❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅┅♞┅┅┅┅┅┅♜┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧
Бездомных кошек, бродящих по закоулкам Оксфорда, было столь бесчисленное множество, что их нельзя было сосчитать, — и Себастьяну было об этом прекрасно известно. Однако он помнил урок, усвоенный на вечеринке в честь Жирного Вторника, и этим вечером он не возьмет на руки ни одну из них из желания поразвлечься. Вместо этого, он сосредоточит всё свое внимание на Сиэле, потому как он не собирался снова проводить месяцы, гадая о причинах новых перемен в поведении мальчика. И, принимая во внимание состоявшийся разговор Мидфордов о характере этой леди Доуз и вспыльчивость Сиэля из-за недостатка сна, возникновение конфликта казалось вполне вероятным исходом событий. На вечеринку они добрались на карете «five-glass landau», принадлежавшей Мидфордам. Себастьян не вел экипаж, а ехал на запятках — пока они с Сиэлем были здесь, старшим дворецким являлся служивший у Мидфордов Бройль, и имевшееся спереди единственное место было предназначено для него. Поездка продолжалась не слишком долго, но по окончании её они оказались в самом городе, проехав по течению Темзы мимо парков «Weston recreation grounds» и «Christ Church Meadow». Казначей Уэстона, разумеется, проживал в одном из элитных имений, построенных вблизи школы, — в поместье величиной в половину имения Сиэля, но довольно большом, учитывая прилегающие территории. Череда маленьких фонарей вела вверх по подъездной дорожке, сам дом представлял собой скопление света и звука в темноте. Сегодняшней ночью воздух благоухал, и от дыхания весны у прибывших гостей кружилась голова. Это была Англия: достаточно было только помыслить о ливне, чтобы он начался, — и они наслаждались каждым мгновением хорошей погоды. Короткая вереница карет доставляла знатных дам и господ прямо ко входу в поместье. Когда их экипаж тоже оказался перед парадным входом, Себастьян слез с запяток и опустил подножку, чтобы выпустить из кареты пассажиров. Лиззи в шелковом небесно-голубом, отделанном розовым платье с белыми кружевами показалась первой; Сиэль выбрался из экипажа вслед за своей тетей — на нем были его старый любимый синий пиджак и брюки, которые сидели как раз в соответствии со стандартами Себастьяна. Лиззи была расстроена тем, что её наряд не подходил к наряду её жениха, но сегодняшним вечером у них не было достаточно времени, чтобы подобрать соответствовавшие друг другу платья. «По крайней мере у нас еще остается Пасха, чтобы одеться похоже», — сокрушалась она. Сиэль сокрушался тоже, но по совершенно противоположной причине. Семейство скрылось в желтом свете дверного проема. Себастьян снова забрался на запятки, и Хаммонд щелкнул поводьями, чтобы найти место, где оставить лошадей. Карета остановилась примерно в пяти минутах езды по немощеной грунтовой дороге среди экипажей других гостей. Бройль решил вздремнуть внутри нее, а Хаммонд, закурив сигарету, отправился поболтать с лакеями из других домов, оставившими лошадей неподалеку; слугам ничего не оставалось, кроме как слушать, как раздается звон бокалов богачей. Себастьян без труда сумел ускользнуть незамеченным и направился к дому. Темнота всегда играла роль хорошей маскировки. Даже люди, скрываясь в ней, обращались пантерами. Растворяясь в ней, демоны становились невидимы, словно воздух с водой. И в темноте Себастьян мог через окна наблюдать за празднеством. Внутри, за ними, всё было окрашено в платиново-золотой. Сотни людей, блики бокалов с шампанским, мерцание драгоценных камней. Мужчины, в своих костюмах походившие на воробьев, ничем не отличались друг от друга, женщины же, каждая, были уникальны, подобно морским раковинам. Вся комната озарялась игрой огней в сверкающих люстрах, отражавшихся в каждой полированной поверхности, в каждом зубе, вскинувшего голову, отдавшись веселью, рассмеявшегося гостя. Себастьян с восхищением смотрел за торжеством, однако не позволял ему затмить всё перед собой и помнил о своей главной задаче. Сосредоточившись, своим острым слухом он сумел разобрать слова отдельных разговоров. И, точно и гончая, выслеживая кролика, средь какофонии запахов различает нужный, Себастьян перебрал десятки голосов, пока среди всех не услышал тот самый — голос Сиэля. Он продолжал вслушиваться в этот голос, следуя за ним по всей зале; в голос горделивого мальчика, старавшегося казаться и интересным, и заинтересованным, в то время как всё, чего ему хотелось на самом деле — это улечься спать и остаться в покое, одному. Себастьяну нравилось думать, что лишь он один мог понять все интонации этого голоса. Прошел час. За это время Сиэль успел столкнуться с несколькими незначительными неприятностями: вскинувший бокал пьяный мужчина расплескал вино, попав мальчику на плечо; сбежавшая комнатная собачка покусала его ботинок и развязала один из шнурков; он не успел попробовать вишневый торт «Мадейра» до того, как весь его съели. Кроме того, переполненность комнаты начинала давить на него, и Сиэль позволил себе передохнуть у дальней стены, где чувствовался проникавший внутрь из открытых дверей, ведущих в сады, весенний воздух. — Прошу прощения. Прошу прощения, мальчик, а вы кто? Да, вы. Назовите свое имя. Всего несколько английских слов будили в Себастьяне неприязнь. «Сварливый» как раз было одним из них, и именно таким Себастьян услышал тон этой пожилой женщины. Он не мог видеть её или мальчика с того места, где находился, однако мог вообразить себе эту картину — старуху, склонившуюся к Сиэлю слишком низко, и самого Сиэля, сдерживавшего раздражение от подобного обращения. Сиэль представился с недоумением, по-прежнему учтиво, но несколько поколебавшись. Он был выучен держать себя в обществе и справляться даже с самыми неловкими ситуациями, пусть эта беседа состоялась при весьма странных обстоятельствах: никто не представил их друг другу должным образом, он не мог быть уверен, как говорить с этой женщиной, не зная её статуса, и, вероятно, такая напористость в разговоре могла сойти ей с рук только в силу возраста или высокого положения. — А с кем имею удовольствие говорить сегодня вечером я?.. — спросил он медленно. — Я, — сказала она, раздуваясь от гордости, — леди Опал Доуз, двоюродная бабушка доброго хозяина сегодняшнего торжества, господина Теодора Гуда. Ах, нужно ли было обладать демонической интуицией, чтобы знать, что предреченная встреча всё же состоится? И да, на часах было уже больше восьми. — Вы бы это знали, — продолжила леди Доуз, — если бы были приглашены ранее на какую-либо из вечеринок моего племянника — и вы бы были приглашены, если бы делали пожертвования. Но я знаю всех, кто жертвует школе средства, и знаю также, что вы не один из них — я вас не узнаю, и я бы уже видела ваше имя раньше. Так что вы здесь делаете? Сиэль, похоже, был сбит с толку этим обвинением, что было совсем неудивительно. — Я... Я здесь со своей семьей, Мидфордами. — Да, я знаю, — ответила леди Доуз торопливо, как если бы этот разговор, который она начала сама, был пустой тратой времени. — Я знаю, что маркиза Мидфорд до того, как выйти замуж за маркиза, носила фамилию Фантомхайв. Осмелюсь сказать, что знаю вашу семью лучше, чем вы сами, поскольку они приходили на эти вечеринки еще до того, как вы появились на свет. Ваш дед и отец — оба учились в Уэстоне, и они оба делали щедрые пожертвования на нужды школы. И мы с вами знаем, почему эти пожертвования прекратились. Чего я не знаю, так это почему вы не продолжили их дело, после того как они почили. Меня бы это не касалось, — продолжала стоять на своем леди Доуз, — если бы вы не решили, что были приглашены на сегодняшний вечер, после того как отказались проявить ту же преданность образованию, что и ваши предшественники. Сиэль ошеломленно молчал. По гулу голосов вокруг этих двоих Себастьян понял, что другие гости стали замечать их ссору. Никто до сих пор не подоспел Сиэлю на выручку, и потому мальчику пришлось говорить за себя самому: — Я пришел, потому что меня пригласила моя тетя, — наконец, запинаясь, проговорил он. В его словах начинал слышаться ощутимый запал. — Если бы я знал, что мне здесь будут не рады, то, разумеется, бы не пришел. — Вы бы могли догадаться, — сказала женщина. — Вы молоды, однако я много слышала о вас и ваших достижениях; вы отнюдь не глупы — что заставляет меня думать, что вы воздерживались от пожертвований с определенной целью. — Уверяю вас, у меня не было подобного умысла, — сказал Сиэль сквозь зубы, — и брюзжание недовольной старухи уж точно не заставит меня изменить решение в этом вопросе! Леди Доуз ахнула. — Что ж, я никогда... — Бабушка Опал, — голос женщины средних лет прервал разгоревшийся спор. Должно быть, она приходилась женой или сестрой Теодору Гуду. Себастьян сразу отметил её чрезмерную мягкость — она не была человеком, который мог бы окончить разглагольствования вдовы. — Уже поздно, дорогая, как насчет того, чтобы уложить вас в постель? Кажется, все эти разговоры вас растревожили. Леди Доуз проигнорировала свою невестку или внучку: — Каким же хорошим человеком я считала Винсента Фантомхайва, — рокотала она, — но если так ведет себя его сын, то, видимо, я была о нем слишком высокого мнения. Могу только представить, что бы он сказал, будь он сейчас здесь! — Бабушка Опал, достаточно уже... — Да, вы можете «только представить», — произнес Сиэль дрожащим голосом, — потому что я не верю, что вы и в самом деле имеете хоть малейшее представление о том, каким был мой отец. — А ты сам имеешь? — вопросила леди Доуз. — Сколько лет тебе было, когда он умер? Восемь? Девять? Я, вероятно, помню его ничуть не хуже твоего. На мой взгляд, ты слишком юн, чтобы понимать... — Заткнись! На короткий миг гул разговоров за ярким окном стих до шепотков. Даже Себастьян ощутил, как что-то замерло у него внутри. В толпе он не мог видеть лица Сиэля, только треугольник синего пиджака в ореоле золотого интерьера, — и затем раздался резкий оклик тети Фрэнсис, перекрывший все другие голоса: — Сиэль! И синева помчалась в сад снаружи. Ну и ну, ну и ну, какая развернулась драма. В сравнении с ней вечеринка в честь Жирного Вторника была лишь интермедией. Бесшумно Себастьян переместился из тени окна в тень сада, наблюдая за Сиэлем, убегавшим вглубь лабиринта. Фрэнсис Мидфорд была в двадцати секундах от того, чтобы нагнать мальчика, по-прежнему выкрикивая его имя. В культурном обществе она прежде всего была женщиной высокого статуса и уже после — матерью, но сегодня случай был особый, кроме того, к действию её подталкивали эмоции. Однако её юбки мешали ей угнаться за Сиэлем, и фора мальчика дала ему преимущество. Себастьян за мгновение разыскал своего подопечного, не выдав при этом себя. Находясь за стеной живой изгороди, на расстоянии от мальчика, он сквозь листву смотрел, как Сиэль шагает вдоль тропинок, оглядываясь через плечо каждые несколько ярдов, дабы убедиться, что никто не следует за ним. Сиэль шел быстро, держа руки по швам и сжав их в кулаки. С врожденным талантом к разгадыванию головоломок, он, не затратив много времени, нашел каменный фонтан, о котором ему рассказывала Лиззи, окруженный мраморными скамейками, и сел на одну из них. В таком положении он оставался примерно с минуту, крепко стискивая кулаки, пока они вдруг не разжались, и он не притянул ноги ближе к груди, уткнувшись в них лицом. — Ох, надо же... И в чем же дело? Сиэль тут же вскочил на ноги, поспешно принявшись тереть предплечьем лицо. Себастьян был в не меньшей степени удивлен — он также не заметил чьего-либо присутствия, будучи слишком сосредоточенным на мальчике. — Кто это? — с ходу спросил Сиэль. — Я, эм, здесь есть кто-то еще? — по его позе было понятно, что он снова хотел уйти, еще не готовый обсуждать произошедшее только что внутри дома. Высокий, широкоплечий мужчина, поднявшись со своего места, прошел к той части фонтана, возле которой находился Сиэль. Копна густых темно-каштановых волос выбивалась из-под гладкого черного цилиндра, хотя, судя по лицу джентльмена, ему было по меньшей мере немногим больше сорока. Пышный галстук был зажат краями его пестрого жилета, поверх которого был надет твидовый сюртук. Он остановился от мальчика на расстоянии примерно трех ярдов и вежливо улыбнулся. — Прошу прощения, молодой человек, — сказал незнакомец, склонив голову, — вы не возражаете, если я поинтересуюсь, что случилось? Вы выглядите расстроенным. Сиэль медленно отступил на шаг назад. — Нет... Нет, извините, я надеялся, что не помешаю никому, кто мог бы наслаждаться фонтаном... — Сядьте. Прошу вас, — сказал мужчина, указав на скамью, с которой до этого поднялся Сиэль. Мальчик колебался. — Я не кусаюсь, — усмехнулся мужчина, — и даже не лаю. И мне не раз говорили, что я неплохо умею хранить секреты. А теперь, скажите, с чего бы молодому человеку вашего возраста выглядеть так опечаленно? Себастьян ухмыльнулся. Сиэлю было трудно кому-либо доверять, и он определенно не стал бы внезапно открываться незнакомцу. Мальчик уже разомкнул губы, чтобы что-то сказать в ответ, но тишину нарушила тетя Фрэнсис: — Сиэль Фантомхайв, вот ты где! — она появилась со стороны другого выхода к фонтану, придерживая юбки обеими руками. — Даже не думай снова убегать, оставайся, где стоишь... Сиэль! Как ты мог так говорить с леди Доуз? Я просто в шоке, мне так стыдно; да я вне себя от гнева! Тебе есть что сказать в свое оправдание? Сиэль смотрел себе под ноги. Он молчал. Фрэнсис уперла руки в бока: — Тебе есть что сказать в свое оправдание? — повторила она. — Женщина её возраста... Что такого она могла сказать, чтобы настолько вывести тебя из себя?! Прежде чем мальчик успел ответить, джентльмен издал короткий смешок. — Вы ведь говорите о той леди Доуз, о которой я думаю? — поинтересовался он весело. — Я не знаю, что сказал юноша, но, если кто и умеет вывести на случайную грубость, так это она. Фрэнсис, казалось, только теперь обратила на незнакомца внимание. — Прошу прощения, но это касается только меня и моего племянника, — сказала она. — Если хотите знать, он велел уважаемой женщине и двоюродной бабушке хозяина сегодняшнего вечера «заткнуться». Что бы она ни сказала, это, наверняка, было непросто слышать; я знакома с её замечаниями и знаю, что она не сдерживается в выражениях. И несмотря на это, — она сосредоточила свое внимание на Сиэле, — это не дает тебе права говорить с ней таким образом. Ты должен пойти и извиниться перед ней прямо сейчас. Сиэль вскинул голову на этих словах. — Извиниться перед ней? — его тон был полон обиды. — Ты меня слышал, — отрезала Фрэнсис. — Сейчас это единственное, что мы можем сделать. Я не позволю тебе покинуть эту вечеринку, пока ты не выразишь свои самые искренние сожаления леди Доуз и господину Гуду — и не надо так на меня смотреть, Сиэль, ты знаешь, что обязан это сделать! А теперь, идем, нам нужно выбраться из этого проклятого лабиринта, в который ты завел нас обоих. Тебе следует подготовить очень проникновенную речь, пока мы будем идти... — Подождите, — Фрэнсис и Сиэль обернулись к незнакомцу, который держал свой цилиндр в руках. — Думаю, у меня есть некоторое понимание того, что произошло, — сказал он. — Я бы хотел помочь, если смогу. Мы с господином Гудом уже какое-то время дружим. Я знаю всё о леди Доуз, — он украдкой улыбнулся. — Она старая пташка с характером и так боится стать неинтересной, что устраивает сцены, как только представляется таковая возможность. Фрэнсис очень пристально посмотрела на джентльмена. — Вы и сами говорите довольно дерзко. — Дерзко, пожалуй. Но зато честно, — сказал мужчина. Он повернулся к Сиэлю. — Вы — граф Фантомхайв, — продолжил он. — Вы умный молодой человек — любой, кто хотя бы слышал о ваших достижениях, это подтвердит. Мне хочется верить, что, что бы леди Доуз ни сказала вам сегодня, ваш гнев был отчасти справедлив. Даже если вы и были резки в своих словах, — добавил он, когда Фрэнсис бросила на него еще один взгляд. Сиэль смотрел поочередно на взрослых в каком-то странном изумлении. Он задержал взгляд на мужчине, когда наконец произнес: — Она... я имею в виду леди Доуз — она спросила меня, почему я пришел на вечеринку, хотя не делаю Уэстону пожертвований. И когда я сказал, что моя семья предложила мне присоединиться к ним сегодня вечером, она, кажется, решила, что я не жертвую деньги, потому что я против школы или что-то в этом роде... а затем она начала плохо отзываться о моем покойном отце, и я... — Сиэль, казалось, вдруг смутился из-за собственного объяснения. — Это на меня не похоже — так легко терять над собой контроль. Правда, мне всю эту неделю было немного не по себе. Не знаю, что на меня нашло. — Что на вас нашло? — незнакомец выглядел потрясенным. — Какой мальчик бы не расстроился, если б кто-то порочил честь его отца? Прошу прощения — какой молодой человек не расстроился бы, я хотел сказать... Но как бы то ни было, теперь, когда вы это сказали, я полностью понимаю ваши действия. — Я не желаю это никак оправдывать, — заключила Фрэнсис. И затем вздохнула: — Сиэль... то, как ты разговаривал с леди Доуз, было неприемлемо, и тебе всё еще нужно извиниться перед ней. Однако я также чувствую... в какой-то мере облегчение и в какой-то злость, услышав, как она говорила с тобой. На самом деле, я переживала, что она может разыскать тебя, чтобы высказать всё это. Возможно, мне следовало лучше позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Плечи Сиэля поникли, он поправил челку тыльной стороной ладони. — Что сделано то сделано, увы... Не имеет значения, почему я сказал то, что сказал. Люди будут об этом говорить; и единственное, что будет кого-либо волновать, это то, что я был очень груб с женщиной в пять раз старше меня. — Но не меня, — возразил джентльмен. — Принесите свои извинения и позвольте мне взять на себя остальное... Последний, у кого возникнут сомнения в добром имени Фантомхайв, это Генри Фэйрклаф. Услышав это, Сиэль отступил назад, и даже Себастьян изогнул губы в слабом подобии улыбки. — Вы?! — пробормотал Сиэль ошеломленно, округлив глаза. — Вы — Генри Фэйрклаф, — воскликнул он и коротко рассмеялся. — Получается, это не первый раз, когда я выражаю вам свою благодарность. Однако теперь вы больше, чем просто подпись на чеке. Какая честь встретиться с вами лично, господин Фэйрклаф. Хотел бы я предстать перед вами менее... — Сиэль поморщился. — В менее... невыгодном свете, чем предстал сегодня. Фэйрклаф звучно рассмеялся: — Я больше не мог держать свою личность в тайне! И я тоже рад познакомиться с вами лично, граф. Я даже не предполагал, что... — он замолчал и начал снова: — Я даже не предполагал, что вы будете сегодня на этой вечеринке. — Вы ведь проживаете большую часть года в Клермон-Ферране, верно? Я и не думал, что мы с вами когда-либо пересечемся. Фэйрклаф выглядел приятно удивленным: — Надо же! У вас замечательный французский акцент! Сиэль заложил руки за спину. — Plus que simplement mon accent est bon. Теперь Фэйрклаф выглядел уже восхищенным. Тетя Фрэнсис больше не смогла оставаться в неведении. — Господин Фэйрклаф, что вас связывает с моим племянником? — вопросила она. — Господин Фэйрклаф предлагал самую высокую цену почти на всех моих выставочных аукционах, — пояснил вместо мужчины Сиэль. — Игрушки с витрин магазинов выставляются на продажу в конце каждого сезона, а деньги передаются в качестве пожертвований сиротским приютам и работным домам по всей Англии. Эти игрушки обычно изготавливаются специально для выставок, они зачастую крупнее или лучшего качества, чем те, что можно приобрести в магазинах; потому они ценны как предметы коллекционирования. Имя господина Фэйрклафа неоднократно привлекало мое внимание. Я очень признателен ему за покровительство. — И я очень признателен вам за личное знакомство! — сказал Фэйрклаф, внезапно энергично пожав Сиэлю руку. Мальчик от неожиданности немного растерялся, но быстро это скрыл. — Леди Мидфорд... я глубоко уважаю вашего племянника. Можете быть уверены, я не позволю слуху о сегодняшнем происшествии распространиться дальше порога дома господина Гуда.❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅ ┅♞┅┅┅┅┅┅♜ ┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧
Господин Гуд и женщина, оказавшаяся его женой, в действительности вполне разумно отнеслись к произошедшему. Они принесли свои извинения, прежде чем это успел сделать Сиэль: миссис Гуд слышала весь разговор и до сих пор не могла поверить, насколько бестактна была в своих заявлениях леди Доуз. — Кем бы ни были наши гости, мы ни в коем случае не хотим, чтобы они чувствовали себя нежеланными, — заверял господин Гуд. — Благодарю вас. Однако, мне всё же не следовало так говорить, — извинения Сиэля, по мнению Себастьяна, были, по крайней мере, в некоторой степени искренними, что, вероятно, было обусловлено любезностью Гудов. — Я потерял самообладание, хотя не должен был. Джентльмену не следует говорить с дамой подобным образом. Господин Гуд прервал его, выставив перед собой руку. — Леди Доуз, можно сказать, сама об этом просила. Нужно было её видеть, после того как вы убежали! Она впервые за год сама поднялась по лестнице! Что бы вы ей ни сказали, она, определенно, ощутила прилив сил. Она только делала вид, что расстроена... В её возрасте, единственная оставшаяся радость — видеть, что она всё еще может стать причиной новых сплетен. Даже несмотря на такую учтивость, тетя Фрэнсис не собиралась давать Сиэлю спуску. Подгоняя своего мужа и Лиззи, она торопилась уехать, сказав Сиэлю резким шепотом, когда они подошли к экипажу: — Мы еще поговорим об этом дома. Никто из Мидфордов не удивился предусмотрительности Себастьяна, уже подготовившего карету к их преждевременному отъезду. Сиэль, однако, бросил на Себастьяна взгляд, буквально за него говоривший: «Я знаю, что ты подоспел вовремя, потому что подслушал всё, что произошло, ублюдок». Себастьян расплылся в слащавой улыбке, закрыв за своим господином дверь. Громкие голоса, доносившиеся из экипажа по дороге домой, были женскими — со стороны мужчин за время поездки не раздалось ни слова. — У тебя есть моя поддержка, Сиэль, — заявила Лиззи. — Леди Доуз была с тобой ужасно груба! Она заслужила испробовать собственное лекарство! — Элизабет, я не позволю тебе так категорично высказываться о слухах! — отрезала Фрэнсис. — Ты не слышала разговора, а Сиэль — твой жених, а не муж, и пока я не разрешаю тебе поддерживать каждое его решение. — Мама, ты ведь тоже должна злиться! Леди Доуз плохо отзывалась о твоем брате! — Нет никакого смысла злиться. Так распаляться из-за чужих мнений — это неподобающе, тем более, когда эти мнения безосновательны. Леди Доуз гораздо старше вас. Она взрослая и сама отвечает за свою репутацию. Вы с Сиэлем еще юны, и я не допущу, чтобы вы говорили всё, что вздумается, когда вам заблагорассудится! — Но мы не говорим всё, что вздумается, когда заблагорассудится! Сиэль просто защищался! — Это не дискуссия, Элизабет, а вопрос этикета, и правила этикета, несомненно, были нарушены. Сохранение самообладания в споре — одно из наименьших моих ожиданий в отношении вас, дети. — Но мама!.. — Довольно, Элизабет! Остальная часть поездки прошла в тишине. Себастьян открыл дверь экипажа, когда они подъехали к Peverel’s Honor. Подав женщинам руку, он помог им выйти из кареты, и закрыл дверь, когда вслед за ними наружу вышли мужчины. Сиэль даже не взглянул на своего дворецкого, направившись к дому. Алексис коснулся руки Фрэнсис и произнес: — Дорогая, до того, как ты поговоришь с Сиэлем, можно тебя на пару слов? Бройль зажёг в доме свет, а Хаммонд и Себастьян повели экипаж к каретнику, чтобы после поставить в стойло лошадей. Когда Себастьян подошел ко входу для слуг, он почувствовал, что души Алексиса и его жены находились в их спальне, и счел время вполне подходящим, чтобы навестить Сиэля в его комнате. Сиэль узнал Себастьяна по стуку и отозвался недовольно: — Входи уже, чертов демон. — Что ж, — сказал Себастьян, закрывая за собой дверь, — похоже, сегодняшний вечер был весьма насыщенным, не так ли, молодой господин? — Не скромничай, — буквально выплюнул Сиэль, сидя на кровати, руки были скрещены у него на груди, — ты ведь уже знаешь все подробности, мне не нужно тебе их расписывать. Агх! Эта противная старуха вывела меня из себя! — И правда, — сказал Себастьян. — Я даже не предполагал, что подобная критика в адрес вашего предшественника заставит вас так вспылить. Сиэль подскочил с подушек. — Это вообще не связано с этим! Я не переношу таких самонадеянных людей! Она думает, что знала моего отца, потому что встретилась с ним пару раз! Смешно! И господин Гуд после практически подтвердил, что ей просто хотелось разозлить меня! Будто я мало был вымотан этой отвратительной неделей, так теперь еще и моя тетя будет думать, что я так легко теряю обладание, что меня больше нельзя выпускать в свет! Себастьян хмыкнул. — И теперь вы сидите здесь, словно школьник в ожидании розог. — Помолчи, — огрызнулся Сиэль. — Это тоже просто нелепо. Мне не нужно, чтобы взрослый говорил мне, как я должен или не должен себя вести. Я уже знаю, что выставил себя дураком, — он снова скрестил на груди руки, откинувшись назад на подушки. И затем внимательно посмотрел на Себастьяна боковым взглядом. — Я знаю, что то, что я сказал, было неразумно, но... Всё же, что ты думаешь? Леди Доуз ведь тоже была груба, верно? Я имею в виду, я мог бы выразиться более деликатно, но... Но ты ведь не думаешь, что то, что я сказал, было незаслуженно? Произнося последние несколько предложений, Сиэль переменился в лице. В его глазу отразилось нечто, похожее на мольбу, — Себастьян узнал это выражение, он видел его же в лицах своих подопечных, когда они понимали, что их контракт подходит к концу. Но Сиэль не просил сохранить ему жизнь — он искал поддержки. Однако, правда заключалась в том, что у Себастьяна не было однозначного мнения в этом вопросе. Нет, разумеется, он не считал, что его господину следовало говорить подобным образом с дамой; но в то же время всё, сказанное Сиэлем, меркло в сравнении с пренебрежением, которое выказала ему леди Доуз. Она не была лишившейся рассудка старухой, разучившейся держать язык за зубами; она намеренно оттачивала свои слова, словно кинжалы, жаждая пролить кровь. Некоторые взрослые мужчины не сумели бы сохранить хладнокровие, как и, без сомнения, большинство мальчиков. Не говоря уже о том, что Сиэль являлся аристократом и имел право защищать свою родословную. Но эта ситуация также была для Себастьяна шансом заставить Сиэля перестать видеть в нем своего проводника. И Себастьян дал себе слово оттолкнуть мальчика. — Я полагаю, — сказал Себастьян, — что у вашей тети есть своя точка зрения на этот счет, молодой господин. Сиэль сморщил нос, почувствовав себя преданным. Мольба в его голубом глазу сменилась презрением. Он выглядел так, словно был готов разразиться в адрес Себастьяна проклятиями, когда в дверь снова послышался стук. Все невысказанные слова Сиэля обратились во взгляд. — Входите, — отозвался он, сдержав эмоции. — Здравствуй, племянник, — вместо Фрэнсис, в комнату вошел дядя Алексис и следом моргнул, заметив дворецкого. — О, Себастьян! Надеюсь, ты не занят здесь работой: я буду очень признателен, если ты придешь сюда немногим позже. Я бы хотел переговорить со своим племянником с глазу на глаз. — ... Конечно, сэр, — Себастьян развернулся спиной к ледяному пламени, полыхавшему во взгляде его господина, позволив членам семьи остаться друг с другом наедине, и осторожно закрыл за собой дверь. Пойти вразрез с мнением Сиэля было правильным решением. Себастьян был в этом уверен, и всё же всего на долю секунды он ощутил, как сожаление поднимается у него в груди, и испугался этого чувства. Сначала сочувствие, теперь сожаление. Себастьян закрыл глаза и вздохнул. Если его чувства были ответом на чувства его подопечного, это могло означать лишь то, что их связь становилась крепче, что сейчас он взращивал душу, гораздо более вкусную, чем когда-либо ранее. Или же это означало в точности противоположное, или же что-то между. Никто не обучал Себастьяна тому, как быть демоном. Его жизнь состояла из проб и ошибок, чистейших догадок, и до этого самого мгновения Себастьяну было этого вполне достаточно. Возможно, подумал Себастьян, мне тоже нужен отпуск. Разумеется, полноценный отпуск его не интересовал, но тридцатиминутная передышка лишней не была. И так он оказался на дереве возле спальни Сиэля, баюкая на руках пушистую трехцветную обольстительницу, как мать баюкает свое дитя. Любой уважающий себя дворецкий должен бы был устыдиться, занимаясь подобным подслушиванием. Себастьян прогнал это чувство, сказав себе, что ему необходимо услышать этот разговор между Алексисом и Сиэлем. Если Алексис сумеет ответить потребностям мальчика, Себастьян сможет переложить на его плечи ответственность за взросление Сиэля. Если же нет... поиски подходящего наставника придется продолжить. Себастьян весь обратился в слух, когда они начали говорить. Алексис произнес: — Твоя тетя пересказала мне то, что ей удалось подслушать, но я уверен, что у тебя есть другой взгляд на ситуацию. Ты не будешь против рассказать мне, что тебе сказала леди Доуз? Сиэль вздохнул. — Извини, дядя Алексис, но мне правда не хочется сегодня больше об этом говорить. Я очень устал, и мне действительно стыдно за всё это. Это не похоже на меня — так себя вести. Мне жаль. — Вести себя... как? — не сдавался Алексис. Сиэль напряженно выдохнул. — Без должной осторожности. — Осторожности к чему? — Осторожности к?.. К тому, что чувствует другой человек, разумеется! Что еще я мог иметь в виду? — взорвался Сиэль. И затем застонал от презрения к самому себе. — Послушай... Я всё еще сам не свой. Извини, дядя Алексис. Правда в том, что на этой неделе я ужасно спал и из-за этого стал очень вспыльчивым. До того, как приехать в Оксфорд, я срывался на своих слуг каждый день. Сегодня я повел себя грубо с посторонним и с тобой. Мне не нравится так себя вести. Будет лучше, если ты позволишь мне лечь спать, пока я не сделал ничего хуже. Алексис был задумчив. Пройдя внутрь спальни, он придвинул стул к кровати и опустился своим весом на мягкую обивку сидения. — Сиэль... Я думаю, это хорошо, что ты сегодня так ответил леди Доуз. Сиэль чуть подался вперед, сидя на краю матраса. — Что...?! — Потому что, — пояснил Алексис, — если бы ты этого не сделал, то скрыл бы от нас свою злость, и у меня сейчас не было бы возможности спросить, что ты на самом деле думаешь насчет того, что она тебе сказала. Себастьян почувствовал, как кошка, недовольная тем, как он гладил её живот, укусила его за руку. — Хорошо бы вообще знать, что она сказала, — намекнул Алексис. Сиэль прочистил горло. — То, что она сказала, не оправдывает моего поведения. — Может, и так; а может, и нет. Мне всё еще хотелось бы услышать её слова и узнать, почему они тебя так расстроили, — пауза. — Я знаю, что, по меньшей мере, она оскорбила твоего отца, Сиэль. — ... Да, она оскорбила моего отца, — Сиэль вздохнул, — но это расстроило меня только потому, что я устал, и меня было легко разозлить. Не будь я настолько уставшим, это бы не имело для меня такого большого значения. И именно поэтому мне действительно нужно отдохнуть, дядя Алексис. Мы можем обсудить это позже, пожалуйста? — Завтра утром мы будем собираться на матч по крикету, поэтому я хотел поговорить сейчас, — Алексис поднялся. — Я хотел сказать тебе, что мне нисколько не было стыдно за тебя. Ты никогда не вел себя так раньше, и я думаю, твоя тетя поторопилась тебя ругать. Ничего хорошего не выйдет, если избегать корня проблемы, — Сиэль зевнул, вероятно, пытаясь поскорее покончить с этим разговором, и Алексис, наконец, отступил. — Самое главное, я хотел заверить тебя, что буря вскоре стихнет. Отдыхай, а я поуспокою Фрэнсис. Завтра мы все насладимся матчем по крикету, как и должны. — Эм, да. Спасибо, — сказал Сиэль поспешно. — Я тоже буду этого ждать. — Мы отправляемся завтра в одиннадцать. Себастьян уже знает. Хорошо отдохни, племянник. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, дядя Алексис. И, эм... — следом тон Сиэля преисполнился благодарности, и этот тон, как Себастьяну было известно, он использовал исключительно для лжи. — Спасибо еще раз, что беспокоишься обо мне. Я призываю тебя больше об этом не думать. Уверен, когда я высплюсь, то снова буду в порядке. Алексис стоял в дверном проходе. — Надеюсь на это. Но мы ещё поговорим об этом позже. Тогда увидимся утром. — Да, конечно... — Сиэль не мог скрыть своего недовольства из-за того, что у него никак не выходило спровадить дядю. Дверь закрылась, и он уселся на кровать, принявшись расстёгивать пуговицы своего жилета. — Себастьян. Себастьян мягко опустил кошку на траву. И в то же мгновение она слилась со тьмой. — Не приходи ко мне. Я сам подготовлюсь ко сну.❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅┅♞┅┅┅┅┅┅♜┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧
Куда уходят кошки по ночам? Себастьян больше не чувствовал следов лап на траве, кроме лап той трехцветной кошки, которая так рьяно хотела от него сбежать. Крысы сновали в городе, мыши — в деревне, но в пригороде, кроме демона, не было никого. Свет в комнате его господина погас. Силуэты Алексиса и Фрэнсис придвинулись ближе друг к другу. Звезды нещадно сияли над головой. И, подобно демонам, они — прекрасные и мерцающие, исполняющие людские желания — при ближайшем рассмотрении состояли из адского пламени. Люди изображали звезды пятиконечными, похожими на человеческие руки. Небесный свод был усеян этими крохотными руками, простирающимися за миллионы миль к человечеству, к людям — единственным, кто веровал в них. Такую веру вкладывали люди в небесные тела, притом даже не осознавая, что боги в не меньшей, если не в большей мере нуждались в людях, чем люди нуждались в богах. О, благолепие смертности; о, неотвратимость смерти. Вопрос состоял не в том, когда настигнет человека смерть, но в том, какая рука спустится с небес, чтобы сорвать душу, когда она поспеет. Но даже боги не могли сказать, куда уходят кошки по ночам.