Скованные одной цепью.

Я давно потерялся в себе... Я не тот, кого ты хочешь видеть в своей жизни... Я не тот, с кем ты хочешь делить своё ложе... Я не тот, с кем ты хочешь говорить ночами напролёт... Я не тот, за кого ты идёшь по собственной воле... Но что же мне делать, если я люблю тебя? Что мне делать, если протягиваю к тебе руки, молю о спасении из трясины абстрактного абсудра и потери собственного "я", а ты отвергаешь мои чувства? Стоит ли мне сложить руки на твоей шее и сжать её до хруста, чтобы хоть как-то унять свою ревность? Но я не хочу... Мне так страшно увидеть твой потерянный, безжизненный взгляд. Будто я его видел раньше. Я боюсь, что свет в твоих глазах угаснет, что я уничтожу то, что когда-то давно принадлежало мне. И я молю тебя сотый раз, Рёйтер... Помоги мне. . . . Гомункул снова прикасается к чужой ладони и чувствует холод. Отстранённость женщины ошпаривает сильнее, чем кипяток. ГридЛинг насильно поворачивает голову Эвелин и смотрит ей в глаза с какой-то подавленной злостью. Он не видит на её лице никаких эмоций. Хотя бы раздражение или ненависть, но даже этого нет. Хуже чувства по отношению к себе, чем безразличие, мужчина ещё никогда не испытывал. Он прикасается губами к её щеке, боязливо и нервно. — Вам что-то нужно? Эти слова пробирают до тремора во всём теле. Хватит. Хватит так говорить. Хватит отстраняться и игнорировать, разве она не чувствует всей накопившейся боли? А может ему самому стоит её пожалеть? Разделить ношу, упавшую на обессиленные плечи военной. Гомункул с неподдельной жадностью прижимается лицом к женской шее, вдыхая аромат желанного тела. Будто по телу её растирали рябину, оставляя на истерзанной коже чуть кисловатую, терпкую горчинку. Даже пот, который практически лишён своего природного запаха, был слышен для ГридЛинга по-особенному. — Прости, что отвлекаю... Просто побудь со мной ещё чуть-чуть. И вот, фальшивое напряжение в плечах женщины исчезает, и она уже полностью отдаётся в крепкие объятия, но это лишь игра. Некое одолжение с её стороны. Услуга за услугу. Рёйтер даёт гомункулу пользоваться её телом, а взамен она получает защиту Бидо и себя. И от этого мужчину мучает незаметно подступающая к горлу тошнота. Внизу живота начинает неприятно ныть от мыслей о том, что это не любовь. — Я хочу тебя, Эвелин... Шепчет Жадность, но в ответ лишь томный, уставший вздох. Женщина оборачивается и целует гомункула в губы, но они, в том числе и Линг, понимали, что сейчас она видит перед собой того, кому посвятила свою любовь, а не ГридЛинга. Поцелуй мягкий и чувственный, дарящий сердцу гомункула большое облегчение. Эвелин старается быть не слишком напористой, чтобы не перейти сразу к делу. Её язык блуждает по ротовой области мужчины, ласкает острые клыки и дёсна. Сам Грид старается оказать игривое сопротивление и перенять ведущую позицию в этой мимолётной шалости. Он тянет заместителя за собой, приобнимая её за талию и опрокидывая на грязный матрас со скрипучей подложкой. Уже несколько месяцев эта недо-кровать стала для них мягкой и удобной постелью. Разрывая этот порочный поцелуй, мужчина с удовольствием приступает к женской шее. Он не спешит, каждый сантиметр её тела кусает, посасывает и целует с особой осторожностью и любовью, будто это было "мелкой моторикой", но только для губ. Некое испытание, в ходе которого он должен был доставить удовольствие своей возлюбленной так, чтобы она томно вздыхала и потихоньку переходила на тихие, смущённые стоны. Она обнимает крепкую мужскую спину и прогибается ближе, будто бы стараясь остановить происходящее, но молчит об этом и лишь следит прищуренным взглядом, как потрёпанную блузку стягивают чужие ладони, приловчившиеся расстёгивать неподатливые пуговицы за несколько минут. Стоило мужским губам оказаться на мягких сосках, как Эвелин громко вздыхает и поднимает голову. Её беглый взгляд останавливается на фиолетовых, чуть пошлых глазах, готовых поглотить её и не оставить следа. — Тебе хоть раз говорили, что у тебя шикарная грудь, в особенности соски? Многие мужчины не считают их чем-то примечательным, но я - не они.. Понимаешь? Эвелин отвела взгляд. Она понимала, о чём шла речь, но иначе себя вести не могла. Мужские губы сжали розовую плоть, пока она не затвердела во рту. Начав аккуратно мять женскую грудь, гомункул не мог отвести взгляда от лица Рёйтер. Он желал увидеть на этом каменном лице весь существующий спектр эмоций удовольствия от непринятия экстаза и до отчаянного оргазма со слезами на глазах. Лингу же оставалось лишь следить за происходящим и не мешать, в общем, как и всегда. Даже сам принц начал привыкать к этим развратным вечерам, иногда подначивая для этого самого гомункула. Было бы веселее, если бы это не было тело Яо. – Иногда мне кажется, что я начинаю привыкать к вам.. Стоит мне почувствовать ваши прикосновения, как я забываюсь и пропадаю будто в другое измерение... ГридЛинг останавливается. Его выжидающий взгляд опустился сначала на грудь, а затем обратно на лицо Рёйтер. Эти слова были одновременно и ударом в самое сердце, и бальзамом на душу. Он с нескрываемым возбуждением перешёл на женский живот. Не идеальный, израненный и интригующий. Гомункул начинает ласкать когтями её бока, целовать чуть ниже груди и медленно спускаться вниз, затрагивая языком каждую зашитую рану и каждый ожог. Эвелин аккуратно кладёт ладонь на чужую голову, но сразу чувствует руку на своём запястье. — Меня раздражают твои лишние телодвижения. Дай-ка мне приучить тебя к хорошему поведению, мой милый заместитель. От последних слов щёки Эвелин неестественно розовеют, будто это обращение тронуло её сильнее самых нежных и чувственных поцелуев. Линг продолжал высмеивать Грида, подначивая его на действия, которые не свойственные для его старой личности. Мужчина снимает со штанов ремень и поправляя свободной рукой свои длинные, чёрные волосы, нагло ухмыляется. Он ловко связывает руки Рёйтер до посинения и пристёгивает их к батарее, находящейся рядом с головой девушки. Горячий чугун быстро нагревал кожу и заставлял женщину напрячь руки, чтобы случайно не притронуться к обогревателю и не обжечься. — Прекратите этот цирк.. У меня много работы. Но на все отговорки, которые за это время можно было выучить наизусть, гомункул плевать хотел. Он с лёгкостью снял длинную юбку с заместителя, следя за её лицом: глаза, отчего-то потерянные и уставшие, лишь смотрели на холодную погоду. Вечер вызывал только смутное ощущение, что всё так и должно быть. Снежинки, летящие, чтобы опуститься намертво на землю, привлекали внимание больше, чем происходящее в комнате. Эвелин давно привыкла ко всей боли и подступающему рвотному рефлексу, который давил на её горло с ещё большей силой каждый день. — Прости.. Я понял тебя. Проговорив это сквозь зубы, ГридЛинг лишь обнимает женщину. По-детски, будто бы он нежеланный ребёнок. Отпрыск, которого совсем не рады видеть, но и не могут отпустить от себя. От этой мысли хочется сделать что-то плохое, неприятное, но вдруг он снова огорчит Эвелин? Она снова будет смотреть на него потерянным, безжизненным взглядом. Она снова поймёт, что Жадность не оправдал её надежды и точно. Точно уйдёт. Бросит, как ненужную никому куклу. — Ты ведь со мной до конца? Интересуется дрожащим, полным мольбы, голосом. Будто он хотел кричать, что без неё его цели теряются в смысле существования, но гордость не позволила сказать иного. Гомункул ведь не может быть зависим от людской женщины? Даже если потихоньку к нему приходит всё то, что он раньше не испытывал: некая ностальгия, будто бы такое случалось так много раз и так много раз ему приходилось драться за то, к чему так хочется прикоснуться. — До конца... А когда этот конец, Жадность?.. И даже его имя звучало как-то совсем неестественно. Будто Эвелин обращалась к какому-то другому человеку, которого давно уже нет в живых и только в её воспоминании хранится образ. Любимый ею образ лидера, который предложил идти ей вместе до конца. Который твердил с улыбкой на лице, что и в радость, и в горе он будет рядом. Но это была лишь ложь, прикрытая наивностью женщины. И сейчас она хотела только поверить снова в этот обман, лишь бы потеряться из пространства и оказаться там, где привыкла видеть каждый свой день.. И расслабляя ладони, она уже не боится получить ожоги. — Конец... Для нас его не будет... Только не смейся... Можно тебе признаться? Эвелин приподнимает голову и смотрит на гомункула выжидающе, но без особого интереса. Она и вправду начинает потихоньку привыкать. Но простил бы её за это возлюбленный? Играет ли это сейчас большую роль? Его глаза поднимаются на лицо девушки, будто бы он желал подобрать слова, чтобы пробудить в ней хоть немного ласки и заботы по отношению к себе. И в голове её образ становится чётче, и в памяти видны эти безжизненные, чёрные глаза. Взгляд, в котором он утопает, всегда смотрит на него с отчуждённостью, но неужели он всегда таким был? Неужели он и вправду так влюблен в эту трясину, решившую затянуть его полностью в себя и не дать шанса на выживание. — В тот момент я не успел тебе сказать об одной вещи: даже если я потеряю всю память и своё прошлое "я", то это не значит, что я перестану тебя любить. Мой милый заместитель... Гомункул не видит никаких эмоций на лице, но чувствует дрожь в чужом теле. Как дыхание её замирает, а грудь женщины распирают чувства, что прежде он не чувствовал по отношению к себе. Будто её маска отчуждения ломается и сердце берёт верх над разумом. Эвелин отворачивает голову в сторону, прокусывает до крови нижнюю губу и пытается прийти в себя, не дать слезам выплеснуться наружу. Мужчина подлезает к её лицу и, взяв её за подбородок, поворачивает к себе. И снова нежный поцелуй в губы, вызывающий внизу живота у обоих приятный осадок. Их языки ласкают друг друга внутри поцелуя, не хочется прекращать этот порочный круг и отстраняться от друг друга, будто эта ночь станет для них последней. Будто завтра они погибнут вместе с первыми лучами рассвета в объятиях друг друга. — Я готова поклясться в своей любви и верности вам.. Говорит сквозь поцелуй Эвелин, чувствуя чужую горячую ладонь, спустившуюся медленно вниз, к её ногам. Царапая внутреннюю часть ляжек острыми когтями, гомункул снова принялся целовать женскую шею, прокручивая в голове её слова. Клятва?.. Это звучало так отчаянно, будто она видит в нём того, кого именно хочет видеть. Будто сейчас ГридЛинг играл роль игрушки, которой пользуются для морального успокоения и удовлетворения. Но теперь ему всё равно, ревность стихла с наплывом страсти. Пусть она пока что видит в нём, кого хочет. У Эвелин нет выбора, кроме как принять его таким, какой он есть. И её страстные стоны побуждают в мужчине звериное желание овладеть своей добычей. Он впивается зубами в её предплечье, кусает и лижет следы, оставленные им же. Каждый укус острых клыков побуждает Рёйтер стонать всё больше, заламывать свои ладошки и пытаться выбраться из оков. Мужчина с лёгкостью разрывает на ней трусики, оставляя несуразное отверстие в ткани, оголившее женскую вагину. Он ласкает её клитор, ходит вокруг да около, но проникать внутрь не собирается. Нежно царапает стенки внутренних половых губ, заставляя женщину жмуриться и вертеться под крепким телом гомункула. Одной рукой он сжимает пострадавшую шею, не давая той принять в свои лёгкие воздух, а двумя пальцами второй руки бесстыдно проникает внутрь и царапает, мучает изнутри. Эвелин же задыхается от боли и отсутствия воздуха, её обессиленное тело пытается оказать сопротивление ногами, но мужчина сразу же пережимает их одним коленом. — Что ж.. Пришло время удовлетворить мои потребности, мой ментальный дементор. Он отпускает женскую шею, заставляя женщину громко кашлять. На её глазах навернулись слёзы от попавшего воздуха в лёгкие, а рот открылся в попытках принять побольше кислорода, но вместо этого с её губ срывается стон. Обессиленный, с мольбами прекратить эти пытки. Её влагалище уже кровоточило изнутри, заставляя мучиться и рычать бывшую военную. Глаза гомункула останавливаются на дрожащих от боли ногах, желание растёт с каждым разом всё сильнее.