Осторожная жестокость

Отчаянно ругаясь себе под нос всевозможными бранными словами, Рамон нервно прикрывал ладонью рану на шее, маневрируя в просветах между людьми. Даже тэн пришлось использовать, чтобы кровотечение прекратилось: хоть оно и было слабым, но всё никак не хотело останавливаться. Найдя в толпе одного из дворецких-официантов, он облегчённо вздохнул и мигом поспешил к нему. — Прошу прощения, не могли бы вы мне помочь? — старался он говорить как можно более вежливо, несмотря на крайнее раздражение от произошедшего. Всё-таки даже перед слугами будущих родственников хотелось выглядеть прилично. — А? Конечно, что такое? — отвлёкся дворецкий от сбора грязной посуды со стола. — Повздорили с одним самодовольным типом, — Холем отнял руку от шеи, показывая порез. — Мне бы хоть пластырь. Найдётся? — О Боже! Разумеется, идёмте. Аптечка в кладовой, — Миндо оставил всю посуду и сразу поспешил с гостем к выходу из зала. — Кто это сделал? Следует доложить о таком кому-то из моих хозяев. — Как раз один из них это и сделал, — усмехнулся Рамон. — Его, кажется, Хисока зовут. — А, этот… — пренебрежительно сморщил нос слуга и завернул на небольшую лесенку, ведущую вниз в кладовку. — О, вижу, что он не нравится не только мне, — ехидно улыбнулся блондин. — Да уж, тот ещё маньяк, — буркнул Миндо с укором, открывая дверь в комнату. — Если для Золдиков убийства — это просто работа, то для него — увлечение. Больной психопат. Он мог понравиться только такому извращенцу, как Иллуми, — слуга, только подойдя к полке с медикаментами, тут же испуганно обернулся к гостю. — Простите, я не должен был так говорить. Прошу, не рассказывайте моим хозяевам. — Не переживайте, — засмеялся Рамон и присел на небольшой диванчик у стены. — Я всё понимаю, вы не обязаны любить работодателей. Хотя оскорбление довольно специфичное. Почему это он вдруг извращенец? — Не обращайте внимания, я ляпнул не подумав, — дворецкий достал огромный ящик с аптечкой и подсел рядом с Холемом. — Ну же, я теперь заинтригован, — блондин слегка наклонился вперёд, словно собирался рассказать какую-то важную тайну. — Если поделитесь этим со мной, то я абсолютно точно никому не расскажу про то, что вы думаете о старшем сыне виновников торжества и его избраннике. Уверен, вас бы за такие слова по головке не погладили. Миндо поджал губы, хмурясь и ругая свой бескостный язык. Он достал из ящика вату и антисептик и глубоко вздохнул, мысленно молясь, что не поплатится за то, что сейчас расскажет. *** К Хисоке почему-то подходить было страшно. Нет, тот вёл себя спокойно. Умудрился познакомиться с некоторыми гостями, светски побеседовав с ними, а сейчас вообще собрал на себе всё внимание Сильвы с Кикио, пожилой пары, что уже на протяжении двадцати лет периодически заказывает у них своих конкурентов по бизнесу, и даже Киллуа с Аллукой заинтересованно подтянулись послушать, о чём же он там треплется у барной стойки. А вот Иллуми без всякого аппетита молча ходил вдоль шведского стола с пустой тарелкой в руках и боялся приближаться к любовнику. Было даже неловко за свою растерянность в такой ответственный момент, но, к своему стыду, брюнет никогда за всё время отношений не задумывался о браке. Казалось бы, вопрос женитьбы должен был наклёвываться сам по себе, он был очевиден. Иллуми ведь неоднократно говорил Моро о том, что Золдики находят себе пару лишь однажды и навсегда. И он был абсолютно готов к тому, чтобы провести с Хисокой весь остаток жизни, тем более если учесть, что тот ему, как выяснилось, нравится уже очень давно. Но о свадьбе с фокусником ассасин ни разу не подумал, о чём теперь жалел, чувствуя себя в высшей степени нелепо. Ещё и ляпнул что попало, не собравшись с мыслями вовремя, а Моро теперь уверен, что тот ему отказал. Иллуми нравились их отношения такими, какими являлись: не обременёнными обязательствами, в меру вольными, без ярлыков и формальностей. Они были его отдушиной, ровно той свободой, которая ему была необходима. И брак, в его понимании, категорично перечеркнул бы собой всю эту лёгкость, которой он так дорожил. Будто по зову обстоятельств к Золдику в один момент присоседился надоедливый блондин с повязкой на шее, как-то неприятно улыбающийся чему-то в своей голове, омрачив своим появлением и без того невесёлый настрой. — Советую попробовать цыплёнка в горчичном соусе, очень нежный, — зачем-то выделил последнее слово Рамон, ухмыляясь. — Воздержись от советов, которых у тебя не спрашивали, — отстранённо произнёс брюнет, не имея желания развивать беседу дальше. — Зря. Ножки такие сочные, — Холем жадно оглядел Иллуми с головы до ног, двигаясь вслед за ним вдоль стола. — Мне ещё нет тридцати, так что собери свои слюни, — наглый взгляд заставил Золдика брезгливо поёжиться. — Не рекомендую проверять правдивость угроз Хисоки. Уверяю, он не шутил, и во второй раз даже я не остановлю его. Хотя я и не особо хочу. — У меня неприкосновенность, если ты забыл, — равнодушно пожал плечом парень, разглядывая с недоумением три глубокие тарелки с на вид одинаковым салатом в них и пытаясь понять, какими ингредиентами они различаются. — Да чихать он на неё хотел, — ассасин не удержался от невидимой усмешки. — К тому же пусть по нашему уставу он и признан частью семьи, но он не Золдик, так что официально соглашение на него не распространяется, иначе тебе бы пришлось делать предложение ему. Можешь, конечно, попробовать, Хисоке уже тридцать один, но рискуешь лишиться руки и сердца совсем не метафорически. — Нет, спасибо, — поморщился Рамон, косо посматривая на барную стойку, откуда на него испепеляющим взглядом таращился Моро, сдвинув брови. — Уверен, что он в чулках выглядит не так обворожительно. Их ведь надевал именно ты, верно? Иллуми резко остановился, не дёрнувшись ни единой мимической мышцей, но пальцы, держащие тарелку, выдали с потрохами все его эмоции, оставляя значительную трещину на дорогом фарфоре. Он несколько секунд, словно парализованный, не мог пошевелиться, смотря в пространство перед собой и усердно пытаясь догадаться, как и от кого о таком можно было узнать. — Не бойся, я никому не скажу, — усмехнулся блондин, легонько проводя рукой по чёрной косе, лежащей между лопаток Золдика, отчего тот усугубил трещину в тарелке. — Нравится, когда тянут за волосы, да? Это касание было настолько неприятным и неуместно собственническим, что хотелось сломать абсолютно каждую кость в конечности, что позволяла себе такое. Брюнет сжал челюсти, собирая в себе всё своё терпение, чтобы не врезать собеседнику по раздражающему лицу со всей дури. Откровенно говоря, ему было глубоко плевать на какие-либо договорённости с Холемами, никакая чёртова бумажка не могла его остановить или указать ему что-то делать против воли, кем бы она ни была подписана. Однако рациональность брала верх и шептала на ухо, что, если Золдик решится на убийство этого слизняка, репутация его семьи будет безвозвратно разрушена: их заклеймят лжецами, не способными держать своё слово. Конец карьеры для всех них. — Я даже не мог подумать о том, какой ты на самом деле раскрепощённый, — Холем стал медленно накручивать на ладонь плетение тёмных волос, ощущая затылком через весь зал тянущийся к нему прожигающий взгляд от барной стойки. — Жду не дождусь поразвлекаться с тобой в нашу первую брачную ночь. — Убери свою грёбаную руку, — с омерзением процедил сквозь зубы Иллуми, чуть не трясясь от гнева, и тарелка в конце концов рассыпалась у него в пальцах. — Я никогда и ни за что не стану твоим мужем: ни по собственной воле, ни по соглашению. — Поверь, со мной тебе понравится куда больше, чем с тем психом, — всё же отпустил косу Рамон от греха подальше. — Я даже могу быть принимающей стороной, если пожелаешь. — «Даже»? Вообще-то, ему нравится, когда я сверху, это я больше люблю быть с ним «принимающей стороной», — Иллуми, осмелев от клокочущей в груди злобы, развернулся к блондину всем корпусом и взглянул на него, вздёрнув голову, так надменно, будто разглядывал мешок с мусором, отчего казался выше не на пять сантиметров, а на все сорок пять. — Ты действительно думаешь, что я с ним только из-за секса? Даже если бы это было так, считаешь, я после него стал бы трахать тебя? Да у меня просто не встанет. Ты никчёмный кусок дерьма на подошве, а он один из сильнейших и, между прочим, умнейших людей, что я встречал. Между вами ничего общего. Если бы я не успел вовремя среагировать, Хисока бы тебя уже прикончил какой-то жалкой картой. Ты даже не заметил его атаки, для которой он и навыков-то особых не использовал, а ещё мнишь себя профессиональным убийцей. Ты позоришь это звание одним своим существованием, смотреть тошно. Он уничтожит тебя лишь своим мизинцем, пытаясь подавить зевок от скуки. Холем не казался даже малость оскорблённым, он и не надеялся на более снисходительную реакцию. Да и о том, что он не слишком силён по сравнению с Золдиками, он прекрасно знал. Хотя такая наполненная желчью речь его отчасти удивила: брюнета он всегда воспринимал как очень сдержанного и уравновешенного человека, не способного на неприкрытую ругань. — Ну и ну, ты так груб. Кажется, он плохо на тебя влияет, а ты и не замечаешь, ещё и восхваляешь его. Хотя, что бы ты ни говорил, мы оба знаем, что ты всё равно не выйдешь за него. Слишком горд и независим для этого, — от этих слов Иллуми нахмурился и поджал губы виновато, на что Рамон округлил глаза, снова ухмыляясь. — О, да ты уже ему отказал, верно? Ну конечно, тебе ведь нужно было рассказать ему о том, кто я такой. Очевидно, что он предложил тебе самый простой способ решения твоих проблем. Но вот вы в разных уголках зала, а я беспрепятственно с тобой беседую уже несколько минут, пока он пытается просверлить во мне дыру глазами. И как я сразу не понял? — Я ему не отказывал, — резко выпалил Золдик, будто пытался оправдать себя в своих же глазах. — Но и не согласился, — блондин заглянул в чёрные радужки победно. — Знаешь, я буду тебе очень хорошим супругом. Буду позволять вам с ним видеться, скажем… раз в месяц. Вы сможете снимать номер на ночь, если захотите. А потом ты будешь возвращаться ко мне. И будешь трахать такого мерзкого и ненавистного меня столько, сколько я захочу, пока моя родня будет обживаться в этом поместье. — Я скорее найму собственного отца меня убить, — брюнет демонстративно сплюнул себе под ноги. Он никогда не любил этот жест, считал его вульгарным и лишённым культуры, но сейчас не смог подобрать ничего более подходящего, чтобы передать всё своё отвращение к собеседнику. — Сделай одолжение, не подходи ко мне. Иначе твоей проблемой будет не только Хисока. — Он для меня не проблема, — хмыкнул Холем. — Поверь, теперь проблема и очень серьёзная. Не стоило меня трогать. Иллуми прошёл мимо Рамона, намеренно толкнув его плечом посильнее, и решительно направился к бару, пересекаясь по пути взглядом с взвинченным любовником, едва сдерживающим свою озлобленную ауру. Тот уже давно не участвовал в разговоре, который сам и начал, даже не обращал внимания на вопросы, которые ему изредка задавали гости. К счастью, Сильва довольно быстро сообразил, в чём дело, проследив, за чем так сосредоточенно наблюдает Моро, сжимая в ладони бокал с виски до хруста стекла, что напиток стал просачиваться на стойку через трещины, и из солидарности старался отвлечь своих клиентов от Хисоки, чтобы лишний раз его не нервировать. Все трансформаторы до ужаса ревнивы. Глава семьи сам не понаслышке знал, какое это угнетающее чувство, от которого никакие рациональность и холодность рассудка не спасают. Когда Кикио была молода и ещё работала, она зачастую ездила на задания со своими знакомыми из Метеора, а Сильва в это время не мог взять ни одного заказа, потому что все мысли были заняты женой и тем, с кем она там и чем занимается. Заметив, как старший сын наконец направился в их сторону, мужчина вздохнул одновременно и облегчённо, и напряжённо. С одной стороны, хорошо, что парни смогут поговорить друг с другом. Вот только внутреннее чутьё подсказывало, что разговор этот может оказаться не слишком приятным и перетечь в ссору. Однако, как бы там ни было, Сильва решил положиться на разумность сына и под предлогом демонстрации подарка от Каллуто — самого редкого в мире минерала, — увёл гостей от бара. Кикио, разумеется, от мужа в такой-то день не отлипала ни на секунду, словно была неотъемлемой частью его костюма, поэтому поспешила с ним, а Киллуа, хоть и не знал, в чём дело, каким-то образом догадался, заметив мрачно приближающегося к ним брата и напряжённый взгляд Моро, направленный прямо на него, что сейчас стоит оставить их тет-а-тет, так что снова повёл сестру к шведскому столу, где как раз начали подавать десерты. — Как поболтали? — заговорил Хисока первым без своей привычной улыбки, когда ассасин наконец дошёл до него. — Понравилась ему твоя коса? — Делаю вывод, что ты всё видел, — Иллуми тоже облокотился о барную стойку, случайно подмечая потрескавшийся рокс в руке фокусника. Тот не использовал тэн, поэтому по деревянной поверхности бара виски из бокала вытекал слегка красноватый в цвет мероприятия. — Ты порезался. Хисока с абсолютно спокойным лицом сжал пальцы сильнее, отчего стекло звонко разлетелось по стойке и несколько осколков остались в стиснутом до побелевших костяшек кулаке. Золдик невольно вздрогнул, глядя в горящие жёлтые глаза, и только тогда понял, насколько сильно зол Моро. Причём уже второй раз за вечер, но теперь ещё больше. Крайне редко можно было увидеть его таким, он ничему не придавал настолько большого значения, чтобы над этим нельзя было посмеяться. Обычно он был лишь слегка не в духе, если кто-то из его «игрушек» умирал не от его руки, да и то не каждый, только кто-то по-своему очень особенный и редкий: с интересной способностью, хорошим потенциалом или большим количеством очков. Но даже когда самого Куроро лишили нэн, Хисока скорее был крайне раздражён и угрюм — Иллуми встретил его сразу после того, как об этом стало известно, чтобы получить свою плату за маскировку в убежище Пауков. Состояние фокусника тогда можно было описать даже не как злость, а в большей степени как глубокую досаду. Но сейчас он буквально пылал и походил на разъярённого дикого зверя, который готов был кинуться на свою добычу, стоит той лишь шевельнуться, всем своим видом напоминая, насколько он на самом деле опасен. А у брюнета от восторга перехватывало дыхание, хоть он и пытался не показывать этого, прячась за маской равнодушия, но знал, что Моро всё прекрасно видит. Читает как открытую книгу, написанную на понятном только ему одному языке. — О Боже, сэр, у вас кровь, — подоспел бармен убрать разбитый бокал. — Откуда он знает? — полностью игнорируя замечание, Хисока решил спросить любовника прямо, стреляя глазами в две темнейшие бездны напротив. — Он держал тебя за волосы. Откуда?.. — Сэр? — перебивая, попытался вновь окликнуть фокусника сотрудник за стойкой, и тот медленно повернулся к нему. — Если тебя так раздражает моя кровь, я вырву твои глаза, чтобы ты перестал её замечать, — ледяным тоном отозвался Моро, и бармен, сглотнув, поспешил уйти в другую часть бара. — Ему рассказал один из дворецких, — ответил невозмутимо Иллуми на заданный ему ранее вопрос, проводя кончиком пальца по размывшимся алкоголем акварельными потёками алым ручьям на стойке. — Он пришёл поиздеваться надо мной. Решил, что сможет меня смутить. Очевидно, что растрепал кто-то из тех слуг, что были утром в столовой. Я доложу об этом отцу. Полагаю, их будут пытать, а если никто не признается, убьют всех, — ассасин аккуратно взял в руку окровавленную ладонь Хисоки. — Разожми пальцы. Фокусник выглядел всё ещё хмуро, но кулак послушно разжал, позволяя брюнету начать осторожно вытаскивать кусочки стекла из ран. — Я достану только крупные, но слишком маленькие придётся попросить изъять кого-то из целителей. На празднике их много. Надеюсь, хотя бы один из них ещё трезв. Золдик занимался этим так рачительно и бережно, будто ранен был вовсе не Моро, который ради развлечения и конечностей спокойно мог лишиться во время боя, а самое хрупкое существо во всём мире, и Хисока против воли слегка оттаял, наблюдая такую искреннюю заботу о себе. Он поднял вторую руку и мягко погладил Иллуми по щеке, безмолвно извиняясь за свою грубость. — Кого из нас двоих ты хотел унизить? — ассасин поднял строгий взгляд, откладывая на стойку последний видимый осколок, окроплённый красным цветом. — Ты считаешь, что я такого низкого о себе мнения и согласен на брак с ним из-за какого-то договора вековой давности, заключённого моим предком-идиотом? Или ты настолько сильно сам в себе сомневаешься, что ставишь Рамона с собой в ровню? Да если посмотреть на вас рядом, он будет выглядеть как блоха. — Я прекрасно вижу, что он никчёмен, Луми, он слабее некоторых дворецких в этом зале, — Моро взглянул на свою изрезанную ладонь, которую продолжал держать Иллуми, ненавязчиво поглаживая большим пальцем. — Я раздражаюсь от того, что он считает, будто может так себя с тобой вести. И я в бешенстве от того, что ты ему это позволяешь. — Я на это и рассчитывал, поэтому дал ему дотронуться до волос. Хотел, чтобы ты это увидел, — Золдик поднёс к губам руку Хисоки и медленно слизал кончиком языка стекающую от одного из порезов дорожку крови, не отрывая глубоких чёрных глаз от заинтересованных и отчасти удивлённых янтарных. — Должно быть, ты пришёл от этого в ярость. — Ох, Иллу… — фокусник постепенно расплылся в улыбке, вожделенно прикусывая губу. Он любил игры. А Иллуми любил с ним играть. — Потрясающий ход. Тебе даже не нужны твои булавки, чтобы быть выдающимся манипулятором. Очаровательно. Я будто заново влюбился в тебя как в первый раз. — Ты стал забывать, кто я, — брюнет отпустил ладонь любовника и подошёл ближе, наклоняясь к его уху. — Я лишь напомнил. — Хорошо, я убью его для тебя, мой дорогой Иллуми, — Моро, сразу успокоившись, приобнял ассасина за талию здоровой рукой, довольно ухмыляясь. — Хотя ты мог просто попросить. — Мне нравится наблюдать твою ревность, она сексуальна. Просить не так интересно, — Золдик нежно провёл по скуле Хисоки остриём иглы, которую, казалось, он взял из воздуха, и стал ей плавно спускаться вниз, опасно очерчивая ярёмную вену, пока не уткнулся в край высокого горла жилета. — К тому же теперь ты точно не будешь к нему излишне милосерден. — Я бы взял тебя снова прямо на этой барной стойке, у меня уже почти стоит, — промурлыкал фокусник, мягко прикусывая мочку уха Иллуми, и тот позволил себе усмешку. — Но мне всё ещё нельзя убить его здесь, так ведь? — Да, родители будут не в восторге. Сделаешь это после праздника, — брюнет мягко отстранился и невесомо поцеловал партнёра в губы, но затем вдруг замер, слегка обеспокоенно разглядывая идеально подведённые кайалом глаза цвета виски со следами мерцающих ализариновых теней на верхних веках. — Ты же не шутил тогда? Насчёт… — Иллу, — перебил его Хисока, тут же стирая со своего лица улыбку. — Будет лучше, если мы оба сделаем вид, что я шутил и шутка была неудачной. Прошу тебя. — Но это же неправда. Нам необходимо поговорить об этом, — настоял Золдик. Он терпеть не мог подвешенные в воздухе, нерешённые вопросы. — Нет, я не хочу и не собираюсь об этом разговаривать. — Почему? — Потому что отказать ты мог только по двум причинам, Иллу. Либо ты, не сочти за самохвальство, после всего, что я сделал для тебя и от чего отказался, после того, как я открылся тебе, до сих пор во мне не уверен… — Моро поджал губы, сдвигая брови к переносице. — …либо ты не уверен в себе и в том, что ко мне чувствуешь. И я не хочу знать, какая из этих двух причин была у тебя. Ни одна из них меня не утешит. Просто забудем об этом. Ассасин тоскливо оглядел на мгновение потухшие глаза напротив, лишь в этот момент полностью осознавая, как сильно ранил фокусника, пусть и не намеренно. Иллуми бросил его одного на развилке, любая дорога которой вела в пропасть, и, чтобы не потерять отношения, ставшие ему настолько важными, Хисока не стал делать выбор совсем, прикрываясь самой грустной в мире шуткой. Обдуманно остался сидеть возле указателя перед этой жестокой развилкой, полностью её игнорируя и отказываясь куда-либо сдвигаться. Он решил впервые за всю жизнь кому-то верить, решил, что хочет верить только Иллуми, подарил ему, тогда ещё бездушному роботу, всего себя. Сам Хисока Моро. Такой свободолюбивый и неконтролируемый, безумный и непостоянный Хисока Моро был готов навсегда связать себя вечными узами именно с Иллуми, а теперь терпел крах и чувствовал, будто ни доверие его, ни вся эта решимость Золдику не нужны и подавно. Наверное, он даже жалел: было проще жить бесцельно, не доверяя никому и ни от кого ничего не ожидая. По сравнению с этим изрезанная ладонь теперь казалась полнейшим пустяком, и брюнет в очередной раз ощутил, как отлаженный и всегда безошибочно выполняющий свою функцию вычислительный механизм в нейронах мозга нещадно сбоил, что периодически случалось, когда рядом находился фокусник. Парень раскрыл было рот, чтобы объясниться, исправить чудовищное недопонимание, заверить, что не предавал подаренное ему сердце, но внезапно объявившиеся Зено и Рицета не дали даже начать, врываясь в диалог так некстати. — Хисока, пригляди за дамочкой, будь любезен, только не давай ей больше пить. Иллуми, идём, — старик хлопнул внука по спине, спешно подталкивая его куда-то вглубь зала, кишащего людьми словно пираньями, а слегка охмелевшая от шампанского Рицета кокетливо заулыбалась угрюмому Хисоке, махая ему рукой. — Твой последний заказчик здесь и хочет с тобой лично познакомиться, чтобы поблагодарить за выполнение миссии в такие короткие сроки. — Он может подождать пять минут? — раздражённо воспротивился брюнет, останавливаясь на месте и будто врастая ногами в пол. — У нас, вообще-то, важный разговор. — Ты предлагаешь премьер-министру Сагельты подождать, пока вы тут наболтаетесь? — изогнул бровь дед, глядя на Иллуми грозно. — Благодаря его заказу ты смог наконец рассчитаться со своим отцом за особняк, в котором вы живёте. Имей совесть и иди познакомься с ним сейчас же. Вы с Хисокой ещё успеете обо всём наговориться, а сделать министра нашим постоянным клиентом ты не каждый день имеешь возможность. — Всё в порядке, Луми. Потом поговорим, — кивнул ему Моро понимающе, придвигая барный стул к старушке, чтобы та могла сесть и перестать шататься из стороны в сторону от выпитого алкоголя. — А я пока послушаю пьяные байки о твоём детстве от твоей бабушки. Уверен, это будет весело, — захихикал фокусник, помогая Рицете усесться. Иллуми несколько секунд напряжённо смотрел в глаза Хисоки, пытаясь сформулировать как можно короче весь тот поток мыслей, который хотелось донести до любовника. Он не мог оставлять его сидеть на развилке и дальше. Не хотел, чтобы эта развилка существовала ещё хоть секунду. — Хисока, это не был отказ. Брюнет воззвал ко всей своей возможной эмоциональности, которую невольно смог натренировать в себе за последний год, и взглянул на Моро так, чтобы тот смог прочитать по его беспросветно-чёрным глазам остальные неозвученные слова. И фокусник вдруг приподнял брови удивлённо, а померкшие золотые радужки вновь загорелись слабой надеждой. Зено снова подтолкнул Иллуми вперёд, и тому пришлось всё же повременить с уже составленным в голове монологом на тему их отношений. Слегка успокоившись и надеясь, что правильно уловил реакцию партнёра, ассасин смиренно пошёл со своим дедушкой туда, куда тот его вёл, а Хисока проводил задумчивым взглядом двух удаляющихся от него Золдиков. И хоть яснее ситуация ничуть для него не стала, но непомерное облегчение разлилось в груди от такой короткой, но такой обнадёживающей фразы, от тех искренних, широко раскрытых глаз, молча вопящих о том, как эта фраза важна. — Эй, красавчик, — задорно позвала Моро старушка, привлекая к себе его внимание. — Пока наши занудные мужики пошли заниматься своими занудными делами, сделай мне одолжение и выпей со мной. — Что ж… Это можно, — усмехнулся фокусник, накрывая одну ладонь другой и вытягивая из кожи всю оставшуюся мелкую стеклянную крошку от бокала с помощью своего хатсу, пока женщина уже успела подозвать к ним бармена. *** Иллуми редко бывал в кабинете отца. Не в том, что находился в подвале, где Сильва обычно проводил время в раздумьях со своими псами, а в том, который предназначен для деловых встреч. В этой комнате обстановка была куда более официальная, классическая для домашнего офиса, приемлемая для обычных людей. Но, разумеется, выглядело всё вопиюще дорого: длинный стол ручной работы из красного дерева, стулья, обитые бархатом, несколько кресел из натуральной кожи, стоящие вокруг небольшого столика, представляющего собой цельный спил какого-то очень старого, судя по годичным кольцам, дерева. Министр, несмотря на свой высокопоставленный статус, оказался довольно простым человеком: уселся не за стол, а сразу в кресло, расслабленно попивая коньяк из дижестивного бокала, попросил обращаться к нему просто по имени, предложил Иллуми с Зено сигару и не стал курить её один, когда те отказались. По большей части беседовал с ним Зено. Они обсуждали перспективы и то, кого, вероятно, понадобится без лишнего шума убить в ближайшем будущем. Мужчина в какой-то момент признался, что был крайне поражён, когда узнал о том, что его заказ выполнил всего один человек без чьей-либо помощи всего за каких-то четыре месяца, а после второго бокала коньяка министр подкинул прозрачный намёк, что удивился ещё больше, когда увидел воочию этого человека. Иллуми на первый взгляд не казался настолько сильным, способным в одиночку перерезать тысячу человек за несколько месяцев, хоть и был хорошо сложен. Брюнет не оскорбился этими словами: он был объективен по отношению к себе и понимал, что внешне по своей природе вышел слишком женственным, что даже нарощенные усердными тренировками мышцы не исправили этого, а длинные волосы и большие глаза ещё и подчёркивали. Хотя не то чтобы Иллуми хотел что-то исправлять в себе, ему нравилась эта частичка андрогинности в нём. А ещё ему нравилось, что она нравилась Хисоке. Хисока. Вновь невольно погрузившись в думы о любовнике и вообще всей сложившейся ситуации, брюнет и не заметил, как потерял связь с реальностью и перестал вообще вникать в разговор. В голове роилось столько мыслей, что казалось, будто они обрели плоть и начали шкребстись о внутренние стенки черепа. А что, если Моро решил, будто последняя прозвучавшая фраза от Иллуми означала его согласие? Вдруг он там уже всем растрепал на радостях, будто они женятся? Хотел ли вообще этого Хисока, или его предложение было спровоцировано только лишь появлением Рамона, и фокусник даже не успел его как следует обдумать? — Иллуми? — в очередной раз позвал его министр, съёживаясь в кресле. Ему было крайне не по себе от неподвижных, кажущихся мёртвыми, абсолютно чёрных безэмоциональных глаз, направленных на него уже несколько минут. И всё было бы не так плохо, если бы брюнет хотя бы иногда моргал. — Он не умер случаем? — Периодически он пугает даже меня… — вздохнул Зено, заглядывая в лицо внуку, но не наблюдая никакой ответной реакции. — Я не уверен, но, по-моему, он уснул, он иногда так делает. И как Хисока ещё не поседел с ним? — Я не спал, — услышав имя, занимающее весь разум, внезапно моргнул Иллуми, переводя взгляд на дедушку, отчего тот аж вздрогнул. — Мы закончили? — Думаю, да, — неловко усмехнулся министр такой диковинной странности парня и поднялся со своего места, пожимая руку старику. — Буду рад с вами сотрудничать. Ещё раз благодарю за безупречную работу, было приятно познакомиться с такими именитыми людьми. Мужчина, поклонившись, покинул кабинет, и, дождавшись этого, Зено снова взглянул на внука с немым вопросом в глазах. — Иллуми, что с тобой такое? Ты пилил его взглядом минуты три. — Я задумался. — О чём же? Надеюсь, о том, с каким интервалом будет менее подозрительно убить свидетелей по заведённому на нашего клиента делу о коррупции? — Нет, не об этом. И чтобы не было подозрений, лучше не убивать их. Я мог бы просто вонзить в них иглы с приказом, чтобы они не свидетельствовали или свидетельствовали на его стороне, — брюнет небрежно пожал плечом, не придавая никакого веса поставленной задаче. — Хотя если убить всё же необходимо, я бы предложил направить их в место скопления большого количества людей и устроить там катастрофу, например, крушение поезда в метро или обрушение здания где-нибудь в центре города, чтобы погибли все. Это бы выглядело как случайность, не направленная на конкретных людей. Но ты будешь против. Ты же не любишь лишние жертвы, — Иллуми опустил задумчивый взгляд на свои руки, рассматривая паучьи пальцы будто впервые в жизни. — Ну вот и где ты был минуту назад? — покачал головой Зено. — Почему ты прикидывался манекеном вместо того, чтобы заниматься делом? — Хисока сделал мне предложение, — продолжал разглядывать Иллуми свои аристократичные руки. К своему удивлению, он вдруг подумал, что на этих пальцах кольцо смотрелось бы очень неплохо. Какое-нибудь не слишком эпатажное, просто золотое, обычное, даже без камней. — Молодец какой, давно пора, а то тридцать лет уже не за горами. Выходит, у меня сегодня целых два повода выпить, — дед неспешно поднялся с кресла и подошёл к шкафчику с минибаром, доставая роксы. — Решили, когда свадьба? — Я ещё не дал ответ. — Что? Почему? — искренне удивился Зено, разворачиваясь к внуку с недоумением в глазах. — Хочешь выйти за выродка Холемов? Да я тебя своими же руками прикончу. — Нет, я просто… — Ты что, предполагаешь возможный разрыв отношений с Хисокой? Понимаешь, сколько проблем это повлечёт? Тебе придётся убить его. — Нет же, никакого разрыва! — выпалил Иллуми, хмурясь. — Тогда я не понимаю, что заставляет тебя мешкать и думать над ответом, — старик разлил неприлично дорогой двадцатипятилетний виски по бокалам и направился с ними обратно к столику, протягивая один внуку. — Хисока — прекрасный вариант для тебя, а уж тем более если сравнивать с тем смазливым отбросом. Сильный боец, эрудированный молодой человек, тебе с ним интересно, с сексом, как мы все уже знаем, у вас тоже всё отлично, и, судя по тому, что я успел заметить, он заботится о тебе. А главное, он тебя терпит, такого заносчивого, эгоистичного, самовлюблённого… — Я понял, не продолжай, — раздражённо повёл бровью брюнет, отпивая напиток и морщась от режущих нот дыма и йода во вкусе. — Я не люблю торфяной виски. Он пахнет рельсами и жжёными покрышками. — Привередливого засранца, — всё-таки дополнил дедушка свою оборванную речь, и Иллуми закатил глаза, отставляя рокс на столик. — Сомневаюсь, что кто-либо другой смог бы тебя вынести хотя бы день, а вы с ним в отношениях уже больше года и пятнадцать лет в принципе знакомы. Аплодирую его выдержке, — старший Золдик поднёс бокал к носу и с упоением вдохнул ароматные пары. — Я пообщался с ним, когда навещал вас неделю назад. Слышал бы ты, что и как он о тебе говорил, пока ты не приехал. У меня сложилось впечатление, будто он готов носить тебя на руках каждую секунду своей жизни. Он тебя любит, ты его, полагаю, тоже любишь, иначе его бы здесь не было, и мы уже приняли Хисоку как члена семьи. Чего тебе ещё не хватает? — В этом и дело. Мне всего этого достаточно, я не хочу большего, — Иллуми, ослабив осанку, откинулся на спинку кресла и поставил руку на подлокотник, задумчиво укладывая щёку на ладонь. — Не хочу вгонять ни его, ни себя в рамки брака. Всё хорошо и без этого. — Ах вот оно что, я понял, — кивнул Зено и наконец отпил из своего бокала, несколько секунд гоняя жемчужину глотка языком по рту, чтобы посмаковать, но затем продолжил. — Боишься, что всё изменится, как только женитесь? — А разве нет? — брюнет пожал плечами, будто подчёркивая этим жестом всю безысходность своего положения. — Мы оба начнём чувствовать себя обязанными друг другу, а мне хватает обязательств перед одной семьёй, я не хочу заводить вторую. — Ты её завёл, когда начал с ним встречаться, дурень. Иллуми упёрся тяжёлым взглядом в свой бокал на столе и вдруг почувствовал себя последним лицемером. Ассасин до последнего не хотел вступать в эти отношения, потому что считал фокусника ненадёжным, а в итоге сам таким и оказался. Говорил Моро о том, что они с ним семья, а теперь пошёл на попятную, потому что струсил. — У него ж нет никого, кроме тебя, пойми ты это, наконец, — заговорил вновь старик как-то слишком по-человечески спустя пару минут напряжённого молчания. — Я знаю такой типаж, сам был таким в молодости. Да что уж греха таить, все трансформаторы — романтики до мозга костей, твой отец в том числе, — Зено устало потёр глаза ладонью, пытаясь как можно точнее преобразовать свои мысли в слова. — Хисока сделал тебе предложение не потому, что хочет узаконить всё, что между вами. В его глазах это выглядит иначе. Плевать он хотел на то, чтобы быть частью нашей семьи, для него это не формальность и бюрократия, как для тебя, а жест любви, как бы сопливо это ни звучало. А теперь представь только, как он эту ситуацию видит со своей стороны: тебе через пару лет предписано заключить брачный союз с каким-то, прости за выражение, прыщом на жопе, Хисока делает тебе предложение, чтобы этого избежать, а ты не хочешь. Мало того, что ты своими сомнениями отверг его протянутое на ладони сердце, так ещё и сам по себе напрашивается вывод, будто ты на самом деле хочешь выйти за другого. Да даже мне Хисоку жалко стало. Хоть раз в жизни не будь скотиной и поставь себя на его место. — Я прекрасно понимаю, как отвратительно поступил, прекрати меня оскорблять, — отмахнулся брюнет, раздражаясь от этого разговора всё больше и теперь жалея, что вообще рассказал о предложении. — Понималка ещё не выросла, потому я и объясняю тебе сейчас элементарные вещи на пальцах, — дед с громким звоном поставил бокал на стол, строго сдвигая брови, отчего Иллуми непроизвольно напрягся ещё сильнее. — Ты привёл его в нашу семью, ты посадил его с нами за один стол. Да это ты и должен был ему предложение делать, а ещё про обязательства тут распинаешься. Хисока взял бо́льшую часть из них на себя, а ты ведёшь себя как малолетний слюнтяй, у которого молоко на губах не обсохло. Обязательств он испугался, видите ли. Отношения — это, в первую очередь, ответственность, а не только кувыркания в постели. И в отличие от тебя, Хисока это понимает. — Прекрасно, я безответственный молокосос, спасибо, что прояснил это, — брюнет утомлённо помассировал висок, впервые в жизни чувствуя подступающую головную боль с ровного места. — Вообще-то, я как раз пытался с ним поговорить обо всём этом, когда пришли вы с бабушкой. — Ну и чего ты до сих пор сидишь тут? Живо беги к нему и объясняйся, — Зено махнул рукой к двери, снова забирая бокал со стола и делая мелкий глоток. — И не дай Бог я узнаю, что ты ему в итоге отказал. Это станет официально самым глупым решением в твоей жизни. — Благодарю за понимание, ты совсем не давишь, замечательная семейная поддержка, — Иллуми нехотя поднялся с пригретого места, мысленно признавая правоту старшего родственника. Но вслух он в этом, конечно, не признается. — У паренька своего сарказму научился? — хмыкнул старик, продолжая расслабленно побалтывать пряный напиток в роксе, но остался проигнорированным. *** Бутылка уже подходила к концу. Старушка оказалась гурманом и не была согласна ни на что, кроме миллезимного шампанского, портвейна по меньше мере двадцатилетней выдержки или ароматной мускатной граппы. А фокусник не был фанатом пузырьков и, как ни странно, сладкого алкоголя. Он считал, что сахар, пусть и естественный, мешает в полной мере прочувствовать органолептику напитка и перенимает на себя всё внимание, поэтому они сошлись на граппе как на единственной точке преткновения. — Клянусь, так и было! — хохотала во весь голос Рицета, почти лёжа на барной стойке. — Мне даже немного жаль Миллуки. — Теперь я понимаю, почему он так боится Иллу, — тихо смеялся в кулак Моро от рассказанной истории. У него не было такой мощной толерантности к алкоголю, как у кровных Золдиков, но пьянел он всё равно очень медленно за счёт своих роста и веса, что женщина даже стала немного раздражаться этим, ощущая, будто пьёт одна. — Вроде худощавый, а в страхе всех братьев держит, — Рицета кое-как ухватилась за бутылку и сосредоточила всё своё внимание на том, чтобы попасть горлышком в свой стакан. — Кстати, Иллуми вроде подкачался. Твоё влияние? — Вероятно, — Хисока, усмехнувшись, забрал бутылку из рук старушки и вежливо налил ей порцию пьянящей жидкости. Указывать ей — пить или не пить, — он не считал уместным: они почти чужие люди и она больше чем в два раза старше него. Так что фокусник в ожидании своего партнёра просто составлял ей компанию и не мешал губить здоровье. — Я внимательно слежу за тем, чтобы он хорошо питался. Раньше он частенько пренебрегал приёмами пищи. — О, да, таким дрыщём был, особенно в подростковые годы, — захихикала Рицета, махом опустошая бокал, и Моро, глядя на это, подумал мимолётно, что она бы даже не заметила, если б там было налито что угодно другое. — Сейчас он всё равно на девку похож, но хотя бы не так сильно. — Ему это идёт, он силён и очень хорош собой, — Хисока вдруг заулыбался так счастливо, оборачиваясь через плечо, словно увидел не что иное, как луч света в сплошном сумраке пещеры. — Прекрасен и телом, и душой. — Мда-а. Ты втюрился по уши, приятель, — женщина слегка окосевшим взглядом проследила, куда уставился собеседник, и заметила элегантно скользящую между людьми фигуру брюнета. — Абсолютно и бесповоротно, — кивнул фокусник согласно. — Хочешь, я покажу тебе твою мечту? — сменила вдруг тему Рицета, небрежно болтая жалкими остатками алкоголя в бутылке. — Не все понимают, чего они на самом деле желают, а моя способность тебе подскажет. — Способность показывать мечты человека? Интересненько, — Хисока чуть наклонил голову, заинтриговавшись. — Но, насколько я помню, ваш супруг запретил вам использовать хатсу на празднике. — Да брось, он только и умеет ворчать. Разве не здорово быть уверенным в том, о чём мечтаешь? Ты вот думаешь, что хочешь с моим внуком всю жизнь провести, да? А в действительности у твоего разума могут быть совсем другие планы, — Рицета резким движением опрокинула в себя бутылку, допивая содержимое прямо из горла, и грустно опустила голову. — Моя мечта — быть Хантером, заниматься любимым делом, путешествовать. В молодости я об этом не задумывалась. Если б знала заранее, никогда бы замуж не вышла. В итоге страдаем и я, и Зено. Я — потому что обязана хоть иногда навещать семью-обузу, которой я не нужна, когда могла бы совершать в это время открытия. А Зено — потому что меня никогда нет рядом, хотя, наверное, ему на это плевать. Он ни за что не скажет этого, но он жалеет, что женился на мне, я это вижу. Мы оба жалеем. Моро подавил желание закатить глаза от внезапной вспышки пьяной депрессии у своей навязанной спутницы, но на секунду, всего на жалкое мгновение задумался, глядя на приближающегося Иллуми. — Мы с тобой никогда не станем Золдиками, дорогуша, — пробубнила старушка, устало складывая подбородок на ладонь. — Нам никогда не понять их склад ума. Для них всегда на первом месте будет работа, а мы будем либо отказываться от своих желаний ради них, либо отказываться от них ради своих желаний. Совместить не получится. Рицета посмотрела вдруг на Хисоку таким измотанным взглядом, что тот неожиданно осознал: она прекрасно понимает, что муж никогда её не любил. Наверное, он хорошо к ней относился, ухаживал, заботился, но любил он другого человека, с которым быть не мог, и она это знала, потому и ушла. Фокусник невольно посочувствовал ей и вновь молча обернулся на ассасина. Тот остановился поболтать с Киллуа и, заметив на себе взгляд, кивнул любовнику с лёгкой улыбкой мол: «Погоди, сейчас подойду». — Поэтому, пока ещё не поздно, подумай хорошенько, не хочешь ли ты посмотреть на свою истинную мечту, — продолжила угрюмо женщина, тоже наблюдая со своего места за внуком. — То, от чего ты хочешь отказаться ради Иллуми. Или то, ради чего однажды откажешься от Иллуми, как это сделала я с Зено. — Это долго? — тихо спросил Моро, словно боялся, что его могут услышать. — В среднем минут семь, — прикинула Рицета наобум. — Зависит от сложности и количества деталей, которые ты себе напридумывал. — Хорошо. Произнеся это короткое слово, Хисока вдруг почувствовал себя предателем, но по какой-то причине слова старушки его убедили. Он даже теоретически не мог предположить, что могло его заставить хотя бы задуматься о том, чтобы уйти от брюнета. Хотелось просто посмотреть на это хоть одним глазком. Потешить праздный интерес. Любопытства ради. В очередной раз убедиться, что избранник стоит всех лишений на свете, и больше никогда в этом не сомневаться. Иллуми уже весь в нетерпении наконец ринулся к бару вновь, в сотый раз прокручивая в голове то, что должен сказать. Он, наверное, ещё никогда в своей жизни так сильно не хотел поговорить с Моро. Но, в тот момент, когда брюнет уже был в каких-то трёх метрах, голова Хисоки вдруг грузно упала на стойку, и тот обмяк в своём барном стуле, чуть не свалившись с него. — Какого чёрта? — подоспел в конце концов ассасин, с крайним негодованием оглядывая спящего. — Он уже успел напиться? Меня не было всего час. — Напилась я, он трезв как стекло, — ответственно заявила бабушка, и Иллуми только тогда заметил небольшой полупрозрачный «экран» из нэн в её левой руке. — Ты использовала на нём «театр»? — брюнет едва сдержался от того, чтобы треснуть себя по лбу. Он был более чем уверен, что мечта фокусника содержит в себе секс. И, возможно, не только с Иллуми. Вполне вероятно, что даже групповой. — Тебе ведь запретил дедушка. — Да тихо ты! Дай посмотреть, — буркнула Рицета, приставляя указательный палец к губам. — Ну что ж так долго?.. — Погоди. А разве ты не правой рукой просматриваешь желания? — настороженно сдвинул брови Иллуми, заглядывая в пока ещё нечёткое изображение. Старушка после этой фразы как-то неуверенно посмотрела сначала на одну, потом на другую свою руку, а затем перевела размытый взгляд на внука. — А это какая? Ассасин уставился на родственницу сначала спокойно, будто бы пытаясь понять, какие эмоции будет лучше подобрать в данной ситуации, но, не найдя ни одной подходящей, буквально спустя пару секунд вдруг резко ударил кулаком о барную стойку рядом с опустошённой бутылкой граппы с такой силой, что деревянная поверхность проломилась вглубь и несколько щепок отлетело в разные стороны, отчего старушка даже отчасти протрезвела, внезапно осознавая, какую страшную ошибку совершила. — Ты себе последние мозги пропила? — сменил он свой обычно умеренный тон на грубый с открытой угрозой в голосе. — П-прости… Пожалуйста, прости. Я не хотела, — жалобно затараторила она, с ужасом глядя на «экран». — Вытаскивай его оттуда сейчас же, — Иллуми наклонился к женщине, впиваясь в неё своими чёрными безднами, и та перепугано вжалась в стул. — Я… Я не могу. Пока «театр» не закончится сам, я не могу его остановить. Господи, что ж я натворила… — захныкала старушка, стараясь не смотреть на нависающего брюнета и дрожащей рукой вытирая с щёк навернувшиеся слёзы. — Что значит, не можешь?! — громко рявкнул ассасин, ещё больше привлекая внимание людей, стоящих неподалёку, которые и без этого недоумённо поглядывали на из ряда вон странную сцену. — Это твоя способность, ты, вопреки словам дедушки, использовала её на моём муже, поместила его разум в его самый жуткий кошмар, а теперь не можешь отменить свой грёбаный хатсу? Да как деда вообще угораздило на тебе, такой пустоголовой, жениться? Иллуми в панике уставился на умиротворённое лицо любовника и начал осторожно, но торопливо приподнимать его, перекладывая на себя. «Театр кошмаров», несмотря на то, что представлял собой всего-навсего иллюзию, был очень жестокой способностью. Вроде бы звучит не так ужасно: подумаешь, увидеть свой худший страх. Неприятно, конечно, но пережить можно. Однако этот хатсу не просто показывал человеку его кошмар, он заставлял пережить его на самом деле, полностью погружал в действие, убеждал в абсолютной реальности происходящего и этим был опаснее любого оружия. Когда Рицета ещё работала на семью, она свела с ума не один десяток человек этой способностью, некоторые и вовсе умирали в процессе от сердечного приступа, а выжившие безвозвратно лишались рассудка: не могли ни есть, ни пить, ни спать, не понимали, реален ли этот мир, пугались каждого шороха и в итоге всё равно погибали, когда мозг не выдерживал нагрузки. — Что теперь делать? — дрожащим голосом пролепетала старушка, наблюдая, как внук поднимает парня в отключке на руки под вопросительные взгляды гостей. — Я несу его в свою комнату, пока ещё ничего не началось. Его тело будет реагировать на происходящее в голове, и никому не нужно, чтобы он тут перепугал всех своей аурой или начал орать, — Иллуми повернулся к бабушке с таким видом, что та побледнела, а весь алкоголь в крови моментально перестал действовать. Она вдруг кристально ясно осознала, что если б не то, что они родственники, он убил бы её без раздумий, но устав не давал ему такого права, и только лишь поэтому она ещё дышала. — Ты идёшь со мной. Рассказывай мне обо всём, что там увидишь. Мне нужно будет знать, что говорить Хисоке, когда он очнётся. Если очнётся. — Пока ничего нет. Он слишком глубоко прячет свои страхи, — с трудом слезая со стула, нервно поглядывала Рицета на изображение, в котором виднелись только слабые плывущие помехи. Брюнет широко зашагал сквозь толпу, словно вообще не замечал людей вокруг, вынуждая их перед ним расступаться, чтобы тот просто напросто не сбил их с ног. На пути возникли и удивлённые такой картиной Сильва с Кикио, но даже они не смогли остановить сына своим беспокойным взглядом, и тот просто прошёл мимо. Он обратился в стрелу, в красно-чёрное пятно, несущееся стремглав вперёд, что Рицета была вынуждена пересиливать головокружение от выпитого и иногда переходить на бег, чтобы поспевать. Оказавшись в комнате, ассасин первым делом деликатно уложил дремлющее тело на постель и затем угрюмо повернулся к двери, чтобы встретиться гневным взглядом с запыхавшейся старушкой. — Быстро рассказывай о своей способности всё, чего я могу не знать, — приказал он Рицете, и та отвлеклась от проекции из своего нэн. — Ну… Она действует как очень реалистичный сон и… В теории могут начаться судороги, истерика, — запинаясь и суетливо моргая, она начала спешно вспоминать годы, когда ещё пользовалась этим хатсу. Как только она начала вести жизнь Хантера, то перестала насылать на людей их страхи, так что не наблюдала эффекта от «театра кошмаров» уже много лет. — Возможно, придётся его держать. Наверное… Не знаю… Может, будет лучше зажать что-нибудь у него в челюстях, чтобы он не откусил себе язык? — А что происходит? — показался в проёме Сильва, за спиной которого в комнату пыталась заглянуть Кикио, и грозно скрестил руки на груди. — Почему мой сын нёс на руках через весь зал своего парня без сознания? Всего один день без разборок и инцидентов. Иллуми, мы о многом просили? — Это я виновата, сына, — робко заговорила старушка, невербально извиняясь печально опущенной головой, пока её внук уже подскочил к шкафу и достал оттуда первый попавшийся ремень. — Я случайно поместила Хисоку в его кошмар. — Что? — сразу же вспыхнул Сильва, ещё сильнее сдвигая брови. — Мама, чем ты думала? Как это можно было вообще сделать «случайно»? Не обращая внимания на начавшуюся ссору, Иллуми, согнув ремень пополам, вставил жёсткую выделанную кожу в зубы любовнику, спешно вытащил из-за пояса иглу и приподнял голову фокусника. Если бы Моро просто спал, то булавку можно было бы вонзить в любую часть мозга, но сейчас он уже находился под действием другого хатсу — чтобы его разбудить, необходимо повлиять непосредственно на центр сна и бодрствования, безошибочно попасть в голубое пятно ствола мозга и сделать это аккуратно, не повредив остальные системы. Брюнет, сглотнув отчего-то застрявший в горле ком, приставил остриё к затылку партнёра, стараясь унять дрожь и сбившееся дыхание, и вдруг понял, что впервые волнуется перед тем, как использовать на ком-то иглу. Он впервые в жизни не уверен, справится ли. — Сынок, — мягкий тембр женского голоса послышался совсем рядом, пока Сильва продолжал отчитывать свою мать. Иллуми растерянно взглянул на Кикио, подсевшую рядом, и та аккуратно взяла его за запястье. — Я знаю, что ты хочешь сделать. Если ты повредишь его мозг, то он точно не очнётся. — Я должен попытаться. Его нужно разбудить, — брюнет вырвал свою руку из чужой хватки и вновь приставил иглу к затылку Хисоки, однако конечность продолжала нещадно дрожать, сбивая с этой его решимости всю спесь. Он ещё никогда не пробовал проникать булавкой так глубоко, не убивая человека при этом. — Ты не можешь успокоиться, — женщина взглянула на трясущиеся пальцы сына. — Эм… Иллуми, тут… — внезапно подала голос Рицета, вглядываясь в «экран». — Я же не могу просто сидеть и смотреть, — парень потряс рукой, надеясь хоть немного сбавить тремор. — Я не знаю, чего он боится. Не знаю, вынесет ли он это. Я должен… — Ты его убьёшь, — жестоко, но честно приземлила сына Кикио, и тот замер, раскрывая веки испуганно. — Я учила тебя анатомии и нейробиологии, я знаю, о чём говорю. Чтобы попасть в ретикулярную формацию ствола мозга тебе сначала нужно вслепую преодолеть продолговатый мозг и мост, центры дыхания и кровеносной системы. Сам понимаешь, что случится, если повредишь их иглой. Ты пытаешься с первой попытки попасть в мишень размером с горошину с завязанными глазами с высоты птичьего полёта во время урагана. Иллуми помолчал пару секунд, сосредоточенно глядя на острый кончик булавки, не способный чётко попасть в одну точку на коже, но в итоге, сдаваясь, опустил руку и уложил фокусника обратно на подушку, вымученно прикрывая глаза от безнадёги и своего бессилия. — Повремени с этим. Если всё станет совсем плохо, я попробую помочь, — мать нерешительно уложила руку на плечо Иллуми, и тот дёрнулся в противоположную сторону, глядя на женщину с немым вопросом, словно получил внушительный разряд электрошока. — Ох, ну да, прости. Я подумала, что тебя это приободрит. — Слушайте, здесь… — снова попыталась привлечь к себе внимание старушка, пока Сильва крайне обеспокоенно разглядывал изображение в её руке, широко раскрыв глаза. — Нет ничего, что могло бы меня сейчас приободрить, — скупо ответил матери Иллуми, снова приковывая взволнованный взгляд к Моро, который отчего-то стал дышать чаще. — Да послушайте же вы! — прикрикнула Рицета, топнув ногой, и наконец глаза всех Золдиков в комнате обратились к ней. — У него начался кошмар. Брюнет на мгновение задержал дыхание и интуитивно взял Хисоку за руку, будто надеялся, что это хоть как-то поможет ему. Он был уверен, что фокусник справится. У него не было права в этом сомневаться. Это же Хисока Моро. Не существует ещё такого кошмара, который мог бы этого человека напугать. Он сам кошмар. И он уже однажды разворотил собственный разум, нельзя сломать то, что уже сломано. — Что там? — спросил парень напряжённо. — Он… Ну, как бы… — старушка замялась в поисках более подходящих слов, поджимая губы. — Он убил тебя, — холодно произнёс Сильва, погружая своей репликой комнату в почти траурную тишину. Нельзя сломать сломанное. Если только это никто случайно не починил.