Я тону в одиночестве, и впервые в жизни мне кажется, что не смогу выплыть.
Марк Леви
Кэйя привык быть в одиночестве. Иногда оно пугало, вызывало отвращение к себе и своей жалкой никчемной судьбе. Но оно всегда было его неизменным спутником и соратником. В одиночестве проще думать, никто не высказывает своего мнения и не судит за методы или выборы, сделанные им. В одиночестве можно быть настоящим. Можно не растягивать лицо в ехидной уверенной улыбке, которая настолько прилипла к смуглому лицу, что порой он терялся в том, что чувствовал. Можно не смеяться, не шутить и не строить из себя хорошего собеседника, коим Кэйя по своей сути не является. Но почему тогда он ощущал такую странную пустоту внутри? Одиночество позволяло с лёгкостью углубляться в свои мысли, но думать в последнее время не хотелось совсем. Альберих плёлся с очередной миссии, в этот раз ему повезло гораздо меньше чем обычно, но даже кровоточащие раны на плече и боку, головокружение, и потянутая лодыжка не позволяли отвлечься от слов, сказанных побеждённым магом бездны… «Как может сын Каэнри’ах быть столь жестоким к своим землякам?» О Архонты, как бы ему хотелось разорваться на мелкие кусочки и сбросить с себя всю ответственность, стереть память, становясь не Кэйей Альберихом – дворянином уничтоженной расы, а простым счастливым человеком… таким, который пьёт по выходным в «Доле ангелов», ужасно танцует под песни полутрезвых бардов, возвращается домой, целует любимых женщин и подхватывает на руки своих детей. Он сотни раз задавался вопросом, чем заслужил всё, что с ним происходило? Насколько огромными были грехи его народа, что он спустя пять веков обязан расплачиваться за них неспокойной душой и тлеющим холодом в сердце? Кэйя каждый день, просыпаясь на неудобном диване в своём кабинете проклинал своего отца, который бросил его на произвол судьбы, взвалив на него ответственность за будущее Каэнри’ах. Он проклинал себя за то, что рассказал Дилюку правду, навсегда отрывая пути к пусть не совсем, но всё-таки родному дому, и любимому до сих пор брату. Кэйя зарычал, а после заскулил, будто щенок, коим он по сути для себя и являлся. Устало сел возле дуба Венессы, сильно и грубо ударил свою голову о шершавую кору многовекового дерева. Чертовски хотелось разреветься, как ребенку, прижать колени к груди и качаться, словно умалишённому, но внутреннее опустошение не позволяло сделать даже этого. Кристальные бабочки сейчас почему-то совершенно его не боялись, размеренно летая совсем рядом. Ветер шелестел, принося неведомый душе покой. Невыносимо хотелось спать, но Кэйя знал, что рискует не проснуться. Ветряные астры, растущие около его ног, источали приятный цветочный аромат, и капитан хотел бы навсегда остаться сидеть под этим источающим могущество деревом. До чуткого слуха донесся заливистый весёлый девичий смех. Только не это. У него нет сейчас сил кривиться в добродушной томной полуулыбке, которую так полюбили множество дам Мондштадта, не было даже сил, чтобы просто подняться. Кэйя отрешенно выдохнул и прикрыл глаза, собираясь с остатками самообладания. Вот сейчас он вновь натянет на лицо маску, закроет ранения накидкой и сделает вид отдыхающего капитана кавалерии, мягко отгоняя незадачливую прохожую, если она вдруг решит с ним заговорить. Звонко гавкнула собака, видимо спутница гуляющей девушки, раздался голос. - Ну, Ветерок, что ты разыгрался, не убегай слишком далеко, - Альберих затаил дыхание, вот бы псу не взбрело в голову подбежать к нему. Голова кружилась всё больше и больше. Слишком много крови потерял. Отвратительно. Он видел, что собака подбежала к Архонту, и обнюхав основание статуи подняла заднюю ногу, чтобы справить нужду. Словно молния к ней подбежала хозяйка животного, возмущённо оттаскивая пса от монумента. - Ветерок, Барбатос тебя подери, ты маленький богохульник, найди другое место, чтобы пометить свою территорию, - питомец весело залаял и дал дёру. – О Архонты, дайте мне сил… Кэйя к собственному удивлению, отметил разливающееся тепло в груди из-за представшей картины. Неистово захотелось искренне рассмеяться. Если это последнее, что он видит в своей жизни, прежде чем сгинуть под дубом в окружении кристальных бабочек, то его существование, наверное, было жутко несмешным анекдотом. Из пересохшего горла раздался хриплый уставший смех, после чего мужчина болезненно застонал и шикнул. Девушка резко выпрямилась и посмотрела в его сторону, напряженно щурясь. Альберих обреченно прикрыл глаза, проклиная собственную несдержанность. Между тем, зашелестела уже совсем рядом трава. Девушка, видимо, всё-таки решила подойти. Она тихо коснулась кончиками пальцев его раненного плеча и заговорила: - Извините, с Вами всё в порядке? - В полном, - Кэйя сглотнул, сдерживая шипение от болезненного прикосновения и открыл глаза, встречаясь с немного испуганным взглядом зелёных глаз. Девушка встала и, почувствовав что-то на пальцах, обратила на них внимание. Чёрт. Хуже некуда. - Вы ранены? – испуг перед незнакомцем сменился на обеспокоенность его состоянием. Собеседница тут же взволнованно и нервно заозиралась, совершенно не зная, что делать дальше. – Как… Как мне вам помочь? Капитан кавалерии выдохнул и утомлённо улыбнулся. - Не думаю, что Вам это под силу, возвращайтесь домой, уже поздно. Она внезапно рассердилась, буркнула что-то про то, что не простит себе, если оставит его тут умирать и, присев с другой стороны, закинула его руку себе на плечо, поднимаясь. Сознание медленно утекало, но Кэйя старался сохранить его, чтобы полностью не обвиснуть в руках неожиданной помощницы. Удивительно храбро и безрассудно спасать совершенно незнакомого мужика, сидящего под деревом и истекающего кровью. Девушка сунула два пальца в рот и звонко свистнула. Сначала прибежал пёс, а после, буквально через минуту до ушей донесся галоп. - Значит Вы ещё и наездница, - проговорил мужчина, шагая вместе с тащившей его девчонкой. – Я, кстати, капитан кавалерии. - Это я уже поняла, грех не узнать второго завидного жениха родного города, - он скосил на собеседницу взгляд, замечая покрасневшие скулы, и слабо усмехнулся. Видимо, совершенно нервничала, раз полностью не следила за тем, что говорит. – Вы только сознание не теряйте, а то будет неловко, если падение с лошади Вас добьёт. - Это будет сложно, обычно я спасаю дам в беде, а не наоборот. - Не шутите, это тратит силы и перестаньте делать вид, что всё в порядке… Кэйя даже растерялся от такого напора. Перестать делать вид, что всё в порядке? А что ему вообще тогда делать? Так хоть, при плохом исходе, умрёт крутым парнем… Интересно, как бы Дилюк повёл себя в такой ситуации? «Дилюк бы в такую ситуацию не попал, олух». Он чертовски устал. Может быть, если он умрёт сейчас будет даже лучше? Не придётся делать гнетущий его всю жизнь выбор между долгом перед родиной и чувствами к городу, в котором он вырос. Почему никто не может просто оставить его в покое? Белая кобыла стояла перед хозяйкой, пока она помогала ему сесть в седло. Сама девушка ловко заскочила спереди, сказав ему опереться на неё и держаться покрепче, схватила поводья и пришпорила лошадь, во весь опор несясь в сторону города. Кэйя чувствовал, что ещё пара минут, и он завалится на спутницу, и, дай Архонт, она не сломается под его весом. Сознание всё-таки ускользнуло, и он упал на её плечо, прямо перед воротами в город. Ощутил, что девушка, хоть и согнулась как осина, но мужественно выдержала.
***
Дилюк Рагнвиндр устало выдохнул и потёр рукой шею. Холодный свежий ветер не был промозглым, а расслаблял, даря спокойствие разгоряченному работой телу. Хозяин «Доли ангелов» впервые за долгое время прогуливался по опустевшим улочкам ночного Мондштадта, не думая ни о работе, ни о деловых встречах, которые ему предстояло совершить. Чувствовал ли он себя одиноко? Быть может, иногда. Всё-таки, каким бы суровым и холодным он не казался на первый взгляд, мужчина оставался простым человеком с простыми желаниями и потребностями. Да и редко он оставался в одиночестве. Винокурня и бизнес занимали часто все его мысли и расписание, что толком и не позволяло задумываться о собственных проблемах. Впрочем, окружающая его суматоха, состоящая из договоров, бухгалтерии и людей совершенно не мешала, будучи неотъемлемой частью его жизни. Он остановился около фонтана и замер, глядя в звёздное небо. Благодатная погода… - Господин Дилюк, господин Дилюк! – мужчина удивлённо посмотрел на остановившуюся перед ним всадницу, смутно припоминая, что пару раз видел её в своей таверне. Он закрылся сегодня гораздо позже, чем обычно, надеясь отдохнуть, но провидение, видимо, распорядилось совсем иначе. – Капитан Кэйя, он ранен… Помогите, прошу… - Ч… что? – Рагнвиндр слегка опешил, обратил внимание на мужчину, едва державшегося за девушку и, к собственному неудовольствию, отметил, что сердце сковал страх и отчаяние. Сколько раз он пытался убедить себя, что ненавидит его? Засланного ребёнка, который обманывал не только его, но и отца – Крепуса, который всегда относился к ним одинаково. Дилюк поджал губы, чтобы сохранить равнодушное хладнокровие на лице, чтобы не выразить ни одной мимической мышцей заселившегося в душе беспокойства. Кинулся к лошади, снимая с плеч худощавой спасительницы её добровольную ношу. Он оценил повреждения. Плечо ранено не смертельно, а вот бок… слишком много крови. Он присел прямо на мощёную дорогу, держа холодное тело ещё живого брата на руках. - Скачи в собор, предупреди и позови сестер, - девушка кивнула, разворачивая лошадь, чтобы выполнить приказ. Мужчина обратил обеспокоенный взор на тихо дышащего капитана. Дилюку было неведомо, почему нерадивый братец так сильно любил влипать в неприятности, и это порой приводило бизнесмена в бешенство. Кэйя, при всей своей хитрости и рассудительности, порой казался ему столь безответственным, что хотелось расшибить об его голову бокал с «Полуденной смертью», в которой тот души не чаял. Рагнвиндр искренне ненавидел, когда Альберих пил. Отчасти, потому что винный магнат Мондштадта выпивку терпеть не мог, но была и ещё одна причина. Дилюк знал, что брат топил в алкоголе бесконечный океан боли, который не в силах был терпеть, что, звонко смеясь и подкидывая сверкающую чеканную монету, Кэйя скрывал непролитые слёзы и вину перед, кажется, всем городом. Знал, что капитан кавалерии, уходя на миссии в одиночестве, под осуждающие вздохи Джинн надеялся в конечном счёте не вернуться. Рагнвиндр знал и боялся, что когда-нибудь так и случится. И за это он ненавидел уже себя. Потому что хотел помочь, но вместе с тем не мог простить, да и не имел понятия как убрать эту зияющую пропасть между ними, которая образовалась скорее по его вине, чем по вине брата, желающего открыть самую сокровенную тайну единственному человеку, в котором он видел спасение. Почему-то именно сейчас Дилюк задумался о том, что ещё есть шанс стать такими, как прежде. Лишь бы только эта незнакомая девчонка успела привести врача…