Осторожная жестокость

Иллуми полагал, что так себя и чувствуют люди, достигшие в жизни всего, чего им бы хотелось. Восторженно и опустошённо одновременно, потому что дальше идти и выше взлетать было уже некуда. Сгорающий во взаимных касаниях и поцелуях Хисока сейчас, наверное, даже не догадывался о том, как кардинально изменил в голове брюнета весь мир всего парой предложений, сказанных подшофе, чтобы Золдик просто потанцевал вместе с ним. Так было всегда, сколько Иллуми помнил Моро: тот случайно ронял какую-то неосторожную фразу, которой не придавал особого значения, а брюнет в течение ещё нескольких дней после встречи обдумывал её. В первые месяцы, когда они только начали встречаться, ассасин много рефлексировал на эту тему: не смотрит ли так Хисока и на их отношения. Опасался, вдруг он точно таким же образом не придавал им значения, а Иллуми уже успел выдумать себе какую-то привязанность, а то и любовь. Но Хисока был на удивление серьёзен. Что тогда, что сейчас. И неоднократно это доказывал. Под оживлённые с бездушной бумаги музыкальными инструментами ноты из колонок убийца тонул в противоречивом потоке чувств, поглаживая фокусника по массивным плечам и широкой спине, за которой можно бы было спрятаться от чего угодно, от любых невзгод и проблем. В том числе от пронзительного взгляда главы семьи и почти осуждающих глаз Миллуки и Каллуто, которые совершенно не поняли такого вольного поведения старшего брата, казалось бы, образца строгости и сдержанности под стать отцу. Каллуто так и вовсе расстроился от этих танцев, вероятно, сильнее всех. Хотя правильнее будет сказать, что, кроме него, танцами никто расстроен и не был. Он искренне восхищался Иллуми всю свою осознанную жизнь, высоко ценил его холодный рассудок и отрешённое равнодушие к убогим страстям мира сего, старался выбираться с ним на задания как можно чаще и впитывать в себя всю его мудрость. Младший из братьев был неотвратимо убеждён, что Иллуми мог бы добиться величия и славы с таким своим мировоззрением, возвысился бы над самой сутью человеческой природы, даже не являясь наследником семьи. А год назад Каллуто, вернувшись с миссии домой, вдруг узнал от матери, что Иллуми ни с того ни с сего едва не лишился своего места в семье, загадывал желание Нанике, более того рисковал самостоятельно выполнять её выпрашивания, и это всё только ради спасения какого-то самоуверенного клоуна, с которым он периодически работал ранее. Ещё и встречаться с ним стал как самый обычный, такой же человек, как все вокруг, с такими же чувствами, привязанностями и слабостями. Брат стал жить с псевдоволшебником вместе, а Каллуто упивался негодованием, не понимая, как можно было покинуть родное семейное поместье ради того, чтобы жить с чужаком в чужом доме на чужой земле. Младший не понимал, за что этого внезапно объявившегося Хисоку все так полюбили, почему стали считать обычного маньяка членом семьи наравне с Золдиками, почему Иллуми променял весь свой потенциал на то, чтобы быть с ним в этих никчёмных и бессмысленных отношениях. Прошлой ночью, невольно слушая приглушённые десятками стен раскрепощённые стоны из комнаты брата, Каллуто бурлил отвращением и едва останавливал себя от того, чтобы пойти туда в полной боевой готовности. Ему было противно не потому, что он был вынужден это слушать, а от самого факта, какие неприличные, развратные звуки этот клоун имеет наглость вырывать изо рта всегда непоколебимого и рационального Иллуми. Было омерзительно от того, что Иллуми, старший сын своего отца, позволяет себе бесстыдно раздвигать ноги перед каким-то посторонним плебеем, так откровенно кричать под ним и забывает напрочь о своей выдержке, становится обычной подстилкой, жаждущей удовлетворения, которая не имеет никакого права носить фамилию Золдиков и делить с ними одну кровь. А сегодня Киллуа случайно — к слову пришлось, — рассказал, что Иллуми стал сильнее сравнительно с прошлым годом. Не верить наследнику не было причин, он всегда хорошо чувствовал уровень силы противника, и потому Каллуто потерялся от столь противоречивой информации, даже не знал, что обо всей этой ситуации теперь и думать. Ведь как такое могло быть? Их же всех учили: проявление чувств — слабость, эмоции — лазейка для врага. Как Иллуми мог стать сильнее прежнего, если он поддался своей слабости? А сейчас так и вовсе вытворил нечто в высшей степени неразумное. Танцы, с ума сойти можно. Просто смешно. Сильва так и не двинулся ни одним мускулом с тех пор, как в зале заиграла музыка. Он гранитной статуей врос в пол, когда Иллуми впервые в жизни начал танцевать с абсолютно нетипичной, неловкой, но счастливой улыбкой на губах, ещё и на глазах у сотни высокопоставленных гостей. Глава семьи не сдвинулся с места и тогда, когда эти же именитые люди постепенно начали подтягиваться на импровизированный танцпол, будто вообще забыли, в чьём особняке находятся. Не вовлечёнными в абсурдное веселье остались лишь остальные Золдики, обслуживающий персонал и некоторые особо стеснительные гости, а Сильва среди них в ступоре смотрел на пляшущего с фокусником Иллуми как на совершенно незнакомого человека. Смотрел словно впервые на Иллуми, такого живого и открытого, и не мог избавиться от угнетающего осознания того, что совсем не знает собственного сына. «Да Хисока за один этот год сделал для меня больше, чем вы за все двадцать семь лет». — Вероятно, так оно и есть, — тихо вздохнул сам себе мужчина с лёгкой грустью, наблюдая, как трепетно Иллуми и Моро обнялись, медленно покачиваясь, во время очередной лиричной песни и с какой нежностью брюнет запустил пальцы в слегка растрёпанные красные волосы, любовно проводя кончиком носа по краешку ушной раковины партнёра. Вдруг, замечая слабое свечение, Сильва резко распахнул глаза. — Нет. Только не сейчас. Бармены, слуги, целители, бизнесмены, — почти две сотни человек, включая семью величайших наёмных убийц в истории, внезапно замерли на месте, в мгновение ока забывая о танцах, будто бы время для всех остановилось или же вовсе перестало существовать. Ни поглощённый далёкими мыслями Иллуми, ни уж тем более Хисока, что отдался с головой во власть алкоголя и музыки, не замечали, как их ауры в какой-то момент стали танцевать вместе с ними, плавно сливаясь между собой лоскутами в диковинном ритме и притягивая заворожённые взгляды окружающих. Вырвавшиеся нэн внезапно схлестнулись посреди зала, сотрясая воздух, и могло показаться, будто они сражаются друг с другом, как в самой красивой и жестокой битве, однако это не вызвало в толпе криков ужаса, как полагал Зено, и отнюдь не было пугающе, лишь внушало восторженное волнение и трепет в груди, даже у тех гостей, которые не умели использовать нэн отродясь. Словно нечто великое зарождалось прямо на глазах и пленило своей исключительной мощью. — Это что ещё за хрень?.. — прошептал одними губами вопрос в воздух Киллуа, лицезрея одновременно и разрушительные, и созидающие нэн непомерной силы, сплетающиеся вокруг парней, увлечённых друг другом в медленном танце, и инстинктивно спрятал за собой радостную Аллуку, глаза которой отчего-то загорелись так, будто она увидела не что иное, как самое прекрасное чудо природы. — Вот ведь дурни влюблённые. Говорил же им, — тихо и устало вздохнул Зено, оглядывая застывшую толпу со своего диванчика, на котором расположился с бокалом виски спустя почти три часа тщетных поисков супруги по особняку. — Придётся подтирать за ними. Некоторые гости, владеющие нэн и впервые в жизни наблюдающие такое поведение аур, осторожно подходили поближе, пытаясь разглядеть странное явление и, возможно, прикоснуться к нему, а другие, не имея нэн-способностей, вообще не понимали происходящего и лишь растерянно оглядывались в поисках источника необычных ощущений. Даже Миллуки отошёл от шведского стола, ошарашенно раскрывая узкие глаза шире и роняя тарелку с закусками на пол. — Как красиво… — не моргая, прошептал Каллуто, мгновенно забывая о той красоте, которой обладал его подарок для родителей, и выставил руку вперёд, как если бы мог дотянуться до духовных нитей, парящих в воздухе. Но неожиданно музыка затихла, а с ней постепенно успокоились и непослушные ауры погружённых в своеобразный транс парней, будто оседая на их телах, втягиваясь в них обратно. — Прошу немного внимания, — заговорил громко Зено с напускной добродушностью, отходя от выключенных колонок и пытаясь перенять всё внимание на себя. — Надеюсь, наше небольшое отступление от традиций скрасило ваш вечер и вы повеселились на славу. Однако от лица Золдиков хочу извиниться за последний тревожный эпизод, который мог заставить всех волноваться. Мой внук сейчас осваивает новый приём с использованием двух типов нэн, но пока не вполне наловчился контролировать эту способность. Уверяю, она безопасна и никаких последствий для вас не повлечёт, будьте спокойны. Старик оглядел, как ажиотаж в толпе постепенно сошёл на нет и гости озадаченно начали перешёптываться в сомнениях. Мелко кивнув Сильве и указывая взглядом на эпатажную парочку, чтобы тот с ними разобрался, Зено хотел уже было ретироваться и взять себе напоследок ещё чего-нибудь на баре, но на глаза попался обеспокоенный Киллуа, со всех ног спешащий вместе с Аллукой к Иллуми. — А ну стоять, — едва не подлетел к наследнику его дедушка и крепко схватил за руку. — Куда намылился? — Что это было? — громким шёпотом заговорил мальчик, широко распахнутыми глазами разглядывая брюнета, будто статуей застывшего в руках Хисоки. — Только не заливай мне про новую способность, это вообще не было похоже ни на один из принципов нэн, я не такой дурак. — А вот это спорное утверждение, раз ты решил так смело пойти допрашивать старшего брата на глазах у наших клиентов сразу после того, как я всё объяснил, — Зено грозно сдвинул брови и дал внуку лёгкий подзатыльник. — Хоть догадываешься, как бы это выглядело? Хочешь до скандала довести? Мы должны делать вид, что ничуть не удивлены произошедшим, иначе начнётся паника. — Так объясни мне тогда ты, раз у него спросить нельзя! — блондин недовольно почесал место удара. — Это же жесть какая-то была. Иллуми в порядке вообще? А с Хисокой что? — Так ведь было видно, — взглянула девочка на Киллуа и вдруг восторженно заулыбалась. — Их души обнимались. Старик с мальчиком уставились на Аллуку как на восьмое чудо света, удивлённые тем, что та всё видела, хоть и не владела нэн. Ощущая на себе вопросительные взгляды нежелательной публики, Зено огляделся и не спеша повёл детей в сторону. — Вот приставучие какие. Идёмте, здесь не лучшее место для таких разговоров. Мы привлекаем излишнее внимание. *** До сих пор покачиваясь под мелодию в своей голове, Моро выглядел, будто так стоя и уснул в этом положении: сложив с прикрытыми глазами голову на плечо Иллуми и ласково обняв его. А тот и не был против и, хоть музыка закончилась, так же обнимал любовника, покачиваясь вслед за ним в умиротворённом покое, пытаясь разложить по полочкам ворох мыслей от своего внезапного прозрения. Он не хотел открывать глаза: боялся разрушить иллюзорное очарование слов Хисоки о том, что они здесь одни. Несмотря на гул от начавшихся оживлённых разговоров вокруг, брюнет упорно держал веки сомкнутыми, гадая, какая музыка могла бы сейчас играть в разуме Моро. — Вы ведь, кажется, старший сын виновников торжества? — осторожно поинтересовалась женщина средних лет, подошедшая к паре, и Золдик всё-таки нехотя раскрыл глаза, переводя слегка расфокусированный взгляд на неё. — Вы спасли этот унылый вечер, просто невероятно, что в вашей семье всё-таки умеют развлекаться! Это ваш муж? — Ну, он… — Иллуми задумчиво упёрся глазами в красную макушку на своём плече. — Да, муж. Брюнет почувствовал, как объятия мимолётно стали чуть крепче, а руки на талии слабо дрогнули, но фокусник не менял положения и продолжал медленно и ритмично шататься. — Иллуми! Это же вы? — подоспел к ним с лёгкой одышкой низкорослый мужичок в теле. — Вас и не узнать в таком амплуа! Мне вы представлялись отстранённым от мирских развлечений человеком, я поражён. — Здравствуйте, лорд Талеб, — кивнул ему ассасин сдержанно. — Вы не возражаете, если я вас украду на несколько минут обсудить одно дельце? — мужичок кивнул в сторону Хисоки, намекая на то, что предпочёл бы обсуждать детали уединённо. — Вы, выходит, сведущий в делах сердечных, а к моей доченьке один тип неприятный прицепился, она уже и не знает, куда от него деваться. Вы должны меня понять. — Погодите, лорд, я к молодому человеку первая подошла, — аккуратно вклинилась женщина с мягкой улыбкой. — Иллуми, мне бы тоже пригодилась ваша помощь. Эта ваша способность… Никогда не встречала ничего подобного прежде. Она заставила моё давно очерствевшее сердце дрогнуть, я приятно удивлена. Поделитесь контактами? Я изложу всё в письме. — Какая способность?.. — непонимающе изогнул бровь ассасин. — Простите! Вы ведь из семьи Золдиков? Я вас видел ранее в других костюмах, — к ним подбежал относительно молодой парень с короткой стрижкой каштановых волос. — Весьма харизматичный вечер! Удивительно, что вы со своей работой не забываете о веселье, это так здорово. Я обычно обращаюсь к Зено, но мне бы было интересно поработать и с вами, как раз есть у меня на примете один крайне вредный дедок, давно уже думаю его пришить. Оставите свою почту? — Да, конечно. Только… — брюнет не ожидал принимать заказы прямо сейчас, ещё и несколько, поэтому слегка растерялся, не зная, куда девать выпившего Моро. — Я его провожу, — низкий тембр грозного голоса внезапно подкравшегося со спины Сильвы, уже успевшего отослать уставшую за день Кикио в спальню, привлёк к себе внимание присутствующих. — Отведу его в твою комнату. — Нет, — похолодев, Иллуми резко дёрнулся с опаской и стиснул фокусника в объятиях чуть крепче, походя на яростную медведицу, защищающую медвежонка от браконьеров. Он знал, что его отец не решится в открытую пойти против законов семьи, однако допускал мысль о том, что тот вполне мог по дороге пару раз «случайно» уронить Моро с лестницы или что-то вроде. — Всё хорошо. Сейчас только одиннадцать, — напомнил старший Золдик сыну о том, что ещё как минимум час Хисоке от него ничего не грозит, и слегка улыбнулся, надеясь этим поубавить строгость своего вида. Неуверенно помешкав ещё несколько секунд под негодующие взгляды клиентов, не знающих о семейных тёрках, Иллуми всё же отпрял от Моро, заглядывая в его расслабленное лицо, чтобы проверить самочувствие, однако как только тот лишился опоры, сразу покачнулся и начал падать. Брюнет едва успел подхватить напившееся тело под плечи и, не ожидав такого поворота, замер как вкопанный, широко раскрытыми глазами перебегая с вытянутых лиц гостей на ухмылку отца и обратно. По всей видимости, внезапно вспыхнувшая нэн-связь слишком сильно Хисоку или измотала, или же, наоборот, расслабила. — Ой, всё нормально, — заметила женщина повисшую в воздухе неловкость и легко махнула рукой. — Моего мужа ещё полчаса назад так же вынесли. — Перебрать в такой великий день не грешно, так что не вижу ничего страшного в его состоянии, — пожал плечом глава семьи утешающе и подошёл ближе, протягивая руки, чтобы всё-таки забрать Хисоку. — Займись работой, Иллуми. С ним всё будет в порядке. — Пожалуйста, — выдавил из себя брюнет, серьёзно и многозначительно глядя на Сильву, когда тот подобрал фокусника в отключке. — Неси аккуратнее. *** — Ммм… Ты такой сильный… — невнятно и сонно прогундел Моро куда-то в широкое плечо, обнимая несущего его на руках мужчину за шею. — Чувствую себя твоей маленькой девочкой, — как бы в доказательство Хисока ребячески замотал ногами и слегка подтянулся, утыкаясь носом в чужую щёку. — Хочешь залезть ко мне под юбку? — Надеюсь, что ты сейчас просто перепутал меня с моим сыном… — изогнул бровь Сильва, чуть отворачивая голову, чтобы уйти от прикосновения к щеке. — Хотя меня и это не утешит. — М? — фокусник лениво раскрыл глаза, упираясь размытым взглядом в старшего Золдика. — Ты не Иллу… — Ты очень проницателен, — сам себе дёрнул уголком губ мужчина. — Тебе нельзя ко мне под юбку, — Хисока отстранился и убрал руки, недовольно сдвигая свои брови к переносице. — Поверь, я это переживу. — Где Иллу? — Моро беспокойно огляделся, упираясь в грудь Сильвы, и начал брыкаться, пытаясь слезть. — Луми! — Да тише ты, — чуть было не выронив пьяного фокусника, устало вздохнул глава семьи, уже жалея, что вызвался помочь. — Сейчас он придёт, успокойся. — Лу-уми-и… — пытался канючить словно маленький ребёнок Хисока, но через секунд десять, не добившись никакого результата своими хаотичными движениями, всё же сдался и, вновь прикрыв веки, безразлично сложил голову обратно. — Где он? Хочу к нему. — Зачем? — Глупый вопрос, большой папа-Золдик, — приподняв брови, Моро бесцеремонно ткнул пальцем в грудную клетку мужчины. Тот несколько секунд помолчал, хмуро разглядывая хмельные янтарные глаза и прикидывая в голове все «за» и «против». — Ты уверен в своих чувствах к нему? — пользуясь развязанным языком Моро, Сильва всё же решился заговорить об этом раньше времени и упростить себе завтрашнюю задачу. — Ты же понимаешь, почему я вызвал тебя на разговор? Буду честен, на эту вашу «связь», каким бы серьёзным явлением она ни была, мне стало крайне наплевать после твоего кошмара. Ты в нём на куски Иллуми разорвал, ещё и смеялся как умалишённый. Я хоть и наёмный убийца, но всё же понимаю, что с любимым человеком так не поступают. — Что?.. — фокусник действительно выглядел настолько обеспокоенным этими словами, что старший Золдик даже опешил. — Как ты мог забыть об этом? — О, ну я просто… Я попросил Иллу, чтобы… Чтобы он там своими иглами немного… Ну знаешь, чтобы он поковырялся у меня в мозгах, — Моро какими-то абстрактными жестами пытался описать процесс, о котором говорил, заплетаясь на каждом слове. Сильва вскинул брови удивлённо, пропуская мимо ушей очередное обращение на «ты», и даже остановился посреди коридора. — Ты сам его попросил об этом? — Естественно, — лениво выдохнул Хисока, мученически прикладывая ладонь ко лбу в тщетной попытке подавить начавшееся головокружение. — Если всё было так, как ты говоришь, папа-Золдик, чему тут удивляться? Кто угодно попросил бы лишить его памяти о таком. — Но ты ведь сам тогда решил его изувечить, — в абсолютном недоумении мужчина глядел на живое воплощение полного отсутствия логики. — Ну так это же кошмар был, — Моро посмотрел на него в ответ как на идиота, полагая, что всё и так само собой должно быть понятно. — В моём кошмаре не могло случиться ничего приятного или хорошего для меня. Очевидно ведь, что даже мои действия там были худшим, что могло со мной произойти. Сильва моргнул, не находя ответных слов и внезапно понимая, что парень действительно прав. Если бы он как-то мог своими силами улучшить ситуацию в своём сне, то это не было бы кошмаром. — То есть… — всё же заговорил он и возобновил шаги в сторону комнаты сына, когда заметил, что Хисока от наступления ощутимой паузы стал вновь клевать носом, погружаясь в алкогольный сон. — Хочешь сказать, ты не хотел делать того, что сделал тогда? — Когда? — Моро, задремавший и уже потерявший нить разговора, без особого желания разлепил глаза. — В своём кошмаре, — снисходительно взглянул мужчина на парня. — А что я сделал? — фокусник безвольно соскользнул головой назад, и та откинулась и свободно повисла, как у сломанной куклы. — Мы буквально только что говорили… — А, да, точно. Ты сказал, что я там… Ох… Ну, разумеется, я этого не хотел, — он с трудом поднял голову обратно, потому что, опущенная вниз, она начинала болеть от выпитого ещё сильнее. Хисока, совершенно не стесняясь, улёгся поудобнее и опёрся головой о грудь Сильвы, мечтательно улыбаясь своим тёплым мыслям о брюнете. — Иллу он же такой… Такой особенный. Мне хочется круглосуточно целовать его в носик и заплетать ему косички. Он такой милый и нежный. Мой маленький лягушонок. Моя сладкая сердитая булочка. Я бы ни за что не навредил ему. — Мы точно про Иллуми сейчас говорим? — мужчина скептично изогнул бровь дугой, впервые слыша в адрес старшего сына именно такие описания. — Вы все просто не знаете его, — фокусник пренебрежительно махнул ладонью. Он едва находил силы двигать непослушным языком, но слишком уж любил говорить о том, что ему нравится. Да и в принципе любил говорить, что даже не особо обратил внимание на то, как его наконец занесли в покои. — А ты, значит, знаешь? — Сильва с нескрываемым облегчением скинул свою ношу на кровать, хотя покидать комнату не спешил. — Верно, — растёкшийся по постели Моро, подмигнув, щёлкнул пальцами и направил указательный на мужчину, подмечая его правоту. — Со мной ему нет нужды притворяться. Со мной он… настоящий. Искренний. Всё такой же неуязвимый и безупречно холодный, в меру жестокий и грубый, но при этом любящий и чуткий, чувствительный к каждому моему прикосновению и краснеющий от пошлостей, — фокусник хитро захихикал, игнорируя лёгкое раздражение на лице Золдика от ненужных подробностей. — Меня восхищает то, как умело он сочетает это в себе. Один из сильнейших людей на планете, способный пережить любую боль, скрывает от всего мира то, насколько на самом деле раним и трогателен. Очаровательно. — Хочешь сказать, что он с тобой «настоящий», а с родной семьёй носит маску? — оскорблённо сощурился Сильва, скрестив на груди руки. Он вдруг мимолётно покосился на дверь позади себя, замирая на полсекунды, но почти сразу вернул взгляд на Хисоку, который лениво ему усмехался, находя забавным сходство в этом прищуре отца с сыном. — Родная семья с юных лет дала ему ясно понять, что настоящий он ей не нужен, и сама вручила ему эту маску, — взгляд Моро вдруг огрубел, а на лице проявилась озлобленная улыбка, больше походящая на оскал. Он приподнялся с кровати, на которой лежал, и сел на её краю, слегка пошатываясь. — Знаешь, что я вижу, большой папа-Золдик? Малыш Иллуми рос вполне обычным ребёнком, которому не посчастливилось родиться первым в очень необычной семье. У вас, как у родителей, руки росли тогда из одного места, вы думали лишь о том, чтобы воспитать не своего сына, а гордого носителя вашей фамилии и превосходного убийцу, пренебрегая всем, что этого не касалось, в том числе заботой и вниманием к собственному ребёнку. Он же не наследник — не заслужил почестей. Могу поспорить, вы даже не заметили, когда именно ваши действия приобрели необратимый характер. Хисока безразлично уткнулся расплывающимся взглядом в напряжённые глаза мужчины. Тот не был в восторге выслушивать прямые оскорбления, но принял решение позволять фокуснику говорить и дальше, пытаясь через его слова понять его мотивы в отношении сына. Нет надобности допрашивать цель, когда та готова сама всё выложить с потрохами. Но вдруг парень тихо рассмеялся, прикрывая глаза ладонью, будто испытывал несоразмерный стыд. — Поэтому, поздравляю, вы воспитали недолюбленного, сломленного, но да, действительно гордого носителя вашей фамилии, который в тайне ото всех презирает самого себя за то, что недостаточно хорош, только вот достаточно никогда не будет, как бы хорош он ни был. Вы вырастили превосходного убийцу с атрофированными эмоциями, серьёзными проблемами с самоопределением и аномально сильной, я бы даже сказал, маниакальной тягой к власти и тотальному контролю, которая к его возрасту уже переросла в обсессивно-компульсивное расстройство и в повседневной жизни. Так что теперь он сортирует свою одежду по цветам, бесится, если я или дворецкие хоть немного передвигаем ту мебель, которая по его мнению должна стоять в комнате симметрично, выстраивает в ванной все средства гигиены в линейку в алфавитном порядке, и считает, что солонка должна стоять слева, а перечница справа, и горе тому, кто перепутает. А однажды он даже наорал на меня и выгнал спать в другую комнату из-за того, что после использования в тренажёрном зале штанги я сложил пятидесятикилограммовый блинчик поверх сорокакилограммового, — Моро, ехидно улыбаясь, слегка откинулся назад на вытянутые руки, любуясь замешательством на лице собеседника. — И вы ещё удивлены, что со всем этим набором он стал встречаться со мной? Да мы созданы друг для друга. — Я правильно понял, что ты обвиняешь меня и мою жену в том, что мы сделали Иллуми инвалидом? — попытался отразить Сильва нападки и перевести стрелки обратно. В конце концов, это он должен был допрашивать фокусника, а не наоборот. — Он не инвалид, — нахмурился недовольно Хисока. — Луми прекрасен, каким бы он ни был. Я люблю его абсолютно за всё, что в нём есть, даже если он будет считать, что перечница должна стоять на солонке сверху, или заставит меня ставить блинчики друг на друга ребром. — Тогда что ты хотел сказать этим своим монологом? — Я хотел сказать ровно то, что сказал. По рукам надавали ребёнку за рисунки и в холодильную камеру кинули, хороши родители, — стрельнул Моро укоризненным взглядом в сине-фиолетовые радужки и демонстративно фыркнул, складывая ногу на ногу. — Знали бы вы все, как ему не хватает обычных прикосновений. Не ударов плетью, не электрических разрядов, а хотя бы простого поглаживания по голове, — Хисока показательно повёл рукой по воздуху, будто представлял, как гладит кота. — Ему нравятся обнимашки со мной, потому что вы его никогда не обнимали. Нравится, когда я искренне говорю ему о том, какой он поразительный, потому что от вас он никогда не слышал похвалы в свой адрес. Он любит, когда я осторожно перебираю в пальцах его восхитительные волосы, потому что я единственный понимаю, как высоко он их ценит и каких трудов ему стоит ухаживать за ними. Ему доставляет удовольствие, когда я наматываю их во время грубого секса на кулак, потому что даже тогда я с ним аккуратен, даже это я делаю бережно, — на эти слова Золдик моментально скорчил лицо, но возмутиться ему не позволил фокусник, склонивший голову в риторическом вопросе. — Вы хоть раз относились к нему бережно? Сдували с него пылинки, как с самого ценного, что у вас есть? Я сдуваю. Я хочу, чтобы ему было хорошо, чтобы он знал, что любим, потому что впервые за свою никчёмную жизнь ощущаю то же. Я пытаюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы он мог почувствовать себя хоть немного счастливее, потому что вы за всю его жизнь ни разу о нём и его чувствах не задумались. Так как вы можете после этого рассчитывать на то, что настоящим он будет именно с вами? — Так вот что ты тогда… — вспомнил вдруг Сильва опасную ауру, плавно выходившую из тела Хисоки в столовой прошлым вечером, и его тяжёлый взгляд после просмотра фотоальбома, когда фокусник скорбно подсел к брюнету за самый дальний край стола с извинениями. — Ясно. — Иллуми — лучшее, что случалось со мной. У него такие милые губки, а в глазах целый космос. Кожа словно бархатная, а маленькая родинка под лопаткой выглядит настолько интимно, что мне до сих пор неловко даже смотреть на неё, а уж тем более касаться. И, как выяснилось, он красиво поёт. Хотя я и не сомневался, он во всём идеален. А ты видел, как мило он морщит носик, когда чихает? Прямо котёночек. Я каждый раз растекаюсь как шоколад под палящим Солнцем, смотря на это, — Моро прикрыл глаза и заулыбался, полностью откидываясь спиной на постель. — Думаю, я понимаю, почему он так любит тебя, если, конечно, ты правдив, — заговорил Сильва спустя несколько секунд задумчивости, всё же не сбрасывая с себя грозного вида. — Однако я так и не понял твои намерения. Что в Иллуми ценно конкретно для тебя? Только и говоришь о том, как сильно к нему привязан, как стараешься для него, но так ни разу и не сказал, по какой причине. Как я могу быть уверен, что через пару лет тебе не сорвёт крышу и ты не повторишь с моим сыном события своего кошмара? — Всё до очевидного просто. Я мерзкая падаль, — резанул самокритичным признанием Хисока по воздуху и заговорил будто в бреду, хрипя и перескакивая голосом то ниже, то выше, как если бы разговаривал сам с собой и пропускал некоторые реплики, порой переходя на шёпот, словно говорил о каком-то секрете. — Редкостная лживая мразь, уже давным-давно забывшая, что такое честь. Никто, кого я когда-либо знал и кто знал меня достаточно, ни за что не захотел бы оказаться ко мне ближе. Никто не горел желанием работать или хотя бы видеться со мной лишний раз. Я отторгаю самой своей сутью, и ни один человек в здравом уме не стал бы со мной даже общаться без необходимости, не говорю уже про отношения. — Ты мне казался более нарциссичным… — Иллу особенный, — Моро закатил глаза словно в экстазе и дотронулся до собственных губ кончиками пальцев. — Не такой, как все остальные. Он оказал честь прикоснуться к нему, заглянуть в его удивительный разум, попробовать на вкус его душу именно мне, такому грязному, тошнотворному, гадкому мне, в котором и человека-то совсем не осталось. Мне одному. Только мне единственному. Никогда не мог допустить и мысли о том, что когда-нибудь буду достоин такого счастья. Глупыш, он думает, что мало старается, но на самом деле справляется превосходно. Всё правильно, всё как надо. Иллу знает, что мне нравится, знает, как со мной обращаться. Так много делает для меня и даже не замечает этого. Делает для меня, — Хисока вдруг засмеялся как-то криво, будто не мог понять, хочет ли вообще, и стиснул пальцами одеяло под собой, слегка надрывая дорогостоящую ткань ногтями, а Сильва против воли отшатнулся, абсолютно не понимая настроения парня. — Лишь год назад я понял, как жалко и бестолково провёл жизнь без него. А ведь я даже не понимал, как сильно нуждаюсь во всём этом. Луми лечит меня. Он дал мне надежду на то, что я ещё не потерян. Что я кому-то нужен. Это невероятно приятно — чувствовать себя нужным. Я хочу быть ему нужным. Хочу, чтобы он не мог без меня дышать. Мой милый Иллу… Сладкий мой мальчик… Я готов вылизывать каждый миллиметр его кожи… Хочу его всего себе… Он мой… Мой… — почти задыхаясь, выдавливал из себя фокусник, кусая губы, а старший Золдик поражённо разглядывал его, расплывшегося в нетрезвой маниакальной улыбке, переваривая в своих мозгах столь неоднозначные слова. Вся эта «трогательная» тирада, казалось, в большей степени ужасала и ещё сильнее убеждала в неадекватности красноволосого волшебника, но отчего-то Сильва был спокоен, будто понимал, о чём именно говорил Моро. Будто некогда испытывал то же самое: несдерживаемую любовь, опасно граничащую с безумием. — Боже, я и забыл, как я сентиментален, когда пьян. Уже лет пять так не напивался… — сам себе покачал головой Хисока, посмеиваясь, но вдруг неожиданно приподнялся на локтях вновь и нахмурился, хотя его поплывший взгляд едва ли можно было назвать угрожающим в данный момент. — Эй. Я ведь и правда больной. — Тебе не стоит говорить мне об этом. — Это очевидно, я же убиваю людей ради забавы, тебе раньше вообще это странным не казалось? — Моро медленно встал с кровати и слегка виляющими шагами подошёл к мужчине. — Я никогда не говорю ничего без причины. Просто хочу, чтобы ты кое-что понял, — он едва стоял на ногах, но всё равно нашёл в себе силы взглянуть в лицо Сильвы с явным вызовом. — Даже я не пытаю детей, так что кто ещё из нас двоих псих после этого? — Наглеешь, — тот упёрся рукой в грудь пошатывающегося Хисоки, отодвигая его от себя. — Дай ему пожить, как ему самому хочется, папа-Золдик, он уже взрослый мальчик, — Моро как-то слишком по-простому дёрнул плечом, словно общался сейчас со своим старым приятелем. — Да, я не совсем нормален. Заставишь Иллу убить меня из-за этого? Ты понимаешь, как ему будет больно? Гораздо больнее каких-то детских пыток. Он ведь не полюбит никогда больше. Ещё и возненавидит и вас всех, и себя за мою смерть. Этого ты хочешь? Обречь на пожизненное одиночество родного сына из-за каких-то правил? Иллуми этого не заслужил. Он не виноват, что родился Золдиком. Мужчина выронил слова изо рта, проваливая попытку ответить. «Не виноват»? Сильва всегда воспринимал право носить фамилию «Золдик» как великую честь и полагал, что кто угодно считал так же, но тут фокусник его огорошил этим своим «не виноват», как если бы эта фамилия была каким-то бременем или проклятием. — А эти… Как вы это называете?.. «Профилактические пытки»? — Хисока устало свалился обратно на постель, снимая со своего костюма «ткань обмана» и возвращая ему зелёный цвет. — Это же полный бред, зачем они вообще нужны Золдикам? Урок преподать? У вас у всех, включая Иллу, развит нечеловеческий болевой порог, скорее всего, даже превосходящий мой, ему не будет ни горячо ни холодно от этих пыток. Уверен, что у него не дёрнется ни одна мышца на лице. Его и оковы никакие не сдержат, он может проломить стальную дверь толщиной в метр, вы цепи для антуража на него наденете? Просто бессмысленно отнимите у него месяц жизни. А ведь вместо этого мы с ним могли бы посмотреть второй сезон нашего любимого сериала. — Иллуми не смотрит телевизор, — мужчина скептично скрестил руки на груди. — Со мной смотрит, — равнодушно пожал плечом Хисока, после чего замолчал и уставился на Золдика. Сложно сказать, как именно, но, хоть Моро и не был манипулятором, он прекрасно умел манипулировать людьми. Однако сейчас у него и подавно не было такого намерения, просто расслабленный элитным алкоголем язык нёс всё, что вертелось в голове. Фокусник даже не вкладывал в свои слова какую-то цель — говорил, пока говорится. Но тут они оба затихли. Молчали минуты две, может, даже больше, будто забыли, что для диалога нужно проговаривать слова вслух, но в конце концов Моро поднялся и сел на краю постели, глядя на собеседника сосредоточенным, почти адекватным взглядом. — Насколько сильно по десятибалльной шкале я пожалею об этом нашем разговоре, когда протрезвею? Сильва упёрся глазами в серьёзное лицо Хисоки в попытке найти в его мимике лукавость, однако тот был по-настоящему честен в своём вопросе, просто потому что не нашёл сил в своём состоянии скрывать волнение. Ему бы в самом деле не хотелось, чтобы брюнету досталось за всё, что он сейчас наговорил его отцу. — Скорее всего, на ноль. Мужчина с ровными лицом, не выдающим ни крохи его настроения, развернулся и как ни в чём не бывало покинул комнату, оставляя Хисоку наедине с его негодующим взглядом. Выйдя в коридор, он глубоко вздохнул, мысленно обвиняя себя в нетерпеливости и устало массируя переносицу. Надо было дождаться утра. После всего услышанного спать уже не представлялось возможным, хоть день и был чересчур изматывающим. — Подслушивать нехорошо, Иллуми, — Сильва повернул голову, чтобы взглянуть на подпирающего стену и погружённого в свои размышления брюнета, по лицу которого едва уловимо пробегали неразличимые оттенки эмоций, больше напоминающие нервный тик мимических мышц. — Нарушать соглашение тоже нехорошо. До двенадцати ещё полчаса, — постарался произнести он как можно более отстранённо, глядя куда-то вперёд и пытаясь подавить в груди клокочущие чувства. — К тому же я не виноват в обострённом слухе, просто не хотел вас прерывать. Я ведь не виню семью за то, что вы слышали прошлой ночью. — Ещё бы ты нас за это винил, — хмыкнул отец, и Иллуми перевёл на него сухой взгляд чёрных глаз. Они играли в немые перепалки друг с другом, пока Сильва в очередной раз не вздохнул. — На Хисоку ты смотришь иначе, так ведь? — Тебя не касается, как я смотрю на него, — неожиданно грубо огрызнулся брюнет, не поведя и бровью. — Ясно. Значит, правду говорил. — Спокойной ночи, отец, — Иллуми быстро отлип от стены и с равнодушным видом скрылся за дверью в свою комнату. *** Ассасин с лёгкой усмешкой оглядел уже успевшего уснуть за столь малое время Хисоку, развалившегося поверх одеяла прямо в одежде. Благо хоть лодочки снял. Золдик подошёл к нему тихо и стал аккуратно поддевать заклёпки на жилете, но тот всё же очнулся от дрёмы, слегка вздрогнув. — Раздеваешь меня во сне? — хитро скосился он, заплетаясь сонно-пьянным языком. — Могу притвориться, что всё ещё сплю, если тебе это нравится. — Я просто не хочу, чтобы ты спал в этой одежде в постели, — негромко ответил брюнет, расстегнув последний замочек. — Будь добр. Тяжело вздохнув и затем делая, судя по своему виду, неимоверные усилия, Моро кое-как выпутался из жилетки, небрежно скидывая её на пол. — На штаны меня не хватит, — прикрыв глаза, промямлил он с лёгкой одышкой. — Ладно, — улыбнулся Иллуми понимающе, вспоминая себя в юности, когда его пичкали неизмеримым количеством алкоголя и наркотиков для выработки толерантности к ним. То состояние даже плохим назвать — слишком мягко. Так же ненавязчиво расстегнув последний элемент одежды на любовнике, убийца плавно стянул его с подтянутых бёдер, складывая на кресло. — Уже чувствую, как хреново мне будет завтра, — фокусник, неуклюже перевернувшись, забрался под одеяло и разложился звездой лицом в подушки. — Никто не заставлял тебя столько пить, — от комичности всех этих действий брюнет невольно усмехнулся самыми уголками губ, не спеша снимая и свою одежду. — Но ты оставил меня, мне было грустно и одиноко, — протянул приглушённый подушкой Хисока наигранно жалобно. — Прости, нужно было поработать, — аккуратно сложив свою одежду, Золдик опустился рядом, поднимая откинутую конечность партнёра, залезая под неё и складывая себе на талию. Он придвинулся чуть ближе, но тут Моро, только этого и ждавший, резко притянул Иллуми к себе, обхватывая обеими руками. — Поймал, — улыбчиво прошептал Хисока куда-то в шею, оставляя жадные поцелуи на нежной коже. — Прекрати, ты пьян, у тебя не встанет, — тихо засмеялся ассасин такой внезапной резвости только недавно засыпавшего фокусника. — Луми, на тебя у меня даже в гробу встанет, — рука самовольно опустилась на ягодицу, и пальцы ощутимо сжали упругую мышцу. — Нет, правда, я не хочу. Извини, — немного отстранившись, Иллуми сложил ладонь на щёку Моро, слабо улыбаясь, и невесомо коснулся губами кончика его носа. — Оу… Ну хорошо. Конечно, — сразу же остановился Хисока и смазанно поцеловал брюнета в плечо, укладываясь рядом и опутывая привычным способом руками и ногами. — Тогда буду тебя тискать. — Я не против, — устраиваясь на подушках поудобнее, Золдик расслабленно приобнял Моро так, чтобы тот оказался лежащим у него на груди. — Я уже говорил, что люблю тебя? — полусонно пробормотал фокусник в солнечное сплетение, постепенно засыпая. — Много раз, — Иллуми ласково погладил красную макушку и едва осязаемо убрал с прикрытых глаз Хисоки непослушно растрёпанные пряди. — Я люблю тебя, Иллу, — выдохнул довольно тот, утыкаясь носом в тёплую кожу и опаляя её запахом спиртного. — Сладких снов… — продолжил Золдик мягко играться пальцами с цветными волосами. — …милый Хисока.