these walls.

Это похоже на то, как трескается стекло. В одно мгновение, в один блядский миг. Милли сидит на ступеньках в свой трейлер в одном одеяле: воздух прохладный впервые за несколько дней. Она кутает плечи, руки, а взгляд направляет в одну пустую точку. И не пойми, что высматривает — просто смотрит. Потому что чувство, которое непрерывно и настойчиво дзинькает внутри ее собственной грудной клетки, ну, оно похоже именно на треснувшие стекло. Белое-белое. Потерпевшее крушение не от ее собственной руки. Как бы не так. Ну и ей дают пять дней перерыва. Это, ну и еще два дня на анализ своего ментального здоровья, как выразилась зануда Марта Браун, ведь никто (вообще) не желает видеть ее на площадке такой взвинченной, нервной, слишком эмоциональной. Нужно хранить границы. Свои личные. И другие тоже — будь спокойным, профессиональным, тут вся команда, она как один организм. Соответствуй. Райан постарался, теперь она проводит дни вот так: кофе, книжки, будущие сцены, потом посиделки на ступеньках трейлера до десяти вечера. Эмили, конечно, (слава богу, это сто процентов любовь с ней, такая классная подружка) сама берет и разбавляет Милли эту вот «взволнованную» скуку — она приходит каждый раз, когда выпадает возможность. И они громко говорят. Смеются. Делятся новостями, сплетнями, тупыми тик-токами, Инстаграм подписками. Все нормально, все в порядке. Потому что иногда сама жизнь так выставляет свои события — тебе нужно взять и притормозить, само-рефлексией наконец-то заняться. У Милли свой способ, она просто ото всех отдаляется. Моментально. Внутри себя. Знакомое чувство — ты сидишь в компании, но тебе одиноко. Так бывает. Это нормально. Еще раз говорю, это — нормально. Что касается всех остальных. Пэдди заскакивает только раз. Он приносит до жути нелепый шоколадный торт — просто так, потому что ему захотелось. Невероятный мужчина. А еще он до сих пор считает, что вывести женщину из ее меланхолии может только двойная доза сахара. У него самого приветливое лицо и несколько новых планов на свою именитую музыку: три концерта сейчас, остальные после съемок. Он аж светится. Милли вдумчиво кивает, наполняя себе рот шоколадной глазурью. Она от него в восторге. В такие моменты ей легко. Фабиан-дурак уезжает на другую локацию, потому нет ни его яркого парфюма, ни его этих дебильных французских сказочек, которые он придумывает по сто раз ко дню. Как и его моментальных объятий, в которых он тебе запросто может сломать ребра. Остается только тусоваться с «гвардейцами»-актерами — на перекуре у них всегда двадцать разных видов сигарет. Целая гребаная коллекция. А еще они называют Милли «Принцессой». Просто так, по приколу. Им нравится, как она морщит носик и сводит свои брови в ответ. Они за нее убьют любого. Не в реальности, ясно что, только в шоу. Так тоже сойдет. Милли тырит у них две пачки испанских сигарет со вкусом вишни. Она старательно не обращает внимает на ноющую пустоту в грудине — с тех пор, как они с Мэттом Смитом сыграли сцену в борделе. Она прячет ее настолько глубоко, насколько может. Даже ночами: Милли листает телефонную ленту до тех пор, пока сон не вырубает ее в одно это вот мгновение, ну и попросту не остается времени на то, чтобы о чем-то думать. Она проваливается в кошмары. Так бывает, вы же знаете. Кто угодно через такое проходил. Но на пятый день что-то меняется. Начиная с того, что Алкок просыпается в шесть утра, вместо полудня. Сама, без будильника. Как будто в предчувствии чего-то. Или кого-то. Похер, главное подальше от кошмаров в реальность. Тут никто ее не съест так, как это делает большой Дракон в ее снах, просто-таки защелкивая крупную пасть на ней, словно капкан. Невероятно, ага. Она садится на кровати, руками волосы приглаживает. Распутывает их пальцами, потому что за ночь они до жути поприлипали к шее, к лицу, к друг другу. Потом поднимается и идет чистить зубы. Механика. Упирается в раковину, глаза все еще еле-еле открывает. И на секунду поглядывает в небольшое окошко. Она видит Мэтта. Мэтта, который вообще никогда не ходит этой дорогой. Он выделяется огромным черным пятном на фоне белых трейлеров. У него будто в голове просто нет такой нарисованной карты — типа… вот тебе здание администрации, синим цветом нарисованное, вот сами локации, они белые, понятные, целая, блять, Испания, (красная, ясно что) но не эта вот восточная дорожка, где временно живет Милли. Такое на карте крестом перечеркнуто. Типа — не лезь, ибо убьет. Милли сплевывает в раковину, а потом опять зрительно возвращается за свое маленькое наблюдение. Мэтт в спортивной кофте и спортивных штанах. На его ногах кроссовки. В руках айфон с проводными наушниками. Ничего нового, чуваку за сорок. Она прыскает себе под нос. Интересно, а что он слушает? И какого хера он тут забыл, ведь для пробежек просто-напросто существуют свои специальные дорожки. Всего за десять минут к побережью; Сто процентов он слушает какого-то своего британского кента. Ноэля Gallagher'a? Возможно. The Beatles? The Beatles ему не кенты. Горячая вода течет Милли на руки, ну и она их резко тянет на себя. Облизывает большой палец, ведь кожа жжется, жжется. Кожа красная, почти что кровавая. Будет тебе уроком, не засматривайся. Понятно? Ага. Понятно-понятно. Девушка вытирает ладони о небольшое кухонное полотенце, а потом слишком просто и так тупо подходит к своей этой двери и ее открывает. Щелкает замок. В нос ударяет горячий-горячий воздух. Солнце заливает лицо и тело, все еще сонное, все еще желающее вернуться назад в кровать. Мэтт ее не слышит — пф-ф, у него музыка орет на всю улицу. Он обычно склоняется к своему кроссовку, завязывает себе шнурки. Как у него все просто. Милли вдруг замечает открытую полоску кожи на его спине, прям рядом с резинкой его спортивных штанов. Тут то до нее и доходит — а в чем же она одета? Ну можно когда-то думать головой? Видно — нет. Думать головой не получается. Потрясающе. Она стоит на ступеньках босая, в одних прозрачных трусиках. На плечах какой-то нелепый детский топ с рисунком Юпитера. Топ едва прикрывает ей грудь. Их низ виднеется отчетливо, слишком откровенно. Авангардно для этого места. Мэтт Смит поднимается, выпрямляется, а потом невольно поворачивается к ней. Ток. Вот так картинка. Неожиданная. Совсем неподходящая для шести утра. Кто сказал бы ему за час, что ему представится возможность увидеть это… ну, он бы вам не поверил. Даже если бы вы ему рассказали об этом еще пять минут назад. В такое реально не верится. Его челюсти тут же сжимаются, Милли видит напряженные скулы. Глаза его смотрят четко в ее лицо, а потом невольно пробираются взглядом к ее животу, к ее ногам. Его как будто заклинивает. Он замирает на месте. Он (по дурацки) красивым выглядит сейчас. Вот черт. Милли становится моментально грустно. Она всегда хотела, чтобы ее саму «хотели» за душу в первую очередь, но обстоятельства берут и клеят все в обратную сторону. Они будто сами желают, чтобы Милли с Мэттом вот взяли и зациклились на теле. Но так не будет. Правда же? Мэтт громко прокашливается, но наушники не вынимает. Так и стоит себе в пяти метрах, в своем спортивном черном костюме. По его шее расползается румянец. Ого. Милли переступает с ноги на ногу. Между бедрами ужасно сильно ноет. Она вспоминает их последнюю сцену, ну и «бордель» этот крошится стеклом ей в мозг. Горячо. Вязко. Мокро. Так мокро было, просто с ума бы не сойти. И так правильно. А еще и желанно, ведь так? Ее взгляд неосознанно падает на его пах — просто так, потому что логические цепочки ее мыслей привели ее к этому моменту. Она смотрит почти ласково, будто наперед зная, что Мэтт сам разозлиться на нее. Он не злится, но он все прекрасно понимает. Опускает большие руки в карманы толстовки, натягивая ее чуть ниже. Милли резко разворачивается на месте. Трусики на солнце определенно просвечиваются на все сто, бля, процентов. Она знает, что он смотрит. Он не может не смотреть. Телом бегут мурашки. Мурашки бьют ее в коленки, в руки, а пальцы дрожат, так нелепо дрожат. Милли закрывает за собой дверь, а сама любопытно и испуганно заглядывает в маленькое окно чуть выше раковины. Мэтт стоит на месте, но он вынимает наушник. Смотрит на него, потом себе под ноги. Его кофта подпрыгивает и Милли отчетливо видит то, что у него стоит. Ткань туго обхватывает его член, потому она буквально видит все очертания. Пиздец. Ну… ладно. Пока это так… случайно, переодически и невольно получается — она в безопасности. Ведь проще взять и сконцентрироваться на том, что ты его хочешь трахнуть, чем разбираться в том, что ты к нему чувствуешь. Гребаный Мэтт. Он станет ее погибелью. И вот так весь день идет нахер. Еще и с шести часов утра. Мда. Милли пытается заснуть, но под веками тут же разливаются горячие обнаженные образы. Она пытается почитать книгу — но как на зло, в ней просто тьма сцен этого сексуального характера. Потому ее спасает только кофе, пустой взгляд в одну точку, а потом и такой маленький, но такой эффективный испанский косяк. Припрятанный Фабианом в ее тумбочке с тарелками. Любимый Фабиан, никогда ее не подведет. Наперед как будто знает про все ее истерики, будто ведет дневник в кожаной оправе «Очередная хуйня, которая случается с Милли». Дай бог ему побольше здоровья и длинноногих красавиц для пустого траха. Милли выкуривает пол косяка, выдыхая дым в потолок самым безобразным образом. В восемь утра к ней стучится Эмили — довольная, радостная, в очередном новом платье суки Алисенты. Вот так приколы — две лучшие подружки играют самых заклятых врагов. Понимаем. — Невероятно, — она заливается громким смехом, ну и сама поджигает косяк, делает себе затяжку. — Я знала, что Фаб о нас позаботится. — У тебя съемки через час, — Милли с интересом поглядывает на Кэри, а сама скрещивает ноги на диване. — Дурочка, они все узнают. — Ой, — Эмили хихикает, выпуская дым носом. — Мы отыгрываем сцену в зале для этих вот переговоров. Пэдди будет ржать все время, сто процентов, так что все эти подозрения падут на него. Ясно же. Тоже мне… собрание «королевских» дедушек. Но Билл… Билл мне нравится, он постоянно засыпает, склоняя голову на плечо Фрэнка. Легенда! Милли кивает головой так сильно, что еще чуть-чуть, ну и она у нее отпадет. — Понимаю. Спать на площадке это классика. Они всегда меня будят и орут мотор, потому я- — Говоришь «Дракарис», ага, — Кэри тушит бычок в пепельницу, а потом смотрит на свою подружку. — Ты, кстати, почему вообще на ногах? Я думала, что ты проспишь до обеда. — Я тоже так думала. — Приснилось что-то? — Очередной кошма-а-ар, — тянет блондинка; ноги затекаю, по ним ползут мурашки. — Если уж говорить о кошмарах… я встретилась с Мэттом сегодня. М-м, Мэтт. Ну рассказывай давай. — Рассказывай, — рыжеволосая наклоняется ближе, будто наперед зная, что услышит эту вот тайну. — О чем вы говорили? Сцену свою в борделе обсуждали? А-ну-ка. — Ха, — Алкок морщит носок. Ей кажется, что все слова, которые сейчас вылетают из ее рта, ну, они какие-то сказочные, ненастоящие. — Еще бы. Говорили, ага. До разговора не дошло. Он стоял напротив моего трейлера, явно собираясь на пробежку. — Разве нам не показывали те классные дорожки возле побережья? Будто мы не актеры, а какие-то олимпийские атлеты, бля, такая херня, — Кэри заливается смехом, ну и Алкок ее поддерживает. Они смеются так сильно, что начинает болеть живот. — Серьезно? Он был тут, чтобы начать утреннюю пробежку? — Знаю, что это не логично. Где же тут бегать? Вокруг трейлеров? Так вот, я вышла к нему на улицу. Да вот только- Эмили щурится. Полу-улыбка касается ее красных губ. — Забыла, что была в одних трусиках и топе. Мы даже не разговаривали. Он слушал свою музыку в проводных наушниках- — В проводных наушниках? О Боже! — Ага. Мы поглазели друг на друга, у него встал, ну и я пошла обратно. — Это так странно, — Кэри хмурит брови, а потом подается еще немного вперед, подпирая голову руками. — Я так и знала, что после сцены в борделе вы двое будете вести себя так- — Как? — Будто хотите друг друга наконец-то трахнуть, а потом вынуть с друг друга душу. Поэтично. Милли хмыкает. Они так и сидят в трейлере в каком-то ласковом оцепенении, напевая под нос альбом Хойзера. А потом Эмили чмокает ее в щеку, ну и возвращается к своим этим вот профессиональным делам. Марихуана все еще гоняет кровь, потому Алкок одевается (шорты, белая майка, кепка), ну и решает опять найти себе какие-то приключений. Потому что это похоже на то, как берет и трескается стекло. Она выбирается на улицу ближе к двенадцати, как раз на перекур «гвардейцев». Они все собираются возле первой построенной локации (Стена Красного Замка), кидаясь в друг друга пачками из-под йогуртов и остальными тупыми вещичками, которые окружают их на целом сете. Милли подходит к ним уверенно, почти не смущенно. Садится на лавку. — Принцесса, — обращается к ней первый высокий мужчина, укомплектованный самыми настоящими рыцарскими доспехами. — Сегодня мятную или обычную? — Вишневую, — отзывается Милли, с красными щеками и расширенными зрачками. — Ты украла у нас две пачки с Вишней, — слышится со стороны голос Джима и Чарли, который просто начинает смеяться. — Так что сегодня только мятные или обычные. Милли пожимает плечами, прикусывая губу. Она тянется за одной сигареткой, а потом один из парней ее ей подкуривает. Кровь опять начинает пузыриться. А сознание легко уносится прочь, вообще далеко-далеко, будто бы за облака. Чарли выдыхает белый дым Милли в лицо. — Везет, у тебя выходные, — Фрэнк опускает реплику стального меча рядом с собой. — А нам приходится бегать вокруг до около, и вообще… я хочу есть! — Не надо было бросаться в меня йогуртом, — фыркает паренек помладше, пока достает себе сигарету. — Ты совсем не ценишь то, что они бесплатно тебя кормят! На фоне их дурацких разговоров Милли закрывает глаза. Она опирается спиной в какую-то стенку позади, а ноги широко расставляет, руками обнимая себя за талию. Так легко. Так хорошо. И нет никакого чувства ноющей пустоты в груди. Практически нет ничего. Только она, только съемки, только Испания. Красота. Проходит семь минут, ну и ее возвращает в реальность лязганье меча. Она открывает глаза и смотрит на то, как парни скачут вокруг, делая вид, что у них какой-то блядский королевский турнир. Ничего нового. Алкок поднимается на ноги, а потом берет себе меч Фрэнка. Он не настоящий, ничего такого, обычная реплика, как и ее собственный нож от Эйгона, который потом перейдет к Джону Сноу. Меч легкий, но стальной. Им запросто можно порезаться. — Я тоже участвую, — громко заявляет Алкок, поднимая перед собой игрушку. — Каков приз для победителя? И вдруг она слышит совсем не тот голос, который ей бы хотелось услышать. — Не покалечить себя, наверное. Опусти меч, он в два раза больше за тебя. Милли поворачивается и натыкается на Мэтта. Внутри проносится ураган. От утреннего Мэтта осталось практически ничего — теперь он в брюках и в рубашке на короткий рукав. Стоит себе, оперевшись на край самодельной стенки. Под глазами у него тени, а на губах полу-ухмылка. Он ее волнует, слишком сильно волнует, потому руки сами по себе начинают дрожать. — Отстань от меня, — Алкок фыркает, недовольно хмурясь. — Я сама могу решить, что мне делать. Парни «гвардейцы» присвистывают. Некоторые из них подходят к Мэтту, чтобы с ним поздороваться. Буквально все из них касаются его крепкой руки, пожимая ее. Милли становится завидно. — Чарли, — девушка зовет самого меньшего, который смотрит на нее таким боготворящим взглядом, заглядывает ей буквально в рот; он послушается и сделает для нее все, даже подпалит целую Испанию. — Бери свой меч. Будем драться, я хочу- Мэтт спокойно опускает ладонь на меч Чарли, ну и тот замирает. Так и застывает на месте. — Я, может, не ясно выразился? Ты не будешь играться, это небезопасно. Бля. Милли закатывает глаза. Травка все еще (каким-то образом) придает ей уверенности, а злость переполняет по горло, потому девушка делает пару шагов к Смиту, ну и поднимает сталь. Она тычет острым кончиком металла в грудь мужчине. Тот стоит себе спокойно и непринужденно. Улыбка с его губ исчезает. — Ты не имеешь никакого права мне что-то запрещать, понял? Не понял. Мэтт всматривается в лицо девушки. Сканирует его, цепляется за ее глаза. — Парни, — он даже не поворачивается к ребятам. Так и смотрит на Алкок. — Вам пора, перерыв закончился. «Гвардейцы» молча кивают, а потом разбредаются по разные стороны, оставляя Милли и Мэтта в помещении одних. Фрэнк даже забивает хуй на свой меч. Оставляет его, будто если бы попытался забрать — получил бы по голове. Даже не от Смита, а от самой Милли, потому что она буквально втискивает свои пальчики в рукоятку. — Ты проделаешь во мне дыру, — обычно и бегло отзывается Мэтт, опуская глаза на свою грудину. — Думаешь, это справедливо? Милли прикусывает губу. У нее внутри хаосом застилает внутренности, разум ведет пеленой. — Мне недоело, что ты ведешь себя, как- — Как кто? — Как мой отец. Мэтт начинает смеяться. Его плечи сотрясаются, потому лезвие меча задевает белую кожу сквозь рубашку. — Ты ошибаешься, — говорит он, а своей большой рукой ловко перехватывает сталь, ну и отводит его в сторону. Милли резко выпускает рукоятку из пальцев, потому меч с лязгом падает на землю, им двоим под ноги. На внутренней стороне ладони у Смита виднеется кровь. — Разве могу я быть тебе отцом, если ты выделываешь такие приколы по утрам? Становится стыдно. Но немного. Важно то, что становится невыносимо. — Не понимаю, о чем ты. — О, ну да, — Мэтт бегло вытирает руку о край рубашки. Он с интересом поглядывает на Милли. — Где покупала белье? В Италии? Они любят, когда прозрачно. Со вкусом, очень поэтично. Заткнись. Милли не может сказать ни слова. — А травку тоже с Италии стащила? Лицо твое красивое, но глаза под кайфом, еле ты на меня смотришь. А если кто-то из шоураннеров увидит? На жару все не спишешь. — Какая тебе вообще разница? — Девушка тупо вскидывает на него подбородок, а потом делает шаг назад. — Не делай вид, что ты обо мне заботишься. Отлично. Мэтт облизывает нижнюю губу языком. Движение мимолетное, обычное, но между ног у Милли начинается пожар. Она немного сжимает бедра, молясь, чтобы он сам ничего не заметил. — Сперва ты пьешь на работе, потом это. Такое впечатление, что тебе скучно. — Мне действительно скучно, Мэтти. У меня выходные. Книжки надоели. — Ты можешь, — он как-то странно усмехается, но потом его лицо опять становится таким красивым, что выедает этой очаровательностью глаза. — Пойти со мной сегодня вечером в ресторан. Правда… тебе придется кого-то позвать, потому что я иду туда не один. Вот мудак. — М-м, — девушка горько поджимает губы. Она обнимает себя за талию. — Хочешь чтобы я взяла и посмотрела на то, как ты будешь уламывать очередную испанскую девицу на пустой трах? Как-нибудь обойдусь. Умница. Мэтт удивленно вскидывает брови, но с его губ не сходит улыбка. Так и хочется ее стереть, убрать, так и хочется накормить его стеклом, которое у нее уже, кажется, в самом горле стоит. Милли убирает рукой волосы с шеи. Она задевает предплечьем свою грудь, ткань майки о нее трется, потому за секунду из-под нее виднеются ее твердые соски. — Уламывать? — Смит опять облизывает губы. Его взгляд четко цепляется за ее грудь. — Малышка, стоит мне взять девушку за руку, ну и у нее в голове тут же пронесется сценка, где она на коленях делает мне минет. — Вау, — Милли бы похлопала, но она итак в ахуе. Ему что, солнце в голову напекло? — Это потому что у тебя руки какие-то волшебные, ну или потому, что без твоего члена в Испании никто дышать не сможет? Если в рот не возьмут, то сдохнут на месте. Маленькая дрянь. Мэтт посмеивается. — Ты так интересно слова складываешь. Я в восторге. — Спасибо, как бы я жила без твоей похвалы, — Милли ему язвит. — И вообще, я тебя просила, чтобы ты не называл меня малышкой. Наверное, когда тебе за сорок… многое забывается, да? Мэтт вдруг становится серьезным. — Пожалуйста, не кури травку среди рабочего дня, — он реально просит ее, это видно, у него такое выражение, что он действительно за нее беспокоится. Будто они тут еще секунду назад не обсуждали его член. — Есть много других способов, чтобы разобраться в том, что с тобой происходит. Невероятно. Кайф. А что-то происходит? Милли фыркает. — Не строй из себя учителя, Мэтт, тебе не идет. — Она робко начинает его обходить, чтобы взять и побыстрее скрыться. Убежать. — Иди и займи рот одной из испанских девок, я читала, что они взаправду могут довести тебя до смерти своим языком. Мэтт тут же хватает Милли за руку. За предплечье. Он сильно зажмуривается, а когда опять открывает глаза, то они ясные, слишком знакомые. В том месте, где он ее касается — начинает плавится кожа. Алкок дергает руку, но ничего не получается. Она отворачивает голову от него в другую сторону. — Мы так и не обсудили то, как ты себя чувствуешься после… после нашей совместной сцены. — Мне окей, разве не видишь, — Милли смотрит в одну точку, куда-то в землю, пока сама чувствует, как его большой палец мягко поглаживает ее руку. — Нечего обсуждать. Все супер, отыграли на сто процентов, Райан довольный. — А ты? А я что? Мне кошмары видятся. Во снах Драконы, наяву ты. Со своими волосами, которые хочется пригладить. Со своими губами, в которые смотришь, когда ты говоришь. И с этими твоими пальцами длинными, которые вспоминаешь — а еще страшнее то, что кроме всего этого я хочу узнать тебя как человека. — Как же быстро у тебя скачет настроение, — все-таки отзывается Милли, сухим голосом, хриплым, а потом поворачивается и сталкивается с мужчиной глазами. — Теперь тебе важно узнать, как я себя чувствую после того, как твои пальцы были у меня между ног. Почему? Чувствую так, словно еще чуть-чуть, ну и расплавлюсь. — А почему нет? Действительно. — Какая в этом разница, боже ж мой, мы актеры, ты делал свою работу. И я делала свою. Почти вся правда. Если бы не- — Я чувствую, что с тобой что-то происходит, Милли. И что ты можешь с этим сделать? Милли опускает взгляд на то, как его рука все еще туго обхватывает ее предплечье. Она в каком-то дурном порыве тянется к его второй руке, которая перепачканная его же кровью. Смотрит, рассматривает порез. А потом тянет свой указательный пальчик себе в рот. Облизывает. Буквально слышит, как Мэтт перестает дышать. И как у него опять сжимается челюсть. Она тянет палец к его порезу, а потом проводит по нему несколько раз. — Так быстрее заживет, — обещает она ему. — Больше не попадайся мне в моменты, когда у меня в руках меч. Даже реплика, похеру. Я могу тебя проткнуть, я серьезно. Ты такой дурак. Она вырывается из его хватки в самый удобный момент, когда мужчина хмурится. И уже буквально обходит его, чтобы сбежать, но потом (все-таки) говорит в последний раз: — А что за музыку ты слушал утром? Мэтт ей ничего не отвечает. 1. Но он присылает ей сообщение. Откуда у него ее номер — непонятно. Милли закатывает глаза, выбираясь из душа. Она поднимает свой айфон, клацает на новый диалог. На пустом фоне видит одно простое сообщение. Arctic Monkeys — 505. Милли тупо садится на диван, голая, взволнованная. Она гуглит лирику, чтобы ничего не упустить. С первой секунды попадает этот кусок: «Stop and wait a sec When you look at me like that My darling, what did you expect?» (Но погоди секунду. Когда ты смотришь на меня вот так, Моя дорогая, а что ты ожидала?) Она откидывает голову назад. Закрывает глаза. Пишет ему ответ, спустя минут пять, а сама чувствует себя каким-то подростком, ну и это так ничтожно, что аж страшно. Она отправляет ему лирику этой самой песни: «A middle of adventure, such a perfect place to start» Середина приключения — идеальное начало. Милли ожидает, что он узнает всю правду в этой строчке, что он поймет то, что она в него бесповоротно и горячо влюблена. Но он не отвечает. Ни через пять минут, ни через десять. Ни до самого утра. И даже утром — нет. Милли сама просыпается в обед, тело болит, а шея ноет. Эмили встречает ее на маленькой кухне, уже наливая большую кружку кофе. — Ты видела? — Как бы между прочим отзывается она, подвигая кофе ближе к подружке. — М-м? Что видела? Кэри кликает что-то в телефоне, а потом поворачивает экран к светловолосой. На экране фотка Мэтта и какой-то очень красивой испанской девушки. Они в ресторане. Он в этом вот костюме, улыбается ей во весь рот, рукой сжимая за талию. Милли отмахивается от телефона, она делает глоток кофе. Неприятно, неприятно, так неприятно, ведь она себе уже что-угодно надумала. Маленькая дурочка. — Как у него вообще есть время веселиться в городе, — тупо фыркает Эмили, залезая в кресло с ногами. — Я уже два месяца без выходных. Это нечестно! Мы себе можем вот только позволить маленькие посиделки в твоем трейлере. — Действительно, — Милли кивает. Она вздыхает. — Это реально не честно. Это похоже на то, как трескается стекло.