Сборник непростой любви 1.0

      Ветер практически сбивает с ног, делая каждый новый шаг по глубоким сугробам куда тяжелее, чем предыдущий. Колючий снег больно царапает лицо и застилает взор, лишая любой возможности найти нужные ориентиры на путь к спасению (а есть ли он?). Остаётся лишь надеяться на благосклонность духов тайги, которые, как рассказывал по вечерам у большого костра их добрый Глава, не бросают в беде своих детей. Не хотелось быть тем, кто проверит это на собственной шкуре, но выбора никто не предоставил.       Метель усиливается.       Единственный положительный момент в этом — все следы, которые парень оставляет за собой, скоро исчезнут. Даже полоса крови. Вряд ли это остановит хищников, конечно, но людей должно задержать. Сынгван не знает, кого из них нужно бояться сильнее. И нужно ли вообще. Он не уверен, что не умрёт раньше, чем кто-либо доберётся до него.       Рана в боку, наспех перевязанная девушкой из их поселения, которой, вероятно, уже нет в живых, не позволяет забыться и помечтать о светлом будущем. Единственный свет, что ждёт Сынгвана в его будущем, это отражённые от бесконечного снега блики холодной луны.       Сынгван не хочет думать о том, что до сих пор ему везло куда больше, чем другим жителям поселения. Он хотя бы жив. Пока что. Плакать нельзя, слёзы замерзнут слишком быстро, склеивая ресницы и лишая его зрения вовсе. Не то чтобы от него была какая-то польза, но всё же.       Улыбающиеся лица родных, друзей и знакомых сменяются в его памяти искажёнными от боли и страха. Сынгван собственными глазами видел, как жизнь покинула его единственную сестру. Она сражалась до последнего, не желая сдаваться врагу. Никто из них не выбрал бы сторону этих людей, пришедших за головой их Главы.       Сынгван тоже был намерен сражаться за него, за человека, который постоянно помогал ему и его сестре после того, как их родители не пережили одну из особенно холодных зим. Сынгван знал, что всегда может прийти к Главе за советом или поддержкой и обязательно получит необходимое. Этот добрый человек просто не заслуживал подобной смерти. Но Сынгван не смог ему помочь. Он в принципе больше ничего не мог делать после того, как увидел среди множества озлобленных лиц врага одно знакомое. Такое любимое, что воздух тут же покинул горящие лёгкие, оставив задыхаться от осознания и пропущенной атаки чем-то холодным и острым.       Хансоль появился в их поселении какое-то время назад, когда зима ещё не вступила в свои права. Сказал, что отец послал его знакомиться с чужой культурой и создавать дружеские связи с соседями. Глава спросил у Сынгвана, не приютит ли он гостя из другого поселения, и, конечно, тот согласился. Глава знал, как одиноко было ему одному в большом доме после женитьбы сестры. Глава думал, что поможет Сынгвану завести нового друга. Глава никогда ещё так не ошибался. Эта ошибка стала для него фатальной.       Сынгван действительно довольно быстро подружился с Хансолем. Тот представился вначале Верноном и был не самым общительным человеком, но Сынгван смог пробиться через чужую скорлупу отталкивающей исключительной вежливости и обнаружил внутри самое приятное, нежное и интересное существо. Вернон попросил называть его Хансолем, именем для самых близких, и каждый день рассказывал Сынгвану самые красивые и трогательные легенды тайги, которые ему когда-то рассказывала его мать. Та умерла слишком рано, и эти истории — единственное, что осталось парню от неё. Хансоль не очень любил говорить о ней. Он в принципе предпочитал не говорить о себе, своей семье и своем поселении. Сказал лишь, что у них принято давать детям два имени: одно — для всех, другое — только для семьи.       Сынгван помнит, о чём подумал тогда. Их Глава рассказывал им однажды о подобной практике, объясняя, что так делают для защиты от духов тайги, которые не могут причинить вред человеку, если не знают его настоящего имени. Дети не понимали, зачем нужно защищаться от добрых духов, которых они привыкли благодарить за хороший урожай и отсутствие болезней, и тогда Глава сказал, что обычно так поступают плохие люди, которые знают, что их действия не понравятся тайге. Сынгван удивился, ведь Хансоль не был плохим. Он был просто потрясающим, а ещё он, оказывается, доверил Сынгвану настолько важную вещь — свое настоящее имя, которое принято скрывать ото всех, и это единственное, о чём по-настоящему мог думать влюблённый в тот момент.       Глупый влюблённый Сынгван. Уже тогда ему стоило уделить этому гораздо больше внимания.       Хансоль часто уезжал, говоря, что ему нужно посетить и другие поселения тоже, а после возвращался и с тёплой улыбкой дарил Сынгвану милые мелочи. Они вряд ли стоили много, но были именно тем, что Сынгван захотел бы приобрести себе сам — Хансоль всегда внимательно слушал его и подмечал любимые интересы и привычки. Он так нежно обнимал Сынгвана при встрече, и так отчаянно — во время прощаний. Словно не хотел отпускать. И уезжать.       Однажды все изменилось. Они попрощались как обычно, и Сынгван с нетерпением ждал возвращения своего друга (тогда он еще не решался называть их чем-то более громким), вот только вернулся не он. Это был не его любимый Хансоль. Это был Вернон, такой незнакомый и чужой. Он больше не рассказывал Сынгвану интересные истории и в целом старался держаться от него как можно дальше. Пропадал где-то в поселении или запирался в своей комнате. Сынгвану, отвыкшему от приемов пищи в одиночку, было особенно больно возвращаться к этому вновь. Кошмары, преследующие его со смерти родителей и волшебным образом исчезающие в чужих тёплых объятиях по ночам, вернулись и, кажется, решили отыграться на Сынгване за всё то время, когда он мог спать спокойно.       Сынгван никогда не был по-настоящему конфликтным человеком, он любил спорить и шуточно повышать свой голос в возмущении, но реальные ссоры предпочитал решать спокойным разговором. Если он в чём-то провинился, он хотел бы это знать. Он бы извинился и изо всех сил постарался исправить содеянное. Он не хотел терять Хансоля и не собирался позволять тому в одиночку принимать какие-либо решения по поводу их отношений.       Конечно, Хансоль, вероятно, не ожидал, что однажды рано утром его попросту загонят в угол и поставят перед фактом острой необходимости поговорить. Сынгван, в свою очередь, точно не ожидал, что тот начнет называть их встречу ошибкой и говорить, что общаться как прежде им больше нельзя. Хансоль извинялся и просил не обращать на него лишнего внимания, обещал, что скоро уедет и оставит Сынгвана в покое. Очевидно, в покое Сынгван оставаться не хотел.       Смаргивая злые слёзы обиды, он прервал тогда поток чужой откровенной чуши агрессивным поцелуем, не терпящим возражений. Хансоль был настолько удивлён, что даже и не думал сопротивляться. А после и сам не смог сдержать слёз. Сынгван называл его придурком и несильно колотил по всем частям тела, до которых только дотягивался, но довольно быстро он оказался обездвижен в самом отчаянном объятии, которое Хансоль когда-либо ему дарил. Тот всё повторял, что не может и не должен любить Сынгвана, что это опасно, что это непременно причинит ему боль, много боли. Сынгван не менее отчаянно цеплялся за него в ответ, сквозь всхлипы пытаясь донести, что пока лишь сам Хансоль причинял ему боль своим странным поведением. Что любовь его, напротив, была самым лучшим, что случалось с Сынгваном за всю его жизнь.       Когда Хансоль отнёс его, вымотанного эмоционально и физически, в кровать, Сынгван довольно быстро уснул в кольце любимых рук под шёпот о том, как он благодарен тайге за встречу с ним. И как ему жаль.       Сынгван понял, о чём он, когда проснулся и не нашёл Хансоля в доме. А после не нашёл и в поселении. Хансоль ушёл. И разбитое сердце Сынгвана больше не могло надеяться на то, что когда-нибудь он вернётся.       Вернулся. Сынгван горько рассмеялся бы в тот момент, если бы бок не горел огнем, а люди вокруг не умирали так стремительно, что порой валились безжизненными телами прямо друг на друга. Хансоль, заметив его, бросился было навстречу, но ему помешала толпа сражающихся людей, а вскоре и самого Сынгвана утащили в сторону чьи-то добрые руки, чтобы поспешно оказать ему первую помощь. Сынгван всё пытался объяснить, что спасать его не нужно, что помощь нужна тем, кто действительно хочет жить. Сам он больше не хотел. Но девушка исчезла так же неожиданно, как и появилась. Сынгвану хотелось бы думать, что она отправилась искать других жертв чужой жестокости, а не стала таковой сама, но он не питал больших надежд по этому поводу. Все вокруг умирали, и сам он был не так уж далёк от этого. Единственное, о чём Сынгван думал в тот момент — он не хотел умирать там, в эпицентре отчаяния и боли.       Сынгван поднялся и пошёл. Удивительным образом он смог добраться до края поселения без происшествий (наверное, добрые духи решили исполнить его последнее желание) и отправился дальше, прямиком в усиливающуюся метель. У него не было цели, да и путь был лишь примерный — куда-то, где не будет слышно чужих криков и видно искажённых лиц. Куда-то, где он не вспомнит о своей большой любви, ставшей для него погибелью.       Сынгван не знает, сколько уже идёт так. Может, пару минут, может, день или даже больше. Это не имеет значения. Сынгван чувствует, как горячая кровь покидает его тело — это единственное, что согревает его среди бесконечных снегов. Ноги слабеют, рук он уже не чувствует, а глаза всё закрываются, и с каждой секундой всё сложнее не позволять им этого делать.       Когда Сынгван остаётся совсем без сил и падает в манящие холодные объятия, ему кажется, что где-то вдалеке он слышит своё имя. Сынгван надеется, что это тайга зовет его, наконец забирая одного из своих несчастных детей в долгожданную обитель духов.       Он понимает, что это не так, когда вновь открывает глаза и обнаруживает себя в какой-то пещере. За спиной что-то мягкое, а рядом ощутимо тянет теплом. Сынгван со слабым (на большее его истерзанные тело и душа уже не способны) удивлением замечает костёр, заботливо зажжённый кем-то, кто, очевидно, и держит его сзади в своих бережных объятиях. Есть только один человек, который мог бы сделать это, и Сынгван слишком устал, чтобы выражать по этому поводу какие-либо сильные эмоции.       — Вернон, — сухо констатирует факт он, не отводя взгляда от ярких языков пламени.       — Хансоль, — отчаянно просит голос сзади.       Сынгван не сдерживает горькой усмешки.       — Нет, Хансоль однажды уехал от меня, пообещав, как обычно, привезти гостинцев, и больше он не возвращался. Не скажу, что я смирился с потерей своего друга и любимого, но я успел привыкнуть к тому, что его больше нет рядом. Ты Вернон, и я не знаю тебя. Более того, я и не хочу тебя знать.       За этим следует всхлип.       — Кван-и, пожалуйста, дай мне шанс объясниться, я…       Сынгван улыбается. Какая ирония.       — Я уже давал тебе этот шанс однажды, но ты от него отказался. Какой теперь в этом смысл?.. Вся моя жизнь уничтожена в прямом и переносном смысле. Наше поселение разрушено, все люди, которых я знал и любил, мертвы, и я сам… скоро присоединюсь к ним.       Чужие руки сжимаются вокруг него, пачкаясь в красном.       — Нет, пожалуйста, не говори так, — Сынгван чувствует, как намокают волосы у него на макушке.       — Зачем делать вид, что я не залил своей кровью всё вокруг? — буднично интересуется он. — Она не исчезнет и не вернётся в моё тело волшебным образом только потому, что ты отказываешься признавать очевидное.       Хансоль зажимает мокрой рукой его рану, словно это хоть как-то может помочь. Судя по тому, что Сынгван не чувствует от этого движения никакой боли — вряд ли.       — Сынгван, я не хотел, умоляю, поверь мне… Я не знал, клянусь, я бы никогда…       Сынгван с удивлением ощущает, как неприятно тянет его сердце из-за искренней боли в чужом голосе. Всё ещё бьётся.       — Почему ты ушёл?.. — тяжело вздохнув, сдаётся он.       — Я не знал, что планируется нападение. Отец действительно отправил меня в ваше и другие поселения под предлогом, который я озвучил. Но со временем я начал понимать, что грядёт что-то плохое. Мы никогда не были мирным поселением, моя мать погибла от рук людей, на дом которых отец совершил набег. Она никогда не хотела в этом участвовать, и… я не хотел тоже. Я и не стал бы, клянусь, даже под угрозой наказания от отца — а он всегда был достаточно жесток в этом плане даже к собственному сыну. Но я не знал. Когда я наконец осознал, что, вероятно, в планах этого человека далеко не создание дружеских связей с соседями, что он интересуется планировкой поселения и местными ценностями вовсе не для культурного ознакомления, я… Я так испугался за тебя, Кван-и. Я не мог думать ни о чем другом кроме того, что собственными руками указываю дорогу в твой милый и такой добрый ко мне дом жестокому алчному зверю. Я решил, что… если я продолжу бывать у вас, но после каждого посещения начну понемногу менять свои рассказы о вашем поселении на более скучные и неинтересные, то со временем смогу убедить отца в отсутствии смысла делать то, что он задумал. Я должен был оттолкнуть тебя, ведь в итоге мне пришлось бы исчезнуть из твоей жизни, чтобы не привлекать к ней внимание этого человека. Я больше всего на свете не хотел причинять тебе боль, но должен был сделать это, чтобы защитить.       Сынгван так сильно хочет спать.       — Конечно, я был самым настоящим идиотом, если думал, что ты позволишь мне медленно разрушать наши отношения, — в голосе слышится горькая улыбка, и Сынгван невольно повторяет её тоже. — Ты так легко разбил ту стену, которой я попытался оградиться от тебя, и как всегда добрался до моих истинных чувств. Это было опасно, я… попросту не смог бы уйти, если бы остался рядом с тобой ещё на время. Поэтому я сбежал от тебя, как трусливо поджавшая хвост псина, наивно веря, что отец согласится с моими сбивчивыми доводами о том, какое же бесполезное у вас поселение, настолько, что даже ездить к вам больше нет смысла — ничего интересного и ценного от вас не получишь. И он действительно согласился. Лишь сделал вид — как я понимаю теперь. Планировал нападение какое-то время, но мне не говорил. Я не знал до последнего. А когда узнал… было уже слишком поздно.       Сынгван бездумно кивает, наблюдая за тем, как постепенно угасают языки пламени перед ним. Прямо как он сам.       — Да… — слабо отвечает он.       — Что? — настолько слабо, что Хансоль едва слышит его ответ.       — Действительно… слишком поздно. Тебе стоило… сказать мне об этом тогда, глупый.       — Ты не отпустил бы меня, — шепчет Хансоль, Сынгван слышит, как дрожит его голос, и чувствует, как по собственному виску стекает одинокая слеза упущенных возможностей.       — Да… я бы не отпустил. Но мы… что-нибудь придумали бы вместе, правда?.. Надо было просто… поговорить.       Он мог бы представить это. Волшебный план, который они придумали бы вместе, чтобы спасти всех и остаться друг с другом. Даже если это всего лишь его наивные мечты. Они в любом случае уже никогда не узнают этого точно. Мечты так и останутся мечтами, а Сынгван… просто умрёт в объятиях человека, который однажды подарил ему самые красивые крылья любви, а после вырвал их с корнем.       Хансоль громко всхлипывает, задыхаясь от слёз.       — Мне так жаль, Кван-и…       — Я знаю, — Сынгван тратит последние силы на то, чтобы переплести свои руки с покрытыми его кровью руками Хансоля, и несильно сжимает их в бесполезной поддержке. — Я прощаю тебя. Ты… просто такой придурок. Глупый, но… мой. Что уж мне с тобой делать?       Он беззвучно смеется, пока Хансоль сзади скулит от боли, разрывающей его сердце на куски.       — Я так люблю тебя, детка, пожалуйста… Умоляю, не покидай меня. Мне так жаль, так жаль…       — И я тебя… люблю… Хансоль…       Хансоль чувствует, как слабая хватка Сынгвана на его руках ослабевает вовсе, и взвывает раненым зверем, сжимая в своих объятиях уже бездыханное тело любви всей его жизни. Любви, которую он погубил собственными руками.       — Пожалуйста, нет… Нет, я прошу, ответь мне, Кван-и… Ты не можешь так умереть, ты… Ты не заслужил такой смерти, милый… Только не такой… Я умоляю, кто-нибудь… помогите… Верните его… пожалуйста! Это я… я во всём виноват! Заберите мою жизнь вместо его. Духи! Пожалуйста… Я Хансоль, мое настоящее имя Хансоль, вы слышите?! Сынгван… должен жить… Все те добрые люди… Почему вы позволили этому произойти?! Почему я позволил?.. Пожалуйста, тайга… ты же не бросаешь своих детей в беде, правда? Спаси его. Я сделаю всё!.. Всё, что ты попросишь, только… не забирай его, умоляю… Пожалуйста… спаси его… Пожалуйста… пожалуйста… спаси их всех, ты же можешь!.. Никто из них не должен был так умирать… Спаси их…       Отчаянный плач остается без ответа, а вскоре и вовсе затихает, словно и не случилось этой ночью никакой трагедии.       Ещё долго метель разносила по бескрайним таёжным просторам чужие мольбы, словно в насмешку вторя за несчастным его просьбу спасти всех. А может быть, она несла это послание кому-то ещё.       Наутро ту пещеру совсем замело снегом, пряча ото всех два замёрзших тела и давно уже потухший костёр, который при всём желании не мог согреть умершего и был оставлен без внимания тем, кто умер в душе вслед за другим, — за ненадобностью.       Лишь в одном доме где-то среди глубоких снегов тайги так рано горел свет. Двое внутри него громко ссорились, а после вдруг замолчали, отчаянно целуясь. Метель прервала их, врезавшись в испещрённое зимним узором окно. Парень повыше невольно прислушался, словно мог услышать в завывании ветра голос самой тайги, а после взял другого за руки и серьёзно сказал:       — Я должен тебе кое-что рассказать, Сынгван.