Осторожная жестокость

Они молча сидели в объятиях друг друга и не обращали ни малейшего внимания на то, как минутная стрелка настенных часов сделала полукруг. Изредка Хисока слегка отстранялся, чтобы взглянуть на брюнета и убедиться, что тот в порядке, жив, дышит, а затем снова бессильно падал головой ему на плечо, задумчиво утыкаясь глазами в стену. — Ты слышал то, что там происходило? — неожиданно подал он голос, проводя кончиками пальцев по стройной чёрной косе. — Да, — ответил расслабленный в тёплых руках Иллуми, только затем понимая про себя, что стоило на этот вопрос соврать. — Досадно. — Тебе не нужно переживать об этом, — Золдик слегка отстранился, чтобы видеть собеседника, на чьих бёдрах сидел. — О том, что ты был свидетелем того, как я извращался над твоим трупом у себя во сне? — грустно усмехнулся Моро, переводя до боли безразличный взгляд на дверь в комнату. — Я этого не видел, да и не совсем слышал. Только начало. Долго объяснять, просто поверь, что мне плевать, что ты там делал, — брюнет наклонился, мягко целуя губы любовника и возвращая этим его внимание себе. — Я рад, что успел разбудить тебя до того, как стало слишком поздно. — Успел ли? — Хисока сверкнул опасным золотом своих глаз в полумраке комнаты, и на секунду Иллуми неуверенно напрягся, но, осознав неоднозначность своей фразы, фокусник, чуть склонив голову и позабавленно дёрнув уголком губ, погладил Золдика по спине успокаивающе. — Нет, я имел в виду другое. Сомневаюсь, что твоим родителям так же плевать, как и тебе, они до сих пор за дверью. Чувствуешь, как сильно твой отец хочет сейчас меня убить? Я бы даже завёлся, будь обстоятельства иными. — Устав ему не позволит. Как и я. — Ты ведь и сам пытался, да? — Моро, довольно ухмыляясь, провёл пальцами по нескольким уже покрывшимся тонкой коркой свернувшейся крови уколам на своей шее. — Это возбуждает. Тебе понравилось думать, что ты был властен убить меня так просто? — Нет, это… — ассасин нахмурился, пытаясь сформулировать в голове объяснение. — Это был блеф. Я угрожал убить тебя, чтобы… — Не утруждайся, — остановил его вдруг Хисока, прикрывая глаза в своей фирменной улыбке. — Мне не так важно, зачем ты это сделал. Уверен, что это было необходимо. Всё в порядке, — он уткнулся носом в не сокрытую одеждой часть изящной шеи Иллуми, наслаждаясь размеренными толчками его пульса под тонкой кожей. — Я бы не стал тебя убивать, — донельзя коротко изложил свой рассказ Золдик, выделив, как он посчитал, самое важное. — Тогда или вообще? — решил уточнить Моро, словно издеваясь, и брюнет, ранее разглядывавший в окне постепенно скрывающееся за горизонтом красное в цвет их костюмов Солнце, скользнул зрачками к Хисоке. — Я бы очень не хотел тебя убивать, — изменил вдруг своё предыдущее изречение Иллуми. — Очень не хотел бы, чтобы какие-либо обстоятельства вынудили меня это сделать. — Хм, — выдохнул фокусник коротко, и Золдик почувствовал его лукавую улыбку кожей. — Если такие обстоятельства появятся, я тебе разрешаю. Я буду не против, если это сделаешь ты. Только будь со мной нежен. Они молчали ещё пару минут, провожая закат, не спеша сменяющийся сумерками. Иллуми обдумывал их небольшой состоявшийся диалог и всё сильнее хмурился сам себе, осознавая, что действительно не соврал. Если б ситуация вынудила, он бы смог убить Хисоку, даже несмотря на то, что их души связаны. Брюнет всем сердцем ни за что не хотел бы этого допустить, от одной мысли внутри всё болезненно холодело, он наверняка рыдал бы так же несдержанно и горько, как Моро в своём кошмаре, и Золдик никогда бы не простил себя за это. Но он бы смог убить Хисоку. И оттого становилось тошно и противно от самого себя, потому что Хисока в такой ситуации скорее уничтожил бы весь мир, спалил бы всю планету до тла ради Иллуми, но уж точно не убил бы его. — Хисока, спасибо тебе. — М? — фокусник отпрял, поднимая удивлённый взгляд. — За что? — За то, что спас меня год назад, — ассасин выглядел предельно серьёзно, будто говорил о какой-то важной миссии. — И за то, что неоднократно спасал меня до этого, в том числе в нашу первую встречу. И что рассказал мне о своём детстве. За всё, что делаешь для меня. Спасибо. Хисока недоуменно молчал с минуту, пытаясь уловить в тёмных глазах напротив шутку или подвох. Он вглядывался так долго и сосредоточенно, будто искал себя в отражении, но наконец улыбнулся, складывая ладонь на щёку партнёра. — У тебя фиолетовые глаза. — Что? — опешил Золдик, отвлекаясь от своих невесёлых размышлений и вздёргивая брови. — Сложно заметить, но если сильно приглядеться, они очень глубокого чёрно-фиолетового цвета. Невозможно красиво. Ты не знал? — Моро всегда чувствовал, когда ассасин погружался в рефлексию слишком глубоко, и всегда умел его из неё вытащить обратно на поверхность. Он ненавязчиво погладил Иллуми той же ладонью, что покоилась у парня на щеке, а тот застыл, не зная, какие подобрать слова в ответ, и не мог найти в себе силы моргнуть, позволяя янтарным глазам разглядывать душу. Хисока проникал этим взглядом под кожу, оглаживал им каждую ресничку, неприкосновенно целовал, и брюнет, неровно выдыхая, вдруг почувствовал себя нагим и как никогда прежде уязвимым. Рука сама потянулась расстегнуть верх высокого горла жилета, за чем с интересом пронаблюдал фокусник, не смея мешать. Золдик раздевал себя неспешно, стараясь не разрывать зрительный контакт. Он чувствовал, будто одежды его лишает сам Хисока только лишь тем, что смотрит. Следит не отрываясь своими гипнотизирующими медовыми глазами. Иллуми, так же медленно раздевая после себя и Моро, краснел как в первый раз, смущаясь своего неуместного в такой момент возбуждения от всего-навсего взгляда. Периодически он делал небольшие паузы, будто безмолвно спрашивая, можно ли продолжить, но фокусник не останавливал его, заинтригованно наблюдал, мягко улыбаясь, где-то помогал, умело скользил пальцами по собственной одежде и иногда невесомо касался чужой кожи, оставляя после себя мурашки. Шёлковые волосы, освобождённые из плетения косы, раскинулись по подушкам чёрными реками, и руки с острыми алыми ногтями бережно прошлись по поджарому телу. Хисока навис сверху, нежно целуя бархатную кожу, покрывающую выпирающие ключицы, и первый дрожащий стон сорвался с губ брюнета. Было уже совершенно неважно, услышит ли их кто-то за дверью. Опаляя ушную раковину Моро частым жарким дыханием от ускоряющихся, но мягких толчков, Иллуми вплёлся пальцами в яркие пряди, гуляя второй ладонью по широкой спине и прижимаясь ближе настолько, насколько это возможно. Он впитывал в себя каждый кричащий трепетом влажный поцелуй за ушком, каждое сокровенное касание губ к шее, оставляющее после себя на коже кусочек рваного вздоха, и постепенно отпускал этот непомерно тяжёлый день, пусть он ещё и не закончился. Фиолетовые, подумать только. Золдик не знал, что его глаза фиолетовые, он никогда себя так тщательно не разглядывал, и был в неописуемом восторге от того, что именно Хисока оказался первым во всём мире, кто это в нём увидел. Единственным, кто когда-либо будет знать этот их маленький секрет. — Хисока… — прикрыв глаза, шептал он интимно между стонами, теряясь в ощущениях. — А-ах, да… Быстрее… — Малыш, ты такой нетерпели… — слегка приподнявшись и уставившись на расплывшегося в удовольствии ассасина, фокусник вдруг замер, округляя глаза в ужасе. Больше не ощущая фрикций и чувствуя внутри себя стремительно опадающую плоть, Иллуми нехотя разлепил подрагивающие веки, вопросительно приподнимая бровь, но тут же оцепенел, наблюдая панический страх на лице любовника. — Что не так? — обеспокоенно спросил брюнет, зачем-то убирая руки от мелко трясущегося тела, словно побоялся, что это они могли быть причиной. — Иллуми, используй на мне иглы, — выдавил из себя измученно Хисока, слезая, и сел рядом, устало пряча лицо в ладонях. — Воткни столько, сколько потребуется, хоть дюжину. — Ты о чём? — не догадался Золдик сразу, всё ещё пытаясь прийти в себя после незавершённого секса. — Я смотрю на тебя и вижу, как ты умираешь, — Моро отнял ладони от лица и уткнулся в них тяжёлым взглядом. — Вижу, как я рву тебя на куски, как трескается твой череп в моей руке, — фокусник хмуро посмотрел на ассасина, поджимая губы. — Это невыносимо, я хочу это забыть. Иллуми, сдвинув брови к переносице, приподнялся и тоскливо оглядел Хисоку, сломленного и потерянного. Тот всё ещё был заперт со своим кошмаром, до сих пор переживал его, не способный сделать хоть что-то со своей памятью. — Наверное, я выгляжу жалко, — усмехнулся Моро в ответ на долгий взгляд, направленный на него. — Прости, что разочаровываю. Не с таким мной ты начал встречаться. — Ты вовсе не жалок, — брюнет отрицательно мотнул головой и дотянулся до небрежно откинутой в сторону одежды, в которой прятал иглы. — После этой способности моей бабушки ещё никто не просыпался в своём уме. Тебе можно поаплодировать. — Я бы тоже не проснулся, — фокусник облегчённо улыбнулся, наблюдая, как Золдик откручивает со своих булавок наконечники. — Это только твоя заслуга. — Всё же я должен был сделать это раньше, — Иллуми подполз поближе, держа в ладони несколько голых игл. — Ещё немного и ты бы… — Я не смог, — Хисока вдруг заглянул в как всегда спокойные бездонные глаза будто с исповедью. — У меня бы заняло это несколько часов, как и в первый раз. С ума не сходят по щелчку пальцев, как нам показывают в кинолентах, это долгий и оттого мучительный процесс, так что ты бы в любом случае успел. Но я почти сразу остановился. — Почему? — брюнет удивлённо моргнул, зажимая в пальцах одну из игл и окутывая её своей аурой. Не способный из-за хатсу матери воспринимать на слух происходящее в кошмаре, он и понятия не имел, что фокусник прекратил себя ломать ещё до пробуждения. — Я не увидел в этом смысла, — пожал плечом Моро. — Что бы изменилось? Снова бестолковое существование, завязанное на бесконечных сражениях, будто тебя никогда и не было? Я не хочу к этому возвращаться. — Раньше твой образ жизни тебя не смущал, — Золдик аккуратно вонзил первую иглу в макушку между красных прядей, и Хисока чуть слышно выдохнул, мгновенно забывая все кровавые нюансы кошмара. Он ещё понимал, что в нём тогда происходило, но визуально не мог вспомнить ни единой детали. — Потому что раньше я не знал ничего, кроме своего образа жизни. — Что же ты собирался делать, раз передумал? — Иллуми перебрал в пальцах яркие волосы, раздвигая их, чтобы разглядеть, достаточно ли глубоко проникла игла и не выглядывает ли из кожи. — Я как смог собрал тебя обратно и хотел отнести твоему отцу. — И как бы ты это ему объяснил? — вторая игла вошла рядом, в трёх миллиметрах от первой, и фокуснику потребовалось усилие, чтобы вспомнить, о чём речь, потому что трагичные события стали казаться какими-то очень далёкими и нереалистичными воспоминаниями. — Никак. Я собирался признаться, что убил тебя и изувечил. Золдик замер с третьей иглой в руке, раскрывая веки шире, и перевёл негодующий взгляд на лицо любовника, постепенно осознавая услышанное. Моро, ощутив, что пауза слишком затянулась, а новые иглы перестали проникать в мозг, поднял глаза вопросительно. — Ох, вот теперь я точно выгляжу жалко, да? — тихо засмеялся он, наблюдая смятение на лице собеседника. — По-твоему, я этого заслуживаю? — брюнет с искренним недоумением изогнул бровь. — Ты заслуживаешь всего, что я могу тебе дать. Но не подумай, что я настолько ничтожен и предпочту умереть, лишь бы не страдать по тебе. Дело не в этом, милый Иллуми, — фокусник кокетливо очертил кончиком ногтя на большом пальце аккуратные губы ассасина. — Просто ты моё главное развлечение в этом унылом мирке, без тебя мне стало бы слишком скучно, а скука гораздо страшнее и мучительнее смерти. Вот я и решил, что терять мне нечего. Если б твои родственники решили меня убить за твою гибель, то я бы не стал просто ждать, когда они это сделают. Драматичный и бессмысленный суицид не менее скучен. Разумеется, я бы дрался, как минимум просто чтобы выплеснуть гнев в бою, однако меня тогда не заботило, чем закончилось бы это сражение. Я прекрасно понимал, что, скорее всего, умру, но мне просто было плевать. — Тебе всегда плевать, умрёшь ли ты в драке, — Иллуми осторожно вонзил третью иглу, увлечённо осмысливая в голове слова Хисоки. Ему всегда нравилось слушать этот приятный бархат голоса, нравилось, когда Моро что-нибудь рассказывал о себе и своих мыслях. В первые годы знакомства было необычно, а затем и интересно анализировать его мотивы и пытаться посмотреть на ту или иную ситуацию под его углом. Ни один из когда-либо встречавшихся Золдику людей не смотрел на вещи так, как Хисока. Это интриговало. Возможно, потому брюнет и стал понимать партнёра так хорошо за столько лет общения. — Так было, пока мы не стали встречаться, — фокусник расслабленно прикрыл глаза, полностью избавляясь от всех воспоминаний о кошмаре. В памяти лишь остались сухие факты того, что кошмар он видел, что там был Иллуми и что был этот сон настолько ужасен, что он сам попросил Золдика применить иглы. Даже суть их диалога выглядела теперь акварелью, залитой водой, и Хисока совсем не мог вспомнить, с чего разговор вообще начался. — То есть? — не совсем понял ассасин, беря в руку последнюю из игл. — Ты ведь не хотел со мной отношений из-за того, что на меня нельзя рассчитывать, — Моро, заметно приободрившись, пожал плечом с улыбкой. — Поэтому, когда мы начали встречаться, я стал сражаться осторожнее. Думаешь, почему я до сих пор не вызвал Куроро на бой, хотя ему уже вернули нэн? Я пытаюсь придумать способ не умереть в схватке с ним, даже если проиграю. Ты же наверняка разозлишься, если я своей смертью поставлю тебя в неловкое положение перед твоей семьёй. Не хочу показаться ненадёжным для тебя. У Иллуми в очередной раз перехватило дыхание. Хисока только что прямым текстом заявил, что их отношения стали для него смыслом жизни. Он бережёт себя от смерти только ради Иллуми, потому что доверил лишь ему распоряжаться собой. Можно ли вообразить хоть что-то, что превозносило бы Золдика так высоко? Ни один комплимент, никакая похвала и даже всеобщее признание в семье не сделали бы его настолько же значимым и важным. Это ощущалось так невероятно приятно до дрожи в коленях, что ассасин почувствовал, как не так давно пропавшее возбуждение снова даёт о себе знать. Вдруг от неожиданного осознания собственного наслаждения от удовлетворения своей самой сильной слабости очевиднейший факт поразил разум Иллуми электрическим током. Хисока — мазохист. И потому он любит Золдика. В его понимании, только Иллуми способен доставить ему правильную боль, как физическую, так и моральную. Только он умеет делать это так аккуратно и бережно, как Хисоке нравится, как Хисоке нужно. Иллуми всё корил себя за то, что недостаточно хорош в отношениях, но оказалось, что Моро искренне наслаждается именно его холодностью и жестокостью, его эгоизмом и вопиющим высокомерием, идеально сбалансированными с достаточной, но не чрезмерной заботой, выделяемой брюнетом строго в той концентрации, которая была необходима фокуснику. Это его доза. И в ответ он давал такую же дозу внимания и искреннего обожания для Иллуми, которому только это и было нужно. Чтобы его восхваляли. Чтобы боготворили, любили, поклонялись и считали смыслом жизни. Они оба подсевшие наркоманы, и каждый из них — незаменимый дилер для другого. Хисока всегда был прав. Они идеальная пара. — Верно… — выдохнул ассасин сбивчиво и медленно облизнул кончик своей иглы, с упоением наблюдая, как от этого зрачки Моро моментально расширяются. — Я очень разозлюсь… — брюнет плавно вонзил в пёструю голову последнюю булавку для закрепления эффекта и придвинулся ближе, наклоняясь к приоткрытым губам напротив. — …если ты посмеешь умереть раньше, чем я тебе позволю. — О, я бы не хотел тебя злить, мой дорогой Иллуми, — Хисока подался вперёд ещё сильнее, касаясь чужих губ своими, но не целуя, просто продолжая шептать в них. — Мы ведь, кажется, занимались очень приятными вещами? Почему мы остановились? — Это уже неважно, — ассасин настойчиво упёрся рукой в грудь любовника, подталкивая, чтобы тот лёг на спину. — Мы не закончили. — Не люблю незавершённые дела, — фокусник не воспротивился и откинулся назад, вожделенно прикусывая губу в нетерпении. Золдик сразу навис сверху, рассыпая по постели несколько непригодившихся игл, и длинные волосы водопадом спали на грудь любовника. Упираясь одной рукой в подушку рядом с головой Моро, Иллуми второй ладонью нежно дотронулся тёплой кожи на груди, огладил подушечками острые, красиво изогнутые ключицы, перебежал во впадинку между ними, прошёлся по натренированному телу вниз, едва касаясь, и вразрез со всей былой неспешностью своих действий нетерпеливо развёл ноги фокусника в стороны, слегка опускаясь и касаясь своим уже полностью твёрдым членом чужого, только начавшего наливаться кровью. Пальцы плавно заскользили обратно вверх по торсу, по широкой, часто вздымающейся груди и подцепили подушечками возбуждённый сосок, мягко играясь с ним, покручивая, пока брюнет медленно покачивался, дразня Хисоку лёгкими прикосновениями плоти к плоти. Взгляд медовых глаз окончательно поплыл, и из лёгких фокусника, смешиваясь с его тяжёлым дыханием, против воли стали вырываться редкие полустоны. Иллуми согнул опорную руку, наклоняясь к самому лицу партнёра, и сам не сдержал жаркого выдоха от того, как два члена теперь оказались тесно прижаты друг к другу, но продолжил мучительно тягучие движения бёдрами, требовательно впиваясь в чужие приоткрытые губы и стискивая сосок в пальцах чуть сильнее. Моро, тихо мыча в жадный поцелуй, послушно раскрыл рот шире, впуская, играючи поддевая кончик языка любовника своим, и брюнет уловил намёк, что тот был бы не против так же охотно принять в себя не только его язык. Внезапный сильный укус в нижнюю губу заставил Хисоку, уже было прикрывшего глаза в расслабляющем удовольствии, вновь распахнуть веки и слегка выгнуться навстречу с тихим, но протяжным стоном. Это было необычно и впечатляюще: Иллуми никогда по своей прихоти не был груб с Моро, только когда тот сам его об этом просил, а если и хотел что-то попробовать, то всегда перед этим спрашивал. Но фокусник был более чем доволен такой смелостью любовника и без излишних слов донёс это до него, ласково оглаживая руками сильные плечи и придавая этим уверенности. Затвердевшие недавние порезы от стекла на одной из ладоней Хисоки слегка оцарапали кожу, и брюнет отстранился, расфокусированно разглядывая сочащуюся из укуса насыщенно-багровую кровь. Собирая кончиком языка несколько сладко-металлических капель, он отнял пальцы от порозовевшего раздразнённого соска, заглядывая в искрящиеся желанием янтари, и поднёс указательный и средний к алеющим губам, что выглядели теперь подчёркнуто контрастно на фоне почти белой кожи. Моро, не моргая, с лёгкой хитринкой в глазах покорно вобрал в рот сразу три пальца вместе с безымянным, размеренно посасывая и обильно покрывая слюной, смешивающейся во рту с кровью. Хоть Золдик всегда начинал растягивать его двумя, Хисока не хотел томить их обоих ожиданием. На самом деле укус в губу так его взбодрил, что он сейчас был бы не прочь, чтобы Иллуми не церемонился и вошёл без подготовки и без смазки, но вот только для партнёра в этом было бы мало приятного и могло привести к порваной уздечке. Когда ассасин счёл количество слюны на пальцах достаточным, он в своей грациозной манере плавно поднялся, садясь меж разведённых ног Моро, и учёл пожелание любовника, начиная осторожно проникать всеми тремя тщательно вылизанными пальцами. В Хисоке было горячо, влажно и очень узко — погрузить пальцы полностью вышло не сразу, но Золдик поспешил, чтобы слюна не успела высохнуть, и настойчиво проник внутрь, несмотря на сопротивление мышц. Фокусник мелко вздрогнул всем телом, чуть подаваясь бёдрами, и на мгновение блаженно прикрыл глаза, слизав со своей губы вновь выступившую кровь. Шальная мысль непрошено влезла в голову Иллуми, когда он пронаблюдал за тем, как Моро сделал громкий глоток и продолжил сверлить брюнета вожделенным взглядом с животным голодом в нём. Он хочет жёстче, его не нужно жалеть. Свободная рука ассасина потянулась в сторону и подобрала одну из откинутых ранее игл, за чем заинтересованно проследил Хисока, воодушевившись. Ему действительно искренне нравился хатсу любовника. Да, возможно, у него были свои слабости и недостатки, как и у большинства способностей в принципе, но было в этих булавках какое-то особенное очарование. С ними Иллуми мог при желании захватить мир, и никто бы даже не заметил, но мир ему был не нужен. Ему было нужно доводить этими иглами Хисоку до исступления. Остриё мягко, но ощутимо прошлось по солнечному сплетению, оставляя после себя бледно краснеющую царапину, а Моро не смел шевелиться, только слабо подавался бёдрами в попытке ускорить движения пальцев в нём. Заточенный металлический кончик коснулся ареолы соска, обводя её по кругу, и только тогда Хисока понял, зачем партнёр взял иглу. Сердце затрепетало под рёбрами как птица в клетке, и с губ само сорвалось интимно-тихое: — Да… Иллуми поднял глаза на фокусника, сосредоточившего жаждущий, умоляющий взгляд на булавке, и не сдержал победной улыбки. Он знал, что Моро понравится эта идея. Игла безжалостно надавила на нежную кожу и с неправдоподобной лёгкостью медленно пронзила насквозь возбуждённую бусинку, а Хисока выдохнул в протяжном стоне, выгибаясь дугой и откидывая голову на подушку. Только сейчас, медленно двигаясь в ещё не разработанном теле, крепко и покорно сжимающем в себе болезненно распирающие изнутри пальцы, Иллуми смог разглядеть, как сильно Моро ведёт, когда брюнет дарит ему эту жестокость. Его глаза под слегка опущенными веками застелила пелена похоти, зрачки так расширились, что почти не оставляли места золотой радужке, рот приоткрылся в сбивчивом дыхании, и от каждого движения эрегированный член едва заметно дёргался, выделяя капельки смазки, хотя Золдик ещё ни разу не согнул пальцы так, чтобы коснуться простаты. Брюнет за всю свою жизнь, в которой пытал людей сотню раз, ни разу не видел, чтобы кто-либо наслаждался этими пытками. Он никогда не ассоциировал боль с чем-то приятным, он видел, как она искажает лица людей, как она их ломает. Хисока же ловил истинный, ни с чем не сравнимый кайф от этой осторожной боли, которая дурманила его, и казалось, что он может кончить только лишь от этого. Очерчивая свободной ладонью напряжённый пресс партнёра, ассасин наклонился к его груди и деликатно обхватил губами пронизанный булавкой сосок, ласково вылизывая и собирая языком красные капельки, на что фокусник, рвано выстанывая в экстазе имя Золдика, призывно раздвинул ноги чуть шире, стискивая пальцами одеяло под собой. Ощущая рефлекторное сокращение стенок, Иллуми немного ускорился, разводя пальцы внутри ножницами, и от столь манящего натяжения тугого колечка обжёг тихим стоном пульсирующую болью раскрасневшуюся кожу соска, едва сдерживаясь от того, чтобы прекратить необходимую подготовку прямо сейчас и наконец войти до упора в горячее тело. Однако, треснув себе мысленную пощёчину, он быстро вернул самообладание, не желая вредить больше, чем необходимо. Брюнета всегда поражало то, как быстро мышцы любовника отвыкают от проникновения, стягиваются в почти девственное состояние всего за несколько дней. По этой причине брюнет не брал его слишком часто и тем более два дня подряд, даже если тот очень просил. Он ждал, когда отверстие снова станет узким, будто верил, что каждый такой раз становился для Хисоки первым, что до Иллуми у него никого не было, что никто не проникал в это тело прежде. Конечно, это не было правдой. До девственника фокуснику было как до другого конца галактики. Золдик не хотел представлять, как и с кем он занимался этим раньше, и, конечно, он понимал, что не имеет никакого права винить Моро за это. Хисока был свободен, любил секс, а Иллуми на его неоднозначные намёки взаимностью не отвечал. Хисоку невозможно упрекать за то, что тот не стал себя хранить для «того единственного» или «той самой», которых могло и не быть вовсе, и Иллуми никогда не считал его из-за этого грязным или, тем более, отвратительным. Скорее просто очень опытным. Но сейчас, когда они наконец вместе и больше ни с кем, брюнет, хоть и не жил никогда в лживых мечтах, все же хотел обманывать себя сладкой иллюзией, что он первый, кто видит Моро таким. Первый, под кем тот так выгибается и откровенно стонет. — Иллу… — хрипло позвал Золдика объект его ревностных дум и нетерпеливо поелозил, мелко покусывая кровоточащую губу. Больше никаких слов не потребовалось. Иллуми, дразняще подцепив напоследок свою иглу языком за шарик и вырывая очередной шумный выдох из лёгких Хисоки, нехотя оторвался от его груди, поднимаясь, и аккуратно вытащил пальцы, слегка оттягивая ими чуть покрасневшие края, словно любуясь проделанной работой, на самом же деле проверяя, достаточно ли вход растянут. Фокусник не касался себя, терпеливо держал ладони лежащими по бокам, хоть от него этого и не требовали, и беспощадно сминал постельную ткань. Ему нравилось кончать только от члена Иллуми в себе, нравилось зависать на пике запредельного удовольствия, когда Золдик внезапно немного замедлялся, но не останавливался, не давая как пересечь такую близкую и такую непостижимую грань, так и отдалиться от неё. Брюнет безошибочно подбирал момент, всегда точно чувствовал, сколько Моро ещё сможет продержаться, знал, где к нему прикоснуться, лучше самого Хисоки понимал, как тому будет приятнее. Всё, что делал безразличный ко всему убийца, было идеальным, поэтому фокусник не мешал и принимал всё, что решит сделать с ним его Иллуми. Ассасин тем временем, не жалея сплюнув себе на руку, прошёлся спешно по своей так же обделённой вниманием плоти и подхватил Моро под бёдра, рывком придвигая к себе ближе. Одной ладонью обхватив свой член, чтобы направить, он приставил головку к разработанному колечку мышц и аккуратно подался бёдрами, почти беспрепятственно скользнув внутрь на пару сантиметров. Пришлось попытаться собрать в себе всю выдержку, чтобы не сорваться сразу на бешеный ритм, но Хисока не дал и шанса, обхватив партнёра за поясницу ногами и с силой подтолкнув вперёд. Член резко вошёл до самого основания, и парни одновременно простонали в голос. Иллуми, не удержав ровного положения от чересчур внезапного скачка удовольствия, склонился и упёрся рукой в матрас рядом с пошло растрёпанным и неприлично рдеющим, словно самый талантливый в истории порноактёр, Моро, сжимая пальцами второй руки его бедро до синяков. Внутри было слишком хорошо и узко, фокусник сжимался вокруг твёрдого члена чересчур приятно, чтобы его можно было ругать за своевольную выходку, но во избежание утери контроля Золдик всё же заговорил строго: — Я тебе не разрешал. От неуместно холодного тона блаженно растёкшийся по постели Хисока дёрнул уголками губ вверх, скосив хитро глаза, но ноги послушно расцепил, снова разводя их широко в стороны. Он был готов давать любовнику столько власти, сколько тот хотел получить. Брюнет вновь выпрямился и особенно бережно огладил дрожащие от нетерпения ноги, будто бы извиняясь за свою грубость. Фокусник выглядел на удивление смущённым такой неожиданной лаской и даже отвёл взгляд, краснея пуще прежнего и прикусывая согнутый указательный палец, но Иллуми, выходя почти полностью и оставляя внутри лишь головку, на пробу двинулся, точно попадая по комку взбудораженных нервов с первого раза, и сразу вернул себе расплывшийся взгляд медовых радужек, выбивая громкое: «Ох!» — из груди Хисоки. Удовлетворившись результатом, ассасин сложил красивые и абсолютно гладкие ноги партнёра на свои плечи, проводя руками по горячей коже почти утешающе и оставляя трепетный поцелуй на одной из щиколоток. Он никогда не видел, как Моро лишает себя волос на теле, но тот делал это с ювелирной точностью своевременно и всегда был гладким, что создавалось впечатление, будто волосы у него и вовсе не растут и на него был наложен тот же хатсу, что и на Золдика. Следует полагать, что он эпилировал себя чуть ли не каждую неделю. Придерживая за бёдра, Иллуми начал неспешно двигаться в узком теле, не отрывая глаз от зарумянившегося лица любовника, бесстыдно стонущего в такт толчкам. Грудная клетка Хисоки усердно вздымалась, едва справляясь с его сбившимся частым дыханием, а горящий блеск золотых глаз убеждал в том, что радужки в самом деле содержат в себе по меньшей мере десяток карат. — Тебе хорошо? — хрипло поинтересовался Золдик, укладывая одну руку на раскрасневшийся от возбуждения член Моро и плавно размазывая по нему обильно выделяющуюся смазку. Он прекрасно видел, как ему хорошо, но хотел это услышать. — Да, малыш… — прошептал Хисока, едва дыша, и повёл ладонью по своей груди, намеренно поддевая пальцами жестокую булавку в соске и чуть оттягивая её. — Мне невероятно хорошо… — Одной иглы тебе недостаточно, — прозвучало утверждение, и Иллуми, останавливая фрикции, протянул вторую руку, чтобы взять ещё одну иголку, только на этот раз без наконечника. Золдик обхватил член фокусника крепче, смахивая пальцем с головки каплю смазки, и аккуратно погладил остриём края уретры, следя за реакцией. На лице Моро было множество смешанных эмоций: от смятения и страха до ярого желания и интереса. Однако прежде, чем тот успел определиться, брюнет сделал осторожный укол, внимательно следя за тем, чтобы игла входила аккуратно и ничего лишнего не повредила. Хисока натурально заорал и непроизвольно подался бёдрами, закатывая глаза вверх и стискивая свой болезненно пульсирующий сосок сильнее. Не давая любовнику и пары секунд, чтобы прийти в себя, Иллуми быстрыми толчками продолжил вбиваться в напряжённое тело, оглядывая расфокусированным взглядом свою работу и продолжая медленно поглаживать твёрдую плоть. Игла, продетая через самый кончик головки насквозь, подрагивала от каждого движения, и Моро сгорал, крича от удовольствия и выгибаясь навстречу остервенелым фрикциям, а Золдик не мог перестать любоваться столь развратным видом Хисоки, растрёпанного, сжимающего свой покрасневший от раздражения сосок с булавкой в нём, откровенно стонущего, со следами потёкшей туши на лице, алыми от крови губами и колом стоящим членом, с головки которого стекала розоватая смазка. Он был неоспоримо прекрасен. Во время секса Моро выглядел по-особенному честным. Он умел показать, как сильно ему нравится процесс, искренне наслаждался самим собой и тем, как партнёр на него смотрит. Фокусник очень любил секс во всех его проявлениях: любил быть снизу, сверху, любил сосать, лизать, кусать, любил с мужчинами и женщинами, грубо и нежно, любил целовать во все укромные места, любил получать удовольствие и дарить его. Он не считал себя озабоченным извращенцем и едва ли был им, у него было здоровое влечение для его лет, и он не кидался с ним на людей. Всегда до отношений с Иллуми Хисока заботился о своих партнёрах даже во время жажды крови: никого не принуждал насильно, никогда не делал ничего, что могло бы не понравиться, каждого доводил до оргазма и лишь затем калечил или убивал. Ему казалось это милосердным. Умереть во время секса, так и не дойдя до финиша, было слишком жестокой смертью, даже по меркам Моро. Он не настолько садист. Хисока отдавался сексу полностью, не сдерживал громкие стоны, не закрывался смущённо, выставлял себя напоказ и никогда ничего не стеснялся. Он хотел, чтобы на него смотрели. И это дико возбуждало Иллуми, который в себе такую раскрепощённость ещё только тренировал. — Ты очень красивый, — ассасин отпустил возбуждённый орган фокусника и ласково огладил дрожащие ноги на своих плечах. — Даже не можешь представить, насколько. — Сделай фото… — упёрся тот в Золдика невидящими глазами. Брюнет слегка замедлился и кинул взгляд на свою одежду, лежащую рядом, в складках которой где-то должен был быть его телефон. Не останавливаясь, он смог дотянуться до брюк и действительно нашёл устройство в заднем кармане. Иллуми слегка трясущимися руками снял блокировку и резко ускорил грубые толчки, влажно шлёпаясь с каждым движением о чужую кожу, что Хисока вновь закатил глаза, а из его члена в очередной раз вытекла смазка, смешиваясь с кровью. Золдик открыл камеру и навёл объектив на любовника, рвано выдыхая от самого осознания, что нечто подобное будет храниться в памяти его телефона. Удалять он это точно не собирался. Пару секунд поразмыслив, он смахнул по экрану, переключая режим с «Фото» на «Видео», и нажал на запись, пошло улыбаясь своей задумке. — Слишком долго для фото… — обратил внимание Моро, разглядывая сквозь пелену в глазах ухмылку Иллуми. Тот не ответил, лишь скользнул хитрым взглядом по телу перед собой, ритмично елозящему по постели. Хисока прикусил губу, понимая всё без слов, и неожиданно залился смущением от представления того, как будет выглядеть на записи. — Покажи мне, — прошептал он, не отрывая глаз от зрачка телефона, слишком безразличного для той картины, что ему довелось запечатлеть. — Хочешь посмотреть на себя? — Золдик, чувствуя уже совсем скорую разрядку, взял крупным планом лицо фокусника и активировал тэн. Наблюдать возбуждённое смятение партнёра от приходящего к нему осознания было неожиданно приятно, как и то, что тот сжал его в себе сильнее с громким полувздохом, когда Иллуми завершил свой образ. — Тогда смотри. Хисока округлёнными глазами уставился в золотые ехидно ухмыляющиеся радужки и не мог нормально вдохнуть, жалобно поскуливая от концентрирующегося в переизбытке внизу живота жара. — Твой член немного толще, — заговорил бархатный голос с нотками улыбки в нём. — Должно быть, ты сейчас тащишься. — Чёрт, Иллу… Я не могу… Я сейчас… — Ну-ну, — второй «Хисока» крепко сомкнул пальцы вокруг содрогающейся в преддверии оргазма плоти, не давая прийти к желанной разрядке и продолжая вколачиваться в податливое тело. — Потерпи, малыш. Камера слегка опустилась, меняя ракурс, и теперь красочно, во всех подробностях записывала то, как украшенный венами и покрытый смазкой член снова и снова проникал в тесное отверстие. — Знаешь, мой милый Хисока, поддерживать чужую внешность без игл сложно. Это немного сбивает, — «Моро» жадно следил за тем, как его плоть с хлюпающими звуками скользит туда-обратно. — Похоже, что я ещё долго смогу тебя трахать в таком виде. — Иллу, пожалуйста… — едва слышно промямлил Хисока, растворяясь в кровати от кружащих голову ощущений. Ему слишком сильно нравились способности брюнета. — Разве перед тобой Иллуми? — усмехнулся «фокусник», наконец завершая съёмку. — Хисока… — выстонал Моро собственное имя, опуская взгляд вниз и наблюдая, как чужая, его же рука с такими же острыми ногтями сжимает основание его члена. — Прошу, дай мне кончить… — Ох, ну как тебе отказать, когда ты так просишь? — «Хисока» сверкнул улыбкой и вложил в ладонь оригинала свой телефон. — Взгляни на то, как ты прекрасен. Фокусник вяло поднял трясущуюся руку и прикусил губу, которая только недавно перестала кровить, покорно просматривая видеозапись. Ладонь на его болезненно изнывающей плоти наконец ослабила хватку и стала ритмично двигаться, всякий раз слегка задевая иглу будто случайно, вызывая по всему телу крупную дрожь. Хисока, невольно подаваясь бёдрами в чужую руку и едва находя в себе силы держать веки раскрытыми от слишком идеальной стимуляции всех своих эрогенных зон, внимательно смотрел в экран, на котором он же откровенно извивался и стонал от безжалостных толчков словно самая опытная проститутка. — Может, мне отправить это твоей Мачи? — ехидно оскалился «Хисока». — Пусть посмотрит, как у тебя стоит, когда тебя жёстко трахают. Веки всё же закрылись, когда напряжение, скопившееся внизу живота, наконец вырвалось наружу мощными всплесками. Громко зарычав, Моро выронил телефон и содрогнулся всем телом, особенно остро ощущая внутри себя частые фрикции, продолжающие из раза в раз точно вбиваться в чувствительную железу, и ласковую руку, что не прекращала размазывать по его члену густую сперму. Лишь спустя секунд тридцать тело наполнилось невиданной лёгкостью, и мурашки под закрытыми в экстазе веками потихоньку начали пропадать. — Всё в порядке? — спросил с лёгкой одышкой уже вернувший себе свою внешность Иллуми, останавливаясь и мягко поглаживая ослабевшие ноги на своих плечах. — Как ты себя чувствуешь? Я нигде не перегнул? — Ты не кончил? — вопросом на вопрос ответил фокусник, так и не раскрыв глаза. — Нет, но я могу закончить рукой, если ты… — Нет, продолжай, — Хисока двинул бёдрами, насаживаясь на чужую плоть поглубже. — Мне всё равно будет приятно. — Хорошо. Только давай сменим позу. Золдик снял с себя ноги партнёра, заводя их себе за спину, осторожно вытащил из его тела иглы и наклонился вперёд, припадая к измазанным в подсохшей крови губам своими. Он вновь начал двигаться частыми толчками, но теперь уже бережно и аккуратно, без резкости и громких шлепков. Брюнет оглаживал измученное сладкими пытками тело, успокаивая, нежно зализывал оставленную на губе рану и ловил ртом каждый сбивчивый выдох. Жестокость и забота. Боль и исцеление. Так, как Хисока любит. — Можно я кончу внутрь? — спросил он вдруг тихо немного дрожащим голосом, слегка отстранившись, и Моро удивлённо приподнял одну бровь. Иллуми никогда не спрашивал об этом раньше. Никто из них не спрашивал. — Конечно, дорогой Луми. Тебе можно всё, — фокусник мягко улыбнулся и снова притянул к себе любовника, прижимаясь к его губам. Спустя всего пару минут семя обожгло чувствительную слизистую под сдержанный стон в поцелуй. Двинувшись ещё несколько раз в судорогах, Золдик выдохнул облегчённо и постепенно обмяк в ласковых объятиях, продолжая сплетаться с чужим языком своим. Он шевельнулся, намереваясь в конце концов покинуть приятное тепло родного тела, но Моро лишь крепче сжал его ногами, не давая исполнить задуманное. — Не выходи, побудь ещё немного во мне, — прошептал Хисока в чужие губы, поглаживая брюнета по спине. — Мне нравится чувствовать тебя внутри. Ты редко доставляешь мне это удовольствие. Хочу растянуть момент. Иллуми устало улыбнулся и уложил голову на плечо фокусника, аккуратно водя кончиками пальцев вокруг окровавленного соска, но не задевая его. — Надеюсь, твои родители ничего не слышали, — выдохнул Моро в смешке. — Они уже давно ушли, ещё когда мы начали. — Видимо, поняли, что происходит. — Тебе придётся объясняться с моим отцом, — брюнет виновато отвёл взгляд. — Мне пришлось рассказать, что у тебя был психоз в детстве, так что теперь ты должен доказать ему свою вменяемость. Извини за это. — Не проблема, мы хорошо ладим. — Скорее всего, он будет настроен негативно. Ты в своём кошмаре сделал то, что ему очень не понравилось, — Золдик поджал губы, вспоминая яростное выражение лица отца, когда Хисока начал с маниакальным смехом разрывать труп его старшего сына во сне. — Я скажу ему, что лишил тебя памяти, чтобы он случайно ничего тебе не напомнил, но вряд ли это как-то изменит его отношение к той ситуации. — Я там убил тебя, да? — как-то тоскливо и чересчур тихо поинтересовался фокусник. — Что? Ты ещё помнишь это? — Иллуми вскинулся, хмурясь. — Нет, я просто знаю, чего больше всего боюсь, — медовые глаза задумчиво упёрлись в потолок. — Ты так и не ответил. Тебе всё понравилось? — резко решил сменить неприятную для них обоих тему ассасин, укладываясь обратно. — Мне кажется, я перестарался. — Малыш, это был официально лучший секс в моей жизни, клянусь тебе, — усмехнулся Хисока, зарываясь ладонями в спутавшиеся смоляные пряди. — Ты как всегда был неповторим. — Я рад. — Знаешь, у меня такое впервые, — нежные руки начали бережно распутывать волосы, пропуская их сквозь пальцы словно песок. — Никогда не думал, что буду благодарить за секс, но спасибо. — Впервые? Что именно? — Иллуми слегка повернул голову, чтобы видеть лицо любовника. — Учитывая то, что я вёл крайне беспорядочную половую жизнь, было бы глупо не позаботиться о том, чтобы ничем не заразиться, так что я всегда использовал тэн во время секса. — Ты заботился об этом? Очень ответственно с твоей стороны, — убийца никогда не мог воспринимать Моро как человека, следящего за своим здоровьем. Во многом потому, что он им и не был, и Золдик полагал, что тот руководствуется правилом: «Зараза к заразе не липнет». — Разумеется. Во мне было больше членов, чем в общественном туалете на вокзале, да и я свой пихал куда попало. Я же не хотел потом бегать по врачам и целителям, это бы отняло слишком много времени, — Хисока приподнял брови в вопросе. — Ты не думал об этом, когда мы впервые занимались сексом? — Я бы предпочёл и дальше об этом не думать, — ассасин ревностно повёл бровью. — Я не подвержен почти никаким вирусам и бактериям, а если и могу заразиться, то мой иммунитет уничтожит патоген ещё до того, как проявятся первые симптомы, так что мне было плевать. — Ты вообще человек? — Моро изумлённо вытянул лицо. — Не уверен, — усмехнулся Золдик в ответ. — Твоя неуязвимость весьма сексуальна, — фокусник заигрывающе прикусил губу, слегка сжимая волосы брюнета в руках. — В общем, так как на мне всегда был тэн, то соответственно ранить меня никто не мог, хотя у меня и было несколько партнёров с такими наклонностями. Но ты первый, кому я это позволил. Сердце Иллуми слегка сбилось с ритма, и тот всерьёз задумался о том, не читает ли партнёр его мысли. Он не хотел, чтобы Хисока знал о том, что Золдик грязно грезит единолично присвоить свободолюбивого Моро себе и лично выискать каждого выжившего, с кем тот когда-либо спал. Он боялся напрягать фокусника этим своим неосуществимым желанием. Однако Хисока не был напряжён ни капли, продолжал расслабленно играться с полюбившимися мягкими волосами, ласково улыбаясь. — Только всё-таки больше не меняй внешность, — прервал тот всё же тишину. — Я люблю тебя и трахаться хочу с тобой. С собой я могу подрочить перед зеркалом. — Хорошо, — ассасин оставил лёгкий поцелуй на слегка влажной коже и почувствовал, как окончательно опавший член сам выскользнул из чужого тела. — Прости, он… — Да, ничто не вечно, — вздохнув, Моро расцепил ноги и вытянулся, хотя Золдик подниматься с него не спешил. — Хисока, я люблю тебя, — прошептал вдруг Иллуми после непродолжительного взаимного молчания, пытаясь правильно подобрать мысли в голове. Он слишком долго ждал момента, чтобы наконец высказаться. — Я не привык говорить о своих чувствах и показывать их, ты первый человек в моей жизни, которому я сказал эти слова, и, вероятнее всего, последний. Мне очень трудно их произносить, и с каждым разом проще не становится совсем, но, стоит думать, именно поэтому эта слащавая фраза так ценна. Я буквально заставляю себя говорить тебе её, но не потому что обязан, а потому что хочу привыкнуть. Потому что это правда. Никогда не смей в этом сомневаться, — брюнет приподнял голову и упёрся взглядом в удивлённые золотые глаза. — Я хочу провести с тобой столько времени, сколько мне уготовано. Но давай обсудим твоё предложение, когда вернёмся домой, я не готов думать об этом здесь и сейчас. Фокусник несколько секунд просто молчал, переваривая услышанное, но наконец смягчил взгляд и расплылся в такой по-детски счастливой улыбке, будто ему предложили все сладости мира. — Хорошо, Иллу, — Моро прикрыл рот ладонью смущённо, краснея до самых кончиков ушей. — Дома, так дома.