Ожидание тянется так долго, как протягивается свет далеких звезд до окна Кристофера, когда он лежит, пытаясь не смыкать глаз — король обещал прийти.
Мэттью точно не забыл — он посмотрел на него за ужином исподлобья, затем, слегка приподняв брови, еще ниже опустил голову, слегка расширив глаза. Он не мог забыть, он ведь сам напомнил.
Но по ощущениям это целая вечность в темноте спальни. Свеча потухла, зажигать снова было лень, Кристофер лишь ждал, пока дверь откроется, а Мэттью прижмется к нему. Они смогут побыть друг с другом наедине хоть немного, это радует, это не дает уснуть, это оживляет.
Кристофер размечтался, он не заметил, как поджал губы, представляя, как касается губ Мэттью, как сжимает его в объятьях с отчаянием, присущим им сейчас, совсем непошло.
Дверь отворилась. Немного света в комнате, совсем ненадолго, чтобы вспышкой высветить силуэт короля, который отпечатается на сетчатке на несколько морганий. Мэттью идет тихо, крадучись, подходит к кровати, садится с краю, и тогда гвардеец поднимается, сгибая ноги.
— Здравствуй, — почему-то шепот звучит так скорбно, когда вылетает меж губ короля.
Кристофер понимает, что Мэттью даже не смотрит на него.
— Здравствуй, — отзывается рыцарь, он кладет на лопатку свою руку, заглядывая в глаза Мэттью. — Ты хотел о чем-то поговорить, — шепчет он так же тихо.
— Да, я хочу, — король поворачивает к нему сначала голову, потом туловище, вытягивая руки, чтобы обнять.
Когда он наконец прижимается к гвардейцу, Кристофер чувствует дрожь в чужом теле.
— Что-то случилось? — спрашивает он. — Ты так беспокоен.
— Кристофер, — Мэттью собирается что-то сказать, и упомянутый не знает, хочет ли он это вообще слышать, но он готовится на всякий случай. — Ты готов к тому, что я скажу?
Что это за вопрос? Как Кристофер может быть готовым, даже не зная, о чем идет речь? Но рыцарь помнит — он поклялся быть опорой для него, даже если присягнул на честность. Клятва ведь сильнее присяги?
— Да, — Кристофер прижимает к себе короля еще сильнее, целует макушку, и тогда Мэттью поднимает к нему лицо.
Он примыкает к губам, будто бы оттягивая момент, когда произнесет это.
— Прости меня, — говорит Мэттью так тихо, что шепот покажется криком, Кристофер почти что читает это по губам в мраке. — Пожалуйста, я не хочу этого говорить, но мне приходится.
— Так что же может быть хуже того, что уже есть сейчас? — задается вопросом Кристофер, и его шепот правда кажется криком.
— Я должен дать тебе выбор, но тебе не понравятся оба пути.
— Скажи хоть, что же там?
— Я освобождаю тебя от присяги, — Мэттью смотрел ему прямо в глаза. — Насовсем.
— Зачем это?
— Ты должен уйти в таком случае, — Мэттью не верилось, что он правда это говорит, он отвел взгляд, он не хотел больше видеть взгляд Кристофера, не хотел чувствовать это непонимание, это отчаяние. — Оставить этот замок, желательно, уехать из столицы завтра же, с рассветом.
— Что ты такое говоришь?
— Я больше не могу вынести этой разлуки.
— Ты едешь со мной?
— Нет, — Мэттью покачал головой. — Нет, ты не понимаешь, это все.
Кристофер зажмурился, глаза у него заболели, нет, не глаза, что-то в носу.
— Я не понимаю, — он почувствовал, его голос дрогнул, он сглотнул, он должен оставаться сильным, что бы там Мэттью ни придумал. — Я не вижу последовательности в твоих выводах.
— Я больше не могу видеть тебя, зная, что ничто никогда не будет прежним, — когда король сообщил это, его голос казался спокойным. — И я правда боюсь.
— Чего? Чего же ты боишься?
— Что что-то с тобой случится, — Мэттью вывалил, как есть. — Я этого не вынесу.
— Ты сказал, есть несколько путей.
— Два, — поправил король. — Только два.
— Так какой же второй?
Кристофер не дождался внятного ответа. Сначала повисла тишина, затем он почувствовал, как Мэттью застрясся в его руках. Казалось, таким он видел его впервые. Никогда раньше, в какой бы печали ни был Мэттью, он никогда не плакал так тихо, дрожа всем телом, слышно было лишь, как он задыхается, но Кристофер чувствовал, как слезы впитываются в его камизу.
Король онемел. Он не мог выдавить ничего внятного, каждый раз, как начинал говорить, это было скорее похоже на хрип, или, того хуже, он звучал, как заика.
В конечном итоге Кристофер почувствовал, как Мэттью пытается взять его за руку. Он не знал, что ему делать, он крепко сжал ладонь в своей, пытаясь помочь. Несмотря на все услышанное, ему было горестно уже не от того, как Мэттью его гонит, не от того, что вся его жизнь оказалась разбита в один момент: это ведь неважно, сейчас Мэттью в его руках, больно будет потом, но думать об этом сейчас невозможно.
Горько было наблюдать за тем, как Мэттью бессильно пытается сообщить ему что-то ужасное, не в силах перечить ему, видя, что он не в порядке.
Он почувствовал, что в руке Мэттью был небольшой стеклянный пузырек. Стекло было теплым, оттого не сразу было замечено.
— Что это?
Никакого ответа. Мэттью отпустил его руку, всхлипывая, прижимаясь ближе.
— Пожалуйста, прости меня, прости, — и все же в этот момент король продолжал бояться так же сильно, как когда проснулся от очередного кошмара, где вместо кровожадных оленей его убивал именно Кристофер. — Прости, — казалось, Мэттью совсем разучился говорить, остались эти три слова. — Я… — Четвертое.
— Что это? — тише повторил Кристофер.
Он знает. Он и без того знает сам, но не хочет этого признавать. Слишком больно осознавать, что вся его жизнь, что все, чем он жил эти долгие годы — жалкий король, прижавшийся к нему, которого, несмотря на все грехи, хочется успокоить, именно этот человек теперь предлагает ему убираться с глаз прочь, или…
Или выпить яду. Будто бы Кристофер не пил яд все это время, глядя в голубые глаза, утопая в ласковых речах, в тепле объятий, во всей этой искренней лжи о том, что они будут вместе до тех пор, пока…
Пока смерть их не разлучит? И теперь Мэттью решил самолично позвать старуху-разлучницу?
Нет, это ведь не может быть правдой. Это не правда, это что-то другое, Мэттью не может с ним так поступить.
Пока Кристофер общупывал этот пузырек, Мэттью перестал задыхаться.
— Кристофер, — а вот и пятое слово. — Кристофер, пожалуйста, прости, я не хочу этого говорить, я не хочу даже думать об этом, но другого выхода нет.
— Это яд?
— Да, — признался Мэттью. — И я должен признаться тебе.
— Ты меня больше не любишь? — спросил Кристофер первое, что пришло на ум.
Он не хотел слышать этого от Мэттью. Было бы достаточно кивка, лучше спросить напрямую, произнести самому, чтобы Мэттью не пришлось этого говорить.
— Люблю, — король посмотрел ему все-таки в глаза.
Лучше бы не смотрел. Когда он увидел все то, что Кристофер не смог спрятать за пеленой безразличия и невозмутимости, Мэттью захотелось выпить яду самолично.
— Люблю, но до ужаса боюсь, — король решил все же сообщить правду. — Я боюсь того, каким слабым становлюсь, когда ты рядом, и как я начинаю забывать обо всех своих обязанностях, о своем долге перед народом, зная, что я дам всему королевству спуститься в ад, если от этого будет зависеть, будешь ты жив, или нет.
— Боишься? Разве я не оберегал тебя от страхов все это время?
— Нет, Кристофер, здесь бессилен даже ты, — голос все еще дрожал. — Ведь я боюсь и тебя тоже.
Кристофер не знал, что говорить. Он посмотрел в лицо короля, но тот закрыл глаза, или же опустил их в пол.
Рыцарь коснулся его лица ладонью, нежно прижимая к щеке. Затем он приблизился, целуя Мэттью в другую щеку и в краешек губ.
— Прости, — Кристофер был искренен. — Что я не смог защитить тебя.
— Тогда… — казалось, будто бы Мэттью впал в дежа вю и собирается сделать что-то такое, что уже снилось ему в кошмарах. — Покажи мне свою верность, прошу, послушайся меня.
— Но ты говоришь мне бежать от тебя, или… — сложно было смириться с мыслью, что Мэттью предложил ему яда. — Или отравиться. Это немыслимо.
— Мне бы хотелось, чтобы ты ушел, — убедил Мэттью. — Так я буду тешить себя знанием о том, что ты жив, и тогда, быть может, ты заведешь семью, будешь счастлив.
— Мэттью, — Кристофер почти что был зол. — Как ты можешь такое говорить?
— Что я сказал?
— Даже если ты прогонишь меня, ты обречешь меня лишь на вечные муки совести и разлуки. Моя жизнь будет кончена, как только я покину замок навсегда, — рыцарь старался не говорить слишком громко. — И дело ведь не только в тебе, я не могу оставить Бингема, он ведь… он ведь совсем еще ребенок, он будет меня искать.
И если Кристофер до этого держался, то теперь он наконец пролил слезы сам.
Мэттью крепче обнял его, Кристофер чувствовал себя жалким. Почему-то, когда король плакал, он таким не казался — он не так уж редко лил слезы перед ним, это стало обыденностью, но сам Кристофер никогда не позволял королю увидеть, как он плачет. Все, что Мэттью видел прежде — скупые две слезинки, которые сбежали из глаз во время рассказа о первой любви.
— Я не смогу уйти, — осознал Кристофер. — Я ведь, я ведь уже совсем твой, я не буду знать, как жить дальше без тебя, Бингема, или даже Доминика, я ведь ждал его свадьбы.
Мэттью продолжал молчать, обнимая Кристофера, слыша, как он всхлипывает, чувствуя, как он вздрагивает, осознавая безысходность.
— Тогда покажи мне, — Мэттью боялся сказать это. — свою храбрость, — он обхватил шею рыцаря, пряча свое лицо, чувствуя, как он горит от стыда и бледнеет от страха. — Ты ведь помнишь?..
— Акколаду? — спросил Кристофер.
— Да.
— Разумеется, я ее помню.
— А мое наставление?
— Значит, я выпью сейчас, — на удивление, Кристофер почти успокоился.
— Я тогда даже не знал твоего имени, — Мэттью погрузился в воспоминания. — И я боялся с тобой заговорить.
— Поэтому ты начал с попытки казнить меня?
— Я не знал, что все к этому вернется, — Мэттью скривил лицо в улыбке, но уголки губ его выдавали. — Я тебя люблю, я всегда буду тебя любить, и я хочу, чтобы ты знал, что я просто не могу иначе.
— Я и не собирался тебя винить, — Кристофер нашел пузырек. — И я тоже тебя люблю.
Гвардеец занес руку с пузырьком за спину Мэттью, он погладил его в последний раз, после чего, поцеловав его в губы, он поднес пузырек к своим губам.
Мэттью не успел среагировать, но он ничего и не мог сделать. Кристофер выпил содержимое. Мэттью хотел бы сказать, что он сожалеет, что он не хотел этого допустить, но он сам вложил яд в его руку.
— Я не хотел, чтобы мы оказались в таком положении, — он прошептал это едва слышно, когда Кристофер посмотрел на него в последний раз, закрывая глаза, теряя под собой почву.
***
Кристофер просыпается. Это все только сон, он целует лежащего рядом короля, нежно, невесомо касаясь его носа, чтобы не разбудить, но слышит негромкую усмешку в ответ.
— Кристофер, вы себя сразу же выдали!
Мэттью приподнимается, по-ребячески улыбаясь, его бледное лицо освещено ярким солнечным светом из окна, но в комнате не жарко, она наполнена умеренным теплом.
— Ваше Сиятельство, я не смог удержаться, — оправдывается Кристофер, когда кладет на безбородое лицо ладонь, притягивая юношу к себе ближе.
Все это было сном, Кристофер уверен. Все эти предстоящие годы разлуки были ничем иным, как длинным ночным кошмаром.
Гвардеец оставляет последнее прикосновение на губах юноши, заглядывая в его сияющие голубые глаза.
— Мэттью, — тихо шепчет он. — Помните, вы говорили о том, что вы хотите попробовать сбежать?
— Ну и вспомните ведь! — Мэттью засмеялся. — Уже год прошел.
— А вы все еще хотите?
Нужно бежать, нужно хватать его и бежать до тех пор, пока он не отдался правлению, нужно бежать, пока они не натворили ошибок, пока не нанесли смертельные раны, пока власть его не испортила окончательно.
До тех пор, пока Кристоферу есть, что в нем защищать. До тех пор, пока ему привычно слышать слова любви от юного короля, они просто обязаны спастись.
— Да, Кристофер, — со всей серьезностью, доступной королю в его семнадцать лет, отвечает Мэттью. — Обещаю, я не потеряюсь, я буду рядом с вами.
— Но если мне вновь уготовано проснуться?
— Тогда догоните меня, я уверен, что буду убегать от вас, Кристофер, — смеясь, предположил юноша. — А вы бегаете лучше меня.
— Что, если вы меня разлюбите?
— Кристофер, ну что за вопросы с утра пораньше? Ересь!
— Простите меня.
— Куда мы сбежим? Покажите мне!
***
Король уложил его аккуратно, смотря на такое спокойное лицо. Он никогда не простит себя за это, но он даже не думал, что Кристофер выберет яд, что он правда решится на такое, лишь бы не доживать жизнь в разлуке.
Мэттью залился горькими слезами, вслушиваясь в дыхание Кристофера, не веря в то, что он стал настолько ревнивым, подозревающим, что почти до смерти расстроил Кристофера.
Завтра в обед Кристофер проснется ото крепкого сна и найдет в себе силы навсегда уйти. Потому что это было снотворное. Потому что Мэттью никогда не сможет всерьез всучить ему яд под видом выбора.
Теперь он уверен в том, что Кристофер разочаруется в нем навсегда. И от этого едва ли не хуже, знать, что ты так подвел человека, готового за тебя умереть — невыносимо.
Настолько, что Мэттью, подобно Джульетте, выпил бы яду и сам. Только вот ему никто не даст никакого яду.
Кристофер так спокойно и тихо дышит, что впрямь кажется, что он умрет, вот-вот перестанет дышать. Король, продолжая почти беззвучно реветь, улегся рядом, закидывая на себя руку гвардейца, обхватывая его туловище, чувствуя биение слишком большого сердца, отдающееся толчками в голову. Медленно, спокойно бьется, даже если Кристофер заснул в слезах, погруженный в мысли о принятии неизбежной смерти здесь и сейчас.
Мэттью слышал, как оно колотилось, когда рыцарь опрокинул пузырек, но теперь Кристофер погружен в спокойствие целиком и полностью.
Мэттью остается рядом. Сегодня все можно, сегодня все, кто должен, предупреждены. Он засыпает под боком гвардейца, стараясь не думать о том, что завтра его рыцарь покинет его навсегда уже по своей воле.
Потому что он уже доказал свою верность и храбрость, больше ему доказывать и показывать нечего и некому. Король этого больше не достоин.
