Впуская, вернись

Вариантов не так уж и много. Дилюк знает здешние ходы наперечет: пара выходов к горным озёрам, один — наверх, к макушке уступа, к яростным порывам бешеного ветра и отличному виду на склон Уван, два — к лестницам тракта Каменных врат. Пусть он и не был на новой шахте, предположить, где она может быть, несложно: Фатуи пришлось бы здорово размахнуться для своих планов. Таких мест, скрытых от света горными породами, просто мало. Да и те явно предпочли подстраховаться, имея выход на территории двух земель сразу. Так что Рагнвиндр уверенно держит путь к одному из ходов до озёр, будто скользит каплей ртути по сосуду. Темнота послушно размыкается чернильными завесями под натиском огня в руке, камни выстилаются под ступнями. Раненая нога немного немеет, но зато прекращает болеть. Мысленно он в очередной раз благодарит Альбедо. Надежный, спокойный, гранитно-твердый алхимик нравится ему всё больше. На такого человека он может иметь роскошь рассчитывать. Он знает, что тот сделает всё как надо. Кэйе он доверяется иначе — с грызущим сердце волнением, со сжатыми в клубок нервами. Не потому что тот не заслуживает, нет. Из-за того, что вместе с Альберихом где-то наверху осталось его сердце. Из-за того, что за этого человека ему страшно до дрожи. Зато в него верится слепо, без всяких рациональных причин. Так доверяются бушующим волнам опытные моряки, так верят ветру бывалые искатели приключений, прыгая с планером с отчаянной выси. Тебе не нужно осознавать движение каждой отдельной капли, каждого отдельного потока воздуха, чтобы знать, что стихия подхватит твои движения, и вместе вы придете к цели. Так и здесь — ему не надо знать детали плана, чтобы знать, что Кэйа сделает всё как нужно. И что он сам в любой момент подхватит и сыграет свою роль. Дилюк движется плавным, размашистым бегом, который позволяет беречь силы, под дышащими влагой сводами, думает обо всём и ни о чем сразу — лишь острие стрелы в полете. *** Он вылезает к горному озеру, намереваясь пробраться в грот за ним и снова уйти под землю — на сей раз уже прицельно, к тому месту, которое, скорее всего, стало шахтой и чужим укрытием. Хорошие новости — кажется, он в яблочко со своим предположением по месту. Плохие — то, каким образом он об этом узнаёт. Он едва успевает бросится прямо в заводь, плашмя, как над его головой разлетаются камни, щебень и пыль под ударом нескольких ракет. Чертов руинный охотник поднимается выше с мерным гулом, заново целится в жертву. На его корпусе — подозрительно знакомые символы, и сердце Дилюка заходится в тревожном бое под ребрами — они же не успели открыть портал, верно? Даже если успели, ему надо быть здесь. Делать, что должно. Он перекатывается по влажному берегу, припадает на колено и замахивается. Феникс сшибается крыльями с ракетами и бьет по уязвимому в момент полета ядру, пока Дилюк, совершая новый пируэт, спасает свою задницу от участи превращения в кусок угля. Автоматон издает жалобный скрежет, теряет высоту и еле-еле скользит, почти задевая брюхом поверхность воды, ему навстречу. Запаса прочности охотника хватает на рывок вперед — лезвие его “руки” со свистом рассекает воздух, но встречается с раскаленной сталью клеймора. Тело прошибает болью от силы импульса, озерная вода с шипением выпускает наверх струи пара, и Дилюк пользуется еще и этим — вновь перекатывается через плечо, меняя позицию и снова ударяя по уже и так дышащему на ладан после феникса ядру. И еще. И еще. Встречные удары смертоносного клинка автоматона делаются всё слабей, а затем механизм, прорубленный уже практически насквозь, безжизненной металлической кучей осыпается в воду, распадается на обломки. Вода делается темной от растекающегося по ней масла, точно от крови. Дилюк, делая несколько отчаянно глубоких вдохов, омывает лицо, отправляет меч за спину. Надо спешить. Очередной ход в туннель выглядит обжитым — хоть Дилюк и не видит пока дозорных, но тут и там громоздятся ящики, местами свалены мешки с провизией и уложены в кучу инструменты. Звуки говорят о том же — ниже слышен мерный гул, как от работы кувалдами или кирками, а еще людские голоса. Обоняние улавливает запах огня и селитры. В свою очередь, нет ни следа каких-либо существ вроде хиличурлов, которые вообще-то любят такие места. Подбираться стоит аккуратно. Вскоре тропа уходит вниз, и глаза различают первый лагерь дозорных — двое в форме Фатуи курят, сидя на ящиках, один любовно полирует винтовку и рассказывает что-то, отчаянно жестикулируя и смеясь. В Дилюке снова воскресает тот, кто устроил Алую ночь, кто месяцами ходил по лесам, снежным холмам и спал на камнях, тот, после кого на очередном посту Фатуи оставалась лишь мертвая тишина и тела на грязном полу. Его будто рассоединяет: внутри всё еще таится израненный горем маленький мальчик, выжидающий своего часа поплакать о нём, побаюкаться в чужих руках. И есть тот внешний Дилюк, который легко оценивает обстановку. Который ловко и бесшумно залезает прямо по стене на небольшой уступ, кошкой пробегает по нему, незримый во тьме, оказываясь практически над чужими головами. Который примеряется и прыгает вниз, одним движением ломает шею бородачу с винтовкой, почти одновременно протыкая насквозь его напарника. Тот давится кровью, пучит глаза и падает под ноги. Третий пытается открыть рот, позвать на помощь, но огненный клинок сметает и его. Внутри только практичный гнев, и он стелется за Дилюком красной пеленой, когда он сбегает по деревянным настилам еще ниже. Свою цель он видит спустя еще два поста: один он просто избегает, проползая на локтях и коленях под мостками, едва ли не лицом в воде скудного широкого ручейка — там слишком много людей; второй остается за плечами очередным кровавым пятном. Стены расступаются, и становится широко и высоко. Или глубоко, это как посмотреть. Это место иногда называли Часовня, вспоминает Дилюк, прокрадываясь по очередной клети деревянных мостков. После тесных каменных кишок его встречают высокие своды, форма этакого просторного колодца, голубовато-дымчатый свет кристальной руды, наросшей сверху, на потолке, и создающий ощущение, будто то ли снег, то ли облака сияют над глухой тьмой серого камня. Блики играют на одной из стен, где вода сделала своё природное дело — пробила жесткую гранитную оболочку и просочилась, образовывая своеобразный водопад и стекая в расщелину в южной части шахты. Паства сейчас в Часовне своеобразная, да и орган для церковной музыки непривычный. Альбедо был прав: через стены тянутся трубы, не меньше десятка, самая большая связана с водным источником. Вся эта конструкция сходится около крупной монолитной колонны с лопастями наверху, где искрятся узором прожилки, пульсирует почти видимо энергия — о, артерии земли вели сюда. Это похоже на каменную паутину, где трубы — толстые основные нити, и артерии переплетены с ними, и вдоль и поперек разбросаны мостки и лестницы, и всё это собрано, обвито вокруг колонны. Дилюк не без удовлетворения отмечает, что одна из крупных прожилок лишь тускло мерцает, теряясь на фоне остальных, и что подле нее возятся разнородные люди — и в военной форме Фатуи, и в лабораторных халатах, и в неприметной одежде горняков. Возле колонны и вокруг нее на стенах — уже знакомые по виду символы, тускло видимые, будто пытающиеся набрать силы. А еще он видит очень знакомую фигуру неподалеку от колонны среди других. Еще до того, как Альвин Тур оборачивается, будто ощутив его присутствие — Дилюк успевает увидеть на его лице что-то вроде выражения “я-ожидал-тебя-но-не-так-скоро-и-это-досадно” — с меча с шипением снова срывается алая птица в сторону колонны. Сам же он спрыгивает вниз, на дно шахты, подстраховывает себя созданной с помощью Глаза тьмы цепью. Феникс своей цели не достигает — врезается в тонкую, похожую на мыльный пузырь, пленку, проявившуюся только при ударе, растекается жидким огнем в стороны и меркнет. Только до смерти пугает рабочих внутри. Барьер, плохо, думает Дилюк, пока рушится прямо на голову высоченному офицеру. Надо подбираться. Зато Тур стоит снаружи. Вот это хорошо. Цепь, послушная его воле, совершает жесткий, хлесткий круг, сносит разом ближайших трех-четырех человек. Пока он двигается вперед, к колонне и Черному человеку, кто-то успевает отдать команды — горняки и научные работники разбегаются, прячутся, военные перестраиваются. Кто-то успевает начать стрельбу — Дилюк делает рывок, уходя от заряда, далее — резкий прыжок за металлический ящик. Выбить посох из рук застрельщика, ловким ударом выбить колбу химика ему же в лицо. Крики, шум. Он оказывается напротив одной из целей, хоть путь и преграждает группа солдат, хотя сверху — дула орудий и треск тетивы. — Альвин Тур, - шипит он, вглядываясь в темные глаза, в статную фигуру, скованную идеально скроенным черным плащом. — Дилюк Рагнвиндр, какая встреча. Черный человек предупреждающе поднимает руку, как бы придерживая залпы. — Почему-то так и думал, что чем ловить вас — гораздо проще сделать так, чтобы вы пришли самостоятельно, - улыбается он, чуть склонив голову. - Разве что не ожидал, что все эти слухи про ваше стремление идти напролом настолько правдивы. Даже если это ловушка, плевать. Пусть попробует захлопнуть. Дилюк этот капкан ему на горло наденет праздничным ожерельем. Сделает рубиновым от крови. — Ты же не думал, что я позволю тебе завершить это? - он выразительно проводит рукой в воздухе. — Заподозрил. Когда пятнадцать минут назад подле Врат задержали лодку с припасами и так и не пропустили сюда, - невозмутимо подтвердил Тур, снова расплываясь в любезной улыбке. - Но вот что вы, господин Рагнвиндр, хотите делать теперь? Перебить здесь всех людей? Но их много. Может, сломать механизм? - он тоже делает экспрессивный жест в сторону колонны. - Но он под защитой. — На твоем месте я бы вспомнил, останавливало ли это меня раньше, - Дилюк крепче перехватывает меч, краем глаза сканируя обстановку. Он привык делать это, для него это несложно. Барьер наверняка можно сломать. Что касается количества людей… Их много, да, но нападать все разом они не смогут. Глаз Тьмы пульсирует, бьется живым черным сердцем где-то в складках одежды. Он тоже сможет помочь, замедлить чужие движения, может, и выпить чужие жизни. — Будто бы нет, - усмехается Черный человек, делая шаг вперед и откидывая пряди с высокого белого лба. - Но тогда на вашей стороне был фактор неожиданности, да и состав тех лагерей… Был из всяких представителей низшей страты. Сейчас ситуация иная. Но у меня есть предложение. Он делает еще шаг, и еще, и оказывается близко — можно разглядеть и легкие синяки под глазами, и чуть запачканные в саже рукава, и странного вида серьгу в ухе. — Раз уж вы тут, давайте проведем полноценную дуэль, господин Рагнвиндр. Обещаю, что пока мы сражаемся, никто кроме меня, - Черный человек делает выразительную паузу, - вас не тронет. — И чем ты заслужил честность с моей стороны? - тихо рычит Дилюк, тоже делая шаг вперед. Тишина вокруг стоит почти мертвая — шум воды, тихий скрип, который издает обувь при покачивании владельцев с носка на пятку, вспышками — звуки металла об металл, характерные для тех, кто поправляет оружие. Альвин Тур склоняет голову в притворной задумчивости. — Скорее вопрос, чем ВЫ не заслужили продолжать соблюдать свои пусть шаткие, но принципы. Продолжая раз за разом вырезать столько людей… Не боитесь потерять грань между условным собой и условным мной? Я ведь тоже всего лишь защищаю интересы своей страны. Это манипуляция, твердит себе Дилюк, но на висках почему-то выступает пот. Это хитрость, говорит он себе, но в желудке смерзается холодный ком. Это ловушка, шепчет подсознание, но это не значит, что Тур не прав. Это уловка, но дело даже не в этом. Он может разнести здесь всё. Да, Фатуи хитростью перехватили имущество Мондштадта. Глупые рыцари пропустили это, и это их вина. Не Дилюка. Он имеет право на разрушения при устранения последствий. Он имеет — наверное — моральное право задеть скучковавшихся по углам рабочих. Никто не просил их наниматься к Фатуи; они не слепые, не глухие и не умственно отсталые, они не могли не знать… Разве что шантаж, разве что обман, разве что… Он имеет право подставиться. Ставки высоки. Но Кэйа раз за разом говорил “Береги себя”. “Возвращайся целым”. “Ты нужен мне живым”. Всё это вместе означает вот что: ему надо выиграть времени, пока не появится Альберих со своим чертовым планом. Так что он улыбается, и это неожиданно для всех, включая него; едва ли эта улыбка выглядит дружелюбно, судя по лицам стоящих близко солдат, но в этом вся прелесть. — Не тебе печься о моих гранях, - слова шипящим раскаленным паром вырываются изо рта, медленно и негромко. - Но если ты хочешь подраться один на один, пожалуй, я не буду тебе отказывать. На бледных губах Тура выступает улыбка, такая вежливая, тонкая, будто они обмениваются любезностями на званом вечере. — Я рад это слышать и с удовольствием хочу проверить, каково это — сойтись с вами в поединке. Отойдем чуть в сторону? Он движется неспешно и безмятежно, заложив руки за спину — солдаты смотрят немыми истуканами, но освобождают им пространство. Дилюк, как и раньше, не видит при нем оружия. Попросит у кого-то из солдат? Прячет глаз Бога или порчи и владеет им без оружия — редкое, но существующее, судя по записям, умение? Или… что-то еще? Черный человек мимоходом озирается, будто бы просто проверяя обстановку. — Ближе. Я же не кусаюсь, - он беззаботно смеется, подманивая Дилюка рукой. - По крайней мере, пока… Дилюк делает несколько шагов. Тур — один назад, так, что слева от него оказывается пирамида из ящиков. Звук выстрела. Что-то пролетает в тот же миг над головой Рагнвиндра, в щепки расшибает доски прямо около Черного человека. — Блять, Дилюк! - яростно звучит сверху. - Какого хуя ты его слушаешь, спрашивается?! Нутро окатывает горячим от этого голоса. Достаточно вскинуть голову, чтобы увидеть знакомый темный силуэт на веревочном мостике сверху. Силуэт с… винтовкой в руке? Кэйа тут же целится еще раз, нажимает на спуск — но глухой звук говорит о том, что патроны в оружии кончились. Так что в воздух вместо выстрела тут же улетает нецензурная конструкция. — Блядство, ну и нахрена ты мне тогда?! - винтовка с размаху улетает куда-то вниз, кажется, прилетев одному из застрельщиков по голове. Под смех Альвина Тура. Кэйа с гордо поднятой шагает вперед — Дилюк видит, что на него нацелено ружье, хочет предупредить вскриком, но тот ловко снует за свисающий с потолка массивный сталактит, находящийся совсем рядом с мостком, и выпущенные пули цели не достигают. — О, какое приветствие! Сразу заметно, что вы соскучились! Салют, ублюдки! - смеется тот яростным лающим смехом. - Так вот, стреляю я хреново, но я всё равно ужасно рад вас всех тут видеть! Особенно тебя, Альвин, солнышко! Как мне жаль, что ты не подставил под мою траекторию свою темную головушку! Надо сказать, что его расположение выбрано очень неплохо, как бы он туда не пробрался: единственный путь на эту верхотуру — одинокая деревянная лестница, за которую надо держаться руками, а прятаться от дальнобойного оружия ему есть где. Еще несколько выстрелов прорезают воздух, но цели не достигают. Факелы и диковинно-яркие электрические огни — разработка то ли Фонтейна, то ли самой Снежной — лишь отбрасывают на стену тень Альбериха, делая ее преувеличенно большой. — Моя голова больше нравится мне на моих собственных плечах, сэр Альберих, - спокойно отзывается Тур, неизменно стоящий на своем месте и нисколько не потерявший самообладание. - Впрочем, кажется, я больше не имею права обращаться к вам именно так, верно? В голосе звучит насмешка, и Дилюку хочется того придушить. Кэйе, наверное, тоже — сверху отчетливо тянет морозным воздухом. — А что такое, ты начал изучать основы этикета? - бодро зубоскалит Альберих откуда-то сверху, всё еще невидимый. - Появилось свободное время после того, как тебя вышвырнули из Монда? — Как и у вас, господин Кэйа, не так ли? Ведь из Монда вышвырнули не только меня. Нет, придушить Альвина Тура по-настоящему Рагнвиндру захотелось сейчас. Сомкнуть пальцы на его шее и выдавить позвонки по одному, как клавиши от пианино. — Сомнительное утешение для руководителя целой армии, который не смог совладать, в сущности, с выходками и планами одного человека, - ядовито выдыхает Дилюк. Вокруг снова поднимался шум: на них всё еще не нападали, ожидая приказов, но перекидывались фразами, передвигались, бряцали оружием в предверии — но Рагнвиндр был готов поклясться, что всё равно услышал наверху восхищенный вздох. Тур тут же поворачивается к нему, глядит своими холодными глазами, улыбаясь так мягко, точно ребенка спать укладывать собирается. — Ах точно. Вы же друг за друга горой, я бы сказал, костьми лечь готовы, - он прижимает руку к сердцу, будто умиляясь. В его исполнении это почему-то выглядит почти зловеще. - Прошу простить мне мою нелюбезность. Было бы нехорошо вас разлучать, но напомню, что вы всё еще желательны мне живым, в отличие от господина Альбериха. — Ты сначала до меня доберись, псина фатуйская, - насмешливо поет сверху Кэйа. - А потом угрозами кидайся. Пока получается иначе: стоит тебе куда-то сунуть свой длинный красивый нос, как кто-то тебе мешает, как бы ты не старался. Герой в красном и черном, рыцари или… одна бешеная лисица. Последнее выражение он произносит почему-то особенно громко, выделяя — а у Тура чуть дергается уголок губы. Мало кто заметил бы, но Дилюк замечает. — От лисиц достаточно запереть дверь, - цедит Черный человек, а Кэйа где-то сверху громко цокает языком: — Барьер, да-да, я уже понял. Твои метафоры такие скучные. И — ты уверен, что запертой двери достаточно? Что еще замечает Дилюк, так это то, что сбоку появился новый застрельщик — с каким-то крупным оружием, которое с трудом держит на плече. И вроде бы начинает целиться. Не в тот сталактит, за которым Кэйа, нет. В крепления мостика. Еще воздух продолжает делаться всё холодней. Это уже не дуновение, это во всей пещере начинает становиться зябко. Если это Кэйа, и он в его отсутствие не заделался совершенно случайно адептом или архонтом, то это прямо очень интересно и в то же время тревожно. Или это снова его загадочные каэнрийские штучки? Дилюк уже привычно обещает потом оторвать бывшему капитану голову за его опасные выходки. — Вообще это и есть основная твоя ошибка, Тур… - размеренно звучит сверху, звонко и отчетливо. Дилюк без предупреждения кидается вбок, цепью вырывает из рук застрельщика оружие. Успевает буквально в последний момент: из того успевает вылететь вверх что-то, напоминающее лезвие небольшого топора, но из-за рывка оно не достигает цели, врезается в гранитный откос и падает вниз со звоном. Его примеру следует и сам застрельщик: пытается парировать удар мечом, но мощный удар валит его как подкошенного. — …ты думаешь, что это ты преследуешь нас… - громкий голос наверху, и в воздухе подле мостка расходится всё шире мерцающий от холода воздух. Перепад температуры настолько сильный, что это можно увидеть. Тур сбоку делает небольшой взмах рукой, и “перемирие” заканчивается — Рагнвиндр оказывается в кольце желающих укоротить его на голову. Руки делают свое — пускают клеймор вразнос. Глаз тьмы зовет, и Дилюк просит — давай, вытяни из них силы. Сначала не происходит ничего, но потом он видит тонкую, дымную нить от ближайшего противника к нему, а потом таких становится больше и больше, и он движется в этом переплетении. Его пронзает, пьянит странное чувство, будто он хлебнул чего-то очень горячего на морозе, и почему-то удары двуручником даются легче, проще, а тело обостряет реакции. — …но возможно, прятаться стоило бы тебе, - в голосе Кэйи звучат две вещи — торжество и странное напряжение. Дилюк делает очередной вдох и чуть не давится — воздух вокруг становится обжигающе ледяным, ноздри и горло продирает болью. Он видит, как часть людей теряет интерес к битве, начинает в панике и непонимании озираться. Даже лицо Черного человека становится серьёзным. На предметах оседает иней, и Дилюк видит письмена изморози на влажных стенах. Тень Кэйи на стене меняет очертания, будто тот согнулся в чрезмерном усилии: — Знаешь, что происходит с водой, когда она замерзает, Тур? Сквозь общий гул продирается сначала тихий, а потом все нарастающий скрежет. Трубы, стены, колонна — все покрывается белым ледяным налётом. Буквально за секунду до случившегося, до рвущего перепонки грохота Дилюк понимает ответ. …в первую свою зиму в Снежной он заставал бедствие, которое вряд ли можно было представить в родном краю. Морозы, ударившие яро, люто посреди одной из темных ночей, оказались так суровы, что переморозили систему водоснабжения, вывели её из строя. Он глядел, как люди, отчаянно ругаясь, текли по улочкам города к незамерзающим на зиму горячим источникам, к редким пригодным для нужд колодцам. Запомнилась и картина повреждений: лед торчал из соединений водостоков, надорвавший их изнутри… Вода при замерзании расширяется. Первой лопается от непомерного давления изнутри самая тонкая на вид труба. Ломает два соединения, валится разновеликими обломками вниз, оглушительно дребезжа. Следом лавиной всё начинает идти по швам, конструкция ломает сама себя, рассыпается на части. Трубы ломают хрупкие перепонки с артериями, и те гаснут одна за другой. Механизм, казавшийся неприступным из-за барьера, оказывается разрушен за минуты. Шахту сотрясает, основной свет гаснет — включается аварийный, мигающий красный. Тень на стене, неверная в переливах алого — большая, так иронично буквально превосходящая обычного человека, до смешного напоминающая сейчас злого великана — выпрямляется, приходит в движение, размывается в прыжке. Кэйа падает вниз криогенной кометой. От него в стороны — брызги ледяных игл, дымное облако колких снежинок, он начинает прорываться к южной стене. К Альвину Туру. А Дилюк вихрем срывается к нему, пробивается сквозь солдат. Сам Тур теряется разве что на секунду. Успевает ловко уйти вглубь, под навесы. Его закрывают телами солдаты, и Альберих прилетает ровнехонько ногами в грудь одному из них. Свист, и тот падает под чужие сапоги. В ушах снова звенит, паранормально перекрывая любые звуки, голос Кэйи. — Помнишь, ты спрашивал, Тур, что я такое?! От Кэйи пышет лютым холодом, от мановения его рук в стороны расходятся целые пики смертоносного льда. Кэйа делает рывок к Черному человеку снова, под его пальцами вырастает что-то наподобие ледяного веера. Он умудряется за пару-тройку пружинистых шагов разогнаться, подпрыгнуть и с толчка метнуть его с верхней точки. — Эрох вот узнал! Тура спасет только то, что перед ним послушно вырастает толстяк с пушкой, пытающийся Альбериха подстрелить. “Веер” точно целует того с морозным хрустом ломающихся костей черепа. Удар оказывается таким жестким, что сносит здоровяка — прямо на самого Черного человека. Тот снова уворачивается, уходя еще назад. На щеке у того — капли его крови от ледяных обломков, и Дилюк даже за дракой, даже за пеленой неравномерного света успевает увидеть, как на секунду меняется его лицо. Он на миг касается щеки в будто в неверии и оскорбленном гневе — кто посмел его задеть? — Хочешь, отправлю тебя к нему?! На консультацию?! Кэйе вновь преграждают путь, и тот с почти истерическим хохотом выхватывает наконец меч. Следующие секунды Дилюк видит его вспышками — потому что сражается сам. Но даже так понятно, что Альберих больше похож на снежный вихрь, чем на человека. То, насколько быстро он вращается, перебегая неровными толчками от одного противника к другому, как яростно он прорубается всё дальше и дальше, как издевательски гибко уходит из-под чужих атак… Подходить к стражу руин, когда тот в фазе вращения, и то более безопасное мероприятие. Страж хотя бы не прыгает в любой произвольный момент на несколько метров вбок, вверх или назад, не танцует смертельный танец маятника. Кэйа всё еще смеется, азартно, торжествующе, с чувством собственного превосходства, и почему-то Дилюк успевает с ужасом подумать, что наверное, он когда-нибудь и погибнет так — заливисто хохоча в лицо смерти. Было бы в его духе — веселиться до последнего и вдруг упасть поломанной травинкой, и улыбаться до последнего, уверяя, что ему не больно, и что главное, что они победили… Картинка кажется столь правдоподобной, что кровь в жилах стынет, и у очередного противника Дилюк мечом разве что кости не выдергивает. — Снаружи рыцари! - вдруг слышит он громогласный, паникующий крик откуда-то со стороны. - Рыцари! Так вот: он знал, что на Альбедо можно положиться. Тур вскидывает голову, хочет что-то выкрикнуть в ответ — команду, что же еще, — но осекается. Кэйа оказывается вновь опасно близко к нему, неумолимо скользящий меж людей, как нож через масло. Дилюк тоже уже близко — и вовремя, потому что он успевает выбить лестницу из-под ног стрелка, и тот мажет, и коварная анемо-стрела не успевает войти в незащищенную узкую спину, под хрупкие лопатки… Кэйа вспарывает очередную марионетку на своем пути и с яростным вскриком кидается вперед, его путь почти свободен. Тур, продолжая быть на удивление ловким, вскакивает на подножку кабины какой-то машины, кажется, та нужна для переноса грузов. И дергает рычаг. Мир останавливается. ...выдернуть Кэйю он успевает буквально за секунду до того, как на место, где он стоял, срывается с высшей точки металлический контейнер, который раздавил бы его, как муху. Дилюк даже не успевает испугаться как следует, просто не думая бросает цепь и яростно дергает на себя обвитое ей тело. Просто жадно обхватывает Альбериха, задыхаясь, успевая отметить лишь фрагменты во вспышках аварийного света — он просто ледяной на ощупь, архонты, он в порядке вообще? у него кровь на животе, он ранен? на губах потёк голубой жидкости, что это? — Шахту взорвать, отходить через канал в западной ветке, - гулко звучит напротив Черный человек. Кэйа яростно рвется было из рук Дилюка к тому, желая закончить начатое, и Рагнвиндр даже чуть его не отпускает — но на середине движения Альберих вдруг сдавленно охает, пошатнувшись. От его тела исходит будто новая волна мороза, и Дилюк с ужасом наблюдает, как Кэйа буквально выдыхает иней, оседающий на его ресницах. Нет уж. Решение приходит быстро — убрать меч, сцапать невыносимого в охапку и метнуть цепь вверх, к лестницам и пресловутому веревочному мостику. Сбегает он так не первый раз, хоть обычно это и происходит без лишнего груза, и он без особых проблем постепенно оказывается всё выше и выше аккуратными прыжками. Бежать. Им пора бежать. Неуемный Кэйа умудряется перегнуться через его плечо и на явно неприличных жестах показать Альвину Туру, что он предпочел бы с ним сделать. Дилюк едва удерживается от хорошего подзатыльника — честное слово, не будь у него впечатление, что Альберих дышит через раз, он бы его приложил от души, чтобы не дергался. Дилюк успевает увидеть лицо Тура, и оно непохоже на его обычное — в нем будто исчезает всё человеческое. Он выкрикивает еще какую-то команду и… Семеро и Селестия. Сбоку со скрежетом выступает новая фигура автоматона. Огромная. Молотильщик. В бездну, блять, такие приключения! Дилюк приземляется на предпоследние по высоте мостки и быстро оглядывается. Он обязан найти решение и быстро. Удивительно, но Тур буквально сам дает ему идею — дал, несколькими минутами ранее. Дилюк видит сбоку один из обломков трубы, на секунду прикидывает траекторию, швыряет на нее свою цепь и со всей силы дергает. На молотильщика, не успевшего сделать решительно ничего, сваливаются сразу две беды. Труба перегораживает ему ход наверх, застряв межд стенами, это раз. А еще тем самым Дилюк вырывает кусок льда, и свежая порция воды проливается ему на голову… и почти сразу схватывается коркой от холода. Он не ждет результата, он не оглядывается назад — он снова хватает пугающе неподвижного Кэйю и перебирается на уровень выше, под потолок. — Где вошел?! - на грани истерики, он встряхивает Кэйю в руках, надеясь, что тот может ответить. Альберих приоткрывает синие от холода губы: — Вот т-туда… п-под уступ… проб-бил стенку в н-новом месте… И Дилюк просто слушается и бежит с чужой тушкой наперевес. Все сливается — узкий ход, новый туннель, стены, стены, каменные глыбы, повороты, еще повороты — и наконец им удается выбраться наружу. Небо ошеломляюще близко — они почти на самом пике. Дилюк успевает увидеть, как где-то внизу и сбоку разворачивается отряд рыцарей, тускло мерцают панцири. Даже различает голубую макушку Эолы. Но всё это мимоходом. Потому что Кэйа страшно дрожит в его руках, и даже не пытается пререкаться, и даже уже отозвавшийся на волю Дилюка глаз бога пока не помогает. Важней увидеть внизу знакомую лодку с одиноким багровым парусом. Дилюк сноровисто открывает планер и прыгает с высоты, бережно придерживая синий затылок. Приходится покружиться, чтобы спуститься плавно и попасть на палубу, но Дилюк справляется и с этим. Рухнув наконец на гладкие доски, он матерится через зубы, его всего перетряхивает — от усталости и облегчения. — Уходим в Ли Юэ, - коротко и хрипло командует он человеку за рулем, и тот безмолвно подчиняется. Каюты на кораблике всего две, и Дилюк на подгибающихся ногах шагает в сторону ближайшей, вваливается в дверь, открытую добрым пинком. Закрыв ее тем же способом, Рагнвиндр рушится с Кэйей на узкую койку. Тот только жалобно сопит, пока Дилюк, беззвучно матерясь, сбрасывает с них на пол сумки, с себя — всю верхнюю одежду, включая рубашку, пока не обхватывает ледяное тело крепко-крепко. Глаз бога на поясе начинает источать жар, сам Дилюк начинает источать жар, он судорожно ощупывает Альбериха. — Т-ты и к-кораб-бль у-успел-л ор-рганиз-з-з-зовать, - умудряется выговорить Кэйа сквозь стук собственных зубов. Он жалко и обессиленно жмется к теплу, и Дилюка наконец тоже начинает размораживать из состояния сжатой пружины, в котором он находился последнее… хрен знает какое время. — Умолкни, потому что я всё еще думаю, не придушить ли тебя своими руками, - рычит он, судорожно растирая окоченевшие смуглые ладони в своих, сцеловая иней с висков, обхватывая своими бедрами чужие, закаменевшие от озноба. - Ты… ты… ты просто чертов адреналиновый наркоман, вот ты кто. Как ты… как тебе в голову пришло… Он нащупывает наконец рядом одеяло, заматывает Кэйю как в кулек, несмотря на слабые попытки протеста, накрывает своим телом. Обогревает дыханием, касаниями. — Д-да п-перестань! Вс-сё было п-под конт-ролем! Альб-бедо… — Альбедо я тоже голову откручу! - яростно отзывается Дилюк, чуть встряхивая Кэйю в руках. - Это и есть эти ваши “экспериментальные сыворотки”? Из-за которых ты чуть не заморозил себя насмерть? Ты думаешь, ты можешь так рисковать? Ты думаешь, хоть один план стоит того, чтобы я… опять… потерял… — Д-дилюк, всё хорошо… — Нет, не… — Дилюк, - еще раз тихо зовет его Кэйа, с трудом выковыривая одну свою руку из одеяла и опуская ее на щеку — она всё ещё холодна, хоть и не настолько. - Пос-смотри на меня. Всё хорошо. Мы живы. Д-дилюк? Испугался, да? Накопившаяся внутри чернота ударяет по всем клапанам, и он понимает, что от него пахнет гарью, что пальцы сомкнуты до судорог. Он опускает голову в плечо Кэйи и кричит. Раз. И потом еще один. И еще. Холодные пальцы в его волосах приводят в чувство. Внутри всё резко выгорает, и остаются усталость, нежность и немного боли. — Ранен? Показывай живот давай. Кэйа послушно распускается из рулета, подрагивающими руками поднимает рубашку. Дилюк бережно ощупывает кожу, проверяя надрез. Лезет в сумку, дезинфицирует руки и саму рану, заодно протирая от крови — Кэйа жалобно шипит, но не отбрыкивается. Всё оказывается не так плохо, что-то острое просто поверхностно пропахало кожу, лишь в одном месте уйдя глубже. Достаточно повязки, а как они доберутся до безопасного места, он всунет этого засранца врачу. Он обматывает чужую талию бинтами, проверяет на крепость, завязывает и рвет зубами край. — Идиота кусок… Не делай так, - бормочет Дилюк, возвращая рубашку на место и снова укутывая Кэйю. Садится к стене и перехватывает его так, чтобы он лежал на его плече. Тихонько покачивает, каждую секунду оглаживая горячей рукой то спину, то руки, то бедра, то затылок. Измотанный Кэйа только жмурится, устало хлопая ресницами и подставляется под руки. Дрожь потихоньку сходит на нет. Лед на теле растоплен, а к его губам возвращается нормальный цвет. — Всё не так… плохо… - бубнит он тихо куда-то в ключицу Дилюка. - Это безопасно, не думай… просто немного превысил дозу… Мы их уже использовали… Альбедо уже думает предложить их… Ордену официально… — Выглядит ужасно безопасно, ага. Немного превысил — это раза в два? — …в три, если признаваться честно. Дилюк только делает несколько почти медитативных вдохов-выдохов. Берется за чужой загривок будто в угрозе, но не причиняет боли. Гладит. Его начинает разбирать свинцовая усталость, мысли спутанной рекой текут, смешанные и разрозненные. — Дурак, - пальцы путаются в синих прядях. - Конченый идиот… — Но ведь я неплохо справился, - бледно усмехается Кэйа, у которого уже почти не поднимается веко и чей вид шепчет, что он вот-вот уснет. - Признай. — Мерзавец ты, - Дилюк сглатывает ком в горле, - но великолепный. — Кто ты и куда дел моего ворчливого пирожочка? - еле слышно мурлычет Альберих, закрывая глаз и растекаясь медузой. - Ты тоже был… огонь, хе-хе. Всё нормально, всё нормально. Он жив, он жив. Он жив. Мы живы. У нас всё получилось. Спокойно, дыши. Как же это глупо, все время ходить со смертью рядом. Когда ты сам дитя смерти, ха-ха-ха. — Кэйа, - тихо зовет Дилюк зачем-то. - Ты никогда не говорил мне впрямую. Твоя мама жива? Он всё понимает еще до произнесенных слов: по паузе, по тому, как сонная голова приподнимается, по тоскливой улыбке на губах. — Нет, - он слегка мотает головой, и в щелке синего глаза — теплая горечь. Дилюк только обнимает его, крепче, жарче, прижимается виском к виску в ответ. Его пальцы оплетают другие, прохладные, в жесте… благодарности? Сопереживания? Старой боли? Ответов нет. Кэйа проваливается в сон, его голова сползает по плечу ниже, пальцы слабеют в хватке. Дилюк застревает где-то посередине: в голове безудержно вьются воспоминания — ярким вихрем, маскарадом, карнавалом бликов на чужих лицах. Ясных, обжигающих и удушающе-больных — отцовских; смутных, горьковатых, топких — материнских. Дилюк, наверное, плачет. Только без слез и звуков. За деревянными досками бьется вода о борта лодки. Мондштадт остается позади. И прошлое тоже. Он отталкивает его от себя, как отслуживший плот, и тот тонет в черной воде, оставляя лишь слабую рябь.