Несмотря ни на что я буду счастлив

      — Привет, родной, — прозвучал мой тихий голос, а тёплая ладонь взяла холодную, стараясь согреть её. — Как ты здесь? Глупый вопрос, конечно, но я уже привык задавать его тебе, — на лице появилась грустная улыбка. — У нас с мальчишками всё хорошо. Потихоньку растут. Тимофей уже вовсю болтает, Лёль делает первые шажочки. Они очень сильно хотят тебя увидеть. Оба по тебе скучают, ждут. Я им много всего наговорил, всё равно они половину не понимают, но они чувствуют, что что-то не так. Постоянно спрашивают где папа, когда он вернётся; оба плачут ночами, да и не только ночами. С приходом этой аварии в нашей семье поселилась какая-то тяжесть, которую ощущают все. Нам очень плохо без тебя.       Я замолчал, не зная как выразить всё то, что я чувствовал. Целую бурю разных эмоций, не дающих мне покоя и буквально разъедающих меня изнутри. Лишь писк аппарата разрезал наступившую тишину, пока я собирался с мыслями.       — Ты мне нужен, слышишь? — я сильнее сжал ладонь Алика своими. — Я не могу без тебя, не могу. Я очень сильно скучаю. Прошёл всего месяц, но я не могу так, не могу без тебя. Только сейчас я понял, насколько сильно ты мне нужен. Как воздух нужен! Я без тебя задохнусь, слышишь? Вернись ко мне, пожалуйста. Я так тебя люблю... — отчаянно прошептал последние слова. За прошедший месяц я окончательно в этом убедился. Убедился в том, что не смогу без своего альфы, что он нужен мне, что я действительно люблю его.       — Не бросай нас. Ты нужен нам, нужен! Мы не сможем без тебя. Ты наше всё: наша радость, наше счастье и главное — наша жизнь. Прошу тебя, не оставляй нас, не делай нам больно. Мы так нуждаемся в тебе! Я не смогу без тебя, не смогу. Даже ради детей. Пусть это звучит эгоистично, но я не смогу жить, зная, что тебя больше нет. Я не оставлю их, но внутри буду мёртв. Вернись к нам, родной. Мы все так тебя ждём. Ты очень сильный. Мы верим в тебя. Пожалуйста, не бросай нас, — по щекам потекли горькие слёзы боли, грусти и ненависти. Ненависти к этой несправедливой жизни, ненависти к тому уроду, что сбил Алика, ненависти к самому себе.       — Знал бы ты как я себя ненавижу! Жить не хочу! Но только ты меня держишь. Ты и сыновья. Я живу ради вас, понимаешь? А ты должен жить ради нас. Я знаю, что ты нас любишь. И любовь эта сильнее всего. Прошу тебя, возвращайся. Я знаю, что ты меня слышишь, пусть и не можешь очнуться. Но я буду здесь, буду ждать, буду верить. Возвращайся к нам.       И вновь мёртвая тишина, разбавленная мерным писком аппарата.       — Я подружился с Эрни и Лени, — и снова грустная улыбка на губах. — Они меня поддерживали всё это время, а я их. Они стали моей отдушиной. Так похожи на тебя... — покачал головой, смахивая непрошенные слёзы. — Вчера мы с ними поговорили. Я столько всего узнал. О тебе, о том, как вы жили и каким человеком ты оказался. Я так ошибался на твой счёт, — поднеся холодную ладонь к губам, я начал покрывать её лёгкими тёплыми поцелуями, окропляя солёными слезами. — Прости меня, прости.       Теперь тишину разрезали тихие, полные боли и горечи всхлипы и завывания. Немного успокоившись через какое-то время, я продолжил говорить уже с улыбкой:       — У тебя просто замечательные братишки. Такие умные, старательные и добрые. Я им даже понравился, — усмехнулся я и, немного помедлив, продолжил: — Они так сильно тебя любят... Ты не можешь их оставить. Не ради меня, так ради них. Они очень сильно переживают, много плачут ночами. Ты им нужен, слышишь? Не смей их оставлять! Не смей! Ты должен быть рядом со своей семьёй, ты должен быть с нами! Мы все очень любим тебя и ждём. Каждый день молим бога. Знаешь, я никогда в него не верил, но ради тебя поверил. И в тебя я верю. Верю, что ты вернёшься. Не подведи нас, Алик. Не подведи всех, кто тебя любит, кто жить без тебя не может. И я тебя жду. Очень жду.       Наклонившись к мертвенно-бледному телу, опутанному трубками, я коснулся тёплыми губами открытого лба, оставив целомудренный, полный нежности и любви поцелуй.       — Люблю тебя. ***       Воспоминание       — Можно? — прозвучал робкий голос, и в проёме показалась голова маленького мальчика. Я сразу его узнал. Эрни, омежка, брат Алика. Улыбнувшись через силу, я кивнул, продолжая лежать на кровати. Вставать и двигаться совершенно не хотелось. Точно так же, как и что-то делать. В комнату проскользнул не только Эрни, но и Лени, его старший брат. Неужели решили о чем-то поговорить?       — Вы что-то хотели? — попытался дружелюбно улыбнуться, но вышло довольно криво. Мальчишки переглянулись и, подойдя к кровати, запрыгнули на неё, усевшись друг с другом. А они, оказывается, наглые малые, но мне это даже понравилось. Немного приподнявшись, я облокотился спиной на подушку, поджав ноги к себе.       — Просто... Узнать как ты, — несмело улыбнулся Эрни, прижимаясь к своему брату.       — Никак, — честно ответил я. — Без Алика очень тяжело.       — Мы тоже по нему скучаем, — подал голос Лени, сильнее прижимая к себе Эрни, готового вот-вот заплакать. — Нам его очень сильно не хватает.       — Он вас любит, — вдруг сказал я, с некой нежностью смотря на мальчишек. Они были такими милыми и такими ещё юными. Совсем малыши. А держались прямо как взрослые, хотя держаться было очень тяжело. Даже я сдавал, не желая что-то делать и вообще существовать без Алика. — Очень сильно. Жизни без вас не видит.       — Тебя он тоже любит, — вдруг сказал Эрни и, немного помявшись, явно решаясь, посмотрел на брата, потом на меня, снова на брата... а после, увидев кивок, пополз по кровати ко мне, немного смущаясь и как бы спрашивая разрешения.       Я похлопал рядом с собой, после чего омежка подполз ближе, укладываясь мне под бок. И так тепло сразу стало, так хорошо и легко...       Словами не передать ощущения. Будто рядом есть тот, кто тебя поддерживает, тот, кто тоже переживает, но находится рядом, ты не один. И я действительно в тот момент почувствовал, что я не один. У меня есть поддержка, есть те, кто придает мне сил. Я приобнял Эрни, и тот, осмелев, положил голову мне на колени, прижимаясь всем своим хрупким тельцем. Я в который раз ощутил себя папашей. Перебирал волосы, гладил по спине, улыбаясь кончиками губ. Впервые с момента аварии я ощущал себя живым и кому-то нужным.       Следом к нам присоединился Лени, устроившись позади своего брата, обнимая того. Мы лежали так, обнимая друг друга и слушая шумное дыхание в тишине комнаты.       — Ты очень хороший, — вдруг прервал тишину Эрни. — Мы знаем, что ты не любил Алика.       Сердце пропустило удар. Потом ещё один и ещё, после чего болезненно сжалось. Они знают? Как? Когда? Почему тогда так хорошо относятся ко мне? Почему не ненавидят?       — Это было видно по твоему поведению и взглядам, — продолжил омежка. — Алик смотрел на тебя с восхищением и любовью, желая ото всех защитить и быть рядом. Ты же смотрел на него так, будто он самое худшее, что могло с тобой произойти, — от слов маленького Эрни у меня ком встал в горле, а глаза наполнились слезами. Рука в волосах омеги дрогнула и остановилась. Тот, почувствовав перемену моего настроения, поднялся с моих колен, заглядывая в глаза.       — Ты плачешь? — взволнованно спросил он. — Не надо плакать, — приблизился к моему лицу и стёр ладошкой покатившиеся по щекам слёзы. Я и сам не заметил, как начал безмолвно плакать, больше не пытаясь сдержать эмоции. — Мы тебя ни в чём не виним. Всякое бывает. И безответная любовь тоже. Хотя Алик у нас хороший и мы думали, что за него омеги будут бороться, толпами выстраиваясь, но, видимо, деньги важнее того, что здесь, — и он положил свою ладошку на мою грудь, где находится сердце. И от этого жеста и его слов, таких жестоких и правдивых для меня, я окончательно расплакался, как маленький ребёнок. Как такой малыш может быть таким умным и столько всего знать?       — Прости, я не хотел тебя обидеть, — испуганно произнёс он и обнял меня, стараясь успокоить. Я прижал малыша к себе, почувствовав ещё одни объятия сбоку. Лени. Мальчишки обнимали меня, а я обнимал их, показывая все свои эмоции, которые уже просто не мог держать в себе.       — Ты прав, — всхлипывая, произнёс я. — Во всём прав. Тебе не за что извиняться. Я это заслужил.       — Нет. Не заслужил, — уверенно проговорил мальчик, взяв в свои ладошки моё заплаканное личико. — Я не знаю всех подробностей, не знаю что происходило и как вы жили, но никто не заслуживает так мучиться. Винить себя постоянно. Это же просто какая-то пытка! Так нельзя, Ник, нельзя. Ты очень хороший. Возможно, вёл себя как-то неправильно или делал что-то не то, но сейчас же ты другой. Не такой, как тогда.       — Я слишком поздно всё осознал, — с отчаянием проговорил я, и по щекам снова побежали дорожки слёз.       — Не поздно. Никогда не поздно, слышишь! Тебе всего двадцать два, вся жизнь впереди. Ты столько всего успеешь сделать, если не будешь опускать руки, если будешь верить, меняться. Если ты его обидел, не сиди и не вини за зря, а начни что-то делать! Слезами ему не поможешь. Нужно продолжать жить и верить. Любить и надеяться. А по твоим глазам я вижу, что ты любишь, очень любишь. Так живи ради него, живи для него, для себя, для своих чудесных малышей. Им сейчас как никогда нужен рядом папа. Папа, который будет их любить. И не забывай, что ты не один. Мы все рядом с тобой. Нам же с Лени тоже нелегко, но мы стараемся, держимся, потому что есть друг у друга, — Эрни улыбнулся и обнял своего брата, на деле доказывая правдивость своих слов.       — И в кого ты такой умный? — улыбнулся я сквозь слёзы.       — А я вообще умён не по годам! — с гордостью заявил мальчишка, отчего я рассмеялся. Впервые за этот месяц рассмеялся, почувствовав лёгкость в теле и на душе.       — Какой он — Алик? — спросил я, больше всего на свете желая узнать любимого мужа поближе. Я ведь совершенно ничего о нём не знал! Каким я глупцом был тогда! Но Эрни прав. Не зачем себя винить. Нужно оставить прошлое в прошлом. Сейчас я в настоящем и я очень хочу узнать о своём муже.       — Мы тебе расскажем, — с улыбкой заявил Эрни. Я вообще заметил, что Лени мало разговаривает. Он скорее моральная поддержка и физическая защита для неуемного солнышка в лице омеги.       — Мы жили очень бедно, — начал омега, посматривая на своего брата, и вновь оказался у меня на коленях, но теперь лицом ко мне. — Родителям было всё равно на нас. Отец пил и спускал все деньги на алкоголь. Папа работал санитаром в больнице и зарабатывал очень мало. Все деньги шли им на еду. Не на нас. Я даже не помню как было, когда мы были маленькими. Но именно эти моменты помню. Алику было вроде уже четырнадцать или пятнадцать. И он пошёл работать. В ночной клуб. Ему вроде помогли с работой. И он начал там работать, а все деньги тратил нам на еду. Так и жили. Одежду купить не могли, школьные принадлежности тоже. Только еду. Но и этому были рады, хоть и часто голодали.       Я внимательно слушал Эрни и внутри снова всё переворачивалось, скручиваясь спазмом где-то внизу живота. Было очень странное неприятное ощущение, а ещё было волнительно всё это слушать. И больно. Очень больно внутри. И снова слезы подступали к глазам. Но не жалости, а искреннего сочувствия. Я посильнее обнял мальчишек и прижал обоих к себе. Даже Лени. А Эрни тем временем продолжал:       — Жизнь особо не менялась. А потом он встретил тебя, истинного. Он много о тебе говорил, но я мало что запомнил. Только его счастливую улыбку несмотря на жестокие будни. Но постепенно его улыбка угасала, хоть он и старался не показывать этого. Была счастливой, а стала какой-то... грустной. А потом он начал выращивать ромашки. Сам! Сказал, что так пахнет его истинный, потому что это его любимый запах. И вырастил, а потом собрал в букет и, наверное, подарил. Мы так и не спросили, а потом забыли. Но он в тот день пришёл домой очень грустный и весь какой-то... не такой. В общем, мы поняли, что что-то случилось, но, к сожалению, нам тогда было не до этого, хоть мы и пытались узнать подробности.       И снова я заплакал, вспоминая тот день. Когда мои "друзья" растоптали букет Алика. И свои слова. Дословно не помню, но говорил что-то про букет: некрасивый и дешёвый. Что мне нужны деньги, а не подарки. Просил его больше не преследовать меня. А он всё упрямился и добился своего. Только понял я это поздно. Именно то, что мы истинные. А сейчас мой истинный в больнице, в коме. А ведь только он может сделать меня счастливым. Точнее уже сделал. Без него я буду несчастным. Он мне так нужен...       — Отец бил нас. Меня, Лени, но больше всего доставалось Алику, потому что он пытался нас защитить. Он всё для нас делал: работал, зарабатывая деньги, обеспечивал, покупая еду, защищал, даже старался найти время для обнимашек. Он всегда о нас заботился! Так любил...       Теперь плакал ещё и Эрни. Держался только Лени, а мы с омежкой плакали, пытаясь найти утешение друг в друге. Я просто понимал, именно в этот момент понимал, что, пока я прожигал жизнь, Алик выживал. И выживал не для себя, а для своих любимых братьев. И я тоже должен стать сильным. Просто обязан ради него. ***       — Ты не представляешь как мне плохо без тебя, но я пообещал твоим братьям, что буду держаться. Держаться ради тебя. Я стану сильным, обещаю. И многому постараюсь научиться. Ты главное возвращайся. Всё будет по-другому, обещаю.       И я снова поцеловал Алика, проведя ладонью по холодной щеке, с нежностью и любовью обводя шрам, который больше не казался мне мерзким, не вызывал отвращение, а наоборот казался милым и симпатичным.       — Завтра я вернусь, — прошептал я перед уходом.       Лично для себя я всё решил: с этого дня я стану сильным ради Алика и наших детей и буду продолжать жить дальше. ***       Вернувшись из больницы домой к родителям, я тут же стал собирать свои немногочисленные вещи, а также вещи Тимофея с Лёленькой. Родители встретили моё появление явным удивлением, расспрашивая что случилось и куда я собираюсь. И я сообщил им о том, что возвращаюсь домой.       — Твой дом здесь, — попыталась возразить мать, но я был непреклонен.       — Нет. Мой дом — наша с Аликом квартира. Я хочу вернуться туда, — закинув вещи Тимофейки в сумку, я закрыл её, переходя к вещам Лёля.       — Куда ты один с детьми? Ты же не справишься, — я видел, как сильно мама переживает за меня, но всё равно было обидно. Неужели она считает, что я настолько беспомощный?       — Я не могу больше здесь оставаться. Неизвестно, когда Алик очнётся. Нам нужно возвращаться в жизненную колею. Мы не можем сидеть здесь месяцами и ничего не делать. Так мы только загнемся.       — А о детях ты подумал? — недовольно спросила мать, пытаясь забрать у меня сумку. — Куда они одни с тобой? Ты же готовить не умеешь, убираться в квартире не умеешь. За детьми нужен уход, а один ты не справишься! Или мне напомнить, что в вашей паре основная часть работы лежала именно на Алике?       — Я всему могу научиться, — процедил сквозь зубы, выдернув из ее рук сумку. Слышать всё это было неприятно, хоть я и понимал, что она права.       — Ты скорее детей угробишь, чем сам чему-то научишься.       — Перестань, — жёстко произнёс я, не желая всё это слушать. — Именно тогда, когда нужна твоя поддержка, этого от тебя не дождешься.       — Прости, — сказала она и, присев на кровати, потянула к себе, обняв. — Просто я волнуюсь. И за тебя и за них. Ты приезжай почаще и звони, если понадобится помощь. Мы обязательно поможем.       — Хорошо.       Не хотелось сейчас особо разговаривать и что-то обсуждать. Было не до этого. Пока моя решимость не исчезла, я хотел поскорее вернуться в ставшую родной квартиру и вновь окунуться в заботу о мальчишках. Всё же Тимофею скоро будет три годика, надо искать для него детский сад. А с Лёликом ещё нянчиться и нянчиться.       Собрав все вещи, а также своих малышей, я попрощался с родителями, уверяя их, что всё будет хорошо и если что-то случится, то я тут же им позвоню, и братиком, которого тоже обнял и чмокнул в щеку. Малыш сказал, что я стал хорошим и он любит меня, а я готов был плакать от таких добрых, хороших слов. Ну и конечно же не забыл про Эрни и Лени, обняв каждого и пообещав, что постараюсь приезжать почаще, да и в гости приглашать буду.       И уже через час был дома, разбирая вещи, пока малыши вдвоем бесились в своей комнате. Я обошёл пустую квартиру, стараясь не думать о тяжёлой, давящей тишине. Столько всего нужно сделать! Для начала хотя бы научиться готовить и убираться, чего я вообще не умею, а там уже создам уют.       Но прежде, чем что-либо делать, я отправился в комнату Алика. Начну с неё. Осмотрю, приберу и, быть может, что-то найду. Что-то, что поможет справляться в дальнейшем и помнить об Алике.