these walls.

Она просто и тупо садится на большой камень посреди одинокого пляжа. Залазит на него с ногами. Значит, пора. Решайся уже, Мэтти. Пожалуйста. Ведь мне тоже нужно собраться с мыслями. Наконец-то взять и позволить им включится, вытянуть их из заблокированного сознания. Пойми меня, начни уже, блин, говорить. Видит бог — мне итак страшно. Мэтт становится напротив нее — не близко, не и не далеко. Ровно так, чтобы она сама могла видеть его лицо. Руки в карманы штанов (классика), лоб нахмуренный, глаза озадаченные. Выглядит, словно собирается с ней надолго попрощаться. Если бы. Ведь тело его все каменеет, нет больше плавных, хороших движений. Есть только ясные глаза, а в них что-то такое для Милли непонятное, словно размазанная краска, перемешанная с другими цветами. Словно он внутри себя борется. Только с чем? Сделай одолжение — яви мне всю правду. Не знаю, смогу ли я принять или понять, но я, бля, попытаюсь. В первую очередь — для себя. Они же проделали сюда путь пешком: сорок минут от дурацкого «сладкого» кафе. Никто из них не говорил ни слова. Ни единого. Рука в руке, да и все. Пальцы тупо держались за пальцы. Касание к коже. Не отпускай меня. Так и не вырвалось из ее рта. Небо над головой почти-что черное, дождливое. Ветер пробирает до костей. Чайки сами убираются подальше, лишь на линии горизонта (на воде), виднеются небольшие такие кораблики. Они движутся со стороны в сторону, словно маленькие разноцветные точки. Пора. Милли невольно тянет рукава свитера вниз, скрывает свои пальцы, зажимает руки между бедрами. Ее щеки до сих пор красные. На шее виднеется небольшое алое пятно — от губ. Ткань ее трусиков мокрая. Она неприятно чувствуется на коже. Хочется побыстрее взять и закончить с этим разговором (чем бы он не кончился, конечно), ну и тупо умотать обратно на площадку, к себе «домой», принять душ, переодеться, ну и… сперва пойти на свои же съемки, отыграть сцену, а потом уже и разбираться дальше. С Райаном, с Эмили, с Фабом. Та со всеми, господи. Наверняка, уже вся команда в курсе ее драмы. Иначе-то никак. Мэтт глубоко вздыхает. Давай. Решайся. — Насколько? — Подает голос Милли первая, просто-таки не выдерживая этого дурацкого напряжения. Невозможно. Ее тело глупо дрожит. Ветер треплет белые-белые волосы. И в груди назревает боль, колкая и яркая боль, что неминуемо вытянет из нее последние эти капли «их» мимолетного счастья. — Насколько что? Ты проебался, дорогой. А он глухо говорит, тихо. На ботинки свои смотрит. А в глаза что, не можешь? Не хочешь? Что же ты наделал, вот правда? Ты опять попытался все разрушить? Ты же половина моей души. Так скажи. Объясни мне. Милли хмыкает. От Смита несет таким скрытым блядским волнением, что эта энергетика ей запросто в секунду передается. Пробирается в голову, словно вирус. — Насколько это будет хуевым? То, что ты мне сейчас расскажешь? Ну, это как посмотреть. Решай сама. — Полагаю, где-то между «я не удивлена», ну и «между нами все закончено, убирайся». Сперва, я думаю, тебе (все-таки) стоит открыть то сообщение от Райана, Милли. Скорее всего, он прислал тебе тут блядскую аудиозапись. Послушай ее, а потом и реши: хочешь ли ты слышать мои оправдания или нет. Будешь ли ты вообще в состоянии это сделать. Нет смысла оправдываться до того, пока она сама не узнает факт проблемы. Будь смелее, прислушайся. Алкок хмурится. Она вскидывает на Мэтту голову, осматривая его целиком. Запись, ага. Наговорил что-то, однозначно. Но когда? Интерес и тревога запросто сковывают мозги; Девушка неловко тянется к своему телефону. Открывает диалог. Просто кликает на его сообщение, а динамик тянет к уху. Поехали. Райан Корр вещает, словно какой-то Папа Римский. Задолбал. — Маленькая, ты должна это услышать. Сейчас же. Я подумал, что это будет справедливо. Если ты узнаешь от меня. Мэтт не тот, за кого он себя выдает. Не верь ему никогда. Мне очень жаль. Правда. Но возможно, после такого, ты сама для себя увидишь, что он тебе не пара. Любимое. Решать все за нее. Заебали. Милли тупо задерживает дыхание, когда после слов идет молчание в динамике. А потом за секунду она слышит весь этот вот разговор Смита и Пэдди, ну и с каждой минутой сердце ее покрывается жутким разочарованием. О чем он вообще? А? Не хочу ее вообще. Ни видеть, не говорить с ней. Маленькая прилипала. Мне вот интересно, трахал ли кто-то ее по-нормальному? Я уже бухой, мне поебать. Давай с тобой поспорим, Пэдди. Боже. Давай, блин, поспорим. Поспорим на то, что до конца недели она уже будет прыгать на моем члене. А потом я ее разобью, брошу, ничего не объясню. Так в его стиле. В стиле Мэтта. Во как. Оказывается, болеть может еще сильнее. Милли-то думала что все, свой предел она уже испытала и прожила. А не тут-то было. Глаза начинают слезиться. Ч-черт. Щеки пылают, слезы вот-вот и польются вниз. А Смит так и не поднимает своего взгляда — только руки в карманы, маски на лицо. Такое шоу, поистине. Милли сглатывает. Ком в горле и внутри все пылает. Но не тем огнем, что ты так любишь. А тем, которым с тобой делится во сне Дракон. Больно. Аудиозапись кончается. Райан, как настоящий мудак, продолжает свои лекции дальше. Типа, это все доказывает. Типа, у него никогда не было серьезных планов на тебя, у твоего Мэтта, типа, разве ты не понимаешь, что это тупое использование, а? Алкок тонет. Тонет так быстро и сильно, что не получается даже спастись. Ни капельки. Горько. Мэтт сжимает скулы. — Ну, говори, — еле-еле шепотом отзывается Милли в сторону мужчины, а сама тупо бросает телефон на песок. Ее тошнит. — Расскажи мне, почему у Райана эта запись. И почему ты… почему- Ох. Почему ты такой… такой… небезопасный для меня. Тебе же так легко меня разрушить. По щелчку пальцев. Тебе же так легко меня сломать. А она ожидала, по-правде. Была уже надломана, уже полуживая под ребрами. Слезы горячо капают на щеки. Дыхание пропадает. Остается только себя руками обнять, хоть как-то обезопасить. Такая она дурочка. Верила в то, что между ними все особенно, уникально. А оказывается, что он с самого начала руководствовался желанием ее взять и трахнуть. На чувства ему было плевать. Вот так вот получается, да? Мэтт выглядит злым. Он тупо прослеживает то, что происходит, он, наверное, ненавидит себя. Да и с места не сдвигается своего, так и стоит себе, «далеким» чувствуется в этом всем хаосе. Милли про себя думает, что если он к ней не подойдет — она никогда его не простит. Никогда. — Послушай, — наконец-то отвечает ей, а холодное море за его спиной берет и срывается в какой-то ураган, самый настоящий, волны начинают сходить с ума. — Этой записи три месяца. Это во-первых. Во-вторых… многое поменялось, знаешь. Не важно откуда у Корра она, даже поебать на то, что он меня пытался втянуть в нелепый шантаж… что у него и получилось, конечно… ведь, блять, посмотри на себя. Посмотри. А можно и не смотреть. Милли выглядит, словно убитая. Шею втягивает, подбородок дрожит. Пальцы цепляет, почти что выворачивает. И сама вот практически не дышит. Зачем ты со мной такое делаешь? Почему ты не можешь быть вот самым обычным мужчиной в этом мире, который просто- — Я… все те слова на тот момент были правдой. Не собираюсь тебе врать. Ты была для меня маленькой дурочкой, маленькой девочкой, а я не умею общаться с такими, как ты. Для меня это все «сахарно» непонятно. То, какая ты живая. Я давно не был таким. Тогда хотелось просто узнать, как я буду чувствовать себя внутри тебя. Ведь ты красивая, а я мужчина. Каким бы я не был «понимающим», «другим», я все равно цепляюсь на лицо. У тебя красивое лицо. А еще, — Смит выдыхает. Ветер треплет его рубашку, как флюгер. Милли на него не смотрит. — Еще я был на себя очень зол. Потому что я стал слишком часто тебя замечать вокруг. Твое присутствие. Я стал видеть то, как ты взаимодействуешь с другими людьми. И как они тебя любят. Мне стало страшно, понимаешь? Прикинуть на секунду, что я могу в тебя влюбиться, как они. Ведь я чувствовал такое странное жжение в грудине, ну и дурную тоску. А мы тогда даже не говорили друг с другом. Я не- Не понимал, что происходит, думает Милли. Убегал от зарождающихся чувств, как кролик от собаки. Не хотел даже в это лезть, думал, что удастся увернуться, ага, забыться через пустые трахи, через другие рты и другие тела, а у тебя никак это не получилось. Судьба распорядилась иначе. Связала нас самым странным образом. И теперь ты — половина моей души. А как жить с этим? Если я такая маленькая, если нужно будет за эти отношения бороться. Если есть вероятность того, что мы не будем с тобой вместе? Как я переживу свою первую любовь? Как? Черт возьми, Мэтт. — Пэдди заступился за тебя. Если тебе интересно. И мы оставили эти слова между нами. Я не собирался делать так, как сказал в серьез. А потом, когда мы снимали с тобой сцену в борделе, я- Милли устало мотает головой. Глаза пустые, ничего не соображающие. Одинокая волна буквально выбирается на песок и заливает ботинки Смита. Он не двигается. — Ты что? Пора. — Помнишь, как я постоянно залипал тогда в свой телефон? С кем-то переписывался? Ты смотрела на меня, я видел. Так вот, это была моя мама. Впервые, кажется, я спросил у нее совета. Никогда так не делаю, никогда. Но все внутри так… стянулось в клубок нервов, что я просто думал, что если к тебе хоть пальцем прикоснусь, то я буквально сдохну. И не остановлюсь больше. Разорву на тебе одежду, ну и- Ага. — Мэтт, ты просто руководился желанием, знаешь. Ты путаешь его с чувствами. Она знает, что это ложь. Она знает. Она сама видит, как нелепо-очевидно его глаза говорят ей совсем другое. В них читается такая яркая любовь и ласка, что хочется (просто-таки) зарыдать во весь голос. Чтобы он сам приблизился и вдохнул ее мысли через открытый рот. — Нихуя, — Смит повышает голос. Он так и стоит на месте. Какого хера он не подойдет? Почему он этого сделать не может? Ей нужна его поддержка вот тут вот рядом. Потому что… крошится Милли на мелкие кусочки. А он не видит, кажется. Но чует. Чует. — Разве я могу быть таким… черт возьми, мягким и хорошим к тебе, если бы я просто от тебя брал секс? Разве ты не ощущаешь то, как я к тебе отношусь? В том-то и дело, что да, я ощущаю. И это ломает меня сильнее всего. Если такая любовь закончится — меня не будет существовать. Ведь ты действительно, кажется, меня любишь. И проблема теперь не в том, что ты взял и сказал те слова, те очень херовые слова, проблема в том, что теперь я сама боюсь того, что может случится с нами после. Ну, после. После съемок, в совершенно другом мире. Разве мы останемся вместе? Если ты так реагируешь на обстоятельства, а? Если любое, что идет не по твоему плану — режет тебя, словно нож? Как же я буду жить с другим? как я буду целовать его, зная, что это не твои губы? Ну вот как? Я не смогу. Не смогу. Милли вытирает слезы рукавом. У нее как-будто какой-то блядский марафон слез, господи-боже. — Мэтт, а что будет с нами, когда вся эта Испания закончится? Ты сам (хоть раз) над этим задумывался? Он, кажется, не понимает. Лицо становится озадаченным, хмурится больше обычного. Ноги у него уже все мокрые. — А ты? М-м. В том-то и дело. Это чуть меня не убило по-настоящему. — Потому что я не верю в то, что ты поменяешь свои привычки, Мэтт. Только случится что-то такое, что тебя заденет и поставит в тупик, то тебе будет проще меня оттолкнуть, чем со мной в этом разобраться вместе. Пример тебе с этой ситуацией. Хоть ты и обещал, что мы это сделаем. Разберемся во всем вместе. Пока я вижу твой страх, я не могу быть в тебе уверенной. Ведь ты убежал от меня. — Я прибежал к тебе обратно. — После того, как заставил меня думать, что это я сделала что-то не так. После того, как сломал меня. Сколько уже можно меня ломать? Действительно. Будет ли предел этому? Они смотрят друг другу в глаза. Ветер срывается ебейший. Людей вообще нет. Никого нет. Мэтт делает пару шагов к Милли. Он тупо опускается перед ней на колени, обхватывает ее руками. Сильно-сильно ее обнимает. Касается щекой к ее груди. Она сама чуть дергается, потом невольно опускает свои пальцы ему в волосы. — Мы научимся, обещаю. Если ты, конечно, все еще этого хочешь. Прости меня. Если ты все еще хочешь — меня. Это говорят его глаза. Научимся, как нужно строить эти отношения. Мы попробуем. Хотя бы раз. Возможно, у нас получится. Я так хочу, чтобы у нас получилось. Поверь мне еще один раз. Поверь мне. — Мне нужно подумать, ладно? — Ее ладошка приглаживает его волосы, а потом берет и прикасается к его лбу. Мэтт чуть поднимается, потом обхватывает ее лицо руками, ну и стирает дорожки от слез большими пальцами. Каждое его прикосновение отзывается в ней дрожью. — Можешь вызвать мне такси обратно? Но я хочу поехать одна, хорошо? Да. Слезы у нее под веками почти высыхают, будто море забирает себе соль обратно. Мэтт пытается оставить маленький поцелуй у нее на губах, но Алкок чуть отодвигается. Она смотрит с сожалением, с горечью. Мотает головой. — Пожалуйста, можешь не- Мэтт выглядит так, словно кто-то выстрелил ему в грудину. Только что. Буквально. И он этого совсем не ожидал. Потому он вдруг так ярко удивляется, потом сам сильно-сильно хмурится. Вообще не знает, что ему делать, кажется. — Могу. Милли вже же цепко хватает его за палец, сжимая свою ручку. Они как-то одновременно опускают глаза на свои руки. Хочется застыть в моменте. — Мне нужно время. Просто… ты только не наделай глупостей, когда меня не будет рядом. Договорились? Сколько времени? Не переспи с кем-то, не разбей кому-то лицо, не пей свой дурной алкоголь, не уничтожай себя разными способами, ладно? Отвлекись в другой способ, умоляю. Ведь если я к тебе приду и вернусь в «нашу любовь», мне бы не хотелось опять разбиваться об землю, окей? Не в очередной раз. Пусть этот будет нашим последним. Когда Смит от нее отстраняется, Милли накрывает пустота. Она опять обхватывает себя руками, опять прикусывает губы. И тупо смотрит на то, как Мэтт молча вызывает ей Убер. Потом она поднимается, в глаза не смотрит. Только как-то нелепо привстает на носочках и утыкается ему носом в шею на три секунды. Вдохнуть, выдохнуть. Ощутить его тепло. А потом уйти, конечно же. Она просит Мэтта остаться на месте. Мэтт остается. 1. Ее сцена на восемь вечера. Эмили приносит Милли горячий чай. Она сама первая не расспрашивает, только смотрит на то, как светловолосая поправляет белый парик Рейниры. А когда встречается с ней взглядом, то она только мотает головой. Не сейчас. Хорошо. Понятно. Эмили целует подружку к щеку. Это может означать многое, но в этом случае это — я вот рядом с тобой, знай это. Буду тут, буду ждать тебя до конца твоей работы. И ночью я тоже буду рядом. Мы вдвоем, как всегда. Против всего мира и всех проблем. Милли ей улыбается. А потом просто — ты вживаешься в образ Рейниры, ты используешь весь свой опыт в этих вот эмоциях, берешь его с жизни, ну и отключаешься от реальности. Становишься какой-то сказочной, сериальной. И проще от этого. Ведь тут ты четко знаешь, что тебе принесет твоя жизнь. Будь дочкой Короля, будь смелой и огненной. Не ведись на всю шелуху. И Милли не ведется. Она прекрасно отыгрывает реплики, получает похвалу от продюсера. Она дурачится с Пэдди между кадрами, а он дает ей то, что ей нужно — свое присутствие. Негласную поддержку, понимание и осознание. С ним просто. Даже делится своим тортом. Вот это «сериальный» папа. Ну, кайф. Алкок становится лучше. По-живее. Ровно до тех пор, пока в ее поле видимости не появляется Райан-Харвинг-Стронг. А потом случается следующее — они выбираются на улицу, прячась от дождя под навесом здания. — Как у тебя дела? — Райан нависает над ней, как и обычно. От него хорошо пахнет. — Как себя чувствуешь? Ну, как тебе сказать. Так, словно мне нужно выучить целую тыщу книжек про то, как строить отношения с этим вот эмоционально покалеченным мужчиной. Так, словно часть моей души осталась на том пляже сперва стоять себе одиноко, а теперь бродит непонятно где, занимаясь непонятно чем. — Нормально. — Ты слушала мое сообщение? М-м, о чем заговорил. Вся Испания слушала, прикинь. Милли кивает. Платье Рейниры тонкое, ей все еще очень холодно. Но она подкуривает сигаретку. — И что ты об этом думаешь? — Всякое разное, знаешь, — девушка пожимает плечами, делает затяжку. Слегка к нему поворачивается телом. — Например то, что ты поступил нечестно по отношению к Мэтту. — Ты сейчас серьезно? Насмешка от него, буквально насмешка. Потом Корр закатывает глаза. Не понимает очевидного, бедняга. Так на это похуй, ты бы знал, чувак. Милли равнодушно кивает. Следующая ее затяжка быстрее предыдущей. Хочется по-быстрее отсюда свалить. — Ты не имел права его шантажировать. Я об этом. — Но только так ты узнала правду. Я надеялся, что это прояснит тебе голову. Думал, что ты увидишь то, каким он есть на самом деле. Так а дальше-то что? Ну, увидела. Услышала. Расплакалась. Опять разбилась. Но, бля, это не отменяет того факта, что я его люблю. И на самом деле, Райан, это многого не поменяло. — Я много раз видела то, каким он есть на самом деле, Райан, — Милли поджимает губы. — И это останется со мной. Это знание. А вот прикол в другом… теперь я знаю, что ты за человек. Со мной ты идеальный, хороший. Просто как из фантастического романа. А без меня… ты очередной ревнивый дурак. Который делает так, как выгодно только ему. А? Райан громко фыркает. Он подается к Милли чуть ближе, будто переживает, что их могут услышать. Слова из его рта четкие, горячие. Такие, словно сделают больно. Но они не делают. Такая вот суть. — Ты мне изменила. Это, как минимум, неприятно. У меня были все права на то, чтобы действовать так, как я считал нужным. Идиотизм. — Ведь ты думаешь только о себе, скажи? Тебя не волновало, что эта правда может вот сделать со мной. Ты тупо хотел и дальше быть моим парнем. Естественно. — Я и есть твой парень. Ну-ну. Верь в эти сказки и дальше, раз не видишь истины. — Больше нет. Корр, кажется, охеревает. Он весь напрягается. Начинает злиться. Милли не обращает на это внимания. Так и стоит себе с сигареткой в руках. Эмили появляется где-то недалеко. Просто — на всякий случай. Она садится на диван в холле, включает музыку на айфоне. Арктические Мартышки. Судьба какая-то сука. Такое брать и подкидывать. Вдруг до жути хочется уткнуться Смиту носом в шею. Свернуться клубком у него под боком. — Ах, ну да, — Райан выплевывает это прямиком ей в лицо, не сдерживаясь больше. — Мэтт же у нас святой, значит. Прощаешь ему все. Понятно. Сперва меня соблазняешь, уверяешь, что я тебе реально нравлюсь, а как только он пальцами щелкнет, то ты уже просто-таки под ним. Такая ты дрянь, просто немыслимо. Милли горько улыбается себе под нос. Эмили поднимает голову в ее сторону. — Согласна, я поступила с тобой гадко. За это прости меня. Я намеренно это не делала. Ведь даже не думала о тебе в тот момент. Но и ты получил за это короткое время то, чего так хотел. Не так ли? Факты. Чистые факты. Разговоры, секс, тусовки. И чувство, что ты не один. Теперь, правда, с этим покончено. Милли выбрасывает сигаретку в мусор. Она ежится. Где-то в небе появляется первая молния. — Слушай, а вы-то друг друга стоите, как я вижу. Ты и он. Ебанутые вдвоем. Одна — маленькая дура, а второй полнейший мудила. Не хватало тебе еще только с Фабианом переспать. Спасибо, приятно. Это мы. Теперь уходи, прошу. Тошно мне от тебя. Эмили появляется рядом с Алкок за секунду. — А с чего ты решил, что я не трахалась с Фабианом? — Милли забавно поднимает брови, а сама еле-еле сдерживает наглую улыбку. — У нас был секс. Даже лучше, чем с тобой. Прикинь? Эмили сдерживает смешок. Райан выглядит так, словно у него только что разбилось что-то внутри его головы. Невероятно. — И вообще, не смей Милли оскорблять, понял? — Кэри тыкает в мужчину пальцем. — Лучше бы ты опять превратился в доблестного рыцаря, ну и извинился перед Франкелем. Он до сих пор дышать нормально не может из-за тебя. Милли опять поджимает губы. Эмили берет ее за руку, переплетая с ней пальцы. Всегда с тобой. Во всем. Тепло разливается внутри грудной клетки. Становится на мгновение так счастливо, честное слово. — Да пошли вы, — Райан тупо чертыхается. Он резко поворачивается в другую сторону. — Ненормальные! Кэри заливается искренним хохотом. Они так и стоят себе еще немного на улице, пока дождь сильно барабанит по земле. «Тема Мэтта» так и не поднимается. Потом Эмили быстренько прощается и уходит обратно на площадку, ведь у нее еще есть работа, а Милли идет в свою гримерку, чтобы снять с себя «Рейниру». За полтора часа она (все-таки) возвращается к себе в трейлер, уставшая. 2. Возле ее трейлера стоит Оливия Кук. Прямиком у самого входа, на ступеньках. Она в зеленом спортивном костюме, печатает что-то у себя в телефоне. Ей плевать на погоду, скорее всего. Неожиданно. Милли бегло окидывает женщину взглядом. Она к ней запросто приближается, а потом громко ей говорит, ведь ветер срывается сумасшедший. Гром буквально раскалывает небо. — Привет! Ты чего тут одна стоишь, да еще и под дождем? Оливия! — А-аа, приветики, малышка, — Кук тепло ей улыбается, спокойно и как-то по-взрослому. Ого. От этого «малышка» скручивает все внутренности. — Миллс! Прикинь, я забыла, что у тебя сегодня есть сцена. Пришла поговорить, на вечернее кофе, так сказать, а тебя дома нету. Да и вот- Оливия никогда к ней раньше не приходила. Что изменилось сейчас? Становится как-то волнительно. — Залипла в очередные интернет-разборки? Все, как ты любишь, — Алкок усмехается, а сама достает ключи, чтобы открыть дверь. Замок дурной, приходится три минуты с ним возится. — О чем хочешь поговорить? И да, кофе сделаю, без проблем. Будешь с этим вот молоком? Очевидно. На сто процентов. — И с двумя ложками сахара, хер с ним, — женщина посмеивается. Она заходит следом за Милли, ну и останавливается, чтобы снять обувь. Ничего себе, это впервые. Класс. Глаза ее утыкаются в целые огромные коллекции книжек и кружек, которые собой заставляют все пространство. — Ты же у нас сладкое любишь, да? Я помню. Потому я совершенно не против окунуться в твою атмосферу. Интересно. Ну ладно. Посмотри, что будет дальше. Милли хмыкает. Но она почти сразу же расслабляется. Оливия падает на ее диванчик, а телефон убирает в карманы. Так и сидит себе, глазами только следит за тем, как Алкок достает кофеварку и кофе. Молчание немного напряжное, потому: — Так о чем ты хочешь со мной поговорить? Признаюсь тебе, что мне довольно странно видеть тебя тут. Правду говорит. Конечно. — Прости, детка, — Кук мягко ей улыбается. Она удобней устраивается среди подушек. — Прости, что редко захожу. У нас с Эммой целые дни заняты всяким, я даже не знаю, когда я сплю, реально. Но вот сегодня… сегодня я пришла к тебе, чтобы поговорить с тобой про Мэтта. О-оу. Что-что? Про Мэтта? Такое удивление, честное слово. Милли невольно вздрагивает. Если честно, то она вообще не думала, что Оливия что-то знает. Да и как? Разве что… ладно, ладно, слушаем дальше. Кук замечает, как девушка дергается, чуть не пересыпав кофе поверх рук, в ее глазах появляется маленький испуг. — Это же ничего, да? Я могу с тобой о нем поговорить? — Можешь, — буквально выдавливает из себя Алкок. Она так и стоит спиной, вообще не поворачивается. — Ты уверена? Не хочу, чтобы тебе было некомфортно. А кто же хочет? Даже обстоятельства, вроде как, поняли свою ошибку. Черт возьми, про Мэтта она хочет поговорить. А что ей сказать? Что ей отвечать? Наверное, сперва нужно хоть вопрос услышать. Милли чуть успокаивается. Она включает плиту. Потом робко сама разворачивается к Оливии, опираясь на столешницу руками. — Все нормально, — не очень убедительно, но что есть, то есть. Кук мягко улыбается. — О чем хочешь узнать? Но женщина напротив не задает вопросов. — Я знаю Мэтта уже больше, чем пять лет. Мы с ним познакомились на кастинге в один лондонский проект, случайно столкнулись, ну и ты знаешь, как это бывает, — Оливия пожимает плечами. Она тянется к пачке вишневых сигарет на маленьком столике. Милли не против. — О, чего у тебя такое выражение лица, детка? Ты не знала? Ну вот, а теперь ты знаешь. В общем- — И вы дружите до сих пор? — Да-а, — она просто кивает. Откидывается спиной на спинку дивана. — Не очень близко, но да, мы друзья. Переодически изливаем друг другу «души», я бы сказала. У нас с ним схожие характеры, мы упрямы и заносчивы, как дураки последние. И одержимые тем, что нам нравится. Кто нам нравится. Честно, я видела его разным. Буквально. Много с ним историй пережила. Потому, когда появилась ты- — Стой-стой, — Милли перепуганно делает шаг вперед. Она чуть было не цепляется ногой за кинутую на землю зарядку для телефона. — Он тебя сюда прислал? Оливия заливается самым настоящим хохотом. Таким, будто без слов говорит тебе — ты что думаешь, что я в девятом классе? Я захотела, потому и пришла. Еще не хватало быть спец-агентом какому-то мужику. Пусть сам все решает, понятно? Милли растерянно губы поджимает. Опять начинает волноваться. — Дорогая, я же тебе сказала, что он упрямый. Либо он делает все сам, либо не делает. Он никогда не просит своих друзей решать его дела. Даже Пэдди, ты заметила? А они очень с ним близки. — Тогда… почему ты тут? — Осторожно отзывается светловолосая. Она уже в уме ставит себе некую галочку, что Оливии можно доверять. Кофе закипает. Милли поворачивается к кружкам. — Наверное… потому, что ты мне реально нравишься. И я хочу с тобой поделится тем, что я знаю. О нем, ну и о том, что может получится с вашими отношениями. Если что, я сама никакая не телепатка, конечно, и я не знаю всего, не знаю, что между вами в самом-то деле происходит сейчас, но я могу тебя немножко успокоить, ладно? Если ты мне это позволишь. Просто мне кажется, что ты себя съедаешь внутри. Ого. Милли слегка проливает кофе на стол и себе на руку. Неосознанно облизывает палец. Она «странно» себя сейчас чувствует. Как-то благодарно и испуганно одновременно. Ей просто кажется, что как только она поделится чем-то, что связано с Мэттом, то она сразу же и расклеится, опять плакать начнет. — Это правда, — Алкок ставит чашки возле Оливии. — Все нелегко. Много вопросов. Мне страшно даже думать о том, как все это уберечь. Эти наши «тайные» отношения. Теперь вот совсем не тайные. — Ты не обязана беречь их одна. — Я знаю, просто… — Вдох-выдох, Милли садится напротив в большое кресло. Буквально вылазит на него с ногами. — С Мэттом нелегко. Мы вместе, как будто хаос. Временами. А потом есть еще моменты, когда мы чисто сплетаемся телами и душами, ну и кажется, что больше ничего не нужно. В такие моменты я люблю его больше всего, ну и думается, что если я его отпущу, то просто умру. Понимаешь? Оливия осторожно тушит сигаретку. Она ласково поглядывает на девушку, потом ей сама улыбается. Руку свою протягивает и тут же ее собственную накрывает. — Ох, я и забыла, как это может так чувствоваться. Когда ты молодой, знаешь? Так ярко и драматично. Но это не плохо, детка. Это особенно, правда? Знаю, что именно так ты себя и чувствуешь. Милли прикусывает губы. В груди плещется маленькое отчаяние. — Да. Но иногда мне кажется, что мы с ним не сможем никогда выбраться из боли. Он- — Он другой, — кивает Кук, потом тянется к своему кофе. Делает глоток. — Пусть ему и сорок, но мне он всегда казался молодым. Внутри. Ментально. Но знаешь, что хорошо? — М-м? — Он и любит тебя «живо». Я все видела. Ту небольшую сценку возле того ресторана. Мне хватило. С ним, кстати, давно такого не было. В последний раз, когда он встречался с той девицей, что играла в Золушке, вероятно. Пофиг. Милли хихикает. Оливия ее поддерживает. На секунду становится совершенно расслаблено. — Я не знаю, сможем ли мы с ним просто удержать эти отношения дальше, после съемок. Это меня и съедает живьем. Никто тебя в этом и не винит. — Почему ты сейчас об этом думаешь? — В смысле? — Они ловко переглядываются, только на лице у Кук сплошное удивление. А потом они опять хихикают. Милли тянется пальцами к сигаретке. — У вас тут есть еще целых два месяца. Целых два таких месяца в отношениях, особенно в таких стремительных, как ваши, многое меняют. Ты вот сама увидишь. Лучше принимать решение не сейчас, а потом. Лучше провести и насладиться с ним лично этим временем по-полной. Ну, в чем-то она действительно права. — Типа, как? Откинуть сомнения и страхи, ну и просто прыгнуть в это с головой? (если ты осмелишься) середина приключения — идеальный момент, чтобы начать сначала — Так, подожди, а что ты теряешь? У вас неимоверная история. Бери от нее самое лучшее, потом храни этот опыт всю жизнь. Не бойся ничего. Позволь себе просто «быть» в этом. Даже если иногда больно и непонятно. — Хм-м. — У вас всегда будет с ним «ваш Париж». Париж? Милли сбрасывает пепел, потом хмыкает. — Это как понимать, Лив? — Ты что, не смотрела «Касабланку»? Ужас, детка. Я в полнейшем шоке. — Оливия смешно закатывает глаза, потом склоняется чуть ближе, рассказывает, значит, такое. — В общем, там часть сюжета строится вокруг мужчины и женщины, у которых, конечно же, любовь. Они знакомятся в Париже, случается сумасшедшая буря между ними, но вскоре женщина покидает город, так и ничего не сказав мужчине, которого любит. Из-за кое каких обстоятельств, ага. И вот они проходят многие испытания, долгую разлуку, ну и встречаются в Касабланке (случайно) после стольких лет. Чувства вновь вспыхивают, она хочет остаться с мужчиной на этот раз. Но все не так просто, конечно же, как же нам и без драмы. Посмотришь фильм, сама поймешь. Нн и потому в последний миг главный герой велит женщине, которую он любит, сесть на борт самолёта, говоря ей, что она будет жалеть, если останется: «Возможно не сегодня, возможно не завтра, но скоро и до конца своей жизни», — и добавляет, что у них всегда будет их Париж. Их Париж. Место, где они были когда-то счастливы. Так драматично. А ведь у Милли теперь есть «своя Испания», реально. — Красиво и грустно, не думаешь? — Все, как в жизни, — Кук кивает головой. Она опять переглядывается с Алкок. — Потому все, нечего хандрить. Встреться с ним и кайфуй! И пофиг, что скажут остальные, вот так вот. Я рада, что у него наконец-то появился человек, в котором он видит свою душу. Он такое говорил? Не похоже. Милли мечтательно закрывает глаза. Она может попытаться, правда? Пожить в сказке. И взять из этой сказки все, забрать все самое хорошее, ну и отдать Мэтту взамен идентичное. А потом разобраться с тем, что делать дальше, когда время наступит. — Спасибо, Лив. Мне и правда полегчало. Серьезно. — В любое время, дорогая. А потом они зависают еще часа два, пока стрелка часов не переваливает за два часа ночи. Говорят о будущем концерте Арктических Мартышек, обсуждают съемки, новые кафе на окраине городишка, ну и историю с «приведением», ведь Фабиан утверждает, что именно приведение украло у него его любимую кожаную французскую курточку. Любимое. Кук не затрагивает ситуацию с тем, как Райан разбил ему нос — потому что, ну, итак все понятно. Драма с Мэттом Смитом отпечаталась буквально на каждом из них. 3. Милли топчется возле дверей в трейлер. Горит свет. Слышится музыка. Господи, с чего начинали, тем и закончили, да? Как она и проснулась утром с ним в кровати, так, вероятно, и заснёт сегодня с ним тоже. Нужно просто хорошенько понадеется. Милли неловко поправляет футболку. На улице холодно, но ей ужасно жарко, как будто она заболела. Ну да, мы все знаем, что у нее за болезнь, ага. Ноги голые, она только в одних шлепанцах. Стоит себе дурочка, ну и даже постучать не может. А чего стучать-то? Милли поднимается по ступенькам. Она осторожно открывает двери. В нос тут же ударяет запах его парфюма. Становится привычно. Захлопывает дверь — тихо, почти что призрачно. Ну и появляется у него почти-то на кухне. На столе куча бумажек и ручек. Его почерк. Его рисунки вдоль лабиринта из букв. Кофе, кофе, стакан виски. Ну-ну. Возле его кресла валяется синяя рубашка. Мэтт появляется в дверном проеме только в одних наспех натянутых штанах. Они низко сидят на бедрах. Одну руку он ловко поднимает, прикасается к верху двери, ну и нагло упирается о нее. Ребра виднеются из-под кожи. Мышцы на животе и на плечах быстро перекатываются. Ох, бля. Милли прям удачно зашла. Чем он занимался? Щеки у нее становятся красными. — Привет, малышка. — Привет, — нужно выдохнуть, главное выдохнуть. И почему всегда у нее мысли бегут из головы, как только он начинает говорить к ней так низко? И выглядеть вот так, а? Словно он только что вышел из душа, волосы взлохмачены, а на крепких руках нет ни футболки, ничего. — Что-то случилось? Ты подумала? Да. Да, блин. Милли прикусывает нижнюю губу. В крови горит огонь. Она как-то смешно тянет свою футболку ниже, словно это второй день на съемках, ну и Мэтт пьет свое кофе в этом вот бумажном стаканчике возле кафетерия. Смит лениво отслеживает это движение. Ну… что дальше? — Подумала. — Хочешь поделиться? Его мышцы напрягаются. На скулах красные пятна. Глаза полны чертиков. Боже, ну хоть раз можно нормально увидеться, без ебучего напряжения? Без желания тут же раздеться? Понятно, почему они и путаются. Ведь так просто вам подумать, что ими движет только похоть. Так просто ошибиться. Никто из вас не слышит, как быстро бьется сердце, как кровь их поет друг для друга. Как нужно (до крови из носа; прости, Фаб) прикоснутся к коже, лечь рядом, обняться и просто «быть». Мэтт прокашливается. Они опять смотрят друг другу в лица. — Или спать? — Спать? — Милли громко хмыкает. Детский садик, ну или что. Или он ее дразнит. Опять. — Хочешь, можем сперва в душ сходить. Вдвоем не так страшно. Ох, Мэтт. Милли заливается смущением. Она буквально заставляет себя фыркнуть. Мэтт сдерживает улыбку. Электричество замыкается, кажется, по всей Испании. — У тебя, вероятно, только этот вот дурацкий гель «три-в-одном». И шампунь, и гель, и кондиционер. Ужасно. Я таким не пользуюсь. Мэтт забавно оглядывает Алкок с головы до ног. Он выдыхает. — Как на счет моего рта, моих пальцев, ну и моего члена? Тоже «три-в-одном». Таким ты точно захочешь попользоваться, не так ли? — Что еще ты мне можешь предложить? — Ее коленки уже буквально дрожат, но она все-таки вскидывает на него подбородок. Смелая до жути. Мэтт делает в ее сторону шажок. — Любовь? На его лице тут же появляется такое огромное-открытое, теплое выражение, а все вязкое возбуждение само прячется под ним. Милли мягко улыбается. Она думает, в конце-то концов… у нас с ним есть Париж. Она делает к нему шаг навстречу.