Впуская, вернись

Ощущается это чертовски непривычно. Это что, правда произошло? Они обсудили… вот ЭТО вот обсудили? Кэйа беспокойно садится на кровати, как только дыхание Рагнвиндра сменяется на мирное и тихое, полагающееся спящим. Теребит воротник своей рубашки, распахивая пошире. Они оба в этот раз пренебрегли всеми правилами и улеглись почти одетыми. Так что не диво, что ему жарко. К тому же внутри всё ещё тлеют и горчат темы их сегодняшних бесед. Тысяча бездн, он опять сделал больно Дилюку. Что он за проклятье такое. Сорвался и… наворотил. А Рагнвиндр снова простил его за это. Поверил ему после этого ужасного плана в Мондштадте. Доверился сейчас, когда он, блять, разве что чечетку на его чувствах не станцевал, когда сбежал от него посреди секса. Он простил его… выходку. Он его выслушал. Он не отвернулся. Кошмар. Во имя Селестии, это просто невыносимо. Нельзя быть таким, Дилюк, понимаешь? Что у тебя за сердце, как ты это делаешь? Заслуживает ли такого Кэйа? Наверное, нет. Очертания комнаты немного плывут. Кэйа нервно щелкает пальцами, глядя в пустоту. Нервная система по ощущениям всё еще смахивает на взбесившийся электрогипостазис. Сейчас бы покурить. Или выпить. В течение минут трех Альберих напряженно анализирует, насколько он хочет выбираться из постели и идти рыскать в поисках вина. Наверное, в тайнике в комнате есть еще бутылка, так что, может, и далеко идти не придется. А покурить можно было бы в окно. Но… Но Кэйа всё сидит, разглядывает смягчившееся во сне лицо. Вспоминает, как его раз за разом коротило на их маленькой импровизированной вечеринке, когда взгляд касался Дилюка. Его рук. Изгиба губ. Плавных движений. Когда он оказывался рядом и ощущал его запах. Слышал бархатистый голос. Как его прострелило удовольствием, когда Дилюк схватил его так жадно, будто ничего больше не желал на свете. Когда целовал так страстно и глубоко, что дышать было нечем. Желание куда-то уходить тает, медленно и неотвратимо. Кэйа глубоко вздыхает, ощущая, как внутри разгораются новые искры. Уже никак не связанные с пожарами многолетней давности. Ну кто бы сомневался, что и здесь исключением станет огонёчек. Мало ему было оставаться всегда постоянной опорой, мало было быть практически единственным человеком, кому Альберих полностью доверял. Конечно, кто, как не он, мог пробудить спящее и сломать выведенную Кэйей внутри себя стену. Ничего не меняется. В бездну всё это. Думать о мерзком прошлом не хочется. О Дилюке — да. Тот беспокойно морщится во сне. Кэйа заносит руку над его головой, аккуратно проводит пальцами по красным прядям. Мягкие, пушистые, в них хочется зарыться носом и вдыхать отдающие корицей нотки. Он гладит их, пытаясь изгнать плохой сон. Но экзорцист из него, похоже, так себе, потому что Дилюк дергается, сжимает рукой одеяло так сильно, что костяшки белеют. Издает тихий болезненный вздох. - Дилюк? - тихо окликает его Альберих. А затем — еще раз, громче, и кладет свою руку на его, потому что от одеяла начинает валить дым. Рагнвиндр резко дергается и открывает глаза, шумно дыша. С удивлением глядит на Кэйю. Да-да, я тоже еще не привык обнаруживать тебя так близко. - С тобой в кровати засыпать — как с зажженной сигаретой, - не удерживается от колкости Кэйа, поглаживая руку и убеждаясь, что пожара не будет. - Часто постельные принадлежности сжигаешь? Дилюк садится на кровати рядом с ним. Взгляд у него немного потерянный и больной, и это укалывает куда-то под лопатку. - Пару раз в месяц так точно, - бурчит Рагнвиндр, мотнув головой и откидывая тем самым пряди с лица. - После Урсы?.. - мягко интересуется Кэйа, водя пальцами по чужому запястью. Дилюк кидает взгляд на сплетение их рук и чуть теряется: - Да. Вечно снится… что я могу что-то сделать и ошибаюсь. Раз за разом, - он опускает голову вниз. - И иногда… что-то про тебя. Если подумать, я опять сделал то же самое, что и в ту ночь. Нагрузил свою опору, пытаясь скинуть ношу. Наверное… - Наверное, зря я тебе… Дилюк так резко вскидывает голову и так сердито раздувает ноздри, что Кэйа осекается посреди фразы. - Если ты сейчас заявишь, что зря мне всё рассказал, я тебя отхожу вожжами. Так и знай. Альберих не сдерживает смешка. - Селестия, Дилюк, ну и угрозы у тебя. Или это постельные фантазии? Я не улавливаю разницы… Ау! Ну не в ребра же! - он корчит карикатурно-обиженную гримаску. - Они у тебя целы, а я по руке боялся попасть, - бессовестно отзывается Рагнвиндр, и в его лице снова появляются краски и жизнь. Кэйа смеется, отбрыкиваясь от новых тычков. В какой-то момент возни они почти сталкиваются лбами, и Дилюк замирает, точно очнувшись. Несколько раз быстро хлопает длинными ресницами, улыбка пропадает с лица, и он кладет ладонь на его, Кэйи, щеку. Альберих замирает. Пальцы аккуратно поглаживают кожу под повязкой. - Ты не снимаешь её на ночь? - тихо спрашивает Дилюк, глядя грустно и пронзительно. Взгляд достает до души Кэйи, и та сжимается от прикосновения. - Только когда я один, - признается он. - Нет, тебе я доверяю, но… Не придумывает, что “но”, и смолкает. Дилюк несколько раз медленно кивает, продолжая поглаживать лицо. - Делай как комфортно. Просто хочу, чтобы ты знал: я готов видеть тебя и без неё. - Дилюк, - беспомощно отзывается Кэйа, ощущая, как все слова выбило с языка. Надеюсь, это не мой сон. Потому что просыпаться я не хочу. Я хочу быть здесь, с этим теплым Дилюком. Который не считает меня порченным, уродливым и неудавшимся. Который помог мне рассказать никому не рассказанное. И принял. - Почему ты носил повязку ДО всего, что случилось? - Рагнвиндр, видимо, решил вытащить сегодня все остатки воздуха и самообладания из Кэйи. И успешно к этому движется. - Я не хочу говорить об этом, - спешно выпаливает Альберих, нервно вздрагивая. - Извини. - А когда-нибудь расскажешь? - алые глаза смотрят пристально и серьезно. - Постараюсь, - неуверенно обещает Кэйа, не отводя взгляда. Наверное, хорошо, что он больше не пил. И так чувствует себя пьяным. Чувство настолько похожее, что он вдруг выдает вопрос, который не планировал задавать: - А ты — почему ты стал почти всегда носить перчатки? Рагнвиндр, кажется, тоже немного теряется. Прикусывает губу, обдумывая ответ. - Привык во время… путешествия. Слишком часто приходилось браться за меч, кожа… не выдерживала. И пару раз пытались отравить через контактный яд, - мрачно добавляет он. - И… я так чувствую себя спокойней. Когда между миром и мной есть прослойка. Кэйа мрачнеет вслед за ним. Отнимает руку от своей щеки и берет ее в свою, разглядывая и перебирая пальцы. Дилюк не мешает этому, только уязвимо приоткрывает губы. Сейчас перчаток нет, и Кэйа проводит по мозолям на ладони, крупному кривому шраму на тыльной стороне. Дилюк сейчас — обнаженно-открытый, хрупкий как стекло. И тем ценней, что даже не пытается таить это от Кэйи… Мне так жаль, что я не был с тобой там и не мог тебя беречь, думает он. Что заставил тебя переживать всё это в одиночку. Что переломал тебя вместе с этим чертовым миром. Что стал одной из причин того, что ты разуверился в большинстве людей. Главной причиной… Невероятно, что ты не потерял свое сердце там, хоть тебе и нужна теперь… прослойка. Надо бы не добавлять тебе новых шрамов. В том числе тех, что на коже не увидишь. - Ты готов дать мне время? - Время? - Дилюк недоуменно вскидывает голову. - Да, - тихо вздыхает Кэйа, отпуская руку. - Ты сказал, что я тебе… небезразличен? Так вот… ты мне тоже. Но мне понадобится время, чтобы разобраться с этими моими дурацкими реакциями и чувствами к наследию… прошлого. Он морщится, пытаясь совладать со своей же мимикой. Дилюк же… напротив, его лицо вдруг озаряется чем-то изнутри. - Твои чувства — не дурацкие, - в алых глазах загораются огоньки, и на секунду Кэйю топит в ощущении очень сильного счастья. - Ты используешь мои фразы против меня, засранец? - с притворной угрозой рычит Кэйа, и Дилюк тихо, бархатно смеется — опять обрывает ему сердце. Теперь уже Альберих пытается надавать ему тычков, и они снова устраивают возмутительный бедлам на кровати, как малые дети. Кэйа неудачно бьется лбом об изголовье и воет как пострадавший, и только это их останавливает. - Ты вправе требовать у меня время, - немного отдышавшись, откликается Дилюк. - Я отобрал у нас почти четыре года. Так что кредит у тебя большой, - взгляд становится слегка виноватым, и Кэйа дает ему щелбана. - Неправда. Ты ничего не отбирал, дурень ты этакий. - Я наговорил и натворил такого, о чем жалею каждый день. - Я не злюсь на тебя, - качает головой Кэйа. - Я заслужил твоей реакции. - Ты глупый и невыносимый, - бурчит Дилюк, закатывая глаза. - А вот это правда. Кэйе прилетает очередной тычок в ребра, но он стоически его сносит. Рагнвиндр вдруг теряется и снова начинает покусывать губу. - Почему ты не сказал сразу? Вместо того, чтобы кидаться и… тестировать наживую? - Ты знаешь ответ. - Кэйа, - укоризненный взгляд. - Ты… тебе было тяжело об этом заговорить. И ты действовал на эмоциях. И спиртовой тяге. И ты надеялся, что… перетерпишь? - Что на тебя такой реакции не будет, - слабо улыбается Альберих, уточняя. - Вот тебе и Кэйа, видишь, ты действительно всё знаешь. И насчет реакции я был почти прав. Я не расцарапал тебе лицо, как кошка при виде огурца, разве не успех? - он пытается свести всё в шутку. Дилюк, упрямое создание, не поддается. Делается еще серьезней, а губы сжимаются. - Так ты… ты вообще теперь не выносишь прикосновений, да? Кэйа не сразу находит в себе силы заговорить. - Не совсем, - наконец разжимает он намертво сжатую челюсть. - Я люблю прикосновения. Как и раньше. Обычно дело плохо только с теми, что… связаны с сексом напрямую. Там тоже есть вариации… Но в целом… Скажу так, с тех пор потрахаться у меня не вышло ни разу, - он с деланным равнодушием жмет плечами. - Представляешь, как далеко от реальности все эти слухи про мои романы и постельные похождения? Каждый раз смеюсь как в первый. Дилюк не улыбается. Только кивает с сосредоточенным видом. - Мне лучше совсем до тебя не дотрагиваться? - Странный вопрос. Ты уже меня трогал. Буквально сидишь со мной бок о бок на кровати, помогал мне с мытьем и даже успел засосать… - Кэйа, не надо. Прекрати. Не притворяйся, - коротко говорит Рагнвиндр, двигаясь чуть ближе. В его глазах мерцает что-то терпкое, как винный осадок. Он весь сейчас — как горящая свеча в полумраке. Завораживающе. - Я не хочу сделать тебе больно. Я готов под тебя подстраиваться. Если ты скажешь, я тебя пальцем не трону. По позвоночнику — дрожь. Огонёчек, что ты вытворяешь со мной, скажи на милость? Усмешка на губах умирает окончательно. - Я не притво… - Кэйа тяжело вздыхает, тормозя себя на лжи. - Знаешь, это не выход. Не хочу прожить остаток жизни вот так. Но… но я ничего не смогу предсказать заранее, Дилюк. Придется… экспериментировать. Оно иногда накрывает меня с чего-то невинного. Один раз я чуть не сломал руку девушке, которая просто в бытовой обстановке дотронулась до меня. Что-то переклинило. В то же время я как-то пьяный обнимался с одним ооочень симпатичным незнакомцем из Фонтейна, и ничего не было… Дилюк, не говори мне, что ты ревнуешь! Я тогда даже не знал про твои… притязания, ревновать меня к такому — незаконно! Пресвятые хиличурлы, я связался с диким собственником! Дилюк перестает делать такое лицо, будто готов придушить каждого второго уроженца Фонтейна, и аккуратно уточняет: - Ты же скажешь мне, если я что-то сделаю не так? Пообещай мне. - Вот же ты любитель брать с меня обещания, - недовольно фырчит Кэйа. - В противном случае ты увиливаешь, врешь и молчишь. - Вот как ты меня представляешь! - Я не прав? - Прав абсолютно. Хорошо-хорошо. Я обещаю, - поднимает руку вверх Кэйа, сдаваясь. Тут же хитро щурится. - А я — я могу тебя трогать? - Да, - хлопает глазами Дилюк и тут же ойкает, потому что Кэйа коварно захватывает его в объятия и валит на кровать. - Что ты делаешь? Пытаюсь отдать тебе хоть крупицы того тепла, что ты мне даришь. - Отгоняю от тебя кошмары, - Альберих уютно располагается на подушке, а Дилюка устраивает на своём плече. Тот прижимается крепче, и это чудовищно, возмутительно шикарное ощущение. Так что Кэйа обнимает его и зарывается носом в алые волосы. - У нас считалось, что совместный сон не дает видеть плохое. А еще… еще я ужасно скучал по тем временам, когда мы хотя бы иногда спали рядом, уже мысленно добавляет он. Просто до боли. Я так хотел этого, Дилюк. Ты просто не представляешь. - У нас? Раньше ты так не говорил, - тихо откликается Рагнвиндр, горячо дыша ему в кожу и обнимая в ответ. - Раньше пришлось бы объяснять, у кого — у нас, - горьковатая ухмылка кривит губы. А винодел тихо вздыхает: - Справедливо. Дилюк звучит сонно, и Кэйа проводит ладонью по его спине, медленно, раз за разом, пока тело Рагнвиндра не расслабляется, а дыхание не становится вновь ровным и тихим. И тут же засыпает вслед за ним. *** Когда приходит утро, он не открывает глаз сразу. Лежит в полудреме, которую старается удержать всеми силами. Подушка сбилась куда-то под плечо, нога неудобно вывернута, а солнце слегка жжет закрытое веко, да какое ему до этого дело? По его лопаткам скользит тяжелая горячая рука. Очень медленно, видимо, чтобы не будить. Кэйа прислушивается, чтобы уловить тихое дыхание. Весь сосредотачивается на ощущениях тепла и ласки. Что-то внутри жалобно грызется, будто дорвавшийся до молока детеныш дикого животного. Хочется застыть в этом моменте. И пусть всё катится пропадом. Не хочется ни о чем думать, ничего решать, и рушить тишину тоже. Не заслужил он, что ли, немного покоя? Этот торг с собой очень смешной, потому что… потому что глупый. Нельзя остановить время. И если уж на то пошло… Мысли о Дилюке и их новой стадии близости неоформленным комом катаются по черепной коробке. Что-то совершенно неразборчивое про то, что говорить иногда придется, и иногда будет больно, но можно попросить помощи, можно же, да, и вот так вот лежать рядом, пока тебя гладит ласковая рука, и самому можно будет давать через прикосновения то, что… От нарастающего хаоса в мыслях сон слетает с него окончательно, и Кэйа обреченно чихает глухо куда-то в подушку. Рывком перекатывается, уткнувшись в бок Дилюка. - Доброе утро, - бурчит он, всё еще отказываясь открывать глаз. Только пальцами цепляется за чужую рубашку. Его не останавливают. Руку не пытаются убрать. - Я теперь сплю с тобой, учти. Мне понравилось, - ворчливо добавляет Кэйа, наконец поворачиваясь так, чтобы оказаться на спине и распахивая веко. На лице Дилюка плавают солнечные пятнышки, разбивая его в странный, потусторонний витраж. Волосы горят алым огнем, пламенем стекают по плечам, растрепанные и свободные от ленты. Кэйа завороженно тянет руку — провести по этому великолепию. Почти боится, что его реально обожжет от прикосновения. - Мне тоже. Так что так и быть, я не против, - наконец размыкает губы Дилюк, чуть склоняя голову. Пряди, к восторгу Кэйи, оказываются еще ближе, и он принимается прочесывать их пальцами. - О архонты, великий господин Рагнвиндр разрешил мне переселиться из бывшей конюшни! Милосердно! - он смеется. У Дилюка делается напряженное лицо, он явно теряется: - Ой. Тебе было там… - Дилюк, я же издеваюсь, легковерная ты шляпа! - Кэйа наконец выпрямляется на локте и совершенно бессовестно щиплет Рагнвиндра за кончик носа. - Уймись, господин-комплекс-вины. Мне там было хорошо. Но с тобой-то лучше, конечно, - он показывает кончик языка. Вдруг вглядывается и ойкает. - Твою налево. Я тебе всё-таки вмазал тогда? - он спешным движением сдвигает в сторону прядь волос, Дилюк пытается вывернуться, но не поспевает. - Ох. Прости. Я такой идиот. Совсем себя не контролирую в такие моменты. - Идиот ты только в том, что извиняешься. Я же всё понимаю, - сердито вздергивает подбородок Дилюк, тут же снова спуская прядь на окрашенную лиловым скулу. - Хочешь, вмажу тебе для равновесия? Сразу полегчает. - Давай тогда хотя бы прикинемся, что это спарринг? - вырывается из Кэйи нервный смешок. Дилюк поднимается на ноги — медленная, основательная плавность, один вид этого всегда заставлял Кэйю чувствовать себя рядом с чем-то надежным — и вдруг замирает, потирая висок и кривясь. - Архонты. Никакого алкоголя больше. Не понимаю, как ты всё время переносишь это состояние. - Надо просто уметь пить, дорогой мой, а не пытаться выхлебать залпом пол-бутылки в одно лицо на голодный желудок, - разводит руками Кэйа, вскакивая вслед за ним. Оказывается рядом, охлажденной рукой касается сначала скулы, потом — обоих висков по очереди, и Дилюк с милым звуком облегчения вжимается в его ладонь лбом. - Знаешь, мне нравится твоё крио. Исключая историю его появления, - тяжелый вздох. - Слишком много думаешь с утра. Тем более для похмелья. Хей? От молчаливого Дилюка опять отчетливо тянет виной, будто она тяжелым туманом лежит на его плечах. Кэйа укоризненно цокает и прижимается к Рагнвиндру вплотную, головой потираясь о его лопатку. - Я не понимаю, как ты в тот момент… - тихий, еле слышный голос, - …как ты справился. - Ну, тот месяц и впрямь как-то не задался, - вырывается из Альбериха дурацкий смешок. Ага, месяц. И год. И… Дилюк, прекрати ворошить! Я вообще-то пытаюсь обо всём этом не думать! Кэйа усилием воли отгоняет часть своих мыслей в давно сколоченный в его дурной голове маленький крепкий ящик. А Дилюк всё молчит, и это молчание Альбериху вообще не нравится. - Я выкинул это из головы, - озвучивает Кэйа свои думы вслух. - Что и тебе советую. Прошлое не изменишь, думать об этом — бесполезно, так зачем оно нам? Давай уж лучше займемся настоящим. Если уж на то пошло, ты тоже как-то справился со своим грузом. Один, между прочим, в отличие от меня. Так о чем тут говорить? Дилюк медленно поворачивается к нему лицом, аккуратно снимает руку со лба. Встречается болезненным алым взглядом. - Я выжил на злости. На ненависти. На убийствах и чужой крови, - коротко бросает он с жутковатым выражением лица, отрешенным и ожесточенным. - И я не вижу в этом ничего хорошего. Знаешь, я смотрю сейчас и думаю: вот и кто после смерти отца повел себя более зрело? Я, который погнался за призраками, не разбирая дороги, отринув без разбора всё ценное? Или ты, оставшийся, где правда был нужен, несмотря ни на что? Я вот уже знаю ответ, Кэйа, - он качает головой и тут же прижимает палец к губам Альбериха, только-только порывающегося прервать эту тяжелую, как могильная плита, тираду. - Нет, не говори мне, что это не так. Я рад, что ты выбрал другой путь. Я в курсе, что ты тоже не безгрешен и тоже не чужд мести. Но знаешь, сейчас я думаю, что ты… оказался лучше меня. Именно в том смысле, от которого мне горько. Отец гордился бы тобой, а не мной, - глаза жутковато сверкают. Кэйа стоит, немного онемевший. Не знает, как остановить эту бурю. Архонты, Дилюк всегда был… требовательным. К другим людям, ко власть имущим, к миру, но ни к кому во вселенной он никогда не был так строг и жесток, как к себе. И сейчас это оборачивается худшей, отравленной стороной. Он же себя уничтожит. - Дилюк, - Кэйа несколько раз глубоко вздыхает, набираясь сил. - Теперь послушай меня, пожалуйста. Ты действовал в тот момент КАК МОГ. Ты не мог поступить иначе, даже если сейчас думаешь, что да. Ты — честный до скрипа зубов, прямой и безжалостный, прямо как копье сестрицы Розарии. И ты такой, именно такой — НУЖЕН. Мне, другим своим близким, Мондштадту. В этом есть темная сторона, ты прав, но она есть у нас всех. Ты реагировал на несправедливость именно так, как… как вспыхнула в ответ твоя сущность. Был верен себе. И пусть тебе не покажется преувеличением: я вроде бы… пострадавший от твоей вспышки в каком-то роде, но я… Мне важно, что ты в тот момент не изменил себе. И не спустил всё на тормозах, ордену, мне и всем остальным. Это был бы уже не ты. Я ценю именно тебя. В том числе и такого тебя. И тем более — того тебя, что способен признавать ошибки и признавать даже ту правду, которая тебе горька. Вот так. И мастер Крепус тоже это понял бы. Веришь мне? Честно говоря, эта речь изматывает его. Внутри Альбериха — стальные кошки, сползающие по ребрам. Он отвык от разговоров такой глубины. От того, что надо открыто говорить о своих мыслях настолько подробно. Но это — плата за честность, за то новое, что между ними, и ради Дилюка — ладно. Он готов. Он может. Дилюк слушает, к счастью, внимательно и пронзительно глядя в ответ. - Верю ли я лучшему лжецу из тех, что я знаю? - Кэйе хочется подпрыгнуть от облегчения, когда он вдруг видит на его лице кривоватую, но улыбку. - Конечно, да. Дилюк опускает глаза, будто пытаясь собрать мысли в кучку. - Мне надо это обдумать. Но я… чувствую твои слова… это так странно. Спасибо. - Обращайся, - слабо улыбается Кэйа, устало прижимаясь лбом к чужому плечу. - Прости, - тихий шепот в ухо, а вокруг талии сплетаются теплые руки. - Я, наверное, тебя доконал тяжелыми разговорами. - Это тоже часть тебя. Копаться вглубь, пока не дойдешь до сути. Не извиняйся, - фыркает Альберих. - Не извиняйся, но завязывай. - Кэй? - Ммм? - Последний вопрос. - Угу. - Я серьезно. Как ты справился? Кэйа замирает на чужом плече, пытаясь подобрать мысль одновременно достаточно честную — и достаточно бережную, чтобы снова не уронить этого дурака в океаны самобичевания. - Ну. Просто раз за разом вставал по утрам, - произносит он бодрым тоном первое, что кажется хоть сколько-то подходящим под условия. - Много-много раз. Это действительно так. Это было сложней всего. Вставать. Полуживым. Раненым. Больным. Здоровым, но лишь снаружи. Вставать после двух часов сна. Вставать после пяти бутылок накануне. Вставать в дождь, в снег, в зной, в праздники и в самые заунывно-рутинные будни. Вставать забывшим, зачем, желающим никогда не открывать глаз, утратившим цели и ориентиры, и желания, и силы. Вставать просто твердящим себе, что главное — встать, а смысл найдется уж как-нибудь в процессе. Объятие Дилюка становится более обволакивающим, и Кэйа с ужасом понимает, что отчетливо подрагивает. И кожей чует, что Дилюк это осознал. И что за словами услышал то, чего он не произносил. Может, он и сам вставал примерно так. Может, поэтому и понимает. Бедная ты моя опаленная душа. - Я не обещаю, что больше не буду просить прощения или винить себя, - мягкий бархатный голос щекочет висок. - Даже если ты почему-то не зол на меня. Но снова соглашусь с тобой — запоминай, столько согласия, момент воистину исторический, - звук горьковатой усмешки. - Так вот, ты прав, надо думать о настоящем. И прямо сейчас, в настоящем, я думаю, что тебе надо еще поспать. Еще очень рано. А потом, когда я уеду по делам — перенести сюда свои пожитки, испортив мне весь аскетичный стиль. Потом попросить у Аделинды на обед что-то неприлично вкусное, стащив из подвала бутылку того вина, за пропажу которого я обычно ужасно ругаюсь и делаю страшные лица. А потом — дождаться меня. И я приду и буду с тобой. Как тебе план? Кэйа медленно приоткрывает глаз, чтобы увидеть на лице Дилюка потеплевшее, ласковое выражение. - На пределе гениальности, - с максимальной серьезностью отзывается он. К счастью, он слышит тихий смешок. А потом Дилюк рывком роняет его на кровать, целует — горяченными своими губами, нежно и порывисто разом, сердце внутри подрывается в сладкой панике — накрывает одеялом. Снова касается губами, теперь закрытого века, а потом пряный запах ускользает прочь вместе со звучными шагами. Но это не так страшно, когда знаешь, что он вернется. Просто всегда возвращайся ко мне, Дилюк, думает в полутьме разума Кэйа, а затем действительно засыпает снова. ...просыпается он уже один, со слегка ноющей головой — ой, еще скажите, что это похмелье с половины бутылки, не смешно даже — и в настроении... Верно было бы назвать его хрупким. Ему разом и хорошо, и тревожно. Кэйа поднимается на ноги, спешно приводит себя в порядок и выходит на улицу. Почти сразу сталкивается с Аделиндой. - Доброе утро, мастер Кэйа, - невозмутимо здоровается она, будто вид Альбериха, пропадавшего невесть где предыдущий день и вылезшего почему-то из обители Дилюка — это нечто вполне обыденное. - Голодны? - Как митачурл после диеты из кристальных бабочек, - соглашается Кэйа. - Идите на веранду, я всё принесу, - Аделинда улыбается и исчезает, взмахнув юбкой. - Золото, а не женщина! - восхищенно отзывается он ей вслед, двигаясь к месту назначения. Судя по тому, с каким нагруженным подносом та возвращается, его слова про митачурла восприняли достаточно буквально. - Милая Аделинда, это перебор! Ты перепутала мой аппетит с другим мастером. - Другой мастер, - произносит с нажимом главная горничная, расставляя по столу тарелки, - попросил как следует накормить вас. Потому что он уверен, что вы вчера ни крошки не съели. Кэйа со вздохом тянется к блюду с яичницей. Режет ее, неловко орудуя одной рукой. - Я не такой беспомощный, как вы думаете. Пообъедал все закатники в окрестностях. И зажарил на костре окуня, - он принимается медленно поглощать вкусную стряпню. Аделинда глядит за процессом так внимательно, будто ему снова десять и запрещено выходить из-за стола, если тарелка не пуста. Затем тоже медленно присаживается на краешек стула. Складывает руки на коленях. - Он беспокоился за вас. - Я натворил дел, милая Аделинда, - винится Кэйа, со вздохом доскребая хлебом желток. На тарелку пытается сесть бабочка, и он аккуратно сгоняет ее рукой. - Удивлен, что он не пришел в ярость. - Еще как пришел. Но быстро остыл. Вы же знаете, как вы ему важны, - мягко отзывается Аделинда, глядя почти сочувственно. От этого взгляда Кэйе не по себе. Жалеть его не надо. Он медленно рисует вилкой странный узор на оставшихся потеках желтка. Тот — в ярком контрасте с голубым узором на фарфоре. Единство противоположностей. Красиво. - И так как это работает в обе стороны, мне надо стараться лучше, - бормочет он под нос. - Вам лучше вместе, а не порознь, - спокойно добавляет главная горничная, - так что главное уже сделано. Теперь только берегите друг друга, - она вдруг мягко проводит пальцами по затылку Кэйи, и на губах сама собой появляется растерянная улыбка. - Я обещаю стараться изо всех сил. И спасибо, что приглядывала за ним всё это время. Аделинда только выразительно хмыкает. День тянется медленно, как карамельная нить. Кэйа действительно невозмутимо перетаскивает свои вещи в двухэтажный домик: не то чтобы там было много чего. После небольшой помощи со строительными работами — снова ест, стараясь растянуть это мероприятие на подольше. Затем какое-то время лениво бродит около воды, расфокусировано скользя взглядом по бликам. Замирает около дерева, в тени. Мысли решительно не хотят оформляться в голове во что-нибудь четкое и стройное, разбегаясь бельчатами по веткам. Алкоголя, вопреки всему, не хочется. Немного хочется курить. Но он вроде бы принял решение забросить это дело, и всё еще не сорвался, и решает попробовать продержаться и дальше. Он в задумчивости раз за разом кидает по воде камушки плашмя. Все они на втором касании уходят на дно. Прямо как его потуги мыслить. Кэйа смиряется, что сегодня так и будет со всеми его начинаниями, и возвращается к строительному гаму. Когда на винокурню опускается вечер, он наконец находит себе небольшое занятие — садится на первом этаже и пишет несколько писем. Это тоже не дается легко, такой уж день, но позволяет хоть немного упорядочить мысли. Скрип пера по бумаге окрашивает тишину в уютные тона. В дверь стучатся, и Кэйа поднимается, отворяет. Закатный луч бьет прямо в зрачок, и он щурится, прикрываясь ладонью. - Ой, господин Кэйа, - на него уставляются снизу голубые глаза мальчишки. Альберих узнает юного служку, того самого, что болтал с Рагнвиндром у птичника. - Проницательно, - усмехается он. - Что такое? - Посылка для господина Дилюка пришла, - хлопает тот ресницами. В руках и впрямь небольшая коробка размером с толстую книгу. - Он еще не вернулся. Давай сюда, - протягивает руку Кэйа. - Передам. Паренек сердито хмурит брови: - Это ежемесячная рассылка, господин Дилюк всегда занимается ей сам и никому не дает смотреть. Его преданность Рагнвиндру чуть раздражающая — в моменте — но по-своему милая. Кэйа весело хмыкает. - Успокойся, я не собираюсь ничего вскрывать. Просто передам. Вилли — точно, вот как его зовут! — нехотя протягивает посылку, и Кэйа подхватывает ее здоровой рукой и ставит на стол. Движение получается неловким, он накреняет ношу, и раздается странный звук. Будто что-то сползло вбок внутри коробки. Листы бумаги так не ездят. И легковата коробочка для пачки документов вроде. - Вилли! - Альберих слышит снаружи оклик Аделинды и приближающиеся шаги. - Ты мне нужен! - Одну секунду, мисс Аделинда! Кэйа замирает, оглядывая коробку. Внутри черепа что-то неприятно чешется. Соображает он нынче так себе, однозначно, потому что следует инстинкту, ничего не обдумав. Дергает за бечеву, распуская ее, и распахивает коробку. - Вы же обеща… - возмущенный юный голос сзади. Кэйа резко отпрыгивает к двери, закрывая собой мальчика. Из коробки вверх в воздух — столп чего-то, похожего на порошок или пыльцу. Кэйа тут же замораживает то, что получается, резко ухватывает вскрикнувшего мальца за плечо и выпрыгивает с ним за дверь окончательно, захлопывает створку и подмораживает проем тонким слоем льда. Не хватало еще, чтобы эта дрянь вылезла через щели. - Назад! - рычит он на появившуюся за спиной Аделинду, впихивая ей в руки слугу. Обегает дом вокруг, повторяя свой маневр заморозки с окнами. Те закрыты, и вроде герметичны, но лучше поостеречься. - Мастер Кэйа? - взволнованный голос главной горничной за спиной. - Что случилось? - Пока не знаю. Кэйа напряженно заглядывает в окно на первом этаже. Не попавшие под заморозку остатки пыльцы медленно оседают на пол. Больше ничего не происходит. Так-так-так. Интересно, хоть локти обкусывай. Что это за чертовщину попытались передать Дилюку? Яд? Наркотик? Кэйа на всякий случай быстро шагает к ближайшей бочке с дождевой водой, спешно ополаскивает лицо, промывает рот и нос. Вроде он чувствует себя нормально, но чем хиличурл не шутит. Слышит сзади еще один встревоженный восклик Аделинды и резко оборачивается. Дилюк спускается к ним по склону пошатывающейся походкой, и Кэйа видит брызги крови на его лице и одежде. Сердце мигом вылетает к черту куда-то под кадык. - Гребаная бездна! Что случилось? - шипит он, тут же оказываясь рядом и ловя того под руку. - Ранен? Сильно? Дилюк, с чуть ошарашенным видом обводя взглядом ледяные художества на постройке, мотает головой: - Лучше скажи, что случилось у вас и… Кэйа, какого архонта ты делаешь? Альберих ожесточенно улыбается, терпеливо пытаясь содрать гипс с руки. - Завершаю свой трижды клятый больничный. Рассказывай. С самого начала.