Но к чему теперь стремиться? — Ну ладно. Когда будет, что рассказать… я послушаю, — Е Байи обнял его, тепло и щекотно задышал в шею. Его как будто ничто не волновало. Как стать таким же беззаботным? Или это должно прийти с возрастом, как мудрость? Се-эр фыркнул. Е Байи меньше всего похож был на мудреца. Поживи он ещë немного в том монастыре, сделался бы скорее безумным отшельником. — Сегодня поедем к лыжному курорту… — пробормотал «безумный отшельник». — Там большая парковка и пустая… раз курорт закрыт… — Зачем? — Се-эр насторожился. Еще одно место, связанное с ифу. Новое испытание. — М-м... научу тебя водить машину. Тогда можешь ездить, куда захочешь... и меня возить. Сдашь на права, поедем с тобой на юг, к морю... — Е Байи зевнул. — Будем вести по очереди, и быстро доберёмся… — Правда? — радость вспыхнула, будто в детстве. Машина — это власть, скорость, он хотел научиться этому, еще когда их отправляли на задания. Некоторые бойцы умели водить, но Се-эру этого не позволялось, как и другим сыновьям. Кроме Сун Хуайженя… Проклятый Сун Хуайжэнь, Се-эр всегда завидовал ему. Ифу уже не брал его в постель, но доверял больше, чем прочим. Он потерся носом об Е Байи, отгоняя воспоминания. — Научу, научу... если хочешь, — Е Байи поцеловал его в висок. — Машина быстрее, чем твой цингун. Но знаешь, если тебе больше нравятся старинные штуки... — Нет, я хочу! К тому же, никогда не знаешь, не придется ли бежать. — Ладно, ладно! — Е Байи вдруг помрачнел немного, взгляд его стал далëким, будто он о чëм-то вспомнил. — Правда... инструктор из меня так себе. Могу начать на тебя ругаться. Дай мне тогда подзатыльник. Се-эр погладил его по спине. Шрам так пока и не зажил до конца: тонкая, бугристая кожа должна была казаться уродливой, но отчего-то пробуждала нежность. Там, в лагере лесных хозяев, кто втирал ему мазь от рубцов? Се-эр вспомнил эту смешную и грустную картину: Е Байи, чертыхаясь, пытается самому себе намазать спину. Даже не попросил о помощи, слишком привык обходиться один. — Ты учил его? Жун Сюаня? — тихо спросил Се-эр. — Пытался я его научить, и... у меня не получилось. Мы поругались, — он грустно усмехнулся. — На тренировках-то он меня ещë слушался, а тут... В общем, его научила мать. Я слишком злился, нервничал, что он задавит кого-нибудь или убьëтся сам, такой... легкомысленный. — Я не легкомысленный, — утешил его Се-эр. — Я хорошо умею учиться. Я ведь… хорошо справился вчера? — он слегка покраснел. Говорить это было стыдно, но признания хотелось сильнее. — Хорошо ли он справился! — сон слетел с Е Байи, глаза заблестели. — У меня давно не было настоящего мужчины, который бы трахнул как следует, а не дëргался невпопад и пыхтел. Вот ты — настоящий, сколько бы косметики на себя ни намазал. У меня искры из глаз посыпались, когда ты мне засадил по самые яйца! В хорошем смысле. Се-эр смутился. Теплая волна гордости согрела сердце. Так его еще не хвалили, не называли настоящим мужчиной… Ифу нравилось, что он податливый, нежный, гладкий, словно девушка… — Значит, ты… любишь так? — спросил он, помявшись. — Я... как там это слово... всеядный. Мне нравится, когда делают приятно, а уж каким способом — наплевать, — он пригладил короткие волосы Се-эра. — Но знаешь, когда я могу видеть твоë лицо, видеть, что тебе тоже здорово, это особое чувство. — Не на что там смотреть, — буркнул Се-эр. — Я не красивый, корчу рожи… Иначе почему ифу всегда брал его сзади? Чтобы не смотреть на его лицо… Это у глупого, не имеющего понятия о красоте отшельника были странные вкусы: долго целоваться во время соития, смотреть в глаза. — Ну, корчишь иногда, немного. Все корчат! Но у тебя бывает такой взгляд... — Е Байи улыбнулся. Так же, как улыбался, говоря о своей семье. Будто эти воспоминания тоже дороги ему. Как такое может быть? — Взгляд? Обычно я зажмуриваюсь... — Не всегда. Бывает, ты смотришь так беспомощно, приоткрыв рот, будто сейчас заплачешь. И хочется тебя немножко помучить. Лицо вспыхнуло от стыда. Се-эр пихнул Е Байи в грудь, зашипел: — Что ты несешь! Е Байи рассмеялся, потянул его к себе. — А что не так? Мне с детства нравилось симпатичных мальчиков дразнить. Думаешь, почему я так много дрался? — Хочешь подраться? — Се-эр угрожающе прищурился. Напрашивается на взбучку, старый лис! — После завтрака. А сейчас я бы тебя помучил немного... — этот мерзавец смел ухмыляться ему! — Скорчишь мне рожицу? Как девчонки из порно-мультиков. Он скосил глаза к переносице, умудрившись сохранить томный вид, и вывалил язык. Какой же идиот! Се-эр попытался ударить его — уже почти всерьез, но тот только перехватил руку, заломил за спину, навалился, целуя, щекоча, и Се-эр не сдержал смеха, и позволил ему это, позволил ему поцелуи горячей дорожкой вниз по шее, наглую ладонь между ног, глупые нежные слова, жаркий рот, бесстыдство, неистовство, стоны, пальцы в волосах… Позволил все. *** Снег на парковке давно растаял, солнце отражалось в лужах, капли ночного дождя блестели на железной решётке, защищающей стилизованные под средневековье деревянные ворота курорта, и даже сквозь сытое урчание мотора пробивалось оголтелое пение птиц. Весна... Е Байи заглушил машину и выбрался наружу. — Меняемся, — велел он. А-Се с готовностью вылез, но перед водительской дверью замялся. Спросил, нахмурясь: — Мне точно не понадобится ци для этого? Е Байи отмахнулся. — Обойдёмся без ци! Руки есть. Ноги есть. Глаза — две штуки, красивые! А больше ничего и не нужно. Забирайся. А-Се неловко залез в машину и устроился за рулем. Они были почти одного роста, так что сиденье пододвигать не пришлось и руль опускать тоже. Тринадцатилетний Сюань доставал до педалей, только выдвинув кресло на максимум... Е Байи тряхнул головой, обошел пикап и уселся рядом. — У нас в семье эта машина сто лет, Чанцину подарил какой-то родственник на открытие нашей школы, уже подержанную, с тех пор мы её как следует приручили, едет сама. Пристегиваемся. Правую ногу на тормоз — это педаль посередине. Левую на сцепление, вот на эту. Проверяем, что коробка передач на нейтрали, вот так, пошевели ее — должна слегка болтаться, как хер в руке... А-Се посмотрел на него с глубоким изумлением. Он был так серьезен, что Е Байи не удержался, подмигнул ему. — То есть, как нефритовый жезл возлюбленного, средневековый ты мальчик. Расслабься, заводи... Ключ вперед, чуть-чуть подожди, пока схватится... Слышишь? Вот... «Лунбэй» заурчал — громко, красиво. Два литра всего, а как хорошо звучит... Давно надо было купить себе что-то поновее, да только разве что-то может заменить эту машину? — Снимай с ручника, вот тут надави и опусти ручку, ага. Теперь выжми сцепление. Первая передача — вот, видишь, тут нарисовано, куда двигать. И чуточку на газ... Одновременно отпускай сцепление... Пикап задрожал и заглох. А-Се испуганно повернулся к нему: — Что случилось? Я не хотел сломать машину Жун Чанцина. Я не думал мстить… Е Байи решил пропустить это мимо ушей. Он привык, что странные выдумки в голове А-Се носятся, как стрижи. — Все нормально, ничего ты не сломал, — он похлопал ссутулившегося бедолагу по спине. — Давай заново, только отпускай плавнее. Там есть такой момент, когда она как бы слегка задрожит — и вот тут и держи левую ногу, а газ понемногу увеличивай... Снова не то: отпустил раньше, чем нужно, уставился в одну точку, злой. Е Байи тяжело вздохнул. И это его волшебный парень, который по снегу может бегать! Цингун-то посложнее, чем езда на механике. — Ничего, давай ещё раз. И снова невпопад. А-Се стиснул руль до белых костяшек. О чём он думает? Ведь точно думает слишком много… — Я же тебе сказал, расслабься, — Е Байи легонько взъерошил его волосы. — Хватит думать обо всякой ерунде, сосредоточься на… — Так расслабиться или сосредоточиться?! — рявкнул А-Се, сбрасывая его руку. Взгляд у него был как у злого кота, ноздри раздувались. — Расслабиться в принципе, мы же просто развлекаемся. Но сосредоточиться на том, что делаешь. Жать на педали легко! Ты слишком серьёзно к этому относишься. — Тогда прекрати вздыхать, ты раздражаешь меня! Е Байи демонстративно зажал нос и рот. «Лунбэй» дёрнулся… и снова заглох. Но на этот раз А-Се даже не обернулся: стиснул зубы так, что желваки на скулах заиграли, выкрутил ключ в зажигании, словно шею кому-то сворачивал. Пикап зарычал угрожающе, дёрнулся снова, так, что Е Байи чуть в бардачок не впечатало. — Эй! Ты мне сцепление сжечь решил?! Я же сказал — плавно! Что ты творишь?! А-Се рывком обернулся, тяжело дыша. — Я делаю то, что ты мне велел! — прошипел он. — Но ты… сперва сказал расслабиться, потом велел сосредоточиться, сказал, что я ничего не сломаю, а теперь говоришь, что я сожгу повозку… машину твоего Жун Чанцина! Всю жизнь мне только и говорят, что делать, сбивают с толку! Я сам разберусь, а ты… ты мне не учитель! Е Байи скрестил руки на груди, подавив желание выйти из машины, и дверью посильнее хлопнуть.. Да какого чёрта происходит?! Всё ведь было хорошо! — Не бей по больному, не хочу я с тобой ссориться, — то ли попросил, то ли приказал он. — Делай как знаешь, только аккуратно. А-Се снова завёл машину. — Не смей говорить мне об аккуратности! Я был самым аккуратным из своих братьев! Я был лучшим! «Лунбэй» взревел, набирая обороты. — Я умел заметать следы, я не бесполе… Взвизгнули шины. Пикап скакнул вперёд, будто зверь из открытой клетки, А-Се ахнул, выкручивая руль… Е Байи, откинувшийся на сидении, не успел даже руку протянуть — «Лунбэй», не разбирая дороги, мотнулся туда, сюда, и ударил всей тяжестью в решётку ворот. Хрупнуло стекло фар, металл заскрипел о металл. Е Байи швырнуло на приборку, ремень врезался в грудь, в глазах на мгновение потемнело… Хлопнула водительская дверь. А-Се! Е Байи с горем пополам отстегнул ремень и выскочил за ним. — Эй! А-Се не остановился, даже не обернулся. Он быстро шёл к шоссе, в любое мгновение готовый сорваться в цингун. Е Байи догнал его, схватил за плечо — и едва увернулся от удара в шею с разворота. Да, плохая идея сзади хватать мастера, но… А-Се отскочил, тяжело дыша. Губа разбита, кожа на лбу содрана. Плохо пристегнулся и приложился об руль, дуралей? — Я не хочу ничего слышать! — голос его дрожал. — Да, я варвар, которому трудно даётся учение! То, чего касались руки Жун Чанцина, слишком совершенно для такого как я! Это ты хотел сказать?! Я продам свои драгоценности, оплачу починку машины, и больше не прикоснусь к ней, не беспокойся! Е Байи подавился словами. Что эта глупая фасолина о нём думает?! — Я хотел спросить, как ты, идиотина! Зубы целы? А-Се дернул головой непонимающе. — Что? Е Байи вздохнул, подошёл к нему, осторожно притянул к себе за плечи и обнял. — Ты себе губу раскроил, — тихо сказал он. — И лоб. Голова болит? Тошнит? В ушах звенит? — Нет… — А-Се выдохнул. Его напряжённое тело расслабилось немного. — Вот и хорошо, — Е Байи осторожно погладил его по стриженному затылку. — Я тоже в порядке. Мы оба в порядке, это самое главное. Да, фасолинка? А-Се отстранился немного. В его глазах стояли слёзы, губы дрожали мелкой дрожью. — Но машина Жун Чанцина… Я сломал её… — Эй, это моя машина, Чанцин мне ее подарил, понятно? Захочу, с обрыва её скину. А раз мы вместе, то она и твоя тоже. Но лучше не будем ее скидывать, автобусы тут не ходят. А-Се улыбнулся жалобно, и тут же зашипел от боли, схватился за губу. — Нам... придётся возвращаться пешком из-за меня? Е Байи взял его за руку, потянул за собой. — Пошли, проверим. *** Лунбэй, несмотря на помятый, хлопающий на ходу капот и покорёженную решётку радиатора, урчал довольно и ехал быстро. Из левой, разбитой фары торчали провода, но правая вроде бы не пострадала. — Однажды, я тогда ещё подрабатывал на стройке, ехал после смены и ужасно хотелось спать. Заснул за рулём и съехал в кювет! Потом краном вытаскивали, и машину пришлось перекрашивать. Не знаю, как я в дерево не влетел, там же везде были… — Е Байи заметил, что А-Се не слушает, смотрит в окно, и замолчал. Истории лучше оставить на потом, когда перестанет переживать. — Прости, — вдруг сказал А-Се, не оборачиваясь. — За машину? Мы же выяснили… — За то, что сказал… что ты мне не учитель. — А, это. — Е Байи дёрнул плечами. Да, задело, что скрывать. — Я и правда тебе не учитель. И никому больше не учитель. Да, когда-то я учил парней и девчонок драться… Но им это добра не принесло. Мы тут вроде бы… должны будем помогать людям начать новую жизнь, хоть это и не настоящая школа, но получится ли… Сказал, и полегчало немного. На следующей неделе должна была приехать Лю Цяньцяо, главврач, нанятая Бэйюанем. Славная женщина, судя по фото, красавица и умница, образованная… Вот такие люди должны помогать другим. Не неудачники. — Я свою-то жизнь с трудом налаживаю, и то благодаря тебе. Как я смогу наладить чужую? — Благодаря мне? — эхом отозвался А-Се. Его голос звучал бесцветно, устало. Е Байи кивнул. — Е Сяосе, ты меня тоже прости. За «идиотину». А-Се снова помолчал немного, достал из бардачка начатый пакетик арахиса в шоколаде, протянул ему. Е Байи усмехнулся, хапнул сразу горсть и отправил в рот. Ну, вроде бы помирились. — Я думаю, что ты сможешь помогать людям, — наконец сказал А-Се, пока они парковались у поместья. — Ты похож на человека, для которого это главная цель. Но я не знаю, сможешь ли ты помочь мне. Вещи из твоего мира слишком сложные для меня и бесполезные для той жизни, которой я живу. Я устал. Я слишком взрослый, чтобы наивно бежать за новизной. Буду учить неудачников кунг-фу и у-шу вместе с тобой, стану горным отшельником, и мне этого будет достаточно. Ты же… Если хочешь юношу, который наслаждается цзянху, лучше поищи другую пару. — Что?! Да не нужен мне… Но А-Се его уже не слушал: вышел из машины и, легко взлетев на стену поместья, исчез среди цветущих слив. *** Почему он заговорил про возраст — вот что Е Байи не мог понять. Парню всего двадцать шесть, еще вся жизнь впереди. В конце концов, он решил дать А-Се остыть, и постарался не маячить перед глазами: вызвался помогать тëтушке Ли на кухне. Она была из тех немногих, кто решил остаться и работать в поместье уже на правах официальных сотрудников. Остальные разбежались, боясь полиции и суда: Е Байи подозревал, что не невинных овечек Чжао Цзин собрал, было, чем их удерживать в загоне. Тëтушка и главный огородник Фа ему как-то сразу понравились. Удивительно, но они, кажется, правда верили, что в средневековье люди жили чище и правильнее. Е Байи не спрашивал, отчего так: у каждого свои причины прятаться от мира. А какие у А-Се? Откуда он вообще тут взялся? Наверное, он слишком задумался, пока рубил капусту, потому что тëтушка отвлеклась от котлов и осторожно тронула его за предплечье. — Господин Е, вы так стол развалите! — Простите, — Е Байи ссыпал мелко нарубленную капусту в котëл и подтянул к себе следующий кочан. — Просто замечтался. Госпожа Ли , никто тут не обижал А-Се, пока меня не было? Круглое, добродушное лицо тëтушки сразу сделалось строгим, неприступным. — Никто здесь не посмеет обижать молодого господина. — Никто, никто! — Е Байи на всякий случай поудобнее перехватил тесак. — Только он какой-то грустный и усталый. Не похоже на него. Тëтушка поджала губы. Е Байи знал, она не одобряла их с А-Се парочку, да и его самого зауважала далеко не сразу, пришлось еë задабривать целой корзиной всяких кремов, масок и сывороток. Но, кажется, в этом маленьком царстве счастье принца ценилось выше всего. — Он всегда такой в свой день рождения, — наконец сказала она. — Господин Чжао поэтому никогда и не праздновал, чтобы не тревожить его зря. Е Байи едва глаза не закатил. Ну да, именно поэтому! — Может, тут обратная взаимо... — он наткнулся на суровый взгляд тëтушки и махнул рукой. — Ладно, не важно. День рождения, значит... Проморгал. Конечно, А-Се загрустил: пень стоеросовый приполз из леса и даже не поздравил! Вот это любовник года! Но если подумать, они и не говорили об этом ни разу. Всë время только о том, как здорово будет, и никогда о том, как А-Се здесь выживал. Никогда о его прошлом. — Вы его дольше меня знаете. Что он любит? Может, какое-то блюдо или книгу... Тëтушка задумалась, не забывая месить тесто для пельменей. — Молодой господин любит украшения и красивую одежду, ест как птичка, а остальное я и не знаю, он ведь человек сложный, скрытный... ох, точно! Он играл на пипе, всегда упражнялся. А полицейские еë случайно сломали, и что вы думаете? Молодой господин еë похоронил в саду под ивой. Как же его было жалко! Этого Е Байи не знал. Видно, А-Се постыдился при нëм копать могилу для вещи. Дурачок, вечно думает, что со всеми бедами справится сам... — Он точно любит музыку? Или просто развлекал названного отца? Тëтушка задумалась. — Он и в одиночку играл... Даже чаще, чем для господина Чжао. Послушать бы снова! И пациентам в клинике это понравится, пипа так успокаивает! — Да, пипа это здорово... да! — Е Байи вонзил тесак в капустный кочан и наскоро вытер руки. — Мне надо уехать, тëтушка, но я завтра вернусь! Предупредите А-Се! Он сорвал с себя фартук и убежал было, но затормозил в дверях. — А, чëрт, машина... Ладно, возьму пикап старины Фа! Ещë раз, не забудьте сказать А-Се, что я вернусь! Совсем скоро! Ответа тëтушки он уже не услышал — так ветер свистел в ушах. *** Ноги сами принесли его под иву, на безымянную могилу без таблички. Трава, затянувшая едва заметный холмик, была сочной и прохладной наощупь. Тяжелые ветви, клонящиеся к самой земле, укрыли его от чужих взглядов, и он смог выдохнуть наконец, закрыл глаза, прислонившись к узловатому стволу. Гнев, охвативший его на площадке у курорта, окончательно уступил место печали. Я не такой, как Е Байи, подумал он. Я не принадлежу тому миру, а этого — этого не осталось, сколько бы я ни пытался притвориться собой-прошлым. Пипа разбита, поместье займут чужие люди, ифу навсегда прикован к постели... Се-эр вдруг вспомнил, как прятался под этой ивой, когда был маленьким. В сарае его находили, в дровнике тоже, его отыскивали даже в дальнем рассохшемся, пахнущем пылью и мышиным пометом сундуке в кладовой, но под ивой почему-то найти не могли. Она никогда его не выдавала. Ифу в те времена казался ему очень высоким и очень серьезным. Появился в ниспадающих золотых шелках как солнце в небе. Ифу сказал, что забрал его из какого-то очень плохого места. Спас его, подарил жизнь. Чтобы заслужить любовь ифу, нужно было очень стараться: слушаться учителей, усердно практиковаться в боевых искусствах и хорошо себя вести. Нужно было дружить с братьями, выказывать уважение старшим и соблюдать множество правил. Но, чтобы ифу не просто похвалил — а погладил по голове или даже обнял, нужно было стать в чем-то лучшим, лучшим из всех. Я не стал, подумал Се-эр и зажмурился. Разбил машину, и хоть Е Байи и сказал, что ему все равно, он наверняка врет. Как такое может быть неважно? Выбравшись из-под ивы через несколько часов, он убедился, что прав — Е Байи уехал. Наверняка рассердился на него... Ничего нового — Се-эр в очередной раз не оправдал надежд, вот и все. Се-эр сходил в погреб, принес в свою комнату несколько кувшинов вина, и пил, пока луна не скрылась за крышами. А потом, пошатываясь, добрался до постели, зарылся в покрывала, еще пахнущие Е Байи, и уснул тяжелым сном, ни на что не надеясь. Наутро Е Байи не вернулся. Се-эр не знал, от чего его тошнит больше — от себя или от похмелья. Что, если Е Байи уже никогда не придет? Нет, что если он придет, и увидит это ничтожество? Думать об этом было невыносимо. Снова та же ловушка! Позволил мужчине вновь заменить ему солнце, и вновь остался один, в сомнениях. Кто он без Е Байи? Как ему выжить в этом мире? Нужно было вести себя сдержаннее, нужно было говорить спокойнее; он ведь сам бахвалился тем, какой хороший ученик… Он стиснул зубы. Сделанного не воротишь. Ну и пусть, пусть и не возвращается. Я уйду в горы, стану отшельником. Я не какой-нибудь изнеженный принц, я умею выживать… Он перепрыгнул через стену поместья и полетел в цингуне по едва заметной тропе вниз, прочь из долины. Глупый поступок — следовало собрать вещи, взять провизию, оружие, — но возвращаться уже не хотелось. Справится и так. Украдет, если нужно будет. Перевалило за полдень, когда его запал начал иссякать. Се-эр давно уже не знал, куда ведут его едва заметные звериные тропы, и лишь остановившись, понял, что мощные отроги Люлишань нависают прямо над ним, дыша холодом. За поворотом тропы открылся вход в Арсенал. Огромные двери перекосило — вскоре после падения Персикового источника гора в очередной раз встряхнулась, и ворота заклинило, а подземный ход, соединяющий поместье с Арсеналом, обвалился — полицейские едва успели вывезти все сокровища ифу. Е Байи был уверен, что это Бессмертные закрыли свои покои от надоедливых людишек. Се-эр со вздохом сел. И что его сюда принесло? Он закрыл глаза и прислонился к камню, даже не расчистив снег. ...Небо раскинулось над головой, бледное солнце заиграло на ледяных стенах. Двое бессмертных, один в алом, другой в синем, сошлись в вечной схватке надо льдом, и чем дольше Се-эр наблюдал за ними, тем сильнее приливала к щекам краска — эти двое не бились, они играли друг с другом, подначивая и флиртуя, то и дело соприкасаясь легким шелком рукавов. Бесстыдство! Впрочем, чего еще от них ожидать… Се-эр отвернулся, вновь почувствовал, как лезвие гибкого клинка обжигает горло холодом: вот так же он смотрел на них давным-давно, понимая, что проиграл. Что даже смерть не разлучит этих двоих… Он вздрогнул, услышав за спиной смех, невольно потер горло, стирая воспоминание о мече. «Что ты хмуришься, глупый скорпион! Сам виноват, что поймал опять эту старую черепаху, а не нашел кого-нибудь получше. Только посмотрите на них, век за веком, снова и снова...» Бессмертный в красном, стоял прямо перед Се-эром против солнца, так, что не видно было лица. Его седые волосы змеились по обледенелым камням, словно древесные корни. «Не дразни его, лао Вэнь. Разве мы с тобой никогда не ссорились?» Се-эр сжал кулаки. Бесстыдники, еще и смеют его отчитывать, говорить так о Е Байи... — От старой черепахи слышу, — прошипел он, и бессмертный в синем, очертания которого он все не мог различить среди небесной синевы, рассмеялся. «Возвращайся в поместье. Он уже ждет тебя». «Прекращай свои глупые выходки. Если б ты и вправду хотел от него убежать, нашел бы способ получше. Тебе до сих пор хитрости не занимать...» Се-эр вздрогнул — и проснулся. Солнце, перевалившее через зенит, уже начало свой неспешный путь к горизонту. Се-эр ощутил странное спокойствие. И подумал: вернусь. Вдруг он и правда ждет... Он поднялся. Немного помедлив, все же поклонился разбитым дверям — и направился по тропинке обратно. *** В сумерках окна павильона мягко светились: зимние рамы уже сняли, затянули окна бумагой. Значит, лето уже скоро…. Сердце пропустило удар... Но нет, верно, это тëтушка по обыкновению зажгла свет во всех покоях. Се-эр вошëл, думая лишь о том, как раздеться и сразу лечь... и замер. Низкий стол на «львиных лапах», за которым они с Е Байи иногда завтракали, уставлен был тарелками: овощи на пару, тонкие ломтики свинины в сладком соусе, карамельный хворост, варëные перепелиные яйца, прочие закуски, бутылка вина, бутылка байцзю... И две рюмки. Скрипнула половица. Е Байи вышел из-за ширмы, поправляя на ходу халат, белый, как нежная жемчужина, и расшитый серебристым шёлком. Горы и облака, вышитые на ткани, колыхались от каждого движения, будто плыли в морозном тумане, — невозможно было глаз оторвать. Серебряный, украшенный несколькими прозрачными камушками пояс подчëркивал гибкую талию, волосы собраны были... Нет, Е Байи не смог бы собрать их в пучок, слишком короткие, значит, просто зачесал назад и смазал маслом, чтоб не растрепались. С такой непривычной причëской его пухлогубое лицо казалось уже, строже. — Привет, — сказал Е Байи, но тут же спохватился и поклонился ему. — Приветствую господина Е Сяосе. Не соблаговолите выпить со мной чарку вина по случаю вашего дня рождения? Он выпрямился и смущëнно усмехнулся. — А если по простому... с днëм рождения, моя фасолинка. Дыхание перехватило. Бессмертный был прав, прав — Е Байи ждал его! Усилием воли он удержал глупую счастливую улыбку, готовую расплыться по лицу. — Моему господину придется немного подождать, пока этот никчемный смоет с себя дорожную пыль, — бросив короткий взгляд из-под ресниц, проговорил он и быстро скрылся за ширмой. *** Е Байи присел к столу и подпер голову ладонью, слушая, как А-Се тихо плещется и копошится за ширмой. Стояла прозрачная весенняя тишина, и соловей надрывался в кроне цветущей магнолии, подзывая возлюбленную. Романтика! Не удивительно, что Чжао Цзин купил это поместье, пожалуй, тут и правда хорошо. Пусть он и был урод, люди, которые тут трудились, ухаживали за садом, наводили уют, заслуживают благодарности. Такое место хочется называть домом. Наконец А-Се показался: в голубом шелковом халате с изящным шитьем по вороту, причесанный и с подведенными глазами. Присев рядом, он разлил вино по чаркам, двигаясь так изящно и естественно, словно и правда пришел в этот мир с берегов того самого, настоящего Персикового источника. — Выпейте вина, мой господин, — мягко сказал он, с поклоном протягивая чарку. Едва заметная улыбка, темные глаза опущены как будто стыдливо. Ах, ролевая игра значит, подумал Е Байи, но сердце уже пустилось вскачь, не слушая мысленных язвительных комментариев. — Благодарю, прекрасный юноша, — так вроде надо было отвечать? И процитировать какие-нибудь стихи… Он собрался с мыслями. Что-нибудь небанальное… Но как назло ничего в голову не приходило, кроме ерунды, которую он слушал по радио, пока ехал домой. — Эм… далëкий бриз на тропическом острове, дикая, вольная природа, La Isla bonita. А-Се моргнул, слегка нахмурился, но опознать цитату не смог. Впрочем, его это нисколько не смутило: улыбнулся шире, посмотрел из-под ресниц. — Мой господин — тонкий знаток поэзии... Что это еще за «мой господин»? Словно юная жена обращается к мужу... Е Байи понял, что смотрит на него не моргая, как околдованный. Как ему идет голубой шелк! Мягкий, нежный, как сам А-Се. Глаза темные, глубокие, как омуты, дух захватывает. Вот он поднес свою чарку ко рту, прикрылся рукавом, как девица из костюмной драмы, а потом слизнул оставшуюся капельку вина с пухлой нижней губы. — А ты… моя красивая жëнушка. — Е Байи приобнял его за талию. — Я всë сделаю, что захочешь. А-Се обвил руками его шею, молча глядя в ответ; от его шелковых рукавов приятно пахло чем-то терпким, древесным. Неожиданно мужской запах, не цветочки, как обычно… Е Байи раньше понятия не имел, что его заводят духи. Он не удержался и поцеловал А-Се в лоб, в уголок губ. Давно они вот так романтично не сидели: чего скрывать, личная жизнь у них в чëртовом поместье не клеилась. Не то чтобы он жаловался, особенно в самые суматошные дни, когда сам помогал на стройке, но А-Се так похудел — откуда возьмутся силы на любовь? Надо приготовить ему что-нибудь особенное… но это потом. Все потом. — Споëшь мне? Или я должен тебе спеть? — в шутку предложил Е Байи, думая на самом деле о другом. Задрать бы этот красивый халат прямо тут… — Моя пипа разбита, я не смогу, — А-Се отвел взгляд и вдруг сдулся, сгорбился, разом сбросив соблазнительный вид. Е Байи закусил губу, чтобы не ухмыляться во весь рот. — Да, я помню. Жалко еë, верно? — озабоченно сказал он, поглаживая колено А-Се. — Мне было бы жалко. Может... я понимаю, что ты чувствуешь. А может и не понимаю. Расскажи, как научился играть. Тот тяжело вздохнул. — Разве теперь юношей не обучают четырем благородным искусствам? — устало спросил он. — Я изучал их с того самого дня, как попал в поместье. Но игра на цине оказалась слишком сложна для меня, я ведь варвар. Так что однажды учитель принес мне пипу. И... мне понравилось. Когда играешь на пипе, музыка идет словно из самой глубины сердца. Е Байи взял его руку в свою, погладил пальцы. — Я хочу узнать твоë сердце, — сказал он первое, что в голову пришло, и тут же смутился, слишком уж слащаво вышло. Задрал подбородок, надменно глядя, мол, да, слащавый, сентиментальный дурак, зато с огромным членом! А-Се удивленно моргнул, а потом отвел взгляд. Кончики его ушей покраснели. — Я сыграл бы тебе, — пробормотал он едва слышно. — Подожди, я кое-что забыл, — Е Байи похлопал его по колену, и нырнул под кровать, не беспокоясь, что халат помнется. Правильно он сделал, что спрятал подарок там, а не за ширмой! — Вот... — пропыхтел он, подталкивая к А-Се длинную коробку в матово-серебристой обëрточной бумаге. — Тут кое-что для тебя из большого города. Я не очень в этом разбираюсь, поменяй, если не то... — Что это? — А-Се бросил на него настороженный взгляд. — Давай-давай, открывай! Тот поджал губы и аккуратно надорвал бумагу. Когда он осторожно поднял деревянную крышку ящика, его глаза расширились. — Это... — выдохнул он. — Да, там чехол к ней, запасные струны, и всë, что нужно, — Е Байи поëрзал на месте. Понравилось ему? Не понравилось? Может, это всë равно что подарить щенка тому, кто только что потерял собаку. — Я подумал, что... если в твоëм прошлом были вещи, которые тебе нравились, зачем от них отказываться? Я вот сам никогда по правде не хотел отказываться от кунг-фу... Он умолк. Не время сейчас для рассказов, пусть А-Се порадуется в тишине. Осторожно, словно ребенка из люльки, А-Се достал пипу из ящика. Повернул, осматривая, и наконец поставил на колено, прижался к грифу щекой, настраивая. И замер, прикрыв глаза, словно не решаясь сыграть. Е Байи затаил дыхание, замер. Он ещë не видел А-Се таким. Ресницы опущены, взгляд куда-то вглубь себя. Ни кокетства, ни флирта. Только печаль. Он никогда не видел, как играют, только слышал пару раз по радио, и знал историю принцессы, которая придумала пипу, чтобы играть в седле, уезжая всë дальше от родины. Раньше он не понимал, почему именно про пипу такая легенда... Но увидев А-Се, понял. «Нет, ты смог бы играть на цине», — подумал он, любуясь. — Ты просто не захотел. Потому что цинь нельзя обнять, он не умеет плакать вместе с тобой». Легко вздохнув, А-Се заиграл наконец. Нежная, чистая мелодия побежала, словно ручеек, перепрыгивая через камушки, постепенно наливаясь силой и мощью. Руки А-Се порхали над струнами, звучные переливы заполнили комнату до самого потолка. Ручеек превратился в величавую реку — а потом снова успокоился, утих, пока не замолчал совсем. Глубоко вздохнув, словно просыпающийся, А-Се медленно открыл глаза. Е Байи понял, что и сам всë это время сидел, затаив дыхание. А-Се... сердце защемило от того, какой он... — Я тебя люблю. Вот всë, что он мог сказать. Других мыслей в голове не было. А-Се обнял пипу, прижался к ней щекой и, слегка склонив голову набок, с кокетливой улыбкой спросил: — Правда? — Эй, надо говорить «я тоже тебя люблю», засранец! — Е Байи рассмеялся, любуясь им. Угораздило же откопать из-под снега фею! — У меня в машине торт, сейчас обратно увезу! Тот опустил взгляд и стиснул пипу крепче. — Я… — выдавил он, — я тоже… Он беспомощно искривил губы и, вдруг отложив пипу в сторону, обхватил Е Байи за шею и поцеловал. А ведь мы никогда этого не говорили друг другу, понял Е Байи, обнимая его в ответ. Как же так вышло... «Я просто привык, что никогда не смогу этого сказать Чанцину. Вот и все». Но А-Се должен знать, не важно, верит он или нет... — Что «я тоже»? — не удержался Е Байи, отодвигая его за плечи. — Тоже хочешь торт? — Тоже тебя люблю, — скороговоркой выпалил А-Се, пристально глядя ему в глаза — Обещай, что ты меня не бросишь. — Чтоб мне провалиться, никогда не брошу, — это обещание Е Байи дал легко. Он давно смирился со своей собачьей натурой: как бы ни рычал на других, в конце концов всë равно без своего, особого человека, жизнь не мила. — Ты что, думал, я уеду? Тебе тëтушка не сказала, что я всего на день? — Мало ли, что она сказала, — пробормотал А-Се, отведя глаза. — Я подумал, что ты правда решил уехать и поискать себе кого-то получше. — Кого-то получше? — Е Байи погладил его белую беззащитную шею над воротом халата. — Это кого же? — Нормального юношу, который в состоянии научиться водить машину… Бедняга, как же перепугался, должно быть! Нельзя ведь хорошему мальчику ломать ценные вещи, за такое могут и выкинуть. Как щенка, намочившего ковëр. Он всë ждëт, что его возьмут за шкирку, натычут носом в сделанное, а потом заменят кем-нибудь поприличнее. — Зачем мне нормальный, если у меня есть самый лучший, а? — Е Байи поцеловал его в макушку. — Дурачок ты, я же хотел тебя научить, чтобы ты мог ездить развлекаться, а не потому что мне нужен парень с правами. Если тебе просто не нравится моя машина, давай поучу тебя на пикапе дядюшки Фа. А если… нет, когда все в семье умеют водить, это удобно, но сердце должно к этому лежать. — В семье?.. — тот медленно отстранился и посмотрел в глаза. — Ну... — Е Байи собрал в кулак всë мужество, чтобы не отвернуться. Почему в молодости было так легко? Даже не задумался, когда взялся растить чужого ребëнка. С первого дня называли друг друга семьëй, и никого это не смущало. Так что теперь случилось? — Ну... — он откашлялся. — Мы вроде бы любим друг друга, живëм вместе... фамилия у нас одна... заботимся друг о друге... конечно, ты моя семья. А-Се долго смотрел на него молча, и Е Байи не мог разобрать, что за выражение стоит в его темных глазах. Маленькая морщинка между бровями, сжатые в линию губы… Может, не хочет связываться с дурным стариком? А он тут со своими признаниями… — Не отворачивайся, — сказал А-Се. — Если станешь моим чжицзи, я буду тебе верен и все сделаю для тебя. Только… Сможешь ли любить глупого грязного варвара? Если знаешь, что захочешь покинуть меня, лучше уйди сейчас. — Ты не глупый. Не грязный. И не варвар. — Е Байи вдруг стало спокойно. Не было у него никаких сомнений, он понял, что А-Се тот самый, когда увидел его в холодном святилище. Понял, что за этого странного, недоверчивого мальчишку готов всю кровь сердца отдать. Чтобы он никогда больше не был оружием в чужих руках. Чтобы прожил счастливую жизнь за Сюаня. Не важно, где, не важно, с кем. И вот А-Се выбрал его в ответ. «Чжицзи», слово-то какое нашëл... — Я разочарую тебя, и не раз. Я часто разочаровывал ифу. — При чем здесь твой ифу? Ты же сказал, что мы чжицзи. Разве можно стать родственной душой, а потом разочароваться? Мы либо друг другу суждены, либо нет. Но я всегда сам выбирал свою судьбу. Е Байи от своего слова не отказывается! А моë слово: люблю тебя. — Значит, суждены, — шепнул А-Се и обнял его, нежно и тепло, наконец расслабившись. В открытое окно вдруг подул теплый ветер и окутал их ароматом цветов. Несколько розовых лепестков миндаля легли на стол; такие растут на восточном склоне Люлишань, мимоходом подумал Е Байи, обнимая А-Се, и будто бы услышал в ответ далекий тихий смех. — Мы тоже станем бессмертными, — шепнул А-Се, и Е Байи обнял его крепче. Бессмертными так бессмертными. Не так просто, как научиться водить, но тоже хорошая цель. — Мы все сможем. Все, что захотим, — шепнул он в ответ. — Я верю.