these walls.

Сделай мне одолжение — расскажи, что бывает после «любви». Мэтт не видит Милли неделями. Восемнадцать дней до, ну и хер пойми сколько — после. Буквально. То есть ладно, да, он пересекается с ней на всех репетициях, в общих примерочных, в кафе с его любимым кофе в бумажном стаканчике. Он видит ее на пляже, играющую в дурацкие игры с Эммой и с Таем, видит ее в компании ее любимой Эмили Кэри, когда они — две эти довольные и сияющие дурочки, — громко себе хохочут и тыкают пальцами в экраны айфонов. В моменты, когда Милли пересекает трейлерный парк, неловко прижимая к себе черную сумку одной рукой, а второй мягкую книжку. О чем она думает? Брови у Смита сходятся на переносице, хмурятся, словно она — это очередная история про тех моряков, про которых он читал. Которые потерялись в открытом океане, сами перепуганные и маленькие, крошечные, открытые для опасности. Их хочется уберечь, рассказать им правду, что после темной черной воды есть еще и простая обычная твердая земля, полная травы и деревьев. Что ступить на нее можно будет, сориентироваться, ну и что надежду терять нельзя. Он видит Милли повсюду. Но он не видит ее настоящую. Без маски. У нее до сих пор кошмары? Большой Дракон, маленькая она. Мэтт не знает. Она до сих пор любит уткнуться в очередной сопливый фильм по вечерам и громко фыркать, когда смазливый главный герой берется писать длинные любовные письма? Непонятно. Сколько нужно ей самой времени, чтобы придти в себя после той огромной испанской тусовки? Угадайте с трех раз. Мэтт отключается. Так ведь ему проще — сконцентрироваться на себе, перестать что-либо чувствовать. У него теперь дел собственных по горло. Встать, покурить раз-другой, отрепетировать, поучить сценарий, умотать на край города, чтобы в одиночестве заказать еду, охуеть от очередной статьи про то, что он самый завидный холостяк на побережье. Важные дела, ага. Только так, никак иначе. Даже с Пэдди нету времени поговорить. А он-то все видел. Он теперь все знает — да только губы поджимает, глаза свои отводит, нервно переминается с ноги на ногу. Не готов ничего обсуждать, Мэтт от этого в каком-то дурном восторге. Потому что он, ну, не проговорился ни одной живой душе на этом сете. Святой. За такое стоит его красноречиво поблагодарить, как только Консидайн перестанет убегать в свою музыку, в свои трейлеры. Все, вероятно, сошли с ума — бегут от проблем так быстро, что аж пятки горят. Мэтт самый умелый, у него гребаный разряд в этом деле. И проходят недели, ну и ничего не меняется. Потому что… чтобы что-то поменять — нужно действовать. Никто не действует. Никак не действует. Вечерами Мэтт ложится в свою кровать, закидывая руки под голову. Рядом с ним лежит футболка Милли — какой-то нелепый рисунок на всю ткань, детский, очаровательный, — хочется взяться и вдохнуть запах. Вспомнить. Ведь память припрятана, но она все еще близко, все еще на поверхности. Нужно только осмелиться, а потом и… Мэтт помнит много чего. Такое себе проклятие. Он не может себе объяснить, но очень хочет попытаться. Потому что, вероятно, есть эта вот простая картинка в его голове, где он с ней, и она мельтешит перед глазами утром и ночью. По горящими веками. Есть все эти секреты, которые он не умеет хранить, вроде того, что в его сердце есть маленький номер отеля, где Милли долго жила, а сейчас она съехала, и это довольно странное ощущение. Ты меня любишь? Он чуть ей не сказал, что да. Прикидаете? Но это была бы не вся правда, конечно. Алкоголь выжигал его кровь, возбуждение сносило голову, как выстрел из пистолета, а отчаяние (такое вязкое и огромное; отчаяние от того, что он не знает, что ему делать), оно замкнуло рассудок в голове, словно ток на электрическом стуле. Ясно, он ее любит. Вопрос в том — как? Невозможно понять, когда ему самому, в первую очередь, хочется в ее тело, в самый настоящий пульсирующий жар. Возможно, только после того, как спадет блядское желание, Мэтт сможет, наконец-то, сесть и здраво обо всем подумать. А пока что это: Как ты там? Ну как ты там живешь, о чем ты там думаешь. (на задворках сознания — если ты сможешь это пережить, то и я тоже) Он пытается спросить ее об этом в своих мечтах, но она всегда занята, воображая что-то. Маленькая искательница приключений. И если вы думаете, что проще было бы к ней заявится, полу-пьяным, трезвым, неважно, ну и самому спросить, лоб в лоб, в глаза ей посмотреть — то вы не правы. Это тяжело. Это больно. Особенно, когда понимаешь, что ты натворил. Особенно, если ты в этих вот мыслях и чувствах сам находишься, а не со стороны наблюдаешь. И с какой нелепой тоской она сама сейчас живет… по твоей вине. Будь умнее, мудрее, перестать ее вообще как-либо трогать. Будь. Просто будь. Живи. Это как после смерти. Хер его знает что будет дальше, но в итоге, ну, тоже есть какая-то жизнь, правда? Правда. И: — Ты завтра на семь приходишь? — как-то спрашивает Эмили, в один из четвергов, просто натыкаясь на Мэтта возле курилки. Она рядом останавливается, потом просит у него одну из пачки. Мальборо, Мальборо, мятный вкус. — Джеймс мне сказал, что он сообщит тебе по телефону, если что. Новый график. Ага. — Вызывной стоит в пол-пятого утра, он мне еще не звонил, — Мэтт как-то тупо пожимает плечами. Он отдает целую пачку сигарет Кэри. Над их головой собираются тучи, вероятно, будет гроза. — Ну да, опять пролетаем по таймингам. Ничего нового. Оставят вас всех еще на пару месяцев. Заебись. — Просто они слишком часто позволяют нам брать выходные, — Эмили громко прыскает, потом затягивается. У нее хорошее настроение. Мэтт хмурится. — Потому понятно, что мы не успеваем все отснять. Как у тебя дела, кстати? А? Ого. Что-то новенькое. Мэтт заливается удивлённым хохотом. — Ну, порядок? — Вопросительно-утвердительно, такой цирк. Он сам указывается рукой на девушку, словно перетягивая на себя инициативу. — А ты как? Веселишься? Откуда у тебя такое хорошее настроение, а? Поделись. Эмили улыбается. Она стряхивает пепел под ноги. — Ты же знаешь прикол, не так ли? Ты должен знать, ты же Скорпион. Если ты сам себе делаешь хороший день, не полагаешься на других, ну и следуешь только тому, что… ну, приносит тебе кайф, то ты и «выстраиваешь» свое настроение. Фантастика. Платон охуел бы, если бы услышал. Он, ну и все «стоики»-философы, честное слово. — Нихера себе, — Смит забавно делает затяжку, зажимая сигаретку указательным и своим большим пальцами. — Такие познания, наверное, ты книжек умных начиталась. Приколы. Ха. — Начиталась, начиталась. Кстати, у тебя, как я знаю, остался роман Кинга, да? Милли… попросила, чтобы я его у тебя забрала. Окей? Сможешь принести его мне? Ах, вот оно что. Романчик Кинга, что-то про вампиров. Милли пищала в восторге, когда дочитывала эту вот последнюю главу. Мэтт задумывается. Если он не ошибается, то книжка до сих пор лежит у него на бортике в ванной. Он ее даже не трогал, просто на нее смотрел — мягкий переплет, потрепанные страницы. — А сама она забрать его не может? Или написать мне, чтобы я принес. Очевидно, что нет. Да и где же твои правила насчёт того, чтобы ее не трогать? Пропали? Испарились? Как быстро у тебя происходит переоценка ценностей, твою же мать. — Думаю, что нет. Не после… всего. Конечно. Лучшая подружка все знает. Зашибись. Они как-то странно друг с другом переглядываются. Мэтт тут же распознает во взгляде Кэри — ну не будь дураком, она видеть тебя не хочет, дай ей время, ну и попустись сам немного, отдай Кинга, и забудь. Но какая-то другая часть, немного телепатическая, она четко говорит другое — это предлог, это напоминание. Милли не все равно. Она хочет с тобой… что она хочет? Смит вздыхает. — Я не могу быть в этой ситуации одним дьяволом, Кэри, — Мэтт выбрасывает сигарету. — Она… сама сделала кое-что ужасно тупое, невыносимое. То, что раздробило ему голову, словно кувалдой. Она полезла к Райану Корру, в совершенную другую историю. Она бегала в одних своих дурацких трусах, выводя Смита из себя моментально, ярко и непринужденно. — Правда. Вы оба хороши. Но не делай еще хуже, ладно? Отдай книжку, ну и я скажу тебе спасибо, — девушка протягивает пачку обратно, но мужчина мотает головой. — Хорошо? Не хорошо, но а как по другому. Мэтт скрипит зубами. Они молча направляются к нему в трейлер. Молча туда заходят, молча «разговаривают». Ведь в Эмили во взгляде куча немых вопросов, как только она видит одежду Милли у него на кровати, у него на его диване, ее любимые кружки на столе, ну и ее маленькие черные блокнотики по всей кухне. Роман Кинга — точно предлог. Чтобы о себе напомнить. Мэтт за секунду появляется перед Кэри, протягивая ей книжку. Пальцы жжет. — Класс, — она тут же прячет ее в свою большую сумку на плече. — Если ей что-то еще понадобится, то я забегу к тебе. Договорились. Смит ничего не отвечает. Он проводит день тихо, абсолютно тихо. Учит сценарий, потом созванивается с мамой, ну и с сестрой. Смеется громко, когда по видеосвязи сестра показывает ему Бобби, его пса. Когда наступает вечер, ну и к нему заявляется Фабиан — вечно счастливый, ну, господи-боже, как вы все достали со своим прекрасным настроением, Мэтт делает вид, что он сам очень довольный приглашению, которое на него буквально выкидывает парень. Он тупо говорит, что им нужно развеяться, пуститься в город на такси, ну и выпить бокал-другой шампанского. Смит предлагает виски. Франкель за секунду меняет свое мнение. И вот они, разодетые, садятся в машину. Двадцать минут — ты в центре города. За двадцать минут может произойти все, что угодно. Мэтт открывает рот первым. Вопрос слетает с его языка быстрее, чем он успевает себя остановить. — Как там Милли? — Оу, — Фабиан, кажется, покрывается румянцем. — Я не знаю? Чувак, это странно, ну, что я не знаю, ведь мы с ней близкие… друзья. Не учитывая того факта, что ты ее трахнул, мудила. — Да? — Ага. Она все время работает. Я виделся с ней всего разочек, ну и то, чтобы прибить ей полку на кухне, она у нее слетела нахер, посуда вся побилась. И знаешь почему? Потому, что ей приснился кошмар, как она мне рассказала. Она вылетела из спальни, в панике, ну и врезалась в- — В полку на кухне? Невероятно. Дурные-дурные кошмары. Что на этот раз? Дракон? В грудине зарождается какое-то это вот сожаление, хер пойми что. — Реально. Короче, я только тогда ее видел. Вообще, она сейчас с Райаном тусуется. В Эммы скоро с ним сцены, ну типа с Харвином Стронгом, окда, потому она постоянно с ними на площадке. М-м. С Райаном. Какая сказка, честное слово. Удачи им всем. — Мг-м, — Мэтт отворачивается к окну, наблюдая за машинами и за уличными огоньками. — Понял. Фабиан мгновенно склоняется к Смиту, невольно ударив того за плечо. — Так а ты что? С ней больше не разговариваешь? Я слышал, что на той тусовке у вас был какой-то конфликт, ну или вы- Заткнись. Умоляю. Захлопнись. — Почему бы тебе не посмотреть какой-то хороший ресторан, Фаб, м-м? — Мэтт уклончиво ведет головой, потом открывает окошко, пуская прохладный воздух внутрь. Вторая его эта рука цепляется за ремень безопасности. — Прямо сейчас. Как думаешь, сможешь? Ты лучше сделай это, потому что еще чуть-чуть, ну и… Парень хмурится, но не догоняет очевидного. Он только тупо достает айфон, клацает пару раз, а потом принимается за свое ресторанное исследование. Какой молодец, энергетика послушного лабрадора. Мэтт опускает глаза вниз. 1. Около ресторана они встречают целую знакомую компанию. Красивая одежда, красивые лица, прекрасный «огненный» вайб. Играет громко музыка. Мэтт останавливается. Он видит Эмму с бокалом Просекко, Эмили — тик-токи снимает, Оливию, что вечно на телефоне с кем-то грызется, Райана Корра, внимательного и учтивого, как королевский бодигард, мать твою, Чарли с Фрэнком, двоих друзей-помощников, ну Пэдди, который вместе с… Милли стоят себе около столика на улице, держа в руках тарелки с шоколадным тортом. Естественно. Невообразимо. Больше наебов королю наебов. Да только, вероятно, Мэтта самого наебали. Дурной Фабиан. Фабиан выглядит так, словно сам это все планировал. Потому что… когда они подходят ближе, все буквально налетают на Смита со своими объятиями. По спине его хлопают, в глаза ему смотрят. Будто не день, а День Рождения какое-то, пф-ф. Они говорят, что «дождались». Они говорят, что «так долго ехали, мы почти уже все взяли и набухались». Ну, кайф. Мэтт тут же подхватывает большой прозрачный стакан с виски. Заливается им по горло, кажется. Фабиан его оставляет, а сам скрывается внутри здания, чтобы заказать еды. — Хороший костюм, — Оливия появляется за секунду перед Смитом, протягивая тому свою руку. Там у нее пачка испанских сигарет. Чисто клуб «никотиново-зависимых». — Ты где пропадал, дорогой? Я тебя две недели, кажется, не видела. — О-о-о, — Смит расплывается в очаровательной улыбке. Они подкуривают сигаретки. — Брось, ты же знаешь, что я занятой человек. То одним был занят, то вторым. — Такой ты врун, — Оливия пихает его локтем. И пока она смотрит Мэтту в лицо, его вот эти собственные глаза впервые (по-нормальному) цепляются за Милли, которая все так же и стоит себе с Пэдди, в нескольких метрах от него самого. — Что ты там высматриваешь? Ох, если бы я знал. Ну, на нее смотрю. Понимаешь? На то, как у нее опять челка ко лбу липнет. Как она сама тело свое в легкое платье взяла и укутала, как она подносит ложку к своему рту, чтобы съесть свой торт. Красивая. Такая свободная прямо сейчас, что завидно становится. — Ох, дорогой, — Оливия, кажется, все понимает. Голос ее становится мягким, приятным. Она наклоняется к Смиту ближе. — Ты уверен? — В чем? — В своих чувствах. К ней. — А? — Скептицизм, отрицание. Мэтт сжимает челюсть. Как Оливия смогла это заметить? По глазам? Фигня. Его лицо попросту не-читаемое. — Каких еще чувствах? Ты- Злость поднимается в нем так быстро, словно наступает ураган. Оливия улыбается на это. Она выпускает белый дым ему в лицо, чтобы немного отрезвить. — Я знаю, что ты о ней заботишься. Это видно. Но кроме этого- — Оливия. Полу-предупреждение. Опасно, опасно. Мэтт выпивает еще один стакан. Он невольно сам утыкается взглядом себе в ботинки. Смотрит туда, смотрит, что он там выискивает? Смысл чего? Оливия Кук ободряюще хлопает мужчину по плечу, а потом идет к Эмме. Они тут же сами начинают громко о чем-то болтать. Виски печет горло. Мэтт стоит себе, ну и думает: бля, мне как-то раз показалось, что я увидел Милли на этом вот пляже в южной части города, но это было лишь внешнее сходство. Он думает: она была ничем, кроме обмана зрения. Мне показалось, что вчера я видел ее на холме с зеленой травой, потому я сам подошел ближе, чтобы рассмотреть. Но это была другая девушка, какая-то испанка. После часов вина и разговоров я ее поцеловал. Она была ко мне близко и держала меня сама крепко, а потом я случайно назвал ее, с ужасной вежливостью, назвал её твоим именем. Милли. А позавчера я сам растянул свою поездку до дома, да, я попросил таксиста ехать долго, нелепыми кругами — я учуял твой запах на ремне безопасности. Так ты в меня въелась. — Привет? А? Мэтт поднимает глаза, ну и тут же видит перед собой Алкок. Она робко перекатывается с ноги на ногу, ну и есть что-то в этом знакомое, словно им опять предстоит впервые снять сцену в борделе. Смит ведет головой в разные стороны, словно пытается снять какой-то транс, видение, дымку. Райан, который находится слева от них на расстоянии нескольких метров — прислушивается. — Привет, — низко, хрипло, словно только-что проснулся. По спине ползет дрожь. Да что же это такое? — Хорошо проводишь время? Охуенно. — Да, — она чуть улыбается. Смотрит в ответ боязно, немного растеряно. Какого хера она его боится? — А ты? Пустые разговорчики — так не в их стиле, просто пиздец. Но есть, что есть. И за это тоже спасибо. — Сейчас Фабиан принесет мне вторую бутылку виски, ну и станет хорошо. — Понятно. — Вкусный торт? Боже. — Хочешь попробовать? — Милли улыбается шире, а сама тянет чуть вперед тарелку со своей ложкой. От нее пахнет корицей, бля. От нее так хорошо пахнет. — Он идеальный. Шоколадный. Мой любимый. Просто прекрасный. Мэтт согласно мычит. Он ловко пытается ухватить тарелку себе, но девушка только сама протягивает ему ложку, ну и просит его открыть свой рот. Мэтт слушается. Торт насколько сладкий, что можно умирать. — Сахарная херня, — срывается у него быстрее, чем он даже успевет проглотить. — Черт, это… Отвратительно, малышка. — Я знала, что тебе понравится. Она прыскает, а потом ее щеки заливаются румянцем. Что с ней происходит? Мэтт кусает губы. На языке остается сладкий привкус. Хочется чем-то его запить. Он невольно думает о том, что Милли — такая самая. Сладкая, вкусная девчонка, но запросто способна его вот убить, если захочет. Попадет в его кровь с сахаром, липко перепачкает все его легкие. Ну и пока-пока, как говорится. — Эмили отдала тебе книжку? Алкок на секунду вздрагивает. Она отводит взгляд. Потому только кивает, вообще сама не поднимает своей головы. Мэтт аккуратно подцепливает пальцами ее подбородок. Внутри разливается какая-то к ней нежность. Становится страшно. — Драконы или что-то другое? Он, конечно, спрашивает ее о снах. Они понимают друг друга мгновенно, потому Алкок громко выдыхает. Всем остальным, если честно, пофиг на то, что Смит сейчас к ней прикасается. Те, кто не знаю — подумают, что это просто в его стиле. Вот так с ней брать и разговаривать. Ведь он о ней заботится, они все это видели и не раз. — Другое. Большой палец легко поглаживает тоненькую кожу у нее под подбородком. — Что именно? Она смущается еще больше. Мэтт как-то тупо и непонятно утыкается в ее глаза, потом скользит взглядом на ее приоткрытые губы. Ее грудь неровно вздымается, а руки почти что сжимают тарелку с тортом. — Мэтт… — Ну, Мэтт. Ну, я. Расскажи мне. — Не стоит, — Милли пытается отвернуться, но ничего не получается. Позади них Фабиан уже громко рассказывает очередную историю про официантку, которая к нему только что клеилась. Любимое. Слышится очередная громкая песня: Я слежу за каждым твоим движением, Вот-вот и польются слёзы, Ждать осталось недолго, Ждать осталось недолго. — Где? — Он спрашивает ее о синяках, потому что от обычных полок остаются отпечатки. Они наглым образом появляются на коже, образуя скопления крови. — Где они? Милли понимает все с первого раза. Она прикусывает губы. — На правом ребре два, на бедре один большой. — Болит? — Болит. Если бы Мэтт ее не знал, он бы подумал, что она это о синяках. В груди становится нелепо и дурно. Хочется ее обнять, к себе прижать, не отпускать ни за что. Смит как-то сам бегло осматривается. — Пойдешь со мной? — Спрашивает у нее, практически шепчет. Милли широко открывает глаза, потом моргает раз, два.— На пару минут. Всего на пару минут, не больше. Обещаю. Ладно. Девушка неуверенно кивает, Смит убирает пальцы от ее лица. Она относит торт на большой прозрачный столик, что-то говорит Эмили, ну и стыкается с Райаном. Тот молча ее слушает, потом легко сжимает ее ладошку. Бля, а что это за жест такой? Мэтт смотрит, он не может не смотреть. Они что, теперь вместе? Да ну не, ерунда. Ведь так? Алкок сама появляется рядом, ну и они молча заходят в ресторан. Мэтт просто придерживает перед ней дверь, пропуская внутрь. Внутри жарко. Много людей. Две уборные в самом углу. Мэтт направляется в одну из. Он толкает двери ногой, а Милли заходит за ним следом, ничего вообще ему не говорит. Только всматривается в их четкое отражение в большом зеркале. Мэтт видит себя тоже. Себя — взлохмаченного, серьезного, взрослого, — ну и ее. Маленькую, немного нервную, очаровательную в этом белом платьице на бретельках. — Иди сюда, — зовет ее к себе. Милли разворачивается, потом идет. Останавливается прям рядом, очень и очень близко. — Что тебе снилось? Что тебе снилось, Милли? — Я… — ее голос дрожит, вся она дрожит. — Все, как обычно. Начинается, как обычно. Я стою на холме, потом я слышу Дракона. И- Мэтт не дышит. Всматривается в ее лицо, словно еще секунда — ну и она разлетится вся вдребезги. Просто ему под ноги. — Что дальше? Молчит. Минута проходит так медленно, что Смит успевает прожить целых две жизни. — Появляешься ты, — Слезы капают ей на щеки, они собираются ручейками у нее чуть ли не в радужке. Становится пусто, мокро, совершенно безобразно. — Хороший, ласковый. Обнимаешь меня. Не боишься меня. Принимаешь то, что между на-… Но сам Дракон тебя чувствует, он сам знает, что ты рядом со мной. И вместо меня… он сжигает тебя. Остаются одни кости. Ты- Смита заклинивает. Прибивает к земле. Она… она так сильно испугалась за него, что сама вылетела из спальни, потом в панике перевернула полку на кухне, ударилась, повредила себе ребра и кожу… Становится горько. И страшно. Мужчина не может сдвинуться с места. А Милли продолжает: — Почему он сжигает тебя? Забирает тебя у меня? Какое ему дело? Пусть… лучше убьет меня, пусть он- Милли расклеивается. Она закрывает руками лицо, плачет, громко плачет. Так плачет, что ее голос отбивается от стен уборной, а потом врезается в черепную коробку. Ее тело само по себе дрожит, оно вообще не спокойное, оно такое несчастное, такое уязвимое сейчас. — Я не хочу, чтобы ты чувствовал то, как сдирается огнем твое тело, это… очень больно, Мэтти, это так больно, что тебе- — Сны ненастоящие, — Мэтт резко притягивает девушку к себе за плечи. Он утыкается носом ей в волосы. Она, словно капканом, обхватывает ладошками его за талию. — Реальность настоящая, понимаешь? Прямо тут. Сейчас. Со мной все будет хорошо. А будет ли? Может ее сны, все-таки, отображают правду? Сперва горела она — ведь было ей так страшно, так стремно разделять с тобой какую-либо связь. А теперь горишь ты — это классика, это твоя судьба, твоя участь. И может, от тебя реально останутся сплошные кости, ну и больше ничего. — Когда я сплю, я не понимаю где настоящее, — Она едва говорит, едва словами своими делится. — А ты- Мэтт мягко убирает волосы от ее мокрого лица. Он как-то неосознанно подается вперед, носом ее носа касается, дышит горячо ей в губы. Становится правильно, понятно — вот же она, в его объятиях, в его крепких руках. По другому никак. Не может быть. Только так — она рядом. — Покажи мне. Синяки. Милли даже не раздумывает. Просто дрожащими пальцами стаскивает с себя платье. И так похуй — зайдет кто-либо, не зайдет. Она затыкается, как только Мэтт начинает смотреть прямо на ее ребра. Его пальцы осторожно прикасаются к синякам. Обводят их по контуру. А сам он склоняется над ней, губами горячими к ним прикасается. — Так быстрее заживет, — обещает он ей, так искренне обещает, что аж дурно, пока ее пальцы впутываются в его непослушные волосы. — Так болеть больше не будет. Он целует ее кожу, одержимо (немного), ну и очень ласково. Потом прикасается языком. Ее тело покрывается мурашками. Мэтт приседает, поворачивает ее бедра к себе, сам их обхватывает, ну и ртом опять прикасается к синему пятну, прямо возле линии ее трусов. — Обещаешь? — Обещаю. Он ведет по синяку языком, потом дышит на ее влажную кожу. Целует опять, маленькими поцелуями, жаркими. Пальцы намертво стискивают ее бедра. Ее слезы высыхают. Тупо испаряются. Мэтт лижет внутреннюю сторону ее бедра. — Мэтт… Он вопросительно мычит. Его губы не отрываются от нее ни на секунду. — Мэтт, нет. Нельзя. Я… я с Райаном. Она… что? Господи. Он знает. Он видел, как он ласково сжал ее ручку, как он глазами отслеживал весь их путь внутрь ресторана. Райан — ебаная находа, это бесспорно. Он ей дарит то, что она заслуживает. Как бы его не хотелось ненавидеть, Мэтт все понимает. Он понимает. Он знает. Он такой понятливый, что невообразимо аж. Милли зажмуривается. — Тебе с ним хорошо? — Вопрос между очередным поцелуем. Невозможно оторваться, нет сил никаких. — Мне с ним хорошо, — Алкок пытается сдвинуть бедра, но ничего не получается. Она сама ощущает дыхание мужчины. — Правда. — Тебе с ним хорошо? Милли не отвечает. В ее глазах опять появляются соленые слезы. Смит где-то еще секунду целует ее, а потом послушно поднимается на ноги. Глаза в глаза. Только так, никак иначе. — Больно? — Она глупо спрашивает его, а руку свою поднимает, обводит контур его губ. Касается так, словно сейчас обожжется. Говорит о его душе, скорее всего. Болит ли? М-м? — Больно, — признается Мэтт. Он невольно целует подушечку ее указательного пальца, выбивая удивленный вздох с ее рта. — Но если ты правда сможешь, то я и тоже. Если сможешь с этим жить. Милли выглядит так, словно она сама не знает. А еще в ее глазах есть… любовь? Мэтт прикасается своим лбом к ее лбу. Постоять так минутку, правда? Чуть-чуть. Просто постоять, запомнить как она пахнет. Уловить то, как ее тело на него отзывается. Как душа ее к нему тянется. А его собственная… к ней. Да только делов-то уже наделали, перемешали жизнь свою, словно мороженое в миксере. — Прости меня, ладно? — Алкок шепчет ему прямиком в губы. Становится так горько. — За все, что я тебе сделала. Я знаю, что ты тоже о многом сожалеешь. И я прощаю тебя в ответ. Это так похоже на прощание, правда? Снова мысли по кругу, мы, кажется, теряем друг друга. — Сможешь меня простить еще и за это? Милли не успевает договорить, потому что Мэтт целует ее в рот. Он обхватывает ее лицо ладонями, крепко держит, цепко — а сам уже вылизывает ее, языком с ее языком берет и слетается. Мокро, горячо, правильно. Так необходимо, боже-боже. Алкок отзывается, она отзывается. Но она сама и отстраняется, подается назад. Смотрит ему в глаза, долго вот смотрит, очень проникновенно. А потом она склоняется к Мэтту опять, она запросто оставляет маленький поцелуй у него на рубашке, прямиком там, где под кожей бьется его сердце. И опускает на него свою руку. — Береги его, ладно? С неба обрывается гроза с дождем.