these walls.

Маленькой Висенье пять. Она живет с мамой и Майлзом в самом центре Лондона. В большой красивой двухэтажной квартирке, с видом на парк. На улице начинается весна. Под рукой у Висеньи огромная красная плюшевая игрушка Дракона. На подбородке (небольшой) явный белый шрамик — чисто вам такое себе последствие от неудачного падения на подъездной дорожке в прошлый четверг. Не ребенок, а целая непонятная совокупность хаоса вперемешку с заливистым громким смехом. Идеальная комбинация, честное слово. Все, кто встречал эту девочку раньше — всем она тут же начинала нравится. Особенно, ее умение разговаривать. Делать это так, словно она куда старше своего возраста. А еще она просто до жути очаровательная. Маленькая неусидчивая малявка. Волосы у нее короткие, но густые и темные, щечки красные — улыбка на все лицо. Она бегает по дому только в одном синем комбинезоне, босиком, с черным галстуком Майлза, неаккуратно повязанным поверх ее головы, прям-таки у нее на лбу, ну и громко хихикает, так по-детски разбрасывая свое лего по пути на первый этаж, со словами: «включи мне еще одну серию Доктора Кто, мамочка». Серьезно? С недавних пор — очаровательный Мэтт Смит в роли одиннадцатого Доктора стал ее новой любовью. Теперь смотреть этот сериал, как традиция. Милли прекрасно понимает, чего уж там скрывать. Но она тут же сама отвлекается, тут же выбрасывает из головы какое-либо напоминание про этого мужчину. Этот мужчина. Черт возьми. Пять лет спустя, а сердце до сих пор заходится, как полоумное… только от одной мысли о нем. Блядство. Впрочем, об этом чуть позже. Висенья забегает в гостиную с радостными воплями. Милли ожидаемо закатывает глаза. Она тупо сидит на диване — новая книжка в руке, горячее кофе на журнальном столике. Это должны быть ее «минуты покоя», прежде чем за Висеньей приедет бабушка, чтобы забрать ее к себе на выходные. Но покой и эта непослушная девчонка — вещи разные, как вы видите. Малышка просто доведет Милли когда-то до остановки сердца, поистине. Как пятилетний ребенок может быть такой импульсивный, но в тоже время слишком умный для своего возраста? Непонятно. Висенья ловко выпрыгивает Милли на коленки, тут же обхватывая своими ручками ее за шею. Целует в щеку, потом смешно прикасается к носу пальчиком, ну и опять обниматься лезет, ничего нового. — Ты собрала свои игрушки, малявка? Бабушка будет тут за десять минут. И она не станет опять останавливаться возле магазина, потому что тебе срочно нужен «рыцарский шлем». У тебя их дома полно. Висенья смешно закатывает глаза, показывает язык. Потом смеется беззубой улыбкой. — Не-а, я не собрала, мама. — Я за тебя их собирать не буду, — Милли заглядывает в лицо дочери, а сама большим пальцем вытирает следы от шоколада у нее возле губ. Привычки, да. Та только забавно дергается, а потом говорит в ответ. Все еще обнимает. — Майлз соберет, не волнуйся. Майлз. Майлз. Майлз. Никогда не «папа». Ни разу не «папа». Милли хмыкает. Сперва все это было по-приколу, правда, ведь Висенья начала говорить поздно, как для ее возраста. У нее было любимое слово «мама», а потом и «дракон», потому что Алкок зачитывалась с ней вместе разными дурацкими сказками. Майлз был не в восторге, потому что на момент, когда малышка знала уже достаточное количество слов — она все равно не называла его папой. Он пытался с ней об этом поговорить, но она только плечами пожимала, убегала от него на первый этаж в детскую, чтобы поиграться в разноцветные кубики. И вот теперь эта проблема появилась опять, вроде-как, но у Милли самой просто нет сил, чтобы в этом разбираться. Наверное, основная такая причина — между ней и Майлзом никогда не было любви. Понимание — было. Любовь — нет, никогда. Да и сам он теперь, да-да, постоянно пропадает в своем новом рок-туре, катается по стране, ведь его эта группа успешная, черт возьми. Иногда Алкок кажется, что есть только она и ее дочка. И все. Ни Майлза, ничего из этого. Только она и ее хорошенькая Висенья. Но сегодня Майлз дома. Он дома, в своей студии, ведь у него что-то типа «каникул», типа какого-то перерыва. Милли все равно. Она хочет собраться и пойти в город, встретится с Эмили наконец-то. Но после того, как Висенью заберет ее мама. — Одну серию «Доктора»? Пока бабушка не приедет. Pretty please? — Девочка смотрит буквально умоляющими глазами, ну и Милли сдается. Ладно. Хорошо. Она тянется к этому пульту, она включает телевизор. На экране появляется лицо Мэтта. — Ура, спасибо-о-о! Не то слово. Они вдвоем как-то одновременно концентрируются на сериале. Смит там молодой и такой смешной, что в сердце что-то начинается ныть. Он без своего костюма, без своих любимых серебряных колец. Без этих непослушных волос, которых хочется взять и тупо пригладить рукой. Грудина трещит осколками. Алкок тут же берет и сильно-сильно зажмуривается. Начинается, ага. Каждый раз видеть его (хоть и экранного, далекого) — тупо заставляет ее вспоминать, вспоминать, вспоминать. Она так давно с ним не общалась. Так давно. В последний раз два года назад — и то, случайно. Ей приснился кошмар, впервые за кучу времени. Огонь, жар, было много крови и соли. И благодаря чертовому импульсу, Милли набрала его номер. Не знала, сработает ли, ну или он его поменял. Но Мэтт взял трубку. Он долго молчал, сам первым ничего не говорил. Милли села на кухонный стол в полной темноте, просто слушала его дыхание, а потом рассказывала горячо в трубку о своем кошмаре. Ее слезы были мокрыми и большими, а тело била крупная дрожь. Мэтт только тупо сказал ей «дыши», а сам тоже дышал. Они слушали дыхание друг друга, кажется, целый час. Ну и кто-то на фоне его позвал, какой-то женский голос. Потому он ушел. Не попрощался, нет, ничего такого. Просто вырубил звонок. И Милли запомнила. Она помнит все это и сейчас. А в последнее время у нее в голове появилась еще одна такая далекая, но важная мысль — именно, блин, поэтому ей нужно встретится сегодня с Эмили Кэри, с ней посоветоваться, поделится секретами. — Мамочка, посмотри, у Доктора такой же цвет глаз, как у меня, — Висенья вскидывает подбородок, а ее пальчик указывает прямиком на лицо Смита на экране. — Как думаешь, почему мы с ним похожи? Потому что… Возможно, только возможно, что- Алкок не успевает ничего ответить. В коридоре появляется ее мама — в большом свитере, в джинсовых штанах. Висенья тут же забывает про свой сериал. Она срывается на ноги, шлепает ими через всю гостиную, ну и оказывается в крепких объятиях своей бабушки. Галстук Майлза слетает с ее головы по пути. Со второго этажа она берет себе игрушечный рыцарский шлем, прежде чем сесть к своей бабушке в машину. 1. Эмили Кэри заказывает себе латте без сахара, как и пять лет назад. Ничего нового, старые привычки, старые прикольчики. Подружки — подружками. Аминь. Милли заливает свое кофе дурным карамельным сиропом доверху. Почти-что себе по горло. Пальцы становятся липкими. Они выбирают посидеть в «Bittersweet Dream», за десять минут от Центральной Площади. Вокруг весна, запах цветов и приветливые улыбки. Эмили в черном костюме, волосы ее красиво уложены. По планах — кастинг в очередной проект. Алкок понимает. Она сама за недельку-вторую будет уже на площадке театра. Работа работой, она все еще в этом вот бизнесе. Повезло — ее малышка может проводить время с бабушкой столько, сколько ей нужно, а связь сильная остается и после месяцев разлуки. — Ну что, как там поживает моя любимая девочка? — Эмили подпирает голову рукой, явно давая понять, что это она про Висенью. Ну, конечно. Милли улыбается. — Ты передала ей мой супер-подарок? Еще бы. Теперь она настоящая «королевская» принцесса. — Она от него в восторге, о чем ты вообще, — Алкок ей кивает, потом ловко достает свой айфон. Клацает раз, тогда просто открывает быстренько галерею. — Смотри, моя малявка, кажется, больше никогда не расстанется с этим твоим красным дурацким Драконом. Эмили внимательно наблюдает за небольшим видео, где Висенья по деловому таскается домом со своей новой плюшевой игрушкой, а потом Милли у нее быстро спрашивает «что ты должна сказать своей крестной»? На что девочка звонко отзывается — «спасибо, тетя Эмили, я тебя обожаю!» — Видишь, она тебя обожает, — Алкок прячет телефон, возвращаясь к своему кофе. Вкус «сахарной смерти» немного отрезвляет. Ловится какое-то мимолетное дежа вю. — Такая хорошенькая, тебе так повезло, — Кэри мечтательно вздыхает. Потом на ее лице появляется некая осторожность. — А что там с Майлзом? Он вернулся домой? Ага. Не очень-то и хотелось, понимаешь?. Милли кривится. Они с Майлзом уже давным-давно спят с другими людьми. Сказка — сказкой. Реальная жизнь — по другому и так это называется. — Да, вчера. Опять пристает ко мне с тем, что Висенья не называет его папой. Задолбал. Я ему говорю, что пусть с ней сам в этом разбирается, раз так сильно вот желает быть ей отцом. Последние года четыре его почти никогда не было рядом. Вот теперь он пытается взять и исправится? Пф-ф. Черт возьми, мне это не интересно. Эмили фыркает. Она откидывается на спинку кресла. Позади нее уже набирается такая себе небольшая лондонская толпа, желающая вынудить их дать им автографы. Смешно. — Боже. Как-то глупо это все. Он знает, кстати, что ты хочешь с ним расстаться, Миллс? Ну. — Конечно, он знает. Наверное, — светловолосая пожимает плечами. Ее не особо это все волнует. Ее дочка не так сильно к нему привязалась, чтобы рассматривать момент «этого вот разрушения семьи», это даже не оставит по себе никакую травму. — Чувствует точно. Посмотрим. Посмотрим, бля. Посмотрим. — Слышала я, у тебя скоро выступление в Королевском театре, детка, — Кэри переводит тему, слава богу. Она тянется к рукам подружки, потом их легко сжимает. — Фабиан мне написал. Дурачок сейчас в Италии. На съемках. Говорит мне, что ты учишь слова, словно сумасшедшая. Да? Милли морщит нос. Она заливается добрым смехом. Эх, Фабиан-Фабиан. Любимый пес-лабрадор. И уже ужратый вином, как обычно. Сто процентов. Хочется с ним на тусовку. — Блин, так хочу тусовку с нашим кастом. Сто лет всех не видела, реально, — сама Алкок притворно дует губы, потом тянется к кофе. Кэри ее с интересом разглядывает. — Давай устроим, а? — Не знаю, как получится. Все работают. Но, — Кэри вдруг хитро щурится. — Можно же нам сделать группу с ними, ага? Типа, в смс-ках. Узнаем, какие у кого планы. И возможно ли вообще собраться. Милли безоговорочно соглашается. Конечно, сейчас прям они не будут этого делать. Это так, планы на ближайшее будущее. Как когда-то раньше, когда Алкок еще была влюблена в- — Ты слышала что-либо про Мэтта?.. Вопрос слетает быстрее, чем мозг обрабатывает информацию. Черт. Столько лет сама вот держалась, а теперь что? Эмили, кажется, на секунду падает в ступор. Щеки Милли сами заливаются предательским румянцем. Опасно, опасно, опасно. — Эм… Ты уверена, что хочешь знать? — Нет, прости. Точнее, почему я извиняюсь? Глупости. Не хочу, ты права. Просто на это вот мгновение, я- Я позволила себе слабость. Я же просто человек. — Ты потому назвала ее Висеньей? Только не говори, что тупо была в восторге от «Дома Дракона» и их валирийских имен. Я знаю, что не настолько аж, детка. Правда. Эмили впервые задает ей этот вопрос. А он проходится прямиком по нервам, задевает ее сердце, крошит ее внутренности. Господи, бля. Милли сглатывает. Глаза пекут, вот-вот и из них польются слезы. — Это они ему нравились. Валирийские имена, — сказать, сказать, поделится. Наконец-то это сделать, ведь так давно никто с ней не говорил про Мэтта. — У него была любимая эта история про Таргариенов, знаешь. Бейлон и Алисса. Принцесса Висенья. Он рассказывал мне эти истории часами, пока мы с ним тупо лежали на траве возле трейлерного парка. А однажды, перед тем, как я с ним… — Ты не обязана рассказывать, если тебе тяжело. Я обойдусь, это того не стоит, — Кэри наклоняется чуть ближе, она почти-что переходит на шепот. Вокруг становится как-то «размыто», непонятно. Голоса затихают. — Брось, все нормально. В общем, однажды мы с ним занимались любовью. И перед тем, как в меня толкнуться, он спросил меня… о чем я думаю. Он всегда как-то умел читать мои мысли, определенно. Потому я и сказала, что о ребенке, ведь я действительно думала о ребенке. И спросила его, кого бы он хотел. — Девочку? Горько. Больно. Внутри — пожар. Светлые глаза, ясный-ясный взгляд. Его крепкие руки — держат, ласково прикасаются к ее лицу. Дыхание поверх дыхания. Тогда казалось, что больше такого никогда не будет. Оказалось, что это была правда. — Да, девочку. Блин, — Милли резко хмурится. Одна слезинка падает на ее руку, вторую она бегло вытирает тыльной стороной ладони. — Знаешь, я иногда думаю… а что, если это стало реальностью? Как некое предсказание. Сперва я с ним об этом говорила, а потом мы трахнулись у него в стеклянном доме, вообще без всякой защиты. Ты же помнишь, да? — Ты тогда, кажется, забыла выпить таблетку, — Кэри становится задумчивой. — Только через- — Да, я выпила ее только через три дня. И до того, как я встретила Майлза, у меня уже были симптомы. Едва заметные, но все же. Помнишь? Тошнота, головная боль. Я это все списывала на стресс, на окончание съемок. Минутное осознание. Потом и недоверчивость. — Черт, Милли, я даже не знаю… — И я не знаю. Но факт остается фактом, ага. Висенья родилась темноволосой. У Майлза светлые волосы. У меня… светлые волосы. И у нее другой цвет глаз. Как ни у кого из нас. (ее глаза таким цветом, как у Мэтта, ее волосы таким цветом, как у Мэтта, ее движения, ее характер, то, какая она очаровательная и умная… все это в Мэтта, боже-блять) Милли вздрагивает. Эмили чуть мотает головой. Со стороны, наверное, кажется, что Милли окончательно сама ебнулась, да? Алкок громко-громко выдыхает. Она в последний раз вытирает лицо рукой, потом опять тянется к кофе. Делает глоток. Все внутри — печет, плавится, печет. Горько. — Это может быть правдой. А может… ты ужасно соскучилась по Мэтту, потому твой мозг с тобой играет. Не хочешь с ним (все-таки) встретится? Нет. Встретиться? И что дальше? Рассказать ему о том, почему она его бросила? Рассказать о том, как у нее внутри прыгали эти вот блядские гормоны, как ее убивала яркая головная боль? И что ей проще было ото всех уйти, исчезнуть, а потом и пропасть? Ведь все его поступки в один момент сделали ей «слишком». Слишком больно. То, что копилось за месяцы его глупых выходок, и его этих вот ночных пустых трахов с испанками — переполнило по горло, кажется. А в Лондоне он стал еще больше популярный — больше чужих рук, больше касаний, больше репортеров, улыбок. Милли не выдержала. Она, между прочим, уже носила под сердцем ребенка. Его ребенка, ведь так? Бля. Не хочется допускать такое. Пока что — нет. Ибо тогда… тогда сдохнуть захочется. Прямо на этом месте. — Он же не прийдет, — факты, факты, Милли уверенно хмыкает. — Мы с ним стали очень далекими, практически незнакомцами. Эмили молчаливо с ней соглашается. Она видит, что прячется за этим всем. Она видит, слишком хорошо знает свою подружку. Милли все еще его любит. Никогда не переставала его любить. 2. Висеньи исполняется полных семь, когда она сама впервые подслушивает разговор между Милли и Майлзом. Раньше — никогда. Сегодня — будет на сто процентов. На дворе жаркая летняя ночь. Ведь… ее мама (почти-что) плачет. В ее маленьком сердце бьется, кажется, одна с ней боль на двоих. По другому никак. Она видит, как Майлз заходит на кухню, ближе, ну и ближе. И слышит, как голос его повышается, надламывается. Чтобы не случилось — ее папа, которого она не называет папой, — намеревается сказать что-то гадкое, девочка уверена. Висенья прячется за диваном, щекой прислоняясь к ковру. Сквозь щель между диваном и полом она видит только их ноги. Мама ее в синих спортивных носочках, Майлз в дурных смешных тапочках. — Ты что, уже окончательно ебнулась, Милли? Как это понимать? Объясни мне все, сейчас же! Блин. Висенья не знает значение слова «ебнуться», но она кривит губы. Посыл ей понятен. Она сама запросто считывает телепатически значения и эмоции. Ее синяя пижама в звездочки нагло выделяется на фоне белого ковра. Стоит ее маме или Майлзу немного повернутся в сторону телевизора, ну и ее план «подслушать» провалится за секунду. А пока еще она в порядке. — Тише! — Милли шикает на парня, а сама наконец-то кидает вилки и ложки в раковину. — Висенья еще не спит. Не хочу, чтобы она слышала, как мы ссоримся. Понял? — Мне все равно, — так же громко отзывается Майлз. Он подходит к ней ближе, ну и сам останавливается рядом. — Я требую от тебя объяснений. Если я не ее отец, то какого хуя ты ничего не упоминала об этом раньше? «Не ее отец». Висенья задерживает дыхание. Она широко открывает глаза. Ее мама тупо вздыхает. Потом закатывает глаза. По телу пробегают мурашки. — Я не понимаю, почему тебя это так задевает? Это просто моя догадка, которую я тебе озвучила. Ты итак не был рядом бог знает сколько времени, не думай, что я тебе поверю, что тебе есть до нее какое-то дело. — Я думал, что я, блять, ее отец! — Парень опять громко кричит, потом резко хватается за кружку, которую Милли держит в руках. Она так и не успела ее поставить в раковину. — И я трудился над группой, все эти года, зарабатывал большие деньги. Чтобы у нее было все, чего ей захочется. А теперь я узнаю, что ты трахнулась с каким-то актером до меня, залетела от него, ну и потом просто повесила этого ребенка на меня. Охуеть! Становится непонятно. Висенья хмурится. Мама сделала что? Она ничего не понимает. Только чувствует — Майлзу больно, но маме больнее в сто раз. Девочка тянется рукой к своей пижамной рубашке, накрывает ее ладошкой там, где под кожей бьется ее сердце. И трет. В глазах появляются слезы. — Во первых, заткнись! Сколько говорить, чтобы ты не орал! — Алкок становится очень злой, она вспыхивает за секунду. Сарказм так и льется из ее рта. — Во-вторых, дорогой, не один ты зарабатывал деньги. Не один ты трудился над ее же будущим. И в отличие от тебя, я была рядом почти все время. С ней. Старалась, как могла. А теперь ты бесишься, что я думаю, что Висенья не от тебя, да? Ты меня не любил, не любишь. Твои чувства не страдают в этой ситуации. Просто смирись, дай мне поехать в Испанию, спокойно поехать, отдохнуть с дочкой от этого всего, понятно? Пока нас тут не будет, ты можешь переехать. Удачи, Майлз. Милли отворачивается от парня, да только тот быстро перехватывает ее руку, хватается пальцами за ее предплечье. — От кого она тогда? Кто ее законный отец? Висенья сосредоточено прислушивается. — Мэтт, — быстро отзывается Милли, вырывая руку из его хватки. Ее голос звучит убито, поломано. Очень грустно. — Мэтт Смит. Что? Доктор Кто мой папа? девочка в своем удивлении открывает рот. Ее дыхание сильно учащается, хочется вдруг заплакать. Сильно-сильно. Как может Доктор быть моим папой? — А-ах, ну заебись. А он хоть знает? Или ты ему тоже нихуя не сказала? Я прикидаю его лицо, когда он узнает. Ты буквально, значит, разрушишь мужику жизнь. Вперед-вперед, ты же это так любишь. Такая ты сука, просто не могу. Милли всхлипывает. Из груди вырываются рыдания. Висенья отворачивается. Значение слова «сука» она знает. Ей нужно всего парочку этих вот минут, чтобы сесть на корточки, потом быстро проползти через гостиную к ступенькам на второй этаж. И скрыться на втором этаже. В голове пусто. Что-то новое. Но в крови ее жар, адреналин, желание что-то сделать. Но она маленькая, маленькая, маленькая. Как может она что-то сделать? Прерывать кухонную ссору ей не хочется. Дверь в комнату мамы открыта. Висенья ловко проскальзывает внутрь. На ней черное большое худи, голые ноги. Волосы лезут в разные стороны. У моего папы тоже такие волосы, думается ей. Девочка знает, где Милли оставляет свой айфон. На большом одеяле на кровати. Нужен код. Она знает код. Проще простого. Потому пару минут, ну и она уже сама просто листает телефонную книгу. Номер Эмили. Нужна тетя Эмили. Тетя Эмили поможет. Висенья звонит. Гудок, гудок, гудок. Ничего. Эмили Кэри так и не поднимает. Внизу (размыто) слышится продолжение скандала. Голос Милли опять срывается на крик. Висенья вздрагивает. Она как-то импульсивно клацает на один контакт, возле которого обычно стоит желтая «звездочка». Метка. Значит, мамин близкий друг. В комментариях под номером девочка видит «Следующий концерт 22 августа». Она набирает номер какого-то «Пэдди». «Какой-то Пэдди» отвечает за секунду. Невероятно. — О-о, привет-привет, Миллс! Не ожидал, вот ведь черт! Как ты там поживаешь, дорогая? Рассказывай Визерису все! Давай-давай! Я так соскучился! Много слов, много слов. Висенья пугается. Сперва. Она бросает телефон на одеяло. Но потом опять тянет его к уху. — З-здавствуйте. Это не моя мама. Это я. — Будто это все обьясняет. Господи. Пэдди сам растеряно молчит. Потом говорит опять. Осторожно, осторожно. На эту секунду девочке кажется, что ее быстрая и такая хаотичная идея поделится некой информацией с каким-то незнакомцем… это полнейшее безумие. — Не твоя мама? Что?.. — Нет, меня зовут… Висенья. Моя мама внизу. Она ссорится с Майлзом. Я- Мне страшно. А еще я узнала, что- — Подожди, подожди, — Консидайн теперь, кажется, звучит четко. Взросло. Он сам тупо оказывается в тихой комнате, подальше от людей. — Теперь давай по порядку, малышка. Ты знаешь, кто я? — Нет. Простите. — Я друг твоей мамы. Мое имя Пэдди. Мы когда-то работали над общим проектом. Мама тебе рассказывала, как она снималась в шоу про Драконов? Думаю, что да. Мы играли там вместе. Теперь рассказывай мне, что с тобой случилось. Хух. Окей. Девочка смахивает челку рукой. — Я… Майлз оказался не моим папой! Они с мамой говорят на кухне, они кричат, потому что он не мой папа. Мой папа… «Доктор Кто»! Представляете? Я не знала, что мне делать, я не хотела вмешиваться в разговор, я хотела позвонить тете Эмили, она всегда может меня успокоить, но я- Слезы ручьем катятся к подбородку. — Что?.. Опять молчание. Висенья жмурится. Она часто-часто дышит, она все еще ребенок. Пэдди громко хмыкает. Потом: — Твой папа «Доктор Кто»? То есть, Мэтт? — Да, его же так зовут? — Девочка утирает слезы. Она залазит на кровать с ногами. — Я смотрела с ним сериал. У него такие же глаза, как у меня. Ну и… мамочка об этом сказала Майлзу. А перед этим Майлз ей сказал, что мама «трахнулась» с этим актером, ну и я от него. Я не знаю, что значит «трахнулась», мне так странно. — Господи. Такая же честная, как и Милли. Пэдди, наверное, в шоке. — Тетя Эмили не брала трубку. Простите. Мне нужно было рассказать. — Ты… ничего страшного, милая Висенья. Такое у тебя красивое имя. Ты знаешь, что оно валирийское? Черт… ладно. Черт. Главное, дыши. Ты дышишь? — Да, — она дышит. Становится лучше на мгновение. — Спасибо. А вы… вы знаете моего папу? Знает. Конечно. — Знаю. — Какой… он? — Он- Девочка не слышит. В дверях вдруг появляется заплаканная Милли. Висенья сама тут же замирает. Она протягивает ей айфон дрожащими руками. Алкок тупо берет его. Слушает. Жаркая летняя ночь. Секреты вырываются наружу. 3. Милли берет свою дочку с собой в Испанию. Быстрый перелет, теплое море и вкусная еда. Она так и планировала, честное слово. Так было задумано, таков был план. Теперь единственное, что к нему само добавилось — встреча с Консидайном. И обещание, что он ничего не скажет Смиту первым. Пожалуйста. Пэдди соглашается. Но он хочет встретится, он хочет обсудить. Милли знает. Это нормально. Все нормально. Они останавливаются в небольшом отеле. Всего за несколько часов езды к старому месту, где когда-то они снимали «Дом Дракона». Висенья в первый же день какими-то красками рисует себе на щеках индейские полоски. Обувается в большие ковбойские белые сапоги, украденные с чемодана Алкок. Пф-ф, ну конечно. Она прыгает вокруг, бегает к бассейну, сама до жути быстро и очаровательно заговаривает всех людей и персонал. Ее все любят с первой секунды. Милли же (напротив) чувствует панику. Она такая понятная и топленая — вот, протяни пальцы, ухватись. Она как желтый мед — липкая и тягучая. Ничего ей не помогает. Пока дочка тусуется с соседскими детьми — лазает по заборам, по-приколу сама забирает с бара кока-колу, ну и тайком смотрит «Доктора Кто» на своем айпаде, Алкок все свое это время проводит в номере. Просто утыкается в очередную книгу. Чтобы забыться, понятно же. Ага, ты только попытайся, бля, просто попытайся. Пэдди говорит, что будет тут где-то ближе к вечеру. Потому пока его нет, нужно подумать о том, что же дальше. Как будет дальше. Это же не очередной отпуск, нет. Это попытка в этой всей фигне разобраться. Надеюсь, удачно. Милли устало жмурится. Она так никуда не выходит за весь день, только спускается вниз к главной парковке, когда Консидайн ее сам набирает — буду за пять минут, говорит он. Вот потому светловолосая и стоит себе, с ноги на ногу перекатывается, за талию себя обнимает. Правда, за несколько минут перед ней появляется черный Мустанг. В груди что-то лопается. Больно становится. Черный Мустанг. Милли все помнит. Консидайн лениво выбирается наружу, а потом тут же сгребает Алкок в крепкие объятия. Он улыбается, он так сильно улыбается, что кажется, словно время замерло, что это вот все — просто тусовка, после которой нужно возвращаться на площадку. — Так давно тебя не видел, Миллс, — он щелкает ее по носу, тогда выхватывает сигаретку из кармана. — Как ты? Точнее… как вы? Устроились нормально? — Все хорошо, спасибо, — Алкок и сама достает пачку Мальборо. Чиркает зажигалкой. — Жара такая тут, я уже и забыла. Ты сам как, нормально доехал? — Мгм, — Пэдди бегло соглашается. Его черные дорогие очки смешно блестят на голове. — Та нормально. У меня послезавтра тут встреча с шоураннером. Новый фильм. Ничего не скажу, пока не возьмут. — Логично, — Милли прыскает, делает затяжку. Мужчина рассматривает ее лицо: открыто, долго. — Что? — Ничего, просто ты, кажется, внешне и не поменялась. Только волосы твои чуть отросли. Ну, факты. Факты, ага. Сигаретка заканчивается, напряжение еще до конца не уходит. Оно сидит в костях, путает нервы. Пэдди, наверное, тоже это чувствует. Он хочет еще что-то сказать, но не успевает, так как из больших стеклянных дверей отеля выбегает эта вот маленькая девочка. Она бежит прямо им не встречу. — Мама! Милли поворачивается. Консидайн замирает. Он видит, как ее глаза смотрят с интересом, пока она идет к ним ближе, как забавно у нее лезут волосы в разные стороны. А потом он сам видит ее глаза. Ясные, понимающие, умные — как и у ее отца. — Боже, она так похожа на Мэтта. Милли, она- Это последнее, что он успевает сказать. Потому что Висенья оказывается рядом, она тут же крепко-крепко обнимает его. Потом поднимает голову, лучезарно улыбается. Говорит: — Привет, Пэдди! Спасибо, что тогда поговорил со мной! О, а можно мне залезть в твою тачку?