you take my breath away

Губы Димы прохладные согреваются под Серёжиным натиском. Он даже не думал, насколько сильно желал того, что вот сейчас — плыть в отчаянной нежности, заглатывать носом и ртом Димин воздух, мягко засасывая Димины губы, скользить языком по Диминым зубам, деснам, глотать Димину слюну, при этом прижимаясь всем телом к его телу… И это он сам, сам Дима захотел, это он стискивает Серёжину спину, это он резко взахлёб выдыхает, когда Серёжино бедро настойчиво протискиваясь между его ног, давит на твёрдый Димин пах. А это означает, что Дима хочет. И, возможно, он хочет именно его — Серёжу… Эта мысль проходится щекоткой по коже, концентрируется теплом в груди и стекает жаром в низ живота, и нечаянный хриплый стон вырывается из Серёжиного горла. Вырывается и повисает над ними в секундной тишине. Дима замирает, а потом резко отстраняется. — Сука, какой же ты всё-таки блядун! — шипит Дима, — Тебе же реально похер с кем. Лишь бы поебаться… Серёжа чувствует как дрожат его ноги, когда возбуждение сменяется отчаянным страхом. Чёртов Позов за секунды кидает его от радости к полнейшему краху, отворачиваясь, нервно одёргивая одежду, брезгливо вытирая губы. Дима собирается со страшной скоростью, а Серёжа молчит, чувствуя, как стены его квартиры растут и расширяются, мир становится огромным и страшным, а Серёжа крохотным и беспомощным. Дима уходит. Оставляет его один на один с этой неизвестностью. Снова и снова. Снова и снова. «Почему мне кажется, что ты постоянно хочешь забрать у меня самое личное? Последнее, что я ещё могу считать только своим?» Оспорить любую шутку, забрать право на внимание лучшего друга, забрать только что подаренную надежду, теперь он хочет забрать у Серёжи его самого. — Ты не уйдёшь. — Чего? — Дима как-то беспомощно замер на пороге. В своём дворе Серёжа был самым мелким и самым слабым. Он не отличался ни силой, ни умом, поэтому любой конфликт заканчивался для него примерно одинаково. Либо синяки, либо растоптанное самолюбие, а чаще и то и другое вместе. Но ему нужно было выживать. И его спасала уверенность. Поначалу тупая и наигранная, впоследствии более осознанная, более наглая, заставляющая обидчика опешить от неожиданности. И Дима вдруг стал обидчиком. Которого Серёжа не смог бы победить ни силой, ни тем более умом. И в нём проснулось что-то громоздкое и настырное, застилающее всю горечь и боль. — Говорю, не пойдёшь никуда, — Серёжа коршуном двинулся на Диму. — Какого это хера? — Дима презрительно сморщился. Но задышал чаще, когда Серёжа бесцеремонно почти вплотную встал к нему и жестким шепотом ответил: — Твоего. Помнишь позавчера, — Серёжа поймал потерянный Димин взгляд и углубил его, как если бы углубил поцелуй. — Позавчера после концерта ты сказал, что трахнешь меня… Дима дёрнулся. — Ты ведь за этим приехал, — голос Серёжи неприятно надломился, — Так в чём проблема? Давай! Внутри у Серёжи всё дрожит, а снаружи он разворачивается спиной к Диме, прижимаясь плечами к противоположной стене, и приспускает штаны, оголяя перед ним задницу. И в оглушающей тишине стоит несколько секунд, даже не оборачиваясь. Но когда в который раз фантомный хлопок закрывающейся двери пугает его разум, тело прошивает от горячих пальцев скользнувших по талии и на рваном выдохе сжавших ягодицы. В горле Серёжи рождается вой, но он молчит, сцепив зубы, уткнувшись носом в обои. А Дима неистовствует. Кусает Серёжину шею, мнёт Серёжины бедра, царапая нежную кожу ободками колец, лезет в промежность, ощупывая дырку. Серёжа молчит. А Дима как будто ускоряется, нервно притираясь, толкает Серёжу всё быстрее и быстрее, имитируя фрикции. Серёжа плывет, когда чувствует, как к нему прижимается уже не грубая джинса, а крепкая плоть. Но едва только она утыкается точно между… Дима срывается вниз и резко оседает на пол. Серёжа стремительно разворачивается, подтянув штаны, опускается к Диме. Дима плачет. Уткнувшись в свой локоть, дрожит плечами. Но Серёжа тянет его за руку и приподнимает голову. Дима смотрит на него огромными потерянными глазами. — Это пиздец просто! А у Серёжи нет слов. И он, не долго думая, наклоняется и тянется к Диминому члену, но когда губы почти касаются головки, Дима толкает Серёжу в плечо. На мокром лице у него гримаса отвращения: — Ты что дурак? — А что такого? Дима с беспокойством вглядывается в Серёжу и запинаясь спрашивает: — Ты правда? Хочешь этого? Серёжа пытается подумать: Дима румяный, всклокоченный, испуганный, неловко сидит на полу со спущенными до колен штанами, видно, что он не знает, что ему делать, ему и страшно, и противно, но… он возбуждён. Возможно, Серёжа действительно распущенный: в его жизни были и тройнички, и даже оргии, ему не в новинку видеть голого мужика в рамках секса, но тогда это была игра, его заводила мысль поиметь женщину, пусть и поделить её на двоих, троих… Но сейчас… Его просто скручивает спазм тёплого удовольствия только от мысли, как твердый влажный член Димы настырно скользнёт в рот, как Дима будет сдерживать стоны, как его бёдра будет двигать желание усилить давление, получить ещё больше… Серёжа виновато смотрит на Диму. — Да. Дима вскидывает брови с той самой ухмылкой на лице, где и сарказм, и флирт сплавляются в один немой вопрос. Но Серёжа не улыбается. Он серьёзно кивает, снова отвечая на вопрос: — Да. Тут же чувствуя, как чужие руки ложатся на его голову и стягивают резинку, держащую кичку. Волосы рассыпаются: длинные, почти до плеч. Дима пропускает их сквозь пальцы и давит на затылок. Серёжа не протестует, понимая, что Диме необходима эта иллюзия, этот самообман. По крайней мере на сегодняшний день.