Найди причину остаться

      Такого всепоглощающего страха он не испытывал никогда, даже сидя в машине Дубинина. Орэль пытался найти хотя бы крупицу смелости, чтобы открыть глаза и посмотреть на свое отражение. Доктор уже нетерпеливо покашливал, держа перед ним круглое зеркало на длинной ручке. А он не мог надышаться, словно перед ним глубокая пропасть и нужно обязательно сделать последний шаг, набраться храбрости и полететь, или упасть, что более ожидаемо.       - Ну же, сэр, смелее, рано или поздно вам придется открыть глаза. – Верный Дональд маячил где-то за спиной, как всегда это бывало тихой, почти незримой тенью. Все эти долгие изматывающие душу месяцы, он был рядом и Орэль был ему благодарен за поддержку, за теплые, полные надежды слова, а иногда и за укор, которым он встряхивал его сознание, не давая безвозвратно погрязнуть в унынии и тоске. – Мне позвонить Каю?       - Нет! – Орэль приоткрыл все еще припухшие после операции глаза, пристально вгляделся в отражение. Ему верилось и не верилось, он уже давно отчаялся увидеть когда-либо свое лицо. Лицо, расцвеченное синяками, желтыми и бледно-фиолетовыми, кое-где стянутое и помятое, в болячках, но определенно его. Его прежнее лицо, без страшных уродливых шрамов, без сожженной кислотой корки.       Истерика началась сама собой, и Орэль никак не мог успокоиться. Напряжение, что копилось в нем все эти месяцы, вырвалось из него горячими слезами. Он ревел в голос, до хрипоты, пока ему не вкололи седативного и заботливые руки Дона не уложили его и не накрыли теплым пледом.       Проснулся Орэль один, в его палате никого не было. Он тихо, чуть пошатываясь, побрел в ванную комнату, чтобы еще раз посмотреть на себя и убедиться в том, что это ему не приснилось, это действительно врачи чудом сумели вернуть ему внешность. Конечно, бинты сняли только утром, но даже сейчас виден тот прогресс, что удалось добиться тремя операциями и длительной терапией. Он скинул с себя джинсы и футболку, закрепил ободком волосы, чтобы они не лезли в глаза и еще раз прошелся придирчивым взглядом от макушки до ног.       Это было удивительно, но благодаря режиму, опеке врачей и Дона, он поправился, от его изможденной худобы модели ничего не осталось. Нет, он все еще вписывался в высокие требования высокой же моды, но теперь его вряд ли кто назовет анорексичным. Углы и прямые его высокой фигуры, превратились в плавные переходы и округлые линии, но мышечной массы он так толком и не набрал, все то же бледное стройное тело; некогда длинные волосы, сейчас едва прикрывали уши, они безжалостно были отрезаны еще перед первой операцией. Нет, по ним он не печалился, отрастут, наверное, это волновало его меньше всего, а вот лицо…       Лицо, когда с него сойдут последствия хирургического вмешательства, обещало быть гладким, без намека на произошедшую трагедию. Осталось не так и много, запастись терпением и подождать. И тогда… тогда он сможет вернуться. Не только к Каю, но и в профессию. Более того, Орэль решил, что сначала он вернется на подиум, а уж потом к мужу. Каю не нужен нахлебник, жалеющий себя всю оставшуюся жизнь; Каю нужен сильный партнер, Каю нужен тот, кто будет его достоин.       Он проснулся с ощущением острого волнения, в животе что-то неприятно скручивалось в тугой узел, а пальцы пронзала неконтролируемая дрожь. Осталось два дня до открытия его персональной выставки, пригласительные были разосланы, закуски и шампанское заказаны, полотна развешаны, и все-таки он был уверен, что что-то забыл. Да и мысли, как отреагирует публика, критики, журналисты не оставляли его ни на минуту. Франческа, прилетевшая два дня назад из Милана, пыталась его взбодрить и настроить на позитивный лад, но единственный человек, которого он хотел видеть и который смог бы его успокоить был от него непозволительно далеко.       Две недели назад Дональд сообщил ему о том, что бинты после операции были сняты, внешность Орэлу вернули, вот только сам он не спешил возвращаться. И как Кай не хотел бросить все и прилететь в Штаты, Дон строго-настрого запретил это делать, и посоветовал набраться терпения. Хорошо ему было так говорить, а Каю иногда казалось, что он уже давно сошел с ума. О чем в скором времени узнают и все остальные. Три полотна, одно из которых было венцом серии работ под громким скандальным названием «Экстазы», приходилось воспеванием его любви к мужу. Франческа долго стояла с открытым ртом, когда он сказал, что ей предстоит увидеть на выставке. Работы не видел еще никто, но мать стоило предупредить хотя бы потому, что в ее деликатном положении волноваться было нежелательно. Ее, уже заметно округлившийся животик, намекал на то, что было бы неплохо, вообще, отказаться от подобного рода развлечений.       Но она была непреклонна, сказала, что будет, чтобы поддержать его, а значит никто и ничто не могло бы переубедить мать. И даже Шон, всегда теперь ее сопровождавший, не мог сломить настырного сопротивления итальянки. Нет, чтобы заниматься свадьбой, хотя чего уж там, приготовления шли полным ходом, пресса терялась в догадках, где и как пройдет мероприятие. Кай и сам не знал всех подробностей, но судя по всему, она в этот раз разойдется от всей души, так сказать, прощальная гастроль перед жизнью, наполненной мужем и грудным ребенком.       Кай пытался расслабиться с книгой в библиотеке, когда двери открылись, и в комнату вошел улыбающийся Дон. Кая, как ветром сдуло с дивана, он кинулся к старику, стиснул его в крепкие объятья, расцеловал в обе щеки. Это надо же, столько не видеться, почти год прошел. Потом он отступил, заглянул за спину, выглянул в коридор, но никого так и не смог увидеть.       - Я один, сэр. Можете не выглядывать. Давайте, я сделаю нам чая и мы поговорим. – Кай грустно кивнул и сел на диван, стиснув до боли кулаки. На что он надеялся? Что, как только его выпишут, он кинется к нему? Какая самоуверенная чушь.       Дон вернулся библиотеку, толкая впереди себя маленький сервированный столик с чашками, чайником и блюдцами с печеньем и пирожными. Кай с отвращением посмотрел на сладости, ему с самого утра кусок не лез в горло, а теперь, после довольно неприятных новостей и подавно есть не хотелось.       - Как ваши дела, сэр? К выставке все готово? – Дон разлил по чашкам тонкого фарфора ароматный чай.       - Да. Все отлично. Скандала, конечно, не удастся избежать, но какая мне разница. После всего того, что уже было, несколько голых мужиков на полотнах не повлияют на репутацию, скорее привлекут к себе еще большее внимание. Единственное, что меня беспокоит, как примут работы, на которых изображен Орэль. Они ближе всего мне, как дети, я в них всю душу вложил. Жаль, что он этого не увидит. Какие новости?       - Как я вам сообщал по телефону, господина Берга выписали из клиники. Он полностью здоров; лицо, как бы он не утверждал обратного, приобрело изначальный вид. Все хорошо, у врачей получилось воссоздать его прежний образ. Но ведь вот в чем дело, сэр, ваш муж, упрям до невозможности. Он решил, что вернется к вам тогда, когда будет готов. Но, по-моему, он просто боится, что вы разочаруетесь, или разлюбите.       - Дурак. Разве я мало для него сделал? Отчего такое отношение, Дон? Разве я еще не доказал, как сильно я его люблю? Чего он еще от меня хочет? – Кай отодвинул от себя чашку, расплескав на белую скатерть горячий чай.       - Дайте ему еще немного времени. Сейчас он в Германии, гостит у матери, которую не видел несколько месяцев. Пусть побудет в семье, так будет лучше для всех.       - Его семья я! У меня выставка, он знал, как много это для меня значит, какого же черта он не приехал? Да, в нем весь смысл, я рисовал только для него.       - Успокойтесь, Кай. Он приедет, как только это станет возможным для него. Дайте ему немного освоиться, вот увидите, его возвращение будет триумфальным.       - Ты что-то знаешь, да? Знаешь и скрываешь? – Дон только загадочно улыбнулся и стал убирать за ним лужу чая.       Он сидел перед ноутбуком, просматривая многочисленные статьи критиков о прошедшей выставке Кая де Лука – молодого скандального и известного уже во всем мире художника. И его распирало от гордости за своего мальчика, нет, он не был на громком открытии, о котором не писал только ленивый. На выставку он попал позже, через пару дней, ранним утром он переступил порог частной галереи, удачно спрятавшись от пристальных взглядов охраны и кураторов за стеклами темных очков. Орэль до сих пор пребывал в приятном шоке от увиденного, его распирало от таланта Кая, которому удалось передать на полотнах сложный момент, когда рвутся чувства, когда душа отлетает от тела. Когда лицо кривится от момента оргазма, когда глаза видят свет далеких звезд, а мысли рассыпаются на миллиарды атомов.       Орэль знал, что Кай его рисовал, но когда он увидел, как он его рисовал, Орэль буквально рот открыл и надолго завис у трех полотен, вывешенных на одной стене, отдельно от других работ. Две небольшие по бокам, а в середине – огромный холст, на котором был изображен Орэль. Он бы никогда не поверил, что может выглядеть так, он не знал, что он способен был на такие эмоции. Разве мог он быть таким пронзительным, таким притягательно-прекрасным? Не преувеличил ли Кай его красоту и первозданность, когда писал? Нет, не мог он быть таким… Таким порочным, сексуальным, таким невообразимо по-сумасшедшему счастливым.       На картине, названной «Любовь», Орэль разметался по шелковым шоколадного цвета простыням, выгнув спину в экстазе. Руки до побелевших костяшек сжимали ткань, ноги раскинуты в стороны, но не похабно, а так изящно, что ли, глаза абсолютно пьяные, чуть прикрытые, и смотрят прямо вперед, на того, кто рисовал или того, кто его залюбил до такого невменяемого состояния. Волосы, тогда еще длинные разметались по подушкам, губы красные пухлые, то ли искусанные, то ли зацелованные, щеки в румянце, на животе капли спермы. Орэлу стало стыдно смотреть на себя такого, но он еще долго не мог заставить себя отойти от картины и покинуть здание.       В Германии у матери, которая не отходила от него ни на шаг, все выспрашивая и выведывая, как же так все получилось, и все еще не понимающая и не желающая принимать Кая. Орэль устал ей объяснять, но все было бесполезно, поэтому он через три дня уже собрал чемоданы и снова улетел в Нью-Йорк, где первым же делом отправился в свое модельное агентство.       Он особо не светился, накинул на голову капюшон, все с теми же солнечными очками, не смотря на пасмурную погоду, он переступил порог некогда родного дома. Прошел знакомыми много лет коридорами к кабинету своего менеджера, который был не то, что удивлен, скорее ошарашен. Берг лишь криво улыбнулся, напомнив, что контракт у него еще очень даже действующий, и он, ой как, жаждет вернуться на подиум, и чем скорее, тем лучше.       Менеджер, зная об Орэле и о тех скандалах, чтобы были связаны с ним последнее время, и, помня о том, кто его муж, сказал, что устроит все в лучшем виде. Берг выставил жесткие требования, одно из которых заключалось в том, что об его возвращении никто не должен знать раньше положенного срока. Орэлу сразу же на выбор было предложено несколько фотосессий для глянцевых журналов, пара реклам известных брендов, о показах пока речи не шло. Он должен был заявить о том, что вернулся, и уж тогда его сами дизайнеры завалят предложениями, как это и бывало раньше.       Берг после недолгих размышлений, выбрал рекламу известного бренда одежды, а именно новой коллекции джинсов. Фотосессию назначили на конец месяца, ровно через две недели. Орэль наконец-то вздохнул спокойно, если все пройдет так, как он задумал, то Кай увидит его на билбордах, вот тогда-то он и вернется к нему.       Франческа сидела в кресле, что удачно было поставлено прислугой у раскрытого окна, через которое в гостиную врывался теплый ветерок и солнечные лучи. Она оглаживала свой небольшой животик, пролистывая журналы, что ей с утра принесли вместе с письмами и счетами. Впрочем, счетами она никогда не занималась, на то у нее имелась домработница и еще целый штат работников, включая управляющего. Шон уехал на съемки, но обещал приехать так скоро, как это станет возможным, тем более что до свадьбы оставалось не так много времени. Да, она не особо волновалась, все шло строго по намеченному плану, организацией свадьбы занималось агентство, было продумано все до самых мелочей. Ей было чем удивить многочисленных гостей, которые с нетерпением ожидали этого громкого события.       Шон старался помочь, и она не то, чтобы отказывалась, Франческа понимала, что ему важна карьера, да она и не настаивала на том, чтобы все сразу бросить и сидеть вместе ней. Смотреть на то, как по утрам она мучается токсикозом, или сопровождать ее на приемы к врачам. К чему мальчику лишняя головная боль, хорошо еще то, что он не убежал, поджав хвост, а согласился и на ребенка, и на свадьбу. Ведь в глубине души ее терзали сомнения, что, пусть он и заявляет ей буквально каждый день о любви, все может скоро кончиться. А ведь она его любила, любила так, как никого до него, даже Дубинина, который когда-то казался ей центром вселенной.       От бывшего мужа ее мысли плавно перетекли к сыну, который должен был со дня на день прибыть в Милан. Она не видела его с самой выставки, наделавшей о-го-го какого шума. Нет, критики приняли Кая, как художника, на ура. Были, конечно, те, кто называл его портреты «мазней богатого бесталанного мальчика», но были и те, их было большинство, кто заслуженно раздавал ему авансы, пророча большое будущее. Она и сама была в полном восторге от его полотен, буквально дышавших жизнью, и той ее стороной, которая проходит слишком быстро, но неизменно оставляет за собой неизгладимые следы. А перед портретами Орэла она, наконец, постигла всю глубину чувств сына к Бергу. Так мог нарисовать только по-настоящему любящий человек.       - Ох, ты ж, Пресвятая дева Мария… - Франческа даже закашлялась от неожиданности. Схватив один из журналов, она даже не посмотрела на обложку, но потом, долистав до главного разворота, так и застыла с открытым ртом. Орэль Берг во всей своей красе. Она даже вернулась в начало, чтобы удостовериться, что журнал свежий, а не годичной давности. Франческа тут же достала телефон, и по памяти набрала номер Шона, вот уж кто должен был быть в курсе событий.       - Шон, ты это видел? – Без приветствий начала женщина, бесконечно теребя глянцевые страницы.       - Если ты о фееричном возвращении Орэла, то да. Все на ушах стоят, говорят, что он стал лучше, чем был. Ты видела его фото? Они шикарны. – Шон в свойственной ему манере, сдерживал эмоции, но даже у него случился ступор, когда он увидел на одной из главных улиц Мадрида огромный билборд, на котором был Орэль, распятый словно Христос, в одних низко-посаженных, расстегнутых джинсах. Очень провокационные фото.       - Ты знал?       - Конечно, нет. Никто не знал. Я уже позвонил Полю. Он точно так же был удивлен, как и все мы. Кай видел?       - Не знаю, сейчас ему позвоню. А ты позвони Бергу.       - Звонил, он сменил номер, нового я, увы, не знаю. Но Поль виделся с ним в Нью-Йорке, отдал приглашение на свадьбу.       - И что? Он приедет? – Франческа подалась вперед, словно так будет слышать лучше.       - Без понятия. Но в любом случае, он просил ничего не говорить Каю.       - Думаешь, он приедет?       - Думаю, да. Только прошу тебя, Фрэнни, не лезь, пусть сами разбираются. Тебе нельзя волноваться. Я побежал, объявили мой рейс. Скоро увидимся.       - И все-таки я позвоню Каю.       Орэль довольный шел по улицам Милана, рассматривая многочисленную рекламу со своим участием. Да, именно этого он и добивался, вот так вот вернуться в мир моды, громко заявить о себе, чтобы было с чем возвращаться к Каю. Каю, который занимал все его мысли, к Каю, которого он боялся потерять. И хоть Дон часто ему звонил и держал в курсе дел, заверений для Орэла было недостаточно. Тем более что Берг был в курсе того, как Кай отреагировал на его откровенные фото, еще бы чуть-чуть и была бы эротика. Но Орэлу именно это и понравилось в сценарии, фото получились откровенными, пожалуй, лучшими за всю его карьеру.       Сейчас, когда от следов ожога и операций не осталось и следа, он себе нравился больше, чем раньше. Кожа лица была гладкой и бархатистой, никто бы и не подумал, что еще несколько месяцев назад, она походила на старую покрышку. Теперь он без содрогания мог смотреться в зеркало, предвкушая, как на него будет смотреть Кай. Его Кай, он на это все еще надеялся.       Он остановился в гостинице, как его не уговаривал Дон, воспользоваться гостеприимством Франчески. Орэль шел, не сбиваясь курса, по пунктам своего плана. Кай увидит его только на свадьбе и ни минутой раньше, после церемонии бракосочетания, когда ему будет легко затеряться в толпе и выловить в ней его. Он с дрожью ожидал этого момента, боялся, но подгонял время вперед. Осталось всего ничего, пара дней и его либо примут, либо отвергнут. Наверное, он поставил все на кон, он рисковал. Возможно, Кай будет не рад, что он сначала выбрал бизнес и только потом его. Хотя это совершенно не так, Кай был, и всегда будет стоять на первом месте.       В номере было темно, лишь свет от фонарей на площади немного смягчал черноту подступившей ночи. Орэль лежал на кровати, посматривая на висевший в чехле смокинг. Он был цвета свежевыпавшего снега, такой же, как и волосы Орэла. Не то, чтобы он готовился заранее, просто несколько дней назад ему позвонил Дон, и как великую тайну, рассказал о том, что Кай будет в черном костюме. И это именно вездесущий дворецкий посоветовал ему надеть белое, сказал, что это будет символично. Орэль ноги сбил, пока носился по брендовым магазинам, пытаясь одновременно выбрать наряд на свадьбу, и быть незамеченным. Это было весьма проблематично сделать, когда на каждом углу города висела реклама с его участием.       И вот теперь их разделяла только эта ночь, в которую ему вряд ли удастся уснуть. Он уже сотни раз представил момент их встречи, то, как посмотрит в зеленые глаза, как возьмет за руку или просто обнимет. Если ему позволят, возможно, Орэль такого не исключал, что Кай от него отвернется, или сделает вид, что они незнакомы. Да мало ли, что ему взбредет в голову, он и раньше совершал безумные, не поддающиеся логике поступки. Но за это сумасшествие он его и любит.       Орэль скосил глаза на кольцо, которое не снимал с того самого момента, как пришел в себя в больнице во Франции. Ведь даже тогда, когда он просил Кая убраться из своей жизни, он понимал, что пусть его и не будет, но он навсегда останется его мужем, в его сердце. Даже если тот захочет развестись. Нет, Орэль себя не оправдывал за те слова, брошенные в обиде и страхе, но кто поступил бы иначе? Ведь ему сразу стало понятно, кто стоит за его покушением. И тогда казалось правильным, разорвать все отношения, чтобы не усугублять и без того шаткое положение, кто же мог знать, что Кай откажется от всего и на весь мир заявит об их связи.       На часах половина четвертого, Орэль понимал, что следует поспать, и что ему не нужно помятое лицо утром. Но куда там, мысли вились около одного, и эти бесконечные вопросы: как, что, когда, почему? И главный, а будет ли все так, как он хотел? Он вертелся на сбитых простынях, ему было то жарко, то холодно, он вставал несколько раз курить, пить, в туалет, считал пресловутых овец – бестолку. К пяти он все-таки забылся поверхностным сном, наполненным чудными видениями, и чуть было не проспал, хорошо, что будильник на телефоне был поставлен на проигрыш несколько раз.       Матери удалось вывести его с самого утра, она бегала по дому, за ней носились визажисты и парикмахеры, ее не мог успокоить даже Шон, который тоже был на грани нервного срыва. Франческе удалось завести и заставить дергаться всех, включая себя. И толку, что Шон ей беспрестанно говорил, что в ее положении это нежелательно, она была в своем неподражаемом репертуаре. Кая же бесило все, особенно тугой воротничок рубашки, с красиво повязанным платком. Он пытался пальцами ослабить узел, но Франческа тут же начинала причитать, что ее сын должен быть безупречным. И так бесконечно, до самого выезда из дома, когда ее наконец-то удалось усадить в белый, украшенный цветами лимузин.       Франческа никогда не знала слов «скромность» и «сдержанность», эта свадьба Каю напоминала, по меньшей мере, демонстрацию. Столько людей, столько лиц, он уже молчал о бесчисленных журналистах и фотографах, которые ослепляли яркими вспышками, лезли в самую гущу событий, при этом бесцеремонно наступая на ноги. Он жаждал того момента, когда сможет отделаться от матери и скрыться где-нибудь в уголке с бокалом чего-нибудь покрепче. Но сейчас было только самое начало его долгих мучений.       Он с кислым видом простоял церемонию клятв и обетов, что вещал тощий католический священник с кафедры. Он не обращал внимания на дикие возгласы и громкие поздравления, ему даже как-то удалось вывернуться от летящих в него лепестков роз и какой-то мелочи, не то зерна, не то монет и конфет. Он буквально бежал до машины, чтобы скрыться от людей. Чтобы хоть немного перевести дыхание, и придти в себя от бесконечных вопросов о его личной жизни.       Сидя в темном тихом салоне автомобиля, что вез его за город, в имение, где должен был состояться банкет, Кай вспоминал другую свадьбу. Его свадьбу с Орэлом, ту скромную церемонию, и то шампанское, что они тайком распивали, катаясь на колесе обозрения. И ту первую брачную ночь, когда они разгромили гостиничный номер. Как же тогда он был счастлив. А теперь ничего кроме гнева. Гнева от того, что Берг выбрал карьеру, он вернулся в свой прогнивший мир высокой моды, но не вернулся к нему. К тому, кто ждал все эти долгие месяцы, кто тосковал, и кто до сих пор любил.       Он покрутил кольцо на пальце, привычно, криво улыбнулся проносящимся за окном деревьям. Почему он не подает на развод, если так хочет от него избавиться, почему? Если он так противен, если он не прощен? Кай не знал ответы на эти, мучавшие его вопросы. Он давно прекратил слушать оптимистично настроенного Дона, который всегда повторял одно и то же, что нужно еще подождать. Да сколько? Сколько еще ждать?       Как только машина припарковалась, Кай поспешил затеряться в толпе прибывающих гостей. Он затаился в саду, в стороне от широкой поляны, где были накрыты столики, где на сцене настраивали инструменты музыканты. Он стоял в тени деревьев, уворачиваясь от сотен мигающих огней, что были развешаны по всему саду старого поместья. Гости шумели, оркестр играл, от этой какофонии звуков начинала гудеть голова, Кай вышел из укрытия, чтобы унести с собой пару бокалов шампанского, которое разносили снующие официанты. Люди поднимались на сцену, говорили какие-то слова, дарили подарки, которых уже высилась целая гора на отдельном, специально сооруженном подиуме. Франческа блистала, как может блистать только она, затмевая собой все, даже молчаливого, но определенно счастливого Шона. Ее не смущал явно проглядывающий, не скрытый узким длинным платьем живот, она словно бабочка порхала от одного столика к другому, интересуясь у гостей, всем ли они довольны.       Ему все это торжество надоело уже через полчаса, Кай побрел вглубь сада, стащив из бара бутылку виски и тарелку с закусками. Он нашел затерявшуюся в густых кустах лавочку, сразу же ее облюбовал под свое одинокое застолье. Вот теперь ему было хорошо, вдали от шума, с расстегнутым воротничком. Он, расслабившись, откинулся на спинку лавки, выпуская из легких сигаретный дым запивая его крепким алкоголем.       Орэль прибыл в числе последних и сразу же на банкет. Он решил избавить себя от шикарной, но, безусловно, пафосной церемонии, тем более что он не особо жаловал церковь. Он тайком наблюдал за недовольным маявшимся Каем, и только от одного взгляда на него, у Орэла замирало сердце. Он говорил себе: «Вот сейчас, сейчас я подойду к нему, еще немного и точно подойду»       А потом Кай исчез, и как Орэль не искал его взглядом за столиками, никак не мог найти. Он уже кому только не попался на глаза, даже занятому, но точно удивленному Шону, который дергал за рукав Франческу, чтобы дать понять, что он здесь. Как только их глаза встретились, она ринулась к нему сквозь толпу, едва не расталкивая гостей локтями.       - Явился, Берг! – Оглушила мать Кая, привлекая к ним всеобщее внимание. Сразу же от толпы отделился Поль, кинулся к нему с довольной улыбкой обниматься. Орэль еле отбился, его не интересовали сейчас друзья, его интересовал один конкретный человек.       - Где Кай? – спросил он у Франчески, которая стала озираться по сторонам в поисках сына.       - Был где-то здесь. Поищи в саду, я видела, как он туда уходил. Но, Берг, не дай бог тебе все испортить. Еще раз бросишь моего мальчика, удавлю.       - Можно, ты выскажешься позднее? И да, поздравляю вас, Франческа, Шон. – Орэль чуть ли не бегом бросился прочь по извилистым дорожкам, подальше от недовольной итальянки и любопытных друзей. Он поздравит их позже, даже подарит подарки, которые приготовил заранее, но сейчас у него есть дела поважнее. Сейчас ему нужно решить одну очень большую проблему по имени Кай.       Он заметил его, когда между деревьями мелькнуло что-то белое. Орэль осторожно ступая по высокой траве, в которой терялись звуки шагов, замер в тени деревьев, любуясь расслабленным Каем. Он успел снять пиджак и сейчас сидел, откинувшись на спинку какой-то скамейки. Кай пил из бутылки виски, курил сигареты, этими своими невозможно-красивыми тонкими пальцами, которые не раз целовал когда-то Орэль. Да был ли хоть один крохотный кусочек этого тела не обцелованный и не обласканный им?       - Здравствуй, Кай. – Орэль вышел на тропинку, что вела к лавке. Он шел медленно, словно каждый шаг давался ему с огромным трудом. Хотя, наверное, так оно и было на самом деле.       - Стой, где стоишь. Не подходи ближе. – Кай чуть повернул голову в его сторону, поднял вверх руку, тем самым останавливая. Орэль встал, как вкопанный, он рассчитывал хотя бы на разговор, а его даже не особо хотят видеть. – У меня дикое желание подпортить тебе внешность, в которую я вбухал столько средств.       - Прости, Кай, я не мог вернуться раньше. – Орэль сделал осторожный шаг вперед.       - Ко мне не мог, а на свой блядский подиум без проблем.       - Ты не так понял, Кай. Не мог я, словно побитая собака вернуться к тебе, я должен был стать снова тем, кого ты полюбил, понимаешь?       - Нет, не понимаю. Какого черта ты во всех этих гребанных журналах, на всех улицах? Какого черта на тебя все смотрят, трогают, дрочат? Чего стоишь, раздевайся. Давай, я тоже хочу урвать счастья в виде твоих обнаженных телес.       Орэль не стал спорить, не сейчас, когда Кай зол и пьян, он уже выпил больше половины бутылки, и, видимо, не закусывая, тарелка полная бутербродов так и стояла рядом нетронутой. Орэль подошел ближе, встал напротив вальяжно развалившегося на лавке Кая. Дрожащими пальцами он расстегивал пуговицы на смокинге, на жилете и рубашке. Кай не сводил с него голодных глаз, Орэла это несколько приободрило. Хорошо, хочет его обнаженного в саду, ради бога. Все, что душе угодно, лишь бы не прогнал.       - Неплохо. – Вынес свой вердикт Кай, придирчиво осматривая его с головы до ног. – Одевайся.       - И все? – Орэль был удивлен, он думал, что его раздевание закончится, как обычно, как это бывало прежде.       - А ты чего хотел? Чтобы мы тут на травке при гостях предались безудержной страсти? Я предпочитаю все же простыни. Идем быстрее, нам надо незамеченными проникнуть в дом.       - Кай, давай прежде проясним некоторые моменты. – Орэль спешно натягивал на себя рубашку, путаясь в рукавах.       - Развод тебе не дам, мы живем в Лондоне, и так, и быть, можешь дальше дефилировать, но никакой больше обнаженки. Еще одно такое фото, снова попадешь в больницу, но на этот раз внешность подпорчу тебе я.       Кай уверенно вышагивал по дорожке, Орэль едва за ним поспевал. Он вел его какими-то зарослями низкого кустарника, куда еле доносился шум банкета. Они поднялись в дом по боковой лестнице, минуя многочисленных гостей. Кай, не останавливаясь, направился в отведенную ему комнату.       - Ну, теперь я готов выслушать твои предложения. – Кай запер за ними дверь, на ходу снимая с себя рубашку.       - Кай, я люблю тебя. Это все, что я хотел сказать. И я не хочу разводиться. – Орэль присел на край огромной кровати, неуверенно оглянулся по сторонам.       - Точно? – Кай уже раздетый бухнулся поперек кровати. – Доказывай скорее, и тут на днях был ровно год, как мы поженились. Напоминаю тем, кто забыл, кривляясь с голым задом перед камерой.       - Я помню, малыш, не ревнуй, я весь твой, со всеми потрохами. У меня для тебя есть подарок. – Орэль полез в карман брюк, выудил оттуда маленькую коробочку. На черном бархате лежала тонкая цепочка с маленьким ключиком.       - Оу, это так мило, Орэль. – Расплылся в улыбке Кай. - Спасибо. Твой подарок в Лондоне, дома. Приедем, покажу. Я повесил его в гостиной над камином.       - Если ты о картине, то я видел. Я был на твоей выставке, Кай. Она прекрасна. Как и все твои работы, ты очень талантливый.       - От чего ключ? – Уже примерив браслет, Кай покрутил в пальцах подвеску.       - От моего сердца, которое надежно закрыто на замок, ключ от которого есть только у тебя. – Он отогнул манжет рубашки, показывая точно такой же браслет, как он подарил Каю, только вместо ключа подвеска была в виде миниатюрного золотого замочка.       - Я так скучал по тебе, Берг, так скучал. Если бы только знал.       - И я тоже скучал, Кай. Люблю тебя, малыш. Очень-очень. – Орэль смог наконец-то обнять его за худые плечи, притянуть к себе, вдохнуть такой до боли знакомый аромат, который он не мог забыть все эти месяцы.       - И я тебя. – Проговорил Кай, нетерпеливо касаясь его губ в поцелуе. - Больше ты от меня никуда не спрячешься.