you take my breath away

После концерта все рассосались как-то неожиданно быстро. Запрыгнули в их гастрольный автобус и исчезли. Он сказал, что уедет на такси, соврав что-то не очень правдивое про просранные носки или очки. Но допытываться никто даже не собирался. Серёже даже обидно стало. И грустно. И вот он уже минут двадцать бродил по опустевшему гулкому дк. Пытаясь больше не осмысливать события последних дней, а просто чувствовать. А чувствовал он сейчас одиночество. Такое же опустошающее и гулкое как это здание. Тишина с каждой прошедшей минутой поглощала длинные коридоры и мягко оседала у Серёжи где-то под грудиной. И ему почему-то хотелось плакать. Или любить. Слишком много накопилось за годы того, что необходимо было изжить, выплеснуть из себя. Серёжа был уже на пути к служебному выходу, когда заметил под лестницей в фойе старое советское пианино. Черное, поцарапанное. Из его детства. И не смог не подойти. Как-будто нужно было поздороваться. Практики у него очень давно не было. Но пальцы всё равно привычно ложились на пожелтевшие клавиши. Он мог сыграть на память не больше пяти мелодий. Но сейчас, не задумываясь, не подбирая, не стесняясь. Неожиданно даже для самого себя начал играть одну. Ту, что вряд ли осмелился бы сыграть кому-то. Углубленное пространство скрадывало звук, и он не зазвучал громом среди ясного неба, не прокатился по высоким стенам, а не успев подняться, возвращался к Серёже мягким отзвуком его собственных болей и надежд. Неожиданно он увлёкся, наслаждаясь гладкостью пружинящих клавиш, нашёптывая еле слышно слова песни. «Look into my eyes and you'll see Im the only one…». Отдавая этому малознакомому пространству всё несбывшееся, неосуществимое, что всё сильнее и сильнее с годами сдавливало Серёжину грудь. Песня была не длинная. Играя последние аккорды, Серёжа понял, что не один. Его затылок обдало еле-уловимым теплом человеческого присутствия. Но сильно испугаться он не успел. Потому что вместе с широкими ладонями, которые легли ему на плечи, зазвучал голос: — Вот видишь, — характерное Позовское мягкое шипение, заставило Серёжу вздрогнуть, — ты когда не психуешь, всё потрясно выходит. — Давно тут? — Серёжа не обернулся, лишь ниже опустил голову. — Только я бы тебе посоветовал на «…and the way you touch I lose control…» — гладкие пальцы скользнули под Серёжины локти и мягко их приподняли, — вот так. Серёже бы хотелось огрызнуться и резко выпутаться, но к его спине на секунду прижалась теплая Димина грудь, и воздух покинул лёгкие. Кожа вдруг стала словно слишком тонкой, а кровь слишком густой и горячей. А сам Серёжа слишком слабым. Его тело качнуло назад, а глаза почти закрылись, он опустил руки. И почти оказавшись в объятиях Димы, горько произнёс: — Почему мне кажется… — он затих, пытаясь сформулировать мысль, — … что ты постоянно хочешь забрать у меня самое личное. Последнее, что я ещё могу считать только своим? Дима вдруг дёрнул Серёжу на себя, обвивая его плечи своими руками, прикасаясь щекой к выбритому виску, и тихо зашептал: — Ты — маленький выдумщик. Тебе просто легче поверить в то, что у тебя хотят что-то отнять, чем в то, что тебе хотят что-то подарить. А может быть я просто пытаюсь быть ближе… — Ближе? — Серёжа будто нехотя, откинул голову назад, обнажая белозубый оскал, — Странный способ. Но Дима не злорадствует, он утыкается носом в Сережино ухо: — С тобой непросто, Серёж… Горячее дыхание посылает по коже миллиарды микроскопических взрывов, а Серёжа просто чувствует, как стайка мурашек, пробегает от его шеи до груди, задевает солнечное сплетение и горячим молоком растворяется внизу его живота. Ему сейчас почему-то очень хорошо. — Я знаю. Сказать это именно Диме кажется сейчас жизненно важным. Наверно, потому что Дима на это осторожно прижимается губами к Серёже. Где-то под скулой. Губы у Димы по-девичьи мягкие, по-мужски горячие. И Серёже сейчас от этого не стыдно, и он на минуту позволяет себе расслабиться и насладиться лаской Позова. Так они замирают, растворясь в пространстве заключительным аккордом Серёжиной песни. — Ты хоть на тачке? Через глубокий вдох они вернулись в реальность. — С чего это? — Дима засунул руки в карманы. — Ты чё даже не уезжал? — Серёжа направился к выходу. — Нет, — поравнялся с ним Дима. — Никакого толка от тебя, — Серёжа выразительно закатил глаза. — Да ё-моё, чего ты душнишь то? Спермотоксикоз? — Дима хихикнул. Серёжа печально вздохнул: — А то ты не в курсе… Они вышли на улицу. — Так может тебе помочь? — хитро зашептал Дима, потянув Серёжу за рукав. — Интересно как? — пробубнил Серёжа, — Подгонишь мне стройную, добрую, ласковую? — Нет блять, трахну тебя! Серёжа вздрогнул, дико посмотрев на Поза, лицо которого было совершенно серьёзным, даже решительным. «Не шутит что ли?» — Я вызову такси… — Дима разорвал напряженную тишину. Серёжа понял, сделав шаг, что его ноги ослабели от страха смешанного с любопытством. Каким-то нездоровым любопытством. Что-то странное творилось с Серёжей, и он не хотел находить этому объяснения, но чувствовал, что уже совсем скоро придётся это сделать. Они молча ехали в такси, напряженно следя, чтобы даже случайно не коснуться друг друга.