Осторожная жестокость

Даже смертельно раненый, Хисока имел силы улыбаться. Хищно. Дико. Ласково. Только он умел делать это так неоднозначно. Даже с вывихнутой щиколоткой, на едва держащихся, подгибающихся ногах, с несколькими сломанными рёбрами, рассечённой в паре мест головой, сжимая пальцами одной руки пробитую насквозь бочину, он стоял и измученно улыбался во все тридцать два. Наконец колени не выдержали, и Моро тяжело свалился на них, но тем не менее продолжал смотреть, не моргая, словно пытался запомнить каждую мелочь перед неизбежным. — Меньшего я от тебя и не ждал. Как всегда превосходен, — хрипло выдавил он, сплёвывая кровь. — Жаль, что пора заканчивать. Он медленно опускал уголки губ по мере того, как тихие шаги приближались. Неспешно. Неотвратимо. Равнодушно. — Будешь скучать? — невесело усмехнулся фокусник, глядя вверх чересчур тоскливо для того, кому всегда было плевать на смерть. И на свою, и на чужую. — Скажи, что будешь. Пожалуйста. Спустя несколько секунд тишины, так и не получив ответа, он лишь обессиленно опустился на свои согнутые ноги, прикрывая глаза. Изящные брови опечаленно сдвинулись к переносице, а дыхание, и без того испорченное болезненной одышкой от сломанного ребра, повредившего лёгкое, резко участилось. — Я не хочу… — Хисока вновь раскрыл веки, чувствуя острые когти у своего горла, остановившиеся, лишь чтобы милосердно позволить озвучить последние слова. Самые красивые и дорогие во всём мире янтари блеснули внезапным откровением и впились отчаянным взглядом с какой-то слепой надеждой в нём. — Я не хочу умирать, Иллу. Лишь одно движение. Несправедливо лёгкое для того, чтобы убить такого сильного человека. Слишком простое для того, чтобы безвозвратно перечеркнуть им всё, что уместилось в практически тридцать два года далеко не самой светлой жизни, наполненной одной лишь болью и жестокостью. Единственное движение, и кровь, стекая из вскрытого горла по израненному телу ручьями, начала заливать пол, пока прекраснейшее золото печальных глаз постепенно меркло. Одно движение, и все яркие мечты, многогранный разум, нежная, казавшаяся вечной любовь стали мясом с костями. *** Крупно вздрогнув, Иллуми широко раскрыл глаза, жадно вдыхая воздух, словно пытался заполнить им каждую альвеолу до последней. Он в панической спешке оглядел всё так же крепко спящего Хисоку, инстинктивно прикладывая пальцы к его шее, чтобы прочувствовать пульс, отчего тот невнятно профырчал что-то во сне, вздыхая, и как ни в чём не бывало продолжил мирно сопеть. Золдик облегчённо прикрыл глаза, тут же сгребая фокусника в охапку, и поцеловал яркую макушку, вплетаясь пальцами в небрежный беспорядок красных локонов и будто пытаясь прижать к себе ещё сильнее. Брюнету кошмары ещё ни разу не снились. Ему в принципе редко снилось что-то, что он бы запоминал хоть ненадолго после пробуждения. Обычно это были сны, связанные с Киллуа и его принятием семейного дела, в которых тот почтительно склонялся перед Иллуми и благодарил за подаренную мудрость, за все его наставления и советы. В такие ночи брюнет всегда высыпался лучше всего. Однако оказалось, что от кошмаров ощущения совсем другие, диаметрально противоположные. Сердце всё никак не успокаивалось, будто не верило в то, что пережитый страх иллюзорен и в действительности не имеет основания, а от частого дыхания грудная клетка ходила ходуном, но, к счастью, только сильнее убаюкивала Хисоку, лежащего на ней. — Вот, что ты чувствовал?.. — задумчиво произнёс Золдик, глядя в потолок хмуро, и ласково огладил ладонью тёплую кожу на широкой спине, успокаиваясь от тихого щекочущего грудь дыхания. Уснуть он больше не мог. Да и не особо пытался: ему вполне хватило тех пары часов, что он успел поспать. Разум заволокли мысли о том, что же в итоге скажет его отец после выслушанного от Моро вчера, и перспективы были неутешительными. Одно только обращение на «ты» гордость главы семьи не смогла бы спустить с рук, но и это было меньшим из зол. Хисока не воспринимал тот разговор как шанс обелить своё имя в глазах Сильвы, он даже не понял, что это был допрос, и просто болтал, а потому даже не пытался убедить его в своей вменяемости. Более того убедил в обратном. Все эти сантименты и слова любви, брюнет был уверен, отца не тронули совсем. Тот всегда руководствовался сухими фактами, а факты были таковыми: Хисока в своей голове разорвал Иллуми на части, затем напился, без стеснения нагрубил его отцу, обвинил в том, что тот неправильно воспитывал сына и изуродовал его психику, а затем сам своей речью поставил на себе клеймо «абсолютно неадекватен». Хотя не очень понятно, что означала последняя реплика Сильвы на вопрос фокусника, но отец этим мог подразумевать вообще что угодно, в том числе и то, что Хисока просто-напросто не успеет пожалеть об этом их разговоре, если вообще его вспомнит. Иллуми не злился на любовника, он им гордился. Все его слова он считал почти героическими, потому что, кроме него, никто даже в пьяном угаре не решился бы сказать всю правду Сильве прямо в лицо. Брюнет был благодарен за то, что Моро сказал тогда, даже если в итоге это сделало всё только хуже. Он был благодарен Хисоке за то, что глава семьи от него всё это услышал. Но теперь нужно было решать, как действовать дальше. За тем, сколько часов провёл в раздумьях, Иллуми не следил, продолжая перебирать пальцами красные локоны. Даже не заметил, как Солнце постепенно начало виднеться из-за горизонта, бросая небрежно свои розоватые лучи в тихую комнату через окно. Но знакомая аура, подошедшая к двери, вырвала его из задумчивости, вслед за чем послышался нерешительный стук. — Заходи, Кил. Блондин приоткрыл дверь и просунул голову в проём, оглядывая лежащих на кровати парней и тут же усмехаясь. — Вы всегда так спите? — он зашёл в комнату и закрыл за собой дверь. — Как? — изогнул бровь Иллуми в недоумении. — Как сыр-косичка. Братья тихо усмехнулись друг другу, и старший мягко провёл по плечу партнёра, с улыбкой оглядывая его расслабленное лицо. — Да, он всегда так обнимает меня, когда спит. Мне нравится, — Иллуми вновь поднял взгляд. — Что случилось? — Ничего. Просто зашёл попрощаться. Мы с Аллукой уезжаем, пока мама не проснулась. Соглашение уже не действует. — Точно, — брюнет опустил уголки губ, понурившись. — Мы к тебе скоро в гости приедем, не ссы, — махнул рукой Киллуа с лёгкой улыбкой. — Киллу… — Иллуми нахмурился и сжал Хисоку в объятиях чуть крепче. — Ты бы общался со мной, если б я не был твоим братом? — Эм… — мальчик был явно в недоумении от такого странного вопроса. — Честно говоря, вряд ли мы были бы вообще знакомы, если бы ты не был моим братом. — Я перефразирую, — поправился старший, отводя взгляд. — Ты будешь со мной общаться, если я перестану быть твоим братом? Киллуа опустил плечи и вгляделся в напряжённое выражение лица брата, а затем подошёл к кровати и присел на её край. — Выкладывай. Иллуми вернул ему свой озадаченный взгляд и поджал губы, гадая, с чего вообще начать рассказ. — Ты знаешь, какие способности у бабушки? — Нет, вы ж до последнего не говорили мне о нэн. Хотели, чтобы я всё сам узнал. Вчера утром я понял только, что она может эмоциями управлять. На твоём примере… — блондин сконфуженно отвернулся, вспоминая деликатные подробности, которыми поделился тогда его брат за столом. — Да. Извини за то, что ты тогда услышал… — Иллуми не смог подавить смущение. — Но я хотел сказать про другой её хатсу. Он способен заставить человека пережить его самый худший страх. — У манипуляторов бывают не зловещие способности? — состроил Киллуа недовольный вид. — Скажи спасибо, что мама не настолько беспринципная, чтобы использовать свой хатсу на тебе. В противном случае ты бы уже давно принял наследие и даже не подумал бы уходить из дома. — Она тоже манипулятор? У нас в семье вообще нет других типов нэн, кроме трансформации и манипуляции? — Необъяснимая закономерность, — брюнет задумчиво упёрся глазами в спящего любовника. — Так при чём тут хатсу бабушки? — вернулся к теме младший. — Она случайно использовала его на Хисоке. — А, так вот, что тогда произошло, — кивнул Киллуа сам себе, понимая теперь, почему брат выносил фокусника без сознания из зала. — У него есть страхи? Неожиданно. — У всех они есть, просто кто-то умеет их подавлять, а кто-то — нет. — И чего он боится? — Моей смерти. В его кошмаре я умер, — Иллуми нахмурился и аккуратно погладил Моро по голове, будто хотел утешить. — Хисока начал уродовать мой труп, чтобы довести себя до полного истощения нервной системы, но это увидел отец и такого поведения не понял. — Э-э… Вообще-то, я тоже, — мальчик настороженно оглядел фокусника. — Каким образом уродование твоего трупа помогло бы ему справиться с утратой? — Он был намерен вызвать таким образом у себя психоз. Это его способ переживать эмоциональную боль, — старший пожал плечом, как будто говорил о чём-то очевидном. — Если он так делает каждый раз, когда ему грустно, то становится ясно, почему он такой отморозок. — Настолько грустно ему не бывает. Он так делал лишь однажды, когда потерял родителей, — брюнет мельком взглянул на брата, будто хотел проверить его реакцию на то, что ему приоткрыли дверцу в загадочное прошлое Моро, но тот совсем не выглядел удивлённым. О том, что родители фокусника мертвы, он и без этого догадывался. Ему было бы даже сложнее представить, что те живы. — Хисока ни к кому не привязывался после этого, даже к собственной жизни. Но так уж вышло, что привязался ко мне. Моя смерть — слишком тяжёлый удар для него, а уничтожение психики — единственный вариант в его понимании, потому что он не умеет справляться с горем иначе, ему чужды такие эмоции. Я могу его в этом понять. — Так, ладно… — решил опустить Киллуа целый список вопросов, скопившихся в голове после услышанного. — Ну и? — Из-за всего этого, скорее всего, отец примет сегодня отрицательное решение о правомерности наших с Хисокой отношений, ссылаясь на девятнадцатый пункт чек-листа для проверки партнёров. — Азартная зависимость?.. — неуверенно уточнил мальчик, за что получил в свой адрес строгий взгляд чёрных глаз. — Ты до сих пор не выучил? — Да нафига мне это? — закатил глаза Киллуа, морально готовясь выслушивать занудные наставления. — Что значит «нафига»? — поражённо вздёрнул брови Иллуми. — Блин, ну не начинай… — Ты наследник, Киллу. Ты обязан знать этот чек-лист лучше меня. — Что ты заладил? — насупился мальчик. — Я не хочу наследовать семейное дело, сколько раз уже говорил. — Это у тебя возрастное, пройдёт, — чуть было не усмехнулся старший бунтарскому духу брата. — И вообще, мне до этой ерунды нет дела, — равнодушно пожал плечами блондин. — Я не собираюсь в ближайшем будущем вступать в отношения. — Я вообще никогда не собирался вступать в отношения и всё равно знал каждый пункт с десяти лет, — слегка мотнул головой Иллуми, не принимая отговорок. — Тем более тебе почти шестнадцать, наверняка и девочки уже нравиться стали. — Да прекращай. Выучу я всё, — Киллуа замахал рукой пренебрежительно. — Чё там ты рассказывал? Девятнадцатый пункт? — Психические расстройства, — кивнул брюнет, возвращаясь к теме. — Так печёшься, чтобы я выучил этот чек-лист, а сам забил на него, когда с Хисокой встречаться стал… — пробубнил мальчик, на что Иллуми будто бы виновато отвёл глаза. — Он же очевидно по этому пункту не проходит. — Всё не совсем так, — понадеялся оправдаться брюнет. — Я рассудил, что Хисока может вести себя адекватно. Его безумие умеренное и в моём присутствии почти не проявляется. Более того со мной Хисока даже более разумен и спокоен, чем обычно. Он в своём уме и чётко понимает, что делать можно, а что нельзя, поэтому я зачёл ему этот пункт. Однако отца мои доводы не убедят. Не после того, как он видел, как Хисока раскроил мой череп у себя во сне. — Ну естественно, — всё ещё с лёгкой опаской покосился Киллуа на Моро. — И как планируешь быть? — Что бы отец сегодня ни сказал, я не намерен расставаться с Хисокой. Это будет означать его смерть от моей руки, а убивать я его, разумеется, не хочу. — Так ты… — складывая в голове всё услышанное, мальчик резко нахмурился своим догадкам. — Ты хочешь уйти из семьи? — Не хочу, конечно, но… — Иллуми озадаченно провёл пятернёй по своим волосам и прикрыл глаза на секунду, невольно вытаскивая из памяти пророческие события своего недавнего неприятного сна. — Только так я смогу освободиться от семейных правил и защитить от них Хисоку. Фамилия не должна быть для меня дороже него. У меня предостаточно собственных клиентов, которые будут обращаться ко мне, даже если я перестану быть Золдиком, — рассуждал парень вслух, задумчиво разглядывая потолок. — Выйду за Хисоку, возьму его фамилию. Иллуми Моро звучит не так уж плохо… — вразрез собственным словам, парень недовольно дёрнул носогубной складкой. — Ты уверен? — поинтересовался Киллуа на всякий случай, заметив реакцию. — Киллу, больше всего на свете он боится, что я умру, — ровно произнёс брюнет, не моргая и всё так же изучая потолок. — Ему не страшна его собственная смерть. Он не боится встретить однажды кого-то сильнее себя и проиграть ему. Его в принципе не пугает ничего… Кроме мысли о том, что я могу умереть. Я, понимаешь? — Иллуми вдруг повернул голову и взглянул на брата так поражённо, будто говорил о каком-то немыслимом чуде. — Я бы никогда не подумал о том, что моя смерть может оказаться для кого-то буквально самым ужасным событием из возможных. Только с Хисокой я понял, что моя жизнь имеет значение и очень большое. Для него имеет. Блондин молчаливо уткнулся взглядом синих глаз в окно, за которым уже встало Солнце, пробуждая природу ото сна. — Тебя можно понять, — заговорил он как-то пространно спустя минуту. — В конце концов, ты был готов ещё год назад. — Что? — слегка приподнял бровь Иллуми, но затем вспомнил, как без излишних размышлений согласился на липовые условия Киллуа, когда речь шла о спасении Хисоки, и как, ещё не зная о том, что законы семьи разрешали их отношения, был готов ради него пойти против правил устава, прекрасно понимая, чем это чревато. Ещё тогда он для себя решил, что Хисока куда важнее громкой фамилии. — Точно. Я и забыл. — К тому же у вас эта ваша связь духовная. Звучит сурово, — пожал плечом мальчик, вновь поворачиваясь к старшему, на лице которого застыл немой вопрос. — Мне дедушка рассказал, — объяснил он своё знание и вздохнул. — Поступай так, как считаешь нужным, я поддержу твоё решение. Ты в любом случае будешь моим старшим братом, им тебя делает не фамилия, так что даже не думай, что сможешь от меня отделаться, — усмехнулся Киллуа, и брюнет облегчённо дёрнул уголками губ. — Но пообещай, что если пойдёшь на это, то не будешь винить в этом Хисоку. Будет гораздо хуже, если ты уйдёшь из семьи, а потом будешь тихо проклинать его за своё решение. Ты собираешься сделать это, в первую очередь, для себя. Он о твоих намерениях даже не знает. Он вообще спит. — Да, винить его я и не думал, — кивнул Иллуми. — Спасибо, Кил. Мне спокойнее. Будто бы услышав тихий диалог, Моро вдруг что-то промычал себе под нос, привлекая внимание двух братьев, и, немного подтянувшись, уткнулся в тёплую шею брюнета, почти беззвучно фыркнув в неё. — У меня сейчас лицо от умиления треснет, — мальчик зажал рот рукой в попытке подавить приступ смеха, вызванный таким нетипичным видом клоуна-убийцы. — Он постоянно издаёт забавные звуки во сне, — расплылся в ласковой улыбке старший Золдик. — Даже вот так умеет. Иллуми провёл кончиками пальцев вдоль позвоночника Хисоки, и тот почти по-кошачьи промурлыкал ему в шею, чуть изгибаясь и сжимая в объятиях сильнее. — Ну просто прелесть, — всё же чуть слышно захихикал Киллуа, жалея, что оставил телефон в своей комнате. Собирать на Хисоку компромат ему никогда не надоест. — Или вот ещё. Брюнет осторожно почесал любовника за ушком, и Моро стал слепо тереться носом о чужую кожу, что-то тихо похрипывая, пока младший из братьев продолжал посмеиваться над ним, таким уютным и безобидным. Однако как только Хисока слегка сдвинулся, утыкаясь твердеющей плотью в бедро партнёра, конкретно Иллуми уже было не до смеха. — Чёрт. Переборщил. — А? В смысле? — переспросил Киллуа, не пряча остатков улыбки. — Да нет. Ничего, — выдавил из себя брюнет, чувствуя шеей участившееся дыхание, и натянул полуулыбку. — Буду ждать вас в гости. — Ага, — кивнул мальчик, скептично оглядывая старшего. — Напиши, что в итоге отец решил. — Обязательно, — слегка расслабился Иллуми, когда младший брат уже направился к двери, но тут Хисока толкнулся в чужое бедро и рвано выдохнул в чуть слышном стоне. Киллуа с Иллуми неловко переглянулись распахнутыми глазами, а затем блондин очертил позу фокусника под одеялом, непроизвольно прикидывая, где сейчас находилась его промежность. — Это?.. — мальчик мгновенно залился краской. — До скорого, Киллу, — процедил брюнет с нечитаемым выражением лица. — Да, ага, пока, — Киллуа закивал и поспешил наконец покинуть комнату, сгорая со стыда. Иллуми облегчённо выдохнул и перевёл смущённый взгляд на Хисоку. Тот всё так же крепко спал, только щёки его слегка порозовели, а светлые ресницы затрепетали, словно крылья ядовитой бабочки. Не отдавая себе отчёт и как будто даже не задумываясь о том, что делает, Золдик медленно спустился рукой под одеяло. Самыми кончиками пальцев он ласково огладил изгибы сухих крепких мышц низа живота любовника, внимательно изучая мелкую дрожь этих его ресниц, разглядывая неаккуратно размазанные по верхним и нижним векам едва заметные медно-коричневые тени, которые Моро не потрудился смыть, и аккуратно сжал пальцы на его уже полностью вставшем члене, прижатом к бедру Иллуми. Хисока почти неуловимо затрясся, вновь толкаясь в тёплую ладонь, и его дыхание, отпечатывающееся на шее ассасина, сбилось. — Твой сон гораздо приятнее моего, да? — прошептал брюнет, начиная тягуче-плавные движения рукой. — Грезишь о сражении с Куроро? — размазывая большим пальцем выделившуюся смазку по головке, Золдик опустился пониже и повернулся на бок, подробно разглядывая спящее лицо впритык. — Или всё-таки фантазируешь о Мачи? — Иллу… — едва слышно выдохнул во сне Хисока, будто хотел ответить на обрушившиеся вопросы, и Иллуми прикусил губу, ощущая, как кровь устремилась к паху от собственного имени, услышанного из этих уст. — Молодец… — ассасин припал губами к острым ключицам, полностью покрывая каждую из них неуловимыми поцелуями. Он резким движением откинул одеяло и приподнялся на локте, впиваясь губами всё более требовательно, оставляя на тонкой коже розовеющие следы, смешивающиеся с интимным шёпотом. — Какой ты преданный… Брюнет мягко уложил любовника на спину и забрался на его бёдра сверху, не прекращая разбрасывать чуткие поцелуи под подбородком и сжимая его плоть крепче. Он ускорил движения, коротко отрываясь от чужой шеи, чтобы полюбоваться, как брови Моро поднимаются домиком, а пухлые губы приоткрываются в тихих стонах. — Так крепко спишь? — Золдик вновь наклонился, проводя языком по уколам, оставленным его же ногтями в опасной близости к артерии. — Пропустишь всё самое интересное. Опускаясь невесомыми поцелуями по статному телу, брюнет то ускорялся рукой, то замедлялся, отчего Хисока только и мог беспомощно ворочать головой, давясь своим же дыханием. Чуть шершавый язык своевольно гулял где только вздумается, играючи цеплял отвердевшие соски по очереди, бережно зализывал почти незаметный прокол на одном из них, пока грудная клетка фокусника размашисто вздымалась, будто не была способна выдержать такой нагрузки, и наконец размеренно прошёлся по всей длине, вырывая из лёгких спящего очередной стон. Дьявольски ласковый язык мучительно медленно стал выводить узоры по уздечке, умело и подло дразня, тёплая рука идеально правильно охватывала основание, поглаживала вверх-вниз неспешно, только раззадоривая, но не позволяя насладиться полноценными движениями, а Моро захлёбывался в несдержанных постанываниях, беспомощно пытаясь выгнуться навстречу. Иллуми обхватил губами головку, но не опускался ниже, лишь продолжал, пошло причмокивая, нежно посасывать чувствительную кожу и настойчиво водить кончиком языка по натянутой уздечке, не отрывая взгляд от расплывшегося в удовольствии лица любовника. Хисоку чуть не подкинуло, когда спустя пару минут член наконец полностью погрузился в тёплую влагу чужого рта и головка свободно скользнула вглубь горла, приятно стеснённая его стенками. Не прекращая ритмичные движения головой, тщательно вылизывая орган со всем своим возможным усердием, ассасин неловко, будто бы стесняясь, спустился одной рукой вниз и обхватил ею свою налившуюся плоть, уже капающую смазкой на простыни. Покорно вбирая в рот всю длину целиком, периодически он застывал так на несколько секунд и блаженно прикрывал глаза, едва ощутимо поглаживая поблёскивающую влагой головку собственного члена и совершая глотательные движения, отчего Моро тихонько поскуливал, напрягаясь всем телом и слабо подбрасывая бёдра вверх в неосуществимом желании проникнуть ещё глубже. — Даже так спишь? — через несколько минут Золдик отстранился с лёгкой одышкой, аккуратно вытирая слюну с уголков своих губ, и приподнялся, отпуская и свою плоть тоже. — Неужели с тобой можно делать вообще что угодно? Он с хищным видом забрался повыше, упираясь коленями в матрас по обе стороны от торса Хисоки, и завёл руку за спину, плавно опускаясь и направляя в себя горячий влажный член без всякой подготовки. Едва сдержав стон, Иллуми опустился полностью, насильно расслабляя мышцы, дыша часто и прерывисто, но, не давая себе и секунды, чтобы тело привыкло, сразу начал двигаться и запрокинул голову, слегка откидываясь назад и упираясь руками в ноги фокусника. Он даже отчасти не испытывал чувство вины за то, что так неприкрыто нагло использует любовника для самоудовлетворения. Моро сам неоднократно пошучивал, что был бы не против каждодневно просыпаться от секса, так что Золдик без всякого стеснения набирал темп и поджимал губы, надеясь приглушить хотя бы свои стоны, раз уж Хисока свои даже не пытался. От одного только осознания происходящего возбуждение выворачивало внутренности наизнанку и заставляло сердце выпрыгивать из груди. Иллуми чувствовал себя порочным суккубом, похотливым низшим демоном, приходящим лишь в самых развратных снах, соблазнившим абсолютно беззащитного сейчас Хисоку, невольно застрявшего в своей дрёме. Низ живота приятно обжигала мысль о том, как ассасин грязно воспользовался положением партнёра ради собственного наслаждения, даже не пытаясь себя за это пристыдить. — Иллуми… — на грани слышимости шептал Моро, сводя с ума низким хрипом и без того обезумевшего убийцу. — Да… — Золдик, упираясь рукой в подушку рядом с головой фокусника, наклонился вперёд, чтобы сменить угол, и ощутимо ускорился, что ноги нещадно затряслись. — Даже в своём сне ты принадлежишь мне… — он уложил свободную ладонь на горло любовника, сдавливая совсем немного, почти незаметно, только чтобы увидеть, что тот не сопротивляется. Не может сопротивляться, даже если бы хотел. — Я не отпущу тебя… Никогда… Вдоволь насмотревшись на тысячу раз проклятые рыжие ресницы и наконец убирая руку от шеи Моро, ассасин провёл той же ладонью по своей ягодице, слегка оттягивая её, и скользнул пальцами в ложбинку, чувствуя подушечками, как чужой крупный член, покрытый смазкой, беспрепятственно проникает в него снова и снова, как Иллуми сам на него насаживается, каждый раз безошибочно попадая по собственной пульсирующей внутри точке. Бесстыдный стон против воли вырвался из груди, и брюнет сжал в себе плоть фокусника крепче, окончательно заливаясь румянцем и не отводя взгляда от такого же порозовевшего лица. Спящий Хисока был особенно прекрасной картиной, во сне он выглядел святым олицетворением чистоты, что хотелось запечатлеть его таким масляными красками на холсте, выкинуть из Лувра чёртову Мону Лизу и повесить на её место настоящее, живое искусство. Иллуми бы назначил колоссальную цену за вход. Хотя нет, он не продал бы ни одного билета, замуровал бы двери в музей и сидел бы сутками напротив полотна, стараясь не моргать. А затем разорвал бы эту картину на части. Растерзал бы на мелкие лоскуты, чтобы съесть каждый из них, поглотил бы весь холст без остатка, чтобы больше никто не мог увидеть даже крохотной части этого шедевра. Он бы сжёг музей вместе с собой, чтобы больше ни одна картина не могла висеть там, где висело изображение Хисоки. Спящего своим сакральным, нежным сном милого Хисоки. «Я мерзкая падаль», — будто бы в опровержение этого безумного обожествления пронеслось вдруг в распалённом сознании низким голосом Моро. «Редкостная лживая мразь». — Хисока… — впиваясь пальцами до синяков в сильные плечи, закатил глаза Иллуми в экстазе, стремительно теряя голову и чувствуя приближающуюся разрядку. — Да… Испачкай меня… «Я хочу быть ему нужным. Хочу, чтобы он не мог без меня дышать», — звучали в ушах откровенные, хоть и нетрезвые, слова, и Золдик в самом деле задыхался. «Я готов вылизывать каждый миллиметр его кожи…» — Ну же… Кончи в меня… Сделай меня грязным… — ассасин, не узнавая собственный рычащий голос, резко сжал свой член у основания, до последнего оттягивая кульминацию. — Ты мне нужен… «Хочу его всего себе…» — Ты нужен мне, Хисока… — трясущиеся бёдра, казалось, двигались сами, безжалостно ускоряя темп. — Пожалуйста… «Он мой…» — Я… Я твой… — хрипло прошептал сам себе Золдик будто в бреду и раскрыл веки, встречаясь расплывающимся взглядом с золотыми расфокусированными радужками. — Мой… — выдохнул фокусник, хватая стройные ноги, и в следующее мгновение содрогнулся, шипя сквозь зубы и изливаясь глубоко в горячее тело. Хисока убрал от едва соображающего Иллуми его руку, вместо этого начиная активно ласкать его напряжённую плоть и продолжая предельно быстро подкидывать его на своих бёдрах. — Я готов испачкать тебя столько раз, сколько ты попросишь, Иллу… Лишь несколько секунд, и Золдик выгнулся с протяжным стоном, не разрывая зрительного контакта ни на миг. Белёсая вязкая жидкость окропила торс Моро, непроизвольно вырываясь судорожными толчками, и тот с хитрой улыбкой собрал пальцами несколько капель, тут же слизывая их своим длинным языком с таким неприкрытым удовольствием, будто это самое вкусное и сладкое из всего, что он когда-либо пробовал. — Доброе утро, — вяло произнёс брюнет через минуту, так и продолжая сидеть сверху. — Вот уж действительно доброе, — усмехнулся Хисока, одной рукой поглаживая ещё слегка дрожащее бедро, а второй неаккуратно размазывая по своему животу сперму. — Ты сумасшедший. — Определённо. В сравнении со мной ты просто оплот вменяемости. — Специально держался до последнего? — Хотел, чтобы ты видел, как я кончу… — чёрные глаза заторможенно следили за тем, как семя растекается по чужой коже. — …прямо на тебя. — Хороший мальчик, — фокусник, довольно улыбаясь, отнял руку от бедра, уложил ладонь на затылок Иллуми и хотел было притянуть его для поцелуя, однако тот воспротивился, сразу же слезая с кровати. — Извини, но от тебя ужасно несёт перегаром, — ассасин поспешил взять из ящика стола влажные салфетки и выдернул несколько штук из упаковки, затем возвращаясь в постель. — Для начала хотя бы почисть зубы. Пока Золдик заботливо вытирал грудь и живот Моро от своей спермы, тот слегка понурился, но возражать не стал, так как и сам чересчур чётко ощущал на языке этот омерзительно-кислый привкус. — Так что это был за аттракцион невиданной щедрости? — ещё немного хрипло спросонья поинтересовался фокусник, любовно очерчивая пальцами сидящее рядом тело: острое плечо, изящную талию, упругую ягодицу. — Неужели ты так решил подбодрить меня перед беседой с твоим отцом? В таком случае мне стоит чаще с ним разговаривать. — Ты не помнишь? — изогнул бровь брюнет, приподнимаясь и становясь на колени вполоборота, чтобы протереть и себя, но тут его остановил Хисока, мягко обхватывая запястье. — Позволь мне. В качестве благодарности, — Моро расплылся в ленивой улыбке, забирая чистые салфетки из рук Иллуми. — Что я должен помнить? — Ты вчера уже поговорил с моим отцом, — ассасин пожал плечом, не особо возражая, и повернулся к любовнику спиной. — Разве? — моментально замер тот, распахивая глаза шире. — И… как всё прошло? Золдик обернулся через плечо с абсолютно спокойным выражением лица, задумчиво разглядывая плещущееся волнение в медовых глазах. — Переживать не о чем. Мы в любом случае вернёмся сегодня домой, — принимая решение не рассказывать любовнику о своих планах, чтобы не нагружать его лишней ответственностью или чувством вины, брюнет вновь встал прямо и расставил ноги чуть шире. — Так что, может, ты всё-таки продолжишь, раз взялся, пока это всё не высохло прямо на мне? — Так моя казнь отменяется? — Хисока слегка приподнялся на локте и тут же пожалел о своём предложении помощи, морщась режущему головокружению и подступающему чувству тошноты. — Хотя в данный момент перспектива умереть меня привлекает гораздо больше. И чем скорее, тем лучше. — Вынужден расстроить, но да. Убивать тебя никто не станет, — прохладное касание мягкой салфетки прошлось по внутренней стороне бедра, смазывая семя, и Иллуми невольно вздрогнул, ощущая, как эта же салфетка последовала выше, а ласковая ладонь аккуратно оттянула одну из ягодиц. — Неужели я даже не сказал ничего лишнего? — удивлённо приподнял брови фокусник. — Когда я пьян, то совсем не контролирую свою речь. — Как будто трезвый ты её контролируешь, — хмыкнул брюнет, пытаясь мысленно отвлечься от интимности процедуры. — Получше некоторых, — усмехнулся в ответ Хисока, откидывая грязную салфетку в сторону и раздвигая половинки обеими руками. — Хисока? — подал голос Золдик спустя несколько секунд повисшей тишины, чувствуя, как Моро начинает поглаживать влажными от слюны пальцами слегка раздражённые края отверстия. — Тебе не кажется, что ты увлёкся? — Просто хочу проверить, всё ли вытекло… — фокусник ехидно прикусил губу, осторожно проникая внутрь одним пальцем, и Иллуми сглотнул. — Спасибо за заботу, но не нужно, я всё равно пойду в душ. — Но я настаиваю. Ты такой мокрый внутри, — заулыбался Хисока, почти сразу добавляя второй палец и сгибая их так, чтобы те ощутимо задели простату. — Чтоб тебя, Хисока… — сбивчиво выдохнул ассасин, сжимая кулаки. — Мы же только что занимались сексом… — Это ты занимался сексом, дорогой Иллуми. Я всего лишь кончил, но сам процесс не застал. Между прочим, очень обидно… — Моро театрально сымитировал расстроенный тон, любовно переминая нежную кожу на ягодице, пока пальцы неторопливо погружались глубже. — Нечего было столько пить, проснулся бы во время минета, — раздражённо повёл бровью Золдик, ощутив, как от настойчивой стимуляции железы только недавно опавший член вновь отзывчиво дёрнулся. Предатель. — Ох, так ты ещё и в ротик брал? Как чудесно, с удовольствием бы посмотрел, — проворковал Хисока, покусывая губы, и ускорил движения, чувствуя на внутренних стенках остатки собственной тёплой спермы. — Ты ведь не возражаешь провести ещё один раунд? С похмелья жутко хочется секса. — Вообще-то, возражаю, — наконец Иллуми резко схватил запястье Моро, сжимая с силой и отстраняя от себя. — Мне ещё нужно кое-что уладить с отцом перед отъездом. — Ммм… — обиженно промычав, фокусник вернул себе свою руку из чужой хватки, тяжело вздохнул и рухнул обратно на подушки, прикрывая глаза. — Возбудим и не дадим. — Ты всё хорошо вытер? — убийца провёл пальцами по задней стороне своих бёдер, чтобы проверить. — Ты же, кажется, хотел быть «грязным»… — Хисока, чуть приоткрыв губы в рваном дыхании, начал мучительно медленно водить кончиком ногтя по своей снова налившейся головке, специально цепляя микроскопическую стянувшуюся рану от иглы. — Не волнуйся, ты вновь чист и непорочен. — Чтобы я стал «чистым и непорочным», маловато будет просто стереть с меня твою сперму, — усмехнулся Иллуми, слезая с кровати. — Да и вряд ли это вообще возможно. — И то верно. Быть осквернённым и развратным тебе гораздо больше по душе, — фокусник вновь раскрыл глаза, с поволокой оглядывая стройное, рельефное тело партнёра и дразня подушечкой пальца уретру. — Воистину падший ангел. — Ты собираешься мастурбировать, пока я в душе? — брюнет окинул кажущимся безразличным взглядом длинные наманикюренные пальцы, ласкающие головку. — Ты против? — Хисока, ухмыльнувшись, обхватил ладонью свою плоть полностью, плавно проводя вверх-вниз, чтобы выделилась смазка. — Я бы предпочёл, чтобы ты воздержался, — Золдик неосознанно облизнул губы и наконец отвернулся к шкафу, чтобы взять халат. — Доедем домой — хоть три раунда проведём. А пока потерпи. — У тебя замечательные методы дрессировки, Луми, — жёлтые глаза загорелись восторгом, и Моро сразу убрал от себя свою руку. — Что ж, ловлю на слове. *** Выйдя из душевой кабины, Иллуми какое-то время просто стоял на половике неподвижно, даже не замечая, как вода стекала с его тела ручьями и пропитывала коврик насквозь, как неаккуратные капли разбивались о пол, постепенно образовывая лужу. В какой-то момент он наконец шелохнулся, поворачиваясь к запотевшему зеркалу, и снова нерешительно замер, очерчивая взглядом свой размытый силуэт в отражении. Золдик осторожно, словно с опаской, провёл ладонью по зеркальной поверхности и приблизился почти впритык, впиваясь широко раскрытыми глазами в такие же. Он слегка оттянул пальцем нижнее веко, наклоняясь ещё ближе, и вдруг удивлённо усмехнулся. По безразличному лицу расползлась радостная улыбка, а из груди вырвалась пара неверящих смешков. В коридоре было пусто. Казалось, будто во всём доме не было ни души. В обычные дни дворецким было запрещено появляться в особняке без причины, те были обязаны находиться строго в доме для прислуги, а вызвать их было возможно только через стационарный телефон, который звонил лишь по двум номерам: дом дворецких и привратник. — Канария, слушаю, — донёсся женский голос с того конца трубки. — Это Иллуми. — Доброе утро, Господин Иллуми, — почтительно поприветствовала парня девушка. — Принеси пару бутылок минеральной воды в мою комнату, что-то от головной боли и какие-нибудь абсорбенты. — Для вас? — удивлённо поинтересовался голос. Едва ли хоть кто-то из Золдиков когда-либо жаловался не то чтобы на головную боль, но вообще на боль. — Нет, для Хисоки. И спроси, нужно ли ему ещё что-нибудь. Если захочет, принеси ему завтрак. — Подать завтрак прямо в покои? — уточнила скептично дворецкая. Ей слабо верилось в то, что такой педантичный человек, как Иллуми, позволил бы кому-то есть в его комнате. — Я недостаточно ясно выражаюсь? — не скрывая пренебрежения к излишним вопросам, отозвался старший сын семейства. — Простите, поняла, будет сделано. *** Если бы сама смерть была существом, она бы ходила неспешно, потому что знала бы, что в конечном счёте догонит. Её шаги были бы плавными, расслабленными, но выверено чёткими, идеально рассчитанными. Даже расстояние между впереди идущей и остающейся позади ногой не менялось бы из шага в шаг ни на сантиметр. Из всех людей, которых когда-либо за всю свою жизнь знал Сильва, так ходил лишь один человек, чья холодная поступь доносилась до его острого слуха из коридора. Ручка двери тихо скрипнула, и в кабинет прошёл Иллуми, затем оборачиваясь и закрывая дверь за собой с ужасающе спокойным видом. Каждое его точное движение походило на механизм, приведённый в действие математической формулой на три-четыре строчки. Сильва никогда не говорил этого, но на самом деле всегда гордился своим старшим сыном. Мужчина по-своему гордился всеми детьми, но стоило признать, что Иллуми, хоть и не являлся наследником, неоспоримо был сильнее всех похож на Золдика. На саму суть этой фамилии. Брюнет, особенно когда был не в духе, умел навевать страх и делал это поистине профессионально, мог напугать даже членов своей семьи одним своим бесконечным гипнотическим взглядом, проникающим под кожу, неестественно правильным, почти кукольным наклоном головы или медленным движением протянутой руки, на кончиках пальцев которой, как иногда казалось, почти осязаемо селилось средоточие тьмы. Его же испугать было целью, которую можно смело назвать невозможной. Иллуми вырос самым чистокровным и настоящим Золдиком из всех. Гордость семьи. Сейчас, пока парень с ровным лицом, больше походящим на фарфоровую маску, не спеша приближался к столу, за которым сидел его отец, даже Сильва был вынужден изо всех сил подавлять свои инстинкты, кричащие об опасности. И именно в этот момент глава семьи как никогда прежде ясно осознавал, что вся эта взращённая страданиями сила, это больное величие в чёрных глазах и царящая вокруг сына тёмная, враждебная ко всему живому аура, пропитанная насквозь жестокостью и надменным презрением, никак не являлись поводами для гордости. «Могу поспорить, вы даже не заметили, когда именно ваши действия приобрели необратимый характер», — невольно всплыла в памяти речь пьяного фокусника, и мужчина будто бы стыдливо потупил взгляд в монитор ноутбука, в котором пару минут назад изучал новое письмо с заданием от одного из клиентов. — Что ты решил? — притворно-мирно подал голос Иллуми, не меняясь в лице, и только лишь движения его губ говорили о том, что никакой маски на нём не было. — Ты ведь слышал почти всё, о чём мы вчера говорили, — деланно равнодушно отозвался Сильва, краем глаза замечая, как брюнет аккуратно поправил чуть криво стоящий степлер на краю стола. — Это имеет значение? — брюнет встретил слегка недоуменный взгляд отца, который затем сосредоточился на приспособлении для скрепления бумаги. — Хочу узнать, что ты сам думаешь обо всём, что он тогда сказал. Старший из Золдиков сдвинул степлер обратно и заинтересованно уткнулся узкими зрачками в лицо сына. Тот чуть дёрнул бровью, раздражённо выпуская воздух из лёгких и вопросительно перебегая глазами от степлера к лицу отца и обратно. Иллуми вновь поправил офисную принадлежность, чтобы та встала ровно, и едва уловимое облегчение прошлось по его мимике. — Неважно, что думаю я. В любом случае моё мнение ни на что не повлияет, а было бы это так, то вопрос о психическом здоровье Хисоки бы вовсе не стоял, — отчеканил брюнет бесстрастно, пока теперь уже его отец с таким же вопросом оглядывал то степлер, то самого Иллуми. — Если я спрашиваю, значит, твоё мнение мне важно. Если выскажешься честно и объективно, я учту твои слова, — Сильва, глядя прямо в глаза напротив, вновь сдвинул сшиватель и заметил, как челюсти брюнета плотно сжались, отчётливо выделяя желваки, а его плечо мелко дрогнуло, будто от нервного тика. — Ты специально это делаешь? — сощурившись, возмущённо сдвинул брови парень, впервые за разговор проявляя хоть какие-то эмоции, и в очередной раз поправил степлер. — Что я делаю специально? — глава семьи снова потянулся было рукой, но игла с нечеловеческой скоростью вошла в стол аккурат между его пальцев. — Прекрати, — угрожающе низко прошипел Иллуми, но Сильва, сохраняя невозмутимый вид, лишь обошёл стороной иглу и вновь передвинул степлер. Брюнет резким нервным движением схватил сшиватель и сжал его в ладони с такой силой, что пластик мгновенно потрескался и развалился, скобы посыпались на пол, пружина вылетела куда-то в сторону, а металлическая конструкция превратилась в смятый ком, как если бы была обычной бумагой. Он с нескрываемой злобой откинул потерявший функциональность кусок стали в стену, и тот пробил собой в ней небольшое углубление, в котором и остался. — И как давно это у тебя? — спросил спокойно старший Золдик через полминуты, дождавшись, когда сын немного придёт в себя. — Что «это»? — всё ещё тяжело дыша от гнева, откликнулся нехотя Иллуми. — ОКР. Отец с сыном вдруг замолкли, несколько секунд встречно переглядываясь синими, отчего-то тоскливыми глазами и чёрными, постепенно наполняющимися частичкой осознания в них. — Я не знал, что у меня ОКР, — отрешённо отвёл взгляд первым Иллуми. — Ты серьёзно не замечал за собой настолько очевидных компульсий? — глава семьи указал пальцем в проделанную скомканным степлером дыру в стене. — Не вижу ничего странного в том, чтобы стремиться к совершенству, — равнодушно вскинул плечи парень. — В стремлении ничего плохого нет, плохо то, что отсутствие совершенства приносит тебе психологический дискомфорт. Причём значительный, — Сильва вытащил из стола вонзённую в него иглу, складывая её, слегка погнутую, рядом с ноутбуком. — Это из-за нас?.. — Если это единственное, что ты услышал в словах Хисоки, то разговаривать нам больше не о чем. Озвучь своё решение, я здесь только за этим, — монотонно проговорил брюнет, даже не делая интонационных ударений. — И что ты будешь делать, если оно тебе не понравится? Выбросишь мой ноутбук в окно? — Я подам прошение об отречении от наследия, — решительно заявил он и вернул взгляд отцу, не колеблясь ни секунды. — И ты мне его одобришь, в противном случае тебе придётся меня объявить перед остальной семьёй мишенью за намеренное нарушение правил, потому что мы с Хисокой уедем домой сегодня же. Оба. — Значит, моё решение тебе не требуется. Ты уже сам всё решил, — вздохнул устало мужчина, вымученно проводя широкой ладонью по лицу. Мало того, что вчерашний день был в высшей степени насыщенным, так ещё и всю ночь не удавалось уснуть. Мозг против воли прокручивал слова Моро раз за разом, словно заевшую пластинку, а теперь к тому же оказалось, что тот, судя по всему, не врал, и у Иллуми действительно есть значительные проблемы, которые ни один, ни второй родитель никогда не замечали. Которые родители в нём и вырастили. — Твоё решение повлияет лишь на то, останусь ли я Золдиком. — Ты готов пойти на это ради Хисоки? — Хисока буквально пожертвовал собой ради меня, тебе мало этой причины? — хмыкнул насмешливо брюнет, скрещивая руки на груди. — Ладно. Хочешь знать, почему на него я смотрю иначе? Почему не притворяюсь и не прячу эмоции при нём? Потому что в этом нет смысла. Потому что, сколько бы масок, подаренных вами, я ни надевал, он всё равно видит то, что под ними, в отличие от всех вас. — То есть он был прав? Он тебе ближе родной семьи? — нахмурился Сильва, сомневаясь, хочет ли услышать ответ на свой вопрос. — Какого цвета мои глаза? — Иллуми вдруг закрыл веки и наклонил голову в вопросе. — Что, прости? — опешил его отец. — Ответишь верно, и я прямо сейчас прикончу Хисоку, а потом сам спущусь в пыточную хоть на полгода, — уверенно произнёс парень с абсолютно непоколебимым спокойствием в голосе. — Ответ очевиден, в чём подвох? — Просто ответь. — Они чёрные, достались тебе от матери. — Они фиолетовые, — Иллуми разочарованно, но ни капли не удивлённо раскрыл глаза и, закрывая мешающуюся крышку ноутбука, склонился над столом отца, приближаясь к его лицу вплотную, чтобы тот мог чётко разглядеть. — Очень густого, непроглядно-тёмного фиолетового цвета. Лёгкий блик Солнца от окна, с трудом пробившийся в бездонную тьму, окрасил радужку в едва уловимый оттенок чёрного аметиста, и впервые за всю жизнь Сильва увидел в глазах сына границу между радужкой и зрачком, поражаясь тому, насколько этот цвет открытого космоса красив. Фамильный цвет глаз Золдиков — любой оттенок в градиенте от небесно-голубого до фиолетового, который передаётся, как принято считать, лишь сильнейшим в роду, однако настолько тёмного тона мужчина ещё не встречал даже среди многовековых портретов своих предков. — Сам разглядел это только сегодня утром в зеркале, — отстранился наконец Иллуми и выпрямился вновь. — Хисока — единственный, кто увидел это сам. А ещё он единственный, кто понял, что у меня ОКР, и при этом ни разу не возмутился моими просьбами о тех порядках, которые я считал необходимыми, старался соблюдать их как мог, не передвигал чёртов степлер ради того, чтобы вывести меня из себя… — Я просто хотел проверить… — начал было объясняться глава семьи. — …И никогда не тыкал меня в это носом, — продолжил брюнет, пропуская мимо ушей. — Он ткнул тебя. Заслуженно. Так что, будь добр, распечатай бумаги на отречение, я их подпишу, и мы поедем. Этот разговор меня утомил, — он отстранённо увёл безучастный взгляд в сторону. — Только после подписания дай мне время собраться и попрощаться со всеми. — Да уж, ты так повзрослел… — как-то скорбно улыбнулся Сильва, открывая один из ящиков стола. — Смотря на тебя сейчас, иногда я даже забываю, что когда-то ты помещался у меня на ладони, — он достал какую-то распечатку на плотной бумаге, в самом низу которой была отлита восковая печать. — Перед тем, как я распечатаю форму на отречение, выслушай всё же моё решение, пожалуйста. — Слушаю, — небрежно пожал плечом Иллуми без особого интереса. — Вообще-то, я должен официально озвучивать его при Хисоке, Кикио и моей матери, так как они участвовали, однако сделаю исключение в связи с тем, что твоя бабушка снова куда-то пропала ещё вчера вечером, так что в ближайшие несколько лет мы её не увидим. — Какая удача. — Кхм… — мужчина покашлял в кулак, чтобы прочистить горло, и уткнулся взглядом в документ, начиная монотонно зачитывать содержание. — По внутреннему инциденту номер семьсот тридцать два, угрожающему злостным нарушением правил кодекса семьи Золдиков номер один, восемьдесят шесть и сто тридцать три, а также по подозрению в нарушении пункта девятнадцать свода правил для подбора партнёра обвиняемые соответственно Иллуми Золдик и его партнёр, Хисока Моро, признаны оправданными мной, Сильвой Золдиком, действующим главой семьи, в связи с отсутствием состава нарушений и недостатком оснований для обвинения, — чёрные брови парня плавно поползли вверх, а веки раскрывались всё шире и шире по мере прочтения отцом текста. — Конфликт урегулирован, все стороны согласны с решением, санкции в сторону обвиняемых отозваны, — Сильва поднял глаза и, развернув распечатку к искренне ошарашенному услышанным Иллуми, положил её на край стола, указывая пальцем в какую-то графу и протягивая сыну другой рукой шариковую ручку. — Здесь поставь сегодняшнюю дату и свою подпись о том, что ты осведомлён. Подпись Хисоки тоже, кстати, нужна, позовёшь его потом ко мне. — Почему?.. — застыл на месте брюнет, потеряв с вытянутого лица всю свою бесстрастность. — Считай, что я проявил эмпатию. Окажись Кикио под влиянием хатсу моей матери, я бы, наверное, тоже сделал всё, что в моих силах, и плевать бы мне было на устав. Что касается Хисоки… — старший Золдик уложил на стол ручку, которую так никто у него не забрал, и откинулся в своём кресле, вздыхая. — У него ментальные нарушения, это неоспоримо. Но уверен, что для семьи и в частности для тебя он опасности не представляет, а это главное, так что я закрыл глаза. — Спасибо? — неуверенно тихо спросил, скорее, сам у себя Иллуми и аккуратно взял в руки документ, неверяще перечитывая. — Есть за что. Около минуты они молчали, но в конце концов брюнет так же осторожно опустил распечатку на стол, будто боялся случайно повредить такую важную бумагу, и поднял ручку, оставляя подпись в указанной графе. — Так… Хисока сделал тебе предложение? — решился заговорить Сильва после ощутимой минутной тишины об уже давно — несколько часов как — интересующей его теме. — Сделал, — напрягся вдруг Иллуми. Он ведь даже и не подумал о том, чтобы идти за благословением. — Что думаешь? — Мы поговорим с ним об этом дома. — Буду ждать приглашения. Брюнет озадаченно опустил взгляд, понимая, о каком приглашении речь. От всего только что услышанного, сказанного и в целом пережитого за последние дни он чувствовал себя таким выжатым и растерянным, что казалось, если кто-нибудь попросит его принять сейчас хоть какое-нибудь, даже самое простое решение, он не сможет. Не говоря уже о таком серьёзном решении, как вступление в брак. Однако после полученного благословения отчасти всё же стало легче. Было приятно знать, что после всего отец всё равно рад Хисоке как члену семьи. — Чуть не забыл, — внезапно вздёрнул Иллуми голову обратно, выплывая из задумчивости. — Один из дворецких растрепал Рамону об интимных подробностях нашей с Хисокой личной жизни, о которых я против воли рассказал вам вчера за завтраком. Это был тот же человек, что относил Миллуки его костюм перед этим. — В чём проблема? Вызови его и убей, — Сильва уже успел вновь раскрыть ноутбук и что-то в нём сосредоточенно печатал. — Я понятия не имею, кто это был. Они все на одно лицо. Увижу — всё равно не узнаю, — парень отрицательно мотнул головой. — Я уезжаю, так что не смогу этим сейчас заняться. Могу тебя попросить? — Разумеется, сын, — глава семьи кивнул, не отрываясь от монитора. — Балаболов в рядах своих дворецких я не потерплю. Секреты семьи должны быть для них дороже жизни. — Пытай его подольше перед смертью, — удовлетворившись таким ответом, брюнет уже хотел было направиться к двери. — Иллуми, подожди, — окликнул его вдруг Сильва, поднимая отчего-то нерешительный взгляд. — Ты не хочешь… как-нибудь сходить вместе куда-либо? — Зачем мне идти «куда-либо»? — изогнул бровь в полном недоумении его сын. — Проведём время вместе, — слегка натянуто улыбнулся мужчина. — Что тебе нравится? Хисока сказал, что ты начал смотреть телевизор. — Я смотрю телевизор с Хисокой, потому что это Хисока. Плевать я хотел на то, что там показывают, — Иллуми сдвинул брови, совершенно не понимая поведения отца. — Тогда… — Сильва бегло прошёлся глазами по своему столу, как если бы пытался найти на нём подсказку. — Может, сходим на пикник к озеру у подножья горы? Тебе нравилось там гулять, когда ты был ребёнком. Возьмёшь Хисоку, мы познакомимся получше. Один из новых дворецких делает очень вкусный пирог со шпинатом и сыром, попрошу его приготовить. — Я не ем шпинат, — парень подозрительно сощурился. — Перестань. Что ты делаешь? — В смысле? — Чего ты добиваешься? Отцом пытаешься мне быть, чтобы не мучила совесть после слов Хисоки? Удивлён, что она вообще у тебя есть, — резанул своей обычной прямолинейностью Иллуми, отчего старший Золдик поджал губы от досады, что не смог правильно завуалировать свои намерения. — Ты делаешь это не для меня, а для себя. Мне это не нужно. Любящие отец и мать мне были нужны, когда мне было четыре и я ночами плакал в подушку, а не теперь, когда мне двадцать семь и у меня уже сформировалась устойчивая личность нарциссичного социопата с обсессивно-компульсивным расстройством. Какой, к чёрту, пикник? Хоть понимаешь, как глупо это звучит? Ходи на пикники с Каллуто, пока с ним ещё не всё потеряно. Если ты, конечно, помнишь, что у тебя есть такой сын. — Я понял, — проглатывая услышанное, коротко кивнул Сильва, упираясь локтями в поверхность стола, и сцепил руки в замок, тяжело вздыхая. — Прости. — Не дождёшься, — донёсся до него привычный холод голоса, а затем звук закрывшейся двери. Мужчина хмуро сидел в раздумьях и полной тишине минут десять, разглядывая по кругу испорченную иглу, прокол от неё в столе и на нём же царапины от ногтей Иллуми, оставленные, когда тот в приступе ярости схватил степлер. — Надеюсь, я правильно поступил… Чуть повернувшись в кресле, Сильва снова открыл тот же ящик и достал оттуда три на вид таких же документа, различающихся содержанием: оправдательный только для Иллуми и обвинительный для Хисоки, оправдательный только для Хисоки и обвинительный для Иллуми и последний — обвинительный для обоих. Золдик подошёл к кирпичному камину в стене, запихнул эти три листа под одно из поленьев и запустил небольшой энергетический шар своего хатсу, разжигая пламя. *** Пустой коридор казался нескончаемым. Создавалось ощущение, будто его стены давят со всех сторон, вынуждая невольно ускорять шаг. Всё ведь закончилось хорошо? Даже лучше, чем Иллуми предполагал. Гораздо лучше. Так откуда же тогда это чувство, будто на грудь свалились разом все створки Врат Испытаний? — Я хотел, чтобы ты нравился моим родственникам, но перестарался. Теперь ты им нравишься больше, чем я, — выдавил из себя шутку брюнет с полуулыбкой, возвращаясь в свою комнату и пытаясь унять потяжелевшее дыхание. — Иллу! — восторженно воскликнул фокусник, сидя на кровати в своём фиолетовом домашнем костюме в окружении тарелок с разными угощениями и дожёвывая кусок жареного бекона. — Ты настоящее чудо, спасибо большое. Присланная тобой девчушка буквально воскресила меня из мёртвых. И да, я почистил зубы и принял душ, так что меня снова можно целовать. Ты ведь не завтракал? Я заказал тебе твои любимые вафли. И не переживай, я не сказал, что они для тебя, ты же «не ешь сладкое», — Моро сымитировал кавычки пальцами, посмеиваясь. — Ничего же, что я ем в кровати? Я подумал, что раз мы уезжаем, то бельё всё равно будут стирать. — Ничего, — Золдик с нежностью оглядел такого счастливого Хисоку, искренне радующегося одному только появлению ассасина в поле зрения, Хисоку, который позаботился о том, что Иллуми ещё ничего не ел, и теперь протягивал ему тарелку с красиво уложенными бельгийскими вафлями, сверху на которых ютилось облачко взбитых сливок и были раскиданы нарезанные ягоды клубники. И улыбка на лице вдруг дрогнула, сердце как будто что-то ощутимо кольнуло, а в горле встал ком. — Спасибо за… вафли. Спасибо, Хисока. — Луми? — настороженно нахмурился тот, сразу же замечая что-то не то. — Чёрт, извини, надо было поесть за столом. Сейчас я всё уберу, погоди минутку, — он тут же аккуратно встал с кровати, чтобы ничего не опрокинуть, и стал поднимать тарелки с постели. — Нет, всё нормально, правда, — как-то криво усмехнулся ассасин, пытаясь сглотнуть ком обратно. — Доедай и будем собираться. Моро замер, недоуменно глядя на Иллуми, на его поджатые трясущиеся губы, из которых тот неудачно пытался лепить улыбку, сдвинутые к переносице брови, грудь, поднимающуюся в частом рваном дыхании, то и дело ходящий вверх-вниз кадык, и выронил тарелки на пол. Хисока подлетел к Золдику быстрее, чем первый кроткий всхлип вырвался из его груди. — Эй, эй. Ты чего, малыш? — чуть не испуганно заглянул фокусник в наливающиеся влагой глаза, мягко укладывая ладонь на щёку партнёра. Он ещё ни разу не видел, чтобы тот плакал. Даже подозревал, что он просто разучился или как-то скорректировал функцию своих слёзных желёз с помощью хатсу. — Что случилось? Нам всё-таки нельзя встречаться? Я заберу тебя, не переживай, сбежим прямо сейчас. Всё будет хорошо, Иллу. — Всё и так хорошо, — Иллуми зажмурился, стыдливо отворачиваясь, и первые режущие слёзы сорвались по его щекам. — Ой-ёй-ёй, что ж тут хорошего? — обеспокоенно забегал глазами Моро по несчастному лицу и аккуратно притянул брюнета к себе, а тот сразу крепко схватился руками за его плечи, как за единственный буёк в открытом море во время шторма. — Тише, тише. Ну что ты, Иллу? Я начинаю волноваться. В чём дело? — Ненавижу отца, — задрожал и голосом, и телом убийца, не способный сделать ни одного нормального вздоха, и вдруг сорвался в несдержанные, истеричные рыдания, ощущая, будто грудная клетка ломается вовнутрь от каждого всхлипа. — Ненавижу своего долбаного отца. Ублюдок конченый, какой, нахрен, пикник? — болезненно скривился Иллуми и уткнулся в тёплую шею, пытаясь наполнить ядом каждое сказанное слово. — Какой, к чёртовой матери, пирог со шпинатом?! Пусть засунет этот грёбаный пирог себе поглубже! Чтоб он подавился этим идиотским пирогом, кусок говна! Где этот урод был все двадцать семь, мать их, лет?! «Прости»?! Пошёл нахер со своим «прости»! Ненавижу его! Ненавижу! — Ох, мой малыш… — ласково поглаживая содрогающегося Иллуми по голове, Хисока понимающе прислонился щекой к его виску. — Поплачь. Всё нормально. Я здесь. И хоть из всего этого сумбурного потока заикающегося гнева он мало что на самом деле понял, но просто продолжал молча стоять рядом, иногда целуя тёмную макушку успокаивающе, пока брюнет изо всех сил жался ближе, а горячая солёная влага обжигала кожу на шее.