И в конце никто не утонет

— Такие, как я, редко западают на глизейских девушек. Скорее, глизейские девушки часто западают на таких, как я, — глубокомысленно изрекает Макс. В ресторане «A La Carte» сейчас пустовато. Не в том смысле, что народу тут нет — как раз наоборот, можно даже сказать — аншлаг. Просто почти вся мебель, включая столы, убрана, чтобы освободить пространство для танцующих. Отсидевшая к четвертому вечеру путешествия задницы в каютах публика изо всех трех классов с интересом потянулась за обещанными развлечениями. Огни в хрустальных люстрах приглушены, создавая интимный полумрак. — Я пытаюсь найти закономерность, определяющую связь между землянами и глизейками, — с полувопросительно-полунасмешливой интонацией обращается к Максу Сережа. — Все очень просто: они сексуальные, умные, не умеют танцевать и они не землянки. Антон, Макс и Сережа стоят у окна в середине зала, а в нескольких шагах от них — группа глизейских студенток, громко обсуждающих окончание учебы по обмену на Земле. Одна из них время от времени стреляет всеми четырьмя глазами в их сторону. По поводу отсутствия танцевальных навыков Макс прав: девушки довольно неловко переминаются с ноги на ногу, явно не понимая, как двигаться под звучащую мелодию, но тут ползала таких же. Вообще музыка на этом вечере — единственное, что напоминает о тематике вечеринки. На специально поднятой платформе живой оркестр под живое пение играет, как было торжественно объявлено, подлинные песни 1912 года, и никто из присутствующих не знает ни текста, ни старомодного ритма. Атмосферы бала в понимании Антона все равно не получилось. Обрадованная отсутствием рамок в выборе костюмов публика нарядилась кто в лес, кто по дрова: Антон заметил уже трех обагренных фальшивой кровью медсестер, двух супергероев из недавно нашумевшего блокбастера про Черного Латекса, рыцаря ордена тамплиеров и даже свиную отбивную с горошком. Сережа и Макс с костюмами заморачиваться не стали — надели аляповатые гавайские рубашки и шорты, а на головы водрузили распиздрюченные соломенные шляпы, которые с каждым движением теряют свою плотность. Антон уже не сомневается, что если потеряет их в толпе, то сможет отыскать по соломенному следу на полу, как по хлебным крошкам в старой сказке. Он же сам оказался одним из немногих, кто попробовал соблюсти тематику вечеринки, и купил вычурный неудобный смокинг по лекалам начала XX века. И если мужчины в то время действительно так одевались, то Антон в рот ебал историю моды. Воротничок натирает шею, манжеты стискивают запястья, а жилет… На хрен здесь вообще нужен жилет, его же не видно под фраком?! Пока парни продолжают обсуждать плюсы и минусы расширения межпланетных связей, Антон с высоты своего роста взволнованно шарит взглядом по лицам в толпе, выискивая Арсения. Вчера они расстались только после того, как пожелали друг другу доброй ночи, проведя практически весь день наедине и обсуждая нейтральные темы — кино, игры, музыку, любимые сорта мороженого и марки аэромобилей. Весь день, не считая совместного ужина и двух каток в дроидбол с белорусами в помещении, которое помпезно зовется «библиотека», а по факту представляет собой клуб виртуальной реальности. Сережа с Максом продолжали вести себя, как школьники в период полового созревания, и в какой-то момент Антон всерьез испугался, что дойдет до пантомим с использованием указательного пальца одной руки и кольца из указательного и большого другой, но обошлось. Арсений же не сильно старался убедить будущих сельскохозяйственных магнатов в беспочвенности их подозрений. Наоборот, то и дело норовил задеть Антона то рукавом, то бедром, при любой возможности придвигался ближе и говорил на ухо, хотя акустическое поле в «библиотеке» специально настроено так, чтобы разные группы пассажиров могли общаться и заниматься своими делами, не мешая друг другу. Флирт в организме Арсения, очевидно, доминантный ген. Антон терялся, краснел, злился, но, в целом, не делал попыток прекратить это представление. Сегодня за завтраком Макс и Сережа вели себя уже гораздо приличнее и почти не выдавали намеков на гипотетический переход отношений Антона и Арсения в горизонтальную плоскость (возможно, потому что в их сознании переход уже состоялся). Последний, как и обещал, вновь спустился позавтракать в обеденный зал третьего класса, потом они с Антоном немного прогулялись вдвоем по палубе, а дальше Арсений сказал, что ему нужно отдохнуть и привести себя в порядок перед балом. На этом они и распрощались. И вот, несмотря на все заверения, присутствия Арсения в зале не наблюдается. Когда Антону приходит в голову мысль запустить на скрытом под рукавом неудобной рубашки нейробраслете тепловизор со сканером лиц, он выписывает себе ментальных пиздюлей. Ну не придет Арсений на эту вечеринку, пусть и обещал, — и что в этом такого? Так даже лучше. Чем меньше он мозолит глаза, тем легче будет послезавтра расстаться с ним навсегда. Послезавтра. Это вполне себе нейтрально окрашенное слово в голове Антона вдруг встает в один ряд с такими понятиями, как «техногенная катастрофа», «межгалактическая война», «геноцид», «удаление рецепта борща из памяти поколений» и т.п. «Я излишне драматизирую, — говорит Антон сам себе, — я напуган, выбит из колеи происходящим, и мой мозг в результате расценивает расставание с последним знакомым человеком из прошлой жизни как ужасную утрату. Это просто нервы. Со временем все успокоится». Макс все-таки подбивает Сережу подойти заговорить со студентками с Глизе, и оба вопросительно смотрят на Антона. Тот в ответ лишь слегка морщится и машет рукой. Ребята даже не пытаются его уговаривать, понимающе усмехаются, хлопают по вспотевшей под несколькими слоями плотной ткани спине и направляются в сторону девушек. — Самая любимая музыка здесь играет, мне нужен алкоголь, а тебя ждет на танцполе, — надрывается со своего пьедестала певец. — Ну, в целом, танцевать под это можно. Наверное, неплохо для 1912 года, — говорит, ни к кому не обращаясь, Антон, прислушиваясь к тексту. — Было бы неплохо, если бы они в очередной раз не проебались, — раздается голос из-за плеча. — Эта песня ровно на сто лет моложе. Антон резко поворачивается и оказывается вынужден схватиться за розовую штору. Причиной этому служит не закружившаяся от быстрого движения или ранее выпитого алкоголя голова, а открывшийся взору вид. В первую секунду в неярком свете Антону кажется, что перед ним стоит дама, решившая, как и он, следовать заданной эпохе. Он не слишком хорошо разбирается в истории женского костюма, вернее, слишком хорошо не разбирается, но модель этого платья явно не в последние пару сотен лет была придумана. Красный то ли шелк, то ли атлас, стянутый полупрозрачным черным слоем, любовно обнимает тонкую талию и струится вниз, скрывая явно длинные ноги. Руки обнажены почти до плеч. Голову венчает замысловато уложенная прическа, из которой на виски и лоб выбиваются медно-рыжие завитки. Антон скользит взглядом ниже, наконец, сосредотачиваясь на лице, и понимает, что перед ним вовсе не женщина. — Мне не идет? — с вызовом спрашивает Арсений, замечая оторопь Антона, и недовольно складывает руки на груди. Его декольте, слава богу, не слишком открытое, в отличие от женщины, чуть было не пролившей на Антона шампанское получасом ранее, чья грудь лезла из корсета, как тесто из квашни. — Нет, почему же… — отмирает Антон. — Очень красиво. Просто, когда ты сказал, что идешь выбирать наряд, я представлял себе нечто совсем другое. — Ты представлял, как я переодеваюсь? — тон мгновенно меняется с недовольного на какой-то журчащий, а губы растягиваются в ехидной улыбке. Глаза у Арсения явно подведены какой-то переливающейся краской, и взгляд кажется мерцающим. Антон стоически решает не вестись и просто игнорирует последнюю провокацию. В конце концов, ничего такого уж поразительного в наряде Арсения нет. Тут ползала мужчин носят платья или юбки. В том же 1912 году такое, наверное, не оценили бы. Или уже оценили? Антон плохо помнит, в каком столетии глупые гендерные предрассудки ушли в прошлое. Главное, что сейчас всем насрать, кто во что одет. Арсению же действительно идет. И приталенный силуэт, и выделенные стрелками глаза, и неброский блеск пайеток и бисера, которыми расшита тонкая черная ткань (шифон? органза? Антон уверен лишь в том, что это не что-то хлопчатобумажное), и струящийся шлейф не делают его менее мужественным, а, скорее, выявляют природную утонченность. Антона вдруг озаряет, что Арсений, может, единственный из пассажиров, кто на фоне всего этого антуража сказочного корабля из давно ушедшей эпохи не теряется, а будто дополняет его. Единственное, что Антон бы убрал из образа — рыжие локоны. Сами по себе, может, и красивые, но явно фальшивые, что идет в разрез с общей картиной. Антон невоспитанно тыкает пальцем в медную укладку. — А это зачем? — Они длинные, за них удобнее хвататься, чем за мои родные. — Арсений, — осуждающе понижает голос Антон, мысленно отмахиваясь от кадров, рисуемых быстрым на разгон воображением. — Что?! Я на тот случай, если опять вывалюсь за борт, а ты снова бросишься меня спасать. А ты что подумал?! Ой, ладно, расслабься. Вообще весь этот маскарад, — Арсений делает круговое движение рукой, обводя себя невидимым ореолом, — для конспирации. Мне пришла в голову мысль, что на балу опять могут делать фото для СМИ. Черт. А ведь он прав. Антон об этом как-то совершенно не подумал. Он инстинктивно вжимает голову в плечи, будто это убавит ему несколько сантиметров роста. — Не напрягайся, — комментирует Арсений его манипуляции, — дроны бы сюда не влезли: слишком низко и тесно, а фотографов я не вижу. Да и, честно говоря, я сам не сразу узнал тебя с этой прической и в смокинге. С прической вообще вышло спонтанно. Надев распечатанный в холле костюм, Антон взглянул в зеркало и подумал, что выглядит, как лапша быстрого приготовления, которая собралась дирижировать оркестром. Беспорядок на башке совершенно не сочетался со строгим черно-белым облачением. Пока Антон ошеломленно рассматривал свое отражение, нейробраслет все уже решил за него и выплюнул в ладонь сгусток геля для волос. Антон пожал плечами и послушно зачесал волосы по-гангстерски назад. Арсений изучает и прическу, и смокинг с большим интересом. Антон с трудом удерживает себя от того, чтобы не расправить плечи под этим взглядом. — У тебя, конечно, удивительная внешность, — вздыхает Арсений. — К ней абсолютно все идет. Этот зализанный коровой ужас, по идее, должен выглядеть просто смешно, но тебя почему-то не портит. Даже наоборот. — Спасибо, — говорит Антон как-то неуверенно. Он так и не понял, что это было — комплимент или оскорбление. Певец тем временем начинает завывать что-то сахарно-сопливое под новую мелодию. — Тут они тоже с веком промахнулись? — интересуется Антон у Арсения. — Конечно. Он должен распевать нам про то, что отцвели уж давно хризантемы в саду, а поет, что день был холодный, а он влюблен. — Ну а это-то ты откуда знаешь?! — не выдерживает Антон. — Что, еще какая-нибудь секция или кружок в универе? Вольное общество любителей российской словесности? Арсений загадочно улыбается. — Пойдем лучше потанцуем. И протягивает Антону руку. Он подозревает, что единственный танец, который может у него получиться — это пляска святого Витта, но отказать кажется невежливым. Лирический герой ошибочно выбранной композиции оказывается в центре любовного треугольника и сокрушается, что его возлюбленная не отвечает ему взаимностью, предпочитая компанию более привлекательного молодого человека. «Мне бы твои проблемы, неведомый чувак из 2012-го», — думает Антон, вкладывая пальцы в ладонь Арсения. Они протискиваются дальше в покачивающуюся парочками толпу, и Арсений поворачивается к нему лицом. Оба синхронно кладут руки на плечи друг другу, неловко улыбаются этой двусторонней попытке передачи ведущей позиции в танце, затем также синхронно перемещают ладони друг другу на талию. — Ладно, — решает Арсений, перебирая пальцами по шерсти смокинга, — все равно непонятно, как под это танцевать. Давай так. Нагретый теплотой талии шелк (атлас? сатин?) проскальзывает под ладонями Антона на каждом движении. Они бьются локтями, выдерживая расстояние между телами шириной в ладонь, и по-пингвиньи вращаются вокруг своей оси, не сильно попадая в ритм мелодии. И все-таки танец Антону нравится. Арсений не ерничает, как обычно, кажется умиротворенным и дружелюбным. — Мне на самом деле нравится, что ты так много всего знаешь, — признается Антон в каком-то странном порыве. — Это круто. — Не так уж много я и знаю. Если бы был действительно умным, не оказался бы здесь в безвыходном положении. — Да брось, я же тоже здесь. — Вот я о чем и говорю… Ок, возможно, вывод про отсутствие ерничанья был преждевременным. Антон несильно сжимает два пальца у Арсения на боку, прихватывая кожу под платьем, чем добивается извлечения из последнего весьма высокого и совершенно небрутального звука, а следом и хихиканья. По мнению Антона, так звучит его победа. — Может, сходишь за напитками? — говорит раскрасневшийся Арсений, когда песня заканчивается и они опускают руки. Пока Антон подпирал стенки, высматривая в толпе Арсения, он уже успел накидаться несколькими стаканами незнакомого ядреного пунша. Судя по блеску в глазах и заалевшим скулам, Арсений тоже не побрезговал пропустить пару бокалов этим вечером. Антон как раз находится в том промежуточном состоянии, в котором все причины не попробовать догнаться кажутся идиотскими, поэтому кивает и направляется к бару. Возвращаясь назад с коктейлями в обеих руках, он умудряется заблудиться в толпе и останавливается на месте, дезориентированно мотая головой по сторонам. — Извините, — раздается совсем рядом тонкий голосок, явно обращенный к нему, — а вы не согласитесь со мной потанцевать? Источник звука Антон находит не с первой попытки, только когда догадывается опустить голову. Перед ним стоит хрупкая девочка лет шести-семи с длинными темными волосами и в пышном золотом платье. Приглядевшись, Антон ее узнает — это она кружилась под только ей слышимую мелодию на палубе в день отправления. — Конечно! — поспешно восклицает он. — Только мне надо… Он вновь беспомощно озирается по сторонам в поисках какого-нибудь робота, которому можно было бы отдать напитки. — Я подержу, — говорит Арсений из-за спины. Антон оборачивается. Возникший из ниоткуда Арсений улыбается ему и переводит взгляд на девочку. — Не заставляй даму ждать. — Извини, — шепчет Антон и передает тому бокалы. Тут шумно, и Арсений едва ли может его услышать, но, видимо, читает слово по губам. Он снова улыбается и ободряюще кивает. Танец с малышкой со стороны, наверное, смотрится еще более нелепо, чем танец с Арсением. Она оказывается очень словоохотливой и, обхватив всей ладошкой от силы два Антоновых пальца, с удовольствием рассказывает ему про свою маму, с которой сейчас путешествует, про папу и младшего брата, которые провожали их на Земле. Чтобы расслышать ее звонкий голос, Антону приходится сгибаться пополам, и всю песню он проводит в компрометирующей позиции «готов к труду и обороне». Найдя в какой-то момент возможность выпрямиться, Антон замечает, что Арсений по-прежнему находится неподалеку, но в объятиях незнакомого усатого мужика земного происхождения в костюме вампира. Этот экземпляр особо не церемонится: гуляет руками по пояснице Арсения, прижимая того ближе, пытается дотянуться ему до уха, явно щекоча усищами шею. Арсений сейчас спиной к Антону, и выражения его лица не разобрать, но по напряженной линии плеч можно судить, что тот вряд ли в восторге от происходящего. Антон задумывается, успел ли Арсений опустошить содержимое тех бокалов до того, как его пригласили танцевать. С окончанием песни Антон пожимает пальчики своей партнерши и ведет ее к маме, оглянувшись напоследок через плечо. Усач все еще маячит в границах личного пространства Арсения. Девочка оказывается очень похожей на родительницу — Антон понимает, откуда в ней эти живые карие глаза и длинные локоны. Ее мама говорит, что успела запомнить примелькавшуюся фигуру Антона за четыре дня полета (эта новость не слишком хорошая), благодарит его за то, что составил компанию дочери, и настойчиво всучивает бутылку вина в подарок (а вот эта уже гораздо лучше). Арсений обнаруживается в обществе усача возле одной из колонн. Он с откровенно скучающим видом как раз произносит что-то, чего Антон не слышит, но в ответ усач извергает обширную порцию лающе-кашляющего смеха. — Не пойму, у вас астма или оргазм, — говорит Арсений с неким ужасом и брезгливостью, а потом переводит взгляд на приближающегося Антона и лицо его зажигается радостью и облегчением. Антон на долю секунды даже сбивается с шага, уловив контраст выражений на чужом лице. Эту презрительно-безразличную маску, которую он на протяжении нескольких лет считал единственно доступной Арсению эмоцией, за два последних дня Антон не видел ни разу и осознает это только сейчас, заметив ее обращенной к другому человеку. — А вот и мой друг! — с преувеличенным радушием восклицает Арсений, притягивая Антона за лацкан. — Жека, знакомься, это Поликарп. Новопреставленный (это ведь слово используют, когда говорят о человеке, с которым только что познакомились?) Поликарп с неудовольствием жует губами, пробегаясь взглядом по Антону, отчего его усы совершают завораживающее волнообразное движение. — Ты принес вино! Это отлично! Сейчас же выпьем за знакомство, — продолжает Арсений. — Только вот бокалов у нас нет… Поликарп, может, вы поищете емкости, пока мы вас тут подождем? — Только никуда не уходите, Розмарин, — томно произносит Поликарп, придвигаясь к Арсению вплотную и заглядывая ему в лицо снизу вверх, — вы обещали мне еще один танец. Как только его спина исчезает за конвульсивно дергающимися телами, Арсений хватает Антона за локоть и отрывается от колонны. — Хренушки, ничего я ему не обещал. Идем скорее, пока этот мудак не вернулся. Они быстро лавируют меж людскими потоками, пробираясь к выходу, огибая удивленных Макса и Сережу в компании глизейских девушек, которые не успевают им даже слова сказать. Арсений вскользь бросает им: «Пока! Не скучайте!» — а Антон лишь покрепче перехватывает вспотевшей ладонью горлышко бутылки и салютует друзьям на прощанье. Они выскакивают из душного ресторана и, минуя лифт, бегут мимо утопающих в центре «Девятого вала» по парадной лестнице вниз, а дальше через пустынный обеденный зал. Арсений на ходу поднимает мешающий подол, задирая до колен, и избавляется от изящных туфель, отбрасывая их в разные углы. Тут Антон обнаруживает наличие на его ногах светлых чулок и старается быть впечатленным не стройными лодыжками, а тем фактом, что Арсений озаботился соблюдением всех деталей костюма, хотя под платьем ничего не видно. — Нужно было послать его сразу, — кричит Арсений, не выпуская подола из руки и вырываясь вперед, — как только он представился! Я сразу должен был понять, что у чувака из ушей и жопы торчат красные флаги: мало того, что у него в имени буквально есть рыба, так еще и с приставкой «поли», то есть рыбы дохуя! — Что не так с рыбой? — кричит Антон в ответ, сбивая дыхание и чувствуя разбегающиеся по венам алкоголь, адреналин и что-то еще. — Все! В очередном коридоре они останавливаются, чтобы перевести дух. У Антона немного кружится голова и пересохло во рту, поэтому он открывает бутылку и с жадностью присасывается к горлышку, большими глотками выпивая горчащую жидкость. В какой-то момент Арсений вырывает у него из руки бутылку и так же судорожно пьет, откинувшись на противоположную стену. Антон молча наблюдает, как дергается кадык с каждым глотком. Рыжий парик был проебан то ли когда они пробирались сквозь толпу, то ли во время бега, и сейчас настоящие короткие волосы Арсения торчат во все стороны, рукав платья сполз, обнажая плечо, а подводка на одном глазу размазалась, оросив щеку блестящей пыльцой, но Антон думает, что вот так — гораздо лучше. Он сам развязывает удавку галстука-бабочки на шее, с наслаждением глотая воздух. — Где мы вообще? — спрашивает Арсений, отрываясь от вина, но вместо того, чтобы осмотреться по сторонам, целенаправленным хищным взглядом следит за тем, как Антон расстегивает верхние пуговицы сорочки. — Без понятия. Надо отсюда выбираться. — Только обратно на бал я не вернусь. Не хватало еще опять на этого Полихуя наткнуться. — На хрен ты вообще пошел с ним танцевать? Его усишки сами по себе выглядят как нечто из арсенала сального извращенца. — Да я не знаю… Он пригласил-то весьма галантно, мне было неудобно отказать. А потом в процессе начались лапание и сопение. — Ну так врезал бы ему по яйцам. — А я лучше сделал, — и Арсений вдруг извлекает из-за корсажа что-то маленькое и тонкое. Антон отлипает от своей стены, приближаясь, чтобы рассмотреть предмет в руке Арсения. Это узкая булавка для галстука с крупными жемчужинами в виде виноградной лозы на конце. Явно очень дорогая. Что ж, если судить по ней и Арсению, у усатого мудака есть вкус ко всему красивому. — Ты ее спиздил? Арс, я понимаю, что из уст бывшего контрабандиста это звучит максимально лицемерно, но это не лучшая идея провести воспитательные меры. — Не спиздил, а временно экспроприировал. Не парься, я ее позже как-нибудь ему подброшу. Убрав булавку, Арсений делает еще несколько глотков и возвращает бутылку Антону. Тот опустошает ее примерно на три четверти и неаккуратно вытирает безупречным рукавом смокинга сорвавшиеся на подбородок алые капли. Похуй. — Куда дальше? — спрашивает Арсений немного сдавленным голосом. Антон пожимает плечами, но тут же замирает от пришедшей в голову мысли. — А ну-ка пошли… Понять, в какую сторону нужно двигаться, удается не сразу. По ошибке они сначала выходят к камбузу, потом упираются в закрытую дверь бани, вновь поднимаются наверх и наконец находят выход на палубу «В», откуда открывается вид на нос лайнера. Арсений вопросительно оглядывается на Антона, а тот указывает ему подбородком идти дальше и легонько подталкивает в спину. Космос черничным вареньем обволакивает корабль. Они летят сквозь мерцающее цветами от ультрамаринового до пурпурного газовое облако — колыбель, через тысячи или миллионы лет обещающую превратиться в скопление звезд. Завороженный открывшимся видом, Арсений бездумно идет вперед, на нос, туда, где несколькими днями ранее стоял еще не подозревающий об их предстоящей встрече Антон. Разноцветная звездная пудра, кажется, вот-вот осядет на растрепанную макушку Арсения. Антон подходит ближе, останавливаясь у него за спиной, но не решаясь сократить расстояние до минимального. Арсений забирается ногами на нижнюю перекладину, точно так же, как это делал Антон в день отправления, распахивает по-птичьи руки и еле слышно выдыхает. У Антона сильно стучит в груди и возникает такое ощущение, что он сейчас не свои собственные эмоции проживает, а считывает чужие на манер своего айди. Он все же делает еще один шаг вперед и тоже расставляет руки, балансируя кончиками пальцев под ладонями Арсения. Они сейчас почти одного роста, и когда тот оборачивается, его играющее бликами лицо оказывается в нескольких сантиметрах от лица Антона. Взгляд сам собой скатывается по контуру носа к слегка приоткрытым губам. Когда Антона отделяет одна секунда от того, чтобы сделать глупость (явно под влиянием алкоголя), Арсений произносит: — Если бы мы были героями какого-нибудь слезливого фильма, прямо сейчас ты должен был бы меня поцеловать. Выдержки Антона хватает для того, чтобы не отшатнуться карикатурно прочь, но едва-едва. — Это точно, — произносит он, сглатывая. — И фильм был бы обязательно с несчастливым концом. — И в момент первого поцелуя на фоне какая-нибудь женщина со скорбным лицом завывала бы заунывную песню. — И между героями обязательно была бы любовь с первого взгляда. Вот он ее увидел — и все: нахлынули чувства волной бирюзовой, челюсть — упала, хуй — встал. — Хорошо, что мы не в таком фильме, — тихо говорит Арсений, бегая глазами по лицу напротив. Антон выдавливает из себя кивок. — Пообещай мне одну вещь, Антон, — голос вдруг становится еще ниже. — Не влюбляйся в меня. Ни в коем случае. — Ладно, — говорит на автомате Антон, через секунду догоняет смысл просьбы и спохватывается. — В смысле? Что?! Как вообще можно о таком просить?! Это же чувства, их нельзя контролировать. И с чего ты взял, что именно я в тебя влюблюсь?! Может, это ты в меня влюбишься! Тогда ты тоже обещай. — Хорошо, — его лицо так близко, и Антон, будто на крупном плане, видит, как черты затапливает серьезность. — Я обещаю не влюбляться в тебя. Сбитый с толку, Антон беспомощно шлепает губами и начинает говорить так, словно у него сломался речевой модуль: — Ладно. Спасибо. Я спасибо. То есть, я тоже. В смысле, тоже обещаю. И чего он так раскричался? В конце концов, просьба Арсения самая что ни на есть выполнимая. Сродни «не пытайся почесать себе спину пяткой», «не изобретай лекарство от всех болезней», «не отращивай третью руку на груди», «не люби гавайскую пиццу». Не влюбляйся в Арсения. Никаких проблем. Было бы сложнее, если бы он попросил об обратном. Чтобы разбавить неловкую атмосферу, Антон с беспечным видом шутит. — Мы сейчас похожи на статую Христа в Рио-де-Жанейро. — Угу. Если бы к Христу сзади прижимался извращуга, посягая бутылкой в руке на его святость. — Эй, я к тебе не прижимаюсь, а ты не святой. — То есть с тем, что ты извращуга, ты не споришь?.. Бутылку в итоге они приканчивают там же, а потом оставляют ее на носу гордо рассекать просторы Вселенной, выполняя функцию ростры. Голова Антона находится в том состоянии, когда он еще полностью отдает себе отчет в собственных действиях, но логика некоторых из них немного отходит на второй план. Например, он прекрасно помнит, как Арсений вновь взял его за руку и повел за собой, обещая что-то показать, как Антон на полпути заупрямился и потребовал объяснений по поводу того, куда они направляются, как получил их и вновь успокоился. Чего он не понимает — так это причин того, почему сейчас стоит в коридоре с каютами первого класса на палубе «С», пока Арсений отпирает дверь с номером пятьдесят пять. — Проходи, — окликает тот Антона, остановившегося на пороге. Разумные причины воспользоваться этим приглашением так и не обнаруживаются, но Антон все равно послушно вваливается в каюту. — Гостиная в стиле Регентства, — комментирует Арсений интерьер, пьяным небрежным взмахом руки очерчивая пространство. Антон с видимым одобрением медленно кивает, будто знает о Регентстве все и даже больше. На самом деле ему тут не очень нравится: комната будто создана для того, чтобы здесь блевали золотом. Краснодеревные панели, позолоченные светильники, французские гобелены в очередной раз напоминают Антону, что он тут лишний, хотя, казалось бы, в деньгах недостатка не испытывает. Но это пока. На изящном резном столике стоит допитая почти до самого дна бутылка шампанского, а рядом высокий бокал, подтверждая его теорию о том, что Арсений злоупотреблял и до начала бала. — Будешь? — заметив взгляд Антона, предлагает Арсений. — Я распоряжусь, чтобы принесли еще одну бутылку и новые бокалы. — Да нет, пожалуй. Спасибо. — Ну, как хочешь, — и, не церемонясь, Арсений выливает остатки выдохшегося игристого в бокал, опрокидывая его в рот, а затем зовет подзависшего Антона в сторону светлой гардеробной. — Сюда. Внутри он останавливается возле стола, на котором стоит сейф с устаревшим механическим кодовым замком. Арсений крутит ручку вокруг своей оси, не озаботившись присутствием Антона, но тот, даже если бы захотел, вряд ли бы смог сейчас запомнить комбинацию цифр. Дверца с щелчком приоткрывается. Арсений извлекает из недр сейфа узкий черный футляр. — Что это? — спрашивает Антон, подавшись вперед. Арсений приподнимает крышку. На черном бархате лежит колье с кулоном, мгновенно притягивающим весь свет в помещении. Прозрачно-синий камень в форме сердца величиной с крупный грецкий орех, обрамленный каймой из мелких бриллиантов. — Он называется le Cœur de l'Océan — «Сердце океана», — тоном ведущего аукциона вещает Арсений. — Вес — пятьдесят шесть карат. Принадлежал Людовику XVI. Королевский бриллиант. «Мы с тобой два короля». Антон удивленно приподнимает брови в ответ на последнее заявление. Арсений усмехается, глядя ему в глаза. — Именно так мне сказал Нурлан, когда подарил его, — он вновь переводит взгляд на колье и продолжает с благоговейным придыханием. — Он великолепен. — Ой, ебучево-распиздрючево, прости мне мой французский! — не выдерживает Антон и прыскает смехом. Арсений смотрит на него в изумлении. — Арс, ты уж извини, но это же просто огромная синяя жопа. У меня была такая же, когда я после закрытия первой сессии пьяный уснул в сугробе. С этим булыжником, наверное, топиться удобно: нацепил на шею — и сразу ко дну. От негодования у Арсения дрожат ресницы. — Да ты… Придурок! Много ты понимаешь! — он резко захлопывает крышку футляра и убирает его обратно в сейф. — Ну извини, — разводит руками Антон, — где уж мне разбираться в прекрасном, я ведь быдло из третьего класса — сморкаюсь в скатерть и могу прорыгать гимн Земли в трех тональностях. — Я не удивлюсь, если ты сейчас даже не шутишь. Антон вместо ответа закатывает глаза. — Если ты таким образом пытаешься найти хоть одну извилину на коре мозга, полагаю, сегодня опять ничего не выйдет, — ворчит Арсений, складывая руки на груди. — Нет, ну а чего ты от меня ожидал? Что я взвою от того, как прекрасна твоя синяя жопа (я про камень, если что), предложу тебе нацепить ее, водружу тебя в чем мать родила вон на ту кушетку в гостиной и усядусь малевать твой портрет?! — Это оттоманка! — Что?! — Не кушетка, а оттоманка! — Это единственное, к чему ты смог придраться, да? Арсений обиженно прячет взгляд, и Антону приходит в голову, что, возможно, примерно такое развитие событий тот и предполагал. Необязательно включая процесс рисования, конечно. Просто хотел похвастаться и покрасоваться. А Антон взял и все обосрал. — Блядь, Арс, прости, я не хотел высмеивать твой вкус. Ну, просто, понимаешь… Мне все это не близко. Кулон, может, и красивый, но все в нем как-то слишком… Слишком. Да как, собственно, и все на этом корабле. Я просто не вписываюсь в эту роскошь. А ты здесь словно всегда был. Будто, когда они проектировали корабль, срисовали тебя со старинных гравюр. А я даже на борт зашел последним, когда меня никто тут не ждал. Я, наверное, поэтому вечно с тобой спорю. Мы хоть и из одного круга, но такие разные и на одни и те же вещи смотрим совершенно по-разному. Но это не плохо, по-моему. Это подогревает интерес. Вот. Извинение выходит корявым, мысль уползает куда-то совершенно не в ту сторону, и Арсений предсказуемо не хлопает Антона по плечу с веселым возгласом: «Да и хуй с ним, братан! Проехали!» Не нужно было, конечно, так напиваться. Не нужно было отвечать на флирт, идти в чужую каюту, пускаться в пьяные бессвязные размышления. Поскольку Арсений молчит, Антон делает вывод, что окончательно угробил впечатление о себе, и от него ждут самоустранения. — Ладно, — он неловко переминается с ноги на ногу. — Я пойду, наверное. Прости, если испортил настроение. — Куда? — удивляется Арсений, вновь глядя в глаза. — Да к себе. Спать. — Еще чего. Спать ты будешь сегодня здесь, — безапелляционно заявляет он. — А? — растерянно провожает Антон взглядом удаляющуюся в сторону спальни фигуру, а затем машинально плетется следом. — Ты жаловался в первый вечер, что в каютах третьего класса подушки слишком жесткие. Ну вот. Одну ночь поспишь на матрасе — мягком, как живот у котика. У тебя же скоро день рождения. А меня уже послезавтра здесь не будет. Придется поздравить тебя заранее. Так, конечно, не принято, дурная примета, но у меня других вариантов нет. А ты чего ожидал в подарок? Десять метров пупырчатого полиэтилена? Арсений проходит через гостиную и распахивает дверь в спальню, выдержанную в том же стиле. Минует изящный круглый столик, на котором стоит ваза со свежими желтыми и синими цветами, и останавливается возле кровати под тяжелым бархатным балдахином, поворачиваясь к Антону. — Вот мой тебе подарок. И не смей отказываться, это невежливо. Антон подходит ближе, осматривая интерьер. Не считая еще одной кушет… то есть оттоманки с выгнутой спинкой в углу, других спальных мест в помещении не обнаруживается. От одного взгляда на помпезную двуспальную кровать с белоснежными подушками веки тяжелеют сами собой. — Ни хрена себе лежбище, — присвистывает Антон, проводя рукой по шелковому покрывалу. — У нас внизу, конечно, не так. Четыре узкие койки в два этажа, у меня ноги вечно торчат из-под одеяла. А еще я сплю на верхней кровати, а подо мной мужик — я видел его бодрствующим только в день отправления — вечно храпит. — Предпочитаешь быть сверху? — невзначай интересуется Арсений. Антон едва не давится воздухом. — Это же не о выборе спального места на самом деле вопрос? — осторожно уточняет он. В качестве ответа Арсений пожимает одним плечом. Этот жест можно трактовать как угодно: «вообще не понимаю, о чем ты», «возможно», «отъебись». — Я, конечно, никого не осуждаю и ни к чему не призываю, но, по-моему, если у вас есть два хуя и две жопы, то использовать сугубо один комплект — все равно что расписаться в собственной скучности. Антон опасливо кидает взгляд на собеседника, проверяя, не слишком ли грубо выразился. — Интересно, — приподнимает бровь Арсений. — В Древней Греции ты был бы популярен. — В каком смысле? — Рассуждаешь, как философ. — А ты продолжаешь флиртовать. Зачем, Арс? Ты же сам велел мне не влюбляться в тебя. — А ты влюбляешься во всех, кто с тобой флиртует? — Нет… — Антон тушуется и сбивается. — Просто ты ведешь себя непоследовательно. То заигрываешь со мной, то воротишь нос. Я не понимаю, зачем тебе это. Арсений вздыхает. — Мне просто скучно, Антон. Ну что ж, честно. Хотя и немного обидно. Но какого вообще ответа Антон ожидал? Он ведь так и думал: Арсению скучно, он ищет чужой компании, а Антон здесь его единственный знакомый. Никакого искреннего интереса, просто вынужденные обстоятельства. Только удовлетворения от подтверждения собственной догадки он не испытывает. — Ну, что стоишь? — вырывает его из размышлений Арсений. — Иди мыться, а я следом за тобой. — Мне не во что переодеться, — мямлит Антон, отводя в сторону лацкан смокинга. — Не говори ерунды. В ванной есть свежий халат и даже нераспечатанный комплект белья. Арсений не обманывает. Это действительно настоящая ванная комната: со сверкающими механическими кранами, широкой раковиной, белоснежной ванной на изогнутых ножках в виде лап животного. На палубе третьего класса такого нет, только несколько общих клин-камер. С точки зрения функциональности они, конечно, удобнее: зашел, разделся, подождал три секунды и вышел чистый, как слеза младенца. Не нужно вытираться, сушить волосы, демонстрировать гимнастические этюды в попытке намылить мочалкой спину. Но Антон все равно иррационально всегда предпочитал обычные водные процедуры. Наверное, потому что они приносят ощущение удовлетворения и законченности. А клин-камеры — только результат, а с приятным процессом тебя будто обломали. Поэтому сейчас он с удовольствием выбирается из неудобного смокинга и залезает в глубокую ванну, длины которой вполне хватает для того, чтобы он не утыкался коленями себе за уши, с наслаждением растирает ароматной пеной задеревеневшие мышцы и позволяет себе просто откинуться головой на бортик на несколько минут и расслабиться, постепенно трезвея. Этой недолгой передышки все-таки недостаточно, потому что, когда Антон возвращается в спальню, чистый и посвежевший, завернувшись в мягкий халат, оказывается не готов к представшей перед его взором картине. Избавившийся от платья Арсений сидит в тени от балдахина в корсете кремового цвета и телесных чулках с кружевными подвязками, качая ногой. При этом на нем обычные мужские боксеры, разве что цвет подобран в тон комплекту. Ситуация одновременно смешная, волнующая и безумная, и Антон всерьез задается вопросом, не написала ли эту реальность нейросеть, воспитанная исключительно на ситкомах и порно. — Ты не поможешь мне снять эту штуку? — Арсений встает с кровати, делает несколько шагов вперед и поворачивается к Антону спиной, демонстрируя сведенные лопатки и шнуровку на корсете. — Зачем ты вообще его напялил? — интересуется он, стараясь сохранять невозмутимость в голосе. — У тебя же сисек нет. — А ты думаешь, я смог бы влезть в это платье, не утянув предварительно талию? Антон думает — смог бы. Еще он думает, что процесс надевания корсета наверняка куда проблематичнее, чем его снятия, и, если Арсений так ловко справился с тем, чтобы одеться, вполне себе способен и разоблачиться без чужой помощи. Но вслух Антон этого не произносит, подходит еще на два шага ближе и кладет нервные руки на ленты. Однажды парень, с которым Антон недолго встречался в юности, решил, что последний до безобразия духовно беден, и подарил ему виртуальный тур с эффектом полного присутствия в Национальный музей старинного искусства в Лиссабоне. Будучи в «теле» интерфейса-суррогата, Антон долго бродил по светлым залам и хорошо запомнил одну из картин — «Искушение святого Антония». На любопытном триптихе художник изобразил и летающий корабль, похожий на «ТнТаник», и людей с кабаньими рылами, и обутых птиц, и крылатых жаб. Если все эти существа и объекты представляли для многоуважаемого святого Антония источник искушений, то остается ему только позавидовать. Искушение вполне себе грешного Антона не настолько фантасмагорично, но куда более притягательно и губительно. А еще оно совсем близко — прямо тут, под пальцами. В буквальном смысле перевязано лентой, как подарок. Антон развязывает бант и ослабляет шнуровку, ладонями ощущая, как Арсений мгновенно начинает дышать чаще и глубже, жадно глотая долгожданный воздух. Руки тянут корсет наверх, и Арсений послушно поднимает свои, позволяя себя раздеть. В глаза бросаются красные полосы от жестких вставок из китового уса на широкой спине, рюмочным изгибом переходящей в талию. Антон быстро отводит взгляд, пока он не соскользнул ниже. Не столько из-за того, что пытается быть джентльменом, сколько из-за того, что прекрасно понимает, ради какой реакции все это представление затеяно, и не хочет потакать чужим капризам. — Ты так отчаянно пытаешься меня смутить, что перегибаешь палку. Это уже не соблазнение, а пародия на него. И поэтому твой план не сработал, извини. С чулками, думаю, справишься сам, — Антон огибает Арсения и, не оборачиваясь, идет к кровати. Антон, конечно, безбожно врет. — Ты опять себе что-то выдумываешь. Я всего лишь попросил о помощи, — звучит из-за спины голос с укоризной. Оставшись наедине с самим собой, Антон стаскивает халат и ныряет под одеяло, укладываясь как можно ближе к стене. Кровать хоть и двуспальная, но все же походная, и на ней особо не спрячешься. Он рассчитывает уснуть поскорее, пока Арсений принимает ванну, но сон на новом месте, как назло, не идет к нему. Антон напряженно вслушивается в шум воды за стеной, стараясь не визуализировать происходящее там. Нейробраслет в таких случаях должен считывать желания хозяина и предлагать какой-нибудь отвлекающий или усыпляющий контент, но сейчас он молчит, видимо, сдавшись перед натиском непреодолимых обстоятельств. — Этот рыжий парик, оказывается, ужасно линяет. Я не понимаю, как это могло произойти, но сейчас из задницы выгреб буквально гриву Буцефала, — раздается бодрый голос Арсения, когда Антон уже почти впадает в дрему. Слышится шорох ткани, шаги, снова шорох, а потом матрас прогибается под весом еще одного тела. Не открывая глаз и отвернувшись к стене, Антон слабо надеется, что на Арсении сейчас хотя бы есть трусы. — Я прекрасно знаю, что ты не спишь. Антон вздыхает и поворачивается. Свет в каюте приглушен, но не выключен полностью, и Арсений смотрит на него, подперев рукой голову. Ему явно не удалось до конца смыть краску с глаз, и на веках залегли осуждающие тени. — Разве цель твоего подарка состоит не в том, чтобы обеспечить мне здоровый и сладкий сон? — Именно так. — Тогда зачем ты мешаешь мне уснуть? — Я не буду мешать. Наоборот, собираюсь сторожить твой сон. Взглядом Арсений копошится где-то на уровне макушки Антона. — Не собирался говорить тебе этого, но я пьяный, а ты очень горячо выглядел в этом смокинге и шлеме из волос. Хотя вот сейчас, когда у тебя опять челка, мне куда привычнее и уютнее. Я как будто возвращаюсь домой. Антон ожидает, что в этот момент Арсений запустит руку ему в волосы, но тот лишь перебирает пальцами по наволочке, не делая попыток приблизиться. То ли рассчитывает, что Антон сделает это сам, то ли вообще ничего такого не планировал. Антон устал пытаться понять правила этой игры. — Почему ты не надел это колье сегодня, если оно тебе так нравится? — интересуется он. — Бал на роскошном лайнере — чем не повод выгулять цацку? Арсений качает подбородком. — Я не собираюсь им хвастаться перед незнакомцами. Мне просто приятно знать, что оно у меня есть. Этот бриллиант — безмолвный свидетель истории, он столько эпох повидал. А потом попал мне в руки, представляешь? Это не просто дорогая и красивая вещь, это настоящее сокровище, а я — его хранитель. Даже если мне придется совсем туго, я ни за что его не продам. Антон немного колеблется перед тем, как озвучить следующую его мысль. Быть адвокатом Нурика — это последнее, что он сейчас хотел бы делать, но что-то в этой истории не сходится, и желание разобраться побеждает. — Я и представить себе не могу, сколько Нурик за него отвалил. Думаю, ты ошибался, когда говорил, что ничего для него не значил. Абы кому такие подарки не делают. — Да это больше был подарок для него самого, чем для меня. Ты бы видел его лицо, когда он мне его вручил. Столько самодовольства и тщеславия. Наверняка сам себе хотел доказать, что он действительно король и может позволить себе королевские подарки. На моем месте мог быть кто угодно другой, ему было важно пустить пыль в глаза, самоутвердиться, а не сделать приятно. — Я не понимаю тебя, — хмурится Антон. — Ты говоришь об этом без злобы или грусти, так спокойно, словно вы с Нуриком расстались много лет назад, и он для тебя просто воспоминание. — Ну ведь так и есть, Антон. О чем мне печалиться? Знаешь, что собой представляла наша совместная жизнь? Подключи воображение. Каждое утро я иду на кухню и начинаю готовить завтрак. У нас есть только чеснок и баночка хрена, но я собираюсь сделать клубничный пудинг. И каждый день я делаю этот клубничный пудинг, и каждый день мы с Нурланом едим хрен с чесноком. И каждый день оба делаем вид, что съели клубничный пудинг. Понял? — Да. Понял, что у вас обоих потрясающий метаболизм. Я бы сдох через неделю после такого рациона. — Это была метафора. Антон копирует позу своего собеседника, укладывая голову на руку. — Арс. Я не настолько тупой. Я понял. Вы делали вид, что у вас все чики-пуки, а на деле были просто пу́ки. Но неужели тебя это устраивало? Ты же давно мог уйти от него! Арсений, наоборот, вздыхает, убирает руку, откидывается на подушку и смотрит в потолок. — Мне тогда казалось, что не мог. Ты ведь не знаешь, как мы сошлись. Там история до глупого банальная. Я тогда только переехал в Москву и искал новых знакомых и полезные связи. Познакомился с одними весьма деятельными ребятами, и мне показалось, что мы нашли общий язык. Они мне предложили влиться в свой стартап по созданию на Земле контактного зоопарка с животными из галактик третьего мира, с которыми пассажирское сообщение пока слабо развито, и я согласился заняться трансферами. Энтузиазма у меня было — хоть отбавляй. Но там все очень быстро пошло не по плану. Во-первых, вместо того, чтобы взять кредит, мои парни попросили денег у знакомых серьезных дяденек. А во-вторых, стартап провалился. Первая же партия мафусаиловских кракозябр погибла в земных условиях. Это повторилось еще несколько раз, и стало ясно, что бизнес не окупится. Серьезные дяди не хотели ждать и требовали вернуть бабки; мои, как я думал, друзья быстренько слились, а я оказался крайним. Меня конкретно тогда прижали. По тем временам эта сумма была для меня неподъемной, я был в панике. И тут вдруг появился Нурлан. Принц на белом коне. Возник из ниоткуда, как гриб после дождя. И решил все мои проблемы за один разговор и один банковский перевод. Для него даже тогда это были не деньги — так, что-то, что можно спустить за один вечер и не обломаться. Ты не подумай, он меня не покупал… Не делал никаких намеков, не манипулировал, не говорил, что я ему обязан. Но я уже готовился продавать внутренние органы, лишь бы вернуть долг, а тут это чудесное спасение! Я был настолько впечатлен и благодарен Нурлану, что сам упал в его объятья. Блядь… Как же хуево это звучит. Арсений неловко замолкает, жмурится и в смущении трет руками щеки так яростно, что они по цвету становятся похожи на жопу гамадрила. Антон хватает его за запястье, отводит ладони от лица, укладывает поверх одеяла и накрывает своей рукой. Обходится без успокаивающих поглаживаний, всего лишь обозначает свое присутствие. Арсений не открывает глаз, но и руки не отнимает. — В общем, очарование развеялось довольно быстро, — продолжает он после паузы. — Я понимал, что не люблю его и он меня не любит. Но все же я оказался для Нурлана полезным, и расходиться он явно не собирался. Ему, наверное, просто удобно было. Несколько раз я думал о том, чтобы поговорить и по-хорошему расстаться или же вовсе уйти, не попрощавшись, но меня все время останавливала совесть. Он же меня так выручил, буквально спас. И я себя успокаивал: в конце концов, Нурлан ведь не обижает меня, не скандалит, ничего не запрещает. На его измены мне было плевать: невозможно ревновать того, к кому не испытываешь ничего, кроме признательности. Подумаешь, любви нет. Да у нас половина семей без нее живут. И со временем я просто привык к этой рутине и перестал думать о том, чтобы из нее выбраться… Ты, наверное, считаешь меня теперь безвольной тряпкой? На последнем вопросе он наконец открывает глаза и переводит взволнованный взгляд на Антона. — Я считаю, что ты напрасно думаешь, будто не умеешь благодарить. Ты, получается, несколько лет прожил со своим парнем из одного лишь чувства благодарности. И уже сто раз, наверное, вернул ему этот долг своей помощью. Ты не тряпка, а человек с принципами. Который попал в ужасные обстоятельства. Думаешь, я лучше тебя? Мне тоже следовало бы свалить, как только я понял, чем Нурик занимается. Но это были легкие деньги. А самое главное — большие. Единственная разница между тобой и мной в том, что я не чувствовал себя обязанным ему, но все равно остался. — Ты хотя бы не жил с человеком, который тебе не более симпатичен, чем комод в спальне. Это же проявление приспособленчества в чистом виде. Ты не думай, я не напрашиваюсь на сочувствие или оправдания, я сам себе таким жалким сейчас кажусь. Знаешь, если бы Нурлан хоть раз поднял на меня руку, или наорал, или поставил какие-то условия — я бы ушел. Но он оставался спокойным. Получается, держал меня рядом своим равнодушием. И для того, чтобы я наконец решил, что с меня хватит, понадобилось, чтобы он поступил со мной так же, как те парни с зоопарком. Круг замкнулся — мы познакомились, когда меня кинули, и все закончилось, когда он меня кинул. — То, что ты так строг к себе, по-моему, как раз говорит о том, какой у тебя сильный характер. Мне ты ни капли не кажешься жалким. Арсений сонно улыбается. — Черт, я ведь не собирался ничего из этого тебе рассказывать. Вы с алкоголем плохо на меня влияете. — Ммм, это ты еще не видел и десятой части того, на что мы способны, объединившись. — Думаю, ты и без его помощи на многое способен. И, похоже, не совсем догадываешься об этом, — на пару секунд он замолкает, а потом улыбка пропадает с его лица. — Антон? Ты же понимаешь, что, когда я называю тебя придурком и говорю про отсутствие извилин, я это несерьезно? Антон об этом даже не задумывался, ему, в общем-то, все равно — хоть горшком назови, только в печку не ставь. Но когда не привыкший к извинениям и благодарностям Арсений говорит об этом так прямо, в груди невольно теплеет. Стараясь не выдать своего состояния, Антон корчит смешную рожу и отвечает максимально непринужденно: — Тебе точно нужно меньше пить. Кажется, ты уже бредишь. — Заткнись. А вот это — пожалуйста. Антону еще об очень многом хочется расспросить Арсения и понять мотивы его поведения, но мягкость матраса впитывает тело, как болото, вытягивая из текущего дня и расчищая мысли и планы. Антон позволяет себе глубоко вздохнуть, насладиться, наконец, первым подарком на грядущий день рождения и заснуть, так и не убрав руки с пальцев Арсения.