И в конце никто не утонет

— Ааарррссс!.. Антону всегда нравилось, как краткая форма этого имени звучит на языке, когда они в постели. Сначала раскатисто-напевная гласная, потом страстно рычащая «р» и в конце затухающая свистящая «с». Чистое фонетическое удовольствие. Но прямо сейчас Антону приходится сдерживаться и понижать голос, потому что за тонкой перегородкой каюты спит умаявшаяся бабуленька. Задача довольно трудная с учетом того, что обладатель вышеупомянутого имени прямо сейчас проделывает с Антоном. Он распластан по кровати с разведенными в стороны и немного согнутыми в коленях ногами, а расположившийся между ними Арсений с пылом юного натуралиста порхает языком по побагровевшему члену, слизывая потеки чужой смазки и собственной слюны во время небольшой передышки от глубокого минета. Антон впивается зубами в нижнюю губу, чтобы не сорваться на стон, и слышит снизу еле разборчивое «какой же красивый, я никогда не привыкну…», а потом этот заблуждающийся рот возвращается к посасыванию головки. Желание толкнуться туда глубже сталкивается с желанием сильнее насадиться на ритмично оглаживающий Антона изнутри умелый палец, и, чтобы не сойти с ума от этой дилеммы, он перекладывает ответственность на чужие плечи. В буквальном смысле тоже — закидывает и скрещивает щиколотки у Арсения на загривке, шире раскрываясь перед ним. — Не могу больше, хочу прямо сейчас! — капризно выдыхает Антон, и Арсений послушно заглатывает до горла, утыкаясь носом в лобок, и одновременно целенаправленно давит внутри на простату. Плечи Антона отрываются от постели, и, наверное, из распахнутого в блаженстве рта все же вырывается несколько довольно резких звуков, но прямо сейчас ему плевать — слишком хорошо. Арсений не только не выпускает его изо рта, пока он кончает, но и не отрывается еще с полминуты после, продолжая ласкать и языком, и пальцем. — А! Арс, слишком! — всхлипывает Антон, в последний раз дергаясь и уже пытаясь уйти от прикосновений. — Ну как, отпустило? — все еще тяжело дыша, хрипло (перестарался немного) спрашивает Арсений, подтянувшийся наверх, к изголовью кровати. Через ткань трусов видно, как крепко у него стоит, — наверное, уже болезненно. Это льстит — Антон ведь даже не дотронулся до партнера, просто валялся и позволял себя нежить. И добился такого результата. — Ага, — улыбка такая широкая, что уголками рта Антон рискует задеть уши. — Отпустило. У этой спонтанной сосательной акции действительно были причины. Во-первых, бабуленька. Днем она учинила скандал капитану корабля, заявив, что ежечасно сверяла курс и обнаружила, что тот ведет судно прямо на скалы с очевидным намерением погубить пассажиров и похитить их имущество. Рассерженный капитан грозился действительно свернуть с маршрута, чтобы зайти в ближайший порт и ссадить на берег склочную старуху. Антон потратил много нервов, пытаясь убедить его не делать этого и перечисляя бабуленькины диагнозы, а та совсем не помогала, продолжая обзывать капитана вонючим сралопитеком и норовя ткнуть ему в лицо своей новой нейротростью с воплями: «А вот тебе хуйца за щеку!» Кое-как конфликт удалось замять, а бабуленьку накачать ромашковым чаем, после которого она провалилась в спасительный сон в соседней каюте. Во-вторых, сам маршрут. Когда Арсений предложил провести отпуск, прокатив бабуленьку в круизе по всей Атлантике, Антон воспринял эту затею с позитивом и энтузиазмом. Но чем ближе они приближались к северной части океана, тем больше на него накатывала тревога. Оказалось, прошедших с момента легендарного аварийного приводнения «ТнТаника» двух лет оказалось недостаточно, чтобы неприятные воспоминания не превращали Антона в трясущийся комок нервов. Причем и на дворе (точнее, на воде) сейчас не апрель, а июль, и круизный лайнер совершенно не похож ни на «ТнТаник», ни на «Карпатию», а все равно ненавистные кадры той холодной ночи вставали перед глазами. И вот сегодня вечером, пока они медленно приближались к тому самому месту, его накрыло окончательно. Арсений же не упустил возможности прийти на помощь и успокоить, может, не самым рекомендуемым с точки зрения медицины, но железно действенным способом. И теперь Антон, благодарно целуя его и чувствуя собственный вкус на языке, тянется рукой вниз, чтобы не оставаться в долгу. Арсений же почему-то эту самую руку перехватывает, подносит к губам, целует костяшки и мотает головой. — Как-нибудь попозже. Вот это новости. Чтобы Арсений добровольно отказался от оргазма?! Антон, честно говоря, уверен, что у того в роду были предки с Венеры, потому что никак иначе объяснить себе его ненасытное либидо не может. Тот флирт на «ТнТанике», который он поначалу расценил как результат нахождения в нервной обстановке, оказался стандартным поведением и не исчез даже после окончания конфетно-букетного периода. Сейчас же собственное недавно поощренное чужим стояком эго жалобно поскуливает от отказа. — С каких это пор мы переносим еблю на попозже? — от негодования Антон всегда звучит грубовато. На самом деле у себя в голове он никогда то, что произносит между ними, еблей не называет. Арсений не обижается, чмокает Антона в нос, поправляет член в трусах и резво спрыгивает с кровати, тут же начиная натягивать одежду. — Куда ты?! — Туда же, куда и ты. Давай, выделяю тебе еще минутку, и подъем. Собирайся, у нас есть дело. Антон возмущенно пытается спорить, но Арсений напоминает о спящей за стенкой бабуленьке и невозмутимо сообщает, что будет ждать его за дверью. И, сука, просто выходит, оставляя последнее слово за собой. Абсолютно подло и бессовестно. И Антон бы, конечно, плюнул на этого ебика, перевернулся на другой бок и сладко заснул, но чертово врожденное любопытство чешет изнутри. Минутки Антону, у которого до сих пор ватные ноги, конечно, мало, и в сидячее положение на кровати он перемещается минут через пять, а носки и трусы с перерывами на глубокие философские раздумья натягивает еще десять. Двери их с бабуленькой уютных кают выходят прямо на открытую палубу. Ночь нынче звездная, хоть это хорошо. Арсений действительно ждет снаружи. — Идем, — берет за руку и тянет в носовую часть корабля. Арсений останавливается у фальшборта, поворачивается к Антону лицом и сует руку в карман легких летних брюк. А потом достает оттуда и показывает что-то небольшое, что легко умещается в кулак. Только когда Арсений чуть смещается в сторону, под лучом фонаря Антону удается разглядеть содержимое его ладони. Ебаное «Сердце океана». — Откуда?! — выпаливает Антон, поежившись. Ночь нынче не такая холодная, как в апреле два года назад, но при виде давно считавшейся утерянной реликвии по спине бежит дрожь. Кажется, все-таки не до конца его отпустило. — Помнишь, когда представители Звездного Сената и Метапола улетели, мы поднялись наверх, чтобы согреться? Пледы все были разобраны, и мы завернулись в первые попавшиеся личные теплые вещи, которые андроиды притащили с «ТнТаника». Ты еще так мило смотрелся в этом бабушкином оренбургском пуховом платке на голове… Не важно. Короче, мне тогда достался офицерский китель. И только в Нью-Йорке, когда нас разместили в отеле, снимая его, я обнаружил во внутреннем кармане знакомый футляр. Видимо, тот самый Семен потерял пиджак в давке у спасательных челноков. Антон не понимает — это бриз шевелит его волосы, или они сами шевелятся от шока? — И ты молчал два года?! Вид у Арсения, честно говоря, виноватый. — Я не хотел скрывать, это случайно вышло… В отеле ты вырубился и проспал двое суток кряду, потом нас вызвали давать показания, потом начался суд… Ты выглядел таким несчастным и загруженным, и у нас все еще не было хотя бы одного дня, чтобы сходить на то самое первое свидание, о котором мы договорились. В общем, все как-то было не к месту… А потом резко началась работа, первые полеты, я и забыл, что должен еще что-то рассказать. Ну а дальше уже трудно было подобрать момент, чтобы как бы между прочим заявить: «О, дорогой, помнишь тот бриллиант, из-за которого нас двоих чуть было не сбросили на дно океана? Так вот, все это время он был у меня. Кстати, ты не думал, что будем дарить госпоже Зи-Зи на день пожилого человека?» А тут случился этот круиз, и я подумал, как будет символично, если ты узнаешь правду примерно в тех же краях, где мы совершили посадку. Он прав, события после ареста Нурика закрутились невероятным вихрем. Помимо судебного процесса над контрабандистами был подан коллективный иск от лица пострадавших пассажиров «ТнТаника» к авиакомпании о причинении морального вреда и возмещении ущерба. Компании пришлось разобрать злосчастный корабль на детали и продавать по частям, чтобы покрыть все расходы. Госпожу капитана, допустившую халатность, объявили в межгалактический розыск, но до сих пор так и не нашли. После окончания судебного процесса, на котором произошел реюнион с Максом и Сережей, Антон и Арсений уже под настоящими именами влились в их предприятие и занялись продвижением земных культур (в основном пасленовых и бахчевых) на сельскохозяйственные рынки других планет. Организаторские навыки, которые Антон приобрел, трудясь под началом Нурика, пригодились на новом поприще, и он проявил себя неплохим менеджером. Конечно, легальный заработок был в несколько десятков, если не сотен, раз меньше сумм, добытых в обход закона, и налоги сжирали неприлично большую часть дохода, но Антон был доволен уже тем, что теперь не приходилось бояться за собственную жизнь каждую минуту. Хотя и тут было не все так гладко. При распределении обязанностей в новом коллективе Арсений с готовностью вызвался наконец употребить свою лицензию пилота по назначению и заняться перевозками. Тут-то и выяснилось, что у Антона, оказывается, появился триггер. Сам он летать по-прежнему не боялся — разве что испытывал больше дискомфорта во время посадки, но каждый раз, когда Арсений садился в кабину пилота и исчезал на несколько часов или дней в небе, Антон не находил себе места от тревоги. Спустя пару месяцев Арсений сказал, что так продолжаться больше не может и он не хочет однажды довести Антона до сердечного приступа, поэтому оставит полеты и будет, как прежде, вести в их маленькой компании финансы и заниматься переводами. Антон тогда распереживался еще больше, раскричался, что не хочет вставать на пути у мечты любимого человека, а Арсений неожиданно заявил, что пилотирование никогда и не было его мечтой. На вопрос, что же ею было, он крепко задумался, а на следующий день объявил, что хотел бы попробовать себя на театральной сцене или в кино. В итоге он уже год учился в театральной академии на актерском факультете. Поначалу немного комплексовал, что уже слишком стар для учебы, но Антону нескончаемыми комплиментами удалось это исправить. — Ты уже смотрел, что именно записано на бриллианте? — возвращается Антон из воспоминаний в реальность. Арсений мотает головой. — Без тебя — никогда, — а потом берет ладонь Антона и вкладывает в нее прохладный камень. — Теперь он твой. Нурлан отдал его мне, потому что считал меня чем-то вроде банковской ячейки, а я передаю его тебе, потому что ближе тебя у меня никого нет. Распоряжайся им, как хочешь. — Ты серьезно? Он кивает. Антон смотрит на игру синих всполохов по граненой поверхности. Бриллиант по-прежнему не вызывает в нем ничего, кроме смеха. Только сейчас он знает, что правильное использование записанной на нем информации может навсегда избавить его от необходимости работать и обеспечить ему, Арсению, бабуленьке и всем их родным безбедное существование до конца дней. — Я могу делать с ним, что захочу? — уточняет на всякий случай, пытаясь понять, правильно ли угадал чужую мысль. — Абсолютно. Антон улыбается со всей нежностью, на которую способен. И, находя столько же нежности в глазах напротив, выкидывает руку в сторону, разжимая пальцы. «Сердце океана», описав дугу, с громким «бульк» уходит под воду. — Ты охуел?! — орет Арсений, совершенно позабыв о спящих пассажирах и команде, бросается к фальшборту и свешивается с него, будто еще есть возможность зацепить кулон. — Ты разве не этого от меня хотел? — лепечет сбитый с толку Антон. — Ебанулся?! Что вообще тебя привело к такой мысли? Осознав, что ничего уже сделать нельзя, Арсений разгибается и прожигает Антона взглядом. — Ну а что еще я мог подумать?! — оправдывается он. — Ты привозишь меня сюда, к месту, где когда-то начались наши отношения, отводишь на нос корабля, вручаешь бриллиант и говоришь, что я могу делать с ним, что хочу. Я думал, ты хочешь, чтобы я его выкинул, потому что это так символично и романтично: не нужны нам никакие сокровища, потому что настоящее сокровище — это наши чувства друг к другу, и все такое. Арсений хватается за волосы и тихо стонет. — Антон, я отдал его тебе, чтобы ты знал, насколько я тебе доверяю, если вручаю в твои руки самое ценное, что у меня есть! — Ну, если доверяешь, то просто поверь мне на слово: ничего страшного не случилось. Ну, Арс, серьезно. Ты собирался носить этот кулон? Нет. Хотел продать? Точно нет. Намеревался шантажировать какого-нибудь крутого дядю записанной на нем информацией? Вряд ли. Тебе нравилось, что ты являешься его хранителем. Ну так ничего, считай, и не изменилось. Просто ты теперь хранишь его не в ящике с нижним бельем, а на дне Атлантического океана. — Я никогда не хранил его в ящике с бельем! — Да знаю я. Я ж постоянно таскаю у тебя трусы, хоть раз да заметил бы. Оставив волосы в покое, Арсений недовольным жестом складывает руки на груди. Это — нормально, с этим Антон знает, как работать. — И вообще, может, я все же лелеял надежду, что ты когда-нибудь закончишь художественную школу и все-таки нарисуешь меня в нем. — Ну, слушай, если тебя это так парит, можем нанять частную команду водолазов, и они заглянут в пасть каждой рыбе в здешних водах, но отыщут алмаз. Это же не так сложно. Тут глубина-то не больше четырех тысяч метров, пустяки. Радуйся, что я не вышвырнул твой кулон на каком-нибудь водном гиганте, где океаны до ста километров глубиной. Арсений все еще дуется, поэтому Антон притягивает его к себе и действует проверенным способом — обнимает и целует. На первом прикосновении к демонстративно выпяченной губе Арсений даже не шевелится. Антон отстраняется от него, качает головой и пробует еще раз. На второй попытке Арсений приоткрывает рот, позволяя скользнуть внутрь языком, но сам никаких ответных действий не предпринимает. Антон снова отодвигается, делает глубокий вдох и целует в третий раз, заигрывая языком с чужими губами. И вот тут Арсений издает несчастный короткий звук, при подробной трактовке которого можно написать труд посильнее «Фауста» Гете, но если вкратце, то он означает «ты лох, и пидр, и придурок, и еблуша, но я люблю тебя и не могу тебе сопротивляться». Поцелуй быстро из примирительного переходит в разряд страстного. Антона тянет проверить, жива ли до сих пор эрекция Арсения, но это весьма маловероятно и разочаровываться не хочется. С другой стороны, в любом случае это поправимо. Когда Арсений начинает коротко постанывать ему в рот, Антон переходит поцелуями на щеку, выдыхая в горячую кожу: — Пошли обратно в каюту. Я буду извиняться за свой промах. — Я слишком громкий, а госпожу Зи-Зи нельзя будить: разорется, — несмотря на то, что эта фраза подразумевает отказ, тон, которым она произнесена, говорит об обратном. — Ты самый способный к обучению человек из всех, кого я знаю, Арс. Пришло время учиться быть тихим. Первый урок Арсению дается с трудом, и бабуленька все же просыпается, осыпая их градом ругательств. Зато до конца круиза тревоги Антон больше не испытывает.