Я где-то там почти на дне,
В тиши полнейшего безумия.
И только с мыслью о тебе
Сияю ярче полнолуния.
Мологина Наталья
Наверное, было глупо и совершенно нечестно со стороны Одетт избегать Кэйю. Но ничего поделать она с собой не могла. Пыталась пару раз заговорить с ним, но тут же всплывавшая перед глазами картина совершенно не давала покоя, вызывая сначала смущение, потом расстройство, а после и вовсе раздражение. Девушка не срывалась на Альбериха и пыталась не показать расстройства или нечто похожее на обиду, кипятком расплывавшуюся в груди. Однако в кабинет к нему больше не приходила, от разговоров старалась отмахнуться, а на приглашения выпить или прогуляться находила кучу неотложных дел. Вот и сегодня, он выловил её на улице Мондштадта, позвал на чай, и девушка, скрипя сердцем, ему отказала, ссылаясь на недописанное важное исследование, которое на самом деле тонкой кипой бумаг уже год лежало на её столе лишь с кое-как написанным титульным листом. Хотелось ударить себя за такое, воистину, абсурдное подростковое поведение. Остатки разума, которые она крупицами вынесла из Академии, то и дело вопили о том, чтобы Одетт наконец взяла себя в руки и поговорила с Альберихом, воспользовавшись своим же советом: все проблемы можно решить серьёзным разговором. Но в том то и дело, что Одетт была лишь отличным теоретиком. Зато Кэйя был таким себе практиком, и на очередной отказ, тяжело вздохнув и подумав, ответил так: - Одетт, я понимаю, что поступил неправильно, но ты стала дорога мне, и я не хочу потерять тебя из-за такой глупой причины, - чем только усугубил ситуацию. Девушке было приятно слышать, что она стала дорога предмету своей симпатии, но строптивое женское сердце очень задел тот факт, что мужчина считает эту причину ерундовой. Дилюк на раскрывшуюся перед ним драму, достойную сюжета второсортного бульварного романа, смотрел раздраженно и устало, то и дело давая брату советы о том, как ему следует себя повести. Капитан от рекомендаций отмахивался, уверенно говоря, что решит проблему сам, заставляя бизнесмена только осуждающе качать головой. Одетт, вернувшись домой, действительно села за работу, но по прошествии пяти минут поняла, что вдохновения на предстоящую писанину у неё совершенно точно нет, поэтому не нашла ничего лучше, как пешком пойти на утёс Звездолова собирать сесилии. Цветы-то она собрала, только вот совершенно потеряла счёт времени, собравшись возвращаться лишь тогда, когда солнце почти зашло за горизонт. Девушка никогда не боялась темноты, она вообще, ничего не боялась, кроме, видимо, серьёзных разговоров и собственной влюблённости, но отчего-то именно сегодня чувствовала от тёмного времени суток какую-то неведомую угрозу. Медленно и осторожно, стараясь слиться с окружающей обстановкой, Одетт шла домой. Гружёная корзиной с цветами и вооруженная секатором, она напоминала вьючного яка, старалась выглядеть смело, кое-как храбрилась и пыталась себя приободрить, что удавалось из рук вон плохо. Сова ухала где-то между редкими деревьями, то и дело перелетая с ветки на ветку, чем невообразимо нервировала и без того напряженную учёную. Раздался страшный скрипучий голос. Тут же сработал фундаментальный закон подлости. Одетт заметили хиличурлы. Странные существа с факелами начали окружать её, и девушка замерла, словно испуганная лань, совершенно не зная, ни как справится с нависшей угрозой, ни как правильно себя вести с таким количеством врагов. Одетт проклинала себя за глупость. Сейчас бы сидела дома, возможно с Кэйей, смеялась с милых сердцу шуток, но нет, нужно было продолжать играть из себя обиженную дуру, избегать мужчину, подвергая себя опасности из-за неразумных амбиций. Одетт осторожно поставила корзину, крепко сжимая в руке инструмент садовода, сделала шаг назад. Хиличурлы ступили за ней. Девушка неуклюже оступилась, кубарем скатилась с пологого склона, глубоко порезав и подвернув правую ногу. Слёзы брызнули из глаз. Учёная прикусила губу, чтобы не зареветь от боли и страха. Существа вскрикнули бросились за ней, замахиваясь горящим пламенем факелом. Девушка испуганно отползала назад, закрыла лицо рукой, пока не услышала над головой заветное спасительное «Замерзни!». Хиличурл отлетел, Кэйя кинулся вперед, бесстрашно замахиваясь мечом. Девушка замерла. Альберих, стоящий перед монстрами, через плечо посмотрел на неё, обеспокоенно, хмуро и до ужаса серьёзно. Он вскинул руки, напрягся и выпустил элементальный навык, вызывая у Одетт мурашки, бегущие по коже. Льдинки закружились вокруг мужчины, он легко фехтовал, в одиночку справляясь сразу с несколькими врагами. Побеждённые хиличурлы рассыпались морозным пеплом, оставляя после себя лишь клочки жжёной травы и разбитые странные маски. Спустя несколько минут они остались наедине друг с другом. Альберих, тяжело дыша, спрятал меч в ножны и устало обернулся к ней. Одетт вскочила, наступила на пострадавшую ногу и с трудом удержалась в вертикальном положении. - Ты как? – девушка криво улыбнулась, вытерла щёки от остановившихся слёз и посмотрела на подошедшего капитана. - В порядке, - Альберих взбешенно фыркнул. - Ну, конечно, я вижу, - он положил ладонь на лоб, крепко сжимая виски. Потом поднял на неё злой взгляд, схватил Одетт за руку и запально прошипел. – Что ты вообще здесь забыла? Ты вообще понимаешь, что могло случиться, если бы я не успел? Почему ты не можешь подумать головой? Это стало последней каплей. Девушка, не удержавшись на больной ноге, осела на землю и тихо заплакала, закрывая лицо руками. Страшно было подумать, что теперь он о ней думает. Нога немного кровоточила и горела давящей болью, Кэйя явно был зол на неё. Показывать мужчине заплаканное лицо она боялась, не желая окончательно разочаровать его в том, что она такая легкомысленная дура. - Ты… плачешь? – Альберих присел перед ней, и Одетт явно услышала, что от былой ярости не осталось и следа. Напротив, голос капитана был наполнен сожалением и растерянностью. – Я идиот… Детти, ты сильно испугалась? Он редко называл её так. Девушка совершенно не понимала откуда Кэйя взял это дурацкое сокращение, за которое она пару раз его ругала, но отчего-то сейчас это мягкое «Детти» прозвучало настолько заботливо и нежно, что сердце окончательно сжалось от вины перед ним за глупое игнорирование и обиду. Учёная разревелась пуще прежнего, уже совершенно не в силах сдержаться, всхлипывала, размазывая кристальные слёзы по щекам. Холодные ладони тут же легли на вздрагивающие плечи, он отцепил её руки от лица, и крепко прижал к груди пытаясь утешить. Альберих мягко поглаживал её по спине, что-то приговаривая, ждал, пока она окончательно успокоится. - Прости меня… - тихий шёпот Одетт сдавил лёгкие Кэйи, он выдохнул, прижимаясь губами к макушке девушки. – И за игнорирование, и за то, что пришлось спасать… - Всё теперь хорошо, извини что накричал, - Альберих заглянул в зелёные заплаканные глаза и ласково улыбнулся. – Я очень за тебя испугался. Идти можешь? Она неуверенно кивнула. Капитан помог ей подняться, Одетт сделала шаг, вновь начала падать, мужчина крепко обхватил её руками за талию, а после поднял на руки. Видимо, настал его черёд спасать девушку. Ученая спрятала покрасневшее лицо в меховой накидке мужчины и притихла. Кэйя аккуратно нёс её на руках, бережно прижимая к себе, словно настоящее сокровище. Выглянувшая полная луна освещала путь. Альберих корил себя за то, что сорвался, обидев девушку. И за то, что совершенно не представлял, как объяснить ей тот театр, который показал ей в своём кабинете. Просто объясниться? Признаться? Она не поймёт… Они не так давно знакомы, чтобы броситься друг другу в объятия, а в любовь с первого взгляда или слова он не верил. А может это и не влюблённость вовсе, а благодарность? Одетт поддержала его, помогла, когда это было необходимо, а он, как бездомный щенок, привязался, начал ластиться и искать такого чуткого внимания с её стороны… Да и какой из него возлюбленный? Капитан сломан и разбит, он не сможет построить тот трепетный и уютный любовный очаг, а портить своим негативом такую солнечную яркую девушку он не хотел, боялся. Тяжело печально выдохнув, он спросил: - Зачем ты вообще туда пошла? – Одетт неловко отвела взгляд и посмотрела на ночное небо, громко шмыгнув носом. - Сесилии собирала… - Альберих залюбовался игрой лунного света на бледноватом лице, невольно вспомнилось, что совсем недавно, в перепалке с Дилюком, сравнил её с этими цветами. Любил их до ужаса. Хрупкие на первый взгляд бутоны, источающие горьковатый нежный запах, были на самом деле крепки, вырастая лишь под сильными холодными ветрами. - Что сесилии значат на языке цветов? - Считается, что сесилия олицетворяет собой сердце вернувшегося на путь истинный, благодаря силе любви, - Кэйя остановился. Одетт удивилась, одаривая его зеленью глаз. Вот тебе и метафора. Не слишком ли похоже случайное сравнение на то что происходило с ним? - Ты в порядке? Я могу пойти сама, правда… - Ты мне напомнила эти цветы… Ещё до того, как я узнал их значение, - губы непроизвольно расплылись в какой-то горькой уставшей усмешке. Девушка наклонила голову, улыбнулась и приподняла брови, будто бы ожидая продолжения. Но Альберих упорно молчал. Тишина обоих заставила задуматься. Он донёс её до дома, помог войти, промыть и обработать рану, а после она сидела в кресле, освещённая приглушенным светом стоящего рядом сумерского торшера, пока он, примостившись перед ней на полу, осторожно перебинтовывал тонкую голень. Всё ещё погруженные в свои мысли, они не нарушали тишины, которая становилась то неловкой, когда оба встречались взглядами, то умиротворяющей, стоило им подумать друг о друге. - Нам нужно поговорить… - сбивчиво проговорила девушка, неловко глядя на сидящего перед ней мужчину сверху-вниз. – Мне нужно разобраться с тем что между нами твориться, иначе я такими темпами сойду с ума. - Я, кажется уже давно с него сошёл, - прозвучал уставший угрюмый ответ, а после Кэйя тихо хохотнул. – Кажется, ночные разговоры по душам становятся нашей привычкой. Он отпустил пострадавшую ногу и сел напротив. Девушка, к собственному удивлению, тут же почувствовала себя немного неуютно и холодно, стоило капитану перестать её касаться. Это было особенно странно, если учесть, что руки у него почти всегда были ледяными. Молчание перестало быть спокойным. Напряжение, вызванное необходимостью серьёзного разговора, нервировало до ужаса, но делать было нечего. - Я знаю, что мне следовало бы не обращать внимание на тот… казус, что произошел, когда я зашла в твой кабинет, но, Кэйя, - мужчина напрягся, совершенно не представляя, что прозвучит дальше и как на это ответить. – Меня это задело, понимаю, что я, наверное, чужой для тебя человек, но… - Ты не чужая для меня, - он откинулся на спинку дивана совсем как в тот раз, когда он чувствовал себя так же растерянно и смятенно, как и сейчас. – А та девушка для меня никто, я хотел, чтобы ты увидела меня с кем-то. - Зачем? - Тебе покажется это глупостью… - Альбериху было стыдно. Одетт нахмурилась. Полутьма делала атмосферу ещё более гнусной и пугающей. Он никогда раньше не признавался девушкам в своих чувствах, да и не влюблялся до этого ни в кого, на самом деле панически боясь отношений. Кэйя был ловеласом, предметом воздыхания кучи девчонок и умело этим пользовался, но всё это было другим. Стычками на одну ночь, которые позволяли расслабиться и забыть о проблемах. Здесь всё было куда серьёзнее, болезненнее. Сейчас одно неаккуратно брошенное слово могло разрушить всё, причиняя боль, несомненно, обоим. Это и было его страхом. Влюблённость влечёт за собой ответственность и внимательность. Он боялся, что стоит ему хоть раз попробовать полюбить, как тут же всё пойдет наперекосяк. Он мог бы доверять своему партнёру, не быть ревнивым глупцом, но было осознание, что стоит рассказать кому-то свои тайны, по-настоящему открыть сердце, как его тут же оставят в одиночестве, которого мужчина тоже пугался. Это было сущим адом, замкнутым кругом, который невозможно было разорвать. Любить – страшно, быть одному тоже, но что же тогда делать? Ответ приходил сам собой, он без конца убеждал себя, что это единственный беспроигрышный выход. Закрой сердце на замок, натяни маску, будь обходительным. И вот результат: он был одинок, но при этом окружил себя людьми, которых не подпускал слишком близко. Только ему никто не объяснил, что при всей этой чёткой, выверенной игре, он накопит внутри такую ужасающую гору эмоций, что Драконий хребет покажется лишь маленькой снежной кучкой. Одетт эту гору постепенно разбирала, сталкиваясь то с неоправданной агрессией, то со слезами, а то и вовсе с холодным равнодушием. Смело лезла на самые опасные склоны его души, ища его, настоящего Кэйю Альбериха, который, словно как и тогда давно, стоял растерянный, брошенный собственным отцом на растерзание долга. И стоило ей его отыскать, протянуть руку помощи, подарить тепло, как он тут же испуганно сбежал в привычный ему мир интриг и лжи, лишь бы не поверить кому-то опять, лишь бы вновь не разбить сердце на кусочки. Потому что так было проще. Эгоистично до ужаса, но проще. Но стоило девушке смириться с поражением, начать отворачиваться от него, как мужчина погнался за ней, понимая, что без Одетт будет совсем туго. Кэйя понимал, что был наказанием. Понимал, что посадил учёную на эмоциональные качели, надеясь, что она поможет ему измениться, надеясь, что хоть кто-то спасёт его. Ему слишком страшно. Да и Одетт… слишком светлая, слишком добрая и внимательная. Вдруг он разобьет её, испугает. Она заслуживала лучшего, заботливого Дилюка, который бы точно относился к ней, как к хрустальной. Или какого-нибудь умного и смелого учёного, способного поддержать сложные беседы о ботанике и исследованиях. Мужчина понимал это, но всё равно хватался за девушку, желая, чтобы этот тёплый лучик светил ему хотя бы ещё чуть-чуть, немного. Пора было дать ответ. - Потому что мне страшно окончательно в тебя влюбиться, поэтому я подумал, что уж лучше ты будешь от меня бегать, чем когда-нибудь разобьешь мне сердце… Выдал, а после замер, как статуя, напряженно глядя на её лицо. Она молчала. Сначала её брови шокировано выгнулись, глаза расширились, потом пришло смущение, осознание, а после разразилась буря. С их знакомства прошла пара месяцев, но такой разъярённой он не видел её никогда. Красные пятна на щеках и вздувшаяся на лбу вена. Её глаза блеснули зеленью похлеще остро заточенных клинков Вагнера. - А о моём сердце ты подумал? Ничего что я тоже в тебя… – Одетт зашипела, словно кошка. Кэйя, совершенно не ожидая такого напора, сглотнул и вжался в диван, стараясь стать его частью. – Какой же ты кретин, Альберих! Ты вообще представляешь, сколько нервных клеток я погубила за эти дни? Да ты кусок… Одетт вскочила, совершенно забыв про травмированную ногу. Вскрикнула от боли, начала падать, а мужчина, отмерев, кинулся, чтобы её подхватить. Девушка, падая хлестнула его рукой, неприятно зацепив ладонью по голове. Капитан терпеливо промолчал, возвращая учёную в вертикальное положение. - Детти, ты в порядке? - Я хочу тебя ударить… - он неловко и нервно улыбнулся, с опаской глядя на стоящую в его объятьях девушку. Она с угрожающим «Ух!» вскинула ладонь, Альберих шарахнулся в сторону, но после понял, что Одетт лишь замахнулась, не желая действительно причинить ему боль. – Так бы и зарядила! - Ты злишься? - А ты как думаешь? – от неё сейчас действительно веяло холодом. - Я думаю, что я тебе нравлюсь, - ехидно проговорил капитан, наблюдая как торшер позволяет точно рассмотреть яркий румянец на скулах. - Видимо думать это не твоё, - пробурчала Одетт, но из его рук почему-то не вырывалась. Немного опустила голову, глядя на него исподлобья, явно ожидая ответа. - Моё – это действовать, - гордо проговорил капитан, и, прижав учёную к себе ещё ближе, поцеловал. Глаз он не сомкнул, слишком сильно хотел видеть этот спектр горящих эмоций. Зрачки девушки расширились, почти полностью заполняя радужку, а после, недовольно выдохнув прямо в его губы, она ответила. Её ладонь легла на его щеку, и Кэйя осознал, что ещё никогда в жизни не чувствовал такой радости, как сейчас.