***
Доводы Кривозуба, как, впрочем, и всех иных, не сильно возбудили в принцессе стремление снова работать и добиваться своей короны, ибо всё ныне ей казалось бессмысленным, что лишь подкреплялось разговорами с родителями — на отправленное прошение о помощи своей лучшей подруге, девушка снова поучила отказ, где в конце ещё и приписывалось решение о домах в Царьграде. Естественно, оно не имело ничего общего с вариантом, предложенным правительницей огня. Солнце в такой ситуации лишь пуще испарилась в своих тревогах и абсолютной убеждённости, что ни она сама, ни её желания не стоят ровным счётом ничего, отчего разбитое от любви сердце казалось лишь каплей в море, какая, всё же, вносила лепту. Та будто настаивала на том, что она, как человек, не нужна вообще никому. Оттого не мудрено, что на занятиях она себя совсем не проявляла, сидела тихо и молчаливо, но при этом никогда полезным делом не занималась. Что того хуже, ныне она даже не спала на парте, а только лежала, глядя в одну точку и молча. Депрессия стала её вечным другом и вторила, что только этому страшному душевному монстру она и интересна. — Для каждого неотёсанного чурбана, что не вылетел из колледжа лишь посредством какой-то высшей благодати повторю информацию, — трепался профессор. — С помощью бука можно не столько отказаться от своих способностей, сколько их закрыть, но таким стопором, который никогда не откроется. Подобное похоже на создание плотины, какая будет сдерживать устье бурлящей реки, без права когда-либо открыть её. — Но это же буквально звучит, как обозначение аннулирования? — обратилась с вопросом Мария, оставаясь, кажется, единственным в лектории, кому есть дело до занятия. Без ворона Моригач и сестёр Ветровых класс остался заметно пустым и незаинтересованным. — Это — закрыть, потому что мы строим эту стену не столько в пространстве, сколько во времени, — гудел Крив Кузьмич, согласный пояснить пуще странный момент. — Выбираем конкретный момент и закрываем силы, не дозволяя себе ими больше пользоваться. Но, если мы возжелаем их вернуть, то вытворить такое можем. Для этого надобно… Взгляд его наткнулся на огненную колдунью, и, словив весь уровень её бездвижия, он мигом позабыл о своей лекции. — Но об этом я расскажу вам в следующий раз, а пока что урок окончен, — уведомил он, стукая учебниками и гоня детей прочь, даже не задерживая их, как уже привычно, до начала следующего занятия. — Все на выход сейчас же! Оставьте аудиторию для следующего урока! Пререкаясь с желанием старика, класс поднялся с мест далеко не сразу, с дивом поглядывая на часы: отнял лишь пять минут от перемены. Подобное, не иначе, как чудо. Но профессор продолжал наставить на своём, готовый гнать учеников чуть ли не тряпкой, и, трезвоня уже не в первый раз, чтобы они пошли прочь, он принудил несчастных ускорить ход и буквально мчаться прочь. Класс и вправду поскакал быстрее, в отличии от пленённой думами Алёнки, какая даже пятую точку свою поднимала очень медленно. Всё-таки, простое удивление и истинная депрессия — это значительно разные деления. Но именно в этом мужчина и нуждался, ведь, когда принцесса только лишь привстала с места, последний студент вылетел в коридор, дозволяя вершиться выдуманной затее. Дверь мигом со страшным грохотом захлопнулась. При всём при этом, даже на подобное богиня огня вовсе никак не отреагировала, спокойно закутываясь в толстовку своего бывшего, в капюшон которой прятала свои разбросанные рыжие кудри, и, взяв книги со стола, побрела к выходу. Безразличие настолько управляло ей, что, столкнувшись впервые с неподдающейся ручкой, она вовсе не поняла, в чём дело. Не сразу, но до неё дошло, что дверь не двигается и что она, определённо, не заела, она заперта. Взбешённая подобным делом, она уронила книги и начала неистово дёргать несчастную, надеясь выбраться наружу. Наплевательское отношение отступило, дав место непокорности, достойной истинного пожара, какой волшебница изливала во всей красе: та чуть не вырвала ручку с корнем, почти проломила дерево несчастной двери, когда била её коленями и ногами, и практически разбила витражное стекло у, как оказалось, непробиваемого окна. По понятным причинам, испробовав всё вплоть до звонка подруга, какой не удался из-за выключенной связи, солнечное светило решилось на резонансный ход, какой вполне мог обеспечить исключение прямо пред окончанием обучения, но иного выхода вновь проснувшийся безбашенный рассудок не находил. Вспомнив то, как она чуть не спалила пол в столовой после ухода факира, девушка вызвала из самой глубины свои силы и, направив их на дверь, готовилась превратить её в пепел. Пламя пошло наружу, изливаясь вокруг. Дверь стала нагреваться, покрываясь языками огня и вскоре очутилась полностью в них. Остановив способности и довольно ухмыляясь, солнечное отродье отошло на шаг, любуясь своей работой, уже уверенная в том, что выйдет наружу. Каково же было её удивление, когда, покрывшись рыжим заревом, дверь потухла, вновь став прежней, ни сном, ни духом не напоминая о том, что обязалась сгинуть в пожаре. Она зашипела себе под нос маты. — То есть, как убить под своими завалами мою подругу или прибегнуть к моему пленению солнцем, так, пожалуйста, а как меня выпустить, так нет?! Принцесса искренне не понимала, что мощь всех предметов связана с названными подвигами — реконструкция привела к созданию куда более крепких территорий. Стуканув со всей дури по запертой двери, Алёнка покатилась вниз на пол, среди криков воспринимая самое главное — выхода нет.***
Спор мерещился несусветной глупостью, но того большой глупостью воспринималось то, как они оба, искренне, на нём зациклились. Проблема в виде странного излияния сил не мага прекратила играть хоть какую-то роль, когда ребята значительно заигрались, пытаясь убедить друг друга в своих успехах. Игра возбудила их, а мыслимая победа вскружила голову, из-за чего принцесса, наперекор словам своей преподавательницы, меж упражнениями утыкалась в Графа Монте-Кристо, пока анимаг, в свою очередь, летал между каждым имеющимся или найденным греческим словарём, надеясь запомнить хоть что-то. Увы и ах, успехом не отзывалось ни первое, ни второе начинание, чего показывать зазнавшиеся спорщики совсем не хотели. Им обоим уже изрядно надоели попытки, но того сильнее они осточертели окружающим их людям, в лице фокусника и волшебной божественной субстанции. — Убери уже этот физический объект прочь! — прыснула ядовито Эвр, требуя концентрации на занятие. — Иначе, я отдам его на растерзание своим детям! — Миновала половина срока, а я до сих дальше первого тома не ушла. — Так брось этого Тома и иди! — абсолютно не уразумевая это слово, приказывала женщина. — А то иначе его брошу я! Будто предугадывая дальнейшее желание своей учительницы, Бабейл ловко телепортировалась, когда богиня пошла на неё потоком воздуха, чем сумела сохранить книгу при себе. — Дай мне хотя бы дочитать до момента, как Дантес покинет замок Иф, — попросилась жалобно Любава. — Я хочу увидеть во всей красе, как его выкинут в воду. — Жажда чужих страданий похвальна, но откуда ты ведаешь, что там дальше произойдёт? — Варя сравнивала воспитание своей матери с этой тюрьмой, — абсолютно необдуманно, только зачитавшись, заявила староста. Мигом книга вылетела из её рук, отправляясь прямо в ствол дерева. На подобный жест девушка, бытовавшая в семье, подобному острову Иф, вовсе никак не отреагировала, как-то безупречно повторяя свою сестру. — Как-то слишком по-доброму ты говоришь о той, кого жаждешь убить, — укоризненно щебетала Эвр. — Не убить, а победить… — Ты разрушила здание, чтобы её прикончить! — Но она же не умерла, — отозвалась принцесса, разинув руки и поднявшись с места, чтобы вернуть книгу обратно себе. — Тем более, я говорю о ней только в случае упоминаний её же горечи. Неужто это неправильно? Как назло, именно в этот момент племянница зашла во дворец, вновь учуяв невообразимо чёткий аромат розмарина, подавая в ноздри аллергенный аромат. Издав тихий рык, колдунья мыслей взяла в руки фолиант и, сдерживая воздух в себе, развернулась обратно к богине. Какая, к её удивлению, подобралась к ней впритык, мельтеша совсем рядом с алыми губами. — В тебе, я так вижу, вообще стало слишком много от неё, — внезапно осмотрев всё агрессивным взглядом, приметила дама. — Фирменные косы, её любимые трюки… Даже губы ты ныне прикусываешь похоже. От подобной внимательности наследница растерялась, но виду не подала. Разоблачения ей точно не надобно, так что, необходимо опровергать. Даже если при этом задыхаешься от аллергенных соплей. — Как-то предельно хорошо ты знаешь персону, какая выступает дезертиром для твоей магии и целого астрального плана, — напомнила, будто стыдя, она. — Варя давным-давно закрыла жилку душевной магии, а вы по-прежнему следите за её способностями? Неужели так хочется наблюдать за метисом, порождённым от старообрядца? Колкость значительно спасла её в данной ситуации, потому что, изъяв саркастичные изречения, субстанция не то чтобы забыла о внезапной находке, но согласилась продолжить эту ветку беседы. — Есть нечто занимательное в слежке за вырождением наследника двух корней, когда один родитель не имеет почти никакого отношения к магии, а второй является чуть ли не ее олицетворением, — сделав шаг, Эвр нагнала на Любаву больше паники, из-за какой она слабенько прикусила губу. — Особенно смешно, когда ты думаешь, что их ничем нельзя победить, а на деле хватит мелочи и глупости. Взмыв вверх ту часть себя, какую колдунья воспринимала за руки, создание астрала начала крутить ими, будто при цыганском танце. — Лишь только круговые пляски да горящие свечи. Несусветные, но уничтожающие мелочи, сводящие самых сильных волшебников в ничто. Дымка подобралась ещё ближе, уже почти окружая биполярную особу собой, на что она, сминая страх, решилась ответить негодованием. — Будь так добра, не распыляй на меня свою ауру… — Или только аромат розмарина и… Бам! Они под полным контролем, — последнее слово дама значительно протянула, шипя, словно змея искусительница, отчего несчастная волшебница насупилась и того больше. Предположение надо опровергнуть, пока создательница восточных ветров не уверовала в правоту своих домыслов и не догадалась о очередной эмоциональной связи, что ютится в их волосах. — Только лишь цветок и… — Ненавистный мне цветок, хочется заметить, — прыснула волшебница рассудка. — Он столь же ужасен по своим дарам, сколь гадок по внешнему виду. — Уничтожает, не так ли? — Изрядно. — Да, — терзала её Эвр. — Жалко вас с сестрёнкой. Заслышав последнее, Любава даже виду не подала, что усвоила намёк, в то время, как фиолетовая невесть покрыла её всецело, будто стыдя за открытое предательство. Пытаясь по-прежнему убедить богиню в своей непричастности, она опять заговорила, сжимая Графа Монте-Кристо крепче. Корвин бы точно съязвил так, что субстанция бы не столько отошла, сколько испарилась. — Я ненавижу, когда меня жалеют, — заприметила та, цедя сквозь зубы, лишь бы создать ненависть. — Не терплю заботы, вызванной этим… — Хей! Рядом с парой из духа и живой колдуньи возник изрядно спешащий не маг, какой аж запыхался от быстрого бега, на какой перешёл, как только из окна узрел явную перепалку вечно дружелюбных друг к другу созданий. Как только та выкинула книгу, он мигом, чуть ли, не упав на лестницы, поскакал вперёд, стремясь защитить принцессу, даже ещё не подозревая, насколько сильно она оказалась в проблеме. Почёсывая растрёпанные каштановые волосы, что помялись, пока он в одиночестве тусовался в уже излюбленной комнате, играясь со своими картами фокусника, факир мигом подобрался вплотную к ним, тем самым отдаляя ухмыляющуюся Эвр всё дальше и дальше от испуганной Сатаны. Подобное действо он находил полезным, в отличии от самой подруги. — Извините, что тревожу тренировку и беседу, но… — подобравшись вплотную, Саша, будто вовсе не понимая, что лицо Бабейл исказилось в гримасе гнева не от богини ветра, а от него, аккуратно положил свою руку на её талию, прямо поверх своей же тёплой толстовки, и притянул чуть крепче к себе, вновь услаждая сватовскую частичку капитолиады. — Мне показалось, что ты, Психея, сильно замёрзла… — Тебе показалось, — презрительно застыдила его она, мигом отвернувшись от добродушного паренька, давясь вновь возникшими мыслями, какие ныне жители её башки по-настоящему гнали мётлами. — Я тебе говорила, что думать — не твоё. — Ты такое всем говорила, — не понимая ненависти, выпалил Абрикосов. — Тогда, наверное, ты довольно сильно проголодалась. — Да, и впрямь не любишь, — хохотнула Эвр, одарив парочку своей ухмылкой и глядя своими слабо существующими очертаниями глаз на раздосадованную и донельзя разгневанную наследницу. — Оставлю вас. Дымка тут же испарилась, не оставив и следа своего присутствия, мигом разрешая остановить концерт из какого желал вырваться совсем не фокусник, влюблённый в иного человека, а девушка, какая лишь неделей ранее от каждого такого касания пропускала новый бешеный бит сердца. Как только они лишились общества духа, биполярная особа сразу вылетела из объятий друга, разгневанно отталкивая его руку. — Прекрати, — швырнула она, уходя прочь от него. — Что не так?! — встревоженно обратился психолог патруля, совсем не понимая получаемой реакции. — Она так нападала на тебя… Я думал, что тебе нужна помощь… — Я прекрасно знаю, что ты думал! — яростно завопила правительница мыслей, оказавшись настолько раздавленной эмоционально, что от наплыва эмоций выбросила книгу, что так берегла, на землю. Гнев пленил её, личности её головы буквально верещали от существования четвертой персоны, воспринимая её нахождение не просто неправильным и опасным, а по-настоящему гадким. Образ верного друга, наперекор моменту, когда она признавалась ему в любви, стал ужасным и чужим. — Я слышу тебя, не забывай! — переходя на вопль, выдавала она. — Постоянно слышу! — Психея, да что случилось то?! — не понимающе восклицал уже фокусник. — Тебя так разозлило, что я влез в этот конфликт?! Ты хотела своей мощной душонкой справиться сама?! — Да! — заявила Любава, оказываясь предельно близко к верному помощнику. — Да, хотела! Хотела справиться сама, хотела сама побороть её в изречениях и спастись от нападков, хотела сама выбраться из ямы, куда себя завела этими фантомными ощущениями! — Прости тогда, что не дал тебе реализовать твой потенциал! — истерично, вовсе не понимая, за что он извиняется, сообщил факир. — Но я правда не понимаю, почему ты так бесишься! Я просто беспокоился и хотел помочь… — В этом вся и проблема! — обречённо, но при этом громко, выпалила революционерка. Заслышав это, Абрикосов опешил совсем — она всегда знала, какой он человек, ведь их общение буквально началось с его альтруизма, и эти нагоняи сейчас казались ему невразумительными. Связать это и их последний похожий диалог он как-то не удосужился, ведь тот совсем не думал, как сильно происходящее коверкается ото дня в день с момента, когда они начали это делать. — Ты можешь мне помочь, можешь меня спасти от этой связи, потому что я тебя люблю, и ты это знаешь! — тараторя, разъяснила на одном дыхании девушка. — И ты этим, по сути, нахально пользуешься! Поправив волосинки, выпавшие из причёски, Бабейл увидела рукав толстовки рядом с золотым браслетом и взбесилась и того больше. — Эта толстовка, эти объятия, твои носовые платки — ты меня будто окутать пытаешься, потому что знаешь, что это всё сработает! Потому что ведаешь, сколь мощны мои чувства, когда ты рядом, и как они мощно поглощают Варины, когда я слышу твои, но… Отыскать момент, когда из спасения картинка переросла в уничтожение, она никак не могла. Лишь только знала, что в какую-то секунду прекратила видеть во всем помогающем герое того самого героя, хоть и чистота его намерений осталась прежней — он по-прежнему желал помочь близкому и важному для него человеку, но воспринималось это теперь иначе. Он прибегал, прискакивал и прилетал всегда, и теперь, вместо того, чтобы, как раньше, усладить её простым разговором, тот сжимал её в объятиях, касался талии и приближался так сильно, что у неё дух захватывало от своей же влюблённости, от этого чёткого чувства острия, когда нервы на пределе и тебе мерещится, что следующим этапом начнётся истинный роман. Но он не начинался и не начнётся. И пережив это острие раз, и два, и три, Любава поняла, что её друг на этом острие — не сливочное, а оливковое масло, какому дела нет до ножа и его деяний, потому что ему плевать на порезы и иные раны. Он их не получит. А она — кусок мяса, какой там уже застрял, какой никто не снимет и, что хуже того, какому помочь масло вовсе ничем не может — сколько не лей его на нож, а стащить его с лезвия так не получится. Саша пользовался её влюблённостью: чувством, какое она считала не просто чуждым и не верным для себя, но и самым чистым и невозможным из всех, что она могла заиметь. Пускай он делал это с добрыми намерениями, что она прекрасно понимала, это никак не облегчало ношу. — Ты даже представить не можешь, насколько сильно я каждый раз ломаюсь, когда ты это вытворяешь, — призналась она, давясь болью в сердце, глядя прямо в его карие прелестные глаза. Она её заманивали, и она ненавидела себя. Вот угораздило в это влюбиться! Реакция Саши оказалась очень ожидаема, и потому взбесила Сатану и того пуще. — Прости, пожалуйста! Прости! — повторял многократно он. — Я… Мне жаль и… — Знаешь, почему меня тогда нашёл не ты, а Корвин? — решила сознаться она в пункте, какой интересовал его все три дня с момента того странного происшествия. — Пускай ты оказался в комнате в первую очередь, обошёл её даже по кругу, потому что прекрасно понимал, что я буду там, ведь… Ха-ха! — из уст вырвался полный муки хохот. — Ты меня всю знаешь, безупречно просто, но это тебе не помогло, ведь я создала иллюзию, лишь бы ты меня не увидел. Потому что последнее, в чём я нуждалась в этот момент, при моём родном погибающем брате, который помирает от того, что когда-то слишком сильно влюбился в убогую тварь, — так это чувствовать твою дружескую заботу, когда ты пользуешься моей любовью! Когда-то давно она смиренно отнеслась к тому, что с факиром она никогда не будет и им не по пути: разные способности, разные миры, но, что хуже, разные чувства. Годы шли и первые два аспекта прекратили играть какую-то роль, а третьи остались прежними, ничего за собой не получив, — она его по-прежнему любила, а он по-прежнему любил вовсе другого человека. — Спасибо за помощь, правда, но, пожалуйста, давай её прекратим, — огорчённо молвила она. — Не касайся меня так больше, просто… Хватит. — Любава! — позвал её фокусник, когда начал отступать. — Хватит этих издёвок, сотворённых на том, что ты меня идеально знаешь! — крикнула она ему, сбегая. — Просто прекрати! Белокурая коса очень быстро исчезла из поля зрения, телепортировавшись прочь в стены замка, оставляя несчастного не мага одного в поле с тяжёлыми домыслами — тот во всей красе сейчас лицезрел самого себя, когда его из раза в раз отвергала Алёнка. Точнее, того себя, каким бы он мог быть, если бы не стыдился изливать вообще всё наружу, как не боялась Сатана при нём. А что стесняться, если он всю её знает? — Как и ты меня, впрочем, — огорчённо признался он, опуская глаза в пол. С момента зацепления блестящей нити, дни Абрикосова стали сплошным кошмаром, когда он боялся за колдунью мыслей куда больше, чем за самого себя, и порой, когда она читала его мысли, он сам дивился тому, что она их вообще находила. Часто ему чудилось, что вся его голова — это и есть беспокойство о самодовольной революционерке, какая волновала его настолько сильно, что дремал он ныне днём. От подобных чувств его иногда посещала бессонница. В этом постоянном беспокойстве, акты, когда он ласкал её в объятиях, являлись показательным доказательством нормальности её состояния, какое успокаивало их обоих, и в этом бардаке Саша вовсе не заметил, что причина радоваться их столь близкому нахождению у него не одна. Постояв ещё немного в молчании, ломаясь от подобных изображений подруги, он обратил внимание на брошенную книгу, утопая в размышлениях о том, забрать её в дом или нет. Увы, фолиант в руки он так и не взял. По каким-то необъяснимым для него причинам, это творение Александра Дюма, как и общение, призвавшее Психею его прочитать, того ужасно раздражало.***
Долгие часы сидения за листами не сильно дали какие-то результаты, потому что многочисленные стихотворные творения раз за разом признавались никчёмными и пустыми, и, изъяв из них лишь один более-менее адекватный вариант, по своему мнению, юная писательница музыки направилась в зал, готовая к встрече. Время приближалось к полуночи, в какую обычно юная особа уже укладывалась спать, но, коли уж договорились встретиться, она не видела ни единой причины переносить встречу. Очутившись в зале, она предварительно постучалась и, лишь заслышав разрешение, оказалась внутри. Увиденное её не малость удивило. Вряд ли можно не удивиться, когда заходишь и видишь, как человек, усевшийся в идеальный шпагат, мирно лежит в таком положении. Ноги расположились в безупречном и безукоризненном гимнастическом приёме, а туловище, облокотившись на невысокую скамью и уложив на неё свои локти, выгнулось в спине, уронив голову назад и выставив вперёд шею. — Несмеяна? — позвала её она, плохо различая за сильно накрашенными темными тенями веками её глаза. А те и впрямь оказались закрытыми. Кажется, в подобной позиции девушка пыталась поспать, по крайней мере, так решила Снежка, посчитав, что услышанное «войдите» она выдумала. — Утром была она, — выдавила сдавленным голосом музыкантка, не вздымаясь с позиции. — Извини, Пушок, я очень сильно устала на работе, поэтому решила полежать отдохнуть, пока тебя нет. — Поспать в шпагате? — смущённо по слогам обратила внимание фигуристка. — Нет, блин, на канате! — язвила та. — Сейчас вытащу струны из своей гитары и проведу через всю комнату, завязав на станках, чтобы потом мирно на ней поспать! Пошутив, девушка попыталась поднять голову, как тут же услышала ужасный хруст. — Кого я обманываю?! Мои старческие кости мне такого не позволят… Предприняв ещё пару попыток подняться, Несмеяна осознала, что её кости действительно настолько замучились за прошедший день, что почти не поддаются под её приказы, и тогда ждать, пока божья, но встревоженная благодать подберётся к ней и поможет, она не могла. — Мяу! — сымитировала она. — Мур! Мяу! Как там… Кис-кис! Перечисление вывело её к правильному зову семейства кошачьих, на какой ледяная волшебница, услышавшая много подобных комментариев от неё и до сих не восприняв их положительно, отзываться совсем не хотела. — Кис-кис! Кися, кис-кис! — устав от повторения, рокерша завопила. — Пушок! Протянув букву «о», она не оставила ни единого шанса вечно жалеющей малышке на бездействие, потому скромница поскакала к ней, аккуратно содвигая шею и помогая голове вернуться на место. К сожалению, даже это не особо помогло, потому что заклинившая спина не хотела вовсе дозволять остальному телу двигаться так, как надобно хозяйке. Выгибаться и возвращаться в норму та совсем не хотела, потому колдунья воды решила выдумать новый путь спасения. — Я убираю скамейку. — А носить потом вкусности мне в палату ты будешь?! — продолжала диджейка. — Хотя, о чём это я?! С поломанными позвонками не поешь! — Не мудри, — пискнула некогда раненная спортсменка, уже взявшаяся руками за сиденье. — Пушок, я не шучу! — осознав всю свою неспособность хоть что-то исправить, действительно со страхом завопила девушка, пытаясь оглянуться еле шевелящейся шеей на одноклассницу. — Я же не встану сейчас! У меня всё уснуло! — Встанешь! — гордо заявила она, резко шевеля скамью. В мыслях промелькнул фрагмент, как её, раненную, но приходящую на тренировки, так с земли поднимал их вечный всея помощник. От этого воспоминания она улыбнулась. Вне сомнения, она сильно по нему скучала. Как и предсказывала сама несчастная, лишившись опоры, она просто упала вниз, при этом больно стукнувшись затылком об пол, из-за чего её пальцы с длинным и слишком муторным маникюром потянулись назад, поглаживая череп, попутно укладывая фиолетовые волосы в причёске пикси. — Не знала я, что ты такая мстительная, пушок! — обратилась пострадавшая. — Да, не хотела ты писать стишок… Но доводить до таких страданий то зачем?! — Чтобы не повадно было, — заявила та взамен, слабенько склонившись над девушкой, пока та, еле-еле душа в теле, соединяла почти неподвижные ноги. — Ты очень жестокая… — С кем поведёшься, от того и наберёшься! — абсолютно наивно, буркнула она, слыша, как её новая знакомая расхохоталась. Кажется, котёнок ей очень нравился своим поведением. Даже избавившись от крайне опасной и неудобной позы, подняться у Несмеяны всё равно оставалось крайне мало шансов, так что, не попытавшись встать, вдоволь отсмеявшись, она прикрыла веки, надеясь как-то вернуть себе контроль над неуправляемым скелетом, лишь пару секунд полежав в тишине. Естественно, ей их не дали, потом что само увиденное вызывало массу вопросов у скромной, но любопытной девочки. А состояние их отношений, по её мнению, позволяло ей подобное обсуждать. Всё-таки, она вытаскивала её из окоченевшей позиции. Они — почти родня! — Я не знала, что у тебя такая растяжка, — произнесла она, усевшись на колени и посмотрев на девушку так, что её голова загораживала свет, дозволяя музыкантке глядеть лишь в её мордашку. Явив миру свои тёмные фиолетовые очи, девушка начала говорить. — Настолько херовая? Я тоже! — Те, у кого херовая растяжка, не могу в ней спокойно лежать чуть ли не в состоянии полусна… — Ну, и встать они из её могут сразу! — заприметила взамен вредина. — Там, знаешь ли, ситуации, когда у тебя все позвонки хрустят от того, что ты голову вправо поворачиваешь, быть не должно! Ощутив, как девушка сбегает от темы снова и снова, Снежка подумала, что пытать удачу не имеет смысла, и даже качнулась назад, готовая просто встать. — Но иначе быть не может, если годами не занималась. Заслышав изречения, правительница снежной силы сильно удивилась и это чувство продолжалось, даже когда одноклассница, видимо, сославшись опять же на их договор, решила поведать о причинах подобной позы и действия. — Я, честно сказать, вообще думала в начале года, что уже даже на шпагат не сяду, — бурчала она. — Знала бы ты, как я удивилась, когда ноги мне подались… Да, хитростью и мокрым полом! Но поддались же! Усевшись чуть поодаль, домашняя кошечка поняла, что это — речь одного человека, и в её вставках, как и в её мнении, здесь, в самом то деле, не нуждаются. — У нас в семье ни одна Морена бывшая плясунья, — призналась та. — Я, конечно, не лауреат и не медалистка, но потрясти жопой под известные ритмы тоже любила. У меня получалось, не скажу, что плохо, а, скорее, очень бесконтрольно — движения отличались резкостью, почти всегда веяли перебором, и, если говорили два маленьких шага, то я, вне сомнения, сделаю такие два шага, что, стоя в последнем ряду, вылечу нахер со сцены! — на подобное Снегурочка хохотнула. — Во мне, как говорила твоя предательница-преподавательница, был сумасшедший безудержный драйв, какой изливался в эмоциях, в каждом крошечном шевелении и лился, как та песня, под какую пляшут все! Я в этом была мастерица! Замолкнув, вечно острая на язык рокерша глянула в потолок очень напряжённо дыша. Ключевое слово тут «была». — Ты явно не ранилась, ведь, я не помню, чтобы ты пропускала занятия… — Твой кошачий мозг явно не показатель, Пушок! — уже больше прячась за остротой своих сказаний, что читалось очень легко, собеседница постепенно начала приводить количество шуток к нулю. — Но, да, я и вправду никогда не получала ужасные травмы, не лишалась мяса так сильно, что оголяла нервы и не плясала так, то расходились кости. Со мной этого не происходило, но я с этим виделась. — Из-за Морены? Вспомнив то происшествие, когда её сестра потеряла возможность ходить на месяцы, музыкантка очень натужно вздохнула, глядя на очень яркие светильники зала. — Она сломала ногу очень глупо: решилась поиздеваться над какими-то мальчишками, а потом танцевала победный танец, что шалость удалась, и, пока истерично гоготала, споткнулась об камень и полетела кубарем с горы, — рассказчица прыснула. — Того более неудачно получилось, что в конце оврага тоже оказались камни, из-за чего перелом подкрепился ещё и большим количеством царапин, превратившими ноги в то, чего хочется лишь бояться. Скривив лицо, Несмеяна мигом дала понять, что сейчас вновь вспоминает то кровавое месиво, из-за чего вызвала в нежной спортсменке желание помочь. Сняв своё болеро и сложив его, она подложила тот под её еле движимую шею. — Когда я прибежала в больницу, они уже смыли большую часть крови, но ношу это совсем не облегчило — она была ужасна. Рана казалась настолько гадкой и отвратительной, что я могу поклясться, что видела саму кость. По-моему, я прям там вырвала, — призналась она. — Потом собирались лекари, назначал решения и давали наставления, сообщая неостановимой, или, скорее, на голову шибанутой моей родственнице, что возвращаться на танцпол, куда она так хочет, ей нельзя. Вспоминая начало их общения, Снежка поняла, что наставления девушка так и не исполнила. — В итоге, она никуда не ушла, — подчеркнула это рокерша. — Зато ушла я…. — Почему же? — удивлённо произнесла неженка, будто совсем не понимая причин. Восприняв это за милость, её остроязычная собеседница лишь хохотнула. — Потому что я поняла, сколь травматично это дело. Один шаг не туда — и ты подвернёшь лодыжку или заработаешь растяжение. Одно неудачное движение — и тебе отказывает в работе спина, — указав пальцами на свои всё ещё валяющиеся ноги, какие шевелились еле-еле, девушка добавила. — Подобное резкое движение — риск… — А музыка прямо не риск! — Пока я не решу расхерачить свою гитару об чью-то морду, она весьма и весьма безопасна! Учитывая стремительность и усердие, с каким фигуристка возвращалась к спорту снова и снова, сразу стало ясно, что она совсем не воспримет это добровольное отрицание, не вызванное никаким насильным делом или наложенным запретом — сама не захотела, сама не сделала. Для неё, человека, готового стены проломить, лишь бы снова на льду очутиться, подобное казалось чуждым. — Какая-то глупая причина бросать… — Еп твою, пушок! — выпалила, не скрывая, одноклассница. — Считай, что я долбанулась, кокнулась, потеряла остатки своих мозгов и променяла их на мирную жизнь, лишь бы больше не возвращаться в этот мир ритмов и бурных танцев! — Я бы так не поступила! — Ну, кто бы сомневался, епта! — мурыжила дальше она. — Ты настойчива, целеустремлённая, крепкая… — Да! — И абсолютно не видишь того, сколь сильно твои желания противоречат, в первую очередь, твоей безопасности и счастью! Мысли вечно наглой особы перешли в ранг каких-то поучительных, почти сестринских, и они заставили замолкнуть душку, не находящую стоп рычагов. — Ты хочешь трясти жопой, а это обеспечивает максимальный риск твоим костям! Все вокруг понимают, что твоя рана очень серьёзна и что нарушать постановления доктора, как минимум, не желательно! Но ты, как упрямая кошка, которая нашла место, куда срать вместо лотка, продолжаешь и продолжаешь гадить, воспринимая здравомыслящих за идиотов, веря, что всё делаешь правильно и обязательно добьёшься своего, пока, на самом деле, ты зассала весь пол, обрекая себе на вонь! Фразеологизмы такого вида удивляли, но оказывались очень чётки. — Сколько не буйствуй, но на лёд тебя не выпустят! Дело уже не в словах преподавателя и даже не в том, что есть иные танцоры, а в том, что они попросту боятся довести до новой раны… — Предлагаешь не бороться?! Просто бросить всё на самотёк, как ты? — Это — не самотёк! — противоречила Несмеяна, взмыв вверх свой медиатор. — Это — иной путь! Штука для игры на гитаре улетела восвояси, попутно ударив ледяную колдунью по затылку, отчего та жалко пискнула, принося удовольствие знакомой. — Нужно уметь отказываться от чего-то и что-то бросать, потому что это — не твоё. Нужно свыкнуться с мыслью, что сказка о «борись и всего достигнешь» иногда — лишь сказка, и иногда, чтобы что-то получилось, нужно уйти и взяться за что-то другое. — Звучит, отнюдь не позитивно… — сказала Снежка, склонив голову над собеседницей. Язва мигом щёлкнула ту по носу, издавая наглый смешок. — Сложно находить нечто позитивное в комнате, где кот зассал весь пол, — уведомила она. — Давай сюда свой стишок, пушок! Хочу посмотреть, что пытается сделать кошак в твоём лице с этим бардаком! Потянувшись в сумку, девушка, двигаясь медленно, вытащила надобную бумажку и протянула её партнёрше по делу. Прежде, чем зачесть тот, рокерша вынудила из кармана блестящую, отобранную некогда заколку и, закрепив свои темно-зелёные волосы в чёлке, принялась читать строчки, меняя настроение от слова к слову — то она воспевала это творение, то его шутками унижала. Пока эти пляски над стихотворением продолжались, фигуристка даже не смотрела на новую подругу, то и дело, опуская подвороты своих леггинсов и поднимая их опять, лишь порой цепляясь глазами за шрам, какой по-прежнему сильно выделялся на фоне очень светлой кожи. От того, как редко она на него смотрела, порой она вовсе забывала, что он столь огромен и не до конца восстановлен. В какую-то секунду её взбесила её глупость и непомерная, абсолютно бессмысленная настойчивость, из-за чего она огорчённо отвернулась от ноги, вслушиваясь в очередные комплименты её дара писания. Может, всё-таки, между словом «сдаться» и «оставить» имеется вразумительная разница?***
Для своих поисков королеве и принцессе пришлось пролезть в территории комнат альянса, ибо именно там находились прошлые спальни короля и королевы и, соответственно, прятались её вещи. Выуживая сундуки, дарённые супругом, Марфа открывала пред гостьей новые и новые причуды, какими он её одаривал, вовсе не поясняя, откуда взялось первое, второе и третье. Восторга, каким воспевала Селеста, та, по понятным причинам, не ощущала, но её эмоций оказалось предостаточно, чтобы уставшая владыка ветра, пытающаяся пройти в комнату, чтобы немного подремать, заслышала возгласы и заинтересовалась происходящим. Приблизившись к двери вплотную, она увидела разбросанные одежды и свою подругу детства, какая крутилась в далеко не свойственном ей белом платье бесформенного кроя: широкий округлый вырез, кружевная ткань, и никакого намёка на пояс. Кажется, его создали из тряпок. — Откуда это платье?! — в то же время восторженно щебетала Селеста, натягивая рукава до пальцев. — Из сундука, — незаинтересованно сказала еретичка, выкидывая всё больше шмота наружу небрежными движениями, окружая себя своими самыми первыми платьями Штормградского варианта. — А в нём они как оказались?! — продолжала интересоваться настырная особа, кружившаяся в этом уже заметно пожелтевшем наряде. — Их туда положили, — молвила за мать лидер патруля, заходя в комнату и минуя бардак. — Верно, чтобы моль не ела. — Да не будет есть их моль! Глянув на дочь, что взяла иное её старообрядческое платье и, подняв, выпустила мошку, та неловко кашлянула. — Приятного ей аппетита тогда, — буркнула женщина, вновь углубившись головой в свои «сокровища». — К чему вы решились разобрать мусор? — Это — не мусор! — воспротивилась принцесса облачного царства. — Это — приданное твоей мамы! — Приданное? — удивлённо обратилась Варя, оглядывая бедные платья старообрядцев, разлёгшиеся рядом с явно упрощёнными нарядами типичного королевского образца. — Я думала, что ты отличалась удручающей бедностью и вообще ничего своего не имела… — О нет, имела! Это! Воспользовавшись поражённостью дитечка, королева сунула прямо в пальцы дочери красную ленту, какая, к тому же, оказалась подпалена с одного края, явно не по задуманному варианту. — Сильно, — издевалась наследница, елозя её в руках. — Прямо-таки, дорого-богато. — Варечка, а что будет такого у Влада? — обратилась к подруге гостья. — А в нашей семье он, чтоли, жена?! — Ну, он точно тот, кого ты вытаскиваешь из ямы бедности, — презрительно щебетала родительница, вынудив пустые шкатулки невероятной красоты. — К твоему сведению, у Влада есть деньги. — Те деньги, какие сам отделает ваш самодовольный гад не в счёт. — Мы и без них справимся… — Какая прелесть! Выклики Селесты средь бардака из издёвок по поводу предстоящего брака принцессы дарили единственную приятную эмоцию, какая заметно расслабляла обеих вспыльчивых змей. Когда воздушные пальчики начали рассматривать множество разных цепочек и бус, дамы пристально начали за ней наблюдать. — Янтарь?! Настоящий?! — Подарок Вити, так что, понятия не имею. — Можно… Можно примерить?! Ветровы переглянулись — вещи казались такими пыльными, и они вообще не понимали, как кто-то может хотеть их касаться и надевать. При этом отказать гостье они не посмели и, вытащив их из украшенной камнями шкатулки, женщина протянула подарок в руки наследницы чужого королевства, а она, мигом, поспешила к зеркалу, лишь бы навесить очень тяжёлое украшение на себя. — Какая громоздкая штука, — сказала владыка воздуха, восприняв их за нечто не самое приятное. — Они твои, кстати. — Не поняла… Убрав коробок подальше, Марфа решилась пояснить ещё одно правило старообрядцев и их народа. — Из-за того, что мой дом был довольно беден, Витя самолично закупал мне украшения и богатства, — рассказывала она, усевшись на стул и глядя за заинтересованными аметистовыми очами дочери. — Такие бусы у старообрядцев передаются по родственной линии, но, так как мы их у кого-то купили, им счёт идёт только от нашего с Витей брака. У некоторых они ютятся и по 300, и по 500 лет. — Может, у Влада такие есть? — смеясь, спросила Селеста. — Конечно есть! — прыснула колючка. — Он их с кожанкой всегда надевает! — Я бы на твоём месте так не шутила, — заприметила еретичка, вытянув шею и вновь явив облик сильно колдуньи. — Он — бывший тёмный князь. Если где-то есть завалы их сокровищ, то, вероятно, среди них они найдутся. — Если он хочет, чтобы кто-то надел подобие этих бус на свадьбу, то это будет он! Вещи матери в принципе не вызывали у колдуньи бурного восторга, какой как-то поглощался внутри неё — вроде такая красота, нечто иное, совсем незнакомое, а прилива чувств нет. Сильно сработало само значение этих сундуков и слово «приданное», ведь от Влада ни одной весточки она так и не получила. Наблюдая за елозящей по спальне мечтательнице, Варя рассмеялась, находя нечто очень забавное в её играх с летающей шалью и плясках в запоне — действительно чудный образ. Единственное, что к нему точно не шло, так это платье, потому что оно оказывалось явно большим для воздушной принцессы, из-за чего почти скатывалось вниз с её плеч. — Подожди, Селеста! Давай сниму! Помогая подруге выбраться из скользкого наряда, принцесса взяла его в руки, наконец-то сумев вблизи разглядеть это творение, какое оказалось куда более красивым: аккуратные кружева, невероятная лёгкость и простота, какая имеет право обозваться природной и при этом элегантной. Оно очень пришлось принцессе по душе, что родительница быстро заметила. — Примерь, если хочешь, — выпалила она. — Может, ты не так красива и хорошо скомпонована, как я, но гадко висеть оно точно не должно. — Не болею особым желанием, честно сказать… — Да брось! — вопила Селеста. — Ты же в нём по-любому будешь выглядеть точно, как мама! Как раз до момента, пока она не встретила его ветрейшество! — И не отпустила его, — с намёком заявила принцесса, взмыв глаза на свою матушку. Та приняла изречение с миром. — Тогда я этого ещё не хотела, — шептала ласково она, касаясь ткани с такой физиономией, будто в нём она видела старого доброго друга. — Попробуй примерить. Авось тебе понравится. Некоторое время девушка лишь пыхтела, не желая облачаться в платье сильно далёкое, как от её привычных нарядов, так и от знакомых обликов её дома, но после это чувство необыкновенности и чуждости вызвало в ней желание попытать свою удачу. Пока Селеста крутилась с бусами и плясала с платком, играя с ним туда-сюда, лидер патруля лишилась своего фирменного кардигана с джинсами и, перекинув россыпь плотных каштановых волос, надела образ на себя, не ожидая ничего. — Какая красота! — кричала гостья, аж прикрыв руками лицо от счастья. Платье на вешалке и платье на ней оказалось предельно разными не столько фигурами, сколько вселенными. Бесформенная форма вместе с её телом мигом стала форменной, желтизна ткани при темных каштановых волосах сразу затерялась, обратившись в белый, вырез оголил очень красивые ключицы, а то место, какое она восприняла как отсутствие талии, её очень сильно подчеркнуло. В старообрядческом платье девушка выглядела предельно хорошо, будто так и должно быть, и она сама видела это, когда, добравшись до зеркала, наконец-то встретилась с собранным ликом. От скомпонованности и состоятельности самой себя она громко усмехнулась. — Истинная старообрядка, — заявила её матушка, подобравшись к девушке сзади и, положив руки на плечи, начала гладить её волосы. — Постричься бы тебе ещё под каре да кучу малых кос заплести и всё — одна из родного племени. — Что первое, что второе невозможное дело: на первое я не согласна, а второе невозможно на такую длину, — опровергла такой вариант Варя. — Проблемы взаимно решаемы. — Нерешаемы, — настаивала на своём девушка, по-прежнему любуясь своим отражением. — Я на это не согласна. Смиренно закивав головой, якобы соглашаясь с её решением, еретичка одарила её последней доброй улыбкой, удаляясь на шаг. — Ну, ладно. Выражение прозвучало так напряжено, что колдунья поразмыслила над тем, что её мать обиделась, но та, что поразительно, очень быстро вернулась и, протянув ей ещё один маленький подарок, приблизилась вплотную, погладив за плечи, будто окружая материнской, ранее никогда не чувствуемой заботой. Очутившись совсем рядом с ней, она сунула дочери в руку мелочёвку, какую и наследием трудно назвать. — Всё равно, даже так, ты очень похожа на меня в тот день, когда я сказала «да», — оповестила она, пару раз моргнув глазами, акцентируя внимание на своих, таких похожих на неё аметистах. Поглядев в ладонь, принцесса очень удивилась: в пальцах крошился на кусочки уже давно засохший маленький букетик из анютиных глазок. — Ты сказала окончательное «да», наперекор всем своим принципам, из-за этого букетика Троицына цвета?! — съязвила лидер патруля, слабо хохоча. — Нет, — заявила женщина, ухмыльнувшись во все тридцать два. — Ради меня всё болото зацвело Троицыным цветом. — Болото?! — поражённо воскликнула Селеста, не понимая этого. — Зачем папа вытворил такое на болоте? — обернувшись к родителю, задала вопрос Варя. Сохраняя ласку, женщина дала не самый вразумительный ответ, уже чуя, что сейчас ей в очередной раз придётся делиться так и не до рассказанной историей о своём прошлом. — Спроси у своего отца.***
Окончание праздника, представленное в лице ничего не объяснившего принца и его будущей весьма неожиданно вызванной невесте, взбудоражило население, какое так радостно лишь неделю до с бубном отплясывала подле другой пары. Отправившийся на поиски любимой Витя не удосужился объяснить родителям ничего, и, обречённый неудачей, он лишь отправился обратно во дворец к знаменитому ювелиру, надеясь обсудить с ним украшения для своей будущей жены. Для того, кто своё «да» не сказал, и, что важнее, говорить не собирался. Лишь вернувшись в избу, мать еретички вылила на неё такой ушат нравоучений, какие начинались с фраз о том, что она так беспризорно сбежала от жениха, предрекая им вечное обитание в роли почти бомжей, а закончились на её полу радостных отзывах, смешанных с предсказаниями на будущее — деревня возжелает ей смерти. Подобное осознавала и сама старообрядка, пускай и держа эту мысль где-то параллельно переживаниям по самому возлюбленному и восприятию истинности происходящего: птица выбрала освободиться, чтобы полететь в гадкие земли. Лёжа на скамье, девушка прикрывалась одеялами исключительно для того, чтобы в них плакать, воспринимая то, как сильно она уничтожила действительно некогда счастливого мальчишку и исполнила это лишь из-за того, что он влюбился. В ту секунду она действительно себя ненавидела, но ей для уединённого самобичевания времени оставлять не хотели. Ни свет, ни заря, а семейство проснулось от звука разбитого стекла, когда им расквасили окно. Один из осколков даже полетел на саму жертву обстоятельств и спасло её лишь всё ещё мокрое одеяло. — Марфа! — звучали выклики наружи. — Еретичка грязная! Реагировать никак на ругань старообрядка не хотела, надеясь сейчас только телепортироваться в лесок да сбежать прочь от злостной публики, но семья имела свой вариант. Не успела она и глазом моргнуть, как её мать, мирно и крепко дремавшая на печи, спрыгнула с места и, плюнув в сторону, поспешила к недоброжелателям, желая припадать им пару хороших уроков. — Матушка! — лишь успела пискнуть она, когда её родительница, не боясь лишиться посуды, начала бить сковородкой по стенам своего дома, намекая, что не пожалеет так же пару раз постучать по чьему-то черепу. — Отошли все, курицы сплетницы! — рычала та. — Сами будто бы чистые донельзя! — Чужих женихов не отнимаем! — строго приметила Цециллия, оглядывая волшебницу, что встала пред матерью, с нескрываемым отвращением. По понятным причинам, предельно чёткая бывшая невеста принца и его беспардонная, размашистая и неконтролируемая нынешняя никогда друг друга не переносили, воспринимая, не иначе как, абсолютные противоположности, каким вместе не идти. Но до этого момента, эта неприязнь держалась каких-то краёв, отражаясь лишь в случайно брошенных отзывах. Сейчас же Цециллия искренне ненавидела ту, кто отвёл от неё благое будущее, и хуже всего её гложило то, что она не понимала, как он мог выбрать её: летающие беспорядочные локоны, отсутствие какого-либо воспитания, несусветная глупость в голове, а он, как младенец, цепляется за этот балаган, воспринимая его за шедевр, по сравнению с безупречным строем. Это лишь уничтожало её больше, когда она увидела эту чуть грязную мордашку и жёлтое платье, по краям пачканное в земле. — А где твоё кольцо, деточка, коли ты говоришь такие вещи?! — трепалась баба. — Не был он твоим! Не был! — Нас выбрала музыка! — По-твоему принцу прямо очень хотелось полагаться на какую-то песенку, да?! Не была ты ему невестой! Не была! Сохраняя молчание, Марфа надеялась как-то пройти мимо этого конфликта, потому что совсем не верила в то, в чём её обвиняли. Толпа собравшихся, кто решился поддержать святую девчонку, глядела на неё с ненавистью, потому что они уже считали её за невесту. Считали её за невесту Штормградского принца. Самой колдунье это вообще мысленно не подавалось, ибо она упорно это отрицала, и поэтому момент, когда Цециллия взбалмошно хохотнула, включая туда весь яд, что у неё имелся в изречениях, а следом присела в поклоне, стал для неё разбиением всех её пустых фантазий и иллюзий. — Извините меня за злобу, — протянула вальяжно она, — Ваше ветрейшество. — Прекрати, — лишь выдавила из себя еретичка, воспринимая этот поклон, как смертную казнь. Нельзя к ней так обращаться. — Почему же? — будто удивлённо задалась вопросом особа. — Я всего лишь отдаю почести новой королеве. — Я — не королева! — завопила очень громко и очень настойчиво еретичка. — Я — не его ветрейшество, и уж тем более не принцесса! Нет! Но злобная бывшая пассия не останавливалась, мечтая выбить из этого проклятого тела всевозможные слёзы, какие там есть. — Принц признал тебя, а, значит, ты — его невеста, нынешняя принцесса, будущая королева. — Королева дураков! — кинул кто-то из толпы, на что мигом получил посудой по башке. Суп варить семейству больше не в чем. — Иначе не будет, — завершила Цециллия. — Нет! — повторяла Марфа, гордо приподняв голову и требуя веры в истинность её лживых слов. — Этого не будет! Витя подумает ещё немного и поймёт, что ошибся! Обязательно поймёт! Потому что нету места той, кто прыгает по болотам, на троне. — Ему надо лишь подумать, и всё! Он обязательно возьмёт тебя в жёны, Цециллия! Жители и впрямь поверили в эти изречения, видя, сколь безалаберна нынешняя избранница, и понимая, сколь много шансов сделать у неё королевство хуже, но, пока они в её речи слышали искреннее желание не портить жизнь и не влезать в избранную судьбу, соперница отыскала абсолютно иное. — Витя? — повторила она по буквам, сама диву давясь, как смеет это делать. Та, даже импровизируя их будущую семейную жизнь, не могла представить, что будет звать его так просто, а она не просто об этом думала — она это исполняла. — Вау… — борясь с затруднительным дыханием, выпалила она. — Насколько вы, оказывается, с принцем близки. — Далеки, как небесные звезды, — настаивала дальше девушка. — Мы не можем быть вместе. Это невозможно! — Так, ты решилась сдвинуть небо, да?! — внезапно истерично начала щебетать разозлённая отвергнутая, пугая старообрядку пуще и пуще. — Решила разверзнуть свод?! Марфа не понимала говоров, но, спустя многих аллегорий та наконец-то кинула зерно точного объяснения. — Скажи, еретичка грязная, сколько ты приворотов устроила, чтобы он такое наболтал?! Сколь сильно его травами накормила, чтобы он так на тебе зациклился?! — Замолкни… — шептала очень зло колдунья. Пусть даже обвинить её в подобном не пытается, потому что это её рубит — она даже представить себе не могла того, чтобы как-то мучать Витю и приносить ему боль. Лишь от представления возможного, она окаменела. — Так, сколько ты заклятий на несчастного наложила и чем его соблазнила, коли он с ума сошёл?! Дама явно хотела кинуть больше обвинений, но сделать этого попросту не успела — в мордашку прилетел крупный такой кусок грязи, из-за какого девушка даже на время потеряла зрение. Терпеть подобное, особенно, когда оскорбляли уже не столько её, сколько её любимого человека, сумасшедшая волшебница не могла. Пустив слезу от травмы, Цециллия аккуратно пальцами убрала ком от себя, вновь позволяя себе увидеть свою недовольную и злую, но зато теперь куда более уверенную соперницу. — Как не по-королевски, — цедила она, убирая остатки от земли. — А знаешь, почему?! — воскликнула Марфа, подбираясь к особе ближе и ближе. — Я ни черта не королева! Терпевшая тысячи высказываний в своё лицо, перетерпеть лишь парочку в сторону принца она не могла. Гнев окутал её, став мощнейшей эмоций, и потому тот момент, когда её пальцы вцепились в чужую шею, валя односельчанку на пол, она осознать не успела. Разминать невест толпа кинулась очень быстро, хотя оторвать еретичку казалось бедовым делом — она действительно грозилась выколоть той глаза. — Не смей ничего говорить о Вите! Не смей даже! — кричала та, давясь уже сказанными репликами. — Ещё хоть слово ляпнешь и, я тебе клянусь, — дышать перестанешь! — Утопишь меня в своих дрянных болотах?! — Там и закопаю! Мать практически оттащила дочь прочь от раненной идеальной девочки, какую тут же облепила толпа, отправляясь все вместе в главное домишко, готовые ту лечить. На раны нынешней невесты, естественно, всем оставалось глубоко до фени — они её не воспринимали ни то что, как принцессу, а даже как человека, но из радостного имелось то, что сейчас они хотя бы точно увидели, что та принца очень ценит. Это вызывало в них слабенькое уважение. Посадив ребёнка на разваливающуюся скамью, женщина, очень громко урча под нос, начала ходить по дому, ища свои лекарства, каких, естественно, в их бедной избе не водилось. Грязное полотенце проходилось по кровавой царапине на лице очень долго, пока девушка внимательно вглядывалась в остальные травмы, какие разглядывала в осколке старого зеркала. — Не беспокойся, матушка! — заявила она очень громко. — Оно само заживёт! Не страшно! Но поиски женщина не прекратила и, наконец-то, спустя какое-то время, вышла из комнатушки с красной крупной атласной лентой и несколькими мазями в банках, что покрылись паутиной и пылью. Увидев их, старообрядка мигом подняла палец, задавая немой вопрос. — А к чему нам эта лента для брачного обряда теперь?! — говорила она, припоминая традиции. — Ты уже невеста, она нам не надобна! — Я — не невеста, — печально протянула девушка, отворачиваясь обратно к зеркалу. — Но она нам в действительности вряд ли когда-то понадобится. — Хочешь стать дикаркой и уйти в болота? — Там то меня точно не найдут, — согласилась девушка, дозволяя родительнице лечить её старыми вонючими отварами, из-за каких ей пришлось зажать нос. — Но и счастья ты там не найдёшь. В какой-то степени она уже действительно хотела сбежать, куда-то подальше от проблем и навязанных требований, от внезапной роли, какая явно не её. План мерещился ей действительно хорошим. — Почему же? — Потому что его там не будет, — буркнула матушка. — Вити там не будет. Дивиться тому, что женщина произнесла имя его ветрейшества считалось глупым, так что, старообрядка лишь прыснула. — Мне так будет только лучше. — Там, где ты — не его жена, или там, где ты в него не влюблена? — Я его не люблю, — настаивала она. — Конечно нет! — размазывая по ленте новое лекарство, уведомила мать. — Поэтому и бежишь от этого брака, подобно волнам от берега, боясь ему хоть чуть-чуть навредить. — Так бегу же! — Так от брака, а не от него! — лекарство очутилось на щеке, а большой палец родительницы начал аккуратно поглаживать девушку. — Когда надо, ты всех пролетишь, лишь бы к нему попасть… — Вчерашний случай — единичный! Он мог погибнуть в этой пляске! — Но ты же поскакала через кучу пар рук, потому что ужасно испугалась! Желание спорить заметно угасло, когда, подняв руку, еретичка не нашла, что сказать. Пускай она очень хорошо разбиралась в своих чувствах и прекрасно знала, что действительно его любит, она точно не хотела, чтобы о подобном знал хоть кто-то ещё, и уж тем более сам принц, жаждущий её в жёны. Она так сильно желала ему добра и так сильно разделяла это понятие и себя, что тряслась от горечи, что принесёт ему страдания. — Но я всегда буду его самой главной опасностью, — не отклонялась от мысли Марфа. — И ничего не изменится. Послышался натужный вдох, во время которого, мерещилось, мать приняла подобную позицию и с ней смирилась. — Что ж, тогда, как только закончим лечение, можно выкидывать эту ленту и не пытаться её отстирать. Она нам никогда не пригодится. Оставив девушку одну, она позволила ей самолично завершить лечение, возюкаясь с этим длинным куском красной ткани, какой обращался в пародию на самого себя с каждой новой ложкой нанесённого лекарства. Забавно, но в этой ленте она уже находила саму себя, представляя, как малыш, какой некогда родился и какого любили и лелеяли, потом стал вечным жильцом грязных прудов и постоянным героем насмешек. А ведь он якобы предназначался для чего-то большего. Оглядев ленту ещё раз, старообрядка поняла, что она красива и пригодится ещё в хозяйстве, к примеру, после её же прогулок по болоту, когда она отхватит себе царапины или укус пиявки. Ткани у них не так много, чтобы разбрасываться, так что, обработав царапины настолько, насколько это возможно, нахалка перекинула свои пышные волосы за спину и телепортировалась к своему любимому пруду, готовая заняться длительной стиркой. Дойти до него она так и не смогла, потому что её носочки просто отказались ступать вперёд и разрушать то сладкое красивое поле, в какое обратилось болото за ночь, став рассадником огромного количества Анютиных глазок, через какие не листву, не землю не проглядишь. Смешение огромного количества жёлтого и фиолетового стало ядовитым газом, какой ослабил руки и ноги, принудив её открыть рот от шока. Бутонов насчитывалось миллионы. — Горя душой и сердцем, дарю крыльям букеты, — прошептал голос, оказавшись прямо подле неё, из-за какого она сразу развернулась, испуганно пятясь назад. — Надеюсь, это достаточный букетик для тебя. — Достаточный?! — вопила бешено Марфа. — Ты засеял болото цветочками! Болото цветочками! — Тебе не нравится, как преобразилась лесная чаща? — с укором, щебетал Витя. Еле принудив себя сдвинуться и лишиться доброго лика товарища, она осмотрела гарнизон опять, вновь восхищаясь его чудовищной несовместимостью и потому бесподобной красотой. — Нравится, — не в силах лгать, сказала она. — Ты украсил её, посадив ранее никогда не виданные болотам цветы. Будто читая её мысли и сразу поняв взаимосвязь её и болот, молодой человек поспешил успокоить любимого человека и убедить в его невероятной натуре. — В том то и дело, Марик! — восклицал он. — Они здесь были задолго до меня и моего колдовства! Росли порой, встречались редко, но я сделал их больше, раскрыл невиданные бутоны, и они сразу заиграли новыми красками! — подойдя вплотную к девушке, Витя сохранил меж ними лишь один еле умещающийся шаг, продолжая выступать лишь духом, витающим рядом. — И так место, порой кажущееся ужасным, мигом прекратило таким быть. Дозволяя себе упиться молчанием и лишь несколько секунд ютиться в этом напряжении, еретичка отпрянула на шаг, вновь повернувшись к наследнику и балакая одну и ту же заевшую пластинку. — Я не выйду за тебя! — трезвонили уста. — Не могу, мне нельзя! Прости, Витя, нельзя! — Да почему нет?! — Да не может такая сумасшедшая бесовщина, как я, выйти за тебя! — страдальчески палила она. — Ты вообще такую, как я, любить не должен! — Но люблю же! — И это неправильно! — Так, Марик, стоп! Выражения не являлись новыми, а считались многократными гостями, какие стучатся в твою дверь без остановки, решив доконать тебя до белого колени, и впускать этих товарищей, что в начале, что уж, тем более, сейчас Витя никак не хотел. — Прекрати болтать о том, какая ты не такая и как много плохого можешь привнести! Не надо! — приказывал строгим голосом наследник. — Не говори о том, что ты — ходячая катастрофа, и что ты всё только разрушаешь! — Но это так! — Это не так! — приструнил её мигом он. — Ты, как и все, — лишь обычный человек, способный наблюдать за этим миром не стационарно, под другим углом и с другой позиции! Необыкновенно, завораживающе, удивляя! Именно по этой причине, я хотел больше с тобой говорить, именно поэтому захотел жениться! Слишком много слов, но финальное, как салют. — Именно поэтому я тебя люблю! — Но это ничего не изменит! — порицала его еретичка, настаивая на своей натуре и будущем, что ей напророчили просто за шутливые проступки. — Я создаю ад, творю сущий бардак, и единственное, что я буду делать постоянно, — это вредить тебе! — Ты уже вредишь только лишь тем, что отказываешь! — И это худшее из того, что я позволю самой себе предложить тебе! — истерично молвила она, тряся неконтролируемо руками. — Большего моя любовь просто не позволит! Находящаяся в тумане, совсем не при мыслях Марфа балакала и балакала дальше, вовсе не заметив, что её собеседник расплылся в широченной улыбке, заслышав свою точку, какая для него считалась стартом их совместной истории. Признание прямым текстом излились наружу, обязывая ныне влюблённого мальчонку до конца стоять за своё решение — она будет с ним. Не иначе. — Я сделаю тебе только хуже и… — монолог с осквернением себя остановился, когда, обернувшись на юнца, старообрядка узрела, как дико блестят его глаза, преисполненные страстью. — Витя, ты слушаешь меня вообще?! — Честно? Нет! — признался мигом он. — Вообще нет! — Ну, отлично! — обиженно кричала она в небеса, аж чуть не разорвав ленту в своих руках, заметив какую, принц сразу придумал дальнейший план. — Видимо, я — невидимое облачко, и мои слова ничего не значат! Прекрасно просто! Пока она дулась на то, что её не слушали и не слышали, наследник Штормградского престола очень ловко схватился за испачканный атлас и, не дав девушке произнести хоть что-то помимо слабенького «ой», он обернул пояс вокруг её талии, притянув к себе, мигом заставляя ту оказаться в его объятиях. — Витя! — пищала Марфа, слабенько ударяя его по груди. — Витя, отпусти! — Никогда и ни за что, — твёрдо уведомил он. — Ты только что сказала, что ты меня любишь. Я тебя теперь точно не отпущу. — Слова ничего не значат! — А спасение от астрального плана, когда ты минуешь целый народ ради моего спасения, тоже ничего не значит?! Нахально играясь на её чувствах, обрекая её на отсутствие лжи, он приблизился максимально, почти утыкаясь своим прелестным носом в её лоб, заставляя греться в его дыхание и автоматом не обманывать. — Это лишь раз… — шептала она, давясь от ощущения непомерной тяги. — Но я хочу, чтобы он повторялся постоянно, — заявил он. — Марик, я тебя не просто люблю — ты мне бесконечно, как воздух, нужна! Потому что твой нрав — это не разрушение, а крылья! Ты мне летать позволяешь, но твои чувства… Сводят с ума вас обоих до такой степени, что даже вечно острая на язык еретичка буквы не вытащит из себя. — Они, как нить путеводная к дому, пока ты — дом, — завершил Витя, сдерживая из последних сил, чтобы не поцеловать девушку. — Приди ты на минуту позднее вчера, я бы всё равно вернулся, потому что твои пальцы потянули бы меня назад. Потому что ты бы вернула. Вернула меня в сознание. Разве это — разрушение? Еле-еле преодолевая окаменелость своих костей, колдунья подняла очи на белокурого красавца, обеспечивая себе отдышку от его лучезарных огромных глаз. — Я — не то, что нужно твоему королевству и не то, что ждёт твой народ, — напомнила она, понимая, что бороться больше не может. Её тянуло, ужасно сильно тянуло к нему, и она резко поймала себя на мысли, что, откажись она сейчас, исходы у неё весьма печальны — она либо помчится на край света, лишь бы держаться подальше от него, либо наоборот, устроится куда-то в Штормград, лишь бы быть рядом и проверять его самочувствие, чтобы не бояться, что он снова потеряется где-то в мире огня. Услышь эти мысли, Витя бы рассмеялся — откажи она сегодня, он попросит завтра, послезавтра и каждый день вплоть до натужного «да». Исхода другого тот просто не ждал. — Ты — это то, что нужно мне, — шептал он, будто играя на гитаре с очень натянутыми струнами, какие в любую секунду могут лишиться перевязки и ударить ему в глаз. — А мы вместе — это то, чего Штормград не ждёт, но что ему необходимо. Крылья, какие при этом всегда найдут путь домой — они нужны всем, Марик, — палец коснулся её губы, оказываясь заворожённой их жаждой. — Они нужны мне. — Врач тебе нужен, — хохотнула она, чувствуя, что больше не хочет отказываться. Чувства взяли её в плен. — У тебя очень много должностей, к слову, — продолжил наследник, ухмыляясь весьма нахально. — Мне платить хоть за них будут? Мне надо лекарства от аллергий покупать! — Платить буду своей любовью. — Так сдачи же не найдут! Рассмеявшись, Витя ощутил, как в нём будто разгуливает по всему телу огонь. Тот был безмерно счастлив. — Можешь попробовать расплатиться своей, чтобы они мигом разбогатели. — И так принц и принцесса Штормграда опустошат банк дворца! — шутила дальше она, доведя сказку до правильного финала. Восприняв это за окончательное решение, владыка мыслей не упустил возможности и потянулся вперёд, захватывая еретичку в сладкий поцелуй, когда накрыл её уста своими, официально ставя подпись в признании её за избранницу. Не важно, кто она и какая — для него она крылья и путеводная нить домой. Ему большего не надо. — Подожди! — буркнул он, сумев отойти лишь на миллиметр, чтобы выудить из своего ныне королевского сюртука должный коробок. — Кольцо! — Ты уже заказал кольцо?! — А ты думала, чем я занимался вчера?! — Объяснял родителям, об какое дерево стукнулся, коли выбрал меня. Качнув плечами, юнец согласился. — Отчасти! Цепляясь ногтями за застёжку, Виктор никак не мог справиться с ней, но и отставать от той не собирался, считая украшение очень важным, какое таким вовсе не воспринимала старообрядка, выдумывая иной способ согласия. Краешек ленты, какой он прижал её к себе, всё ещё ютился в его ладони, и волшебница, взяв ноготочками у самых его пальцев, закрутила его вокруг себя, вновь напоминая о обряде бракосочетания её народа. — Крылья и дом? — повторила она, приподняв руку чуть выше и пододвинувшись ближе, ощущая себя так, будто у них даже сердца бьются в одном ритме. Согласившись на эту игру, принц убрал ювелирное изделие и, тоже прокрутив ленту вокруг себя, повторил. — Крылья и дом. Будто подтверждая окончательно предстоящую свадьбу, возлюбленные поцеловались, представляя, сколько ещё счастливого предстоит им в жизни и сколько ещё чудес им дозволено увидеть с дарованными крыльями, какие всё равно будут возвращаться домой. — Фу! Какой запах! — недовольно прыснул Витя, понюхав пальцы после ленты. Та воняла целым бесконечным полем из ромашки. — Надеюсь, нам больше никогда не придётся внимать эти травящие ароматы! Соглашено закивав, нынешняя принцесса Штормграда, изменившая своим моральным принципам, поцеловала его ещё раз, уверенная, что этого не произойдёт. Но, как говорится, вторые надежды редко осуществляются. То ли дело первые.