***
Кразаат смотрит на карты, чтобы хоть чем-то себя занять. Ему невыносимо скучно: он создан для битвы, для действий, для побед, но ему не с кем сражаться и некого побеждать. Война с Принцем Насилия закончилась лишь немногим раньше его воссоздания — и поучаствовать в ней Кразаат, отлитый в новом теле спустя… достаточно времени, чтобы душа-драгоценность забыла себя прежнюю, не смог. Иногда ему было интересно, почему ничего не вспоминается из прошлого жизненного цикла — но это не было особенно важным. Никаких данных о своей душе-драгоценности он все равно узнать не мог. Даже номера. Но едва ли она прошла через Стирание — такой душе путь в маркиназы закрыт. Кразаат — маркиназ, он получил право на имя и на небольшой Подплан в тринадцати часах перелета до Мертвых Земель, и никто не может укорить его в лености или трусости. Конечно, с его титулом он мог бы претендовать и на большее, но у него нет действительно великих трофеев и достижений — и потому положение его почти ничем не отличается от кинмаршерского. Он несет знамя Принца Мехруна с честью, он уничтожает и разрушает и лично, и руками подчиненных. Живет так, как и положено маркиназу и любому из Кин. Но войны… настоящей войны на его веку не было. Да и битв и громких побед выдалось куда меньше, чем ему бы хотелось. Вот с полгода назад, говорят, было весело — жаль, Кразаат был занят и не смог присоединиться к погоне. Выжигать поселения мятежников, конечно, забавно — но ему хочется посмотреть на того несчастного, за кем на всей территории Принца Мехруна открыта охота. А потом отрезать ему голову и принести ее Повелителю, раз уж остальные не справились. Впрочем, что еще ждать от местных кинмаршеров и их подчиненных? Если бы Кразаат был среди тех, кто гнался за предателем — тот не ушел бы живым. Если бы Кразаат был среди тех, кто искал его след — непременно бы нашел. Может, этот предатель и силен, и хитер, если умудрился выживать так долго… Но он не бессмертен — и не отмечен милостью Повелителя. Однажды погоня закончится. И закончит ее Кразаат. Он, маркиназ Кразаат, великая душа-драгоценность, могучий покоритель пустынь Кхар'Зи, под сапогами которого лопаются черепа рабов Ноктюрнал, непременно поймает предателя — и покроет свое имя славой. Да, говорят, этот предатель избегал казни больше сорока лет, и при этом умудрялся несколько раз выйти из битв с высокоранговыми победителем… говорят, среди них были и маркиназы. Это были неправильные маркиназы. Их души даже не явились к стопам Повелителя, вопреки контрактам. Может, они и не умерли — просто скрылись, упустив предателя из пальцев, и теперь обречены вечно жить в изгнании и позоре. Да, если бы Кразаат был здесь, возле MB-03-404, полгода назад, дух предателя уже давно предстал бы перед Повелителем. Но его тут не было. И сейчас, спустя полгода, когда пыль и песок наверняка занесли и остов, и тело... Нечего Кразаату ловить, кроме погребенных в Нигде костях. Он бы на этом и успокоился — приехал бы, увидел бы, что низкоранговые идиоты ничего не нашли, посмеялся бы над кинмаршером Аркхаланом, упустившим такой простой способ прославиться и подняться в ранге, да и отправился бы себе дальше разорять границы, продвигая их вглубь чужих секторов. Он так и хотел сделать — но высочайший приказ искать ублюдка всеми силами, пока не найдется живым или мертвым, застал Кразаата за час до отлета. И теперь он сидит на своем шаттле, зависнув в атмосфере над MB-03-404, и дуреет от скуки. Кинмаршер Аркхалан отправился с отчетом к Повелителю, и даже поговорить теперь не с кем — не с низкоранговыми же разговаривать. У них даже имен нет, о чем с ними вообще… Аркхалан говорил что-то, что есть у него контакт с каким-то кинривом, который вроде бы хорошо знал предателя и его повадки. И что этот кинрив с радостью — и за просто так — поделится ценным знанием. Но кинрив как-то-там-его задерживается. И Кразаату все больше кажется, что идея спуститься прямо вот так и перетрясти каждого встречного, заглянуть под каждый камень, а напоследок поджечь какой-нибудь особо убогий городок — не такая уж и плохая. Все лучше, чем разглядывать карты.***
Жизнь Феррана не меняется совершенно никак. Он не жалеет, что послал Дэйре и ее "близкого друга", но чувство какой-то недосказанности его гложет… И не происходит ничего. Абсолютно. Он вернулся вечером, почти под ночь, перестирал одежду, стараясь избавиться даже от намека на запах скуумы, промыл холодной и ржавой водой волосы и лег спать, так и не перекусив. Расхотелось. Утром, конечно, чувствовал себя отвратительно — ночью снилась какая-то муть, остывшие с вечера остатки с кухни потеряли какой-либо вкус, да и настроение было откровенно ебаным из-за головной боли. К счастью, посетителей в тот день было не очень много, и он мог выдохнуть и постоять в подсобке, уткнувшись лбом в шершавую стену. Надо отсюда бежать — куда угодно и как угодно. Только некуда. В таком цикле: унылый вечер, затем отвратная ночь и ебаное утро, перетекающее в такой же ебаный день, — он проводит несколько мучительно-никаких суток, и с каждым разом ему все сильнее хочется… Чего-то. Чего угодно. Потому что еще немного, и стена в подсобке однажды прирастет к его раскалывающейся голове. Ферран и сейчас стоит так, надеясь, что что-то вдруг возьмет и придет в голову, силы внезапно возьмутся, корабли (не мехруновские!) прилетят в этот всеми забытый План… На улице надрывается воем скамп. Значит, пришел кто-то новый. Ферран вздыхает, отлипает от стены, растирает лоб и прикрывает для верности челкой, вдыхает-выдыхает три раза и натягивает дежурную улыбку. За унылое ебало ему чаевых не дают. Не то чтобы ему часто давали действительно хорошие чаевые, но хоть сколько-то лучше, чем никаких вообще. Поэтому Ферран выходит в зал относительно радостным и почти не помятым. К компании каких-то незнакомых кин он подходит уверенным, даже летящим шагом. Компания — почти никогда не хорошо, особенно если лица новые. Ждать от них можно чего угодно: и чаевых, и дебоша, и сальных намеков. Особенно, когда в зале не особенно много гостей — так, пара работяг и какой-то седой мужик с костылями. Впрочем, еще не вечер. Вечером компании куда пьяней и навязчивей. Их заказ Ферран записывает, не глядя — и даже не стараясь запомнить надолго. Его памяти сегодня — как и вчера, и позавчера — на подобные вещи отчаянно не хватает. Задержался в мыслях только заказ мужика-с-костылями — какая-то ягодная бормотуха, которую даже в костер подливать не следует. Все остальное стирается из мыслей как только Ферран отрывает страницу и передает заказ на кухню. Возможно, именно из-за этой несконцентрированности и периодически просачивающегося сквозь улыбки кислого ебала, компания чаевых ему почти не оставила. А может быть, они просто жадные мудаки. Ферран дожидается, когда в зале остается только задремавший в углу бродяга, кивает сменщице — родной дочери хозяина и, пожалуй, единственной незамужней девушке, не скрытой за слоями одежд и не запертой подальше от глаз мужчин… Впрочем, стрижена она была под парня, утягивала грудь и усиленно делала вид, что не женщина — так что, наверное, не считается… И уходит через черный вход покурить. Ему это нужно — головную боль не уймет, но мысли, может быть, хоть немного прочистит. Ферран прислоняется к стене у входа, с наслаждением хрустит плечами и шеей, достает из мятой пачки самокрутку и смотрит лениво по сторонам. Все такой же грязный переулок, все такие же серые холмы и скрюченные, почти лысые деревья… И какое-то тело под одним из них. Подходить нет никакого желания — уж чему научила его свободная жизнь, так это тому, что нечего лезть не в свои дела. Ферран зажимает самокрутку зубами, достает зажигалку… Тело начинает шевелиться — и выпускает облако белесого дыма. Порыв ветра доносит до Феррана запах, и… ну, вот это уже хреново. Тянет скуумой — и такое вот возле почти-приличного заведения терпеть не стоит. Хозяин, конечно, скуумных из "Таверны" не гонял, но и употреблять на своей территории не позволял. — А ну кыш отсюда! — Сдвигаться с места Феррану не хочется — мало ли, есть ли у торчка нож, пырнет еще, потом форму штопать, кровь отстирывать, в деньгах терять… Но тело не двигается с места. Наоборот, выдыхает дым из трубки еще раз. Ферран со вздохом и сожалением убирает зажигалку в карман, а самокрутку обратно в пачку. И идет к дереву. Здравая мысль спустить с цепи Лютика посещает его на полпути, но возвращаться, обходить всю "Таверну" и брать Лютика, который через раз пытается слишком активно сожрать его пальцы… Не хочется, да и так себе будет смотреться. Будто Ферран ссыкло и лох. А он не ссыкло (насчет лоха, конечно, сомнительно) и вообще-то прав. — Че расселся, а ну пшел отсю… — Начинает Ферран, стараясь звучать угрожающе, а затем замечает знакомую рожу и… — Некир? И правда, Некир. Полулежит себе на земле, ногу на ногу закинул, смотрит многозначительно на голые колючие ветви над головой и вертит в пальцах механическую цифротрубку, в которую, как бы, заливают обычно не скууму, а другого рода жижу, но Некиру, видно, насрать. — О, — говорит вдруг Некир, бросив на Феррана короткий взгляд, а затем снова уставившись на ветви. — А чего ты здесь делаешь? И добавляет что-то не то на айлейдуне, не то на хладногаваньском, скамп его разберет, Ферран разницы не видит и не особо хочет искать. Что на это ответить, Ферран даже и не знает. Он не дурак, в такие совпадения не верит, Некир наверняка его здесь выжидал… Только вот даже если Некир признается в слежке, это даст Феррану приблизительно нихуя. А вот Некиру… Не, доставлять ему удовольствие паническими расспросами Ферран точно не хочет. Перебьется. И вообще, пошел бы он… поэтому Ферран отвечает на этот вопрос максимально тупо: — Покурить вышел. И вновь достает из пачки погнувшуюся от неаккуратного запихивания самокрутку. Некир отвлекается от веток. Смотрит на сигарету пристально, но хотя бы молча — и затягивается скуумой сам. Выпускает тонкой струйкой дым… Или правильно пар? Феррану похуй, он занят борьбой с помирающей зажигалкой. — Курить вредно, — глубокомысленно произносит Некир. Ферран это отказывается комментировать, потому что вот кто-кто, а Некир с его скуумой в цифротрубке лучше б молчал. Зажигалка не поддается, только плюется искрами, сколько ее не тряси, и Ферран в какой-то момент психует: бросает зажигалку в карман и прищелкивает пальцами, повторяя подсмотренный когда-то давно у какого-то из подчиненных Галу жестом. Ни язычка пламени, ни даже искр не выходит, но кончики пальцев обдает жаром, и этого достаточно, чтобы прикурить. Ферран затягивается и чувствует себя впервые за весь день замечательно. От голода немного мутит, но на это ему плевать. Он затягивается еще раз — и вдруг давится, споткнувшись о взгляд Некира. Некир приподнялся, весь подобрался… и откровенно пялится не то на сигарету, не то на пальцы. Ощущение так себе: мерзкое, липкое, высасывающее все удовольствие. — Ты, значит, маг, — говорит Некир, и это не звучит, как вопрос. Ферран пожимает плечами. Он мог бы, конечно, рассказать, что в его семье настоящих магов не было последние несколько поколений, но тогда придется рассказывать про семью… А если и нет, то все равно возникнут нежелательные вопросы. Родового имени Ферран за эти полтора года никому не сказал. Не стоит и начинать. К тому же… Если верить гороскопам, то он действительно в некотором роде Маг. Ферран быстро и молча докуривает, не глядя бросает окурок в сторону лужи, цедит сквозь зубы: — Не пари тут, распугаешь нормальных посетителей, — и, не прощаясь, уходит к "Таверне". Перерыв и так затянулся, а до конца смены еще далеко. Заходя в темное помещение "Таверны", он клянется себе, что не будет всю смену и весь вечер гадать, что же Некиру было нужно на самом деле. Конечно, он прекрасно понимает, что клятву эту не раз и не два нарушит, но... Обманывать самого себя приятно. И он обманывает, и снова думает, и снова клянется, что никогда больше не повторит этой ошибки… А затем, несколько дней спустя, в ржаво-сером небе появляются корабли. И совсем другие поводы думать и беспокоиться.