Облепиховый чай

      Первым из пяти чувств к нему вернулся слух, но то, что Сохель в тот момент услышал, его совсем не обрадовало. Бормоча под нос все пришедшие ему на ум ругательства подряд, он с трудом принял сидячее положение, при этом ощутив ладонями, как сильно нагрелась земля под ним. Снег сошёл, вода испарилась, иссушив почву. И произошло это не только под ним, но и во всей округе.       Из-за яркого света, ослепившего его в тот же миг, стоило ему лишь слегка приоткрыть глаза, Князь Хвори невольно прищурился. Глаза начали слезиться. Прежде погружённый в пугающую тьму лес, в глубины которого не проникали даже редкие холодные блики лунного света, теперь был освещён пожирающим его ярким зелёным пламенем. То, что Князь Хвори услышал, стоило ему очнуться, было потрескиванием деревьев, которые вспыхивали в тот же миг, стоило пламени лишь слегка коснуться их ветвей. Словно его окружали не могучие вековые ели, а хрупкий сухой хворост, который некто заботливый подкидывал в стремительно разгорающийся костёр.       Меж ветвей ещё не успевших пострадать от огня елей то и дело мелькали неясные тени, отдалённо напоминающие искажённые человеческие фигуры. Хотя у них и не было лиц как таковых, однако каждое движение их изломанных конечностей буквально кричало о том, как сильно им в тот момент было страшно. А как только пламя наконец-то достигло и их, им стало ещё и невыносимо больно. В тот же миг в лесу раздался пронзительный нечеловеческий визг, который на мгновение оглушил Сохеля. Тот невольно нахмурился, недовольно посмотрев в сторону корчившихся от боли сущностей, после чего в бессилии улыбнулся и покачал отяжелевшей головой. Изящный способ прохождения этого испытания всё же оказался для него недоступен, однако грубая сила всё ещё оставалась верна себе, позволив ему решить всё быстро и без… Проблем?       Пока Сохель без особой радости раздумывал о том, насколько хорошо всем жителям соседних территорий видно зелёное пламя, он запрокинул голову и посмотрел на ночное небо. Уже в следующее мгновение лес сотрясся от громких проклятий. Крепко сжав ладони в кулаки, Князь Хвори проклинал не только небо и землю, но и, в первую очередь, самого себя. Ему же, пожалуй, достались самые жестокие из произнесённых им проклятий. Услышь его слова в тот момент кто-нибудь из посторонних, то наверняка решил бы, что тот, кому все эти слова обращались, лишил жизни всю его семью, а его самого, связав, заставил смотреть на это, после чего искалечил, отрубив руки и ноги, но всё же оставив ему его полную мучений жизнь. - Какой же я всё-таки замечательный, какой я неописуемо восхитительный, - в конце полушёпотом пробормотал он, с трудом пытаясь подняться, но ослабевшие ноги всячески противились его желанию.       Крайне недовольно посмотрев на свой дорожный плащ, к которому налипла чуть влажная земля, Сохель выругался и вновь посмотрел на небо. На чёрном совершенно беззвёздном полотне ночного неба ярко горела зловещая зелёная луна, освещая своим сиянием все погружённые во тьму земли Князей. - А ведь я до этого момента ещё в разумности Тэу имел наглость сомневаться. Три раза «ха». Я ведь теперь и на каплю не лучше него. Действительно, какой я всё-таки сам у себя молодец…       От охватившего его, полнейшего бессилия устало прикрыв глаза, Сохель медленно сделал глубокий вдох и выдох. За всеми этими громкими проклятиями он и не заметил, как сильно билось его сердце. Это из-за волнения? Или же это из-за… Страха? Сущности не так давно смогли уверенно доказать, насколько он на самом деле труслив, так что теперь ему следовало честно признать, что в его сердце было тщательно припрятано куда больше страха, чем он сам даже мог предполагать.       Сумев немного поуспокоить собственные чувства, Князь Хвори открыл глаза и внимательно огляделся по сторонам. К тому моменту ни пламени, ни зловещей зелёной луны уже не было. Было лишь ледяное сияние круглого блюдца луны да стойкий запах гари. Да уж, а ведь он смог умудриться прожечь в лесу довольно крупную… Поляну. Пусть это выжженное поле будет ласково именоваться «поляной». Возможно, когда-нибудь в будущем на ней вырастут душистые луговые цветы, и средь бесконечной тьмы елового леса воссияет пёстрое цветочное пятно. Сохель скривил лицо и вновь выругался. - Куда уж ещё больше зелени, - замахнувшись, он собирался было ударить самого себя, но в последний момент остановился.       Только в этот миг Князь Хвори неожиданно вспомнил, что зашёл в этот лес не один. Компанию ему на свою беду решили составить двое юношей, которые, как он всё-таки продолжал на то надеяться, не были «случайно» пожраны зелёным пламенем. Сохель, на мгновение представив себе подобный исход, невесело усмехнулся и всё же от души ударил себя по лицу, после чего приступил к их поискам.       Впрочем, поиски заняли у него не так уж и много времени. Иасон с Фотисом лежали на земле не так недалеко от него. На лице каждого из юношей ясно отражалась хмурость. Вероятно, им всё ещё не удалось до конца освободиться из плена видений, насланных на них сущностями. Облегчённо вздохнув, Сохель сначала подошёл к Фотису, тут же предприняв попытку его немного растормошить, однако даже по прошествии некоторого времени Князь Голода признаки пробуждения так и не показал. Вздохнув, мужчина повернулся к Иасону. Неуверенно взяв его за плечо, он несильно потряс юношу. - Хей, Иа… Лукас. Ты меня слышишь? Вставай, - негромко позвал тот его.       Ресницы юноши неожиданно слабо задрожали. Сохель, заметив это, тут же взбодрился, невольно чуть сильнее сжав его плечо, и уже было собрался в следующий миг спросить, как тот себя чувствует, однако тот, немного поворчав, так и не пришёл в себя. Всё ещё пребывая в забытье, Владыка Целительства внезапно схватил его за руку и сжал её в ответ. Его губы еле заметно зашевелились, Иасон что-то беззвучно произнёс. Удивлённо посмотрев на схватившую его руку, Князь Хвори, поддавшись любопытству, приблизился ухом к его губам, чтобы услышать, что тот всё-таки говорил. - Выше… Руадх и Индивир… Подснежники, - еле слышно прошептал тот.       Лишь тогда, когда Сохель почти вплотную приблизился к его губам своим ухом, он с трудом, но всё-таки смог расслышать обрывки его фраз. Что? Подснежник? Князь Хвори вновь отдалился, задумчиво посмотрев на крепко спавшего юношу. Так Иасону снится то, как он тогда в Сует рассказывал ему про суетские подснежники? Сохель невольно нахмурился. К слову, а зачем он в тот раз так сильно для него расстарался? Ещё и карту со всеми основными местами схематично нарисовал, историю названия подснежника ему поведал. Перед ним же Владыка Целительства собственной персоной сидел, он-то точно не хуже него самого во всём этом разбираться должен был. Сохель с сомнением во взгляде посмотрел на того. Тот явно сделал это с каким-то умыслом. Не просто так же, находясь в плену видений, Иасон видел именно этот момент. - Кто вы? С какой целью устраиваете беспорядки на территории Князя Нейрина? – раздался низкий гулкий голос за спиной у Сохеля.       Князь Хвори, сидя на корточках у крепко спавших на земле юношей, собирался было подняться на ноги, однако неожиданно во время его попытки освободиться хват руки Владыки Целительства заметно усилился. Князь Хвори удивлённо посмотрел на него и слабо улыбнулся. Ха, и что это за внезапные проявления нежной привязанности, Милосерднейший? Извините, но этот чернейшей души человек не достоин ваших чувств, так что не могли бы вы его отпустить? Последовавшая вслед за этой мыслью вторая попытка высвободиться, впрочем, также не дала никакого результата, поэтому Сохель был вынужден повернуть голову вбок и чуть её запрокинуть, чтобы встретиться взглядом со столь вовремя появившейся стражей. - Ой-ой-ой. Неужели я так давно не наведывался в гости к вашему господину? Я теперь ещё и сам себя представлять слугам должен? Не велика ли честь для вас, детишки? – с усмешкой в голосе произнёс тот.       Говоривший с ним стражник явно собирался было в тот же миг заявить ему что-то в ответ на его дерзость, явно не имея намерения пропускать его наглый тон мимо ушей, однако его неожиданно перебили: - Прошу нас извинить за грубость, Князь, - прозвучал другой, смутно знакомый ему голос. С его обладателем, вероятнее всего, Сохель уже встречался во время своих прошлых посещений дворца Нейрина. – Вы прибыли с визитом к Князю Нейрину? - Да, у меня к нему срочное дело, - кивнул тот. – Знаете что? Прекращайте уже бездельничать и займитесь делом. Да, заберите-ка лучше этих двоих детей во дворец. Уложите их где-нибудь… Да в тех же пустующих в гостевых покоях, пусть хорошенько проспятся, пока время есть. Я отправлюсь сразу за вами. - Вы уверены, что вам не нужно наше сопровождение? – вежливо переспросил у него второй из стражников. – Прошу меня извинить, но вы и сами знаете, что сущности… - Можете считать, что их испытание я сумел успешно пройти, поэтому ко мне больше никто из них не осмелится приблизиться. Так что можете не волноваться обо мне, лучше позаботьтесь о детишках, - повторил он, предприняв очередную попытку отцепить от себя руку Владыки Целительства.       Интересно, и за кого же тот его во сне принял, раз так крепко вцепился? Явно не за кровного врага, потому как в таком случае его рука уже бы успела треснуть от приложенной тем силы. Да, его хват был не той силы, чтобы принести ему вред, скорее, тот будто пытался его удержать. - Так кого же вы пытаетесь удержать в своих руках, Милосерднейший? – беззвучно произнёс Сохель.       Приносить вред Владыке он, ясное дело, не имел намерения, поэтому, поняв, что тот освобождать его в ближайшее время не собирается, Сохель предпринял весьма рискованный шаг. Развернув их сцепленные ладони, второй свободной рукой он прикоснулся к запястью юноши, после чего принялся осторожно его щекотать. Иасон в первое мгновение нахмурился, его хват ещё больше усилился, после чего Владыка Целительства внезапно негромко рассмеялся. Смех его оказался неожиданно тёплым, смутно ему знакомым, заставившим Сохеля удивлённо посмотреть на улыбнувшегося юношу.       Из-за этой небольшой заминки он почти упустил тот момент, когда хватка на его руке ослабла. Лишь в последнее мгновение перед тем, как его вновь схватили, его рука плавно выскользнула из чужого захвата. Иасон в тот же миг слегка нахмурился, а его рука неуверенно потянулась в его сторону, однако сил в ней было столь мало, что она практически сразу тяжело опустилась обратно на землю.       Поднявшись на ноги, Сохель немного размял затёкшие конечности и повернулся лицом к подчинённым Нейрина. Перед ним стояли две обмотанные в какие-то старые тряпки долговязые фигуры, увидев которые неподготовленный человек наверняка до смерти перепугался бы, однако Князь Хвори лишь коротко кивнул им в знак приветствия, после чего отошёл в сторону, предоставляя им возможность каждому взять по юноше. Фигуры тут же с невероятной скоростью приблизились к находящимся без сознания детям и подхватили их, перекинув через свои худощавые плечи. Увидев их резкие движения, Сохель слабо покачал головой. Не стошнит ли тех от такого во всех смыслах неудобного перемещения? Впрочем, он не задал этот вопрос вслух, решив, что самое главное сейчас не удобство, а безопасность. Их нужно было как можно скорее отнести подальше от этого пропитанного гневом и болью места. - Они всё ещё действуют? – когда подчинённые Нейрина уже собирались было покинуть его, неожиданно задал им в спины вопрос Сохель. Одна из фигур, остановившись и обернувшись, вопросительно посмотрела на Князя Хвори. – Я говорю о вашей… Одежде, - называть тряпки «тряпками» вслух показалось ему не очень уважительным к собственному же труду, поэтому он поспешно поправил сам себя. – Заклинание, которое наложено на ваши одежды, всё ещё стабильно действует? Не было случаев, когда сущность пробивалась сквозь защиту? – фигура сразу покачала головой. – Прекрасно. Значит, заново накладывать заклинания в ближайшее время нужды нет. Теперь ступайте. Не буду вас больше отвлекать, - после этих слов подчинённые Нейрина в тот же миг скрылись в темноте леса, будто их никогда и не было на этой выжженной поляне.       В течение некоторого времени Сохель продолжал молча смотреть перед собой, после чего, резко выдохнув и опустившись обратно на землю, поднял взгляд к чёрному небу. Он действительно устал. Встреча с сущностями слишком сильно вымотала его, а ведь впереди Князя Хвори, вероятнее всего, также не ожидало ничего хорошего. Раз так, то ему нужно хотя бы немного времени для восполнения сил. Для этого он немного посидит так, чуть-чуть подумает, а потом с новыми силами продолжит разбираться в этой непростой ситуации.       Сделав медленный глубокий вдох и столь же протяжный выдох, Сохель неожиданно выругался и подался вперёд, с силой ударив кулаком по земле. До этого момента он и не подозревал, что страх в его сердце занимает так много места. Стоило сущностям лишь немного нажать на его защиту, как она тут же рассыпалась, обнажив все его чувства и страхи. Смог ли заметить всё это при их личной встрече не иллюзия, а уже самый настоящий человек? Хотя, как ему самому казалось, он повёл себя в тот раз, в Сует, в высшей степени достойно, тот не должен был ничего понять.       Прижав руку к груди, Князь Хвори порывисто выдохнул, заговорив еле слышно: - Это всё твоя вина. Ты мне отдал так много своих сил и чувств, но слишком мало воспоминаний, - в его словах был слышен упрёк. – Но я могу понять твоё решение, это тело наверняка бы не выдержало, добавь ты в него чуть больше.       В момент смерти тела скрывающаяся в нём душа находится в самом уязвимом положении. Считается, что если рядом с ней в тот момент окажется человек, сердце которого наполнено недобрыми помыслами, то беды не миновать. Пока душа пребывает в «подвешенном состоянии», не перейдя врата мироздания, но в то же время и не став блуждающим злым духом, пугающим людей в деревнях, владеющий тайными знаниями способен сотворить с ней всё, что он только пожелает. Если тот достаточно могущественен, то он способен даже немного «подправить» две из трёх составных частей души: воспоминания и чувства человека, которые были наиболее уязвимыми. Лишь «сила» могла остаться в таком случае нетронутой.       Сама возможность вмешиваться в чужие воспоминания и чувства была противна порядку мира. Как можно было изменять нечто столь неприкосновенное, как душа? Каким же нужно быть чудовищем, чтобы играться с чужими чувствами и воспоминаниями? Каково бы оказалось всеобщее удивление, если бы всем неожиданно открылась правда, что этим во всю пользовался равносильно почитаемый как самими Владыками, так и всеми людьми, «Величайший». Церемония добровольной передачи титула? Насильственное низложение титула? На самом деле между двумя этими церемониями не существовало совершенно никаких различий, ведь исход для их участников был одним и тем же. С их воспоминаниями игрались, словно с необычной головоломкой, вынимая одни детали и заполняя образовавшую пустоту другими. По итогу, все они забывали его, Сохеля. Или, если быть точнее, то того, кого на нынешнем веку было принято именовать не иначе, как «Отвергнутым», божеством, бесславно павшим в борьбе за власть против Величайшего.       Впрочем, Сохеля нельзя было считать его прямым перерождением. То было полноценное перемещение души в новое тело, являющееся одновременно концом и началом круговорота жизни и смерти. Отвергнутый даже по прошествии стольких лет всё ещё пребывал в темноте, называемой смертными «миром мёртвых», успокаивая потерянные души и направляя их навстречу будущей жизни. Нынешний Князь Хвори же являлся всего лишь его крошечной частичкой, которую тот намеренно оторвал от своей души и отправил в мир живых, дав наказ следить за порядком до тех пор, пока ему не удастся вернуться.       С Сохелем довольно щедро «поделились» своими чувствами, позволив тому ясно определиться с привязанностями и отчуждением, не пожадничали и при вручении сил, благодаря чему он мог спокойно защитить себя практически от любой напасти, однако с воспоминаниями вышла небольшая, но всё же ощутимая проблема. Ему был предоставлен лишь необходимый минимум, который помог бы ему успешно обустроиться в новом для него мире. Многие события, произошедшие за невероятно долгую жизнь Отвергнутого, оказались недоступны для него, однако самые последние мгновения своей жизни он помнил настолько ярко, будто они произошли с ним пару мгновений назад.       Он всё ещё чётко помнил боль и запах горелой плоти, его собственной, пожираемой огнём плоти. На протяжении почти сотни лет он испытывал беспрерывные муки, сгорая в пламени, которое никто в целом мире не смог бы потушить. Возможно за то, что он в течение стольких лет существовал, каждое мгновение своей непрекращающейся жизни испытывая нестерпимую боль, это тело было награждено отсутствием какого-либо ощущения боли. Но он всё же склонялся к тому, что это было всего лишь одной из ошибок, допущенных им при создании этого тела.       Князь Хвори отнял руку от груди и, подняв её, посмотрел на испачканные в грязи пальцы. Когда его бессмертное тело наконец-то не выдержало, а горящие сначала от гнева, а затем от боли глаза закрылись, огонь, что пожирал не только его тело, но и душу, погас, а сам он оказался заперт за границей жизни и смерти. Однако он не мог оставить всё, как есть, спрятавшись от остального «обидевшего его» мира в благодатной тишине края мёртвых. Не имея возможности переродиться, но в то же время опасаясь за безопасность тех, кто оставался средь живых, он самолично разделил свою душу на две неравные части. Большая осталась во тьме средь остальных душ, а вот меньшая была отправлена к живым.       Впрочем, на этом этапе обошлось не без проблем. Даже после разделения души перерождение оказалось для него недоступно, ведь частица хоть и могущественной души всё ещё оставалась всего лишь частицей, неспособной занять настоящее живое тело. Ему был необходим сосуд для души, поэтому ему пришлось изрядно постараться, чтобы, поднакопив сил, явиться во снах и раскрыть свои намерения людям, которым он более всего доверял.       В целом необъятном мире об истинной сущности Князя Хвори знало лишь четверо: Тэу, Бадре, Асклепайос и Ициар, Владыка Ремесла. Асклепайос и Ициар являлись великолепными творцами, которым было доверено выстрогать из одного крайне необычного дерева для него новое тело, Бадре же был тем, кто, следуя наставлениям Отвергнутого, «вдохнул в него жизнь». Амэнтиус же… Роль Амэнтиуса во всей этой истории была в одно и то же время самой значительной и самой незначительной. Отвергнутый не мог существовать под своей собственной внешностью, тем более учитывая то, что он собирался взять себе личность только-только вступившего на следующий круг перерождения Сохеля, Князя Хвори. Создание же внешности с нуля было для него делом слишком хлопотным, он никогда не был хорош в таком, поэтому с позволения Тэу было решено позаимствовать лицо его старшего сына, Ратнама.       Ратнам являлся первым, самым старшим ребёнком Князя Празднества и Распутства. Он был единственным из всех последующих детей Князя, кто не использовал влияние своего отца и шёл своим собственным, независящим от того путём. В своё время Ратнама почитали как героя, возложившего всю свою жизнь во благо родной земли, но, по итогу, из-за целого ряда причин отказавшегося возглавлять её. Он умер во цвете лет от рук завистников, посчитавших, что его авторитет когда-нибудь сможет пошатнуть их власть. Однако даже смерть не смогла повлиять на народную любовь, и на протяжении ещё многих лет образ героя продолжал жить в сердцах людей. Пожалуй, Ратнам был единственным ребёнком Амэнтиуса, которым тот был по-настоящему горд, и в глубине своей души Князь Празднества и Распутства искренне сожалел, что они так мало общались с ним.       Вспомнив о рано ушедшем из жизни герое, Отвергнутый не был уверен, что его отец согласится на это. Пусть для него, по воле судьбы несколько раз встретившегося с мужчиной лично, это была своего рода дань уважения герою, но Амэнтиус мог быть вовсе не того же мнения. Однако тот неожиданно дал своё согласие, пояснив, что его сын за это время успел уже трижды переродиться и наверняка даже в этот самый выглядел совсем не так, как прежде.       Таким образом, в один прекрасный день на свет появился Сохель, Князь Хвори. Князь, прославившийся на весь мир своим вздорным характером, но в то же время, на удивление, поддерживающий довольно неплохие отношения с каждым из отнюдь не славящихся дружелюбием Князей. Сохель изо всех своих сил заботился о каждом из них, стараясь уберечь их от длинных рук Величайшего, но этого оказалось недостаточно. Постепенно, человек за человеком, число людей, помнивших о нём, не как об Отвергнутом, который «в порыве неудержимого гнева не позволил на протяжении девяти долгих дней воссиять на небосводе солнцу», а как о том, кто обучал каждого из Владык и Князей, кто делился с ними своей мудростью, кто, в каком-то смысле, даже вырастил их, заменив родителей. По итогу, в глазах других он стал чудовищем, который «лицом мало что имел общего с людьми». Запертый за границей жизни смерти он мог лишь наблюдать за тем, как вопреки всем его усилиям меняется не только этот мир, но и он сам.       Сохель, покачав головой, тяжело вздохнул, после чего нехотя поднялся на ноги. Отряхнув от грязи свой плащ, он огляделся по сторонам и спокойным шагом двинулся прочь от этого места. Интересно, как много людей в этот момент могли наблюдать зелёную луну? Как много из них вспомнили страшные легенды да кровавые предания? Ему оставалось только надеяться на то, что это явление не ушло дальше «леса голубых елей», в ином случае это и правда будет выглядеть как «очень вежливое» приглашение Величайшему заглянуть к нему на чай, чтобы в процессе явно не самой приятной беседы «обсудить» все их прошлые разногласия.       Замедлив свой шаг, Князь Хвори безрадостно усмехнулся. Впрочем, он был больше, чем просто уверен, что во дворце Нейрина его уже дожидается приглашение «на чай». Как оказалось, Величайший не боялся сделать первый шаг, однако, выступая далеко не с таким размахом, с каким действовал сам Сохель.       На самом деле ему вовсе не было обязательно идти через лес пешком. Весь этот долгий, полный препятствий и опасностей путь можно было сократить до нескольких коротких мгновений, что, впрочем, он не мог себе позволить сделать в присутствии Иасона и Фотиса. Сохель был абсолютно честен с ними, когда говорил, что попытка переместиться в глубину леса может стать роковой для них, но то касалось лишь способа перемещения, которым пользовались Князья и Владыки. Отвергнутый же изначально считался тем, кто мог повелевать пространством. Пусть Сохель и не мог в полной мере воспользоваться этой силой, однако для него не составляло особого труда перемещаться в места недоступные для обычного способа перемещения, как, например, то было в обители Владыки Целительства. Князь Хвори мог с лёгкостью обойти препятствие в виде тех неразумных сущностей, мог не переживать эти мгновения кошмара наяву, но дети решили проявить своё упрямство и высказали желание отправиться вместе с ним.       Князь Хвори поднял взгляд к небу и, покачав головой, тяжело вздохнул. И всё-таки тогда он говорил правду, удача покинула этот мир ещё в момент его зарождения. Это ярко демонстрируют хотя бы те же события последних дней. Впрочем, то, что Иасону всё-таки удалось вылечить его, хоть и такой, немного смущающей для Князя ценой, нельзя было считать неудачей. Сохель прикрыл глаза. Да, средь тёмной череды трудностей и правда можно было наблюдать редкие мгновения просветления. Интересно, считает ли то же самое и сам Владыка Целительства? А ведь с того момента они так ни разу и не вернулись к обсуждению произошедшего между ними, да и сам Сохель даже в качестве шутки не вспоминал их короткий поцелуй, вместо этого лишь слегка смутившись при пробуждении.       Сохель и не заметил, как на его лице появилась слабая полуулыбка, а взгляд винного цвета глаз заметно смягчился. Пройдя несколько сотен шагов, он остановился, после чего на мгновение обернулся. Некоторое время задумчиво осматривая стволы древних елей, он по истечению этого времени вновь посмотрел перед собой. За эти несколько мгновений перед ним появилась будто сотканная из плотных грозовых облаков дверь.       Женщина, полубезумную улыбку которой ни в коем случае нельзя было считать дружелюбной, вновь раскрыла ему свои объятия. Каждый раз, когда Сохель видел этот её замерший во времени жест, то думал, как же всё-таки насмешлива судьба. Эта женщина, его так называемая «мать», никогда не обнимала его, будучи живой, зато теперь каждый раз раскрывала ему свои безжизненные объятия. Ему было до омерзенья противно смотреть на неё, но именно она появлялась перед ним тогда, когда он желал воспользоваться дверью.       За дверью находился будто на скорую руку сколоченный из самых разных, не подходящих друг другу досок короткий коридор, в который Сохель уверено ступил. За этими словно кое-как сделанными стенами, которые на самом деле было практически невозможно разрушить, также находился «тот свет», за этими с виду хрупкими стенами был заперт и «он» сам, погружённый в дела и заботы недоступные Князю Хвори. К беде ли радости, основная часть его души не так уж и часто связывалась с ним напрямую, но в то же время Сохель чувствовал невидимую глазу нить, которая соединяла их, ни на мгновение не нарушая их связь. Отвергнутый внимательно наблюдал за каждым его решением и, вероятно, в целом был доволен им. Впрочем, в этом не было ничего странного, ведь они всё-таки были одним и тем же человеком.       Это, к слову, на тот момент не сразу смогли осознать его друзья. После своего «пробуждения» самопровозглашённый Князь Хвори в первое время вёл себя немного странно, так как ему нужно было привыкнуть к своему новому способу существования. Сопровождавшие его на протяжении всей его долгой жизни силы оказались несколько урезаны, многие его воспоминания казались будто бы поддёрнутыми неясной дымкой, а затем и вовсе развеялись. Даже его чувства, которые в наиболее полном своём виде были переданы ему, находили в столь смешанном состоянии, что не могли помочь ему привыкнуть к его новому телу. - И всё-таки он сошёл с ума, - посмотрев на тупо смотревшего перед собой мужчину, который носил лицо его сына, глубокомысленно изрёк Амэнтиус. – Ты ведь сказал тогда, что такое может «чисто в теории» произойти? Так вот, молодец, накаркал. И что теперь мы будем делать? По-быстрому убьём его и попробуем заново? - бросил он в сторону Бадре. В следующее мгновение холодные, очень тонкие пальцы схватили безвольного мужчину за подбородок и заставили посмотреть на своего обладателя. - Тск, - лишь произнёс Бадре. – Я бы не советовал тебе действовать так поспешно, потому что, по итогу, тебя самого потом «по-быстрому убьют». Думаю, даже этот несчастный огрызок от души, который смог самостоятельно прорваться сквозь врата мироздания, оказался слишком велик для этой куклы. Нужно дать ему немного времени, чтобы освоиться, а там уж исходя из ситуации решим, как поступить… - Спешить в таких делах нельзя, - раздался молодой приятный голос. - Согласен, спешить не будем, - вступил в разговор голос, который принадлежал, если судить по звучанию, самому старшему из мужчин. – Да и как вы собираетесь убить его? Хоть это и кукла, но в неё уже помещена его душа, она делает это тело если не бессмертным, то близким к этому. Вы собираетесь попробовать выкрасть оружие у Идвига? Маловероятно, что даже с нашей помощью вам удастся это сделать. Он не спускает руки со своего меча. - В этом ты прав, - протянул Бадре, внимательно оглядывая безжизненное лицо мужчины перед собой. – У нас был один-единственный шанс, и мы им уже воспользовались. Теперь нам остаётся лишь сидеть и ждать, чтобы удостовериться в успешности этого эксперимента… Никогда прежде не занимался ничем подобным, как же это всё-таки увлекательно. И ты скрывал от меня эту сторону смерти? Теперь для меня открылись новые горизонты для исследований, - уже тише произнёс тот. – Как жаль, что той древесины, которую ты нам предоставил, совсем-совсем не осталось. Что же это за материал такой, мною прежде невиданный? Хочу изучить его. Хочу изучить то, как душа смогла связаться с этой куклой. Ты же позволишь мне внимательно изучить себя позже, да? – его шёпот приобрёл немного возбуждённые нотки. - …ри… - сорвалось беззвучное с губ Князя Хвори.       Все находившиеся в просторном зале одновременно встрепенулись, обратив на него свои взгляды. В тишине помещения раздался тяжёлый вздох, и Сохель резко мотнул головой, высвобождаясь от его захвата. - Убери от меня свои руки, у меня шея затекла так голову держать. Это, между прочим, неудобно, - недовольно проворчав, он и правда поднял руку, чтобы потереть шею. - …Думаю, наш с вами «эксперимент» и правда можно считать успешным. - Точно-точно? – пока все пребывали в лёгкой растерянности, выступил вперёд Князь Празднества и Распутства. – Хэй, а ты точно наш дражайший... Почему вы все так на меня смотрите? Лично я в делах переноса душ мало что понимаю, вдруг мы случайно поместили в куклу не ту душу? На глаз ведь так сразу различия и не заметишь, так что нужно всё внимательно проверить. Хэй, скажи-ка мне что-нибудь, что знает только он, и тогда я поверю, что ты это ты!       Сохель в тот момент всё ещё не до конца смог «устроиться» в новом теле, поэтому у него совершенно не было настроения для того, чтобы уверять сомневавшегося Тэу. Он лишь перевёл взгляд на того и слегка прищурился. Засиявшего в глубине его глаз зелёного огонька оказалось достаточно, чтобы тот поднял руки и отступил от него на несколько широких шагов. - Всё-всё, испугался, - честно произнёс тот. – Только ты такие страшные выражения кривить и можешь, - услышав его заявление, Сохель слегка приподнял в удивлении брови, а все остальные рассмеялись.       Вспомнив о первых днях своего «пробуждения», Сохель невольно улыбнулся и открыл вторую дверь, оказываясь прямо в кабинете Князя Жадности Нейрина.       Обстановку его кабинета иначе, как совершенно безвкусной, назвать было нельзя. Несчётное число золотых статуэток, всевозможных украшений, дорогих тканей и книг в кожаном переплёте, инкрустированном драгоценными камнями, были расставлены кое-как, лишь бы быть на виду да радовать глаз своего хозяина. В центре изначально просторного, а нынче захламлённого помещения стояла созданная из белого мрамора скульптура женщины, длинные волосы которой были собраны в высокую изящную причёску. Её взгляд нёс видимую мягкость, однако в его глубине не было ничего, кроме леденящего душу пренебрежения. Поверх её головы была надета золотая корона, а вокруг её тонкой шеи обмотаны несколько безвкусных, но, безусловно, очень дорогих ожерелий. В одну её руку был вставлен золотой кубок, содержимое которого по истечению столетий уже давно иссохло, через другую же был перекинут моток полупрозрачной розовой ткани.       Князь Хвори, увидев статую, которая явно изображала Фету, Владычицу Плодородия, невольно нахмурился. Прошло несчётное количество лет, как она была выброшена из этого кабинета, впрочем, как и весь остальной дорогой, но совершенно бесполезный хлам. Так в какой момент и как всё это вновь вернулось на свои места? Стараясь ступать практически беззвучно, Сохель обошёл статую, краем глаза замечая, как сильно были истёрты её губы, после чего посмотрел в сторону письменного стола, стоявшего на фоне большого окна, за которым открывался прекрасный, но в то же время немного пугающий и мрачный вид на голубые ели.       На письменном столе также были беспорядочно разбросаны всевозможные блестящие безделушки. От их обилия могло показаться, что этот стол принадлежал не человеку, а сороке, которая на протяжении нескольких лет крала у окрестных дворян их драгоценности, чтобы потом оставлять их в своём странном «гнезде». Впрочем, она уже давно его не посещала, потому как драгоценности поблёскивали очень тускло из-за толстого слоя пыли, который их покрывал.       Да, всё внутри кабинета выглядело так, будто на протяжении, по меньшей мере, пары десятков лет никто не заходил в комнату. Сохель мог бы даже охотно в это поверить, если бы сам чуть больше года назад не посещал кабинет Нейрина. И в тот раз всего этого «пыльного богатства» в нём не было. Однако раннее, целые столетия назад, он уже наблюдал подобную картину.       В центре припорошенного пылью стола аккуратно лежал сложенный пополам лист бумаги. Не спуская с него потяжелевшего взгляда, Сохель спокойным шагом обошёл письменный стол. Подойдя к тяжёлому креслу, всю красоту которого успело нещадно уничтожить время, тот остановился. Сняв с себя зимний плащ и повесив его на спинку кресла, он опустился в него, после чего подпёр голову рукой, задумчиво посмотрев на белое пятно письма, ярко выделяющегося на фоне пропитавшегося пылью кабинета.       В своём кабинете Нейрина не оказалось, и, как что-то подсказывало Князю Хвори, во дворце его тоже не окажется. Впрочем, всё внутреннее убранство кабинета явно подготовили специально к его приходу, видимо, собираясь напомнить ему о предыдущем «истинном» хозяине не только этого места, но и титула Князя Жадности. Этот кабинет очень давно не видел своего хозяина, так ведь? Заскучал без его бесконечного жалобного нытья, тут же сменяющегося возмущёнными криками? Что же, кабинету и дальше придётся прислуживать своему «ложному» хозяину, потому что «истинного» Сохель не собирался так легко отпускать. Потянувшись рукой к письму, он медленно раскрыл его, тут же ощущая лёгкое давление на плечи, хотя он прекрасно знал, что за его спиной находится лишь спинка кресла. Точно так же, как и до этого в лесу, его кто-то приобнял, хотя сила, приложенная к нему, была несомненно меньше. - Я так и знал, что ты будешь первым, кто отыщет это письмо. И ты меня не разочаровал… Знаешь, на протяжении всех этих лет меня не оставлял один вопрос. Как мне дотянуться до них? – коснулся его уха хорошо знакомый ему голос. – Из всей россыпи ничтожеств, предавших тебя, осталось ведь только четверо, да? Именно те, кому ты решил доверить свою жизнь… Не мне, сопровождавшему тебя в течение стольких лет, а им. Ты хотя бы представляешь степень моей обиды в тот момент, когда я узнал, что ты вернулся, но не сказал мне и слова об этом?.. Хотя можно ли это назвать «возвращением»? Что ты такое? Как много в тебе от моего господина? – Сохель молча слушал его, не реагируя на его высказывания и не обращая внимание на то, как он усмехается, утыкаясь носом в его плечо. Разговаривать с ним бесполезно, так или иначе это всего лишь письмо. – …И вот, когда я уже сломал было голову над тем, как привлечь их, как принудить их согласиться на церемонию передачи титула, или же как подставить их, чтобы отправить на принудительную церемонию низложения, мне представляется такая удивительная возможность. Таящиеся на дне океана тёмные тайны приоткрылись мне, давая удивительный простор для действий. Послушай только, «заговор с целью убийства Князя», хорошо звучит, так ведь? Гораздо лучше, чем какое-то там «недобросовестное исполнение Владыкой своих прямых обязанностей», да? Хотя я думаю, что Мат будет использовать и то, и другое во время своей обвинительной речи. Подумать только, во что по своей собственной воле ввязался Асклепайос, этот маленький ясноглазый злодей, и из-за чего? Нет, из-за кого? Как глупо, как же всё-таки глупо… Как ты мог уже догадаться, его уже забрали, он ожидает окончание расследования в тюрьме Владыки Справедливости, так что у тебя уже не получится провести свой любимый трюк с прахом. И как ты тогда решишь поступить? Может, заявишься на суд… Лично? Если так, то я буду с нетерпением ждать этого момента. Может быть, хотя бы после этого ты наконец-то поймёшь, насколько чужд сердцам других за это время ты стал? Ха, Отвергнутый. Они, не я, дали тебе это имя, позабыв о том, как прежде с уважением называли тебя своим «господином», даже своим «отцом». Ведающий, что приоткрыл им завесу, за которой скрываются все знания этого мира. Я жду, я с нетерпением отсчитываю мгновения до твоего следующего шага. Позволь мне надеяться на то, что следующая наша встреча произойдёт лично, без всех этих писем и детей-марионеток. Я… Поверь, всё это время я очень скучал по тебе.