amitié amoureuse

Сейчас, пройдя столько всего, Бора точно знает, что отъезд Джинсока точно не был причиной её падения. В конце концов, она не так уж и была в него влюблена. Первое расставание даётся тяжелее всего, правда? Так и было. Если задуматься, то всё началось из-за бабушки. Её травма сильно подкосила их жизни, привычный ход вещей и будущее. Бора знала, что будет тяжело, но никогда не ожидала, что настолько. Детство готовило её к ранней работе, к голоду и одиночеству, только юношество встретило иначе. С работой в паршивом кафе, да, но голод удивительным образом обошел стороной, а добиться одиночества с такой компанией друзей невозможно. Боре тяжело не физически или материально, а морально. Смотреть, как человек, который растил тебя всю жизнь, уже третий год угасает всё больше и больше, кажется невозможным. Они никогда не были в хороших отношениях, если смотреть на это адекватно, но дни у бабушки дома всегда были самыми теплыми. Бора любила бывать у неё в гостях, ходить с ней в парк по праздникам, есть её десерты и изредка приходить к ней на работу. Такие моменты сделали воспоминания о детстве немного ярче. Где-то в глубине часть Боры признаёт, что она любит бабушку больше, чем кого-либо, даже если ей пришлось выслушать тысячи выговоров в свой адрес и ещё больше раз почувствовать себя так, словно она никому не нужна. Взрослея понимаешь, что точно нужен человеку, когда он спасает тебя из хаоса ценой своего здоровья, пусть и продолжает говорить, что ты ничего не стоишь. В конце концов, Бора ничем не лучше. Она прекрасно помнит все те разы, когда уходила без слов, отказывалась разговаривать и не уделяла достаточно времени. Упрямая, глупая и обиженная, ничем не лучше своих родителей. За исключением того, что она начала понимать. Медленно, туго и когда стало поздно. Уже ничего не изменишь, а сделать хоть чуть лучше никак не получается. Минджи серьёзно подействовала на мозги. Бора проводит больше времени с бабушкой по вечерам, чаще заходит в свободное время и изредка делится своей жизнью. Получается рассказать не так много, потому что за половину слов её могут выселить сразу же. Компания плохих парней, алкоголь, сигареты, поцелуи с подругой, случайные ночи с разными парнями и наркотики? За большую часть этого даже Шиён отвернётся, не говоря о бабушке. Бора хотела исправиться. Она ходит на танцы раз в неделю, тренируется дома вечерами, постоянно готовит новые блюда и стала немного лучше с оценками. Новая ответственность за Пай помогла ещё больше, потому что нужно чаще выходить на улицу и заботиться о ком-то, но всего этого недостаточно. Бора знает, что не может перекрыть такими мелочами всё остальное. Но она никак не поймёт, что не так. Может, дело всё-таки в Шиён? Мозг отчаянно отказывается принимать эту мысль. Бора даже не верит в то, что ей нравятся все эти поцелуи и касания. Ей не нравятся девушки, даже Шиён. Они друзья. Достаточно близкие, прошедшие через многое и знающие друг о друге так много, что нет пути назад. За исключением того, что Бора не признаётся в своём настоящем, а Шиён никогда не говорила о будущем. Они знают друг друга лучше всех, но в то же время не знают вовсе. Боре не нравятся девушки, но в то же время её разъедают мысли о Шиён каждый день. Она запуталась и не может найти выход. Всё становится настолько сложно, что хочется навсегда сбежать, как сделали Джинсок и Минджи, и никогда не возвращаться. Забыть про Юхён и её паршивое здоровье, не думать о последнем годе в школе, бросить работу и никогда не вспоминать о Шиён. Сидеть на полу грязной ванной комнаты и ловить вертолеты точно не лучший выход. Это ясно на трезвую голову и проскакивает в мыслях даже сейчас. Но как же приятно оторваться от проблем хотя бы на несколько минут, что тянутся часами, но кажутся секундой. Когда тело легче пылинки, мир вокруг мыльный и мягкий, звуки превращаются в белый шум и постепенно исчезают, а боль больше не доходит до мозга. Так легче. Сложнее после, когда ломит тело в нужде вернуться, но всё забывается. Бора утверждает, что она не зависима. Не как те парни, что бесконечно колются и готовы порвать за дозу, или девушки, что постоянно пьют новые таблетки до момента, пока всего становится мало. Она спокойна, не уходит в эту чушь с головой и позволяет себе курить время от времени. В любом случае, у неё нет денег, чтобы становится зависимой. Она в порядке. Немного неадекватна сейчас и будет такой же примерно через пять дней, но не раньше. Всё хорошо. Гониль добрый и позволяет бесплатно брать у него «веселые штуки», которые помогают жить. Так лучше. Может, Бора медленно летит на дно, но мысли настолько спутаны, что ей совсем не хочется об этом думать. Всё хорошо. // — Минхо всё ещё хорошо готовит. — Он живёт один уже два года, что ты думала? — смеется Шиён, откидываясь на спинку стула. — Знаешь, Сеул портит людей. — Есть причины, почему твой брат любимчик родителей. Минджи недовольно вздыхает в трубку, вызывая улыбку на лице Шиён. Расстояние никак не поменяло их отношения, даже сделало их крепче. Впервые за всё время знакомства Шиён слышит так много подробностей о жизни Минджи и её интересах. Они всегда были плохи в том, чтобы делиться мелочами. С детства Минджи была той, кто говорила. О школе, брате, Корее, фактах из книг и милых животных, но никогда не о себе. Только мимоходом и самое важное или то, что спросит сама Шиён. Ей даже не приходило в голову рассказать о том, что она не переносит ощущение ваты на руках и имеет привычку считать количество людей, где бы она не была. Для неё это никогда не было важным. Когда Шиён узнала, то долго ругалась. Раз за разом, начиная с момента, как стала хорошо говорить по-корейски. Не то чтобы это помогало. Может, на пару недель или месяц, но они всегда возвращались туда, где Минджи будет часами рассказывать про поездку в горы, но не скажет о том, что потеряла любимое кольцо или серьёзно отравилась. Но всё изменилось благодаря переезду. Будто им настолько не хватает близости, что наконец-то исчезли все рамки. Только признаться в своих ошибках от этого никак не легче. Шиён слушает, говорит о мелочах и пытается побороть бешеный пульс, собираясь с силами уже час. Это она позвонила, и она хотела завязать серьёзный разговор, но продолжает избегать важной темы. То, что Минджи находится через несколько провинций, повышает шанс того, что они заговорят в следующий раз только на свадьбе с Минхо, стоит Шиён признаться во всём. Никто не знает. Шиён не говорила Минни почему резко сбежала, не призналась Боре, с которой виделась три раза с момента дискотеки, даже не думала рассказать Юхён об этом. Была идея спросить совета у Дон, но на этом их хрупкая дружба точно бы закончилась. У Дон не так много друзей в Корее, чтобы Шиён могла так глупо оборвать их общение. Поделиться с Юбин, которая поняла бы лучше всех, казалось слишком… слишком. Шиён действительно может доверить свою личную жизнь лишь Минджи, пусть успела облажаться с десяток раз или больше. — Что у тебя на уме? — вовремя спрашивает Минджи. Делая только хуже. — Ты о чём? Шиён медлит, стараясь звучать естественно. Вот-вот и она соберется, стоит только дышать глубже и думать о хорошем. Только это совершенно не помогает. — Ты обещала что-то рассказать и точно о чем-то думаешь. Хочется треснуть Минджи за то, что она так хорошо её знает. Шиён никогда не была способна скрыть, что что-то не так. Даже если Минджи была обижена — что случалось редко, — она всегда подходила в момент, когда мысли захватывал туман, и пыталась помочь. От таких воспоминаний признаться только сложнее. — Ну… — Шиён набирает больше воздуха в легкие, только сейчас замечая, что не дышала. Горло горит, и сводит грудь, пока ладони не перестают потеть. Привычная паника, с которой стало легче бороться спустя годы. — Я боюсь твоей реакции, если честно. Точнее, боюсь тебя обидеть. — Шиён, ты ела в кафе возле парка без меня? — легко отвечает Минджи, улыбаясь. — Если нет, то я не обижусь. — Боюсь, что хуже. — Разве это возможно? Голос Минджи настолько легок, что становится в десятки раз сложнее. Шиён жмурит глаза, пытаясь собрать себя в кучу за жалкие секунды, когда у неё было на это несколько недель. — Я облажалась, — говорит Шиён на выдохе так, будто от этого становится понятнее. — Шиён, да что случилось? Вдох. Несколько долгих секунд, пока горло не отпустит от спазма. И выдох. — Я занялась с-сексом с девочкой из нашей школы в какой-то кладовке на дискотеке Минни. Предложение вылетает одним словом в страхе запнуться или забыть важные детали. Если не считать того, что Шиён наверняка забыла пару-тройку важных уточнений, без которых сказанное звучит ещё хуже, чем на самом деле. Шиён никогда не думала, что может будет чувствовать себя настолько грязной. В кого она превратилась? — …Шиён, можешь рассказать подробнее? Голос Минджи спокойный и тихий, далекий от игривости и легкости, которые были минуту тишины назад. Она не злая, точно нет, и это делает ком в горле Шиён больше. Почему кажется, будто она предала маленькое обещание между ними? — Я… — Шиён вдыхает и давится воздухом, едва не роняя трубку из рук. — Всё хорошо, — спешит Минджи, как только понимает, что происходит. — Я рядом. В этом и проблема. — Джи, я чувствую себя такой грязной и уродливой, это… — Хэй, не смей говорить так о себе, — перебивает Минджи, сохраняя спокойствие. Шиён перестаёт соображать и думает только о том, как дышать. Анализ непривычного поведения отходит на дальний план до лучших времен. — Ты же не сделала ничего ужасного? — Я занялась сексом с незнакомой девушкой. — Она хотела этого? Ты не заставляла её? Вопросы немного отрезвляют. Та девушка точно хотела этого, скорее даже искала. Но главный вопрос в другом. — Нет. Это… она начала. Сказанное звучит странно и наталкивает на разные мысли. Шиён не понимает произошедшее и почему её это так волнует, но Минджи тянет именно за те ниточки, которые режут больнее всего. — А ты хотела этого?.. И именно этот вопрос завязывает узел в желудке с такой силой, что тошнит. Ответ очевиден, если следовать скудному опыту Шиён в любовных делах. Только правда ли это? — Да? — мозг кипит от количества мыслей и попыток связать всё воедино. Шиён же хотела? Под импульсом, от ощущения своей важности и глубокого чувства тоски, без разумных мыслей на переднем плане. Это всё равно считается желанием, ведь правда? Не могла же Шиён не хотеть того, что делала сама… — Я… Это я была той, кто… ну… Это так грязно, что я не могу даже говорить об этом. — Всё хорошо, — голос Минджи становится ещё ближе. Словно ещё одно маленькое волнение и она приедет в их город, чтобы обнять и успокоить лично. Так было бы… Шиён не знает, лучше или хуже. — Ты не сделала ничего плохого, родная. Разное случается. Это не значит, что ты грязная или что я буду обижаться. Хорошо? Слышится так много всего, что ранит сердце. От нежного «родная» становится особенно больно, будто это не мягкое обращение, а нож по лёгким. Слишком нежно и по-доброму для грязной и мерзкой Шиён. Ожидается услышать самые худшие оскорбления и бесконечную ругань, только на другом конце провода Минджи, что способна на самые тёплые слова и ничего меньше. — Шин-и… На глаза наворачиваются слёзы от того, как Минджи тихо произносит обращение с японским акцентом, совсем как в детстве, дома. Мягкое «Шин-и» со смазанной между «щ» и «с» «ш», что слышалось тут, в Корее, только из уст одного человека. Шиён действительно не может думать о Минджи меньше, чем как о семье, каждый раз, когда слышит мягкие напоминания. Если в Корее есть подобие её дома, то оно будет точно там, где Минджи. — Солнце, ты ещё тут? — зовёт тёплый голос, возвращая из отчаянных попыток продолжить дышать. — Д-да, Джи, я тут. — Всё хорошо, — повторяет Минджи, звуча немного нервнее, чем до. — Только… — Только? — Шиён готова вновь упасть в бездну вакуума, услышав даже малейшие сомнения. Слишком грязно на душе и страшно. — Нет-нет, ничего. Я хотела узнать, знает ли Бора… Она ближе, чем я, чтобы помочь. От упоминания Боры они обе напрягаются. Обсуждать её в подобные моменты всё ещё кажется странным. Шиён понимает, что Минджи не знает ничего, что успело произойти, и это делает ситуацию только сложнее. Теперь они все друзья, поэтому начинать путаницу из чувств и поцелуев было ужасной затеей. Было ужасно соглашаться на это, когда Бора никогда не говорила, что у неё могут быть чувства, а Шиён сгорает внутри, что точно приведёт к ужасным ситуациям. — Я боюсь, что она точно перестанет говорить со мной после такого, — честно признается Шиён, отчаянно хватаясь за остатки разума. Дышать вновь сложно, будто не было секунд свежего воздуха минутами ранее. Будто Шиён никогда не дышала вовсе. — Если она бросит тебя из-за своих чёртовых взглядов, то, я клянусь, я лично приеду в Чон… — Дело не во взглядах, — слова Шиён чудом останавливают гнев Минджи и спускают в голове курок. Теперь нет пути назад. — Мы поцеловались. — Вы… На другом конце провода становится впервые настолько тихо за весь разговор. Кажется, эта новость удивила в разы сильнее, чем потеря девственности в какой-то кладовке. Шиён тоже молчала бы, если бы услышала подобное от Минджи. Знать, что Бора пошла на подобное, кажется самой большой шуткой, после всего, через что они прошли. — По-настоящему поцеловались? — звучит тихое уточнение сквозь дрожь в голосе. Внутри Шиён что-то бьётся на осколки. Минджи реагирует так, будто это совсем не связано с Борой. Будто дело в… — Поцеловались. Много раз. Не один день. Шиён сама не понимает почему выпаливает слово за словом, закапывая себя и Минджи глубже. Может, потому что Минджи взрослая и выдержит такую информацию о Боре без проблем. Может, Шиён устала недоговаривать и впервые хочет быть полностью честной. Хотя бы в том, что она точно знает и понимает. — О… Пауза становится тяжелее, чем после любых признаний за сегодня. Шиён застряла между откровениями, не в силах говорить дальше, пока Минджи никак не обдумает услышанное. Она сама застряла посреди слов и давно не дышала, даже не двигалась, пока длится эта игра на выдержку. Как им можно обсуждать то, что было темой табу последние четыре года? — Кхм, Шиён. Минджи звучит в разы собраннее, тяжело вздыхая в трубку. Шиён замечает, как начинает дышать вместе с ней. — Вы с Борой вместе? — Нет! — вырывается так поспешно, словно Шиён пытается оправдать все прошлые поцелуи. Почему только ей настолько стыдно перед Минджи? — В том и дело, что мы просто подруги, которые… Я не знаю, Джи, я не понимаю даже этого. — «Просто подруги» как и я с тобой? — внезапно спрашивает Минджи, заставляя всё внутри скрутиться от… горечи? — Нет. Это… другое. Не как у нас. Знать бы, что значит это «как у нас», которое они с Минджи тихо сказали друг другу с настолько искренней и открытой интонацией, словно всё понимают. Может, Минджи давно проложила у себя в голове все связи и поняла, что происходит между ними всеми, но Шиён застряла в точке, где она не может отпустить самую близкую подругу, постоянно соскальзывая туда, где тоскливый взгляд Боры и её хрупкие ладони. — Поэтому ты боишься ей говорить? — несмотря на напряжённую атмосферу, забота никуда не уходит. Минджи явно недовольна, но не может бросить трубку прямо сейчас. Если бы бросила, то Шиён бы поняла. — Да. Вдруг это всё тогда… — Вы обсуждали это? Обещали друг другу, что это только между вами, или это просто… по дружбе? — Я бы удивилась, если бы Бора решила обсудить это… — вздыхает Шиён, жмуря глаза. — Тогда ты обсудишь. — Обрезает Минджи материнским тоном. — Скажешь ей всё как есть, она поймёт. Будет злиться, пошлёт тебя, но это Бора. Не удивлюсь, если она сейчас спит с каким-нибудь парнем из компашки… — Минджи! — Она точно поймёт, — не обращает внимания Минджи. — Но мне нужно не её понимание, а чтобы кто-то был рядом с тобой. Погуляй с Юх или Юбин. Они будут гораздо полезнее. Пожалуйста. Минджи точно права. Больше всего сейчас хочется обнять кого-нибудь и забыть про всё, а не разбираться с проблемами. В моменте всё равно на проблемы родителей, отношения с Борой или последний год перед экзаменами. Даже музыка не может найти путь до сердца, застряв среди тревог. — Хорошо, — выдыхает Шиён, медленно сползая на пол. Ладони вцепились в трубку мёртвой хваткой, боясь потерять последнюю нить с реальностью. — Прости меня, Джи… — Ещё одно извинение и я приеду избить тебя. — Может, этого я и хочу? — Я бросаю трубку. Шиён смеётся в протесте, зная, что этого не произойдёт. От встречного смеха становится немного легче. Пока Минджи на её стороне, ей всегда будет легче. // Апрель в этом городе всегда выдаётся сырым. Не важно, сколько пройдёт лет, но привыкнуть к такому климату никак не удаётся. Учебники говорят, что другие провинции Кореи тонут в дождях и в разы сырее, но трудно в это поверить, когда детство помнится жарким солнцем и постоянными тепловыми ударами. Там было душно и постоянно падало давление, но жизнь была… активнее. Сейчас Юбин на единственной сухой лавочке под навесом и не хочет даже на метр сдвинуться с места. Гораздо легче наблюдать за Гахён и не беспокоиться о том, что ботинки испачкаются в грязи или брюки будут в мокрых пятнах от луж. Ещё легче было бы лежать вместе с Юхён в их комнате, обсуждать жизнь и не беспокоиться о том, что в какой-то момент той станет хуже, и никто не поможет. — Ты всё ещё нервничаешь, — замечает Дон, нарушая долгую тишину. Их прогулки всегда такие: тихие, спокойные и слишком личные, чтобы делиться с кем-то другим. Юбин не так хорошо знает Дон и не осмелится назвать её близкой подругой, но в списке важных друзей она стоит сразу после Юхён и Шиён. Есть в их встречах что-то такое, что греет душу и приносит покой. Юбин не боится молчать и может говорить то, что на душе. — Я боюсь, что с Юхён может что-то произойти, — вздыхает Юбин, не скрывая свои мысли. Говорить о своих переживаниях также честно и открыто у неё получается только Шиён. Всегда казалось, что Юхён не заслужила слушать чужие проблемы, когда застряла в своих, а другие могут не понять. Даже Гахён, с которой они живут вместе уже семь лет, не получается рассказать что-то личное — та кажется слишком маленькой. — Ей было лучше, когда ты уходила. И девочки пообещали проверять её каждые десять минут. Из-за тебя, к слову. — Потому что сама Юхён никогда не пойдёт жаловаться на здоровье до тех пор, пока не станет поздно. Юбин нервничает и не в силах этого скрыть. Здоровье Юхён становилось лучше с каждым днём, начиная от её поступления в интернат. Все списали прошлое состояние на постоянный стресс и ужасный образ жизни, после чего забыли о беспокойствах. Юхён даже не думала о себе как о человеке, у которого слабое здоровье, словно забыла свою прошлую жизнь. До этого января. Когда ей стало плохо в кафе, в день рождения, никто не придал этому значения — было шумно, они съели много вредной еды и бесились. Но когда подобное стало повторяться день за днём, в совершенно разных ситуациях, пришлось обратить внимание. Это не похоже на то состояние, что было раньше, но есть общие детали: Юхён едва ест, от вредной еды её выворачивает и даже в спокойные дни тошнота никуда не уходит. Школьная медсестра посадила из-за этого на жёсткую диету из каш и курицы и запретила любые радости жизни, к чему всё ещё трудно привыкнуть. Юхён продолжает нарушать правила, ей становится хуже, диету делают ещё жёстче и так по кругу. До тех пор, пока еда не начала вызывать отвращение до такой степени, что есть не хочется днями. С этим состоянием пришло небольшое облегчение — с середины марта дней, в которые невыносимо плохо, стало значительно меньше. Юбин наблюдает за состоянием Юхён с самого начала, видит её в её худшие моменты и замечает любые признаки неладного. Каждый раз, когда Юхён плохо, Юбин оказывается рядом и не отходит от неё до тех пор, пока не станет лучше. Днём, ночью, на уроках — не важно. Юбин всегда бежит на помощь и пытается сделать всё, что в её силах. Сегодня они должны были гулять вчетвером: Дон, Юхён, Юбин и Гахён. За час до выхода, когда Гахён уже активно собиралась и не переставала говорить о том, что проведёт время с Дон, Юхён вновь стало плохо. Не так, как было зимой; скорее всего, это даже не было связано с едой. В какой-то момент у неё просто потемнело в глазах и стало тяжело даже разговаривать. Юбин сразу заметила неладное и побежала к врачу. После какого-то укола было плохо ещё полчаса, за которые Юбин твёрдо решила остаться и извиниться перед Дон и сестрой когда-нибудь потом, когда ситуация станет лучше. Только Юхён десятки раз повторила, что с ней всё будет хорошо, а Гахён не переставала жаловаться — прогулки с Дон для неё важнее, чем оценки. Юхён это прекрасно знает, поэтому давила на Юбин как могла. До такой степени, что та согласилась отвести Гахён на прогулку и осталась на улице, чтобы проследить. В такие моменты мысли возвращаются к Шиён. Она действительно им старшая сестра и умеет ухаживать так, словно они маленькие дети, что не могут жить самостоятельно, хотя они друг другу никто. Бора сначала не верила, что Шиён способна на такое, потому что в её глазах она сама ребёнок, за которым нужен уход. На практике Юбин испытала, что Шиён может заботиться о них лучше, чем её родной отец. — Юхён старше тебя и привыкла к такому, — пожимает плечами Дон. — Она справится, Юбин. Не переживай. Юбин тяжело вздыхает, возвращая внимание к Гахён. Они все взрослые до тех пор, пока жизнь не встречает настоящими трудностями. Иногда достаточно даже кривых балок детских площадок, которые слишком неуверенно трясутся под ногами. — Гахён-а, аккуратнее! — зовёт Юбин, хмуря брови. Гахён показывает язык и смеётся, продолжая прыгать с балки на балку. У этого ребёнка слишком много энергии, которую некуда деть. Юбин никогда за ней не успевала и часто жалеет, что согласилась на жизнь без родственников, когда вся ответственность лежит на ней. Родители ругают за каждый синяк и любой признак травм, когда даже сами не в состоянии справиться с резвостью Гахён. — Она слишком сильно напоминает Бору. Юбин улыбается, следя за Гахён. Несмотря на заметную сейчас разницу в возрасте, Гахён и Дон достаточно хорошо подружились. Юбин не удивилась тому, что её сестра смогла найти очередную подругу, но то, что эта подруга настолько тихая и стеснительная, кажется невероятным. Единственное логическое объяснение этому то, что Дон завела первых друзей в лице Шиён и Минджи, которые часто могут вести себя слишком резво. Сейчас, спустя время, кажется нормальным даже подобие дружбы Боры и Дон. Странно только то, что сами они, без Дон, едва общаются. Словно Юхён, Дон и Шиён стали связующими, которые сохраняют связь между разными частями компании. Шиён старается заботиться о каждой, Юхён вызывает у каждой желание о ней заботиться, а Дон выступает островком уюта. Три тихих и стеснительных девушки, которые умудрились собрать вокруг себя хаос и шум. — Это всё из-за общения с Шиён, — вздыхает Юбин, тоже замечая множество совпадений между Гахён и Борой. Словно Гахён маленькая копия Шиён и Боры вместе взятых. — Но не удивлюсь, если у них с Борой есть общая родня. — Может быть. Но Шиён притягивает к себе самых громких. — Ты тоже, — Юбин смотрит на Дон, пожимая плечами. — Гахён любит тебя больше, чем меня. Только я этого не говорила. — Она милый ребёнок, так что я не против. Дон улыбается, возвращая внимание к Гахён. Первые встречи, когда Юбин и Дон стали достаточно близки, чтобы общаться просто так, Юбин бесконечно извинялась за шум Гахён. Казалось, что этот маленький демон пугал Дон до мурашек и сбивал с мыслей, мешая адаптироваться в новой обстановке. Дон каждый раз отмахивалась и говорила шутки на китайском, для перевода которых нужна была Юхён. Через них Юбин поняла, что всё хорошо. Недовольной Дон точно приятно проводить с ними время и особенно приятно быть с Гахён и поддерживать её во всем, как остальные поддерживают Дон. Это маленькие моменты их жизни, в которых можно поменяться ролями и немного отдохнуть. Те, где нет страха ошибиться в речи, слишком долго молчать или сделать что-то не так. Гахён на удивление понятлива. За семь лет жизни вместе с Юбин, у которой интеллигентная семья и старомодное воспитание, она изменилась. Всё слабее проглядываются черты своей семьи, у которой всё проще и грубее, воспитание мамы смазывается и едва заметно на фоне того, чему её научил отец Юбин. Никто не против такого, скорее даже за. Так спокойнее оставлять Юбин и Гахён в интернате наедине с собой, где есть только старый дедушка, которого они видят раз месяц или реже. Спокойнее жить в одном месте и не летать в постоянные командировки, в которых сложно учиться и жить жизнью обычных подростков с увлечениями и потребностью в хорошем сне. — Милая до тех пор, пока не начинает вредничать, — вздыхает Юбин, когда Гахён не перестаёт дурачиться. — Гахён-а, если ты что-нибудь себе сломаешь, то отец будет ругать меня. — Мама меня защитит. Гахён улыбается шире, спрыгивая на землю. Юбин недовольно смотрит на неё, не в силах оспаривать услышанное. — Но на домашнем аресте будем мы обе. Никаких прогулок с Дон или Шиён. — Я не собираюсь приходить к вам под окна, — подтверждает Дон. — Больно надо, — дует губы Гахён, подходя ближе. — Минджи-онни меня спасёт. — Ты говоришь так, будто они твои сестры, а не я. Гахён улыбается, садясь рядом с Дон. То, что Юбин и Гахён сводные сестры, никогда не перестаёт быть поводом для споров. Гахён всё ещё не может назвать отца Юбин своим отцом, а Юбин так и не сблизилась с дедушкой Гахён, хотя прошла половину жизни вместе с их семьей. Они так и не почувствовали кровное родство, но всё равно готовы постоять за друга так, словно родились и прожили всё детство вместе. — Они больше мне разрешают, поэтому да, — без заминки отвечает Гахён. Дон поворачивается на неё, когда понимает смысл сказанного. — Если бы не Юбин, то ты бы сидела весь год в комнате. — Технически, мы ходим гулять именно из-за моих заслуг. — Тоже правда, — пожимает плечами в ответ Дон. Юбин широко открывает глаза в шуточном возмущении, заправляя короткие волосы за уши. Практически всегда на стороне Гахён оказываются Дон и Минджи, когда на стороне Юбин — Шиён и Юхён. Такое деление кажется логичным, но сложно объяснить почему. Просто Юбин замечает то, насколько близки стали Дон и Минджи за последние месяцы, и то, насколько схоже у них отношение к окружающим. — Быстро ты поменяла своё мнение, — бурчит Юбин. — Прости, репутация Гахён правда лучше твоей. — И я очаровательнее! — улыбается Гахён, оглушая своим криком. — Лучше бы я осталась с Юхён… — Мы ещё погуляем все вместе, — успокаивает Дон, нежно улыбаясь. Если бы ни Юхён, то жизнь продолжала бы быть серой. Не было бы Шиён, что заботливо поможет со всем и найдёт совет на любую проблему; не было бы Дон, с которой можно забыть о страхах; не было бы Минджи и её солнечной улыбки, за которой прячется готовность порвать любого за близких; не было бы Боры, что всегда наставит на верный путь, пусть и через осуждение с руганью. Не было бы самой Юхён, с которой жизнь просто лучше и ярче. Юбин в который раз прокручивает в голове их отношения и даже не может понять с кого всё началось и кем заканчивается. Может, действительно Юхён держит их всех вместе? — Если не будешь слушаться Юбин, то я расскажу Минджи. Или их держит вместе Минджи, что уехала в Сеул и оставила после себя печаль Шиён и недовольство Боры? — Она меня никогда не ругает, — улыбается Гахён. — Тогда Шиён. Или Шиён, к которой есть нежные чувства у каждой? — Среди всех только Бора-онни меня не любит. Юбин вздыхает, решая не искать причин. Они вместе, потому что им невероятно повезло. Бора научилась быть мягче, Минджи отвлеклась от череды занятий, Дон нашла близких, Юхён смогла найти выход, Шиён спаслась от одиночества, а Юбин и Гахён нашли что-то за пределами интерната. Каждая оказалась спасением для других. — Бора любит даже Минджи, — закатывает глаза Дон, отмахиваясь от слов Гахён. Да, похоже, что они теперь друг без друга никак. Все семеро, пусть некоторые этого и не признают. // Это не первый раз, но всё ощущается иначе. Шум более противный, касания местами мерзкие, трава больше не берет так, как надо, зрение подводит. Даже соджу кажется гадостью, пускай Бора привыкла к нему. Вечер вывернут наизнанку. Бора ищет взглядом Гониля, надеясь на спасение. В кармане лежит свёрток от него, который «должен помочь со всеми проблемами». Мысли раз за разом возвращаются к этой «помощи», из последних сил борясь с желанием действительно воспользоваться. Бора видела последствия от порошков и не думает, что таблетки ушли далеко от этого. Страшно, бессознательно, грязно. Как в ванной комнате, где удобно прятаться от людей, но также страшно. Бора рассматривает себя в зеркале и не может увидеть себя: синяки под глазами больше, чем были когда-либо; лицо вновь бледное, хотя середина весны; волосы слишком сухие и чернее угля. Она похожа на наркоманку с ломкой по очередной дозе. Совсем не та Бора, что весело смеялась с глупой Юхён. Не та Бора, что краснеет от присутствия Шиён. Не та Бора, что не может оторвать взгляд от Дон. Не та Бора, что материлась на надоедливую Минджи. На кого теперь материться, если эта зараза улетела в Сеул? Бора не хочет это признавать, но отъезд Минджи сильно на неё повлиял. До этого её держали в уезде, не давали слишком сильно срываться, даже грустить было сложно. Бора больше злилась, чем грустила, особенно после Минджиных «грустят только идиотки». Минджи сама идиотка. От того, что без этой идиотки тяжело, Бора становится только злее. Взгляд падает на трясущиеся ладони. Тошнота подступает к горлу. Это всё так глупо. Бора действительно слабая. Хватило трёх неудачных дней на работе, простуды бабушки и четырёх заваленных тестов, чтобы опуститься так низко, на уровень забытой богом «дискотеки» дома у Гониля. Не так. Чтобы оказаться забытой и с дурью в руках, на забытой богом «дискотеке» местного криминала. Не смешно ли? Бора тяжело вздыхает, чувствуя боль в груди. Такой бред. Бредово тянуться в карман за свертком, матеря себя. Ладони трясутся ещё больше от осознания своей слабости. Бора ругается себе под нос, пытаясь развернуть салфетку как можно быстрее, будто от кого-то прячется. Она даже не помнит, закрыла ли дверь на замок, но в скрытности нет смысла, когда каждый второй колется и курит дурь. Бора на их фоне выглядит не наркоманкой, а уставшей от недели работягой. С разворотом салфетки на пол падает пара таблеток. Сознание пытается вернуться к реальности, но поздно. Всё кажется таким глупым и бесполезным — таблетка или две какой-то дряни не сделают хуже. Будет только лучше, если получится забыть этот вечер и последние несколько дней. Не будет больной бабушки, проблем с учёбой и мыслей о будущем. Не будет будущего. Имеет ли оно смысл? Всё равно. Бора не смотрит на салфетку и бездумно закидывает всё, что осталось на ней, в рот. Язык немеет, глотать без воды сухо и неприятно, но жизнь всё равно в разы хуже. Мозг ожидает облегчения в течение секунд, лишь это остаётся в мыслях и имеет смысл. Только настоящее действие этих чудо-таблеток неизвестно, как и название или состав. Ничего не происходит. И сразу после этой мысли, как специально, дверь ванной открывается нараспашку. Бора судорожно мнет салфетку и спешит спрятать её в карман, будто тут не каждый второй под кайфом. В горле всё ещё стоит горький ком, а руки странно дрожат. Из дверного проёма смотрит малознакомый парень с гадкой ухмылкой, будто увидел что-то… глупое. — Балуешься экстази, красотка? От скрипучего голоса становится тошно. Бора жмурит глаза в попытке не выплюнуть таблетки, пропуская название. Дверь с треском закрывается, накрывая паникой. Этот парень точно не забыл закрыть замок, оставив их полностью наедине. Тот, кто казался обычным наркоманом, превратился в извращенца или хуже того. В голову приходят разные образы, когда видишь мёртвые голубые глаза, бледную кожу и редкую щетину. Парень похож на бездомного алкоголика, что пропил свою жизнь, хотя ему не больше двадцати лет. — Откуда таблеточки? — спрашивает он с улыбкой, подходя ближе. Что-то подсказывает, что лучше ответить и спихнуть проблему на Гониля, чем защищать его ради неизвестного блага. — Гониль дал, — голос выходит сухим и хриплым. Парень цокает, закатывая глаза. С каждым шагом ближе мозг Боры обрабатывает всё больше путей побега. Она заперта между бортиком ванной и мерзким парнем, в запертой на внутренний замок комнате, посреди шумного дома, полного людей вне сознания. Ситуация близка к той, когда можно попрощаться со своей жизнью. Хотя Бора знает, что произойдёт что-то гораздо хуже. — Любит же он собирать хорошеньких баб, — смеётся парень. — И как ты ему платишь? Бора хмурит брови. Между ними никогда не шла речь об оплате — Гониль добр к ней и проявляет сострадание или что-то похожее. Иногда даже странно то, кем он является на самом деле: загорелый, крепкий, здоровый и адекватный парень во главе местной банды, что играет на нервах у полиции. Может, суть была в том, что их деяния всё ещё воспринимались как мелкое хулиганство, а не преступления. Или суть в личности, потому что худому мертвому столбу, что стоит сейчас перед Борой, никогда не простили бы даже шум ночью. — Он даёт мне бесплатно. — Ох, малышка, готовься давать в ответ, — парень оказывается настолько близко, что слышен неприятный запах его тела. Бора дёргается, чтобы сбежать, наконец-то придя в себя, но её хватают за предплечья ледяные пальцы. Кривая улыбка открывает жёлтые зубы. — Но можешь заплатить мне, он будет не против. От страха застывает кровь. До Боры доходит смысл сказанных слов. Она не готова к такой «оплате», что бы не говорили люди вокруг и какой бы репутации у неё не было. Она не такая и никогда не была такой, даже если позволяет себе спать с малознакомыми парнями. В её голове нет ничего преступного, когда им обоим немного грустно, в кармане упаковка защиты, а действия не заходят за рамки адекватного. То, что происходит сейчас, никак не согласуется с маленькими правилами по сохранению своей чести. Бора дёргается и просит отпустить, всё больше теряя свой голос. Может, дело в тех волшебных таблетках, хотя тело всё ещё не чувствует эффектов. Есть только ледяной страх и такие же ледяные руки, что хватают, держат и лапают. Мерзко, смазано, чудовищно близко. Со словами об «оплате», наркотиках, продажных девушках и других вещах, от которых хочется вырвать. Боре хочется вырваться из кожи, только не быть тут. Музыка за стенами не стихает, смысла кричать нет. Твёрдый бортик ванной впивается в бедра, мешая устоять. Бора цепляется за парня, из последних сил пытаясь остаться на ногах. Если упадёт, то её жизнь закончится здесь: в грязной ванной, где-то посреди спального района их мерзкого города, вдали от родных прохладных рук или Пусана, где всё началось. Слишком глупая смерть. Но жить после чужих мерзких касаний по телу?.. — Тебе нравится, да? Даже не брыкаешься. Глаза жмурятся до боли и первых слез. Бора напрягается всем телом, мешая делать с ней то, что вздумается. Все чувства сходятся к мыслям о хорошем. В голове всплывают моменты, ради которых стоило жить: резвая Пай; редкие надбавки к зарплате, на которые можно было купить мясо подороже; надоедливая Минджи; тёплый тон бабушки в те дни, когда всё казалось особенным; улыбка Юхён и её глупые возмущения; часы вместе с Джинсоком; бархатный голос Шиён, от которого всё кажется простым и красивым. Голоса. Много голосов. Из воспоминаний. Или откуда-то из-за стен? Бора теряет разницу между реальностью и чудесами фантазии. Только писклявый голос фанатки Гониля точно не придёт к ней в предсмертном бреде. Осознание даёт новых сил, чтобы за секунду прислушаться и убедиться в том, что есть шанс. В следующую секунду Бора кричит, пугая парня и отпихивая его, пользуясь неожиданностью. Слышны его злобные маты и уже чувствуются агрессивные удары, но Бора всё равно бросается вперёд, запинаясь об обувь и влетая в дверь с грохотом удара. Слышно только крики и маты. — Хэй, у вас всё в поряде? — доносится голос за дверью. — Тварь, я тебя научу платить, — сорванный крик служит отличным ответом. Нет сил, чтобы отвечать. Бора пытается встать, цепляясь за ручку с такой силой, что вот-вот её сорвет. В спину прилетает смазанный удар, гораздо легче, чем ожидалось. Он напоминает собрать силы для последнего рывка и нащупать щеколду, чтобы сорвать её через секунды борьбы с тяжёлой хваткой на плечах. Слышен женский визг. Бора летит вперёд вслед за дверью, встречаясь с холодным паркетом, шумом музыки и весом длинного тела сверху. Люди вокруг матерятся и за секунды снимают с неё буйного парня, что не перестаёт кричать и бить в воздух. Его состояние кажется страшным и вызывает тошноту, но по-настоящему хочется вырвать от призрачных следов мерзких рук на своём теле. Бора чувствует только это, пока её поднимают на ноги и задают бесполезные вопросы. Лица вокруг кажутся картонками без личности за ними. Особенно сильный удар отправляет одного из парней на пол, отвлекая всех вокруг. Становится больше людей. Бора не думает, когда срывается с места, толкая всех на своём пути. Никто не хватает и не кричит вслед — мало кто помнит, что именно она выпала из той ванной. Всем всё равно на настоящее происшествие. Интересно только зрелище, ценность от которого лишь в примере того, до чего доводят подобные собрания. Бора жмурит глаза, прогоняя мысли о том, что она часть всех таких встреч. Об этом будет время подумать позже. Сейчас у неё есть только цель спасти себя от чужих рук и лишнего внимания. // Каждый апрель неизменно связан лишь с одной. Шиён никак не может избавиться от этого чувства и не хочет — безнадёжный романтик внутри цветёт синей циннией. Дождь за окном кажется музыкой, пальцы сами тянутся к клавишам, а с языка срываются всё новые строчки, которые спешно записываются на бумагу с такой страстью, что потом не разобрать. Шиён влюблена в апрель, а причина этому наверняка не придаёт значения раннему цветению японской айвы и не замечает красных закатов после долгих ливней. Шиён усмехается своим мыслям, боясь с ними соглашаться. Что-то внутри настырно твердит о том, что у них всё хорошо. Вечер продолжает нагнетать одиночеством, тоска разъедает изнутри, но музыка не перестаёт играть, перетекая из печальной в злую, из тоскливой — в счастливую. Из-за постоянных репетиций и времени с бас-гитарой Минджи Шиён отвыкла от клавиш и допустила на них появление пыли, за что не перестаёт себя ругать. Только сейчас дела разрешили вернуться в привычный уют. В доме пусто, если не считать присутствия Юнхо на первом этаже. Шиён уже не помнит причину, по которой он остался сегодня вечером, но это как-то связано с делами отца. Родители уехали в Сеул по делам, домохозяйка появляется раз в два дня, остался один Юнхо, который следит за Шиён. Странно, почему у неё всё ещё нет полноценного телохранителя, но так даже спокойней. Было бы ещё спокойнее, если бы её оставили в одиночестве, без прислуги и надзирателей. Но даже так, не в полной приватности, Шиён чувствует себя свободнее. Ей не страшно петь любимые песни, повторять то, что было написано годы назад, и доводить новые произведения до совершенства. Ее настоящие песни, что зародились в глубинах сердца, слышала только Минджи. Хочется поделиться этой частью себя с Борой или Юхён, может, даже с сёстрами Ли и Дон, только страшно до холода в груди. Шиён позволяет себе использовать сложные слова и пишет о личном. Язык часто сменяется на японский, иногда выглядит глупым и нелогичным для остальных, но в своей голове обретает настоящий смысл. Ноты бегут в разброс и звучат скованно, только не из-за недостатка опыта, а из-за попыток передать всё, что чувствуется внутри. И песни кажутся медленными, но одновременно быстрыми, громкими, беглыми. Настолько чувственные, что становится стыдно. Говорить о чувствах стыдно. Петь о них, тем более так, можно лишь тем, кому доверяешь своё сердце. Шиён жмурит глаза и никак не может найти ответ на такой глупый вопрос: «кому же она доверяет своё сердце?». Раньше всё было просто: сердце всецело принадлежало окраине Атами, местным горам, берегу моря, историям предков. Там родилась бабушка, туда вернулась мама после учёбы в Кавасаки и Тэгу, там прошла их счастливая жизнь. Шиён с каждым днём всё больше теряет связь с теми местами и людьми, а из близких в Атами осталась лишь бабушка, пока остальные родственники разъехались по большим городам. Это совсем не то, что бережно оберегалось в сердце и оставалось в памяти. Шиён чувствует, как вот-вот останется без места, куда всегда можно было вернуться. Останется без дома. И есть только одна вещь, которая может его заменить. Даже не вещь, а… Телефонный звонок выбивает из хандры, возвращая в настоящее. Шиён смотрит на часы и хмурит брови: в десять часов вечера могут звонить только если случилось что-то ужасное. Из-за этого тело подрывается, сразу же застывая на полпути — страшно поднимать трубку и встречаться с новыми проблемами. Их семья постоянно наготове к бедам, даже телефон перенесли на второй этаж, чтобы можно было быстрее ответить. От этого каждый звонок пробивает дрожью. Шиён тяжело вздыхает, кладя руку на трубку. В голове мольбы, чтобы это не были родители или Минджи. Но реальность оказывается гораздо хуже. — Ли Шиён слушает. — Ши… П-пожалуйста, за… забери меня. Тело сводит судорогой. Голос Боры Шиён узнает в любом состоянии, через любые преграды. Настолько разбитым и сиплым он не был даже в их первую встречу после травмы бабушки. Бора никогда не позволяла себе казаться слабой и не показывала те свои стороны, что изранены годами травм. Такой Шиён слышит её впервые. — Бора, где ты? — Шиён отчаянно пытается держать себя в руках, готовая сорваться на любой конец Кореи в секунду, как услышит адрес. — Что случилось? — Я… Телефон… ок-около Гониля… — Бора глотает воздух хриплыми вдохами и звучит на грани потери сознания. — Хуй поймёшь… Какая-то свалка… — Всё хорошо, Бора, — успокаивает Шиён скорее себя. — Где Гониль? Адрес, мне нужен адрес. — Ха… Через д-две улицы от Минджи? Телефон, Шиён. Шиён напрягает память, пытаясь понять, будет ли достаточно этой информации. В районе Минджи десятки телефонных автоматов, но уточнение про две улицы сужает круг. Несильно, учитывая масштабы этой части города, но Юнхо должен помочь. Бора не звучит как человек, который сможет направить. — Б-бора, ты в безопасности? Тебе могут помочь? — Тут подворотня… Магазин. Я б-буду там, только… — очередной сухой вдох, от которого режет горло, — з-забери меня. Шиён, прошу. — Я сейчас буду, хорошо? Потерпи, пожалуйста. Шиён слышит подобие согласия и бросает трубку, без замедления сбегая по лестнице на первый этаж. Свет везде выключен, что мало мешает передвигаться. Шиён бежит, по памяти обходя мебель, стукаясь об углы и пытаясь оставаться на ногах. Она забывает постучать в дверь комнаты для прислуги, даже не думает что-то сказать, как врывается в комнату, пугая Юнхо, который читал книгу на кровати в полутьме. — Срочно нужно уехать, — выпаливает Шиён, нервничая от каждой лишней секунды тишины. — Конечно, — смятенно отвечает Юнхо, моментально оказываясь на ногах. На нем только домашние шорты и футболка, на которые Шиён не обращает внимания. — Что случилось? — Бора, — бросает Шиён, выходя из комнаты. За спиной слышны обрывистые шаги и звон ремня. — Она где-то в районе Минджи, две улицы от неё, около магазина и телефонной будки. Они включают свет только в коридоре, когда обуваются в первые попавшиеся ботинки. Шиён не думает о том, как выглядит, и не даёт Юнхо времени на то, чтобы нормально переодеться. Он бездумно накидывает куртку поверх домашней одежды, пока Шиён выбегает на улицу в старой серой футболке, домашних штанах и кедах, хватая джинсовку для вида. Ничего из этого не подходит для мороси и тумана, которые встречают холодом. — Это всё, что известно? — спрашивает Юнхо, доставая ключи. Он не останавливается ни на секунду, послушно следуя приказам. — Да… Я не знаю, как искать, особенно в тумане. Слёзы, недовольство и паника отходят на второй план. Шиён садится в машину Юнхо, на первое сидение, готовая высматривать каждую деталь. Она пугающе собрана, как никогда раньше не была в жизни, что придаёт уверенности. Если Бора пострадает из-за глупых промедлений или сомнений, жизнь перестанет казаться настолько важной, чтобы бороться. // — Едва видно вокруг, — раздражённо выдыхает Юнхо. — Это последний телефон, который мне встречался раньше. — Тут рядом магазин техники, — вспоминает Шиён, узнавая дорожные знаки и вывески на пути. — Может, это оно. Прошло около получаса со звонка Боры. Юнхо впервые ездит настолько быстро, а Шиён обращает внимание на каждое здание и всматривается в любую подворотню. Даже смешно, что именно сегодня туман настолько густой, что едва видно дорогу под светом фар. Шиён проклинает себя за то, что не носит очки, из-за чего видит ещё хуже, чем на самом деле. Юнхо ничем не лучше, но профессия научила его быть внимательным. В любом случае, он знает город лучше, чем Шиён, что едва выходила на улицу. Машина медленно останавливается возле автомата, чтобы было время присмотреться и разобрать детали. Юнхо переключается между ближним и дальним светом, надеясь увидеть хоть что-то. Шиён разглядывает окружение, не замечая ничего интересного. Автомат стоит на перекрестке, на тротуаре около магазинов игрушек и техники. Нигде даже близко нет той самой подворотни, в которой можно скрыться. Непонятно, как вообще сюда можно добежать в таком состоянии, если ближайшие особняки на другом конце улицы. — Вряд ли это оно, — бурчит Шиён, откидываясь на спинку сидения. — Да, не похоже на то. Юнхо тяжело вздыхает и нажимает на газ, медленно выезжая дальше. Его взгляд мечется от дороги до домов по её краям, надеясь найти что-то подходящее. Шиён неотрывно следит за фасадами, пытаясь понять то, что имела ввиду Бора. Ладони бесконтрольно трясутся от нарастающей паники, с каждым новым телефоном становясь лишь хуже. Надежды почти не осталось. — Я не помню про другие автоматы, но, по идее, дальше по дороге мы что-то встретим. Шиён ничего не отвечает, послушно кивая. Скорее всего, когда они встретят это «что-то», будет уже поздно. В дальней части улицы нет домов, в которых могли бы жить молодые люди или к которым у них был бы доступ. В этой части города постепенно собирается интеллигенция провинции, что ищет укрытие. Шиён узнала это давно, когда они с Минджи и Минхо только начинали узнавать город. Взгляд не отстает от вывесок и переулков, уже пропуская детали. Шиён перестала обращать внимание и запуталась в мыслях. Телефон, магазин, подворотня и... свалка? Что вообще могла значить та «свалка», что вылетела из головы? Единственная свалка, которую знает Шиён, находится около бывшего дома Шиён и Боры. — Есть какие-нибудь идея по поводу свалок в этом районе? — спрашивает тихо она, отвлекая Юнхо. — А? — Юнхо хмурит брови, отвлекаясь от дороги. — Только что были мусорные баки и через квартал стоит заброшенное здание, но… — Где были мусорные баки? — подрывается Шиён. Юнхо разворачивает машину раньше, чем успевает ответить. — По левой стороне, в подворотне. Шиён тянется к окну, щурясь сквозь туман. Видны лишь очертания баков в глубине переулка, между давно закрытым магазином одежды и жилыми домами. Шиён вспоминает все слова Боры и места, где они уже проезжали. Свалка, телефон, магазин. Взгляд пробегается по улице, замечая ту самую телефонную будку через перекресток, где-то в гуще тумана. Бьёт осознание. — Мы тут. Больше слов не находится. Шиён молча выбегает из машины на середину дороги, не беспокоясь о том, что её могут сбить. На улицах мертвая тишина — словно всё сегодня против них. Даже думать не хочется о том, как страшно сейчас Боре одной посреди неизвестности, в полной темноте и тишине. Лучше бы тишине, а не с какими-нибудь людьми, что могут навредить. Шиён бежит в переулок, оглядываясь по сторонам. Не видно ничего, кроме очертания баков и дороги позади. — Бора? — голос эхом разносится по переулку, пугая своей громкостью. — Бо, ты тут? Шиён замирает, прислушиваясь к каждому шороху. Тихо. Шум двигателя где-то позади, удары капель с карнизов, случайные шуршания тут и там. Такая тишина, в которой страшно находится слишком долго. — Ши?.. Шиён не сразу понимает, откуда доносится голос и что он говорит. Она всматривается в темноту, замерев от страха. Страха, что больше не услышит голос Боры. — Ши, я тут. Это «тут» становится заметным только в момент, когда оттуда доносятся слабые слова. Шиён пролетает несколько метров, что их разделяют, падая на колени около выемки дверного проема, в котором сидит Бора. Она выглядит слабой и растерянной, но без видимых травм. Шиён волнует только то, что Бора в одной расстегнутой рубашке и шортах, полулежит на холодном и мокром асфальте. — Бо, ты как? — шепчет Шиён, аккуратно касаясь ладонями холодных щек. — Мне… хорошо? — Бора говорит спутано и не может сфокусировать взгляд. — Никто тебя не обидел? — Нет, я была одной… Шиён хмурит брови на странную речь, но не придаёт этому значения. У Боры наверняка шок и переохлаждение, от которых нужно как можно быстрее избавиться. Становится только холоднее, чем дольше они разговаривают. Шиён аккуратно тянет Бору ближе к себе и сбрасывает свою джинсовку ей на плечи, впервые не встречая недовольства. — Пойдём домой, — тихо предлагает она. — Ты в состоянии идти? Бора молча поднимает взгляд, смотря большими заплаканными глазами. Сердце Шиён сжимается от того, насколько крошечной и хрупкой она может стать, стоит её обидеть. С ней сразу нет сил спорить и что-то у неё просить. Шиён хочет лишь защищать и ухаживать. В мыслях появляется Юнхо, который мог бы помочь, но не хочется оставлять Бору даже на секунду. Шиён оглядывается вокруг в поисках помощи, но на ум приходит только одно. Она не самая сильная, давно забыла про спорт и слишком сонная, чтобы так поступать, но рука всё равно тянется к плечу Боры. — Я сейчас подниму тебя, хорошо? Вновь нет ответа. Шиён не ждёт его, подхватывая Бору под руки одной рукой, второй потянувшись под колени. Её действия не встречают сопротивления или согласия. Они в полной тишине, в которой чувствуются страх, сомнения и что-то ещё, что Шиён никак не может разобрать. Она не заостряла на этом внимания и не может сейчас, когда наконец-то подхватывает Бору полностью и собирает все силы в теле для того, чтобы потянуть на себя. На секунду кажется, словно они упадут. Шиён с рывком встаёт на ноги, боясь потерять силы, но не чувствует тяжести и слабости в ногах. Бора крошечная, невероятно лёгкая и хрупкая, едва ощущается в руках и напоминает о себе лишь тяжестью в сердце. Шиён не теряет времени и быстрым шагом выходит из переулка, который навсегда запомнится холодом и липким страхом. У машины встречает Юнхо, который вежливо предлагает помочь и открывает дверь к задним сидениям, не задавая лишних вопросов. Шиён не отпускает Бору и садится с ней на руках, не переставая прижимать к себе. После такого их всех ждёт долгий и тяжёлый разговор, но в моменте волнует лишь состояние Боры и то, остаётся ли она в сознании. — Поехали домой, — просит Шиён, встречаясь с Юнхо взглядом через зеркало заднего вида. Юнхо молча кивает, нажимая на педаль газа. Сложно запомнить хоть что-то из поездки. Шиён слишком нервная и увидела больше, чем ей бы хотелось в таком возрасте. От Боры в своих руках, дрожащей от холода и с пустым взглядом, становится так плохо, что тошнит. Почему-то кажется, что будь Минджи рядом, этого бы точно не произошло. Она наверняка спасла бы раньше, отчитала всех ещё до того, как Бора влезет в неприятности, и не допустила бы повторов. — Шиён… — Бора говорит тихо, смотря чёрными глазами наверх с нежностью и чем-то странным. Шиён никак не может понять, что именно не так. — Ты такая красивая. Эти слова Шиён ожидала услышать меньше всего, как и всё то, что Бора шепчет после. У неё внезапно развязывает язык и расслабляется тело, что было в напряжении с момента их встречи. Шиён теряется среди странных комплиментов и замечаний, краснеет от горячего дыхания в шею и нежных пальцев, что водят поверх ткани футболки невесомо, но одновременно с этим невыносимо тяжело. Когда Юнхо выходит из машины, чтобы открыть ворота на участок, атмосфера меняется только в худшую сторону. Шиён хочет спросить у Боры, что происходит, но её затыкает пьяный поцелуй, слишком неловкий и неожиданный, чтобы можно было на него ответить. Шиён жмурит глаза, когда волосы оттягивают чужие пальцы, и пытается прийти в себя. Она слишком напугана и смущена, чтобы хоть как-то двигаться. — Бо… — зовёт Шиён, пятясь назад. Взгляд улавливает Юнхо, что идёт к машине. — Подожди. — Я не хочу, — спутанно шепчет Бора, всё больше вводя в смятение. Её ладони хватаются за затылок и тянут к себе, но слишком слабы. Щелчок открытой двери у водительского кресла помогают Шиён взять себя в руки. Она не реагирует на Бору и не даёт ей становиться ближе, всё меньше прижимая к себе, пока они идут до комнаты на втором этаже. Юнхо идёт впереди, помогая по пути, стараясь держать безопасную дистанцию. Шиён благодарна тому, что он не задаёт вопросов и не даёт советы. Он просто существует где-то рядом, пока они не доходят до двери комнаты. Шиён старается как можно быстрее разобраться с Борой, оставляя её на своей кровати и выбегая за дверь после. — Это должно остаться только между нами, — тихо говорит Шиён, сохраняя зрительный контакт. На лице Юнхо множество сомнений и смятение, которые можно легко понять. Никто не ожидал провести так обычный весенний вечер пятницы. — Пожалуйста. — Стоит позвать врача? — Нет, тогда нам точно всем конец, — Шиён опускает взгляд, пытаясь понять, что делать дальше. Если Боре станет плохо, то помочь сможет лишь Юнхо. Но остаться с Борой наедине, в своей комнате, в таком состоянии, пока где-то в доме находится Юнхо, — звучит ужасно неловко. Шиён знает, что не выдержит смущения. Сегодня атмосфера слишком личная и делить её с кем-то, пускай через несколько стен, не кажется правильным. — Юнхо… — голос срывается, пропуская сомнения. Шиён боится лишь того, что Боре может стать физически плохо. — Можно попросить тебя… уехать? — Это опасно. — Я знаю. Шиён не торопится объясняться, но Юнхо торопливо ждёт. Он смотрит, не боясь пытливого взгляда, выискивая что-то между строк. Ему наверняка понятно всё, что происходит, и это становится проблемой. Шиён в любой момент может соскользнуть и стать настолько противной, что узнает отец. Сегодняшний вечер делает это гораздо вероятнее, чем хотелось бы. — Нам придётся обсудить всё, что произошло, во избежание проблем в будущем, — спокойно проговаривает Юнхо, напрягая ещё больше. — И я не знаю, будет ли возможно сохранить это в тайне. — Только утром, — умоляет взглядом Шиён. Ей нужно всё самообладание, чтобы голос не сорвался на слезный. — Пожалуйста… это важно для меня. Юнхо переводит взгляд на закрытую дверь, за которой осталась Бора. Шиён помнит, через что ему пришлось пройти, поэтому надеется на понимание. Ничего хуже, чем факт, что Бора попала в какую-то локальную потасовку, нет, поэтому не о чем беспокоиться. Хотя прекрасно понятно, что стоит узнать кому-нибудь ещё об этом вечере — Шиён ждут серьёзные проблемы. — Если ваша семья попадет под угрозу из-за этого происшествия, ответственность понесу я, а не вы. — Я сделаю всё возможное, чтобы никаких угроз не было, — Шиён смотрит со всей честностью, с каждой секундой волнуясь всё больше. — Ты знаешь меня не первый год, даже Минхо приносил больше проблем своей семье. От упоминания Минхо Юнхо хмурится, напрягаясь всем телом. Шиён знает, что ей сказать, но сейчас ещё рано. Тишина затягивается, играя на нервах. Шиён молча стоит на своём, пока Юнхо сомневается в своих решениях. А за дверью Бора, которой нужен хоть кто-то как можно быстрей. — Я приеду завтра в восемь и мы всё обсудим, — выдыхает Юнхо, напрягая челюсть. — Если что-то произойдёт, то я буду наготове. Шиён говорит тихое «спасибо», наблюдая, как он медленно спускается на первый этаж. Завтра её ждёт тяжёлый разговор, но сейчас, кажется, будет ещё хуже. // В комнате темно. Света с улицы недостаточно, чтобы увидеть хотя бы что-то. Шиён привыкла ходить тут на ощупь и знает каждую вещь, что может попасться на пути, но совсем не привыкла к Боре. Включить свет — значит встретиться с ней и всем тем, что связало их в эту ночь. Шиён чувствует, как у неё дрожат руки, стоит лишь поднести их к светильнику. В комнате не слышно ничего, кроме глухих шагов Юнхо на первом этаже. В такой обстановке приходят сомнения по поводу того, стоило ли действительно оставаться наедине. Кажется, что вот-вот произойдёт что-то ужасное. Пальцы тянут за маленький шнур, меняя всё вокруг. Первое, что встречают заболевшие от тусклого света глаза — Бора. Она садится из лежачего положения на край кровати, смазано улыбаясь. Её чёрные волосы влажные и растрепаны, кожа даже под жёлтой лампой кажется белой, рубашка смята и небрежно свисает с одного плеча, а ноги в синяках и редких ссадинах. Шиён хмурится, пытаясь побороть чувства внутри. Бора кажется другой, слишком израненной и помятой. — Как ты? — слетает с языка тихий вопрос, пока Шиён собирается с силами на то, чтобы подойти ближе. — Будет лучше, если ты окажешься ближе. Улыбка Боры бьёт по сердцу. В ней есть что-то неестественное, как и в легком тоне голоса, но одновременно с этим она тёплая и родная. Шиён настолько редко видела Бору веселой или счастливой, что напрягается от такого вида каждый раз. Только сейчас действительно что-то не так. — Всё в порядке? Бора закатывает глаза и встаёт с места, уверенными шагами подходя ближе. От каждого движения Шиён напрягается всё больше, пытаясь держать себя в руках. Спина становится неестественно ровной, руки напрягаются, а челюсть сжимается до появления острых скул. Словно впереди опасный зверь, а не маленькая и хрупкая Бора, которой нужна помощь. — Ты какая-то напряжённая, — бормочет Бора, касаясь ледяной ладонью щеки. Шиён наконец-то понимает, что не так во взгляде — глаза стали чёрными из-за неестественно больших зрачков, закрывших медовую радужку. — Потому что я всё ещё не знаю, что произошло… — Это не важно, — отмахивается Бора, опуская ладони на шею. Шиён передергивает от касаний. — Тебе надо расслабиться. Бора начинает идти назад, утягивая за собой Шиён. С каждым шагом появляется всё больше догадок, но все они сводятся к одному: Бора явно не трезвая. Не важно, результат это алкоголя или чего-то ещё. Шиён не знает как с таким справляться и чего ожидать, поэтому не может расслабиться даже на долю секунды. Всё, что она позволяет себе сделать, — схватить Бору за талию, когда та почти падает от встречи с краем кровати. — Всё же хорошо, Шиён-и. Шиён не отвечает, продолжая наблюдать и анализировать. Бора водит руками по её телу, закусывая губу. От её касаний не становится приятно, пускай мурашки покрывают всё тело. Шиён сложно противостоять такой близости, особенно когда ладони хватают её за плечи и вынуждают развернуться. Бора прижимает Шиён к кровати, не переставая изучать взглядом от и до, едва останавливаясь на деталях. Словно на каком-то низком, животном уровне, позади чувств и мыслей. Непонятно, сдаётся ли тело из-за ощущений или от толчка Боры, но Шиён падает на кровать, неуклюже опираясь на руки. Ей хочется прекратить всё это, заварить зелёный чай и закончить с сегодняшней ночью, только одно маленькое действие обрывает все мысли. Бора опирается на её плечи, садясь сверху с тяжёлым выдохом, не боясь быть настолько близко. Шиён чувствует её горячее тело своим, ощущает тяжесть веса на своих бёдрах, сгорает от рук, что обхватывают шею. Собственные руки вот-вот подведут и перестанут быть опорой для них обеих, что сделает только хуже. Шиён сходит с ума. Для Боры это всё не больше, чем опьянение. — Может, ты уже возьмёшь меня? — бесстыдно спрашивает Бора, опуская ладони на напряжённые мышцы рук Шиён, сильно их сжимая. — Бора, ты не в своём уме, — растерянно отвечает Шиён, отворачиваясь от близости. — Нам стоит лечь спать. — Шиён, пожалуйста. От слов кружит голову. Шиён знает, верит, догадывается, что Бора не вела бы себя так в здравом уме, даже будь она сотни раз отчаянна. Шиён никогда не будет для неё той, кого можно желать и любить. Бора лишь пользуется, пока Шиён потакает её желаниям. Даже сейчас, в такой ситуации, ничего не меняется. Бора просит взять её и Шиён кладёт руки на хрупкую талию. Бора прижимается постыдно близко и Шиён не может сказать ничего против. Она марионетка в руках опытного кукловода, ведётся на любой приказ, едва способная противостоять. — Пожалуйста… — сломано шепчет Бора, притягивая за щеки близко к себе, на расстояние тёплого дыхания. Шиён закрывает глаза и слышит запах табака, кислого вина и трав. Сложно вспомнить настоящий запах Боры, но где-то позади можно уловить сладкие нотки, которые возвращают в детство. Шиён понимает, что действительно не знает запаха Боры, пускай они знакомы пять лет. Уставшая Бора пахнет лекарствами и стиральным порошком. Счастливая Бора пахнет ромашковым чаем и фруктовыми духами. Беззаботная Бора пахнет сладостями и газировкой. Обычная Бора пахнет дешёвым табаком и алкоголем. Шиён предпочитает слабый запах ромашки, который даже сейчас улавливает в чёрных волосах, когда отворачивается от неудобной близости. Бора позволяет замереть на несколько секунд, после чего притягивает к себе, вновь близко. Шиён заглядывает ей в глаза и никак не может найти васильковый мед, к которому так привыкла. Только чернота, похоть и опьянение. — Бора… — зовёт Шиён, пытаясь остановить всё разом. Она плавится под взглядом, что даже под пеленой опьянения не потерял хрупкости и нежности, и горит от близости. Ещё чуть и они сделают что-то неправильное. — Шиён. Бора не зовёт. Она предупреждает. Всего за секунду до того, как наклонится вперёд и поцелует, хватаясь за шею крепче. Непривычно близко, развратно и открыто, слишком интимно, если сравнивать с прошлыми. Бора целует так, словно они действительно вместе или есть место для каких-то чувств. Шиён сыпется от такого, забывая про обещание себе всё закончить и образумить Бору. Невозможно делать что-либо, кроме как отвечать на поцелуи. Вкус на языке соответствует вечеру и чувствам — горький, терпкий, с нотками табака и мяты. Шиён жмурит глаза от контрастов, пытаясь собрать себя в руки, но Бора тянет за волосы, нависает сверху и вжимается бёдрами в живот, своя с ума. Горечь мешает думать, душит и давит, выводит из равновесия. Руки словно сами тянутся к талии, пока Шиён пытается убедить себя, что это только для того, чтобы их успокоить. Спокойнее от горячей кожи под пальцами совсем не становится. Рубашка давно сползла с плеч и слишком свободна, чтобы ладони Шиён незаметно для себя попали под неё, на голую кожу. Бора кажется крошечной, её талия вот-вот поместится в обхвате и рассыпается, если Шиён приложит усилия. Это, кажется, впервые, когда они настолько близко и когда чувствуют друг друга настолько сильно. От касаний Бора не успокаивается. Её пальцы тянут волосы, царапают затылок до неприятных ощущений, а губы двигаются всё развратнее. Бора не даёт вести, целует с языком, открыто и пошло, не сдерживая тихие звуки и громкие выдохи. Шиён тает, теряясь в чувствах. Живот сводит от ощущений, мозг умоляет остановить, но тело замерло и не знает, как ему отвечать. Даже поцелуй замирает с болючим укусом, который Бора оставляет в нетерпении. — Шиён… — Бора, что мы делаем? — устало выдыхает Шиён, отодвигаясь назад. — Ничего? — Бора. Шиён заглядывает Боре в глаза, но видит там пустоту. Да, есть чувства и эмоции, но нет настоящей Боры, которой сейчас катастрофически не хватает. Шиён потерялась среди запаха табака и бессмысленных поцелуев, потеряв надежду найти ответы. В груди ужасно ноет от того, что она неспособна просто закончить это всё. Даже если бы были силы, то она не знает как — слишком много ответственности для шестнадцатилетней девушки. Боже, разве она может в своём возрасте находиться в такой ситуации? — Шиён, пожалуйста… — Бора притягивает к себе за шею, нависая сверху. Шиён знает, что может без проблем остановить Бору силой. — Я сойду с ума, если ты не поцелуешь меня. Знает, но не будет. — Что на тебя нашло? — Ты такая красивая, — выдыхает Бора, опуская взгляд ниже уровня глаз. Холодные пальцы невесомо касаются подбородка, медленно спускаясь ниже. Бора следит взглядом за каждым своим движением, приоткрывая губы. Шиён не останавливает касания и не торопит с продолжением. Она может наконец-то замереть в попытке восстановить дыхание. — Ты так не похожа на всех девушек, что ходят вокруг. — Ладони Боры спускаются на предплечья и крепко сжимают их. — Ты сильная. Храбрая. Сексуальная. — Пальцы поднимаются выше, задирая рукава футболки до плеч. — Даже в идиотской футболке Минджи. И твоя внешность… — Бора уже привычно тянет за волосы, крепко их сжимая. Ещё чуть и Шиён покажется это приятным. — С новой стрижкой ты ещё больше похожа на пацанку. Мне нравится. Это привлекательно. Даже с твоим милым женственным лицом и этими губами. — Большой палец касается нижней губы, оттягивая её. — Блять, если ты меня не поцелуешь, то я умру, Шиён, пожалуйста… Шиён жмурит глаза, пытаясь собраться в кучу. Каждое слово Боры режет больнее десятка ножей, словно она знает, что именно сказать. Сложно врать себе в том, что неприятно слышать подобное. Шиён даже не пытается бороться с жаром в груди и возбуждением, что медленно разливается по телу. Всё, чему она пытается противостоять — глупые порывы, что могут испортить их отношения навсегда. Мысли клубятся комом, пока Бора дышит в губы, оставаясь на месте. Шиён обещает себе, что сейчас всё закончится. Она открывает глаза, падая взглядом на бледную кожу шеи, спускается к тонким ключицам, острым рёбрам грудной клетки и к полной груди, что скрывается под чёрным бюстгальтером. Даже под тусклым освещением заметны частые родинки и редкие веснушки, которые хочется пересчитать пальцами. Но воздух из лёгких выбивает не вид желанного тела, а глаза Боры, на которых останавливается взгляд — обманчивые и жадные. Шиён тяжело выдыхает, кусая щеку в попытке сдержаться. — Шиён-и, я хочу тебя, — выдыхает Бора самым развратным тоном из возможных. И Шиён срывается. Теперь она не стесняется целовать и перехватывает инициативу, сжимая нежную талию в руках. Бора сдавленно мычит в губы, не теряя и секунды, чтобы оказаться ближе. Шиён чувствует её всем телом, горит от каждого вздоха и полустона, готова застонать сама от того, как жадно её тянут навстречу. Поцелуй сразу же становится глубже, до пошлых влажных звуков в тишине комнаты и мурашек по спине. Ладони Боры спускаются к плечам, сжимая футболку в кулаках. Её бедра медленно двигаются, пытаясь найти хоть что-нибудь, из-за чего темнеет в глазах. Шиён прижимает ближе к себе, неосознанно помогая. Обеим ясно, к чему всё идёт, но Бора сразу хотела только одного, а Шиён не находит силы на сомнения. Её поцелуи смещаются с губ на челюсть и шею, жадно покрывая каждый участок кожи. Шиён не стесняется кусать и касаться сильнее, до едва красной кожи и громких вздохов. На языке остаётся горечь духов и привкус соли разгоряченного тела, но густые волосы сильнее пахнут ромашкой, напоминая о том, кто сейчас находится в руках. Будто Шиён способна забыть, когда слышит нежный голос и чувствует привычные грубые касания. Бора нетерпеливо сжимает волосы и тянет ниже, к своей груди. Шиён настолько вскружило голову, что она не смущается и послушно целует, кусает, проводит языком по нежной коже, вплоть до краёв бюстгальтера, что становятся барьером. Спустя секунды одобрительных стонов губы спускаются ниже, на ткань, чтобы чувствовать полностью. Ладонь сама тянется следом, неловко касаясь другой груди сквозь белье и замирая сверху. Бора шумно выдыхает и накрывает её своей ладонью, крепко прижимая. Они замирают так на мгновение, теряясь в чувствах, что способны принести даже самые маленькие касания. Шиён понимает намёк и сжимает кожу сама, гораздо нежнее и осторожнее, но достаточно для того, чтобы Бора одобрительно промычала что-то неразборчивое. Губы возвращаются к поцелуям, что с каждой секундой всё неаккуратнее и влажнее, лишь бы слышать больше нежных звуков. — Сними… — нетерпеливо просит Бора, впутываясь пальцами в волосы и отнимая от себя. Шиён поднимает взгляд и чувствует, что не может дышать: вид Боры над собой, смотрящей с таким желанием, сводит с ума. Пальцы неосознанно медлят. Нащупать застежку становится сложным из-за мелкой дрожи, что внезапно поразила всё тело. Раздеть Бору будет точкой невозврата, после которой ждёт то, к чему Шиён не готова. Наверное, не будет готова никогда, потому что любить Бору, нежную, хрупкую, бойкую и настырную, не может быть легко и безболезненно. Именно в этот момент становится абсолютно ясно, что чувства к Боре не меньше, чем сильная симпатия или слабая влюблённость. И как можно позволить этой влюблённости растерзать себя на мелкие кусочки? — Бора, ты точно этого хочешь? — спрашивает Шиён, пытаясь найти спасение. Бора притягивает в поцелуй, сплетая их языки с глухим стоном. На несколько секунд, чтобы оторваться для хриплого: — Пожалуйста… Шиён позволяет ей стереть себя в пыль. Ладони тянутся к худым предплечьям, на которых висит рубашка, проникая под неё. Бору пробивает дрожь от того, как медленно и аккуратно Шиён спускается ниже, стягивая ткань за собой. Касания прохладные, аккуратные, обжигают близостью и страстью. Шиён тает от нежной кожи под пальцами и выдохов в свои губы. Бора сегодня невероятно чувствительная. Время замирает вместе с упавшей на пол рубашкой. Шиён стесняется смотреть открыто, поэтому крадёт кусочки тут и там, быстро пробегая взглядом перед тем, как вернуться к поцелуям. Так всё становится в разы волнительнее, ярче и ближе. Бора касается голым телом, покрывается мурашками от холодного воздуха и охает от каждого движения ладоней Шиён. Холодная комната внезапно кажется горячей и обжигает, словно кипяток. Поцелуи по коже и поверх ткани становятся более открытыми. Шиён не видит, но чувствует подушечками пальцев, не стесняясь медленно пересчитывать ребра, проводить по мышцам пресса и касаться груди. Всё это кажется неправильным и странным, приятным и чувственным, сложным до головной боли. Шиён сама целует и трогает, но чувствует себя марионеткой в руках Боры до такой степени, что сжимается сердце. Будто специально чужая ладонь опускается поверх собственной и смещает её за спину, напоминая о незаконченном. Шиён прекращает целовать и поднимает взгляд на Бору. Красную, смущенную и разгоряченную. В голове она всё ещё остаётся той маленькой девочкой с хвостиком и пушистой челкой, что постоянно кричит на такую же пушистую собаку, постоянно вредничает и смущается от знаков внимания. Могла ли Шиён когда-либо представить её такой взрослой, изменившейся до неузнаваемости, но по-прежнему родной? И сможет ли Бора остаться такой после сегодняшней ночи?.. Шиён касается застежки бюстгальтера и внезапно смущается. Она никогда не видела голых женщин, пускай это и звучит странно. Да, Шиён видела свою сестру и Минджи, но то совсем другая атмосфера и другой уровень отношений. Видеть полуголую Бору страшно и волнительно до красных щек и дрожи во всём теле. Шиён обнимает её крепче, не переставая смотреть прямо в глаза. Бора впервые способна так долго смотреть в ответ без смущения. Она не отводит взгляд после тихого звука застежки и не обращает внимание на то, как бюстгальтер повис на её плечах. Шиён тоже не обращает внимания, потянувшись вперед за поцелуем, пока пальцы аккуратно поддевают лямки одну за другой. Медленно, мучительно долго и слишком аккуратно. Поцелуй, который они делят сейчас, кажется совсем другим. Бора не торопится и позволяет Шиён вести в медленном темпе, аккуратно держась за её плечи. Они целуются глубоко и открыто, но аккуратно и нежно, отдавшись чувствам. Шиён забывает обо всем, теряясь в мягкости, наконец-то чувствуя себя спокойно. На несколько коротких секунд. После её ладони продолжают свой путь, оставляя Бору полуголой. Шиён чувствует касания её груди к своему телу и смущается, не способная продолжать поцелуй. Она падает лицом куда-то в плечо Боры, прячась в её волосах. Да, от неё определенно пахнет чем-то сладким, где-то позади ромашки, каким бы сильным не казался запах сигарет или алкоголя. — Шиён, пожалуйста… Впервые в жизни Шиён слышит, как Бора умоляет. Её сломленный голос переворачивает что-то внутри, добивая Шиён. Она хватается за её щеки, мягкие и влажные от слёз или пота, чтобы заглянуть в глаза последний раз. Бора позволяет лишь на секунду, настойчиво опуская ладони Шиён ниже по своему телу. После этого всё кажется смазанным и в тумане. Шиён мало соображает, когда вновь целует шею и ниже, изучая ладонями открытое тело. Бора не стесняясь трется об неё бедрами и не сдерживает выдохов-стонов, умоляя продолжать. Шиён кусает нежную кожу груди, меньше сдерживаясь. С утра ей точно будет стыдно, но сейчас она тянется пальцами к пуговице на шортах Боры, расстегивая их с третьего раза. Возможно, она целует немного сильнее, чем требуется. Затуманенный взгляд замечает на коже красные следы тут и там, от которых становится только хуже. Зубы постоянно возвращаются к ключицам, от укусов которых Бора громче мычит и двигается активнее. Шиён опускает ладони на её бедра, неосознанно помогая двигаться, пока продолжает целовать. Становится жарко и тесно в собственной одежде. — Шиён, не издевайся. Шиён смеется от слабой угрозы, поднимаясь на уровень губ Боры. Её сразу же утягивают в горячий поцелуй, пока маленькая ладонь вынуждает дотронуться до молнии шорт, чтобы неуклюже её расстегнуть. Шиён хочет помочь встать и снять оставшуюся одежду, но Бора придавила её к кровати, возмущаясь любому движению против этого. Пальцы забираются под пояс и блуждают по горячей коже, не спеша заходить дальше. Шиён не дразнит, а боится. Бора недовольно кусается в поцелуй, вызывая тяжелые выдохи. Где-то в глубине Шиён хочется, чтобы её тоже трогали. Ещё глубже она не хочет ничего из этого. Но в итоге, вопреки всем мыслям, она продолжает целовать, не сбивая темп. Бора в очередной раз её торопит, накрывая ладонь своей. — Пожалуйста… — с горячим выдохом в губы. — Пожалуйста что? — спрашивает Шиён. Может, из вредности. Может, ей страшно, и она пытается понять, как действовать дальше. — Коснись уже меня. Слова Боры пускают мурашки по спине. Шиён отстраняется, пытаясь сосредоточиться только на касаниях. Бора замирает, больше не торопя. Она не перестаёт смотреть в ответ, пока пальцы медленно забираются под резинку белья. Шиён жарко, влажно и волнительно до смущения. Она жмурит глаза, будто касаются её, когда встречается с теплом Боры. Бора не позволяет медлить, вновь утягивая в поцелуй, в который стонет от более смелых касаний. Шиён проводит пальцами, останавливается там, где Бора становится чувствительнее всего, и пытается найти самые приятные движения. Бора ужасно влажная и чувствительная от всего до такой степени, что не может больше целовать. Её голова падает на плечо Шиён, откуда лучше слышны влажные стоны и тяжелые выдохи. Шиён опускается с поцелуями по шее, заходя пальцами дальше. Она не знает, как будет правильно, поэтому действует только по реакциям Боры, стараясь сделать как можно приятнее. Вряд ли Шиён будет лучше Джинсока или других парней, поэтому ей совершенно неясно, почему Бора повела себя так и сейчас хватается за её футболку с громкими стонами, но уже не выйдет остановиться. Шиён аккуратно входит одним пальцем, встречаясь с резкими движениями бедер Боры. Она пытается быть как можно ближе, с усилием двигается сверху и не перестаёт издавать высокие звуки, от которых Шиён плохо. Плохо от всего: от жаркой близости, от влажных касаний и того, насколько легко скользит её палец, от укусов в своё плечо. Шиён сама не перестаёт кусаться, но Боре нравится всё, любое касание. — Б-больше… Ши… Шиён боится переспрашивать чего именно больше, но, кажется, понимает. Она добавляет ещё один палец и не успевает начать двигаться, как Бора делает всё сама. Она хватается за плечи Шиён, чтобы не потерять равновесие, не переставая подниматься и опускаться с короткими стонами. Шиён придерживает её за талию, не способная оторвать взгляд, подсознательно толкаясь навстречу. Грязно, пошло и невыносимо жарко. Ни в одном из постыдных снов Шиён не могла представить себе такое. Где-то в глубине души у неё осталось представление о том, что настоящие, взрослые отношения могут быть только между мужчиной и женщиной, поэтому думать о чем-то подобном было странно и непривычно. Минни рассказывала разное, Минджи делилась своими мыслями, но Шиён оставалась в своём спокойном мире, где дальше поцелуев можно зайти только в самых смелых снах, что случаются после особенно горячих вечеров. Но чтобы так? Бора совершенно не стесняется, двигается развратно и так, как ей будет приятнее всего, не сдерживает стонов и до боли хватается за плечи Шиён. Шиён, что двигается навстречу и готова потерять сознание от переизбытка чувств. Губы возвращаются к шее, влажно целуя, срываясь на укусы. Сердце вот-вот собьется с ритма и вылетит из груди в горячую и душную комнату. Слишком близко и чувственно. Жарко до такой степени, что кружится голова. Движения становятся быстрее. Бора запрокидывает голову назад, давая больше доступа к своей шее и становясь тише. Шиён не перестаёт её кусать, пытаясь не сбиваться с ритма, но кисть болит с непривычки. Собственные бедра незаметно двигаются навстречу, делая только хуже жару внутри и тугому узлу в животе. Шиён впервые чувствует, чтобы ей настолько сильно хотелось чего-то против своей же воли. — Ши… — Голос Боры надломлен и срывается на стон. Шиён тянется к ней, неаккуратно целуя за ухом. Следующий стон еще тише и нежнее. — Ши… Ладони находят лицо Шиён, спешно притягивая выше. Бора опускает голову, оказываясь совсем близко, губы к губам. — Поцелуй меня… Шиён целует не задумываясь. Бора с трудом отвечает на поцелуй, размашисто двигая бедрами и сбиваясь с ритма. Её пальцы до боли хватаются за плечи, притягивая к себе. Она сжимается вокруг пальцев, делая ещё жарче. Шиён неосознанно двигает рукой быстрее, получая стон за стоном, что теряются между языками. Секунда за секундой, пока Бора не выгибается навстречу, разрывая поцелуй. Её тело натягивается струной с громким «Шиён», что разливается по комнате. Шиён заворожённо следит за тем, как она расслабляется и двигает бёдрами всё слабее. Внезапно становится легче и свободнее, но тягучая боль между ног никуда не уходит. Бора вяло тянется к Шиён, целуя неаккуратно и лениво, но всё ещё жадно. Шиён выходит из неё с влажными звуками, смущаясь от ощущений. Её рука так и остается висеть в воздухе, пока вторая обнимает за талию всё ещё напряженное тело. Будто Боре было мало этого и она хочет ещё. Шиён понимает это, когда поцелуи вновь становятся напористее, вызывая у неё тихие звуки. — Блять, — прерывает Бора, когда замечает полустоны Шиён. Щеки краснеют от внимания. — Блять, Шиён, ты мне так нравишься. Сказанное пускает жар по всему телу. Шиён краснеет и хочет отстраниться, но Бора вновь целует. — Ты такая… — полушепотом в губы. — Я не знаю… просто не переставай меня целовать. Шиён даже не успевает ответить, как её вновь целуют. Она не успевает осознать слова Боры и её маленькое признание, от которого всё тело приятно свело. Всё, что у неё получается, — это отвечать на поцелуи и хвататься за узкую талию, пытаясь удержаться на месте. Ночь, кажется, не планирует заканчиваться. Бора вновь просит и умоляет быть ближе, заставляет касаться и не перестаёт целовать, испытывая терпение Шиён. Минута за минутой, всё ближе и ближе, вновь горячо и пошло. Будто ей мало всего, но хватает даже самого маленького касания, чтобы вызвать стон. Шиён больше не старается её понять и идёт на поводу. В конце концов, ничего страшного произойти не может. С такими мыслями Шиён срывается после очередной просьбы Боры и опрокидывает её на кровать, накрывая собой. Теперь её движения увереннее и не дают Боре перехватить инициативу до самого последнего стона, пока ночь не приблизится к середине, а тело не потеряет всю энергию.