Кларолайн: сборник.

— Сколько раз мне нужно повторять, что мой кабинет… — гневно срывается с нежно рубиновых губ Кэролайн, которая неудержимо роется в куче бумаг и папок, стоя спиной к только что распахнувшейся дубовой двери. Девушка пытается не забыть важные документы для встречи с «особым» спонсором. И, да, встреча вечерняя, но и школа — необычная. — Не проходной двор, — уже менее громко заканчивает девушка, когда ее взор опадает «листьями удивления» на ворвавшегося гостя — Всемирное Зло (цитировано со страниц истории, написанной Алариком З.). — Клаус! — вздорно шипит Форбс. — Простите за вторжение, директор Форбс, — в дурацкой манере паясничает Клаус, совершая небольшой разбег глазами вокруг, охватывая каждый кусок кабинета, обшитого строгим интерьером. Он закрывает дверь, которую чуть не снес и пытается продолжить, — но… — Во-первых, пошел вон, — недовольно перебивает Кэролайн, — во-вторых, пошел вон. Я даже не буду спрашивать тебя о цели твоего бесполезного приезда. Ядовитая улыбка расщепляет губы на атомы явного негодования, которое раздражением покрывает миловидность и неугасающую молодость «прелестной» (цитировано с мыслей К. М.) вампирши, которая пытается сбежать, резво разыгрывая прощальную мелодию каблуками темных ботильонов. — Во-первых, ты меня пригласила. Во-вторых, я безгранично рад тебя видеть, Кэролайн, — он трепетно и аккуратно ловит почти ретировавшуюся Форбс за локоть; уровень «неприкосновенности», благо, пал давно, будучи развитым на лесных тропах все еще живого Мистик Фоллса. — Ты уже спустился на такой уровень, Николас Митчелл? — имя слетает с ее губ с тонной сарказма, которую бы точно не сдержал ни один слон из трио, что держит земной шар. Кэролайн требовательным жестом смахивает пальцы Клауса, которые обвили ее локоть, и все же возвращается к столу, вызывая тем самым легкий победный смешок гибрида и успевая обронить мысленное «уф, как глупо!». Она могла догадаться о бестолковой попытке Майклсона притащить свой зад в школу Сальваторе через липовое имя. — На все предложения от моего имени ты не отвечала, — театрально изображая жгучую обиду, произносит «Николас Митчелл», — хотя я думаю над тем, чтобы вступить в родительский комитет. — Боже мой, — растянуто протягивает Кэролайн, раскрывая рот в гримасе наигранного удивления, — я должна быть так рада, ведь твои методы управления всегда вызывают лишь восхищение. — Я бываю порой вспыльчив, но в остальном, — игривый французский акцент, — Je suis bon. — Еще один подросток мне явно здесь не нужен, chérie. — А отличный знаток истории? Или даже тот, кто кое-что нашел о Ковене Близнецов, — и если бы разговор двух бранящихся был бы игрой в покер, то в руках говорящего точно сидел бы победный «флеш-рояль». Форбс замирает: ее губы чуть приоткрываются, но колкости вдруг перестают генерироваться в голове, весь процесс сводится к анализированию услышанного и серьезному вопросу, плавно вытекающему из уст: — И что тебе нужно взамен? — Ничего, — без паясничания отвечает Клаус, а затем замедляется, все же возвращаясь к небольшому коварству, и прокручивает поднятым указательным пальцем воздух, любопытствуя сладчайшим голосом: — Хотя, ответь на вопрос. Ты объездила половину мира, но ни разу не решила обратиться ко мне? Этот вопрос Кэролайн задавала себе часто, но истина вновь оказывалась непередаваемо острой и колючей, ведь связь с Клаусом Майклсоном, даже равная встречам раз в десять лет, тождественна дружбе с Дьяволом. И факт того, что отец близняшек ненавидел Клауса — тоже оказывал действие в решениях, отражающий родительский долг. — Я не обязана всегда обращаться к тебе, Клаус, — отчеканивает Кэролайн, стараясь не выражать ничего под гнетом твердого взгляда жаждущего ответа мужчины; он явно ищет подвох. «А когда он его не искал?» — пробегает мысль в белокурой голове. Он делает шаг вперед, оказываясь ближе. Его лицо не украшает картину каким-то ярким пониманием для директрисы школы Сальваторе, поэтому она лишь прямо держит взгляд и продолжает опираться на письменный стол, на который возвращает охапку тех самых бумаг, изрядно стараясь занять себя чем угодно. — Я не говорил про «обязана», — он даже чуть повышает тон голоса, имитируя последний ответ Форбс, — мне интересно «почему». — Потому что проблемы в моей жизни — это проблемы в моей жизни, Клаус. — А кто читал мне лекции про поддержку, понимание, милосердие, силу дружбы и о полезности благих поступков? — саркастичные ноты аж взрываются в голосе Клауса, пока он перечисляет «правильные вещи». — Боже, Клаус, я не твой благой поступок! — лихо срывается с губ Кэр. — Но хотя бы это я посчитаю благим поступком. Рука Древнего скользит по черной ткани, заплывая в грудной карман своего недопиджака (форма не твердая, а более свободная). Через пару секунд белый конверт, абсолютно ничем не исписанный, оказывается на столе директора школы Сальваторе. Кэролайн непроизвольно бросает взгляд на «подарок». — Здесь вся информация, которую мне удалось найти. Надеюсь, это поможет. — Спасибо, — спокойно благодарит Форбс, чуть цепляя зубами нижнюю губу; конверт определенно ее пленит, но она возвращает фокус на того, кто преподнес новую информацию по поводу Ковена, и как-то случайно создается неловкий момент, преследуемых двух стоящих очень часто: они оказываются лицом к лицу. — В следующий раз просто позвони, и я приеду, — в историях Мистик Фоллса никогда не будет описано этого момента: взгляд Клауса, усеянный лесными полянами, блестит, а в бликах плещется отражение нежного лица Кэролайн Форбс, в очередной раз загнанной в ловушку красивых слов. Только в отношении Клауса ловушка всегда оказывалась выполненным обещанием, — к тебе. — Вроде я не удалила твой номер, — маленькая улыбка трогает уголки губ девушки, а затем она чуть отодвигается назад и понимает, что неявно, но все же зажата между стоящим перед ней Майклсоном и столом, крепко зацепленным на полу. В пронзительном взгляде Клауса горит серьезность, что отсылает Кэролайн ко всем моментам, которые они пережили когда-то; ностальгические нотки чуть передавливают кислород, что его приходится затягивать в себя усерднее и с примесью растущей неловкости вновь вернувшейся школьницы. Усмешка проскальзывает по крохотным ямочкам, а затем тает, оставляя то самое лицо: щенячьи-волчьи глаза, умиляющие даже в самые грозовые времена. Кэролайн ненавидит это: в такие моменты в ее голове крошатся мысли о том, что внутри этого зловещего монстра, стоящего перед ней, живет человечность. И Форбс, как глупая рыбка, вновь цепляется за крючок, каждый раз царапаясь и бурча, оказываясь на жестокой суше — вырванной из-под зоны комфорта, где всегда есть необходимый контроль. — Приятно, не скрою, — ласково отвечает Клаус, не освобождая пространство между двоими от грядущей перегрузки. — Будем считать это за мою благодарность. В следующий раз, когда ты позвонишь, я сброшу лишь первый звонок. Смех в секунду наполняет кабинет, оказавшись идеальным отвлекающим моментом; ведь всё кругом насыщенно зародившейся химией, что «рекламирует» сильную кислоту, диссоциирующую практически нацело. Ладонь Клауса мягко оказывается на нежном подбородке Кэролайн, когда та смахивает улыбку вместе с упавшими идеальными прядями; пальцы мужчины обжигают холодом, а взгляд наполняется яшмой, обернутой в узоры сверкающего темно-лесного цвета. Никакого ожидания, а лишь момент, рассеянный взбухающим влечением, который оказывается гибридским ядом на губах не успевшей (или не желавшей?) бунтовать Форбс. — Запомни, — чуть оторвавшись, бархатисто шепчет Клаус, — ты всегда можешь обратиться ко мне. Тонкая кисть заползает глубже, прокатываясь по напряженной шее, где одичало стучит вена, желающая спастись; ее касается шелковистая кожа Майклсона, а затем пальцы опадают на медовые волосы, проваливаясь в пучину дорогого ухода (индустрия красоты задирает цены). Язык Кэролайн завязывается в непонятный узел — очередной тупик, который противоречит всей природе директрисы, что в собственном кабинете нарушает правила «проведения деловых встреч». И вновь горький привкус непринятия, который перекрывает удовольствие, расползающееся змеями по каждой мышце; горящее совестное чувство, просыпающееся каждый раз при касании Клауса; ужасные мысли, склонные создать из мухи очередную пьесу «красавица и чудовище» и спектральные вырезки с криками. И желание. Абсолютно не требующее какого-либо объяснения. — Нико... — в ответ обрывается шепот девушки. Настырные поцелуи скользят по губам, затем спускаются ниже, лаская откинутую шею блондинки: ее глаза прикрыты, а выдохи тают в зефирном ощущении опьяняющего жара. Температура подскакивает до сорока градусов: «болезнь, да и только», думается «заразившейся» Кэролайн. Ее ладони на удивление объяты теплотой, которую она дарит мужской груди, загоняя пальцы все глубже, чувствуя, как бешено бьется, казалось, черное сердце, что разносит бурлящую красную лаву по венам. Форбс отчерчивает каждую напряженную мышцу, медленно скользя вверх-вниз, а затем и до широких плеч, обвивая их сильнее. Металлическая контрастная пряжка, что является дополнением девичьего жакета глубокого черного цвета, оказывается снесена за пару секунд; звеня, она проскальзывает звонок на пару сантиметров от безумной парочки. Клаус чуть приподнимает Кэролайн, все же принимая в игру стол, который оказывается нагим — все бумаги, книги и остальные офисные принадлежности проигрываются аккомпанементом в полете. Свободная накидка, чем-то похожая на пиджак или более строгую кофту, задирается прикосновениями Форбс и в целом (важно!) состоянии улетает в небольшое путешествие. Локации страстных объятий меняются: калибруются от книжных больших шкафов, опадают на кожаный диван, добавленный в кабинет для небольших перерывов и чашечки только что сваренного бразильского кофе, и возвращаются на стол; приятное твердое покрытие выигрывает в сексуальную лотерею. Жакет расползается все шире, приоткрывая некогда скрытую зону декольте: внутри обычный черный лиф, блещущий удобством и тонкими кружевами вокруг. Пухлые губы Майклсона впиваются в белую кожу, приятно щекоча чувствительную зону, пока ноги Форбс пытаются теснее прижать мужчину к себе. Нижняя часть тела, сводящаяся подступающими судорогами томного ожидания, упирается в набухшее место. Это заставляет обоих вырвать изо рта протяжный стон-рык, который ловится обоими в резком мокром поцелуе. Теперь французский шарм ощущается глубже. Танцующими языками. примечание: Je suis bon — я хорош (с французского); chérie — дорогуша (с французского); яшма — горная порода.