amitié amoureuse

Бора кривится от шума. Единственные разы, когда ей доводилось находиться в такой большой толпе, были на танцах. Там не было зрителей, все танцевали и весело общались, лишь изредка переводя происходящее в соревнование, но атмосфера была дружелюбной. Тут, в концертном зале недалеко от центра, всё совершенно иначе. Они даже не в чьей-нибудь школе и собрались не по случаю праздника. Просто концерт для детей от детей. На таких мероприятиях всегда скучно. В новой школе Боры подобные мероприятия происходят каждую половину семестра, только масштабы немного меньше. В школе Минджи, если судить по рассказам, постоянно что-то происходит. Бора думает, что это прекрасное дополнение к образам Шиён и Минджи — избалованные деньгами и родителями девочки, которые живут в постоянном празднике. Кажется, что даже спустя годы не уйдёт это раздражение. Даже сейчас, спустя долгие месяцы с Минджи в своей жизни, Бора не перестаёт мыслить стереотипами. В голове лишь маленькое допущение о том, что Минджи такой же человек. Ничего более. Эта мысль посетила давно, но постоянные напоминания не дают её потерять. Как сейчас, когда Бора замечает нервную Минджи в коридоре недалеко от сцены. У неё хмурое выражение лица, явно чем-то недовольное. Чёрные волосы пушистее обычного, одежда далека от парадной, совсем не для выступления, даже розовый лак на ногтях. Бора не может представить Минджи такой, как и не может смириться с фактом, что в её школе допускают множество вольностей. Где ещё, черт возьми, разрешают старшим классам красить ногти? Бора хочет возмутиться вседозволенности, но не может. Новая Минджи слишком непривычна и интересна, особенно когда торопливо крутит какие-то штуки у гитары и постоянно меняется в лице. Если бы не годы прошлого впечатления, то Бора посчитала бы её крутой. Но всё познаётся в сравнении. Любые мысли о крутости Минджи испаряются в секунду, как Шиён появляется в поле зрения. Она в тёмной водолазке, широких джинсах и с полнейшим бардаком на голове, который Бора замечала в модных журналах у Джинсока дома. Это далеко от примерной пианистки, которую знала Бора, но нигде и не стоит фортепиано. У Шиён за спиной модная гитара, а в руках какие-то штуки для игры, которыми она нервно крутит, пока разговаривает с Минджи. Только сейчас Бора осознает, что они не в обычной школьной группе, а играют тот самый рок. В этом нет сомнений, когда открывается дальний занавес сцены, где стоят барабаны. Ведущие объявляют выход «Dreamcatcher», после чего следуют громкие аплодисменты. Бора понятия не имеет, что может значить перевод их названия, но быстро забывает обо всем, когда девочки выходят на сцену. Их пятеро и каждая оставляет отличающееся от другой впечатление. Девушка за барабанами выглядит невероятно нежно для того, чтобы играть на таком инструменте, но её взгляд холоден, а эмоции едва появляются на лице. Она кажется крутой выскочкой, с которой страшно общаться обычным студентам. Боре едва удаётся оторвать взгляд от того, как она крутит палочки и смотрит на остальных, ожидая вступления. Впереди неё стоит, кажется, самая младшая девушка. Её волосы лежат аккуратными темными волнами, делая её только милее. У неё в руках одна из тех гитар, которые называют электрическими или чем-то вроде того. Бора наблюдает, как юркие пальцы справляются со струнами, и не может чётко формулировать мысли. Это выглядит слишком хорошо для её понимания. На первой линии стоит Минджи, которая выглядит слишком круто и горячо, из-за чего Бора раздражается. Разве может эта выскочка быть такой привлекательной, пока держит странную гитару и играет на ней будто бы неправильно? В мысли никогда не приходила идея о том, что Минджи может быть хороша в чем-то. Тем более Бора никогда не думала, что посчитает её сексуальной. Эта группа, даже не начав толком играть на инструментах, уже разыгралась на нервах. За синтезатором, тоже на первой линии, стоит незнакомая девушка, что притягивает больше всех внимания. Она не слишком хороша внешностью и едва выделяется на фоне остальных — это сложно, если рядом стоит Минджи, — но Бору цепляет её взгляд. Холодный, пугающий и внимательный. Полуприкрытые глаза пробегаются по залу, после чего останавливаются на Шиён. Бора замечает маленькую ухмылку на губах и чувствует себя некомфортно. Сама Шиён стоит по обратную сторону от другой гитаристки, чуть ближе барабанов. Видеть её с гитарой непривычно, пусть Боре удавалось услышать её игру только на ней. В голове всё равно образ тихой и мягкой Шиён, что нежно играет на фортепиано и поёт бархатным голосом, обволакивая в уют. Эта Шиён совсем другая — машет головой, лохматя и без того беспорядочную причёску, ухмыляется и играет на гитаре так, словно… Бора даже не может подобрать слов. Минджи жаловалась, что на репетиции уходит слишком много времени, а выпускные экзамены чуть больше, чем через полгода. Она не перестаёт ныть каждую встречу, раз за разом упоминая мозоли на пальцах и сложность игры на басе. Бора не может себе представить всю ту нагрузку, что выдерживает Минджи, когда начинает думать об её постоянных кружках, заботе о компании из интернета, учёбе, активной жизни в школе, участии в рок-группе и обсессии Шиён. Поэтому занятость Шиён пугает ещё больше. Бора не знает всего, но слышала достаточно. Отношения, языки, музыка, учёба, музыка, друзья, изучение нового инструмента? Шиён взяла на себя слишком много и пропала, затерявшись в делах. При этом результат её стараний поражает до мурашек. Бора не может оторвать взгляд от того, как её пальцы бьют по струнам, пробегаются по грифу и повторяют быстрые движения по кругу, создавая магию. Впереди стоящие Минджи и та сирена удивляют своим пением, вызывая симпатию. Бора на секунду думает, что Минджи сносная певица. В любом случае, два ангельских голоса на фоне тяжёлого звука звучат приятно и интересно, а энергия девочек заставляет качать головой в такт песне. До тех пор, пока Шиён не начинает петь припев. Бора дёргается на месте и замирает. Теперь образ Шиён складывается полностью. Именно это имела ввиду Минджи, когда говорила о том, что Шиён настоящая рок-звезда. В мягком бархатном голосе, что всегда убаюкивал и вселял покой, нет ни капли нежности. Шиён поёт со всех сил, если так вообще говорят, вселяя десятки чувств. Песня обретает новый смысл, становясь в разы красивее и приятнее. Бора даже не замечает, что язык резко сменился на японский, а Минджи поёт где-то позади своим высоким голосом. Ей сложно думать о чем-либо, что не касается Шиён. Всё равно на чужие голоса. Всё равно на другую гитаристку, что безумно перебирает струны, разыгрывая невероятную мелодию. Всё равно на энергичную барабанщицу и Минджи. Есть только Шиён и её голос. Бора зачарована, словно слышит смертельное пение из тумана. Шиён её околдовала, лишив чувств. Или оставив только одно, что не хочется осознавать даже в мыслях. Бора пропала в Шиён, срослась одним целым с восхищением к ней, утонула в её голосе и умерла от переизбытка ощущений. Теперь полностью понятно, как именно Шиён живёт музыкой — она становится ей и пробирается прямо в сердце, заставляя любить музыку вместе с ней. Обычная школьная группа, у которой нет нормальных инструментов, у учениц на носу экзамены и музыкальное образование кусочками. Никогда не подумаешь об этом, если увидишь их на сцене. Бора собирает себя по соринкам и пытается понять всю картину. Эти пятеро странных и разных девушек отлично дополняют друг друга, делая своё выступление звучным и живым. Даже Минджи вписывается в картину, хотя выглядит как принцесса в повседневной жизни. То, как она прыгает на сцене и трясёт головой, пока играет на гитаре, кажется невероятно сексуальным. И чёртова Шиён, которая находит Бору в толпе и мягко улыбается, помахав рукой после конца песни. От этого внутри что-то с грохотом упало. Кажется, что сил на встречу после выступления, за кулисами, совсем не останется, потому что всё уходит на борьбу со своим сердцем. Бора медленно начинает любить музыку. Или невероятных музыкантш, что её создают. // Погода стала спокойнее. Метелей нет уже три года, а весна обходится мелкими дождями. Их город перестало топить, пускай временами идут сильнейшие ливни. Климат всё равно лучше, чем в других городах провинции или в том же Кванджу. В памяти до сих пор ужасные перепады температуры и постоянная облачность. Даже если в новом городе дожди гораздо чаще, в Кванджу было хуже. Минджи понимает, что её мысли исходят только из плохих воспоминаний. Тогда, в далёком детстве, она любила лёгкую дымку неба и жаркое лето. Даже холодная зима нравилась — в дни мороза можно было спрятаться под одеялом и слушать истории от мамы или играть с Минхо. Жизнь тогда была беззаботнее и легче. Сейчас в памяти не появляются новые яркие воспоминания с братом, пусть он приезжает хотя бы раз в месяц. Они стали дальше из-за расстояния и дел, потеряв ту детскую связь. Под дверью комнаты всё ещё появляются маленькие подарки и домашняя еда, место в углу их танцевальной студии занято каждый раз, когда выступает Минджи, важные вопросы всё ещё решаются вдвоём. Просто прошло то время, когда Минджи могла без спроса забежать в комнату Минхо и засыпать его глупыми историями и вопросами. Удивительно, что эти моменты никогда не оставались тихими — Минхо отвечал на всё и спрашивал только больше, если Минджи пыталась рассказать какую-то мелочь. Он, тихий и закрытый, смог стать лучшим братом для такой солнечной и громкой девочки. Совсем как тихая и скромная Шиён, которая смеялась громче всех, если это делало Минджи счастливой. Шиён, которая, как оказалось, боится громких шумов и толпы ещё больше, но каждый раз встречала страхи с гордым лицом. Ради Минджи. Дружила лишь с Минджи. Так было всегда — они вдвоём против всего мира. Было. Минджи рассматривает задумчивую Шиён, что настраивает гитару, и грустно улыбается. Её девочка невероятно выросла — высокая, сильная, серьёзная и рассудительная. Её смех стал громче и ярче, улыбка чаще появляется на пухлых губах, но глаза почти всегда полуприкрыты и наблюдают с хищностью. Шиён хранит внутри себя так много сюрпризов, что становится тяжело. Минджи никогда не думала о том, что они обе так изменятся. Колонка противно скрипит, отвлекая от мыслей, но не отвлекая сердце. Шиён хмурится, заправляя волосы за уши. Минджи каждый раз чувствует дрожь в коленях, когда смотрит слишком долго, но не может избавиться от горечи в горле. Минни отрезала те чудесные длинные волосы. С ней Шиён впервые открыто пошла против родителей и ей доверила счастье того дня. Она даже не сказала Минджи о том, что собиралась совершить настолько серьёзную шалость. Будто они действительно перестали быть номером один друг для друга. Минджи перестала. — Бля, Джи, что вы сделали с комбиком? По телу проходят мурашки. Ругань давно появилась в речи компании Минджи — Бора не следит за языком, а Юци и Минни всегда были «оторвами». Это Минджи и Шиён гордо носят статус прилежных учениц и действительно ему соответствуют. Или так было раньше, пока Минджи не стала себе позволять говорить плохие слова, пробовать алкоголь с семьёй на праздниках и пить с Минхо пиво, если он разрешал. Если нет, то всегда есть Юци, которая покупает пиво и вино с пятнадцати лет. Шиён никогда не опускалась до такого уровня. Она всё ещё — если Минджи не потеряла последние кусочки доверенной информации — не пьёт и косо смотрит на Юци, если та слишком много матерится. Минджи даже может получить подзатыльник, если Шиён увидит её с бутылкой пива или чего покрепче, пусть такое случалось всего дважды. Но ругань от прилежной ученицы и нового президента ученического совета? Шиён начала это совсем недавно. Это хорошо вяжется с образом рок-звезды, каким его привыкли выставлять в новостях, но совсем не подходит прошлой Шиён. Минджи не возмущается, ей даже нравится до красных щёк и потери слов, но что-то внутри ноет от пустоты. Кажется, что былое действительно не вернуть. — Ты же знаешь, что я плохо разбираюсь в таких штуках, — пожимает плечами Минджи, подходя ближе. Когда она стала бояться близости с Шиён? — Мы же скоро закончим с этим? Ну, с группой. Вопрос приходит из ниоткуда. Они обсуждали это прежде, но никогда не останавливались на чем-то серьёзном — слишком рано планировать конец, когда всё только началось. Минджи знает, что с оттягиванием ничего не изменится, но надеется на решение. Есть же шанс, что они соберутся вновь, как только Шиён окончит школу?.. — Почему ты спрашиваешь сейчас? — голос Минджи становится непривычно тихим и осторожным. — Тебе что-то не нравится?.. — Нет, — спешно отвечает Шиён, поднимая взгляд. Она выглядит холодно со стороны, пугает окружающих своим характером, но всегда смотрит на Минджи с самыми нежными глазами из возможных. Как бы не хотелось отпустить, этот взгляд всегда возвращают назад. — Конечно нет. Просто мне надоело то, что ты так и не научилась по-настоящему пользоваться гитарой, но учить тебя, если всё скоро закончится, нет никакого смысла. Сердце Минджи сжимается до резкой боли. Она не обижается на то, что Шиён критикует её игру и не видит смысла что-то менять, потому что прекрасно всё понимает. В голове застревает лишь тот факт, что Шиён хочет учить Минджи просто так, потому что ей нравится это. Значит «это» музыку, группу или их дружбу — всё равно . Важно то, что Шиён всё ещё рядом. — Я бы хотела собраться вновь, когда ты закончишь школу, — признается Минджи, боясь подходить ближе. — Неважно, всей компанией или только вдвоём. — Джи, твои слова делают всё в разы драматичнее, — кривится Шиён, вызывая маленькую улыбку. Минджи не отвечает. Ей внезапно грустно и тяжело принять реальность. Она знает, что это всё глупости, которые не стоят слез, но смириться с тем, что они отдалились и будут только дальше, получается плохо. Среди лжи Боре была толика правды — Минджи стала более одинока, чем привыкла быть. Не настолько, чтобы плакаться чужому человеку, но достаточно. Минхо уехал в другой город, Шиён без причин стала проводить меньше времени с Минджи, Юхён стала более самостоятельной, даже Минни отдалилась. Все эти потери сложно перекрыть одной Дон, что стала ближе. Ещё тяжелее от того, что любимая учительница, Чон Джуён, перевелась в другую школу. Словно жизнь начала идти совсем в ином направлении. Даже музыка, что раздаётся сейчас в актовом зале, и кажется странной. Минджи никак не может избавиться от образа Шиён за фортепиано, нежной и тихой, играющей лишь для неё. С гитарой в руках всё кажется другим. Минджи знает, что гитаристка-Шиён нравится публике, да даже Бора от неё фанатеет. Такая Шиён привлекательна, талантлива в своей игре, пусть отказывается состричь мешающие ногти, сексуальна в подаче и удивляет сильным вокалом. Та Шиён, за фортепиано, нежная и тихая, дарит мягкие объятия и говорит самые тёплые слова, какие только можно услышать. Минджи поднимает взгляд, всё ещё теряясь в мыслях. Длинные пальцы сжимают медиатор, который скачет по струнам, пытаясь собрать ноты воедино. Шиён смотрит в пол, будто забыв, что именно она играет. В её голове наверняка рой тревожных и спутанных переживаний, которые всегда были способны увести её далеко от реальности. Но Минджи впервые видит, чтобы пропавшая в своей голове Шиён смотрела с такой печалью, будто готова расплакаться. — Ты чего? — тихо спрашивает Минджи, прекрасно зная, что вряд ли получит ответ. Ей настолько часто приходилось иметь дело с «пропавшей» Шиён, что стало ясно, что лучше ничего не делать. Это длится минуту-две, не дольше, и всегда заканчивается хорошо. Шиён просто поднимет взгляд, растерянно осмотрит окружение и посмеется над тем, какая она неловкая. — Я тоже не хочу, чтобы это заканчивалось. В этот раз она говорит раньше, чем смотрит на Минджи. — Мне хочется всю жизнь просто играть с тобой музыку и писать песни. Такие слова делают больнее всего. Минджи привыкла к честной, открытой и мягкой Шиён, но будто совсем её забыла. В памяти не найти дня, когда вместо холодного взгляда были бы тёплые, темно-карие глаза, что напоминают горячий шоколад или крепкий кофе. Кажется, будто тёплые оттенки пропали вместе с солнцем, оставив после себя сырой уголь. Поэтому искренняя Шиён кажется самой драгоценной и важной. Но с каких пор Минджи настолько пуглива, что не находит сил подойти и обнять? — Тогда я обещаю тебе, что мы вернёмся к группе сразу после того, как ты приедешь в Сеул, — срывается опасное обещание. Минхо не раз повторял, что никакого Сеула и жизни вместе может и не быть. — Я сомневаюсь в этом. Шиён всё-таки сдаётся, медленно садясь на корточки. Её детская привычка сидеть внизу, когда вокруг становится слишком много всего, так и не исчезла. Будто так её никто не достанет. — Почему? — Минджи знает ответ. Знала с тех пор, как прошли выборы два года назад. — Отец достал брать меня с собой на работу, — Шиён тяжело вздыхает и откладывает гитару с противным звоном струн. — Мне только пятнадцать, а он возит меня в командировки каждый месяц. Я там ничего не делаю, только перевожу его бесполезные разговоры и учусь заполнять бумажки… Будто это поможет в будущем. Я даже не знаю на какой он должности и кем я должна работать. — Разве родители не хотели запихнуть тебя куда-то к маме, где работают с бумажками? С самого детства Шиён говорили о том, что она пойдёт по стопам отца. Как и Минхо, которого с начальной школы учили работать. Только разница в том, что клан Ким занимается бизнесом, пусть очень большим и семейным, но всё ещё бизнесом, где нужно знать только особенности рекламы, спроса и расходов. Где работает семья Ли? Они политики. Отец занимает какую-то важную должность, мама заполняет бумажки, а вместе они часто сотрудничают с семьёй Ким. Больше ничего не известно. Кем тогда будет Шиён? Нет даже предположений, особенно после полной смены политики Кореи и смягчения режима. Всё движется в лучшую для людей сторону, пока отец Шиён медленно тонет. — Отец явно хочет большего, — Шиён заметно злится. — Он постоянно в каких-то проблемах, но хочет, чтобы женщина пришла на его место. Меня же моментально сгонят оттуда. — Странно, что всё ещё нет речи о Японии, — хмурится Минджи, когда вспоминает все разговоры с Минхо. — Если Минхо действительно уедет, то ваш брак будет бессмысленным. — Я буду рада, — пожимает плечами Шиён. — Не хотелось бы портить судьбу нам обоим. Может, даже хорошо, что отец категорически против отъезда. Он же понимает, что там от меня нет смысла. — Раньше ты хотела уехать. Япония всегда была заветной мечтой и самой большой целью. Шиён никогда не забывала, что именно там её дом, и постоянно туда тянулась. Каждое лето было праздником только из-за того, что семья улетала домой на месяц-два. После поездки Шиён всегда возвращалась свежая, счастливая, но злая, потому что ей приходилось вновь видеть Корею. Ей не хотелось видеть их город, школу, учеников и учителей, семью отца и даже семью Минджи. Она капризничала и просилась обратно, устраивала бойкоты и не хотела учить корейский, чтобы можно было говорить на японском. Такое поведение распространялось на всех, кроме Минджи, мамы и сестры. Всё изменилось после отъезда сестры. Шиён потеряла свою защиту, отец запретил ездить в Японию, мама стала тише. Словно все смирились с новым домом, позабыв о частичке себя где-то там, за морем. Разве что тоскливое «хочется домой» никогда не покидало Шиён даже в самые счастливые времена. — Я уеду при первой удобной возможности, — признается Шиён с решимостью в голосе. Слова бьют в грудь и ломают ребра, пускай только их ожидалось услышать. Минджи привыкла, что, какой бы они ни была близкой, маленькая бесполезная Япония всегда будет важнее. — Нам пора репетировать, а то ничего не успеем. Шиён подрывается с места словно по щелчку, хватая гитару. Для будущего выступления их группы школа позволила выделить десять минут, в которые войдёт отрезок песни Шиён, поэтому для неё это особенно важно. Они с Юци ещё давно принесли разные наброски, упросив остальных создать настоящую песню. Все были только рады, потому что в полутора минутах каждой не было ничего сложного, если не считать гитарные соло, но звучит это приемлемо и зажигательно. Минджи решает переключиться в режим репетиции, чтобы избежать мысли, но это удаётся с трудом. Ей никогда не помогала музыка так же, как это происходит с Шиён. Чего такого в нотах, песнях, инструментах? Да, петь нравилось всегда, а руки хорошо помнят струны и клавиши, но в чем смысл? Даже танцы просят больше удовольствия. Из-за таких чувств отношение Шиён к музыке становится драгоценным. Она живёт среди нот, сама же создавая мир вокруг. В ранние годы, когда корейский Шиён был плох, а Минджи не сильно тянулась к японскому, их вечера могли состоять из корявых звуков фортепиано и колыбельных. Минджи сидела на кровати, обнимая подушку, пока Шиён смущённо нажимала на клавиши и с каждой нотой всё больше уходила в себя. Отнимать у неё единственные моменты счастья в Корее было жестоко. Минджи с трудом вспоминает те времена, когда Шиён не подходила к фортепиано. Это продолжалось недолго, всего четыре года, но те были наполнены тоской. Шиён пела только на занятиях, не говорила о новых услышанных песнях и не проявляла интереса к музыке, которую Минхо и Минджи выбирали для своих выступлений. Казалось, что их счастливое детство закончилось. Поэтому короткие дни вместе с Шиён, когда та с таким энтузиазмом играет и учит, кажутся Минджи самыми счастливыми. Она готова часами слушать умелую игру и разговаривать о новых песнях. Шиён же все больше пишет и вспоминает старые стихи, накладывая на них музыку. Минджи кажется, что её песни лучше всех существующих в мире, даже если понимает не весь японский. — Только произошли изменения, — зовёт Шиён, бездумно перебирая струны. — Что такое? Минджи на мгновения забывает непонятную тревогу и смотрит Шиён через плечо, пытаясь разобрать корявые ноты на помятом листе. Как только президент школьного совета может писать так неаккуратно? — Минни помогла изменить вокал на более академический, чтобы звучало… подходяще для учителей, — объясняет Шиён, поворачиваясь к Минджи. — Так вам будет удобнее петь, но всё равно слышно, что я писала под себя. — Ты так много проводишь времени с Минни, — невпопад замечает Минджи, сразу же краснея. Шиён объясняет ей своё творчество, а она способна только на ревность. На несколько секунд повисает тишина. Минджи хочет отшутиться, но взгляд Шиён ей не даёт. Он смущенный, напуганный и… подозрительный? С чего вообще Шиён пугаться маленького замечания, от которого она всегда может отшутиться? Минджи не хочет строить догадок, но не находит в себе силы спросить прямо. И нужно ли? — Джи… — тихо зовёт Шиён, опуская взгляд. Минджи смотрит на неё с волнением, которое растёт с каждым нервным уксусом губ. — Я боялась тебе сказать. — Что сказать?.. Минджи не хочет слышать ответа. Что-то подсказывает, что он объяснит и сломает всё одновременно. — Мы с Минни… — Шиён жмурит глаза, глубоко вдыхая, — …вроде как вместе. Раньше казалось, что одна фраза не способна поменять всё в один момент. Минджи читала романы и удивлялась глупости персонажей, не понимая их поведения. Было сложно представить себя в похожей ситуации — когда от слов физически больно. И где она сейчас? — Привет всем! — радостно машет Дон, отвлекая Шиён от волнения. Она отвечает что-то своим медовым голосом и мягко улыбается. Интересно, а Минни она улыбается так же, или той особенной улыбкой, что не доводилось видеть никому? Она целует Минни так же, как умеет, мягко и тепло? Она обнимает её со спины и говорит все те обещания, что привыкла давать другой? Минджи не хочет знать ответ ни на один из вопросов. Наконец-то она понимает причину, по которой ей было так тревожно оказаться ближе. Сердце, как оказывается, не обманешь. // — Не знаю, Бин-и, это… тяжело. Юхён рассматривает потолок, выискивая новые детали среди сплошной белой краски. Пальцы без конца растягивают резинку, пытаясь сбросить нервозность. Почему-то открываться Юбин легче и одновременно с тем волнительнее, чем остальным подругам. Они одного года и учатся в одном классе, даже живут вместе, поэтому смогли наладить общий язык, но разного между ними гораздо больше. Юхён загорелая, практически избавилась от серости кожи, и с сухими каштановыми волосами, что начали виться; Юбин аристократично бледная и прячет чёрное прямое каре за ушами. Юхён громко смеётся и озвучивает каждую свою эмоцию, не способная держать внутри писки и возгласы; Юбин скромно улыбается и прячет каждую из эмоций. Юхён легко смущается и липнет к Шиён в случае стыда; Юбин не любит касания и прячет смущение за взглядом, обращенным в пол. Юхён без умолку обсуждает с Гахён глупые вещи, не в состоянии держать язык за зубами; Юбин говорит с сестрой только о нужных вещах и забывает быть рядом, когда это действительно нужно. Сначала было трудно. Стало легче только после разговора с Минджи, которая убедила быть терпеливее. Бора говорила не обращать внимания и забить. Шиён мягко обняла и сказала, что Юхён любят. Гахён просто пожала плечами, потому что мирилась с холодностью Юбин последние семь лет. Будто всем нормально и одна лишь Юхён болезненно переносит такую дружбу. — Недавно ты говорила, что тебе тяжело дружить с таким количеством людей одновременно, — отвечает Юбин, не поворачивая головы. Вечер марта, тёмная комната и тишина. Каждая лежит на своей кровати, делясь откровенным. Просто так, потому что накипело. Подобные разговоры случаются редко, обычно лишь после каких-то событий, но сегодня особенный день. Юбин в очередной раз ругали за то, что она мало времени уделяет урокам, а Юхён устала от людей и их странностей. — Я не знаю… Она… Это другое? Юхён хмурит брови от того, какими странными вышли её слова. В такие моменты всегда становится страшно: вдруг люди всё поймут? Что тогда будет? Она навсегда потеряет людей, дом, поддержку? Или все просто закроют глаза? Подобные мысли посещают слишком часто. Нет сомнений, что во всём виновато странное положение Юхён в жизни — мама делает взносы за проживание и обучение, но учебники и канцелярию, которые не обязательны школе, но необходимы самой Юхён, покупает Минхо. Все маленькие подарки и вкусности оплачивают Шиён и Минджи из своих карманных денег. Даже Юбин постоянно покупает вредную еду за свой счёт, потому что у Юхён абсолютно нет денег. Это неподъемным грузом лежит на плечах, мешая расслабиться даже во сне. Юхён не хочет, чтобы девочки тратили на неё деньги, которые дают им родители на их нужды, но ещё хуже знать, что где-то есть Минхо, который работает и безвозмездно платит свои личные деньги на едва знакомую девочку в другом городе. Когда-нибудь придётся за всё это заплатить. — Ты говоришь так, будто она тебе нравится. Юбин не придаёт своим словам никакого значения. Она не шутит и не делает замечаний — просто говорит, но именно из-за такой интонации сердце Юхён падает куда-то в пятки, оставляя в груди холод и спазм. В комнате повисает мертвая тишина — привычная от Юбин и испуганная от Юхён. Насколько неловко и подозрительно, что всё становится ясно. — Юхён?.. Ответа нет. Как ответить, если горло онемело от страха? Кровать слева скрипит от движения. Юхён жмурит глаза, пытаясь спастись в темноте. Если не видишь монстров, то они тоже тебя не видят. Это работало всегда, даже с пьяным отчимом или странными образами в дальнем углу комнаты. С Юбин тоже помогало, когда разговор заходил куда-то не туда. Но сейчас это «не туда» стало слишком серьёзным, чтобы можно было молчать. Юхён дёргается от холодной ладони поверх своей, ежась от ужаса внутри. Кровать проминается, когда Юбин садится совсем близко, впервые не стесняясь нарушать личное пространство. Её взгляд чувствуется даже так, когда вокруг темно, а сердце бьёт в ушах и мешает думать. Юхён такая глупая. — Юхён-а, всё хорошо, — шепчет Юбин, сжимая ладонь. Она не злится? — Я не хотела тебя обидеть или напугать. — Ты не виновата. Даже так Юхён чувствует потребность извиниться. Она создала ситуацию, в которой Юбин некомфортно, испортила их вечер откровений и довела себя до паники. Глупая, до ужаса неловкая и скучная. Наверняка это был последний такой разговор. Последний раз, когда Юбин могла открыться. — А кто виноват? — Юбин спрашивает, но не даёт ответить. — Я не говорила это серьёзно. И даже если это правда, то я не злюсь. Тебе не стоит так переживать. Настолько тёплые слова удивляют. Юхён чувствует себя немного легче, но всё ещё дрожит изнутри. Требуется несколько секунд, чтобы открыть глаза. Юбин смотрит прямо на неё, нежно улыбаясь и не щуря глаза, как она привыкла, если её что-то злит. Она мягкая, почти плюшевая, и слишком уютная для такого разговора. — Что тебя так напугало, Хён-и? За один разговор Юбин сказала больше ласковых имён, чем когда-либо использовала в отношении к Юхён. Все те, что используют учителя, Бора и Минджи. Близкие с детства и привычные. Все, кроме самого приятного и особенного. Будто знает, что оно неприкосновенно. — Вдруг ты бы правда подумала, что она мне… ну… — Юхён не решается сказать вслух. — И что? — Юбин спрашивает так, словно это мелочи. — Это твоё дело. — Но это ужасно? Неправильно, и странно, и… — Юхён, кто тебе такое сказал? Юбин впервые за их разговор хмурит брови. Юхён начинает бояться сильнее, но худая ладонь сжимает собственную крепче, пытаясь удержать над океаном паники. Странно, как Юбин кажется старше и всегда несёт ответственность за их троицу, хотя Юхён родилась раньше и прошла через большее в этой жизни. Она всегда ощущает себя ребёнком, даже рядом с Гахён. — Бора, — признаётся Юхён на выдохе, пытаясь подобрать слова. Не хочется раскрыть маленький секрет Шиён из-за жалких попыток защитить себя. — Она говорила это не из-за меня, но по этой же причине. И я знаю, что так думают и другие. Вокруг даже нет людей, которые бы занимались… подобным. Ты хоть раз видела, чтобы мальчик вышел замуж за мальчика? — Просто вокруг такие люди, — пожимает плечами Юбин. — Папа был в разных странах и там всё иначе. Это называют «гомосексуализмом» или как-то так. В Америке те люди устраивают парады «гордости». — Это болезнь? — тихо спрашивает Юхён то, что волнует больше всего. — Люди считают, что нет. Врачи говорят, что болезнь. Юхён вспоминает слова Боры и погружается в мысли. Юбин знает слишком много для своих четырнадцати, даже если учесть, что её отец и мачеха постоянно ездят по другим странам и берут её с собой время от времени. Юхён чувствует, словно сильно отстаёт, когда находится среди некоторых своих друзей. Будто детство прошло мимо них и по-настоящему детьми были только она, Минджи и Гахён. — Откуда ты так много знаешь? — Папа рассказал мне некоторое, когда мы увидели парад прошлым летом. А потом —Шиён-онни, потому что я спрашивала у неё. Она была в том же городе и знает гораздо больше. Поэтому… если она тебе нравится, то можешь не бояться. Она точно считает это нормальным. — Я боюсь не этого… — мямлит Юхён, пытаясь собраться с мыслями. — И она мне не… Я даже не знаю, нравится она мне или нет. Это глупо! Голова кипит от количества мыслей, выводя Юхён из равновесия. Ей было страшно, но теперь она злится на саму себя, потому совсем не понимает своих чувств. Когда это всё началось и почему оно так сильно тревожит? И значит ли, что ей действительно нравится Шиён, если Юбин так легко это заметила, а Бора не перестаёт шутить на эту тему? Слишком много сомнений, чтобы понять себя. Взгляд вновь падает на Юбин, у которой мягкая улыбка на губах и озорство в глазах. Ей забавно от того, насколько запуталась Юхён, но поддержка никуда не исчезла. Ладонь продолжает крепко держать, напоминая, что они вместе в этой каше. Юхён не нужно бороться с чувствами одной. Но её радость не спасает от паники, а только делает хуже. — Почему тебе смешно? — дуется Юхён, накрывая глаза рукой. — Будто тебе никто никогда не нравился. Юбин теперь действительно смеётся, извиняясь за то, что довела до такого. Её глаза блестят от улыбки и заботы, а щеки будто не слышали комментария Юхён. Если сказать подобное Минджи или Боре, то они в момент зальются краской и будут смущаться до отрицания. Юбин действительно особенная. — Если честно, то я даже не знаю, что это, — признаётся она тихо. На мгновение кажется, словно её голос становится искренним. Словно это что-то сокровенное. — Думаю, что мне правда никогда никто не нравился. — А Чонин из нашего класса? — Юхён хмурится, вспоминая все возможные варианты. — Или твой друг из Сеула? Или Дон-и? Ты так часто о ней говоришь, что… Юбин смущается от количества имён и наблюдательности Юхён, неловко пятясь назад. Её свободная рука нервно потирает шею, как бывает в каждой напряжённой ситуации. Несмотря на это, становится ясно, что слова не произвели должного эффекта. Юбин просто не привыкла к вниманию. — Они все мои друзья, пусть Чонин и красивый, — бурчит Юбин. — Я никогда не думала, чтобы… Ходить с ними за руку или что-то ещё. А Дон больше нравится Гахён. Похоже, что они находят общий язык. — Так не интересно. — Согласна, тебе гораздо интереснее. Спустя долгое время ладонь Юбин расслабляется, потому что ей приходится отскочить подальше от удара одеялом от надутой Юхён. Смех, который следует за этим, стоит каждой покрасневшей клеточки тела. Юхён улыбается следом, поднимаясь с кровати. На душе почему-то становится легче. — Я правда не знаю, что с этим делать, — признается она, опуская взгляд в пол. — Шиён-онни добрая и хорошо к тебе относится. Может, стоит признаться? — Точно не сейчас. По горлу проходит холодок, стоит только подумать о той загадочной девушке. Они больше никогда не обсуждали это с Шиён или Борой, но Юхён знает, что та девушка всё ещё есть. Она видит это по занятой Шиён, раздражённой Боре и расстроенной Минджи. Минджи, что всё ещё не знает их маленький секрет. Словно никто не должен был знать, если бы не неуклюжая Юхён. — Тогда я с тобой, если тебе нужно будет обсудить это, — тихо говорит Юбин, садясь ближе. Впервые настолько рядом. — Лучше скажи мне с каких пор вы настолько близки с Шиён и Дон-и, — бурчит Юхён, в шутку ударяя в плечо. Ей действительно интересно откуда пошли те странные разговоры о гомо-чем-то и с каких пор Дон начала нравится Гахён. Может, они все теперь действительно друзья? // Что-то поменялось после того, как Минджи узнала. Они не стали хуже общаться и не отдалились, а стали только ближе. После странной зимы, в которой было одиноко и тихо, душная и близкая весна нагружает голову событиями. В мае, когда начинает цвести сирень и близится день рождения Минджи, всё словно достигает пика. Шиён чувствует это внутри раньше, чем встречается с последствиями. Как и в любую из их встреч после начала «отношений», Минни сидела у Шиён в комнате. Из открытого окна на улицу лились смешанные мелодии гитары и пианино, что отчаянно разучивались к концу семестра. За эту весну они выступали всего два раза, но летом должно быть как минимум 3 появления на концертах, где можно будет показать свои песни. Сейчас Минни пела песню Шиён, которую они успели десятки раз исправить. Лист с текстом был весь в пометках с сегодняшнего дня. Шиён знает голос Минджи и её способности от и до, поэтому ей не нужны инструмент или репетиции, чтобы написать песню под неё, но с Минни всё иначе. Пусть они работают вместе уже год, в памяти так и не отложились важные детали, без которых не сделать хорошей песни. Даже после репетиций казалось, что песня Шиён просто не создана для Минни. Это жутко раздражает, потому что у неё лучший вокал во всей группе. Голос Юци слишком низкий, чтобы брать высокие ноты, у Минджи — слишком высокий, чтобы петь некоторые моменты, Дон сидит за барабанами, а свой талант Шиён никогда не могла оценить адекватно. Минни занимается вокалом с пелёнок, это очевидно, что она лучше. Просто Шиён слишком плоха, потому что не способна написать песню, которая подходила бы всем. — Всё-равно что-то не так, — бормочет она, когда они заканчивают с очередным прогоном песни от начала до конца. — Всё, Шиён, время отдохнуть, — устало вздыхает Минни, захлопывая крышку пианино. — Тогда кофе? Минни кивает в ответ, падая на кровать. Шиён едва находит силы встать со стула, на котором сидела последние два часа. Кости противно хрустят и отказываются нормально пройти короткий путь от комнаты до кухни. Шиён настолько устала, что едва соображает. Конец семестра в этом году даётся особенно тяжело — отдельные встречи с друзьями, включая редкие разговоры с Дон, «свидания», дополнительные занятия гитарой, вокалом и английским, должность президента учебного совета и контрольные. Шиён даже не заметила того, когда она стала популярной. Сначала её стали чаще звать на выступления, потом, после создания группы, Минджи притащила с собой в учебный совет, а в первом году старшей школы она уже любимая учениками президент и девочка, по которой в тайне фанатеет каждый второй. Об этом между слов сказала Юци — оказывается, что ученицы начали чаще обсуждать их выступления. Будто с наступлением старшей школы всё стало лучше. Даже Дон начали замечать до такой степени, что у неё появились друзья. Как всё могло поменяться до такой степени и почему Шиён так боится этих перемен?.. — Как успехи, Шин-и? Голос мамы пугает внезапностью, пускай её присутствие на кухне ожидаемо. Шиён настолько забылась, что не почувствовала запах еды на весь дом и не заметила никаких движений. Слишком часто пропадает. — Всё хорошо, — пожимает плечами Шиён. Действительно ли всё хорошо? — Я спустилась за кофе. Мама ничего не отвечает. Шиён знает, что сможет нормально поговорить с ней вечером, когда они останутся одни. За последний год они сблизились ещё больше — без отца спокойнее, но временами тоскливее. Юнхо всё чаще остаётся в их доме как гость, а не водитель. Жизнь стала странной и запутанной. Шиён старается не забивать себе голову, пока сыпет кофе по кружкам. В такие моменты, когда мама дома, становится стыдно. Что, если их с Минни поймают? Они не так много времени проводят в неподозрительной обстановке, что делает всё только хуже. Да, мама всегда стучит в дверь, но отец? Если он внезапно окажется дома и почему-то решит зайти в гости, то секундой позже Шиён останется без головы. А если всё зайдёт дальше? Шиён не находит в себе смелости обнаглеть и снять футболку, не говоря уже о большем, но если вдруг? И как бороться с этими проблемами в будущем? Молчать и притворяться? Или всё пойдёт, словно детская забава? На секунду кажется, что именно так и будет. Или Шиён испытывает не такие уж и сильные чувства к Минни. Если вообще их испытывает. — Ты какая-то задумчивая, солнце, — вновь достаёт из бездны мыслей мама. — Что-то случилось? Но ощущается так, будто ничего не случилось. — Нет, просто учёба. — Возьми печенье к кофе. В руки едва помещаются кружки с тарелкой, поэтому мама сразу же останавливает и помогает донести всё до самой двери в комнату. Все давно поняли, что Шиён нельзя оставлять наедине с посудой. Сложно сосчитать то количество тарелок, какое она успела побить в этом доме. Иронично, что в большинстве случаев Минджи находилась рядом. — Я с печеньем. Минни поднимает голову и улыбается, но не встаёт с кровати. Шиён позволяет себе с несколько секунд смотреть на неё, пытаясь найти ответы на свои сомнения. Да, с апреля точно что-то изменилось. Или, если подумать лучше, всё изначально шло не так. Они никогда не называли это «отношениями». Шиён не предлагала встречаться, Минни не называла её своей девушкой. Они не ходили на формальные свидания и не держали друг друга за руку. Не говорили, что любят друг друга. Не обсуждали будущее и не заходили дальше. Словно между Шиён и Минни всё осталось как прежде, за исключением того, что они стали больше времени проводить вместе и не игнорировать флирт. Разве это называется отношениями? И разве Шиён будет терзаться сомнениями, если всё хорошо? Подобные мысли посещают с момента признания Минджи, что раздражает всё больше и больше. Шиён хмурится, пытаясь избавиться от сомнений хотя бы сейчас. Минни рядом, на её кровати, а это главное. Нет смысла забивать себе голову, если можно лечь рядом. К этому Шиён решает добавить объятия и поцелуи. Как обычно — нежно, аккуратно и медленно. Шиён лежит сверху, обнимая одной рукой и опираясь о кровать другой. После забитой головы поцелуи кажутся непривычными, но это пройдёт со временем. Только то, что Минни не отвечает, так и не проходит. — Шиён-а, — зовёт она в губы, пока голос звучит никак не с придыханием или страстью. — Что такое? Странное настроение возвращает к мыслям. Шиён перестаёт обнимать, садясь рядом. Что-то во взгляде Минни рассказывает о том, что прячется среди тишины. Они все поменялись после того, как Минджи узнала. Словно отношения держались на тишине или от мнения Минджи настолько сильно всё зависит. Только она не говорила ничего. Ни одного слова на тему того, что Минни и Шиён вместе. Минни даже не знает, что кто-то знает о них. Или Шиён заперта в своём мире, где ничего не предвещало беды, но всё вело к ней. — Я думаю, что нам нужно прекратить это, — на выходе произносит Минни, тоже садясь. Слова, пусть и ожидаемые в глубине души, режут по сердцу. Шиён стыдно за то, что боль не от чувств, а от отвержения. — Ты имеешь ввиду?.. — Только это, — уточняет Минни, водя рукой в воздухе. Смешно, что их связь так и не обрела титул отношений. — Я всё ещё хочу быть с тобой в группе и общаться. Сложно представить то, как может идти общение после такого. Может, для других подобное покажется мелочью, но для Шиён, что никогда не бывала в отношениях, всё серьёзно. Только всё ещё гадко от того, что её беспокоит смена рутины и новые правила общения, а не гипотетически разбитое сердце. Нечего бить или настолько всё равно? — Но почему ты хочешь прекратить это? — будто из вредности спрашивает Шиён. — Я поняла, что это не для меня. С тобой приятно, но не так, как хотелось бы. Думаю, что отношения с девушками всё-таки не моё. Ответ Минни кажется правдоподобным. Всё было слишком хорошо, чтобы решить внезапно это закончить. Шиён не может допустить мысль, что она разонравилась, но легко принимает тот факт, что изначально едва привлекала. Может, потому что это чувство взаимно. — Хорошо, — выходит с выдохом. — Если ты хочешь, то мы забудем про всё. — Спасибо, — улыбается Минни, поднимая взгляд. — Думаю, что ты ещё найдёшь ту самую. Шиён пропускает странную ухмылку и непривычную интонацию, пытаясь собрать мысли воедино. Разве расставания выглядят так? В голове всегда были сцены ссор и слез, но никак не спокойного разговора. Будто у них действительно не было отношений и сейчас вовсе не расставание, а смена пути. Только даже если это не было отношениями, и Шиён не чувствовала симпатии изначально, внутри всё равно тянет от боли. Кажется, что расставаться всегда тяжело, независимо от ситуации. Особенно, когда уже бывшая девушка шутит о том, что «та самая» давно найдена и Шиён просто слишком глупа. // Бора правда не такая настырная, какой пытается казаться. Она идёт напролом, не слушает безразличных ей людей и нарушает одно правило за другим, но может задуматься. Джинсок смог ей вбить в голову то, что нужно идти в старшую школу. Бабушка научила готовить, пусть и через силу. Минджи добилась общения. А Шиён… Всплывает в голове слишком не вовремя. Вечер начинался хорошо. После работы Бора пошла на маленький сбор своей компании на квартире Гониля, что удобно находится на пути до дома. Она даже толком не пила и не курила — события закрутили моментально. Сначала она заговорила с каким-то близким другом Гониля, которого увидела впервые, а следом — была в его руках, жадно целуя в ответ. В голове звучала ругань на саму себя, потому что Бора никогда не была такой, но всё забылось в секунду, как поцелуи зашли дальше. Слишком приятно, чтобы останавливать себя. На такое способны только мысли о Шиён. Даже не о ней, а о том, на что Шиён натолкнула. Бора слишком много слышала об отношениях между девушками, видела связь Шиён и Минджи и заметила тогда, за кулисами, как руки Шиён прижимали к себе какую-то девушку. Позже Минджи сказала, что это была Минни. После той фразы Бору не покидал один вопрос: каково это — быть любимой девушкой? Что чувствуешь, когда ладони не горячие и грубые, а прохладные и мягкие, с длинными ногтями? Каково слышать на ухо нежные женские стоны, а не мужской рык? Насколько приятно ощущать ладонью мягкую грудь? Каково целовать большие мягкие губы вкуса помады, на которых не бывает трещин? Боре хочется просто узнать. Она не хочет быть с девушкой, но хочет попробовать то, от чего Шиён и Минджи до сих пор не отказались. И самым правильным кажется попробовать это именно с той, с кого всё началось. // Шиён сходит с ума. Ничего не поменялось, но при этом всё совершенно другое. Группа даже не заметила изменений между Шиён и Минни, потому что странный флирт и шутки никуда не делись, они даже продолжают репетировать вместе, пусть теперь в зале школы, а не по домам. Минджи не стала «обычной», но явно спокойнее. Одна Бора будто изменилась в худшую сторону, начав избегать Шиён и реже быть с ней близкой. Люди начинают надоедать. Шиён потеряла нить происходящего и больше не разбирается в том, как дружить. Почему-то быть рядом с Юхён, что знакома меньше других близких, гораздо легче, чем с Минджи, что знакома всю жизнь, и с Борой, которая стала важнее всех остальных за месяцы. Шиён легко оставаться нежной и аккуратной, чтобы Юхён было комфортно, но сложно быть обычной, если дело касается Боры. Сложно даже оставаться обычной собой когда она стоит на сцене, зная, что Бора сидит в зале и точно смотрит. Шиён никогда прежде не чувствовала себя такой уверенной — не трясутся руки и нет ощущения, словно через секунды упадёшь в обморок. Она наконец-то привыкла к выступлениям, но сейчас это гораздо большее, чем привычка. Шиён привыкла убегать от чувств, как только начинает играть, чтобы полностью раствориться в музыке и просто быть. Сейчас она спокойно выдыхает и начинает песню, не уносясь при этом куда-то далеко от сцены. Музыка здесь, сзади и справа, нежный голос Минджи где-то впереди, из колонок, а чуткий грустный взгляд где-то в толпе, но ощущается лучше, чем струны под пальцами. Шиён играет, поёт и качается в ритм, впервые ощущая, что посвящает это кому-то. Кажется глупым посвящать Боре исполнение песни Юци, но Шиён знает, что с наступлением своей песни она исчезнет. Ей непривычно легко выступать, только открывать душу всё также тяжело. Одна лишь Минджи видела Шиён открытой — тихой, в углу своей комнаты за пианино, пока глаза даже на секунду не открываются, боясь увидеть реальность. Сердце благодарно, что сейчас они будут петь вместе, даже почти без самой Шиён. Так легче представить, что ничего серьёзного не произошло. Проходят песня за песней, в которых Шиён чувствует слишком многое, чтобы можно было выразить иначе, чем через игру. Иногда жаль, что она отдала Минни возможность играть на синтезаторе, но даже гитара способна сделать легче. Шиён свыклась с резковатым звуком струн и научилась управлять им так, как хочется. Слух едва улавливает то, что собственный голос стал звучать иначе. Шиён не заметила то, как изменилась. Жизнь чувствуется иначе. Музыка стала иметь другой, более глубокий смысл. Пальцы привыкли к мозолям от металла. Минджи смотрит иначе. Голос стал странным, больше не похожим на материнский. Бора кажется другой. Шиён смотрит на неё каждый раз, когда поёт свои строчки, моментально себя одергивая. Взгляд Боры чувствуется на себе каждую секунду. Всего кажется слишком много. Песня за песней, аккорд за аккордом, мысли уходят всё дальше. Шиён не видела себя со стороны, но кажется, словно она всё ещё другая. Сознание ощущается иначе, не как закрытый от других мир, сделанный из звуков. Сейчас Шиён целиком и полностью в своей голове, чувствует музыку и толпу, невольно отвечая на каждый крик публики и смену настроения. Это выматывает гораздо сильнее обычного. После выступления Шиён первая сбегает со сцены, скрываясь за кулисами. Минджи догоняет почти сразу, привычно успокаивая. Удивительно, как травмированная и пугливая Минджи почти срослась со сценой и никогда не боится публики. — Сегодня ты держалась увереннее, — замечает она, откладывая гитару. — Сегодня не было страшно, — признается Шиён. С шумом появляются остальные. Все громко обсуждают прошедшее выступление и собираются, раскладывая инструменты по местам. Атмосфера становится привычно суматошной, когда не успеваешь следить за всем происходящим, но чувствуешь себя хорошо. Юци не перестаёт громко смеяться с замечаний Дон, Минни с улыбкой наблюдает за ними, а Минджи не сводит взгляда с Шиён. Шиён смотрит в ответ, чувствуя странную тоску. Две недели назад Минджи исполнилось семнадцать лет. Она вновь выше Шиён, пусть совсем на чуть-чуть, за что постоянно дразнит. Её кожа стала бледнее, но не потеряла родного морковного оттенка, за который её постоянно дразнил Минхо. Чёрные волосы успели дорасти до пояса и лежат аккуратными волнами, делая из Минджи нежную принцессу, пусть одежда подбиралась под образ рок-звезды. Для Шиён Минджи навсегда останется её принцессой. — Ты чего? — улыбается Минджи, подходя ближе. — А ты? — Шиён улыбается в ответ, наконец-то возвращаясь со сцены в обычный мир. — Бора наверное уже устала ждать. — Ты меня прогоняешь? Шиён в шутку дуется, на что Минджи улыбается шире и подходит ближе. Её руки обнимают Шиёнову шею и притягивают к себе, чтобы прижаться крепко-крепко. Впервые с прошлого года настолько тепло. — Давай съездим куда-нибудь потом? — шепчет Минджи на ухо. — Вдвоём. Как раньше. — Конечно, только… — Всё, иди к ней, а то она сейчас убьёт меня взглядом. Предложение Минджи звучало неожиданно, но то, как она обрывает Шиён, сбивает ещё больше. Сзади них, в дверях, Юци и Дон разговаривают с всё-таки дошедшей до кулис Борой. Шиён улыбается тому, насколько близкими стали их жизни, но краснеет от мягкого поцелуя в щеку. Минджи только улыбается, отпуская из объятий. Странных, будто отчаянных и тоскливых, оставивших после себя такое важное предложение. // — И как тебе выступление? Голова всё ещё забита прошлым, но Шиён старается полностью сосредоточиться на Боре рядом. С начала года они едва оставались наедине — слишком много общих друзей и слишком мало времени. Шиён по уши в школьных делах, пока Бора занята работой и бабушкой, что никак не пойдёт на поправку. — С каких пор ты такая игривая? — сходу дразнит Бора. Шиён краснеет. С каких пор Бора научилась дразнить таким игривым тоном, и почему при этом Шиён игривая? — Почему игривая? — Ты флиртовала с публикой весь концерт. — Я такого не помню! В памяти действительно ничего подобного. Шиён помнит, как она зашла на сцену, помнит шумную публику, взгляд Боры и музыку. Будто каждый раз, когда приходится выступать, сознание переключается в другое состояние, полностью отходя от реального мира глубоко в себя. Но разве это значит, что Шиён могла флиртовать с публикой, пока забылась в чувствах? — Не помнишь, как ты подмигнула мне? — наигранно удивляется Бора. — Не было такого. — Шиён-а, ты обманщица. Шиён пытается защитить себя любыми методами, но Бора только смеётся, продолжая дразнить. Нет сомнений, что ей понравилось. Она редко скажет прямо и не покажет своим поведением, но Шиён научилась определять по маленьким деталям: мягкий взгляд, красные скулы, лёгкая улыбка, шуточные комплименты. Бора стала гораздо очевиднее в своих чувствах или перестала бояться проявлять их. Трудно поверить, что ей без двух месяцев семнадцать. Шиён опускает взгляд, пытаясь найти связь с прошлым. Они настоящие, стали привычны и понятны, но если долго об этом думать, то не найдёшь дорожку туда, где они познакомились. Густая челка больше не спадает Боре на брови и не лезет в глаза, а чёрные ровные волосы стали совсем немного светлее и короче. Кожа такая же бледная, молочная, будто никогда не видела света, но тёмные заметные родинки встречаются тут и там, появляясь всё чаще. Шиён рассматривает нежные черты лица, замечая новую точку на подбородке, что вызывает улыбку. Бора будто расцелована солнцем, но в то же время — словно незнакома с ним. Даже её глаза напоминают солнце — цвета василькового мёда, блестящие и яркие, смотрят маленькими бусинками, показывая все скрытые за серьёзным видом эмоции. Шиён стала ещё выше, чем была при их знакомстве. Бора на полголовы ниже, крошечная и хрупкая, такая нежная, что хочется обнять и никогда не отпускать. Её ладони на удивление мягкие, такие маленькие в своих, что щемит сердце. Даже черты лица аккуратные и нежные, женственные и придают больше хрупкости. На их фоне большой нос с горбинкой и острый взгляд кажутся наиболее логичными — Бора вся полна противоречий, совмещает в себе хрупкость и бойкость, нежность и грубость. Даже сейчас, пока идёт в лёгкой футболке, слишком холодной для вечера июня, сезона дождей и холодных ветров. Она дуется, ежится, но упрямо молчит и не поднимает взгляд, даже не думая сказать, что что-то не так. Шиён идёт рядом в джинсовой куртке поверх футболки и чувствует желание пнуть или помочь. Но как помочь Боре, что упрямее барана? Только обманом. — Мне жарко, не хочешь? Врать у ребёнка, который вырос в честной семье с доброй матерью, вряд ли хорошо получается. Шиён умеет недоговаривать родителям и врать неприятным ей людям, но обманывать Бору? Даже по пустякам — особенно по пустякам — это кажется глупым. Единственная веская причина — если необходимо скрыть свои чувства. Поэтому Бора моментально хмурится, отказываясь от протянутой куртки: — Шиён, я не замёрзла, оденься. — Бо, у меня даже футболка теплее твоей, — возмущается Шиён, не опуская куртки. — Ты из этой футболки не вылезаешь уже год, она вся протерлась, — бурчит Бора, не обращая внимания на руку с курткой. Они наверняка выглядят смешно со стороны: маленькая грозная девушка в шортах и тонкой футболке обнимает себя за плечи и смотрит на асфальт, пока за ней едва поспевает высокая нежная девушка в джинсах и серой футболке от Минджи и тянет руку с курткой. Будто парочка после ссоры, только никакой ссоры не было и они не пара. Шиён тоже умеет быть настырной в самом противном из проявлений. Она продолжает разговор, что был до спора, невозмутимо шагая за Борой с всё ещё вытянутой рукой. Это вряд ли сработает, но будет не так обидно. Бора привыкла считать, что только она умеет стоять на своём и играть по своим правилам, но ей не повезло встретиться с целой парой семей, что стали успешны исключительно благодаря настырности. — Шиён, не беси, — вздыхает Бора, обрывая на истории о Дон и поломанной барабанной палочке. — Ты хочешь заболеть? — Это ты болеешь каждый месяц, а не я. — Ты хоть раз за год видела меня больной? — Я общаюсь с Минджи, этого достаточно. На лице у застывшей Боры проносится с десяток эмоций, но Шиён даже не нужно смотреть, чтобы знать результат. Минджи получит пинок, Шиён будет смеяться с очередных жалоб, а Бора продолжит бурчать. Их тройная дружба по отдельности становится всё более странной, но драгоценной. Шиён спокойна, что за Борой приглядывает человек, которому можно доверить всё. Минджи спокойна, что видит и знает человека, которому доверяет самое дорогое в жизни. Бора выслушивает бред Минджи и сбрасывает свой бред на Шиён. — Я знала, что этой заразе ничего нельзя доверить… — звучит настолько насуплено, что очаровательно и смешно. — Она, если честно, жаловалась только на это, — улыбается Шиён. Минджи на удивление скрытная, если речь об их отношениях с Борой. — Всё остальное остаётся только между вами и даже я ничего не знаю. Бора поднимает брови, осматривая Шиён. Наверняка в это сложно поверить. Шиён уверена, что Минджи постоянно обсуждает её с Борой и рассказывает все подробности, поэтому сама не до конца понимает того, как в их тройке ещё способны оставаться тайны. Будто организовался маленький заговор против Шиён, замысел которого станет ясен только по действительно важной причине. — Я всё равно не надену куртку. На этот раз рука всё-таки опускается. Шиён кривится, надевая куртку обратно, жалея о том, что не увидит в ней Бору. Почему-то мысль о Боре в своей одежде, в пределах своего дома, среди своих друзей или важных мест греет душу и нагоняет тоску. Все новые чувства никак не укладываются на линию «привычных», связанных с дружбой. Может, они уже… семья? Шиён не решается гадать и просто плывёт по течению. В моменте важны совершенно другие вещи. К примеру, вывеска старой столовой, в которой они с сестрой когда-то не могли нормально заказать рисовых лепешек, потому что забыли корейский. Там уютно, тихо и теплее, чем на ветреной улице недалеко от реки, поэтому нет даже сомнений о том, как должна продолжиться прогулка. — Давай зайдём поесть, а? Предложение идёт с целью скрыться от холода, но Бора соглашается явно из-за еды. Они выбирают столик в дальнем углу, подальше от шумных компаний, и сами становятся шумными, пока спорят из-за еды. У Боры разбегаются глаза по меню, Шиён интересуют лишь токпокки, а повариха за стойкой раздачи раздражается от любой лишней секунды нерешительности. Кажется, что взять еду вызвало больше стресса, чем выступить перед кучей школьников и молодёжи. Ещё больше стресса от споров по поводу оплаты блюда, потому что Шиён хочет ухаживать, Бора ненавидит подачки, а персонал продолжает раздражаться. Никто не остаётся довольным в этой ситуации, но в конце концов Бора спокойно ест свой рис, пока Шиён ковыряет палочками токпокки и продолжает бессмысленные рассказы. Появляется всё больше вещей, которыми хочется поделиться, но Шиён становится страшно. Боре будто бы всё равно, она часто пропадает и изредка спрашивает что-то личное, за пределами общих друзей и группы. Отношения с Минни? Запретная тема. Поездки с отцом в командировки? Это связи с западом, а у Боры от тематики запада зуд. Школа? Школа бесит. Поэтому Шиён остаётся часами рассказывать про разговоры с другими из друзей или делиться тем, как порвалась струна или расстроилось пианино. Пока Бора говорит о бабушке, работе, учёбе, но не говорит о своей жизни. Ни слова о танцах, других друзьях, которые, как видит Шиён, действительно есть, образе жизни. Всё явно изменилось — Бора старше, серьёзнее, выглядит уставшей и больше не кривится от запретных тем. Запах табака от неё стал привычен, как и лёгкие намёки на алкоголь. Шиён хочет узнать более глубокие причины, чем «стресс на фоне работы и бабушки», но получает только базовые диалоги и минимум информации. И угрюмую Бору весь день, пускай она сияла энергией на концерте. — Что-то не так? — всё-таки спрашивает Шиён то, что стоило спросить сразу при встрече. Ещё раньше, если говорить серьёзно. Примерно между расставанием с Минни и разговором с Юнхо. В той странной череде событий поменялось всё, но ничего, поэтому поведение Боры осталось незамеченным. Шиён рассказала про расставание через неделю, встретившись с тихим «окей» и полным безразличием к ситуации. Разговор с Юнхо выбил из жизни внезапностью, когда он, везя Шиён домой с английского, сказал тихое: «Простите, если лезу не в своё дело, но на днях я услышал, что гомосексуализм исключили из списка болезней. В прошлых поездках вас, кажется, заинтересовала эта тема.» Эта тема определённо была интересна не только Шиён, но и самому Юнхо, когда они встречали странные заголовки газет и видели парады, но чтобы настолько серьёзно погрузиться в это? Чтобы Юнхо, который едва лезет в личные вопросы, сказал Шиён такую внезапную, но невероятно важную новость? Это не похоже на него и странно для мира вокруг. Будто все те парады сработали и надавили на врачей, чтобы Шиён, Минджи, Юнхо и ещё десятки тысяч людей не считались больными. С этой информацией в голове Шиён ходит до сих пор, никак не способная уложить в голове все связи. Поэтому говорить Боре упрямое «учёные подтвердили, что это не болезнь» было необходимо для сердца, но невероятно глупо. Ведь Бора, и без того притихшая, стала ещё хуже. Ей потребовалось всего три события, чтобы замкнуться в себе: отношения Шиён, расставание Шиён и заявление врачей мира. Странно и бессмысленно. Но в голове Шиён всё сложилось в понятное «я ей противна» поверх непонятной массы догадок. — Я сделала что-то не так? — добавляет Шиён к вопросу, прячась за чашкой чая. — С чего ты взяла? — взгляд Боры искренне удивлённый. — Ты так много молчишь и едва рассказываешь что-то, — Шиён закрывает глаза, пытаясь найти силы на физически тяжёлое признание. От одних лишь грустных глаз Боры в десятки раз хуже. — Я боюсь, что противна тебе. — Блять, Шиён… Металлические палочки со звоном падают на тарелку, пуская мурашки. Шиён ожидает взрыва, ругани или оскорблений. Бора выглядит слишком серьёзной и угрюмой, чтобы думать о хорошем. — Кто тебе навязал эту чушь? — совсем другой вопрос, но точно недовольный и на грани ссоры. Шиён безмолвно моргает, боясь отвечать. Никто не жалуется на Бору уже год, никто не отговаривает их общаться. Даже мама Шиён хочет познакомиться с Борой и почаще видеть её в своём доме. Даже Минджи способна ругаться лишь из заботы. Поэтому кто, как ни Бора, убедил Шиён в таких ужасных мыслях? — Просто ты так тяжело относишься ко всему, что я говорю, особенно после Минни, поэтому я… — Шиён. Взгляд Боры пускает ледяные мурашки по коже и вызывает озноб. Тон, которым сказано имя, встречается редко и только в самых тяжёлых ситуациях между ними. Шиён ощущает себя маленькой, действительно младше Боры, и такой глупой. Но что-то между ними остаётся хрупким и тоскливым, словно Бора не злится, а в отчаянии. — Я не хочу тебе говорить, но ты тянешь из меня щипцами, — вздыхает она, хмуря брови. Её глаза блестят в свете настенного светильника. — Потому что я волнуюсь… Мама всегда учила быть учтивой, не лезть не в своё дело и уважать чужие границы. Сегодня, в эту минуту, Шиён забывает про все приличия и хочет знать правду. Бора слишком долго держала её на расстоянии, чтобы можно было закрыть на это глаза. У них никогда не выходило решать проблемы вовремя и сразу делиться недовольством. — Я тоже. Ты можешь… — Бора останавливает себя, опуская взгляд на свои ладони. Шиён знает, что сейчас они холоднее, чем ветер за окном. — Я не знаю, что и как тебе сказать. — А тебе есть что? Бора отворачивается к окну, пытаясь отыскать взглядом что-то. Шиён терпеливо ждёт, борясь с волнением. Пальцы покалывает холодом, как и голову, и начинает тошнить. Шиён так много раз сталкивалась с этим чувством, что стала замечать даже малейшие признаки надвигающегося приступа. Как это называла Юбин? Неконтролируемая паника? Шиён в шаге от того, чтобы начать паниковать. То, как резко Бора встаёт из-за стола, только помогает этому чувству. — Что та… — Пойдём отсюда. Не хочу, чтобы нас кто-то слышал. Они покидают столовую быстрее, чем за минуту, словно что-то натворили. В такой спешке Шиён забывает про все приличия, не обращая внимания на персонал, и не успевает надеть куртку. Бора не даёт даже секунды на передышку, быстро шагая по улице в неизвестном направлении. Стало холоднее, особенно после тёплого помещения, и налетели тучи. Будто погода подстроилась под атмосферу между ними. Шиён едва соображает и растерянно смотрит по сторонам, запинаясь. Бора замечает это на первом повороте и хватает её за руку, потащив за собой. Иногда пугает то, насколько много энергии и силы в её маленьком теле, что постоянно подхватывает простуды и подвергается плохому отношению от хозяйки. Шиён задыхается, пытаясь поспеть за Борой. Или это подступающая паника? В таком ритме не слышно холода. Шиён неуклюже держит куртку в руке, думая о том, как заставит Бору надеть её сразу после остановки. Только когда будет эта остановка — неизвестно. Пролетают дома, люди, закоулки, машины и магазины. Они проходят через весь центр, приближаясь туда, где не были уже несколько лет. Шиён чувствует, что понимает место их остановки. Бора подтверждает это через несколько минут, когда замедляется ближе к низкой изгороди, отделяющей трассу от спуска. Выход к реке. Тот самый, через который они тайком спускались вниз, близко к мосту, и могли сидеть там часами, наслаждаясь шумом воды. До того дня, когда Бора едва ли не утонула и напугала себя и Шиён до смерти. За несколько лет тишины Бора не вспоминала тот случай и не подходила к реке ближе, чем на расстояние ограждений или дороги. Шиён молча понимала её чувства и не смела ворошить прошлое, потому что сама была напугана в равной степени. Но возвращаться сюда именно сейчас, когда всё накалилось до предела? Это пугает ещё больше, до дрожи в теле. — Ты хочешь т-туда? — Если ты не против, — тихо отвечает Бора, наконец-то возвращаясь. Она больше не бежит и не отводит взгляд, а наконец-таки с Шиён. — Если тебе это нужно, — не спорит Шиён, глубоко вдыхая воздух. Более сырой и слишком холодный для лета. — И если ты оденешься. Бора раздражённо закатывает глаза, но не спорит. Она не позволяет Шиён хоть как-нибудь помочь, вырывая куртку из рук и самостоятельно её надевая, не переставая при этом дуться. Удивительно, как ей всегда удаётся за секунды изменить настроение вокруг и сбросить напряжение. И непозволительно то, насколько очаровательно она выглядит в огромной куртке Шиён, слишком крохотная и хрупкая. Маленькая пташка. — Довольна? Шиён кивает в ответ, без слов подходя ближе к забору. Бора не даёт собраться с мыслями и перепрыгивает через него, живо спускаясь ниже, к кустам, что скрывают берег от дороги. Шиён идёт за ней, ожидая спуститься ещё ниже, к их старому месту, но холодная ладонь хватает её за запястье и тащит в другую сторону, где только больше кустов. Туда, где их никто не увидит даже с моста. — Мы пришли. — И… почему именно здесь? — хмурится Шиён, оглядываясь по сторонам. Бора не отпускает её руку, нервно поглаживая цепочку их подвески. Взгляд моментально находит вторую половинку, что висит поверх тонкой чёрной футболки. — Как ты поняла эту… Ну, штуку с девочками и всё такое? Этот вопрос Шиён ожидала услышать меньше всего. Внутри одновременно проносятся страх, раздражение, злость и интерес. Зачем Боре резко отводить её к берегу реки, подальше от чужих глаз, и задавать такой вопрос? Невольно приходят самые безумные предположения, которые нет сил отрицать. Но паника спала. Теперь внутри что-то гораздо серьёзнее и тяжелее. — Зачем тебе это? — уходит от ответа Шиён, боясь знать причины Бориного интереса. — Пожалуйста, — голос Боры надрывается, — просто скажи. — Бора, — Шиён сама не понимает, почему зовёт Бору, пока та никуда не убегает и смотрит прямо в душу, едва сдерживая слезы. — Ты же слышала… Минджи поделилась со мной своей симпатией, я задумалась, потом была та одноклассница. Потом… Минджи. Не знаю, я всё ещё не до конца понимаю. Но девочки нравились мне всегда, а мальчики не вызывали интерес. — Тебе никогда не нравился мальчики? Не было желания… не знаю, ходить с ними за руку или целовать? Шиён улыбается с вопроса, толком не думая над ответом. Всё очевидно, когда вспоминаешь, что Шиён всегда училась в школах для девочек, росла в компании сестры и Минджи и из мальчиков общалась лишь с Минхо, который должен стать её будущим мужем. Шиён едва взаимодействовала с мужчинами больше, чем этого требовали приличия, и не находила интереса в том, чтобы знакомиться с кем-то с улицы или из окружения Минхо. — Я почти не знакома с мальчиками, а общалась лишь с Минхо и Юнхо. Не знаю, либо из-за этого мне неинтересны парни, или из-за того, что они мне неинтересны, я не пыталась начать с ними общение. Бора тихо кивает, отводя взгляд. Она явно хочет сказать что-то ещё, но не решается. Шиён уже не замечает того, что её руку всё ещё держат. Если бы не страх, то она сама взялась бы за обе руки или прилипла бы к Боре полностью. Серьёзные разговоры с дорогими людьми всегда играли на нервах сильнее, чем любые проблемы. Тем более, что они затронули тему, что нарастала в глубине каждой в течение месяцев. — Каково это, когда встречаешься с девушкой? Вопросы Боры продолжают вводить в ступор, разрушая все предположения до. Закрадывается мысль, что всё дело не в отвращении к Шиён, а в интересе к ситуации. Такое впервые в их отношениях — попытка понять и, может быть, принять. Только отвечать на вопросы Боры неловко и странно, потому что Шиён сама ничего не понимает. — Не знаю. Наверное, как и со всеми? Мне не с чем сравнивать, Бо, — Шиён растерянно пожимает плечами, хмуря брови. Бора делает шаг ближе. — Почему ты хочешь это знать? — Пообещай мне, что ты не перестанешь со мной общаться, — тихо просит Бора, поднимая взгляд. Слезы, что стояли в её глазах весь вечер, всё ещё не нашли выход. — И что никому не расскажешь. — Что ты… — Шиён. — Хорошо, конечно, — растерянно отвечает Шиён, путаясь ещё больше. — Я обещаю тебе, Бо, но зачем? — Я хочу узнать, каково это — целовать девушку. Каждый вопрос вёл их к этому, но Шиён всё равно замирает от шока, пытаясь собраться с мыслями. Сама Бора, если вспоминать её поведение за последние полгода, ничем не показывала, что у неё могли возникнуть подобные мысли. И кто в них виноват, новые друзья или сама Шиён? Или, может, Минджи, которая, по мнению Боры, способна испортить каждого? Шиён хочет узнать причину только из-за этой маленькой мысли, что появилась в секунду признания. Ей невыносимо хочется узнать о том, каково целовать Бору. Сердце разрывает на части. Шиён знает, что это неправильно. Бора её близкая подруга, практически семья, поэтому ни о каких поцелуях не может быть и речи. Они не маленькие дети и не в начале своих подростковых лет, чтобы верить в дружеские поцелуи. Может, с Минджи это было возможно, но с Борой — точно нет. Шиён знает, что в секунду, как станет ближе, пути назад уже не будет. Это всегда было рядом — едва понятные чувства, которым не дать описания. Даже сейчас нельзя толком утверждать о какой-то любви и признаваться в симпатии. Шиён не сходит с ума от одного лишь упоминания Боры, не краснеет от её присутствия и не желает её до жара в животе. Это не безумная любовь, даже не школьная симпатия. Это те самые чувства, что кроются где-то внутри и разойдутся настоящим штормом, если им позволить. Поэтому Шиён считает необходимостью остановить любые намёки на близость. Поэтому сердце отчаянно кричит в протесте и мешает идти за разумом. — Шиён… — просит Бора, судорожно бегая взглядом по лицу Шиён, пытаясь понять её эмоции. — Скажи что-нибудь. — Ты хочешь узнать или почувствовать? Учителя гордились бы тем, насколько разумной бывает Шиён. Она выросла в девушку, что способна задавать правильные вопросы и давать обдуманные ответы. Только этот вопрос сделал всё в десятки раз хуже, потому что Бора отвечает простое: — Почувствовать. Шиён до боли в висках хочется дать Боре такую возможность. — Я не прошу тебя или что-то такое, — спешно оправдывается Бора, сжимая ладонь сильнее. Её волнение чувствуется даже без слов, словно воздух вокруг пропитался сомнениями и страхами. — Мне нужно было сказать это кому-то и я могу доверять только тебе, поэтому… — Я могу тебя поцеловать. Позже Шиён даст себе пощёчину за то, насколько нагло она себя повела. В моменте кажется очевидным, что Бора хочет именно её поцелуя, потому что Шиён точно не единственная, кому она может довериться с «просто высказаться». Юхён и Минджи без проблем выслушали бы и оказались бы в разы полезнее, чем нахалка, что решила воспользоваться ситуацией в своих целях. Да, лучше несколько пощёчин, если Бора не осмелится на них сама. — Ты серьёзно?.. — Только если ты хочешь. Бора наконец-то становится собой, выходя из той спешки и тревоги. Слезы всё ещё стоят в её глазах, но брови хмурятся не в отчаянии, а в непонимании. Шиён будет благодарна, если получит заслуженный гнев прямо сейчас, но совсем немного, глубоко внутри, надеется на то, что Бора была серьёзна. — Я… — голос Боры внезапно пропадает до хрипа. Её ладонь всё-таки отпускает запястье Шиён, оставляя после себя холод. От потери контакта становится действительно страшно. — Я… Шиён возвращается в чувства. Она могла напугать или оттолкнуть и без того растерянную Бору своими пошлостями, но даже не подумала об этом. Руки тянутся вперёд, но моментально застывают в воздухе, не решаясь испортить всё сильнее. Шиён теряется, готова извиняться раз за разом. Только взгляд Боры другой, незнакомый до сегодняшнего дня. — Бо, если я тебя напугала, то… — Я правда хочу… Сказанное не громче шепота, самой хрупкой из интонаций. — Я хочу, Шиён, но что мы будем с этим делать? Бора смотрит на Шиён напуганным котенком, обнимая себя за талию поверх огромной куртки. Шиён не выдерживает жалобного выражения лица и всё-таки сорвавшихся первых слез. Она не думая подходит ближе, аккуратно беря щеки Боры в свои ладони, чтобы не дать отвести взгляд. Сердце сыпется в крошку от того, сколько боли скрывают медовые глаза, блестящие от влаги. Бора, её маленькая пташка, напугана из-за своих же чувств, что играет с чувствами Шиён. — Если тебе это насколько важно, то мы обо всём забудем, — шепчет Шиён, наклоняясь ниже. Не для интимной близости, но для уюта и комфорта их маленького мира. — Если ты хочешь узнать, то я могу тебе помочь. Мы можем не говорить об этом и никогда больше не вспоминать. Но только если ты хочешь. — Только это ничего не будет значить. Шиён обманет себя, если согласится, что это ничего не значит. Для неё такая Бора важнее воздуха. — Да, конечно. Я обещаю. Но видеть Бору разбитой и напуганной из-за таких мелочей гораздо больнее, чем свои чувства. — Тогда… Я… Ты… Бора тянется к Шиён, замирая в сантиметрах от её губ. Всего на секунды, после которых она вновь далеко, на расстоянии их роста. Ладони всё ещё невесомо держат её лицо, пока мысли разбегаются в разные стороны. Бора не перестаёт смотреть прямо в глаза, нервно кусая губу. Тогда Шиён всё понимает. Она окончательно плюёт на свои моральные установки, наклоняясь ниже. Тёплое дыхание падает на губы, пуская мурашки по телу. Даже сейчас, без соприкосновения, грудь словно пронзает ножами. — Позволишь? Шиён не нужно уточнять, что именно она просит. Бора понимает, потому что это её пугливая просьба и жизненная необходимость. Вместо слов она коротко кивает, не переставая смотреть. Хрупкая, утонувшая в Шиёновой куртке, с холодными от страха ладонями и большими блестящими глазами, в которых больше эмоций, чем Шиён способна осознать. На губах невольно появляется улыбка. Внутри холодно от волнения, но тело горячее, обжигает прикосновениями и греет этим странным вечером. Шиён становится ближе, не перестаёт улыбаться и сдаётся. Кажется, словно чувства уже не остановить, потому нет смысла оттягивать неизбежное. С губ срывается горячий вздох, когда остаются миллиметры между. Шиён целует Бору, забывая про все сомнения. От их близости кружит голову. Бора мягкая на губах, сладкая на языке, хрупкая в руках и невероятно нежная. Шиён аккуратна в своих действиях, целует невесомо и мучительно медленно, боясь заходить дальше. Они всего лишь пробуют и не обещают друг другу ничего более. Их ладони касаются с непривычной аккуратностью, пытаясь удержать ближе, но боясь быть настойчивее. Поцелуй Боры ощущается иначе, чем представлялось в постыдных снах редкими ночами. Она нежна и аккуратна, не давит и не пытается перехватить инициативу. Будто боится, что её станет слишком много, но это Шиён, кто заходит дальше в касаниях. Кажется, что становится мало. Мало тепла, мало сладости горячего шоколада из столовой на губах, мало холодных пальцев, что хватаются за футболку. Мало бабочек в животе и воздуха в лёгких одновременно. Шиён не может перебороть счастливую улыбку, что вызывает у Боры тихий вздох. Слишком близко, подстать их связи, но чересчур интимно для простого «почувствовать». Шиён понимает это и пытается остановить себя, потому что знает, что Бора не будет способна на подобное. Хочется лишь на чуть задержать счастье, чтобы помнить его подольше. Запомнить где-то глубоко внутри, но забыть ради Боры и их обещания. Последнее касание немного настойчивее прошлых. С выдохом на губах и сахаром на языке. Приятнее касаний любых других девушек; интимнее, чем самая смелая близость, пусть они не зашли дальше скромного поцелуя. Для Шиён эти секунды стали важнее, чем всё, что успело произойти за этот год. — Почувствовала?.. Вопрос тоже с улыбкой и жаром в губы, но за ними прячется волнение. Шиён не может собрать себя воедино и отпрянуть, потому что целиком и полностью утонула в Боре и её тепле. Хватило нескольких секунд, чтобы свести её с ума. — Да. И теперь я не хочу забывать. Но эти простые слова, сказанные шёпотом в губы, пока глаза смотрят прямо в глаза, оказываются хуже любой близости. Они не решаются на другие поцелуи этим вечером, позволяя себе лишь держаться за руки на тихой дороге домой. Бора в джинсовке Шиён до двери своей квартиры, и Шиён на заднем сидении машины Юнхо, нервно щупая подвеску на запястье. С безмолвным обещанием на большее, но ощущением того, что станет лишь сложнее. Разве с Борой хоть раз было легко?