***
В Большом зале было оживленно, все копошились, как рой, соскакивая со своих мест, вытягивали головы. Грядет Турнир Трех Волшебников. Это взбудоражило каждого учащегося Хогвартса. Они с Мариной, плотно локтями друг к другу, теснились на скамейке за столом Когтеврана. Все будто одичали, шумели, стучали посудой, вертелись по сторонам. Элиз почувствовала усталость, намеренно отводя взгляд от дальнего слизеринского стола. Ей показалось, что она заметила светлую макушку Мракса где-то впереди. С Гриффиндора им подмигивал свои зеленым, блестящим взглядом Джейк, улыбался каким-то знакомым рыжим парням. Через пару минут созерцания до Элиз дошло, что это Гаррет Уизли (подстриженный, заметно повзрослевший на лицо) и Леандр Пруэтт (улыбчивый во все ровные тридцать два и удивительно похорошевший). Она тяжело вздохнула, выслушивая над ухом пустословную болтовню шестикурсниц. Они тоже заметили, что седьмой курс, парни, стали чуточку краше, чем были. Представление приезжих школ (Шармбатон и Дурмстранг) было красочным, но вымелось из памяти Элиз, когда все раскланялись друг другу в приветствии, знакомстве, и начали вытекать разномастной толпой из Большого зала. Она остановилась у самого входа, припадая плечом к стене. Ей не хотелось тащиться в самую гущу, и Элиз, с улыбкой для гостей, остановилась. Марина пыталась протащить её вперед за собой, но Элиз упорно замотала головой и пустила руку подруги. Пружинистые локоны скользнули по спине и затерялись в одинаковых, черных мантиях. Она осталась одна. Ей казалось, что она еще не отошла от прошлого, весьма травмирующего для неё, года. Каменные стены давили, свет душил своей приглушенной маслянистостью, отбивал желание вглядываться в чужие лица. Элиз не смотрела по сторонам, огибая островки из учащихся, в коридоре перед залом; все они увлеченно переговаривались, прыгали от избытка радости, сверкали, как граненые углы бокалов. Элиз заметила с раздражением, что это всё её нисколько не радовало. Ни Турнир, ни начало учебного года. Нервы не восстановились. Эксперимент пока не шёл в задуманном ею русле. Вырезанные, тонкие пласты зеркала ломались под натиском чар, и Элиз не могла понять причину. На раздумья ушёл остаток лета, выстраданного, выболенного (как оказалось, не до конца), в темном бархате мастерской комнаты. Только так она могла творить свою идею, зеркало не должно было отражать её лица в прямом свете. Но она, с упрямой надеждой, привезла уже вырезанные на ровные серебряные куски зеркало — надежда упрямилась на Портера. — Элиз, — этот голос, Элиз его не забыла. Он окликнул её, выше любого шума, выше её неожиданно громко стучащего сердца. Она остановилась, как по команде, снова разразилась взбешенной тирадой про себя. Оминис стоял у лестниц. Свет спутался в его отросших, русых прядях, обрамлял выточенное, как у легкой руки художника, правильными чертами лицо. Глаза слепо смотрели перед собой. Палочка бликом грозно-красного вспыхнула, словно приветственно. Элиз тяжело сглотнула. Он стал ещё милее. На нём ладно сидел не школьный костюм — тёмные брюки, тёмная жилетка, под ней молочного цвета рубашка, хорошие, на вид дорогие, туфли. Статный, высокий, живописный, с него можно было рисовать портрет прямо сейчас. Он снова оправдывал статус чистокровного наследника. В его лице не было ни намека на высокомерие и холодность — только мягкость улыбки. — Как ты узнал, что это я? — спросила Элиз, недоуменно оглядывая проходящих мимо людей. — Твои духи, — от его голоса у неё внутри всё сжалось, затрепетало. Она почувствовала, что готова свалиться, колени чуть не подкосились. Оминис сделал пару шагов в её сторону, навис над ней. — Ты пользуешься ими с пятого курса. Я запомнил. И стук твоих каблуков. Я ведь говорил, что запоминаю каждого по мелочам. Сердце ослабло с её сжатыми кулаками. Конечно, она не собиралась с ним драться, но напряжение в его присутствии вдруг медленно исчезало. Вымывалось из крови. Элиз ощутила всю его власть над ней. Она безнадежно, совершенно, невозможно влюблена. — Позволишь проводить тебя до башни? — спросил он, слегка напряженно в плечах и в пролегающей между бровей складке, словно не надеялся на да. — Да, — сказала она, не в силах ответить что-то другое. Она вдруг поняла, что не может. Оминис приворожил её? Заставил обманом в себя влюбиться? Нет. Абсолютно точно, нет. Элиз осознала самую простую истину в эту самую минуту — она никогда не сможет быть для него просто другом. Снова подумала, проиграла его слова в голове запоминаю каждого по мелочам. Такая мелочь, её духи, а он запомнил — острый, чистый аромат магнолий, аромат её духов. Они поднялись по лестницам, мимо гобеленов, мимо снующих всюду детей и старшекурсников. Оминис молчал, Элиз тоже. Что говорить, когда между вами сыплются искры напряжения, гнетущего, удушающего (возможно, только Элиз ощущала себя так). — Извини меня, Элиз, — неожиданно сказал Оминис, останавливаясь недалеко от нового лестничного пролёта. Она вскинула голову, осматривая его лицо — смурное, виноватое. — За что ты извиняешься, Оминис? — Ты знаешь, — он качнул головой, останавливая слепой взгляд на уровне её плеч. — Я был не в себе тот год. Мне… мне не хотелось обременять тебя своими проблемами. Элиз вздохнула, откидывая тяжесть волос за плечи. — Тебе не стоило решать за меня, Оминис, и я бы не обломилась от бремени твоих бед. Я всё осознавала. Мне очень жаль, что ты потерял Анну. Он невесело хмыкнул, моргнул, откинув голову чуть назад. — Всё ещё играешь в спасателя? — Уже задумываюсь над тем, что меня распределили не на тот факультет, — она улыбнулась на его кривую усмешку. Потянулась рукой к его лбу, смахивая упавшую прядь. Оминис вздрогнул, переменился в лице, лишь мгновение, а затем наощупь нашёл, дотянулся до её пальцев. — Я не хочу, чтобы ты думала, что мне было всё равно. Я очень ценю твою поддержку, но тогда мне казалось, что это лучший способ тебя поберечь. После случившегося с тобой и отстранения Марины тебе не нужно было возиться ещё и со мной. Он сжимал её горячие пальцы своими твердыми, такими же тёплыми, и от этого касания Элиз готова была забыть все проведенные в муках дни. — И ты смеешь обвинять меня в спасательстве, — проговорила она, негромко фыркнув. Пальцы пульсировали в его руке, словно вместо них он держал её сердце. Оминис улыбнулся, наклоняясь ближе к её лицу. — Похоже, в этом мы преуспели. Она была готова. Она ждала, что Оминис склонится чуть ближе. Его руки запутались в длинных прядях её волос, огладили шею, нежно, тепло, со всей чуткостью, что ему была присуща… — Я тебя ищу, а ты… ой! — Марина чуть не свалилась с лестницы, замечая всю недвусмысленность сцены, захотела пойти на попятную, но Элиз уже со всей грозовой хмуростью смотрела на неё. Оминис убрал руки, потянулся в карман за палочкой. Усмешка не сходила с его лица. Он повернулся в сторону Марины, наугад либо волшебная помощница дала верное направление. — У тебя незаменимый талант, Крофтон, догадываешься какой? — сказал он, вскинув брови. Элиз, на всякий случай, встала между ними. Марина сощурилась. — Догадайся и ты, Мракс, в какой руке у меня палочка и куда тебе прилетит, — голос Марины был звонкий, ядовитый. Элиз подняла ладонь, испуганно взглянула на Марину. — Спасибо, что проводил, Оминис, — быстро заговорила Элиз, невесомо сжимая его руку, и резко поднялась по ступенькам к нахмуренной подруге. — До встречи, — донеслось снизу, Элиз услышала в его голосе улыбку. Оминис зашагал по коридору, разрывая тени алым блеском волшебной палочки. Она тихо рассмеялась, не в силах злиться на разъяренную Марину. Та стояла с бледными щеками и вся вздыбилась, будто кошка. — Честное слово, Элиз, я не нарочно. Но этот Мракс… только ради тебя я всё это терплю. Элиз рассмеялась громче, прикладывая голову к теплой груди Марины. В ней было столько радости, безудержной легкости, что она готова была взлететь на башню в два шага. — Спасибо, что не убила его. — Всё, что угодно для тебя, Элиз.***
Она измученно мялась, выкладывая на бархатный подстил оставшиеся зеркальные квадраты. Что не выходило? Почему не получалось привязать чары так, чтобы стекло не лопалось, и всё шло как нужно? — Это безупречная мысль, — заключил Джейк, пока Элиз делилась своими мыслями, заметками по зеркальным проводникам. Она еще не дала этому изобретению имени. Да и как, если ничего не выходило. — Обязательно работать без света? — Одно из условий — зеркалам необходимо оставаться чистыми, не ловить чужое отражение лиц, это исказит магию в дальнейшем. Они впитывают в себя энергию и… — тут её пронзила мысль. Она застыла с вытянутой рукой, вспоминая. — Вот чёрт! Джейк торопливо накинул на разложенные квадраты плотную ткань, щелкнул пальцами. Выручай-комната осветилась, выхватывая его испуганное лицо и ошарашенное Элиз. — В чём дело? Она расправила плечи, заминая пряди за уши. Посмотрела Джейку в глаз. — Кажется, я только что поняла, почему мои прошлые попытки не удавались. Всё чем я занималась, я делала в расстроенных чувствах, с обидой, даже злостью. Джейк согласился помочь Элиз ещё летом, в письмах она кратко пояснила ему обо всём, но они сумели воплотить задуманное только в Хогвартсе. Выручай-комната любезно приняла Элиз, настроила для неё рабочее место, свой уголок, и они с головой кинулись искать общую проблему. — Это всё время была я… — она, словно оглушенная, водила глазами по столу, сминала край жилетки в пальцах. — Нужно подойти к эксперименту осознанно. Я постараюсь начать снова. Джейк покивал с серьезным видом. — Чем я могу помочь? Она задумчиво покусала губу, поводила плечами, оглядывая окружное пространство комнаты. Здесь было удивительно. Для Элиз в целом оказаться в Выручай-комнате уже было удивительным событием. — Может быть, ты сумеешь закалить стекло так, чтобы оно впитывало в себя только необходимую ему энергию, чары, что я буду накладывать и… мне понадобится помощь в извлечении своих и ваших с Мариной воспоминаний. Раз ты утверждаешь, что моя задумка схожа с функцией Омута памяти, то это здорово сыграет мне на руку. Портер неуверенно улыбнулся, качнув головой. Элиз заметила. — Что такое, Джейк? — Не сочти меня злодеем, но в прошлом мне приходилось применять тёмную магию. На мне остался её отпечаток, очень явный. Я боюсь, как бы это не повлияло на ход твоего эксперимента, — его глаза разочарованно блеснули, рука напряженно сжалась вокруг волшебной палочки. Элиз знала, но не смела обвинять Джейка. Он казался ей вполне надежным товарищем и отличным другом. Он без всякой корысти помогал Оминису, как в школе, так и вне её стен, и Марина питала искренние чувства к нему. Элиз была в курсе развития их романа, их тесного (весьма тесного) общения. Этого было достаточно. — Джейк, я тебе доверяю, — Элиз кивнула для надежности, поймала его взгляд и легко улыбнулась. — В любом случае, если не выйдет, я отправлю родителям письмо, чтобы они прислали мне ещё одно зеркало. Это не проблема. Для начала, давай попробуем. Они приглушили свет комнаты, подцепили край полотна. Зеркальное стекло замигало в сухой мгле отражением цветастого потолка. Джейк заводил горящим кончиком палочки сверху; удивительно сильная, чистая магия заполнила пространство. Элиз почувствовала, как перехватило дыхание, рассматривая в полутьме белые запястья и, словно промерзшее синим льдом, древко волшебной палочки. Она поняла, о чём говорила Марина; иная магия, древняя, плотная, как вата под пальцами; у Элиз заходилось в гулком стуке сердце, настолько её взбудоражила эта сила, как крепкая чашка чая; она могла ощупать её, ощутить всем нутром. Еще секунда, и всё прекратилось. Джейк забрал со стола один кусок, поднёс к своему лицу, снова накинул на стол ткань. Комната осветилась. — Давай, я проверю, — заговорила Элиз, всё еще ощущая на себе это чувство. Провела палочкой над зеркалом диагностирующими чарами и с глухим удивлением взглянула на Джейка. — Сработало. С этого начался новый этап работы. Элиз открыла свои записи, наспех чиркая внятной только для неё пометкой. Приступила к анализу всех доступных ей материалов, наработок. Оставалось извлечь нужные воспоминания… — Мне нужны воспоминания о том, как выглядел Себастьян и Анна. У меня не сохранилось ни одного о ней, к сожалению… — её щеки запылали, когда она думала о том, сколько предстоит работы и как долго это может продлиться. Она ставила сроки до конца года. — Это должны быть именно образы, четкие, конкретные. Она собрала воспоминания Джейка и о Марине, посчитав, что так будет лучше. Серебристые волокна обтекали тонкое стекло мензурки. Элиз со всей осторожностью хранила их в компактном сундуке, обитым изнутри красным бархатом. — Сможешь собрать у Марины образы меня и себя? — Нет проблем, — отвечал Джейк с улыбкой. Ему нравилось работать с Элиз. Он словно старался показать себя еще больше с лучшей стороны. Но Элиз это было не нужно, она и так относилась к Портеру с глубоким уважением и дружеской привязанностью. За неделю плотной работы, она узнала о нём немало важных, полезных фактов (некоторые безбожно разболтала Марина). Для зачарования она использовала только свои воспоминания, не трогая более ценные мензурки для неё, взятые у друзей. Джейк научил её извлекать воспоминания, это оказалось очень полезным навыком. Спустя еще несколько дней Элиз поняла, что зеркалам чего-то не хватало. Чары были слабее, ложились не плотно, иссякая при одном-двух просмотре. Магия, вложенная Джейком, их удерживала, но они тускнели со временем, превращались в черно-белую колдографию в зеркальном экране. Её это не устраивало. А потом наступило время Кубка огня. — Я решил закинуть своё имя, — сказал Джейк, когда они сидели вчетвером в короткий перерыв между занятиями. Элиз подсела ближе к Оминису, ощутив голодное чувство тоски. Она скучала по нему. Они не виделись с прошлой недели, только на совместных занятиях перебросились парой слов. Она объяснила свою занятость тем, что работала над своим проектом по чарам для профессора Ронен. Это было правдой, отчасти. — Я не удивлен, — заметил Оминис, слабо улыбнувшись. — У тебя напрочь атрофировалось чувство самосохранения еще на пятом курсе. — Но есть вероятность, что Кубок и не выберет Джейка, так? — попыталась успокоить уже насупленную, потемневшую от злости Марину. Нет. Джейк Портер стал представителем Турнира Трех Волшебников от Хогвартса. Гриффиндор аплодировал стоя, пока Марина с ужасом бледнела рядом с Элиз. На этом работа приостановилась. Они стали думать над тем, как помочь Портеру не умереть на первом задании. — Он сильно полагается на свою древнюю магию, — сказал ей Оминис. Они сидели в промозглом закутке октябрьского дня. С озера тянуло прохладой. Элиз поежилась, запахиваясь плотнее в пальто. — Ты ведь знаешь о его приключениях с гоблинами и тёмными магами на пятом курсе? — Наслышана. Ты в него не веришь? Оминис тяжело вздохнул. — Я верю, но толку от этого мало. Испытания — это прямая дорога к смерти. Мне не хотелось бы терять еще одного друга… Он был поникшим с самого утра. Элиз заметила, как под глазами пролегла синева, а уголки губ были опущены. Оминис переживал, хотя и скрывал это. Она придвинулась ближе, стараясь быть очень осторожной с ним. Между ними всё было неясно, очень хрупко. Она ощущала себя растерянной из-за этого и не пыталась навязчиво выказывать лишние чувства. Это дружба или что-то другое? Элиз не понимала. — Оминис, ты можешь поделиться своими переживаниями со мной, — ее ладони прошлись по мокрому ребру растения, разросшегося по берегу. Они сидели здесь, спрятанные от ненужных глаз, в ложбине, сверху нависали почти опавшие кроны бука. Земля под ногами была твердая, трава еще не пожелтела. Осень припозднилась в этом году. Всё еще бывали теплые, порой душные, солнечные дни, и зелень сочно раскинулась на мили вперед, только небольшие участки золотились выгоревшими побегами. Оминис прощупывал под собой траву, водил пальцами, как в каком-то ритуале. Слепой взгляд был направлен в гладкую ширь темной воды. Озеро всегда было спокойным. — Я отговаривал Джейка от Турнира. Он очень упрям, напомнил мне Себастьяна… — он говорил приглушенно с неясной, бесцветной эмоцией. — Ты знаешь, это ведь я был тем, кто сдал Себастьяна Блэку. Нам с Джейком пришлось… у нас был выбор оставить всё, как есть… возможно, Анна была бы сейчас жива. Я чувствую себя виноватым, всё время. Он помолчал, впутывая пальцы в густую зелень. — Я знаю, Джейк тоже ощущает свою вину. За каждое принятое решение. Он начал часто вспоминать о событиях пятого курса. О тех заклятиях, которым его обучил Себастьян. Он признался мне, что применял их и что жалеет как никогда, в полную меру ощущая последствия темной магии. Я думаю… думаю, он пошел на испытания в надежде, что это искупит его вину перед самим собой, что это докажет всем и ему в первую очередь, что он не плохой человек, и что его дар чего-то стоит. Он винит себя в смерти Анны. Джейк уверен, что если бы приложил чуть больше усилий, то смог бы найти лекарство, не прибегая к помощи темной магии. Что это, возможно, помогло бы загладить вину перед Себастьяном. А теперь уже поздно. Элиз молчаливо слушала, не пытаясь добавить что-то от себя. Она знала, Оминису нужно было высказаться, нужно было снять груз с плеч. Теперь она понимала, какую ношу они носили в себе с Джейком. Сколько прожитых вместе переживаний, эмоций, их общая на двоих тайна, тёмная, отравляющая их дружбу. И вместе с этим, они еще держались друг за друга, потому что больше никого не осталось рядом. Ей стало горько, так пусто. — Я не думаю, что было бы правильным опустить ситуацию с Себастьяном. Он убил родного дядю, Анна бы никогда не простила его, будь он на свободе. Но… — Она сдалась. — Мне очень жаль, Оминис, — она протянула ладонь к нему, сжала его руку, и уже была готова её убрать, когда Оминис захватил её пальцы, мягко поглаживая, потянул Элиз на себя. Она села ближе. Волна жара, густого, объемного, заполнила грудь, все места под кожей. — Ты замерзла, — сказал он, обхватив её ладони своими горячими. На его губах расцветала улыбка, слабая, как солнце в морозное, ноябрьское утро. Он напоминал ей осень, позднюю, туманную, с тонким хрустом льда под ногами, лоснящимся от инея и света лесом. Он был тем же слепым мальчиком со Слизерина, израненным внутри, но обернутым в сталь снаружи. Она смотрела на него молчаливо, с нежностью, с той неопределенной пульсирующей мягкостью в её сердце. Элиз готова была разделить с ним свою боль, остаток своей жизни, кто бы что не сказал ей. Ей было совершенно не важно, что он слеп, что, вероятно, им придётся непросто, если они захотят построить отношения. И она осознавала каждую эту мелочь, готовясь принять все невзгоды и счастье, что выпадут для них. — Расскажи мне о своём новом доме, — попросила она, отвлекая его от горьких дум. — Это хороший дом. Джейк сказал, что он расположен в живописном месте. Дом недалеко от моря, буквально в двух шагах. Когда я засыпал там в первую ночь, я слышал его шелест. Еще никогда мне не было так спокойно и хорошо, Элиз, — он говорил и говорил, а её грудь сжималась, пальцы в его ладонях подрагивали. — Я со скандалом покинул свою семью. Им не удалось меня удержать, ни одним существующим заклятьем. Я хотел переехать в дом моей покойной тети Ноктуа, но, как я узнал в тот же день, туда уже заселился мой старший брат. Я думаю, это была последняя капля. Я больше не мог там оставаться… Рука Оминиса заскользила вверх, дотягиваясь до её холодной щеки. Он улыбнулся, наклонившись чуть вперед. — Я хочу, чтобы ты приехала. Я покажу тебе свой сад, он остался на моей ответственности, — хмыкнул, прижимаясь своим лбом к её. Элиз прерывисто выдохнула, на неё разом хлынуло столько чувств. Она прикоснулась к его лицу, шероховатому, колючему от щетины, улыбнулась. — Старая ведьма, почтенная мадам Оукли, взяла с меня слово, что я буду о нём заботиться. К счастью, у меня есть опыт. — Мы можем пересадить мимозу в твой сад, — зашептала Элиз, проведя носом по его скуле. Внутри с яростной силой билась любовь, голодное чувство обожания и обладания. Ей хотелось укрыть Оминиса ото всех. Его горячее дыхание запечатывало улыбкой её губы. От него остро пахло лимонной сладостью мелиссы. — Она приживется? — спросил, проскальзывая пальцами под ворот её пальто, к шее. — Мы сделаем всё возможное. — Тогда, согласен, — он улыбался, мягко ведя кончиками пальцев по позвонкам, по спутанным, длинным прядям, впитывая её тепло, аромат. — Элиз? — Да? — Позволишь украсть у тебя поцелуй? Она ощутила бьющую её мелкую дрожь, нетерпение, потянулась сама, с болью, с несокрушимым желанием, втягивая его в поцелуй. Вся нежность, страсть сомкнулись на его губах. Она вела, сначала мягко, осторожно целуя, запутывая пальцы в его волосах, жадно раздвигая его губы дрожащими своими, влажно выдыхая всю боль и любовь, причиненную им. Его руки обхватили её за плечи, притягивая ближе к своему сердцу. Он сладко скользнул кончиком языка по её, сжимаясь вокруг неё ладонями, горячими, твердыми, отчаянно цепляющимися за талию, касающимися волос, её кожи. Он цеплялся за всю неё, сминая в своих руках, утягивая в трепетное, беспомощное чувство слабости. Им было жарко, тесно, влажно, спрятанным от чужих глаз под раскидистой кроной. Элиз села на колени, откинув его голову назад, с щемящей лаской поцеловала россыпь родинок на скуле, белую шею, влажными, распухшими губами. Ей хотелось больше. Её руки неустанно водили по крепким плечам, вытягивая пуговицы рубашки из петель, оголяя ключицы, тонкие звенья серебряной цепочки. Элиз остановилась, шумно выдыхая, исступленно примкнув губами к его шее, обняла, чувствуя непрекращающуюся дрожь. — Элиз, — зашептал он. Она вдохнула прохладу осени, лимонную терпкость мелиссы, не выпуская из своей груди застывший, дрожащий вдох. — Мне стоило поцеловать тебя раньше. Она тихо рассмеялась, чувствуя, как его руки сомкнулись на её талии, а вздох всколыхнул на затылке пряди. — У нас не было возможности. — Были, просто я боялся сделать этот шаг… в неизвестность. Элиз отпустила его, разгладила ворот на шее, запахнула рубашку, разглядывая краснеющую от её поцелуев кожу. — Ты боялся, что это не взаимно? — спросила, улыбаясь его разомлевшему лицу. — Я давала недостаточно намеков? Оминис зачесал руками выбившиеся пряди, чуть склонив голову. — Я хоть умён, но не настолько. Она звонко рассмеялась, приложила ладонь к горящим губам. Внутри плескалось чувство насыщения, радости, нескончаемой, бурлящей в ней любви. Она его любила. Всего его. Озеро колыхалось в слабом порыве ветра, заползая на неровную линию берега. Вдали виднелись шпили замка, в непрозрачном, сухом дыме. Они оставались на берегу, пока не стемнело.***
Хогвартс скандировал имя Портера два дня. Удачливый, улыбчивый, на всё готовый, он прошёл первое испытание ничуть не вспотев. Элиз внутренне умирала вместе с Мариной, когда смотрела, как он носился по арене от огромного, разумного голема. Победа была заслуженная. Наступили дни затишья, блуждающей по замку откликом ещё не разбавленной эйфории. Элиз окунулась в работу с удвоенной силой, вычитывая свои заметки и короткие, иногда не совсем полезные, материалы по чарам. Её отвлекали мысли об Оминисе и периодически нестабильная радость Марины. Она накидывалась на неё с объятьями, затаскивая на свою койку и сбивчиво набалтывая на ухо о своей любви, и счастье об их с Оминисом воссоединении. Элиз не сопротивлялась, такая же разнеженная от чувств. Беспокойство усиливалось с приходом ноября. Она не вкладывалась в сроки, боялась, что не успеет или не найдет ту брешь в своих расчетах, которая всё портила. А потом объявили о Святочном балу, и Элиз затерялась в глубинах замка, в Выручай-комнате еще надежнее. — Почему ты всё еще не на ужине? — с ходу спросил Джейк, застав её за чтением. — Тебя искали Оминис и Марина. Ты не появлялась уже пару часов. Если будешь просиживать здесь столько времени, я проболтаюсь ему о твоих планах. Элиз недовольно зыркнула, хлопнула страницами, закрыв книгу, с прищуром повернулась к Портеру. — Шантажом меня не убедить. Лучше бы помог понять, что я делаю неправильно. Джейк широко улыбнулся, его глаза хитро блестели, такие же зеленые, чуть светлее, чем у нее. Взял её за руку, поднимая со стула. — Пошли. Большой зал шелестел, как неспокойное море. Все говорили только о балу. Марина начала наседать, подкладывая ей на тарелку свежих булок и мяса. — Совсем себя угробишь, — причитала она, будто родная мать. — А мы между прочим с Оминисом… И замолчала, испуганно распахнув глаза, набила рот пирожными, пока Элиз наблюдала. — Договаривай, что вы с Оминисом? — она подлила ей сок с плутовской улыбкой, покрутила в пальцах свой кубок. Марина отмахнулась. — Прогуливались сегодня по замку и, представляешь, меня пригласили точно три или два дурмстрангца на бал! Элиз покивала, не поверила ни слову Марины. Она темнила. — Оминис сказал, что тоже пригласит тебя, — сказала подруга, Элиз фыркнула. Такой очевидной вещью её было не удивить. Удивилась она позже, когда утром им поставили в расписание занятие по танцам после уроков. Это её слегка разозлило, обычно в это время она уже сидела в Выручай-комнате и корпела над работой. Когтевранцев собрали в огромном, витражном зале, наставляя горячими речами о балу, о правилах приличия и как им стоит выглядеть. Элиз думала совсем не о том, заглядываясь на витражную сетку стекла. Свет ударялся о них с тонким, многоцветным отсветом, напоминал ей купольные потолки храма в Румынии. Там была арабеска, цветастая, витая в разных формах и узорах. Её словно ударило, мысль застыла в голове, и Элиз вместе с ней. Наступила на ногу партнера, их танец, до этого плавный, поломался. Она, извинившись, полетела в сторону выхода, не успев найти глазами Марину и декана их факультета, чтобы для приличия отпроситься. Но времени не было. Мысль, заволоченная другой, ускользала. Элиз упорно держала её в своей голове, бежала по ступенькам, с досадой останавливаясь на движущихся лестницах. Выручай-комната радушно приняла её, размыкая створки двери. Элиз бросилась к столу, наспех тыча в чернильницу пером, и начала записывать. Она выдумала, как ей казалось, гениальную схему применения чар. Предположила, поспорив с собой, что, возможно, именно древняя магия Джейка влияла на слияние её чар и этой неизученной силы. Она разложила одинаково вырезанные зеркальные куски вверх изнанкой, провела диагностику, убедившись, что магия всё ещё держалась в них, её — еле теплящаяся, янтарные нити отрывисто сцеплялись между собой, со временем тускнели; и магия Джейка яркая, объемная. Элиз решилась. Ей нужно было проверить свою догадку. Она сплелала чары в замысловатую арабеску, нанизала одно заклинание на другое, выгравировала на изнанке нового зеркала; зарисовала под ними несколько рунных ставов — руну Кено (для управления магическими потоками, получения дополнительной силы, для созидающих заклятий); руну Гебо (для связи и установления баланса); руну Вуньо (для фиксирования воздействия информации на сознание, для закрепления хорошего результата). Наложила, на всякий случай, защитные чары на себя, и выбрала самое яркое из последних воспоминаний, образов, возникших в голове — Черное озеро в туманной прослойке, горная цепь, пляшущая в отражении воды, и высокий, оплетенный омелой, боярышник в лесу. Вплела воспоминания в арабеску чар, активировала ставы, и стала ждать с шумом выдыхая. Арабеска радужно заискрилась, зеркало омылось бесшумной вязью магии и… ничего не случилось, оно не лопнуло, не нагрелось. Элиз с уверенностью взяла его в руки, осмотрела, поднесла к лицу и увидела, что отражения в нём не было, на зеркальном экране была дымная, голубоватая поволока. Она произнесла заклинание Ostende mihi, и в её голове ярким, отчетливым образом возникло озеро, зеленеющая трава, умирающий боярышник, из которого омела сосала соки; изображения двигались, излучали тепло, всю широту восприятия её сознанием. Элиз почувствовала, как слёзы закапали из глаза, собрались на подбородке, затекая за ворот блузы. Она плакала так сильно от облегчения, изумительной силы счастья, своего триумфа, она это сделала. Всё получилось. Она смеялась, затирая до красноты щеки, плакала, словно сумасшедшая. Не могла остановиться, пока в комнату не пришёл Джейк. Он искал её. Элиз с громким визгом кинулась его обнимать, повисая на крепкой шее, вдыхая его горьковатый аромат, смешанный с духами Марины. — Что... — не успел опомниться, как она отпустила его, протягивая ему зеркало. Его глаза широко распахнулись, он всё понял, неверяще улыбаясь. — Ты… серьезно? Ты это сделала? — Да! — закивала, складывая ладони лодочкой, прикрыв губы. Ей снова хотелось плакать, от реакции Джейка, от его светящихся неподдельным изумлением и восхищением глаз. — Произнеси Ostende mihi. Он зашептал заклинание, и его взгляд заволокло голубоватой дымкой. Элиз с интересом наблюдала, помечая про себя, что стоило бы это записать. — Это… потрясающе! — выдохнул Джейк, тяжело дыша. Смотрел на неё такими восторженными глазами, что Элиз захотелось схватить его за руку и оббежать весь Хогвартс, рассказать всем и каждому об их открытии. Она взяла его за ладони, и они оба запрыгали по комнате, как два ребенка, как две закадычные подружки от счастья, смеялись, держась за руки. На крики прибежал домовик Дик, и тоже был втянут в этот хоровод беспечной радости. Они смеялись, как безумцы. Элиз никогда не чувствовала такой гордости за себя, как сегодня. Она запомнила в мельчайших деталях этот короткий миг, это благоговение, прижигающее все сомнения и все неудачи.