"Хорошее случается"

Домой возвращаться не хотелось, ну вот совсем. Макс бросил тощий рюкзак на гранитный парапет и сел на него. Блин, как же ещё холодно! Он подтянул ворот куртки повыше, спрятав в нём нос. Нос был очень холодным. «Наверное, как у собаки», – подумал Макс и посмотрел на ещё скованную льдом реку. Лёд был по-весеннему рыхлым, ненадежным, но люди всё ещё ходили по протоптанной за зиму тропе на другой берег. А что, мост был далеко, а через речку кратчайший путь из частного сектора к многоэтажкам, магазинам и, собственно, набережной, где любил посиживать Макс. В воздухе уже явственно пахло весной, но вот сама она приходить явно не торопилась, вот и пользовались люди последней возможностью сократить путь. Он с интересом наблюдал, как молодая мамаша на высоких каблуках ковыляла по ледяной тропинке и тащила за собой девчушку лет трех, в красных сапожках и мохнатой шапочке. Вот дура! Если провалится, то вместе с ребёнком. Сама-то может и выплывет, а вот девочка точно утонет. Интересно, у этой мамаши мозги вообще присутствуют? В мгновенье ока перед мысленным взором Макса развернулась возможная картина будущего. Вот мамаша сделала шаг вперёд и, не рассчитав нагрузку, увязла каблуком в лёд. Много ли нужно рыхлому льду? От каблука зазмеились в разные стороны трещины, послышался хруст – и в следующую секунду и юная мать, и ребёнок скрылись под водой. Может быть, девушка зацепится длинными ногтями в ломающуюся кромку, может быть. Может, будет скрести ими по льду, ломая и не чувствуя боли, пятная кровью. И наверняка, до неё не сразу дойдёт, что рука в которой она совсем недавно, минуту назад, держала ладошку дочери, пуста… Что она станет делать, когда осознает это? Станет нырять, искать ребёнка? Кричать и плакать, звать на помощь? Или будет бороться, как зверь попавший в капкан и жертвующий чем угодно, чтобы выжить? Почему люди поступают по-разному? Почему всё и всех видят под совершенно иными углами зрения? Почему никогда и во всём не бывает одного ответа? Макс погрузился в невесёлые думы, и писк машинной сигнализации заставил его вздрогнуть и оглянуться. К машине подошёл мужчина, широкоплечий, высокий. Длинное пальто, светло-русые волосы и недобрый колючий взгляд. Тот мазнул этим взглядом по нему, будто по пустому месту и, сев в машину, уехал. Макс горько вздохнул. Без бати, с одной матерью алкоголичкой у него вряд ли был шанс заиметь крутые шмотки и такую тачку. Он вновь вздохнул, посмотрел на благополучно перешедшую реку молодую маму и девочку. Ну вот, судьба явно была благосклонна к этим двоим. Хотя, малышка наверняка ни о чём не догадывается. А вот мамаша… да тоже, наверное, не догадывается. Зачем думать? Самое оно – на тонких и высоких каблуках да через весенний лёд! Красота – страшная сила. Эх, глупость человеческая… Макс легко спрыгнул с парапета и поплёлся в библиотеку, надо было делать уроки, а самое надёжное и лучшее место для этого было только там. Никто не шумит, песни не горланит и тепло. И если Клавдия Ивановна работает, то непременно чаем угостит, с вареньем. А что ещё нужно для счастья? Через две недели Максу повезло. Пришла баб Маша с пятого этажа. В руках у неё был огромный пакет с вещами. – Максим, посмотри, может, что выберешь себе, а то Павлику нашему всё мало стало. Вымахал бугай, выше бати! А вещи-то хорошие, ты не думай. Ну, а если не пригодится ничего, то выброси, нам-то они без надобности, – он улыбнулся. – Спасибо, баб Маш! – пожилая женщина покосилась на приоткрытую дверь, из-за которой неслась пьяная ругань матери, та была недовольна звонком в дверь. – А ты, если что, приходи в гости. Тарелку супа всегда тебе нальём, – Макс снова улыбнулся. От этой фальшивой улыбки свело челюсти, а внутри потревоженный, поднялся ядовитый осадок. – Спасибо, баб Маш, как только, так сразу! Ну, я пойду, а Пашке привет передавайте, – женщина закивала и с чувством выполненного долга пошаркала по лестнице наверх. Макс ненавидел жалость, ненавидел тех, кто её вызывал, и тех, кто испытывал, тоже ненавидел. Сейчас он был жалок. Он был тем, кто вызывал жалость у всех жителей подъезда, и за то, что вызывал это чувство, Макс ненавидел себя. И эта ненависть к самому себе медленно убивала, разъедая душу изнутри. Он не знал, как бороться с той отравой, что жила внутри. Знал только, что когда чёрный ядовитый осадок поднимался к горлу, то нестерпимая боль выжигала душу, мешая соображать, рвала на куски. Макс зашёл в свою комнату и заперся на ключ. Когда-то давно бабушка буквально со скандалом настояла, чтобы на двери его комнаты был крепкий замок. Тогда ещё маленькому Максу было всё равно, он не очень понимал, зачем ему запираться от любимой мамочки. Тогда он ещё любил мать. А вот теперь он был всем сердцем благодарен бабушке. Та, видимо, смогла предвидеть, что ожидает её внука в будущем. Не глядя, он бросил пакет в угол и заметался по комнате как раненый зверь. Зарычав зло и раздражённо, плюхнулся на кровать. Сжал зубы, чтобы не завыть, невидяще уставился в облупленный потолок. "Дыши! Дыши! Медленно: вдох... выдох..." – мысленно командовал себе. И слушал, и, подчиняясь, дышал. Он давно знал, как нужно справляться с болью, что жила в нём. Знал и умел, только и внутри кто-то или что-то знало и умело, как сильнее ударить в следующий раз, заставить корчиться и мучиться, забывая как дышать. Наконец, рвущая нутро боль отступила, выпав ядовитым осадком на самое дно. Макс провёл рукой по лицу. Прошло. Отпустило. Он торопливо оделся и пошёл на улицу развеяться. Шёл бездумно, смотрел под ноги и в небо. И чуть не впечатался в идущего навстречу парня. – О, Макс! Сколько лет, сколько зим! – завопил тот. Он не узнал улыбающегося парня. Маленький, худенький, хорошо упакован, вкусно пах. Голубые глаза блестели непритворной радостью, что-то было в нём знакомое, почти до боли родное. – Мурзик?! – недоверчиво протянул он. Мурзик, бывший закадычный друг, рассмеялся громко заразительно, прильнул к Максу, обнял. – Скучал? – он до боли сжал парня, задохнувшись счастьем. Да, он скучал, тосковал, когда год назад тот после смерти матери, такой же алкоголички как и его, пропал, как в воду канул. – Где ты был? Куда пропал? Блин, я уж не знал что и думать! – Пойдём в гости? – Мурзик отстранился, окинул странным незнакомым взглядом фигуру Макса, подмигнул и потащил его за собой. Они вошли в квартиру, и Макс присвистнул. Он столько раз тут бывал раньше, но теперь – это было что-то с чем-то. Шикарный ремонт, новая мебель, плоский телевизор в полстены, пушистый бежевый ковёр. На низком стеклянном столике ноутбук. – Мурзик, ты что, воровать стал? – Всё законно. И всё моё. Сейчас расскажу, идём на кухню. Есть хочешь? – Ну ты спросил! – засмеялся Макс. Тот подхватил смех, понимая глупость вопроса. Действительно, друзьям не внове было голодать по несколько дней. Еда – не самый главный продукт в семьях, где жили алкоголики. Мурзик достал палку дорогой копчёной колбасы, кусок мяса, икру, сыр. Еда пахла просто до одури соблазнительно, и Макс сглотнул ставшей тягучей слюну. Никогда в своей жизни он ещё не пробовал таких деликатесов. В животе громко заурчало, и друг засмеялся, но этот смех не обидел. Слишком хорошо они знали и понимали друг друга, слишком похожая жизнь была у обоих, чтобы обижаться на такие мелочи. На столе появилась бутылка водки, и Макс нахмурился. – Ты стал пить? – излишне резко спросил. Друг виновато и грустно посмотрел ему в глаза. – Нет, я подумал, что за встречу неплохо бы выпить по стопочке. Знаешь, иногда, водка очень сильно помогает. – Ага. Особенно сильно помогла нашим матерям. Напомогала так, что потеряли человеческий облик! – Мурзик виновато опустил голову. – Прости... – Да ладно, давай лучше чая поставь, – предложил Макс. Друг кивнул, спрятал водку и захлопотал вокруг стола. – Чай так чай, а хочешь, есть кофе, в зёрнах, могу помолоть, – предлагал тот. – Не, давай чай, – улыбнулся Макс. Как же он был счастлив в данную минуту. Всего полчаса назад он готов был зубами стену грызть, а теперь вот – счастье, лучший друг вернулся. Мурзик был хорошим парнем. Весёлым, лёгким и чуть безбашенным что ли. И никогда, в отличие от Макса, особо не заморачивался насчёт пьющей матери. Ну, пьёт и пусть пьёт, раз ей так хотелось. Хотя Мурзикова мать, в отличие от его, пила всегда в одиночку. Никогда не буянила, только спала где попало в пьяном угаре. Частенько они вдвоём оттаскивали её на старую продавленную кровать. Но это так, ерунда. От сына ничего не требовала, но и сама ничего не давала. Просто человек медленно, но верно загонял себя в могилу. А вот у Макса всё было по-другому – шумно, с развесёлыми компаниями, с песнями, матом, скотским трахом. Порой видеть всё это не было никаких сил, и он искал спасения у друга. Он всегда находил у Мурзика убежище. Зная, что тот всегда поможет, приютит, если что. Бывало, что прибегал к тому посреди ночи. И иногда он даже завидовал тихой Мурзиковой жизни. Они поели, болтая об общих знакомых. Принялись за чай и тут Макс поймал на себе жаркий взгляд друга. Голубые глаза парня потемнели, и в них явно плескалось желание. Он оторопел, этого просто не могло быть, кто угодно, но не его друг! – Мурзик, ты чего? – А? – моргнул тот и отвёл жадный взгляд, облизнулся, покачал головой, словно отвечая себе на мысленный вопрос. – Забей! Хочешь заработать, Макс? – голос у того тоже изменился. Мурзик говорил низко, с хрипотцой, и у Макса побежали мурашки от этого голоса. "Вот что значит чувственный голос", – подумалось ему. Интересно, я так могу? Он кивнул, отвечая на заданный вопрос. А друг протянул руку и погладил его по щеке. – Какой ты красивый, Макс. Если бы ты только знал! – Мурзик склонился к нему и… лизнул в губы. Макс оторопел, с силой втянул в себя воздух. Противно не было, то, что с ними происходило, было в новинку, было любопытно, и хотелось продолжения. И Макс приоткрыл рот. Мурзик тут же воспользовался этим, осторожно присел к нему на колени, обнял. Осторожно, словно он был какой-то драгоценностью, огладил его всего. И когда друг его гладил, Макс заметил, что тот сдерживает мелкую дрожь. Это поразило ещё больше. Мурзик хотел его? Его, Макса??? А потом ему стало не до вопросов. Мурзик снова лизнул его в приоткрытые губы и поцеловал. Никогда в жизни Макс не представлял, что в свой первый раз будет целоваться со своим лучшим другом. Мурзик был опытным, это чувствовалось – тот вёл, а он подчинялся. Они долго, с упоением целовались. Макса уложили на кухонный диванчик, он позволил себя раздеть и только дрожал под опытными руками друга. А тот самозабвенно ласкал обнажившееся тело. Играл с сосками, лизал их, прикусывал и довольно щурился, когда Макс выгибался под его руками и стонал. Эти стоны сводили Мурзика с ума. – Знаешь, как я любил тебя, как желал! Целовать хотел, когда мы спали вместе. Я же с ума сходил по тебе! – тот прикусил сосок, и Макс всхлипнул, вцепился в волосы друга, оторвал его голову от своего тела, посмотрел в глаза. Он хотел что-то сказать, но Мурзик рукой залез ему в брюки, и, вскрикнув, он отпустил его волосы. – Хороший мальчик, – друг сдёрнул старенькие джинсы вместе с трусами и взял его член в рот. Мурзик сосал член у Макса и смотрел, как тот метался от того, что он делал с ним. Смотрел, как тот царапал кожу диванчика, как облизывал и кусал губы, как приоткрывал шалые, ничего не видящие глаза. Ах, как хотелось ему взять Макса, сделать своим. Он ведь любил его, давно любил, правда, раньше, никогда даже не то что показать свою любовь другу не мог, он и себе-то боялся в этом признаться. А может ему только казалось, что это любовь? Ведь роднее и ближе Макса у него никогда не было. Мурзик не знал любовь это или нет, но хотел Макса до дрожи. А ещё больше хотел ему счастья, самого-самого, чтобы тот вылез из той грязи и нищеты, где обитал по сей день. И ради счастья любимого Мурзик готов был отказаться от своей любви. Он сможет. Сделает ВСЁ, чтобы только его Макс был счастлив. А чтобы сделать любимого счастливым, нужны были деньги, много денег. Сам он их дать ему не мог, а вот поспособствовать, чтобы тот заработал… вполне. Правда, о том, как именно тот будет зарабатывать, думать не хотелось. Макс вцепился Мурзику в волосы и толкался членом в рот. Он сильнее сжал колечко губ, с силой скользя по гладкой коже, круговым движением языка провёл по головке и услышал, как друг с протяжным стоном кончил ему в рот. Он растянулся рядом с другом на диване, обнимая, целуя лицо, гладил по волосам. – Макс, послушай меня внимательно. Тебе, наверное, было интересно, откуда весь этот ремонт, техника? Я… у меня был любовник. Понимаешь?.. Всё, что ты тут видел, абсолютно всё, я заработал своей задницей. Ты ведь хочешь денег, хочешь вырваться из нищеты? – Макс кивнул. Конечно, он всё понял, не дурак. – Я нашёл для тебя любовника, и он хочет познакомиться с тобой. Ты подумай, Макс. Всё взвесь, я не тороплю тебя. – А ты? – друг заглянул ему в глаза своими зелёными глазищами. Мурзик грустно улыбнулся. – А я?.. найду другого любовника. Ты подумай, ладно, не отказывайся, знаешь, это не так уж и плохо, – но Макс удивил его. Поцеловал, медленно, мучительно-нежно и эта нежность, что-то сломала внутри Мурзика, сорвала всё наносное и ненастоящее. Он прижался к Максу так крепко, что обоим стало больно, и расплакался как ребёнок. Макс гладил друга по вздрагивающей спине и думал. Любовник? Мужчина? Так значит? И когда Мурзик успокоился, он сказал: – Я согласен, знакомь со своим кандидатом. Мурзик развил бурную деятельность, едва узнав, что у Макса пылится целый пакет шмоток. – Я бы дал тебе свою одежду, но ты выше и тоньше – он погладил друга по плечам по рукам. Глаза Макса потемнели, тот потянулся к нему, но Мурзик отступил, посмотрел грустно с тоской. – Нет. Тебе будет очень плохо, если влюбишься в меня. И ещё, я сказал твоему, что ты девственник. Он научит тебя всему, – Мурзик отступил ещё на шаг. Девственник? Это как? Чистый непорочный? А когда он был таким? В глубоком детстве, когда ещё верил, что каждая мать должна всенепременно любить своего ребёнка? Что тот, кому она дала жизнь, главнее и важнее всего остального? Он слишком рано узнал о пороках, слишком рано увидел, как люди под действием алкоголя превращаются в скотов. И порой считал себя чем-то омерзительным и отвратным. Так что девственником он был лишь физически, но не морально. – Ну раз так, тогда лучше… – не договорив, Макс замолчал. Лучше что? Забыть? Сделать вид что ничего не было? А куда же деть ощущение радостной эйфории, когда Мурзик сказал что любит? Друг помрачнел. Скрипнул зубами. – Ну не могу я испоганить тебе жизнь ещё и этим. Понятно? – Понятно, – кивнул он. – А мне не понятно! – взорвался Мурзик. – Ни хуя не понятно в этой долбанной жизни! – друг страдал. Его гнуло и корёжило. Макс ещё не понимал, не знал, каково это – убивать в себе любовь. Но сочувствовал страдающему Мурзику. – А если переспим? – предложил полувопросительно Макс. Но это предложение не обрадовало друга. Тот глянул на него волком. – Нет. Всё только усложнится. И потом, возможно, ты возненавидишь меня. А я этого не хочу. Ну, идём, посмотрим, можно ли тебя упаковать поприличнее? Вещи действительно были хорошими и практически новыми, не обманула баб Маша. И главное – почти впору. Ну да, год назад Пашка был почти таким как он – длинным и мосластым. Правда, у Макса кость потоньше была и таким мосластым он не выглядел. Мурзик одобрил тёмно-синие брюки и чёрную водолазку. Одежда облегала стройное тело Макса как лайковая перчатка, и он облизнулся на аппетитную попку парня. Если бы только можно было оставить Макса себе. Если бы только можно было хоть что-то изменить, хоть самую малость! Мурзик сглотнул. Нет. Не сейчас. Сейчас кроме шикарной хаты у него в карманах лишь мелочь. Ему срочно нужен был богатенький папик. А Макс – как был, так и остался мечтой. Может быть потом, лет так через несколько, когда тот узнает, как живут другие нормальные люди. Когда сам станет так жить, вылезет из той помойки, где жил со своей мамашей. Может быть тогда у них что-то и получится, но не теперь. Макс был красивым парнем-мальчиком, но за чёрными нестрижеными патлами трудно было увидеть эту красоту. Он и сам рассмотрел это, когда им стукнуло по шестнадцать. Да и то, чисто случайно – проснулся раньше и увидел как тот во сне забросил руку за голову, задев при этом копну волос и обнажив лицо. Он аж застыл тогда от потрясения, до того красивым был спящий Макс. Мурзик отвёл друга в салон и попросил постричь: – И чтобы не парень был, а картинка! – наказал вертлявому парикмахеру. И когда эта "картинка" оказалась перед ним, Мурзик застыл с открытым ртом. Мальчик был шикарный, просто полный отпад! И как такая красота осталась нетронутой? Стрижка открыла тонкое лицо с гладкой фарфоровой кожей, пожалуй, немного бледноватой, но это казалось плюсом во внешности парня. Бледная кожа и иссиня-чёрные волосы отлично гармонировали. Губам Макса позавидовала бы любая девушка, как и длиннющим ресницам. Блин, а у него, Мурзика, ресниц почти и не наблюдалось, так, щёточки коротенькие. Максу смело можно было подаваться в модели. Не парень – картинка! И всё бы было гламурненько, если бы не глаза. Из-под косой чёлки угрожающе сверкали зелёные глаза. Глаза гордого непокорённого зверя. "Твою ж мать! Егор сожрёт его со всеми потрохами, – подумалось Мурзику, – и даже не подавится". Назавтра Мурзик повёз друга на смотрины. В душе то всё пело при виде друга, то смерзалось в ледяную глыбу, когда он представлял, как станет стонать и метаться потный разгорячённый Макс под Егором. Тогда становилось тоскливо, и хотелось выть, горько и безысходно. Но он убеждал себя, что так будет лучше. Для всех. Макс, поймав на себе печальный взгляд друга, притих, старался не тормошить Мурзика. Да и самому стало как-то не очень. Выйдя из маршрутки за городом, Мурзик первым делом позвонил, сказав всего два слова: – Мы приехали, – потом серьёзно посмотрел на него. – Не называй меня при них Мурзиком. Там я Ваня, Ванечка, кому как нравится, а Мурзик… он живёт в другой, свободной жизни. Хорошо? – Макс ничего не ответил. Он смотрел на друга и старался проглотить ком, вставший в горле. Свободной жизни? От чего свободной? От кого? "Я еду продаваться. Как шлюха, – подумал. – Как давно моим мерилом стали деньги? Как давно я захотел сытой и спокойной жизни в клетке? Сейчас меня купят. Всего, со всеми потрохами. Будут дрессировать, подстраивать под себя, ломать. Я буду рабом, послушной и готовой на всё проституткой…" – стало горько от своих рассуждений. Он встретился с полным тревоги взглядом Мурзика. – Хочешь, никуда не поедем? – тихо спросил тот. – Каково это – когда тебя покупают? – Макс увидел боль в глазах друга и слёзы, чистые, прозрачные капли в Мурзиковых глазах. – Это больно. Это очень-очень больно. Поехали назад, а? – Макс молчал. Что его ждало дома? Старая скрипучая кровать? Жалость соседей и никому не нужная унылая жизнь? Что ценного было там? За что ему было цепляться? О чём жалеть? И неужели там будет хуже, чем дома? Он медленно покачал головой. – Нет. Я не поеду назад. Больше они не разговаривали. Стояли молча, думая каждый о своём. Вскоре рядом остановилась чёрная громада джипа. – Ну, с богом! – выдохнул Мурзик и открыл дверцу. Честно сказать, Максу было всё равно, куда его ведут, не интересовало его и богатое убранство дома. Поэтому головой он не вертел и ни на что не пялился. Их привели в маленькую комнатку. Диван, низкий столик со стопкой журналов. Небольшой телевизор на стене, пульт на столике рядом с журналами. Ничего лишнего, просто комната для ожидания. Они молча уселись на диван. Мурзик вытащил из стопки журнал. Стал листать. Казалось всё нормально, всё так и должно быть. Только сердце сжималось от боли и отвращения к себе. – Ваня! – позвал друга неслышно подошедший мужчина в очёчках. Он с интересом покосился на Макса и увёл Мурзика за собой. Макс затосковал, по примеру друга взял верхний журнал, стал листать. Он даже не досмотрел журнал, когда вернулся хмурый Мурзик. С мукой посмотрел на него, улыбнулся, понял, что не получилось, махнул рукой. – Ну, пока, встретимся ещё, – и чуть ли не бегом выскочил вон. – Макс? Я прав? – глаза за очёчками были сальные масляные, так и липли к телу Макса. И будили в нём не самые лучшие чувства. – Прав. – Прошу за мной, хозяин ждёт, – он послушно пошёл. Почему-то всё волнение смыл леденящий холод внутри. Всё стало неважным, безразличным. Наверное, когда-то давно, так шли на эшафот. И переступая порог, Макс горько улыбнулся и подумал, что Мурзика опять нет рядом. Мужчина сидел в кресле и пил кофе. Его аромат витал вокруг, дразня и соблазняя. И против воли, он втянул носом дивный аромат. Они с интересом рассматривали друг друга и молчали. Максу понравился мужчина, его серые внимательные глаза. Но не оценивающий холодный взгляд. – Повернись! – это приказ. И склонив голову, он посмотрел на холёного мужчину в упор. Помимо воли, изнутри, из самой глубины души, рванулось сопротивление приказу и вызов. Макс улыбнулся, раскинул руки в стороны и быстро повернулся вокруг своей оси, надеясь, что его не успеют рассмотреть. И снова впился упрямым взглядом в изучающие глаза. Что, съел? – Хорош! Прямо как пантера в клетке! – мужчина сделал глоток из чашки и продолжил допрос: – Тебя привлекают мужчины? – Да. – А женщины? – Нет. – Даже так? Надеюсь, ты говоришь правду, – тот поднялся и подошёл к Максу. "Если я пантера, – подумалось ему, – то кто ты? Лев? Тигр?" – И давно ты это понял? – Достаточно давно. – Твой друг сказал, что у тебя не было мужчин, это так? – почему-то допрос стал бесить. Захотелось взбесить этого самодовольного индюка. Хоть чем-то вывести из себя. Может быть что-то отразилось на его лице, в глазах, но его будущий хозяин быстро подошёл вплотную и, посмотрел на того снизу вверх, Макс понял насколько он меньше. Вроде он не коротышка, но до этого хищняры расти и расти. Мужчина ласково провёл большой рукой по щеке, шее, почти нежно погладил по волосам, пропуская пряди меж пальцев. Отчего-то он чувствовал себя кошкой, которую ласкают. Было хорошо рядом с этим мужчиной. Спокойно, уютно. Макс прикрыл глаза, расслабился, начал чуть ли не мурлыкать. Внезапный резкий рывок за волосы вверх и обжигающая боль ослепили и отрезвили. Макс приподнялся на цыпочки, пытался ухватиться за мучителя, оттолкнуть от себя. Но тот больно потянул ещё выше и далеко назад, и чтобы не упасть, он ухватился за него. Теперь, Макс старался прижаться к мужчине как можно ближе. Ему отчаянно нужна была опора. А тот прижался к нему пахом, дав почувствовать, кто хозяин положения. Мужчина наклонился ещё ниже, почти лёг на него, сильнее потянул за волосы. Теперь Макс был выгнут дугой, на глаза навернулись слёзы. Унижение переросло в возмущение, а затем в дикую холодную ярость. Она лопнула внутри него ослепительной вспышкой, и только он собрался что-нибудь сделать, как этот злыдень больно укусил в шею, прямо под подбородком. Макс закричал от боли и неожиданности. Но мужчина сграбастал его в охапку и нежно начал оглаживать спину, ласкал волосы на затылке, что-то шептал, старался успокоить. Он дрожал в его руках от злости и возмущения. – Пусти меня, тупая скотина! – Егор. А ты Макс? – Нашёл время знакомиться, пусти меня! – закричал Макс. Он был в бешенстве. Егор уселся на диван, и Макс оказался у него на коленях. Мужчина крепко прижал его к себе. – Тише, уже всё прошло. Ну, прости меня. – Извращенец хренов! Мне же больно было! – Покажи! – тот приподнял его голову за подбородок, рассматривая уже наливающуюся лиловым свою метку, осторожно провёл по ней языком. Макс зашипел, как рассерженный кот, Егор подул на воспалённую кожу. – Прости. Мне надо было покорить тебя. – Покорить? Я что дама с собачкой?! – Нет. Конечно, нет. Ты лучше. Ты – неогранённый алмаз. Дикая пантера. – Придурок! – фыркнул. Он в замешательстве. Всё совсем не так, как он ожидал и представлял. Егор совершенно сбил его с толку. – Хочешь кофе? – удерживая Макса на коленях, мужчина набрал ароматную жидкость в рот и потянул его на себя. – Не хочу! – возразил Макс из вредности. Мужчина обнял его, прижал к себе. – Ну прости меня. Больше никогда не сделаю тебе больно, обещаю. Я ведь не игрушка! Не игрушка? А может быть как раз и есть она – послушная и заводная. Надо только знать сколько раз повернуть ключик. – Да нечего прощать, простил уже. – Ну вот и славно. А теперь, угощу тебя кофе. Мальчику нравились мужские ласки, нравились его объятия, видимо, и запах его нравился. Егор специально усадил Макса к себе на колени. Чтобы смешались их запахи, их поля и личные пространства. И Макс допустил его к себе. Позволил вторгнуться к нему. Он снова набрал кофе в рот и потянулся к своему приобретению. Зелёные глаза блестели как изумруды, губки приоткрылись, и Егор ворвался в жаркий сладкий ротик. Ах, что за чудо привёл ему Ваня. Надо будет отблагодарить парня. Когда Макс стал ёрзать у Егора на коленях, полез руками под свитер, он разорвал поцелуй. Парень потянулся за ним, глядя шальными глазами. – Нет Макс, не сейчас. – Почему? А вдруг я передумаю? – Не передумаешь, ты почти мой. Завтра переедешь в мою квартиру, будешь жить там. Я открою счёт в банке для тебя. Никаких интрижек на стороне. Узнаю – лишишься всего и сразу, я измен не терплю. Ты либо только мой, либо...не мой. Понятно? – Макс кивнул. Можно было считать, что сделка состоялась, он успешно продал себя. Ну, так вперёд, в светлое будущее и, желательно, с песней!