The Masked evidence

Если же рука твоя беспокойна или бродяжья нога твоя соблазняет идти прочь от дома, отсеки их и брось от себя; и если глаз твой соблазняет тебя ко взору блудливому, вырви его и брось от себя; человек искушается своею похотью, и распутная плоть сама собою навлекает на себя страсть. Запреты даны, дабы защитить душу от зла. Ежечасно помни о них и спасешься.

      В конце концов, рассвет наступает ночи на пятки, прогоняя её, избавляясь яркими лучами солнца от последних частиц черноты среди редких листьев и старых шрамов на коре вековых деревьев, а заодно поглощая серый густой дым догоревшего костра. Кажется, что время вовсе не пролетело среди бесконечных мучительных провалов в дрёму, а проехалось славным тамаракским чугуном по голове, раздробив заодно пару шейных позвонков, которые, в свою очередь, припоминают боль от падения в воду. Эмили не хуже отца чувствует, что вчерашняя горячка и озноб, оказывается, являлись лишь лёгким дискомфортом, по сравнению с сегодняшним днём. Даже дыхание даётся с трудом. Вопреки общему мнению, она, может, и не такая неженка, но сейчас отчаянно мечтает о том, чтобы оказаться в собственной мягкой постели, а лучше в горячей ванне с ароматическим маслом и душистым мылом.       Лёгкая утренняя дымка, стелящаяся по земле, сопровождает пару до первых высоких домов, обступивших узкие улочки, словно непроходимый лабиринт. Но такая расстановка играет на руку тем, кто предпочитает оставаться выше других, чтобы видеть всё, как на ладони. Им предстоит провести долгое время на этих крышах. Здесь, по крайней мере, бывает солнце, в отличие от некоторых заросших плесенью особенно тёмных задворков. Все они соединены друг с другом, а пролёты ко дворам не шире полутора метров, что и Корво и Эмили с лёгкостью могут преодолеть.       Из разносимых ветром тусклых памфлетов удаётся узнать, что это и есть Портерфелл, и встречает он таким же давно знакомым ароматом даров моря, которые так же, как и в самой столице, являются главным источником дохода жителей. И, видимо, чтобы перебить отвратный душок гниющих на солнце рыбьих кишок, местные жители используют крепкий табак. Напоминает тот «Рыбий глаз» на берегу Ренхевена, где смрад заменяет людям воздух.       Черепица влажная из-за морского воздуха, но настолько старая, что даже не скользит под обувью из-за царапин и шершавой текстуры. Корво держится впереди так, словно знает, куда идти, но на самом деле он понятия не имеет, что из себя представляет Портерфелл, кроме огромных куч рыбы в вагонетках, стоящих на пристани, и множества кораблей с дымящими трубами. Город мог бы считаться уникально красивым, если бы не отвратительный запах гнили и горечь дыма, грязь и черви, которых полно кишит в канавах у обочины, прямо под ногами прохожих. Солнце едва касается тротуара – это идеальное место для размножения всякой заразы, так лучше держаться от неё подальше. Теперь и подавно сильно не хватает света, всё небо затянуто облаками, наверное, предвещая дождь над этим безнадёжно унылым местом.       Нужно как можно скорее найти какое-нибудь пристанище, чтобы отдохнуть, однако не все квартиры им подходят. Пустующие, на первый взгляд, каждый раз оказываются жилыми, когда в хлипком дверном замке внезапно поворачивался ключ. В Дануолле никто бы не осмелился зайти в подобное помещение, не говоря уже о жизни, как в той чумной квартирке на бульваре Колдуин, но беднякам выбирать не приходится. Тени нависающих зданий терпеливо укрывают непрошеных гостей снова и снова, пока те подозрительно осматриваются, продолжая поиски, и быстро скрываются на боковых лестницах и поднимаются на крыши.       Нельзя предсказать, как себя поведёт хозяин, обнаружив у себя двух незнакомцев с розыскных плакатов. А тем более императрицу, у которой не вызывало восторга решение шарить по квартирам, когда она не хочет брать у граждан даже банки консервов, несмотря на сосущий голод в собственном животе. Она каждый раз представляет, что титул и годы, проведённые на комфортном троне, ей просто приснились однажды, и она просто бандитка, сующая нос в чужие карманы, чтобы пережить ещё одну ночь. Ей становится легче, когда на короткое время удаётся обмануть свои мысли подобной глупостью, а потом всё тело становится таким тяжёлым с каждым новым прыжком над зданиями и по трубам, что отвлекающая выдумка начинает казаться правдой. Тогда появляется такое пугающее ощущение тревоги, когда она вынуждена вдруг одёрнуть себя и напомнить, что сама всё это придумала, и воспалённый разум просто играет злую шутку. Температура по-прежнему не спадает.       Корво очень устал, всё больше используя уцелевшие линзы в маске, отсиживаясь на козырьках выступающих мансардных окон, и ему даже удалось заметить знакомый рисунок двух рук. Эмили становится капельку смелее, когда время поиска слишком сильно затягивается, решив отделиться, чтобы расширить территорию для осмотра. Балкончики с другой стороны располагают бóльшим обзором и затенённостью, чем козырьки крыш. Она принимает умное решение, воспользовавшись ими. К тому же, меньше шанс соскользнуть с узкого парапета вниз. И в скором времени ей, кажется, удаётся услышать что-то полезное.       Перебравшись через конёк до ближайшего выступа, Корво отталкивает от него и едва заметной тенью высоко над головами людей перемахивает на другую сторону улицы. Ухватившись за трубу, он забирается на более устойчивую поверхность, спешно продвигается к дочери и спрыгивает на балкончик. По всей видимости, бандиты не особо боятся местной стражи, раз открыто топчутся у домов, обсуждая какие-то планы, даже не понижая тон. Собственно, патрульных и правда можно по пальцам пересчитать, и те, вероятно, не особо заинтересованы в предупреждении преступности. Это разочаровывает. — Ты уверен? — в этом голосе, сиплом и низком, звучит скорее недоверие к напарнику, чем сомнение в успехе. — Конечно уверен! Этот идиот на весь бар орал, что едет в Дануолл и что его консервы скоро начнут подавать самой императрице, — мужчины, которые были, если честно, не самой приятной наружности, хором засмеялись. — Думаю, у нас будет несколько дней, пока он пытается «покорить столицу». К его возвращению в квартире останутся лишь голые стены.       Оставленная на несколько дней квартира действительно является лакомым кусочком для грабителей, и тому «идиоту» действительно не стоило распространяться о своём отъезде, тем более спьяну и в сомнительной компании. К счастью горожанина и большому сожалению этих двоих, вариант прекрасно подходит и Корво с Эмили. Нужно только узнать, где живёт их наивный любитель выпивки и консервов. — Представляешь, он сам меня отвел к себе. Кретин был так пьян, что мне ничего не стоило втереться к нему и настоять на том, чтобы провести его до дома. Под конец он попытался втюхать мне свои консервы, которые продает в лавке. Над ней он, кстати, и живет, оказывается. Ещё и название такое тупое – «Бухта Хьюи». — Так ты проник в его бухту, получается, — он не сдерживает отвратительного смеха, веселясь над своей же пошлой плоской шуткой, и не прекращает ржать, даже когда приятель в ярости пихает в грудь. — Пошёл ты! — Как мы туда залезем-то? Да ещё и сумеем утащить что-то тяжелее пары мешков? — Не парься, просто возьми инструменты. У него балкон выходит на здание, которое сейчас как раз на ремонте. По строительным лесам и заберёмся, а дальше – дело техники, — второй мужчина, видимо, уже засобирался отправиться за этими самыми инструментами, как тут же остановливается, задав самый важный вопрос. — Куда мне идти-то потом? — Ты что дурак? Я же сказал, его хата всего в квартале отсюда, вверх по улице, где дом ремонтируют. Там Рыжий Томми околачивается. Этот шкаф даже с берега можно заметить, — на этом они порешили, после чего разошлись каждый в свою сторону.       Дом продавца «Бухты Хьюи» отсюда вверх по улице. Перед лавкой и правда ошивается какой-то рыжеволосый амбал, слишком уж подозрительно поглядывая в разные стороны. Хозяин, должно быть, уже отправился в Дануолл, оставив свой дом буквально распахнутым и не подозревая об этом, раз грабители так активно обсуждают свой план. Увидев квартиру, Корво даже не поверил, что её хотят ограбить. Дела у «Хьюи» идут без особого успеха, разве что где-то здесь он прячет свои настоящие сбережения, сидит на сундуке с золотом, приоткрыв крышку которого и привлёк мерзавцев на свою голову.       Первым же делом Корво осматривает все окна и все углы, которые видно через них, улицу и людей, что проходят мимо закрытого магазина консервов. По правде, в доме не так много продукции подвластного производства, но альтернативы на полках и того меньше. В шкафах находятся мешочки с приправами и несколько сушёных веточек розмарина. Корво даже нашёл набор для игры в Нэнси, видимо, человек здесь живёт открытый и неунывающий, только одинокий – ни одной фотографии с женщиной нигде нет. Зато в одной из двух комнат у него есть маленькая зелёная коллекция из старых монет, купюр, памфлетов с иллюстрациями и большим мотыльком, от одного взгляда на которого у Эмили появляется неприятное чувство, сопровождаемое холодными мурашками по спине.       Воспользовавшись небольшим бочонком переработанной ворвани, Корво разжигает настольную лампу и ставит у самого окна, через которое им с Эмили удалось забраться внутрь, чтобы создать иллюзию присутствия. Грабителей это должно как минимум насторожить. Вряд ли помимо выгоды им нужны жертвы. — Как думаешь, они будут нас искать? — внезапно интересуется Эмили, остановившись напротив коллекции. — Кто? Бандиты? — Корво подвигает лампу немного в сторону и смотрит на рыжую вертящуюся макушку одного из компании внизу. — Нет. Кресуэлл или её люди. Логично ведь, что мы отправимся в ближайший город. — Боюсь, в том взрыве было мало шансов выжить. — Ну, а вдруг? Не стоит отметать такую возможность. Такие люди, как она, быстро не сдаются. — Будь это так, не уверен, что в ближайшее время ей удастся подумать о чём-то, кроме потери дома и драгоценной коллекции.       Теперь и его взгляд останавливается на рамке с гербом какой-то династии – точно не той, что была бы знакома кому-либо из них. Рядом висит рисунок хруща в раскрытыми крыльями, каких редко заметишь в городе, приколотый к полотну экземпляр и ещё несколько бабочек ниже, подписанных одним названием. Кому вообще пришло в голову убивать за красоту? Помнится, не только у Стилтона в спальне находится террариум с живыми бабочками. В Королевской консерватории есть целые выставки с настоящими бабочками, а в ботаническом саду в теплице и вовсе живут, как жили бы в дикой природе. По правде сказать, они и правда выглядят привлекательнее, когда способны махать крылышками и показывать расцветку в движении, чем когда просто неподвижно смотрят на зрителя из-за стекла, приколотые булавкой к нейтральному полотну.       Внизу начинается какое-то движение. Вновь выглянув, лорд-защитник замечает, что к рыжему подошли ещё несколько человек, по всей видимости, те же, что, не скрываясь, обсуждали ограбление, и кто-то ещё. Один из них поднимает голову к окнам, и их взгляды встречаются. Бандит щурит глаза, присматриваясь к силуэту за стеклом, но отблески света мешают рассмотреть лицо, а рядом появляется вторая фигура. Его это тревожит. Ещё несколько человек бросают взгляды на подсвеченное в дневное время окно, а затем тот, что громче всех хохотал, толкает в плечи рыжего, яростно поясняя ему за прохлопанного Хьюи. — Да когда ж он мог вернуться, если я всё время был здесь? — Проспал или проссал, не важно. Сегодня проставляешься для нас всех в «Конце Империи», дубина. — А ты не можешь выбрать паб подешевле?       Да, им не нужны жертвы, и предупреждение оказывается достаточно убедительным. Раз у Хьюи есть свой бизнес, так можно нагреть его не единожды, а не убивать при первой попытке сопротивления. Вряд ли он вообще представляет из себя сильного мужчину, способного потягаться с выросшими на улице бандитами. Корво глубоко вздыхает, чувствуя, как избавился от одной из проблем, сохранив имущество беспечного гражданина. Расстегнув пуговицы, он снимает с себя влажный плащ и кладёт на высокую спинку кресла, но вот оружейный пояс снова застёгивает, разве что, сняв с ремня арбалет и оставив возле маски на том же кресле. Никогда не знаешь, что может понадобиться сию же минуту. — Думаю, они не вернутся сюда, зная, что кто-то присматривает за домом.       На маленькой квадратной столешнице возле пепельницы на глаза попадается газета, небрежно сложенная в неправильный способ, но мужчине удается её развернуть не повредив. Громкоговорители на улицах города молчат, но вот газета... — Тебя объявили пропавшей без вести, — быстро пробежавшись по колонке взглядом, Корво сообщает то, что их сильнее всего интересовало, и зачитывает, чуть отдалив газету перед собой: — «Императрица Эмили Дрексел Лила Колдуин, нынешняя и настоящая правительница Островной Империи, была похищена из собственных покоев. Предполагаемым преступником является сбежавший неделю назад из-под стражи лорд-защитник Корво Аттано, подозреваемый в разбое и убийстве мирного населения аристократического происхождения, предположительно, из жажды мести, а также в поклонении запрещённому божеству и использовании чёрной магии», — Корво вскидывает брови, удивляясь, какой бред можно толкать народу, пользуясь доверием к единственному источнику глобальной информации – газете. — «"Предполагается, что Аттано шантажом хочет заставить снять с себя обвинения и держит в заложниках несчастную Эмили Колдуин, оказавшуюся удобной целью для своего отца", — рассказывает нам приближённый императрицы Аластер Виман, вовремя оказавшийся на месте преступления и давший отпор злодею, из-за чего был ранен в живот. Напомним, десять дней назад господин Виман раскрыл публике преступления защитника короны, не побоявшись стать следующей возможной целью нападения», — Корво замолкает, пробегая ещё по нескольким строчкам взглядом, а затем небрежно бросает газету обратно на столик. — Ух этот подлый Аттано, на что только не пойдёт этот мерзкий тип. На виселицу его.       Эмили явно задевает услышанное, она вновь сводит брови к переносице и пристально смотрит на смятую стопку бумаги, называвшуюся газетой, но самоирония Корво заставляет её всё-таки улыбнуться. — Как тебя не волнует, что пишут в газетах? Люди снова начнут тебя ненавидеть. — Ненавидят меня люди сейчас или нет, правда рано или поздно расставит всё на свои места. — Как бы я хотела, чтобы они наконец-то перестали обвинять тебя во всех проблемах, — тяжело выдохнув, Эмили усаживается на слегка запыленный диван. — Удивлена, что ты так спокоен. — Меня это не задевает. Но эта карикатура...       Эмили заинтересованно заглядывает на ту страничку, где перьевой ручкой нарисована уродливая картинка с её похищением, и прыскает со смеху. В общем-то, Корво тоже не сдерживает самоиронии.       В замочную скважину уверенно всовывается ключ, и этот звук быстро перенимает внимание обоих беглецов. Неужели Корво ошибся, и та троица отважилась на ограбление, несмотря на наличие хозяина внутри? Нет, если бы всё так и было, то они точно не стали бы заходить через главную дверь, да ещё и пользоваться ключом. Даже если, гипотетически, им удалось бы его украсть. Эмили действует рефлекторно, переглянувшись с отцом: раз – тихо, но стремительно направляется к входной двери, попутно возвращая платок на лицо; два – девушка с тихим шипением металла о ножны обнажает меч, принадлежавший личной коллекции Корво, и прислоняется спиной к стене. Корво берёт меч сразу и бесшумными шагами подкрадывается ещё ближе к двери. Его мог выдать только приглушённый щелчок механизма в рукояти, фиксирующего разложившийся без взмаха клинок, но гость, видимо, не обращает никакого внимания, спокойно войдя в дом с пакетом свежих продуктов, и стоило ему повернуться, как тонкую шею обжигают холодом два острейших лезвия, скрещённых у самого кадыка. Пакет тут же выпадает из рук, звонко ударяя что-то стеклянное о пол, катятся красные спелые яблоки, крошится выпечка. Глаза мужчины мгновенно округляются и скачут с одного прикрытого тканью лица к другому, он вскидывает руки и тут же взвывает, боясь срезать, словно ножницами, собственную голову неверным движением. — Нет, пожалуйста, не убивайте! Берите всё, что угодно, только не убивайте меня! — несмотря на острые мечи, он всё же повинуется страху и неторопливо отступает к стене, лопатками съезжает по ней, сворачиваясь в углу калачиком. — Я честный гражданин, верный Её Величеству. Я плачу все налоги и взносы. Хотите, заберите все консервы из магазина, только не трогайте меня.       Корво складывает клинок и делает шаг в сторону Эмили, и по одному взгляду понятно, что они подумали об одном и том же: видимо, это и есть тот Хьюи, что намеревался подавать ей к столу свои консервы. Что он вообще здесь забыл? А как же его планы по завоеванию Дануолла?       Тот, ничего не понимая, выглядывает из-за своих тощих пальцев и рассматривает пару. — Я... Я узнал вас, — несмело произносит мужчина, осматривая одежду Корво, слишком поздно подумав, что лучше бы держал язык за зубами. — Вы сбежавший лорд-защитник, ваше изображение в каждой газете. Я никому не скажу, обещаю! Берите всё, что вам нужно.       Как необычно всё-таки слышать от кого-то готовность помочь, несмотря на очень быстро разлетевшуюся пропаганду. — Нам нужно место, чтобы передохнуть. Пребывание здесь должно оставаться в строжайшей тайне, иначе тебе тоже грозит наказание за укрывательство, мистер. — Мистер Хьюи, Гамильтон Хьюи, к вашим услугам, господин, — мужчина быстро собирает разбежавшиеся вокруг продукты, всё ещё сидя на полу, поглядывая на спутника, и вдруг на него нисходит озарение. Его глаза вдруг встречаются с глазами Эмили, и весь паззл мгновенно складывается в целую картину. — Ваше Величество! — резко вскрикивает мужчина, опирая пакет на стену и тут же падая на колени в низком поклоне, и на голову обрушивается внезапное шипение обоих.       Корво, отступивший на шаг, вновь оборачивается к хозяину квартиры, который под гнётом заострившихся взглядов, ударяет себя по губам, а потом и едва ли не лбом о пол, потеряв опору. — Вам следует быть тише, мистер Хьюи, — строго отмечает Корво, цепляя его под руку, чтобы помочь встать перед императрицей, до сих пор не проронившей ни слова. — И у стен есть уши, а у ушей – голова. Если об этом кто-то узнает, вас казнят как соучастника. — Да, да. Я ничего не скажу, клянусь вам, — растерянно соглашается Гамильтон, и его глаза полнятся надежды, что оба его величественных гостя простят шум и не подумают плохо.       Поднимаясь на ноги, он отмечает про себя силу лорда Аттано, как будто не человеческие руки, а корабельный кран его поднимает, и буквально сияет от счастья наблюдать императрицу в своём собственном маленьком доме. Мысли в его голове путаются настолько, что первые мгновения он не знает, куда себя девать и на кого смотреть, а ещё – думает над тем, правильно ли он вообще смотрит. Может, его глуповатая улыбка и неопрятные руки, приглаживающие жилет, оскорбляют Её Величество. — Простите меня, Ваше Величество, за такой беспорядок. Пожалуйста, располагайтесь. Мой дом не похож на дворец, но я сделаю всё для Вашего комфорта. Прошу, сообщайте мне о своих желаниях. Я приготовлю для Вас горячую ванну, вы, видно, с тяжёлой дороги.       Мужчина поднимает свой пакет, как только шок ослабляет хватку, и бережно вынимает из всего прочего бутылку какого-то алкоголя, изрядно обрадовавшись её целости. По всей видимости, это она так звонко ударилась при падении. — Нам придётся хорошенько поработать над твоей маскировкой, — тихо сообщает Корво, подойдя к дочери ближе. — Будем надеяться, что мистер Гамильтон Хьюи сдержит своё слово.       Он нарочно даёт понять, что запомнил имя гостеприимного хозяина, и продолжает помнить, что это не даёт никакой гарантии в анонимности. Если он нарушит собственную клятву, данную на коленях, то должен будет понести наказание как предатель, а ведь так распевал о верности Её Величеству и уплате всех налогов. Пристальное внимание, каким Корво одаривает Хьюи, должно парализовать любое желание кому-нибудь сообщить о встрече. — Если вы сдержите слово, я удостою вниманием вашу продукцию, — Эмили же смягчает ситуацию, чтобы не казаться такими уж мрачными и недосягаемыми, тем более, удачно используя его собственный интерес в качестве мотивации хранить молчание.       С тяжелым вздохом, Колдуин опускает свою маску, в них уже нет никакого смысла. Гамильтон же, подобно осе, взвивается и отправляется хлопотать по дому, включает весь свет, тут же разжигает плиту, вытаскивает из шкафчиков всё, чем богат (что уже видел Корво при обыске), желая окружить гостей вниманием и комфортом, на которые он только способен. Для обоих это является обычным делом, ведь, где бы ни появилась императрица, люди начинают делать всё что угодно, а потом и самые ненужные вещи, чтобы просто угодить или подлизаться и заслужить милость. Мужчина достаёт вино, ром, газировку и сладости, раскладывает фрукты на старенький, слабо отполированный поднос – забавно это, как Хьюи себе представляет жизнь во дворце и, во что бы то ни стало, пытается повторить её.       То, с каким рвением хозяин дома старается опустошить свои полки, наталкивает на мысль, что будь он беднее и держи в кармане последнюю кромку хлеба, Эмили отберёт и её, просто показав лицо. Оттого ей не так сильно нравятся незапланированные визиты в низшие слои, которые, как бы грубо это не звучало, не в состоянии подняться до уровня правителя. Эйхорн славился своей мягкой правящей рукой, он был милостив для всех вне зависимости от статуса, и мог бы быть лучшим примером для Эмили, чем мама. Учась у него, может быть, удалось бы хоть немного сгладить расслоение общества.       В конце концов, мистер Гамильтон преподносит полотенце, самое большое и самое мягкое, какое нашёл в своём маленьком доме. — Оно новое. И я могу предложить Вам сменную одежду, пока я не отстираю Вашу, если, конечно, пожелаете. Она совершенно чистая. Моя соседка работает прачкой. — Благодарю, — скромно отвечает Эмили на его услугу и честно сомневается в желании облачаться в чужую одежду, но понимает, что ещё чуть-чуть, и кожа начнёт зудеть от всей собравшейся грязи. — Я думаю, лорду Аттано тоже не помешала бы ванна.       В присутствии Эмили о Корво все забывают. Он меркнет на фоне такой персоны. Разумеется, так всё и должно быть: лорд-защитник всё время следует позади, заботясь о безопасности из королевской тени, и будто бы вовсе исчезает за стройным станом Её Величества, при необходимости пользуясь отсутствием внимания к себе. Однако сейчас в представлении дочери он как никто другой заслуживает горячую ванну, мягкое полотенце и удобную постель. Корво приходится на мгновение оторваться от разглядывания бутылки. — Конечно-конечно, несомненно. Я как раз думал об этом, — стрекочет Хьюи, но не торопится покидать гостей.       Откупорив, защитник короны наливает напиток в стакан и присаживается в кресло, чтобы как следует распробовать. — Возможно, это прозвучит как-то самоуверенно, в общем, дайте мне знать, если Вам понадобится какая-либо помощь, Ваше Величество.       Не сделав и полного глотка гристольского рома, Аттано закашливается и устремляет взор на Хьюи, мгновенно понявшего причину настолько выразительных взглядов в свою сторону. Разумеется, он не подразумевал ничего плохого, видимо, считая, что в королевских хоромах Эмили даже пальцем не шевелит без десятка слуг вокруг. Однако в попытке услужить императрице, он всё же не видит необходимой границы. — Даже слишком, мистер Гамильтон. Это лишнее, — спокойно обращается Корво, вытирая бороду под уголком рта.       Как только Эмили скрывается в ванной, Корво просит у хозяина что-нибудь для обработки ран. Он наверняка имеет дело с острым консервным ножом, а руки явно проигрывают стали по выносливости. Приходится держать при себе некоторые аптечные средства и травы. Корво забавляет мысль, что заботе этого человека должны бы поучиться слуги башни, ведь и тут он предлагает свою помощь, один мастер на все руки, да ещё и согласный на всё. Естественно, безопаснее будет заняться ожогами где-нибудь в стороне, чтобы не светить меткой, даже если Гамильтон настолько законопослушный, что не узнает знака на тыльной стороне ладони, и пока что ящичек с лекарствами остаётся в стороне.       Ополоснув первым лицо, Эмили устремляет взгляд перед собой и не узнаёт ту, что смотрит на неё в ответ: уставшая и потрёпанная, не имеющая той чистоты и искренности в глазах, как на величественных портретах, только разочарование, подавленность и отдалённое эхо тревоги, засевшей глубоко внутри, но присутствующей где-то на заднем плане постоянно. Сбившиеся, уложенные руками и придавленные капюшоном волосы ничем не напоминают королевское происхождение и не несут даже следов, что когда-то творили собой ухоженную причёску. От солёной воды кожа сильно высохла и местами сморщилась, добавляя императрице возраст. Губы обветрились, зато щёки горят неистовым пламенем. Лоб горячий, стоит приложить к нему ладонь. Отец не будет рад, если она продолжит болеть. Горячая ванна должна успокоить её тело и согреть лучше, чем если оно продолжит сжигать себя изнутри. Может быть, для Хьюи она выглядела просто уставшей, изнурённой тяжёлой дорогой, но Эмили прекрасно понимает, как сильно её вид отличается от нормального и даже от сильно уставшего в условиях дворца. Удивительно, как он вообще узнал её, учитывая эти огромные серые мешки под глазами.       «Эти серьги мне совсем недавно привезли из самой Тивии», – фраза и незнакомый голос содрогают разум, как будто прошивая его изнутри наружу, отчего по затылку бегут мурашки. Эмили смотрит на свои уши и недоверчиво приближает лицо к зеркалу, как будто не верит в то, что видит их чистыми. Какое-то наваждение одолевает, показывая незнакомые тяжёлые блестящие нависы с бриллиантами и жемчугом, но дырки в мочках только мерещатся из-за усталости. Эмили сильно трёт глаза и оставляет чёртово зеркало, чтобы, наконец-то погрузиться в горячую воду и окутать плечи шалью лёгкого пара.       Интересно, как себя чувствует Корво. Он всё время кажется непроницаемой скалой, которой ни по чём ни бури, ни зной, ему не мешает пропахшая одежда, горячка, боль и усталость, как будто он не человек вовсе. Он постоянно сфокусирован и отвечает не только за себя, но и за ещё одного человека рядом. А если понадобится, то и за нескольких, и всех их сможет защитить. А смогла бы так Эмили? Девушка подбирает под себя колени и обнимает их руками, наслаждаясь мылом, растворённым в воде, обволакивающим кожу. Смогла бы, когда придёт время. Корво никогда не будет в схватке один, и он тоже будет окружён заботой, пусть никогда и не просит. Эмили не считает себя беззащитной и тем более слабой, она ищет ориентиры, когда теряется, но это не делает её плохим правителем. Более того, всё это время лучшим ориентиром являлся отец.       Не стоит засиживаться долго, пока вода ещё горячая, и девушка выбирается из ванной, как только с волос вымывается вся пена. Приятно чувствовать себя освежённой и чистой, и, бросив взгляд на стопку своей одежды, императрице не хочется вновь в неё возвращаться. Одежда, предложенная мистером Хьюи, выглядит не так плохо. Брюки подходят по длине, но в поясе широки, чего следовало ожидать. Четыре пуговицы впереди почти не регулируют этого, но исследовав пояс, Эмили находит позади ремешок, который исправляет неточность по талии. Может, хозяин и не аристократического происхождения, старомоден в силу материального положения, но рубашка оказывается в пору на узких плечах и довольно свободной, рукава длинноваты, но манжеты плотно застёгиваются на запястьях, так что удерживают их от свисания. Светлая ткань слегка потеряла первоначальную белизну, но действительно чиста и приятно пахнет, отдалённо напоминая аромат самой квартиры радушного человека. Выглядит опрятно. Посвежевшее лицо Эмили возвращает свою презентабельность, хоть и избавлено от макияжа. Даже улыбка невольно возвращается на уста императрицы перед тем, как та покидает ванную комнату. — Могу ли я ещё что-то для вас сделать? — тут же интересуется Хьюи, стоит отпустить лорда-защитника из своего общества. — Благодарю. Я бы хотела побыть одна, если вы не возражаете, — Эмили дипломатично складывает ладони одну в другую на животе и отходит к софе. — Хотя, когда лорд Аттано вновь присоединится ко мне, будьте добры подать нам чай и кофе. — Будет исполнено, Ваше Величество, — мужчина почтительно кланяется и спешит на кухню на поиски самых лучших напитков, которые он может предложить.       Удовлетворившись наступившим спокойствием, Колдуин тут же принимает горизонтальное положение и прикрывает глаза. Небольшой шум на кухне незначительно раздражает слух, но квартирка явно проигрывает величине дворца, где каждая комната изолирована и не пропускает лишнего извне. К тому же, она всё равно не в силах вспомнить чего-либо за прошедшую неделю, словно пала в небытие и перестала существовать. Казалось бы, должно же быть хоть что-то, ведь, судя по сребрографиям, она вполне себе существовала, смотрела глазами и касалась руками, однако всё это остаётся на самом дне огромного провала в памяти, а от попыток вытащить малейшую крупицу начинает болеть голова.       Тонкие усики ножниц смыкаются с писклявым скрипом, срезая жёсткие волоски. Они безвольно спадают в белую раковину, когда Корво поглаживает рукой бороду, сравнивая длину, а затем задерживает взгляд на своём лице. Выглядит ужасно: впалые щёки, отёкшие чернеющие круги под глазами, иссечённая временем кожа, и в каждой складке на лбу кроется кровавая история. Аттано смотрит себе в глаза, в постаревшие, потускневшие карие глаза, видавшие худшие времена Империи, запечатлевшие тысячи смертей, десятки предательств и лишь единицы искренних сердец. С волос на кожу спускается капля, и в слегка запотевшем зеркале она выглядит непременно как слеза – именно то сожаление, которое Корво до сих пор несёт в себе, которое переваливается по каждой морщинке-воспоминанию. Поднеся ножницы ещё раз, он ровняет выбившийся участок. Ожоги, полностью покрывшие ладони, понемногу заживают, очищенные от грязи, и даже в таком состоянии выглядят куда лучше. Завтра от них не останется и следа, но метка останется на тыльной стороне ладони, вероятно, до конца жизни, скрываемая как самая страшная тайна. Чужой однажды сказал, что порой части нас живут гораздо дольше нас самих, и тогда он имел в виду не только сердце Джессамины. Рука Старой Ветоши всё ещё несла в себе жизнь и магию, находясь в кармане Паоло, пока не треснули кости. Может, и его однажды послужит Эмили мощным амулетом. Нет, уж лучше пусть сожгут всё тело.       Тело Корво пробивают мурашки, и он отмахивается от мрачных мыслей, представив перед собой лицо дочери. За что же ей дана такая судьба? С самого начала её путь был преломлен убийством и похищением, предательством и худшими решениями при наличии компании советников и опытных министров. Из Корво был так себе регент, но, по крайней мере, все находились на своих местах, и Эмили была в безопасности. Иногда, задумываясь о справедливости, Корво вспоминает те казни, на которые он не позволял приходить юной императрице, и голоса ярых заговорщиков. Вспоминает, как в последний раз посмотрел в глаза Берроузу перед тем, как того казнили. Тогда их взгляды не встретились, но воспоминания о его ужасе остались. Тогда Хайрем почувствовал, каково это быть по другую сторону. Сердце говорило о нём, как о одержимом идеей порядка, манией держать всё под контролем, и он сам подтвердил это в аудиограмме.       «…Если бы все просто выполняли приказы». Теперь это что-то близко знакомое. Сколько бы планов было исполнено, если бы все просто выполняли приказы. И сколько бед можно бы было избежать, если бы все просто выполняли приказы. И каждый раз сравнивая свои методы с кем-то ещё Корво старается себя успокаивать, что он ни капли не похож ни на Берроуза, ни на Делайлу, ни на кого-либо ещё, что его методы точно отличаются, но ведь в общем плане всё всегда сходится к одному: «все просто должны выполнять приказы».       Смотреть на себя больше не хочется. Влажная одежда привычно облегает тело и приклеивается к коже, собираясь складками на локтях и животе. Ополоснутую до того, как Корво погрузился в ванну, поднимающаяся влага избавила её от пыли и запахов, приближая ткань к статусу «достаточно чисто». Корво выходит из клуба пара, заполнившего всю ванную комнату, и тут же окидывает взглядом квартиру на предмет изменений. Ничего не произошло, Эмили отдыхает на софе, подбив подушку под шею и вытянув уставшие ноги, но, завидев отца, тут же садится. — Ты в порядке? — заботливо интересуется лорд-защитник, заметив, как сильно его дочь выглядит уставшей. Оказывается, она терпеливо его ждала в одиночестве, не имея даже чашечки чая, но отвечает утвердительно и глубоко вздыхает, разминая плечи. — Где мистер Хьюи?       Корво бедром подвигает кресло ближе к софе и усаживается в него. — Я попросила его оставить меня одну. Он...       Они оба слышат, как хозяин квартиры мелкими шаркающими шагами направляется к ним со стороны кухни по маленькому коридору, держа что-то звенящее в руках. На мгновение Эмили даже подумала, что он всё время стоял у дверей и подслушивал всё, чтобы по велению правительницы появиться сразу, когда его второй гость закончит водные процедуры. Видимо, мужчина услышал своё имя, а потому поспешил оказаться полезным. Вдруг бы у него получилось извлечь и свою выгоду, ведь он так хотел покорить Башню, а её обитатели вдруг сами оказались у него в гостях. В руках Хьюи несёт поблёскивающий поднос, на котором ровно расставлены чашки, чайник и кофейник, а ещё некоторые приборы, мгновенно привлекающие взгляд Корво. — А вот и вы, — Эмили слегка напрягается от нахождения рядом постороннего человека, пусть он и является хозяином квартиры. — Мистер Хьюи, не окажется ли у вас немного мёда?       Ложечки звонко дребезжат, ударившись о блюдце, когда весь поднос вздрагивает при осмыслении Гамильтоном просьбы императрицы. — Прошу прощения, Ваше Величество, — с трепетом начинает он, слегка запинаясь в этом месте, чтобы как следует подобрать слова, честно сказать, излишне переживая о них, — к огромному сожалению, у меня нет мёда, но взамен я могу предложить вам сахар, если угодно.       Эмили знает, что значит для Корво кофе. Это его традиция, уже слишком поздно для кофе с молоком, и, судя по реакции хозяина квартиры, это сохранит его от переживаний насчёт отсутствия козьего молока или сливок. Она хорошо запомнила то, что крепкий кофе становится вкуснее, если в него добавить контрастирующее количество сладости. Отец не всегда это делает, вне зависимости от привычки, возможно, руководствуясь настроением на мёд или десерт, который обязательно съедает до того, как сделать первый глоток из чашки. Поведение Корво не во многом отличается, к тому же, за прожитую жизнь стало даже более привычным, и всё равно девушка помнит детали, хоть и не разделяет многих предпочтений.       Поэтому теперь Эмили ждёт ответа от него самого, и Хьюи копирует заинтересованность, обратившись к лорду-защитнику в ожидании ответа. Корво, не ждавший права выбора, обводит взглядом обоих, и затем соглашается. Прежде, чем мистер Гамильтон дотрагивается пальцами до ушка чашки, Аттано хватает с подноса наиболее интересующую его вещицу и откидывается на спинку кресла. В его пальцах оказывается изящный вытянутый нож, судя по закруглённому лезвию, предназначенный для масла и мягких продуктов. Он надавливает на тупой кончик подушечкой пальца и невзначай проводит вдоль, пока хозяин, сглотнув горечь своей ошибки, расставляет приборы на столике. Затем, играючи перекладывает между сгибами суставов, перекручивает и оставляет в ладони рукоятку, направив лезвие вдоль запястья. Подняв глаза, лорд-защитник встречается взглядом с собственным отражением на дне подноса, который Гамильтон прижимает плотно к груди, закончив сервировку. Его изумление кажется немного забавным в данной ситуации, хотя Эмили замечает в уставших глазах преобладающий лёгкий испуг и восторг пируэтами, которые выписывает лишний прибор. Корво лишь мягко улыбается: — И ещё одну чашку, пожалуйста.       Прижав в растерянности поднос ещё крепче, Хьюи направляется из комнаты за ещё одной чашечкой и обещанной сахарницей, а Корво забирает к тому времени наполненную у Эмили, оставив ножик по правую сторону от себя, где будет безопаснее всего держать этот предмет. Она спокойно разжимает пальцы, но вопросительно смотрит на отца, изогнув вернувшие изящность брови. — Что ты делаешь? — Ничего особенного, — звучит обыденно и достаточно спокойно, чтобы вызвать подозрения и сомнения.       Получив ещё одну чашку и поблагодарив, лорд-защитник передаёт её императрице, а сам делает глоток из той, что забрал. Всего лишь глоток. Он чувствует горчинку чёрного листового чая, слегка пересушенного, но с фруктовыми нотками. Не так плох для заварки, но и не так хорош, чтобы подавать Её Величеству к их длинному обеденному столу, а на данный момент подойдёт для того, чтобы согреться и дополнить беседу. Не отпивая более, Корво отставляет чашку в сторону и берёт свою, самостоятельно добавляя в неё ложечку серого сахара.       Спохватившись, хозяин квартиры вновь наполняет чашку императрицы из чайника, не решаясь задать ещё хоть один вопрос, чтобы не подтверждать свои осторожные предположения. — Ах, да, если пожелаете, с моего балкона есть выход на крышу. Там есть беседка и аудиограф. Если пожелаете насладиться звёздным небом, то можете подняться туда по лестнице. Я оставлю вам перфокарту, на ней записана музыка. Погода сегодня чудесная, — отложив на угол столика ленту, Хьюи покидает комнату, счастливо и немного испуганно взглянув ещё раз на знатных гостей. — Зачем ты его пугаешь? — перестаёт сдерживать смех Эмили и прикрывает ладошкой рот. — Никому в голову не придёт даже пошутить об этом рядом с тобой. — О чём ты? — Корво искренне не понимает, что такого забавного совершил. — О раскручивании ножа в руке. Ты произвёл впечатление, это верно. — С такими вещами нужно быть осторожным, вдруг он бы воспользовался моментом?       Конечно, Корво утрирует, понимая маловероятность такого происшествия и вообще успех нападения с ножом для масла, но его привычка (или профессиональная паранойя, чем бы оно ни было) неосознанно подталкивает к максимизации безопасности окружения его дочери. — Если бы мистер Хьюи точил на меня зуб и при этом не являлся полным дураком, то наверняка не решился бы нападать, находясь от тебя в паре футов. — Вот именно, — подтверждает Корво, кивнув на отставленную чашку императрицы.       Его горько-сладкий кофе скорее напоминает очень крепкий настоявшийся чай или сильно разбавленный безалкогольный бурбон. — Вижу, тебе удалось подстричь бороду. Почему волосы не стал трогать? — Эмили некоторое время держит чашку в ладонях, впитывая её тепло кожей, и наконец-то делает глоток горячего напитка. — Последний раз, когда я сам остриг себе волосы, это выглядело так, как будто меня постригли циркулярной пилой. С тех пор даже в «Пёсьей Яме» этим занималась Каллиста или Лидия. Тебе не нравится? — Нет, тебе идут длинные волосы. Они мне всегда нравились, особенно собранные мамой в аккуратный хвостик. — Хорошо, свяжу их, как найду какой-нибудь шнурок. — Я так и не рассказала тебе. Я получила письмо из Карнаки: твой дом уже отреставрировали и вскоре должны открыть для посещения. Они нашли дневник твоей мамы и старые письма. — Знаю, я оставил их там в прошлом году. Хочешь нанести визит? — Может, — кратко отвечает Колдуин, и на лице вдруг появляется скромная улыбка. — Неофициальный. Как твои руки, кстати?       Эмили решает сменить тему, оставляя чашку и приподнимаясь с дивана. Она подвигается ближе к краю, надеясь, что хоть на этот раз Корво позволит ей на них взглянуть, и для этого протягивает раскрытые ладони. — Гораздо лучше, у Гамильтона нашлось всё, что мне нужно, — на этот раз Корво демонстрирует заинтересованной императрице свои руки, такие, как и всегда. Рукав на левой закрывает метку, так что виден только край ладони и пальцы. — Ты так и не рассказал, что случилось. — Ты же видела шокеры у охраны. Я схватился за железные прутья, и один из них додумался пустить по ним ток.       Эмили бережно берет в обе ладошки руку Корво и водит пальчиками по месту, где вчера видела страшные, как ей показалось, раны. Она кривится, представляя себе, насколько это было больно, к тому же ток прошёл по всему телу. Однако мозолистая шершавая кожа всё равно выглядит не так плохо. Может, ей просто показалось? Корво трепетно сжимает пальцы, поймав руку Эмили в ловушку, и затем подносит тыльную сторону ладони к губам, сильно наклонившись вперёд. Это всего лишь легкий поцелуй, коими Эмили одаряют чуть ли не при каждой встрече, но даже малого прикосновения дыхания к коже хватает, чтобы щеки императрицы побагровели, а сердце на мгновение замерло. Затем по всему телу разливается ощущение полной любви и тепла по отношению к отцу. — Хочешь пойти на крышу? Подышать свежим воздухом перед сном.       Приняв приглашение, Эмили следует за отцом на балкон. Она всегда чувствовала себя спокойнее сверху – чем выше, тем лучше. С крыши удобнее всего наблюдать за прохожими, контролировать ситуацию и быстро скрываться, потому как добраться до неё та ещё задачка. К тому же, в целом, люди не так уж часто поднимают головы.       Вечером Портерфелл выглядит так, словно уменьшенный, сжатый в три раза Дануолл уместили на ладони, но не додумались включить огни. Из закопченных труб повсюду валит серый дым, расплываясь в невесомую отравленную овечью шерсть, но ранние звёзды здесь сияют ярче. Солнце только-только зашло за горизонт, оставив за собой веер запоздалого света и тепла, расходящегося красками холодного заката. Бриллиантовая вуаль ночи, как смола, тянется вслед за угасающими лучами, попутно слизывая их с поверхности зданий, заменяя длинными чёрными тенями. Поднимаясь по лестнице, Корво встречает лицом холодный солёный бриз, принёсший с собой морской илистый запах со стороны пристани, но стоило зайти за беседку, как всё это вдруг исчезает. Это волшебное место защищено от ветра и, вероятно, навес хорошо прикрывает от капель дождя. Под ним как раз и находится аудиограф и стеклянная высокая фруктовница. Мужчина направляется к нему не сразу, внимательно осматривая соседние крыши и градиентное сине-розовое небо над головой с редкими высокими облаками. Карта в руках оказывается даже как-то подписана чернильным пером. Наверняка она не единственная у Гамильтона, а может, просто последняя, но, когда старенькая машинка издаёт щелчок и начинает гудеть, проглотив карту на половину, из решётчатого динамика разливается довольно спокойная мелодия. Похоже на виолончель и скрипку.

music Dmitri Shostakovich — Suite No 1 For Jazz Band Sans Op. E (1934): 1. Waltz

— Должен признать, тебе очень идут платья, — внезапно вспоминает Корво, возвращаясь к дочери, и застаёт смущение. — Они красивые, но абсолютно непрактичные. Ни бегать, ни дышать в нём просто невозможно. — Хорошо, что они вышли из моды много веков назад, — едва ли усталость удаётся превозмогать, и мужчина опирается бёдрами о парапет, обернувшись к городу.       Насколько бы тяжелее были привычные занятия, если бы Эмили была вынуждена облачаться в громоздкие наряды. Тогда ей бы и правда не оставалось ничего, кроме как восседать на троне и озарять подданных своим великолепием. — Помню, моя мама всю жизнь мечтала о корсете, чтобы быть красивой и стройной, как аристократы. — Правда? — скромно интересуется Эмили. Корво качает головой. — А Беатричи только смеялась: «как вообще кто-то может запихнуть себя в эту клетку по своей воле?» — Как я её понимаю, — на губах Эмили появляется лёгкая улыбка. — Видимо, раньше аристократы как-то обходились без воздуха. Я больше ни за что добровольно в это не влезу, — она смеётся. — Ни на какой маскарад.       Девушка скрещивает руки на груди, над чем-то задумываясь. Небо темнеет, и из глубины трещин-улиц тускло разливается свет низких фонарей. Город не такой мёртвый, каким мог показаться сперва с высоты фронтонов. — Как они умудрялись ещё танцевать на балах в этом? — задумчиво добавляет она, и Корво решает не засиживаться, чувствуя, как без движения ломит суставы после такой-то прогулки. Ему больше хочется расслабиться эмоционально, чем дать спокойствие перетруждённым мышцам. — Потанцуешь со мной? — немного смущаясь, Корво подходит ближе и предлагает руку. — Как же я могу отказать лорду-защитнику в такой просьбе.       Одним изящным движением Эмили вкладывает свою ладонь, и Корво подходит ближе, занимая ведущую позицию, правда, не даёт покоя то, что кожа на ладонях по-прежнему шершавая и безобразная, и наверняка неприятная наощупь для дочери, а потому мужчина уверенно направляет её руку на плечо. Последний раз они танцевали, когда отправлялись с официальным визитом на северные острова. Тогда Эмили ещё не была близко знакома с Виманом – который впоследствии перенял танцевальное партнёрство – и неохотно принимала приглашения от старших аристократов, красных от выпивки и пышущих острым парфюмом, над которым они вместе потом смеялись, обсуждая наедине. Тёплые воспоминания скачут на ресницах лорда-защитника, пока тот неотрывно всматривается в дальние дома у самого края города, где его уже начинает поглощать редколесье. — У тебя одежда влажная, — замечает Эмили. — Я знаю. — Ты не простудишься? — Обещаю.       Их обоих определённо одолевает некоторое смущение. Руки Эмили покоятся у отца на плечах, пока они медленно раскачиваются под спокойную мелодию. Большего он и не хотел. Сердцебиение вдруг ускоряется, когда события минувших дней поднимаются в образе пары императрицы и предводителя Лиги Защитников. Корво помнит тот взгляд, каким Аластер смотрел на возлюбленную, кружась в вальсе по просторному залу. Как нежно и отчасти демонстративно целовал её ручку при каждом удобном случае. Ту самую ручку, что нечаянно касается открытой шеи теперь. А смотрел ли Корво тогда с тем же чувством, с каким когда-то смотрел на Джессамину, пред которой на одно колено встал гордый смазливый аристократ? Во сколько букв умещались его эмоции: в шесть или всё-таки семь, распарывая грудную клетку изнутри острыми шипами и заливая её желтизной?       Вспомнив об этом, мужчина чувствует укол в сердце и отрывается от воспоминаний, замечая, как Эмили рассматривает его. Обратив внимание на дочь и встретив изучающий любопытный взгляд на своих глазах, он вгоняет ту в краску. Тихонько рассмеявшись, Аттано качает головой, но ничего ей не говорит. Попросту незачем. Может быть, это он выглядел забавно, погрузившись так глубоко в воспоминания, что изобразил какую-то странную гримасу на лице.       Всё так сильно меняется, когда вновь делаешь то, от чего отрёкся давным-давно. Меняешься даже ты сам, как будто возвращаешься в то тело, что было тогда, как будто подходишь вплотную к стенам, которые с трудом выстраивал всё это время, чтобы потом вдруг вспомнить всё, подойти слишком близко и заметить трещину. Несколько лет назад Колдуин стала предпочитать оставаться в стороне, не контактировать тесно с Корво и вовсе ограничить их встречи. Сыграть на том, что она становится старше и нуждается в большем личном пространстве. Её пугали собственные мысли, бесконтрольные, повторявшиеся каждый раз и обострявшиеся, стоило им оказаться наедине. Порой она лишалась сна из-за навязчивого воображения.       Как раз тогда очень кстати появился Виман, роман с которым, по мнению очень многих, начался слишком стремительно. Так оно и было. В попытке забыть и избавиться от искушения девушка была готова пропустить «не такой уж и обязательный» этап с ухаживаниями, объявив их парой публично. Тогда она украдкой взглянула на Корво, увидев в его глазах гордость. В её же – таилось сожаление. Она надеялась, что испытываемые ею чувства это просто следствие буйства молодой крови и что со временем она сможет переключить внимание на Алекса по-настоящему. Однако прошёл год, а затем второй, третий, и ничего не изменилось. Сердце продолжало трепетать рядом с единственным человеком, и как бы Алекс ни старался, он не мог занять его место.       Вновь кружась в танце спустя столько лет, слыша собственное учащенное сердцебиение, девушка осознаёт, что то запретное чувство, которое она старательно вырывала из себя, до сих пор не прекращает обуревать. Никто не сможет заменить Корво Аттано. В её сердце есть лишь одно место.       Кто-то обязательно заметит, что лорд-защитник уже стар, а Эмили лишь подтвердит про себя, что седина украшает его, добавляя особенный шарм. Другие посчитают его злым и холодным человеком, но Эмили ясно видит, что одиночество лишь защитило его мягкое сердце. Третьи боятся одного его взгляда и не без причины, однако Эмили не встречала более нежного, заботливого и искреннего человека. Некоторые даже презирают, иногда ей приходится выслушивать недовольства, а потом скрывать этот факт, чтобы лишний раз не расстраивать. Сама же Колдуин искренне восхищается своим отцом. И любит.       Эмили вдыхает полной грудью, чтобы немного унять наступившую тревогу, и прислоняется головой к плечу. — Всё в порядке? — голос лорда-защитника не превышает полтона, вибрируя только в том маленьком пространстве, что осталось между ними двумя. — Да, — её краткий ответ легко успокаивает, и мужчина кладёт ладони на талии дочери так, что их танец превращается скорее в плывущие покачивающиеся объятия.       Он чувствует животом, как Эмили снова глубоко вздыхает, и приходится сдержать порыв прижать к себе сильнее, чтобы не нарушить идиллию. Всё-таки они танцуют. В какой-то момент пальчики Эмили находятся под затылком, нежно перебирающие отросшие жёсткие пряди. Она тоже о чём-то думает, расслабившись в отцовских надёжных руках.       В молодости они точно так же кружились с Джессаминой, уединившись в самом дальнем уголке сада, где не заметят ни император, ни даже стража. Точно так же с трепетом он обнимал её за талию, прячась в скрытой комнате от своих обязанностей, чтобы, наконец, за долгие-долгие дни ожидания поцеловать её губы с очаровательной мушкой слева. Она была такой миниатюрной в его сильных руках, широкие ладони враз обхватывали осиную талию, и ему приходилось сильно склонять голову, чтобы коснуться щекой её чудесных шелковистых волос. Корво неосознанно повторяет всё то же самое, прижимаясь к Эмили, чувствуя приятный аромат от её мягких лоснящихся волос, и не замечает, что утягивает дочь в свои воспоминания.       Сердце в груди едва поспевает отстукивать двумя половинами, когда столько чувств смешиваются воедино, ведь две самые дорогие ему женщины вызывают в нём одну и ту же реакцию. Их лица так сильно похожи, что меняются среди воспоминаний, и сложно бывает не заблудиться в них. И всё же сейчас его окутывает аромат юного творения его собственных стараний, в его руках не та, что в сердце погибла до того, как Нож Дануолла вытащил окровавленный клинок.       Почувствовав близость, мужчина прикрывает глаза, омываемый пьянящими нежными чувствами. Головокружение вынуждает его выдохнуть через рот, склонившись ещё ниже, так, что бородой он уже касается бархатной щеки и переходит точку невозврата. Что-то толкает его на поиски, и он вслепую находит уголок полных горячих губ, минует его и припадает к трепетному поцелую в полном забытье. Оказывается, танец давно уже был прерван, отчего Эмили и оказалась так близко, отчего подняла голову с плеча, поддаваясь искушению взглянуть на происходящее, и приняла такое признание в безграничной любви в чистом виде. Сердце резко встрепенулось, и девушка замерла, боясь спугнуть ни то Корво, ни то сон, за который на мгновение посчитала реальность. И трещина вдруг разрослась, ломая все построенные барьеры между ними двумя. Эмоции и скрываемая долгие годы нежность обрушиваются на голову настолько резко и неожиданно, что Эмили, даже не осознавая того, отвечает на поцелуй, полный несвойственной лорду-защитнику неуверенности. Однако с каждым мгновением они оба набираются смелости, позволяя себе намного больше, чем могли когда-нибудь представить. Как будто он – просто мужчина, принёсший ей клятву верности на собственной крови, и вовсе не...       Тонкие пальчики невесомо касаются воротника, крадутся по самому краю загиба и ласково пробираются к шее, передавая пульс наслаждения и просьбы – и внезапно всё прекращается. Их обоих будто обливают ледяной водой, и осознание своих действий тут же бьёт обухом по голове. Ох, если бы только она не двинула этой рукой...       Опьянение и шум разом стихают и трезвые мысли молотками ударяют в виски, вынуждая Корво раскрыть глаза и понять, что он наделал. Эмили трогает подушечками нежных пальцев собственные губы, всё ещё отчётливо ощущая на них чужое прикосновение, и удивленно таращится, подобно рыбе в порту. Резко отпрянув, мужчина хватает ртом воздух, смотрит в испуганные глаза дочери и тут же замечает, что взгляд их мгновенно застыл и показавшаяся резкой музыка прекратилась. Эмили застревает во времени в том самом испуге, как и всё окружение, в данный момент, не подозревающее о присутствии ещё одного лица. Рядом с мужчиной раздаются звонкие размеренные хлопки двух ладоней, и, подняв голову, он видит его – божество, постоянно наблюдающее за миром и каждым существом в нём через чужие глаза. На худощавом бледном лице юноши красуется довольная дерзкая ухмылка, и первым, что из неё вырывается, это «Браво!» — Ах, мой милый Корво, что же ты наделал? — Чужой сидит на крыше беседки, но с такого расстояния легко можно заметить, как светятся бездна в его глазах от удовольствия представленной сценой. — Как же долго ты заставил себя ждать, хотя некоторые люди заканчивают жизнь, так и не признавшись. Ни себе, ни возлюбленной. — Только тебя здесь не хватало... — Нет, это тебя не хватает здесь. На месте своего старого знакомого я вдруг увидел студента, испугавшегося удачного эксперимента. А куда же подевался бесстрашный Корво Аттано?       Чужой театрально прикладывает ладонь ребром ко лбу, чтобы внимательнее поискать лорда-защитника, и исчезает в облаке чёрного тумана. Корво вновь обращает внимание на застывшую во времени дочь и задаётся вопросом, как долго Чужой наблюдал за этим. В карих глазах нет даже смятения, только вопрос. Вибрирующий потусторонний голос появляется совсем близко к левому уху: — Посмотри повнимательнее на неё. Я знаю, каким наблюдательным может быть защитник короны. А как часто ты заглядывал в её душу после того, как она «выросла»? Старался не лезть с вопросами и советами без спроса, держаться вымышленной границы личной жизни, не замечая, что дверь всегда была для тебя открытой. Всё ли мы знаем о самых близких? Какой изысканный способ мучений ты выбрал для себя – быть к ней ближе всех и одновременно считать, что она никогда не будет твоей... в ином смысле. — Такие отношения запрещены. — Интересно... — Абсолютно нет, — Корво безобразно перебивает бога, не желая и знать, что ему интересно, но стереть с его лица эту чёртову ухмылку не удаётся. — Здесь нечему радоваться, ведь для тебя это всего лишь представление, одно из миллиардов в твоей бесконечной жизни, а для меня это самое драгоценное из всего, что я имею, – отношения с дочерью. И теперь они под угрозой. Ты толкнул меня на это? — Если бы мы знали наверняка... Раскрою тебе тайну: в её сердце есть только одно место для кого-то особенного, и оно уже занято. И я хотел бы спросить тебя, Корво: почему же она не оттолкнула тебя с первых секунд?       Ресницы девушки тут же вздрагивают, не успевает магическая дымка до конца рассеяться, она меняется в лице по мере появления всё большего количества вопросов и воспоминаний в её голове. В том числе тактильных – она почувствовала чужие губы, на которых, словно цветочный мёд, лежало сокровенное признание. Такое интимное, тихое, как произносят двое возлюбленных только шёпотом между собой, но его даже не нуждалось в словах. Вскинув руку, Корво вновь останавливает время и отшатывается от руки императрицы, чтобы случайно не вывести её из этого состояния. За потоком мыслей Аттано не обращает внимания на жжение метки, только исступлённо рассматривает прикушенную губу. Так почему же она не оттолкнула его?       Взглянув на искривлённый уголок, Корво вспоминает, как легко нашёл его наощупь, как будто уже знал дорогу, потому что представлял её в голове великое множество раз. Как пропустил его и припал к губам, несильно сжимая, неуверенно пробуя свои силы, как позже совсем немного прихватил нижнюю, и ответный поцелуй каким-то образом ускользнул от рассеянного внимания. Как, мягко отпрянув только на мгновение, он вновь припал к губам, невесомо касаясь кончиком языка, будто спрашивая разрешения пробраться дальше к истинному поцелую и не топтаться больше в преддверии. Как повторял то же самое, пока губы сквозь дрожь сжимали верхнюю нежную половину, не встретив сопротивления, и едва не прикусил, когда их поцелуй слегка поменял структуру с повышением влажность. Появляется чувство, будто всё так и было задумано: их позиции, время и место, будто это кем-то запланированная заранее сцена. Нет, это неправильно, он заблуждается с выводом. Его дочь просто не поняла, что происходит, или подчинилась влиянию отца, не сумев отказать.       Действие магии кончается, и застывшего времени оказывается так мало, чтобы хорошенько подумать.       Они вновь видят друг друга, Корво мгновенно скрывает сияющую метку другой рукой, как будто потирая ладонь от неловкости, и отводит взгляд. Может ли он что-то сказать сейчас, чтобы не выглядеть так нелепо? — Я, — назло из грудной клетки вырывается шумный выдох, ещё больше сбивающий с толку, и Корво отшатывается ещё на шаг, тяжело сглатывая ком в горле. — Думаю, пора готовиться ко сну. Я сильно устал. Прошу меня извинить. — Что? — это буквально всё, что может из себя выдавить Эмили, несмотря на сотни крутящихся в голове вопросов, ни один из которых она так и не может сформулировать. Мужчина же, воспользовавшись моментом, спешно ретируется, оставляя Эмили наедине с собственными мыслями. — Корво!       Ничего лучше не приходит на ум, кроме как покинуть крышу раньше дочери. Он действительно устал, может, поэтому необдуманные действия начинают просачиваться сквозь его собранность и внимательность. Как вообще подобный поступок мог быть совершён? Мог быть, ибо Корво очень много лет хранил в секрете невысказанную любовь.       Мужчина слышит за спиной своё имя и остаётся непреклонен в намерении уйти от ответа, но только сейчас. Он обязательно найдёт подходящие слова, поймёт, как должен поступить, чтобы сохранить их отношения в целости. «Почему же она не оттолкнула тебя с первых секунд?»       Эмили долго не может собрать разбросанные чувства, какими оставил их Корво после резкого пробуждения. Она медленно отступает к беседке и опускается на ближайшее сиденье, всё ещё являясь заложницей впечатлений. Кажется, что всё это всего лишь чушь её изрядно уставшего разума, а может вовсе остаточное действие того наркотика, как галлюцинация или сон наяву. Она вновь устремляет взгляд туда, где в последний раз видела Корво, в надежде, что он задержался где-то на лестнице и вот-вот вернётся.       Этого просто не может быть. Наверняка он просто забылся, погрузился в воспоминания и тоску по Джессамине, с которой нередко проводил сравнения. Да, всё именно так! Он просто устал. Они оба устали. Ни один отец не поцеловал бы свою дочь просто потому, что вспомнил свою возлюбленную. Ни один из вариантов, что приходят в голову, не является достаточно убедительным, чтобы Колдуин смогла успокоить дрожь во всём теле, и ни один по-прежнему не отвечает на вопрос «почему». Каждый бредовее предыдущего. — А где же лорд Аттано? — как и ожидалось, в апартаментах девушку встречает только её владелец. — У него есть ещё дела, — Эмили отвечает сдержанно, чтобы не выдавать третьему лицу, что что-то между ними произошло. — В столь поздний час? Что ж, надеюсь, он в полном порядке. Тогда желаю спокойной ночи и приятных снов, Ваше Величество.       Он дожидался их двоих, беспокоясь о достаточном количестве ламп и свежем воздухе в комнатах. Но, в очередной раз поклонившись, Хьюи вовсе покидает квартиру, видимо, не желая смущать гостей своим присутствием. Честно говоря, у Колдуин нет никакого желания думать о причинах или о том, где же он будет сегодня ночевать. В данный момент её голова разрывается от иных вещей, о которых Гамильтон никогда не узнает, увидев напоследок лишь мягкую улыбку на лице императрицы. 

***

      Впечатляющий компактностью город, мерцающий и спокойный при взгляде с крыш, не выглядит таким же приветливым, когда спускаешься вниз на узкие улицы. Бродяг здесь также полно, бездомные сидят в мусорных баках, разделяя с крысами и собаками найденные отбросы, мало-мальски пригодные для пищи. Столько людей живёт за границей бедности, и сколько из них теряют себя в её тёмных глубинах. Даже будучи изгнанным, Корво не чувствует себя своим среди бездомных, а в этот момент не чувствует себя вообще собой. Он ищет укрытие, место, где сможет замаскироваться под бродягу, нуждающегося в ночлеге, чтобы просто успокоиться. Четыре стены и потолок – павильон, приготовленный к открытию сегодня, как твердят прохожим развешанные плакаты. В нём нет никого, только спящая мирным сном молодая семья с младенцем в люльке в квартире сверху. Вдоль улицы движется маленькая повозка с тусклым фонарём. Стук старых скрипучих колёс разносится только вертикально, отчего кажется не таким близким, чем есть на самом деле.       Корво садится в новенькое кресло, обтянутое хорошей кожей, и ставит ногу на стальную ступень, смотрит на чистые инструменты в декорированных подставках, на подготовленные полотенца, а затем на человека в резной раме. Свет проникает в широкие окна витрины и скользит по картинам, освещает небогатый ковёр посреди салона, тянущийся от входа вдоль ещё нескольких кресел, крадётся по колену вверх, кротко касается плеча и ложится на лицо, перебираясь по волоскам в густой бороде, поглаживая выступающую скулу, затрагивая кончик прямого носа, и исчезая в подёрнутых сединой волосах. Он видит собственный взгляд, как в нём по радужке прокатывается блеск фонаря, словно ложкой молоко, размешивая стыд. Отвернув кресло спинкой к окнам, мужчина закрывает лицо руками, возможно, в неосознанном желании провалиться сквозь землю за свою наивность, стереть себя с лица земли, ведь ошибка уже совершена, и всё, что после неё осталось – бесчестье, непреодолимый, горький позор и разрушенные отношения с дочерью. Подобным чувствам нет места между ними, а теперь наверняка уже никаким, ибо вряд ли такое сможет найти оправдание. Эмили не примет такого проступка, у неё были ухажёры, был возлюбленный, а он – он вообще-то её отец, которому давно пора на пенсию пересчитывать седые волосы в бороде и попивать холодный кофе в неудобном кресле.       А будет ли лучше, вернись он в её общество и сделай вид, будто ничего не было? Потрясению нужно время, чтобы улечься, просто необходимо дать его, не приближаться к Эмили ни в коем случае, сделать так, чтобы оттолкнуть её как женщину, но при этом остаться её отцом, вернуть прежние границы. Как сделать всё снова как было? Корво запускает пальцы в волосы и сильно зажмуривает глаза. И как долго так может продолжаться? Рано или поздно им придётся появляться где-то вместе, по долгу службы он должен стоять по правую руку правительницы, они по крови семья. А она наверняка не забудет того, что произошло у беседки. Нужно повременить с дальнейшими личными вопросами, набрать дистанцию, залечь на дно, опустить голову низко и ждать, когда всё уляжется.       Салон становится маленьким пристанищем тяжёлых мыслей защитника короны ещё на какое-то время, прежде чем он решает вернуться. Здесь, по меньшей мере, нет разящего запаха рыбы, только ароматы пасты и гелей, которые используются для причёсок, и пыль, преследующая любое помещение с деревянной фурнитурой, а в квартире Хьюи до сих пор пахнет едой, приготовленной вечером для почётных гостей. На столике оставлены чистые чашки, а сам владелец, видимо, принял к сведению предупреждение не приближаться к императрице и оставил свой дом в их распоряжении. Сложно в это поверить, но лорду-защитнику стыдно даже смотреть на дочь. Ступая бесшумно по дому, он слышит неровное быстрое дыхание, по чему понимает, что она не спит. Скорее всего, Эмили ждала его возвращения намеренно, и Корво не приближается к спальне, уходит подальше к софе, чтобы иметь окно возле себя и тут же исчезнуть, как только наступит рассвет. Нужно, наконец, заняться делами. Это лучше, чем тонуть в горечи непоправимых ошибок. Правда ведь лучше? Наверное, иначе защитник короны не пользовался бы столь удобным вариантом для отстранения от душевных страданий. Даже если не учитывать достаточно скудный выбор занятий.       А Эмили просто не в силах двинуться с места. Вместо того, чтобы подскочить с кровати и заставить Корво ответить за то, что он сделал, девушка продолжает лежать, отвернувшись спиной к источнику света и вслушиваясь в шелест одежды. Ей нужно время, чтобы собраться с мыслями. Оно им обоим нужно.       Разумеется, на утро защитника короны и след простыл. Он вновь оставил её. И как долго он намерен это продолжать, и что теперь делать с Масками? Что делать ей? Эмили определённо уверена, что их отношения уже не вернутся в прежнее русло, если только они не найдут способ избавиться от инцидента на крыше, однако, насколько знает Колдуин, натурфилософы ничего подобного не изобретали. Она выходит на улицу, когда температура немного стабилизируется и люди, измученные работой от самого рассвета, устало заваливаются по домам. Она кружит по окрестностям, постоянно чувствуя на себе чей-то взгляд, аж волосы на затылке дыбом встают, но никого не замечает. Также не может и избавиться это этого чувства, пользуясь самыми хитрыми, изощрёнными способами. Скорее всего, ей известен преследователь. А вернувшись ни с чем, буквально ломает голову, почему теперь она чувствует пустоту. Наверное, она просто зациклилась и видит везде то, что хочет видеть. Это какое-то сумасшествие. Почему они не могут решить вопрос как взрослые люди? С каких пор легенда Дануолла такой трус? Сам не показывается, а потом следит на каждом шагу. Ещё утром она хотела оставить всё, как есть, и дождаться возвращения отца, но дом продолжал пустовать и после заката, за исключением Хьюи. В её распоряжении был целый день, чтобы как следует обдумать решение, и ясно видно, что целый вечер тоже будет отдан на размышления. Благо, Гамильтону не приходится ничего объяснять. Он не задаёт вопросов.       Как и в прошлый раз, Аттано возвращается поздней ночью, точно так же пробирается в гостиную и устраивается на неудобной софе, от которой потом приходится усерднее разминать затекающую спину. Но и тут Эмили не собирается выскакивать из спальни, зная наверняка, что при должном желании её отец быстро ретируется и исчезнет в темноте. Она должна выждать более подходящий момент, когда лорд-защитник будет наиболее беззащитен, по крайней мере, насколько это вообще возможно.       С самым рассветом, когда затянутое облаками небо становится светлее и нехотя пропускает нитевидные лучи раннего солнца, Корво покидает короткий беспокойный сон и сразу чувствует через лёгкую дрёму, чем отдаётся прошедшая ночь. Ему до сих пор ломит рёбра, а теперь и растянутое плечо, недовольное плохим положением во время отдыха на узкой софе. Он может немного повременить с пробуждением, лишь слегка поднимает ресницы, чтобы осмотреть комнату, убедиться, что тишина не обманчива, и пересчитать пылинки, блестящие в голубом свете из окна. Шторы не настолько плотные, чтобы в квартиру не проник заплутавший на крышах лучик. К этой части квартиры тихо крадётся Эмили. Со всей вероятностью, ей что-то нужно здесь, и она не хочет тревожить отца, хотя всё меняется, когда лёгкий стан уверенно приближается, а затем дочь хватает стилет со столешницы, мгновенно прижимает отцу к горлу и усаживается на живот.       Корво успевает перехватить руку у запястья, но сталь холодно прижимается к коже, грозясь вот-вот разрезать её, как бумагу, и пустить кровь лорда прямо на диване гостеприимного мистера Хьюи. Он упирается ногами в матрац, готовый в любой момент с силой вытолкнуть Эмили вверх и выбраться из плена, но пока медлит. Причина может быть очень серьёзной, к тому же, он безошибочно осознаёт свою вину в последних событиях. Она буквально уложила его на лопатки и придавила, как жука. Придётся играть по её правилам, чтобы выйти из хватки живым, хотя он знает, что в любом случае, что бы сейчас ни прозвучало, он останется невредим. — Эм? — мужчина вынужден запрокинуть голову, чтобы самому не рассечь себе горло, просто сглотнув слюну. — Что это значит? — Это я хотела у тебя спросить, — один лишь её приказной тон, насильно приглушенный и сдавленный в горле, говорит о многом, но Корво без страха смотрит прямо в глаза. — Убери нож. — И ты снова сбежишь. Нет, сперва ты мне ответишь. — Нет, сперва ты уберёшь нож. И я обещаю, что не сдвинусь с места.       Эмили плотно сжимает губы и какое-то время не предпринимает никаких действий, рассчитывая, как поступить, если он опрокинет её и попытается взять верх или сразу сбежать. С другой же стороны, она имеет к нему доверие и верит каждому слову, хотя понимает, что он может искусно врать, точно так же глядя в глаза. Но тут уж она сдаётся и откладывает оружие в сторону, по-прежнему сидя сверху, чтобы уж точно не отпустить скользкую рыбку. — Мне нужны ответы. Что это, Чужой тебя подери, было на крыше?       Корво медлит с ответом, выбирая из всего только необходимое. — Был вечер, мы ведь отдыхали. — Я не об этом. — Мы танцевали под музыку. Кажется, это была сюита для оркестра. Вроде бы композитор был тивиец. — Прекрати, ты понимаешь, о чём я говорю. И я желаю это услышать. — Я поцеловал тебя, — внезапно меняет направление Корво, при этом оставаясь с тем же спокойствием на лице и прямым взглядом в глаза. — Да. Почему? — Я не знаю. Не знаю, что на меня нашло. Я вспоминал, как танцевал с твоей мамой в саду, когда никто не видел. Я не смог сдержать себя, ведь вы так сильно похожи.       Проглотив мгновенно подступивший к горлу неприятный ком, Колдуин старается реагировать сдержанно. — Люди не целуют других людей просто потому, что они им кого-то напомнили. — Такое случается, Эмили. Я слишком сильно углубился в воспоминания и устал.       Девушка всматривается в его глаза. Она видит, как резко сужаются его зрачки, когда он фокусируется на ней, и потом вновь расширяются, пока вся радужка не приобретает такой же тёмный оттенок. — И это всё, что ты можешь сказать? — Больше нечего. — Тогда почему ты сбежал? Почему не объяснил всё сразу? Почему прятался от меня всё это время? — Я испугался, — его ресницы дрогнули на этих словах, и Корво почувствовал, как Эмили меняет центр тяжести, отступая. — И теперь должен молить о прощении. — Сколько ты собирался ещё сбегать? — Пока не найду правильное решение. Этого инцидента не должно было быть, такое неприемлемо. Мне нужно было время. Я совершил ошибку.       Эмили открыла было рот, желая прервать Корво, но его последние слова будто выбили из неё весь дух, одновременно с этим воткнув иглу прямо в сердце. Гнев мгновенно сменяется растерянностью, а затем и вовсе грустью и болью. Она замечает, как вздрагивают у него ресницы. Ему приходится лгать дочери, разворачивать слова так, чтобы уйти от истинного ответа к правильному. Ей это нужно больше, чем ему. Это всё ошибка, неприятный инцидент которому нет места в существующем мире. Она стыдливо опускает глаза и вовсе отворачивает лицо, не в силах вынести взгляда отца. И в конце концов, Корво удаётся зацепить её, обидеть, хоть он и не желает ей зла. Он чувствует, как рвётся душа при виде блеснувшего влагой потупленного взгляда, а потом слышит нечто необычное. — Я так не думаю, — из-за эмоций, что подобно лавине нахлынули на явно не подготовленную девушку, её голос стал непривычно тих и неуверен.       Эта фраза наверняка не должна была достигнуть его ушей, так тихо была произнесена, а потому Корво переспрашивает, чтобы убедиться в том, что понял её правильно, и Эмили тут же перестраивает своё предложение. Они дошли до переломной точки, где на кону стоит всё, и либо они пойдут дальше, либо провалятся в трещину недосказанности, пересекающую их отношения навсегда. — Ты правда так считаешь? Что это ошибка? — собрав всё своё мужество, Эмили вновь резко смотрит в глаза Корво и молит о четком ответе, каким бы он ни был.       Снова он медлит, будто желая свести её с ума неопределённостью. Он смотрит на неё слишком долго, поджав губы и о чём-то активно размышляя, судя по тому, как двигаются желваки. Эмили так старается выглядеть твёрдо, не позволять плотно сжатым губам дрожать, не собирать эти взрослые морщинки между нахмуренными бровями, и кто угодно другой посчитал бы, что она стойко выдержит любой ответ, но в глазах, больших и таких живых, Корво видит переживания. Она ждёт отказа, она готова принять такой ответ, прекрасно понимая, что он не будет сладок. Что ж, Корво глотает комок в пересохшем горле и кладёт голову, устремляя взгляд в потолок. Ему так не хочется этого делать, это всё наваждение, обман, Чужой или нет, но что-то заставляет его просто поверить в осуществление ответных чувств, тоненьким звоночком прозвучавших в интонации. Вот как ощущается надежда? Или это уже отчаяние? Как же мерзко он почувствует себя, если ошибётся. Столько лет прекрасно справлялся с бременем тайны, привыкнув к тяжести в груди, когда к Эмили подходили другие.       Пережевав сомнения, словно грубый песок на зубах, мужчина проигрывает мечтам. Эмили достаточно взрослая, чтобы суметь вынести справедливый приговор отцу. — Нет, — наконец сознается Корво и смиренно прикрывает глаза.       Его ответ становится неожиданностью как для него самого, осмелившегося сознаться в порочных чувствах, так и для императрицы, готовившейся, казалось, к чему угодно. Она несколько раз моргает, пытаясь осознать сказанное лордом-защитником, и осматривает всё его лицо широко распахнутыми глазами. Набравши смелости снова открыть глаза, Корво замечает, как удивлённо дочь уставилась на него, и её взгляд не обрушившаяся на голову гильотина. Она поражена так же, как вчера на крыше, не до конца признаёт правдивость происходящего, но нет и следа отвращения, хотя мужчина готов провалиться сквозь землю, застыдившись себя такого, даже после того, как нежные прохладные ладони ложатся на его щёки.       Сгущающиеся краски грубо рисуют реальность. Аттано теряется в ней мгновенно, когда лицо Эмили оказывается так близко, а затем губы соприкасаются. Это что-то невозможное, просто невероятное, выбивающее почву из-под ног. Есть ли теперь причина для сомнений? Корво обязательно найдёт её снова, но пока он поддаётся напору, кладёт руки на талию и чуть сжимает, ориентируясь по её положению. Сколько нежности в её поцелуе, столько Корво не чувствовал никогда до этого, ни в невинных поцелуях в щёку от уличных девчонок, ни в лоб от мамы в далёком-далёком детстве. Столько нежности, а она даже не любовница, но уже и не просто дочь, а вьющееся гроно любви, разной, кое-где несовместимой, но переплетённой с их прошлым так, что найти корни не представляется возможным. Как вообще дошло до таких мыслей? Вдруг он каким-то образом заставляет делать подобные вещи, сам того не осознавая? Но ведь не он притянул её губы к своим.       Уперевшись ногой в софу, Корво осторожно поднимает бёдра вместе с Эмили и укладывает её рядом с собой, освобождаясь от давления и теперь уже бессмысленного плена, слегка нависнув, как только она касается головой его подушки. Рука как-то неосознанно проскальзывает по бедру девушки, по-прежнему покоящемуся на нём, и Аттано ненавязчиво разрывает поцелуй, внезапно осознав, как высоко успело подняться солнце над горизонтом. Но её кожа так бела и так нежна, что, не задумываясь, хочется прикасаться пальцами снова. Может, он всё ещё ошибается, настолько сильно, что даже не осознаёт всего масштаба проблемы из-за одного только поцелуя. Не отрывая взгляда от дрожащих сомкнутых ресниц, Корво чувствует, как Эмили выдыхает ему в губы, увлекая в новый желанный поцелуй, но на губах остаются лишь краткие прикосновения. Тут без сомнений, откровения ждал не только он, лёгкое наслаждение растекается по телу и постепенно собирается под животом, отчего мужчина предпочитает снять с себя ножку и не поддаваться соблазну. Хотя бы до тех пор, пока не будет уверен. — Я не мог себе даже представить, — нежное признание шёпотом вызывает мурашки на коже, и Эмили глубоко вздыхает, глядя в совершенно иные, изменившиеся карие глаза. — Я тоже.       Отстранение даётся Корво без особого желания, и всё же он мягко убирает ладони с лица и садится на край. Плечо снова отвлекает его, основательно требуя какой-нибудь разминки, иначе боль угрожает усилиться. — С тобой всё в порядке? — Эмили приподнимается на локтях, замечая дискомфорт на лице отца. — Просто растянул, наверное. — Да... — её глаза опускаются немного ниже, и теперь, возможно, она понимает истинную причину так скорого отстранения. Её забавит возникшая между ними неловкость. — Где ты вчера пропадал?       Поднявшись вслед, императрица прислоняется грудью к спине и жалеет мягким касанием плечо. Она не может сдержаться перед рассматриванием, словно теперь рядом с ней находится совершенно иной человек. Она видит Корво не таким, как раньше, как будто изменились даже черты лица. Она украдкой спускается взглядом на сильную вздымающуюся грудь и руку, которую мужчина кладёт поверх её собственной, и не сдерживается от ещё одного взгляда на пояс, где тело лорда-защитника по-прежнему естественно беспокойно. До сих пор детали личной жизни всегда оставались скрыты, и не то, чтобы она только и думала о его плоти, за распутные мысли о которой успевает себя укорить, но любопытство преобладает над смущением, исключая чувство вины за незамеченный взгляд и потаённые мысли. — Искал что-то полезное и осматривал город, — накрыв ладонь Эмили, Корво чувствует окружившее его тепло, и отделаться от навязчивых мыслей, подкреплённых ощущением, как она прижимается сзади, становится труднее. — В конце концов, нужно было вернуться к делу. — Что-нибудь нашёл? — Да, контрабанду, место сбыта и корабль, подходящий под описание, — мужчина всё-таки встаёт и поправляет одежду, внимательно её осматривая. — След привёл меня к заброшенному складу, где обосновали незаконное производство. Я видел на столах какие-то чертежи для сборки, но так и не добрался до них. Думаешь, в этом может быть замешан Пьеро? Ты ведь ничего о нём не слышала последнее время? — Нет, но... С чего ты взял, что там может быть именно он? О его местоположении давно ничего не известно. Тем более, ты улучшал маску неоднократно. Что если тот мастер мог её воссоздать? — Никто, кроме него, не может знать, как была сделана маска, механизм окуляров уникален. Пьеро создал её и другие изобретения якобы после встречи с Чужим во снах. К тому же я не помню, чтобы он вообще имел чертёж, а значит, его могли заставить. — Если верить всем слухам, то ты связан с Чужим ничуть не меньше. Ты ведь знаешь, что, когда люди не могут чего-то объяснить, то приписывают этому что-то сверхъестественное. В любом случае, — девушка заправляет спутавшиеся распущенные волосы за ухо, — стоит хорошенечко осмотреться на этом складе. Что ещё ты видел? — Рабочих там держат явно не по собственной воле, иначе над ними бы не стояли ассасины в масках. У каждого есть магические способности, данные неким «господином», и как минимум по одному амулету. Я видел, как они перемещаются через прорехи в пространстве. — Удивительно, как тебе удалось проникнуть туда, — с опасением и восхищением вздыхает Эмили, следя за передвижением отца по комнате. — Тебе не кажется всё это подозрительно знакомым? Что если здесь снова появились китобои?       Корво разминает шею, поворачивая её по кругу и массируя пальцами от позвоночника до самого затылка, и приступает к небольшой растяжке спины, перехватив локоть и скрутившись в одну сторону, чтобы потянуть косые мышцы. После этого он меняет направление, отходя к оставленному рядом плащу, под которым лежит оружейный пояс и некоторые вещи. — Справимся ли мы? — императрица отчаянно нуждается в словах поддержки и ищет уверенности во взгляде отца, когда тот возвращается к ней с каким-то холодным оружием в руках. — Я хочу, чтобы ты была готова к тому, что придётся серьёзно защищаться.       Ножны, отделанные тёмной окрашенной в бордовый цвет кожей, несут на себе скромные орнаментальные украшения, в общем виде мало напоминающие что-то относящееся к какой-либо религии, но выглядят очень изысканно за счёт отполированных элементов. Рукоять не слишком велика, мало украшена, акцентируя внимание на боевом предназначении стилета, а не декоративном. И Аттано передаёт его дочери прямо в руки. — Вряд ли это будут те же самые люди. Неизвестно, скольких в мире отметил черноглазый за верность себе, но у Дауда были другие способности. Нас будут там ждать, и у меня ощущение, что в городе за нами тоже следят. Мне удалось одолеть нескольких из Масок до того, как меня заметили. Как ты уже сказала, люди сильно преувеличивают в описании сверхъестественного. — Я видела ведьм в Дануолле, растворяющихся в воздухе, словно призраки, и я помню, как молниеносно перемещалась Галия. Ни один из моих болтов не достиг её, зато она беспрепятственно напала на меня. Как с такими справляться? — судя по усилившейся интонации, Эмили пугает наличие какого-то превосходства у врагов. Она откладывает оружие и обхватывает голову руками. — Ты уже не раз сталкивался с людьми, обладающими магией, и выходил победителем. — Нужно быть умнее их, быстрее, а к этому я хорошо тебя подготовил. Помни: не существует недосягаемых противников, и я буду рядом. Конечно, я видел, на что способны меченые и чем от них отличаются ведьмы. Дауд разделял свою магию с членами банды, но, видимо, не вся сила передавалась им, с Делайлой всё было немного сложнее. Если здесь происходит то же самое, то у нас есть все шансы. Противник будет хотеть зайти тебе за спину, напугать, дезориентировать, будь к этому готова раньше, чем ты их увидишь, — мужчина присаживается перед дочерью и берёт за руку, чтобы немного успокоить. — В любом случае, если всё пойдёт по плану, мы обойдёмся без открытых сражений.       Почувствовав тепло от его ладони, Эмили сжимает его пальцы и рассматривает свежую ссадину на среднем и безымянном. Не удивительно, что ей может быть страшно, тем более, пока она не знает, что подобное преимущество есть и на их стороне. Корво ведь тоже когда-то не знал, что делать с магами, как защитить себя и близких от разрушающей силы бездны, и дважды проигрывал. Даже теперь он не до конца уверен, что знает, как поступать, но, по крайней мере имеет, что противопоставить. — Ты учил меня только давать отпор обычным людям на мечах и кулаках, но на складе помимо Масок может быть и тот, кто наделил их этой самой силой. Жуков ведь постоянно находился на жироварне, и Делайла не покидала башни, а мы не знаем, что ещё им под силу. Мы ведь поможем тем людям? — Обязательно.       Подумав вновь о том, что теперь они делят не просто кров и еду, а ещё и сражения, Корво видит перед глазами брызги крови и окружённую врагами Эмили. Чужой сказал, что просто не может позволить Корво ошибиться здесь. Неужели это должно произойти сейчас? Ему становится ещё более не по себе. Он уже убрал нескольких масок, скольких смог, и должен максимально обезопасить ей путь, ведь черноглазый не сказал, как избежать непоправимых последствий. В который раз эта картина возвращается в создание и в который приносит с собой непоколебимый страх. — Мы пройдём тихо, сперва найдём место отправления или имя заказчика и заберём чертежи, таким вещам не место в руках преступников. А потом посмотрим, что нам удастся сделать, чтобы разорить этот улей и не понести потерь, — не в силах отделаться от предсказания Чужого, Корво поджимает губы.       Чудесные тёмные глаза хоть и блуждают по его лицу, но постоянно возвращаются к исходной точке. Эмили бесстрашно, открыто рассматривает его лицо, наверняка запомнив каждую родинку наизусть, и всё равно всматривается в морщинки и шрамы, будто видит впервые, соскакивает ниже и возвращается. Корво не смеет отрывать от неё взгляд, несмело пробегает по кончикам ресниц, и время вдруг превращается в густой дикий мёд. И всё же тяжело не поддаться соблазну, мужчина соскальзывает с выступающих идеальных скул на мягкую подушку спелых губ, таких приятных, манящих за собой к поцелую, он даже незаметно склоняет голову и подаётся вперёд, едва размыкает губы. Колдуин так близка к нему, что замечает это робкое желание, и в Аттано ещё ярче вспыхивает неуверенность. — Пойдём, — в конце концов, произносит он, тут же потупив взгляд и поднимаясь на ноги.       Уши и щёки словно обдаёт жаром, и мужчина поскорее ищет, с чего начать выход, лишь бы скрыть необузданное смущение и возбуждение. — Соберись и поднимайся на крышу. Я буду ждать тебя там.

music Olivier Deriviere — The Wrath