Из жизни замуррррчательных людей

Ротгер в раздумьях бродил по берегу моря. Раздумья, как все последние дни, были о дриксенском адмирале, сейчас уже наверняка заснувшем в своей комнате после неизменной вечерней молитвы. Олаф, Олаф. Его светлый взгляд, напоминающий воды суровых северных морей, белые с проблесками серебра уши, которые лишь недавно стараниями Ротгера перестали скорбно замирать опущенными, и иногда вздрагивали и настораживались, вслушиваясь в нескончаемую болтовню Вальдеса. Улыбка, проступающая порой на тонких губах, длинная отметина шрама на щеке - вдоль нее нестерпимо хочется провести пальцами, и не останавливать руку, скользить всё дальше и дальше, и замереть лишь на груди, чувствуя биение сердца. А этот своенравный хвост, который адмирал цур зее неизменно оборачивает вокруг талии, когда засыпает... Собственный хвост Вальдеса задрожал от нахлынувших чувств. Что же делать со всем этим? Человеческая половина требовала вернуться в дом, сидеть рядом с Олафом, оберегая его сон, чтобы потом, когда он проснется, наконец сказать, что на самом деле еще большой вопрос, кто из них двоих на самом деле пленник. Но кошачья суть, унаследованная, не иначе, от одного из питомцев самого Леворукого, неустанно твердила - так нельзя. Не по правилам. Благосклонность гордого северного кота надо заслужить. И не вертеть хвостом, а делать дело. Найти и принести для Олафа... что-то. Самый лучший подарок, который сразу покажет Олафу все чувства, что сейчас не дают Ротгеру покоя. Как ушасто-хвостатые предки приносят избранникам самую проворную мышь или самую большую и жирную крысу! Настоящий дар любви... Но какая "мышь" могла бы покорить сердце Олафа? Зажечь огонь в его глазах? Ротгер устремил взгляд на море. Оно всегда помогало его семье, дарило то, в чём они особенно нуждались, и то, о чём даже мечтать не могли. Если и был на свете дар, способный тронуть Ледяного Олафа - искать его надо было там, в волнах. И Ротгер найдет, если надо, опустится на самое дно, позволит волнам увлечь себя в немыслимую даль, лишь бы увидеть... И он в самом деле увидел. Волны всё так же набегали на берег, качая на себе что-то темное. Деревянный обломок? Неужели чья-то лодка разбилась о скалы или... Сквозь запах водорослей и соли вдруг пробился другой, еще не до конца заглушенный морем. Запах безнадежно просоленной шерсти и еще теплящейся жизни. Чье-то сердце еще упрямо билось, гнало кровь по жилам из последних сил, отбивало свой ритм наперекор вечной песне волн. Ротгер подошел ближе. Тело, качающееся вместе с обломком, казалось его частью - так крепко вцепились в несчастную доску и пальцы, и острые юные когти. Ротгер видел это. А еще он видел светлые волосы, словно одеревеневшие от соли белошерстные ушки - совсем котенок, пронеслось в голове у Ротгера - и морской мундир. Без сомнения, дриксенский. - Йозев! Йозев... - голос Олафа взволнованно дрожал, срываясь одновременно в самое нежное мурчание, которое Ротгер когда-либо слышал. Еще недавно такой флегматичный хвост подрагивал, шерстинки только что волнами не ходили. Ротгеру это было знакомо, он видел такое не раз - точно так же подрагивал хвост тетушки Юлианны, когда та уговаривала Ротгера закутаться потеплее и допить горячее молоко, чтобы болезнь скорее прошла. Любила тетушка Юлианна своего непутевого котенка. У Олафа, похоже, тоже котенок непутевый. Или, по крайней мере, отчаянный. Суметь уцелеть на разбитом в щепки корабле, несколько дней бороться с волнами, не обращая внимания на раны и переломы... Ради того, чтобы чуть, самую малость приподнять ресницы в ответ на ласковое мурчание, дрогнуть пересохшими, просоленными губами: - Мой адмирал... Два коротких слова отняли у дриксенского котенка немногие силы - ресницы снова опустились. Олаф взволнованно всмотрелся в лицо, сейчас белее морской пены, мягко-мягко коснулся светлых прядей за ушком - Ротгер чуть не взвыл от этой нежности - и наконец повернулся к нему. - Господин Вальдес, я... Спасибо! Его глаза блестели, в них как будто запечатлелось недавно увиденное - Вальдес с юным светловолосым дриксом на руках. И от этого взгляда у Ротгера перехватило дыхание. - Не нужно благодарности, Олаф. Это... Он хотел сказать, что это была случайность, что он просто не мог оставить мальчишку, пусть даже дрикса, без помощи, и знать не знал, что мальчишка - лейтенант с корабля Олафа, уцелевший каким-то немыслимым чудом. Но слова замерли на губах. Он смотрел на легкую дрожь ушей, на застывший восторженно хвост - и ему хотелось завопить от восторга так, чтобы оглохли все кошки Леворукого. Потому что Олаф понял. - Я говорил вам, Олаф. Вся наша семья всегда брала то, что посылало ей море. И у моря я решил просить совета о том, что же подарить вам. Самую огромную рыбу или редкую жемчужину, или даже сокровища Леворукого со дна морского, но... Море оказалось мудрее. И я решил, что этот подарок порадует вас намного больше. - Вы не ошиблись, господин Вальдес. Это лучший подарок, какой только можно вообразить, - Олаф шагнул ближе, давая рассмотреть себя, давая увидеть, услышать свой восторг и понимание. И то, и другое накатило на Вальдеса самой высокой штормовой волной, и снова еле удалось сдержать бушующий в груди крик восторга. Море и в самом деле оказалось мудрее. Оно помогло подарить Ледяному Олафу самый драгоценный подарок и теперь Вальдес читал в светлых глазах главное - подарок понят. И не отвергнут. Хвосты соприкоснулись лишь кончиками, но острым, пьянящим восторгом прошибло аж до затылка, до кончиков ушей. А море невдалеке шумело по-особому - спокойно и умиротворенно. По крайней мере, двоим на этом берегу оно уже сделало самый дорогой для них подарок.