Облепиховый чай

      Занимательный факт: далеко не каждому ученику Иасона, Владыки Целительства, довелось хотя бы раз в своей жизни воочию встретиться со своим так называемым Наставником. Те, кому не представилось возможности его увидеть, в глубине своей души надеялись, что этот день когда-нибудь да наступит. Те же, кому «повезло» его повстречать, с высоты собственного величия посматривали на остальных соучеников, тщательно скрывая тот постыдный факт, что их встреча с Милосерднейшим выдалась для них далеко не из самых приятных. Собственно говоря, по всей обители уже давненько бродили слухи, что характер у Владыки Иасона был далеко не из самых приятных и для собственной же безопасности не стоило попадаться на глаза Наставнику в те дни, когда тот особенно был не в духе. Теперь же Лукас оказался вынужден на своей «шкуре» узнать истинность этих сплетен.       Юноша находился в кабинете Владыки Целительства, то и дело поглядывая на горшки с растениями, которые были, казалось бы, беспорядочно расставлены по всей комнате. Лукас с внутренним довольством отметил, что его знаний оказалось достаточно, чтобы вспомнить название и место произрастания большей части всех этих растений. Впрочем, ему всё ещё есть куда расти, так что сразу после разговора с Владыкой он вернётся в свою комнату и продолжит изучать книги, которые ему посоветовал мужчина из «полуночных покоев».       Тем временем его Наставник, Владыка Иасон, внимательно наблюдал за ним своими слегка прищуренными, леденистыми глазами и напряжённо молчал. Его длинная, абсолютно седая борода была заплетена в косу и несколько раз закручена вокруг шеи, что выглядело немного забавно, однако отчего-то никто из тех, кто находился в кабинете, и не подумал о том, чтобы засмеяться в его присутствии. Владыка был мрачен, а стоявший за его спиной личный ученик выглядел как-то особенно измождённо. Хотя он и продолжал упрямо стоять на ногах, но по всему его виду становилось ясно – ещё чуть-чуть и он завалится спать прямо в кабинете своего премногоуважаемого Наставника.       За спиной Лукаса тоже кое-кто собирался упасть, однако на этот раз уже не от усталости, а от страха. Вздорный юноша, который некогда вынудил Лукаса отнести тот, самый первый, поднос с едой к «полуночным покоям», теперь трясся так, что из-за него, казалось, сотрясался пол всего кабинета. Интересно, Наставник тоже чувствовал эту тряску? Он не мог не почувствовать. - Юноша, - наконец обратился к Лукасу Иасон, однако стоило его старческому, скрипучему голосу прозвучать, как все находившиеся в комнате невольно вздрогнули, - ученик, который стоит за твоей спиной, сообщил мне одну весьма занятную вещь. Как-то раз ты упомянул в присутствии его и некоторых других учеников, что тебе довелось поговорить с больным, который на данный момент пребывает в «полуночных покоях». Это правда?       Пусть это действительно было так, однако Лукас отчего-то не спешил ему в этом признаваться. Уперев взгляд в пол, он продолжил хранить молчание. Перед его глазами внезапно предстало хмурое лицо темноволосого мужчины. Накануне тот, скрестив руки на груди и грозно сверкнув в сторону юноши своими зелёными глазами, вновь потратил не менее получаса на то, чтоб отчитать его за то, что он «не может дать достойный отпор зазнавшимся тупицам, которые только и могут, что уничтожать съестные запасы старика Иасона». Он так долго его отчитывал, что Лукас, который мыслями вернулся к недочитанному атласу «Лекарственные травы земель, находящихся под «верховьем» реки Руадх», не сразу заметил, как тот замолк, а затем с осторожностью провёл кончиками пальцев по раненой щеке юноши, после чего все кровоподтёки сразу исчезли, будто их никогда и не было.       На самом деле Лукас в каком-то смысле уже даже привык к этому. Этот человек всегда так себя вёл. Первым делом, увидев у юноши раны после очередной «ссоры» с особо драчливыми соучениками, мужчина начинал отчитывать его за мягкотелость, а затем - всячески обучать его тому, как ему следует отвечать на нападки «приголубленных Иасоном тупиц». В конце концов, когда поток его слов иссекал, тот как-то по-особенному тяжело вздыхал. Покачав головой, мужчина каждый раз молча протягивал к нему свою руку и легонько касался его ран. Приятное тепло на несколько коротких мгновений охватывало кожу юноши, после чего вновь исчезало, оставляя слабое чувство потери.       На этом обсуждение произошедшего обычно заканчивалось. Мужчина, как ни в чём не бывало, приступал к поеданию принесённой Лукасом каши, а затем переходил к медленному смакованию приготовленного юношей чая с облепихой, безуспешно пытаясь скрыть то, насколько тот ему нравился. Ученику Иасона далеко не сразу, но всё-таки удалось вызнать у того, что это был «дорогой его сердцу» чай, который тот, правда, по «одной определённой, недоступной детским ушам» причине давненько не пил… - Да-да! Он именно это нам и сказал! – в тот же миг подтвердил свои слова трясущийся от страха юноша, стоявший за спиной Лукаса. Ледяной взгляд Иасона вперился в и без того дрожащую фигуру, сделав тем самым только хуже. Наставник явно был недоволен самовольством своего ученика. - Не помню, чтобы тебе кто-то давал слово, - произнёс Иасон, после чего вновь вперил взгляд в фигуру Лукаса. – Ты заставляешь меня ждать, юноша.       При взгляде на того Лукас рассеянно подумал о том, что «юношей» его назвали только лишь по той причине, что его имя даже не соизволили ни у кого спросить. Вероятно, Владыка Целительства считал ниже своего достоинства, узнать имя какого-то «рядового» ученика. Впрочем, тот таинственный больной тоже никогда не спрашивал его имени, но по какой-то причине Лукас не был о нём такого же мнения. Он не знал настоящего имени того мужчины, а тот не знал имени юноши, и это совершенно не мешало им общаться. Юноше отчего-то казалось, что им удавалось хорошо ладить и без этого. - Да, я с ним действительно разговаривал, - наконец признался тот. Взгляд Наставника после его слов стал заметно тяжелее. Вероятно, он не спешил верить его словам. - Опиши мне его внешность.       Его многочисленные сомнения в искренности юноши приобрели форму этого требования. Если тот говорит ему правду, то ему не составит труда описать того, если же нет, то Лукас окажется всего лишь очередным лжецом. Да, к большому сожалению Иасона, «очередным». В последнее время в обители объявилось несчётное число таких же, как и этот ученик, утверждавших, что они общались с больным, помещённым в «полуночные покои». Увы, никто из них так и не смог правильно описать внешность больного.       Сам Лукас также знал о существовании этих выдумщиков. Даже больше, с этим была связана и по сей день вызывающая у юноши смущение напополам со стыдом история. Так, когда он впервые услышал о других посетителях «полуночных покоев», его отчего-то охватило странное, немного тягостное ощущение, причину которого он всё никак не мог понять. Постепенно это чувство становилось всё тяжелее и неприятнее, пока в один день Лукас, не сдержавшись, не заявил мужчине, принявшемуся сокрушаться на тему того, что «тот приносит чай в слишком маленьких чашках», мол, «этот чай в удобных для того кружках, по его желанию, может приготовить ему любой другой ученик Иасона, который заходит к нему», после чего, покраснев лицом, замолк.       Только произнеся эту постыдную фразу, Лукас внезапно осознал, что испытывал самую обыкновенную ревность. Благо, мужчина не обратил на это совершенно никакого внимания – слишком уж он был занят смакованием принесённого ему чая. Только многим позже юноша случайно узнал, что никаких таких «других учеников» нет и никогда не было. Все остальные, кто говорил такое, оказывались самыми обыкновенными лжецами, обманывавшими своих соучеников. От знания этого юноша в тот же миг испытал неописуемое облегчение. Значит, он всё-таки был единственным, кто смог зайти к тому в «полуночные покои». - …Неособо высокий, с длинными тёмными волосами, - послушно принялся описывать того Лукас. – Ходит вечно растрёпанным. Думаю, потому что волосы собирает в пучок с помощью странной заколки, которая их совершенно не может удержать. Я всё предлагал ему принести какую-нибудь другую на замену, но он только отмахивался от моего предложения… «А ещё у него необыкновенно красивые зелёные глаза. Я побаиваюсь слишком долго смотреть в них, но в то же время мне тяжело перестать любоваться им. Кажется, тому не по душе, когда я слишком пристально на него смотрю. Ловя мой взгляд, он каждый раз что-то невнятно бормочет и отворачивается. Может, он смущается?», - добавил тот мысленно. Впрочем, уже сказанного им вслух оказалось достаточно, чтобы Наставник сначала приподнял от удивления седые кустистые брови, а затем резко нахмурился.       Спустя мгновение Иасон поднялся из-за своего письменного стола и уверенно двинулся в сторону выхода из комнаты. Проходя мимо Лукаса, он махнул ему рукой, призывая идти за собой. Юноша послушно последовал вслед за ним. Не сразу, но он понял, что направились они к тем самым «полуночным покоям». Когда же они встали перед первыми дверьми, которые вели к винтовой лестнице, Владыка Целительства молча схватил Лукаса за руку и потащил его вслед за собой. Юноша слегка поморщился, хват его седобородого Наставника оказался на удивление крепким.       Таким образом они вместе прошли по винтовой лестнице вниз, после чего пересекли короткий коридор, однако, стоило Владыке Иасону распахнуть внутреннюю дверь, как он неожиданно исчез. Лукас снова стоял в «полуночных покоях», глядя на сидевшего на постели мужчину, который не менее удивлённо смотрел на него в ответ. - Насколько я помню, ты обычно в это время не приходишь, - весьма точно отметил тот.       Это было правдой. Лукас обычно приходил к нему в «полуночные покои» примерно в одно и то же время, и оно совершенно не совпадало с нынешним. По этой причине не ожидавший его прихода больной не выглядел собранным, каким по своему обыкновению старался представать перед ним. На его голове не красовался ставший уже привычным глазу юноши кривоватый пучок, вместо этого его волосы оказались распущены, беспорядочно раскинувшись по его плечам. Халат, в котором тот, вероятнее всего, до этого спал, был распахнут, демонстрируя его грудь. Заметив появление нежданного посетителя, мужчина несколько поспешно отвернулся от него и запахнул ворот халата. Впрочем, Лукас всё равно успел заметить насыщенное фиолетовое пятно, ярким цветком отпечатавшееся на коже его груди. Юноша невольно нахмурился. Откуда у него такой большой кровоподтёк? Его кто-то посмел ударить? Но в обители никто не только не посмел бы это сделать, но и не смог бы. Значит, это произошло до того, как он оказался в «полуночных покоях»? Тогда почему он до сих пор сам себя не вылечил, как обычно лечил Лукаса? - Наставник… Он… - как бы сильно ему ни хотелось расспросить мужчину о кровоподтёке, однако для начала ему следовало объяснить тому своё внезапное появление. - Значит, Иасон наконец-то сообразил, что можно попытаться с твоей помощью пройти сюда? – мужчина, весьма умело уловив смысл его бормотания, понимающе кивнул.       Быстро справившись с охватившим его в первое мгновение появления юноши волнением, мужчина, потянувшись к подушке, достал из-под неё заколку и, положив её перед собой, принялся не спеша собирать волосы. - Да, - на выдохе подтвердил его предположение юноша. - Думаю, рано или поздно, но он должен был это попробовать, - слабо покачал тот головой. – Другое дело, работай оно действительно так, то я бы уже давно взял тебя за руку и вышел отсюда. Увы, но это так не работает, - уже тише добавил тот, слабо нахмурившись.       Впрочем, причиной его хмурости являлись вовсе не сказанные им слова, а то, что в попытке привести свои волосы в порядок, тот неожиданно наткнулся на особо крупный колтун, который упрямо отказывался поддаться его усилиям и распутаться. - Разрешите вам помочь? – заметив возникшую у того проблему, предложил свою помощь Лукас.       Больной, вероятно, задумавшись о чём-то своём, рассеянно кивнул, согласившись, после чего развернулся к нему спиной. Юноша тут же подбежал к нему и, взяв в руку расчёску, принялся с осторожностью распутывать его волосы. За этими медитативными действиями каждый из них двоих незаметно погрузился в собственные мысли, отчего в «полуночных покоях» повисла тишина, нарушаемая лишь звуками ниспадающей с потолка воды. - Ладно, если хочешь меня о чём-то спросить, то спрашивай, я разрешаю, - вздохнув, неожиданно произнёс мужчина. - Что? –моргнув, растерянно переспросил у того Лукас. - Ох, как всё запущенно. Заметив, что ты уже довольно долго просто стоишь и прожигаешь взглядом мой затылок, я с трудом, но всё-таки пришёл к выводу, что ты над чем-то очень серьёзно задумался. Если это как-то связано со мной, то, так и быть, можешь спросить напрямую. Я уж сам решу отвечать мне или нет, - объяснил ему тот. – Если же тебя волнует нечто иное, то тоже можешь рассказать, а я по мере своих сил попытаюсь дать тебе совет.       Юноша с испугом посмотрел на собственные руки, которые действительно уже в течение длительного времени просто держали, слегка поглаживая большим пальцем, пряди его распутанных волос. Его ладони дрогнули и выпустили волосы, после чего юноша со смесью смущения и стыда на лице спрятал руки за спину. Мужчина, обернувшись и заметив его реакцию, лишь слегка приподнял брови, явно не сумев понять ход его мыслей. - Вы… Как долго вы ещё пробудете в «полуночных покоях»? – наконец, подняв на того взгляд, задал ему Лукас свой вопрос. - Как долго?.. А что? Я задержался? Выгоняешь? – ответили ему.       На расслабленном лице мужчины неожиданно появилась лукавая полуулыбка, при виде которой юноша в удивлении широко распахнул глаза. Казалось, что у больного в этот день было особенно хорошее настроение, потому что за то всё время, что они знали друг друга, Лукас ни разу не видел такого мягкого выражения на его лице. - Нет-нет, что вы! – после небольшой заминки он отвернулся и замахал руками, не подозревая о том, что тем самым демонстрирует тому свои слегка покрасневшие уши.       К своему же собственному стыду Лукас прекрасно понимал, что хочет, чтобы этот больной как можно дольше пробыл с ним в обители. Хотя бы самому себе, но он готов был признаться в том, что дни, которые он провёл подле этого часто хмурого, но в то же время невероятно заботливого и внимательного к нему человека, были, вероятно, самыми радостными в его жизни. По этой причине он всем своим сердцем отчаянно желал того, чтобы мужчина как можно дольше оставался в «полуночных покоях», но в то же время он понимал, что ценой этого станет отсутствие подвижек в выздоровлении мужчины. Лукас считал, что его желание всё-таки того не стоит. - …Как только моё восстановление подойдёт к своему концу, все эти многочисленные защитные заклинания должны будут одновременно спасть, и тогда я смогу покинуть это место. Подозреваю, что до этого момента осталось не так уж и много времени… - расплывчато, но всё-таки ответив на его вопрос, мужчина, пребывая в задумчивости, замолк. Молчал и юноша. – Кстати, - спустя некоторое время прервал тишину тот. - Всё забываю попросить тебя. Как будет свободное время, можешь начеркать мне рецепт того облепихового чая, что ты для меня обычно завариваешь? Я буду тебе очень за это благодарен…       Спустя несколько дней после того, как Лукас принёс ему рецепт, мужчина, не предупредив никого, включая юношу, к большому недовольству Владыки Целительства, просто исчез из «полуночных покоев», оставив, однако, в напоминание о себе многочисленные пространственные аномалии, которые и по сей день приносили немало трудностей новым поколениям учеников Иасона... ***       Лукас резко распахнул глаза. Спустя мгновение после этого раздался скрип входной двери. Юноша тут же сел, сбросив с себя одеяло, и огляделся по сторонам. Настоятель тихо похрапывал, лежа на мешке с соломой в противоположном углу комнаты, а вот человек, который на протяжении большей части ночи лежал подле него, неожиданно пропал. Лукас нахмурился и провёл по плащу ладонью, ощущая, что ткань была ещё тёплой. Так это Сирин был тем, кто только что вышел из дома?       Подумав об этом, юноша лёг обратно под одеяло, попытавшись снова заснуть, однако сделать это даже по прошествии некоторого времени ему так и не удалось. Со вздохом Лукас перевернулся с бока на спину. Вышел и вышел, почему это его так волнует? Может, тому всего лишь посреди ночи в нужник приспичило? Тогда по какой причине он сам так сильно волнуется?       С этой мыслью в голове юноша перевернулся на другой бок, лицом к стене. Сделав вдох, он ощутил слабый запах, идущий от того места, где спал Сирин. Этот аромат немного успокоил его, однако заснуть он всё равно так и не смог. Не выдержав, Лукас сел, наощупь нашёл свои сапоги и в темноте натянул их. Как давно тот вышел из дома? Может, всё-таки что-то случилось? Кто знает, что могло произойти в этой странной деревеньке? Хату велел им быть осторожнее, воин Владыки Войны явно не доверял местным жителям. Да и, может, та женщина вовсе не самое страшное, с чем они могли здесь встретиться?       Практически беззвучно выскользнув из дома настоятеля, Лукас направился в сторону небольшого заднего дворика, где стояла маленькая будка, в которой и находился нужник. Остановившись прямо перед дверью, юноша немного помялся, но всё же постучал, после чего как можно более вежливо спросил: - Есть тут кто?       Подобный вопрос показался ему наиболее приемлемым. Если внутри и правда будет сидеть Сирин, то он ответит ему и это не будет выглядеть так, словно Лукас, не обнаружив его рядом с собой, посреди ночи сорвался с места и отправился на его поиски. Собственно говоря, так оно всё и было.       Впрочем, сколько бы тот ни ждал, столь ожидаемый им ответ так и не прозвучал. Пробормотав сбивчивые извинения, Лукас схватился за дверную ручку и резко дёрнул дверь на себя, отчего она с противным скрипом распахнулась, выпустив наружу волну отвратительного запаха. Никого внутри не оказалось. Юноша, слегка сморщившись, тут же прикрыл дверь и развернулся к ней спиной. Если не в это место, то куда ещё Сирин мог отправиться посреди ночи?       Немного думав, Лукас остановился на двух местах, в которых они успели побывать за предыдущий вечер: на реке и в храме. У юноши неожиданно появилось неудержимое желание поплавать ночью в реке? Или он всё же не смог дождаться наступления утра и отправился на поиски своей потерянной заколки? Лукас почти было уверился в этой своей догадке, но в конце концов всё же отклонил её. Сирин не раз и не два повторил ему, что по этому поводу волноваться не стоит, после чего сам же предложил отправиться на поиски заколки на следующее утро. Пусть Лукас и подозревал, что его спокойствие было напускным и на самом деле тот волновался куда больше, чем пытался это показать, но он всё же предпочёл довериться его словам.       В таком случае остаётся только храм? Но что тот мог забыть в храме ночью? Юноша никогда не казался ему преданным последователем Владык, скорее, даже наоборот, но иных вариантов у Лукаса не оставалось, и потому он скорым шагом направился в сторону храма.       Эта ночь выдалась невероятно… тёмной. Это было единственное определение, которое приходило на ум полусонному Лукасу. Он, всю свою жизнь проживший в крупном городе-порте, привык к тому, что даже ночью улица, на которой располагался их храм, была освещена несчётным числом самых разных по форме и цвету фонарей. Однако деревушка, в которой они решили остановиться на ночь, хоть и восторженно описывалась настоятелем как «процветающая», на деле казалась Лукасу самой обыкновенной. Торговля в ней не бурлила круглыми сутками, заставляя торговцев стоять и днём, и ночью у своих обшарпанных прилавков, как это было в Бадархане. Вероятно, деревенские предпочитали ночью всё-таки спать, а не прогуливаться по улицам, отчего никто из местных так и не озаботил себя тем, чтобы осветить хотя бы задний двор своего собственного дома.       Свет луны из-за скрывавших её полупрозрачных облаков казался особенно тусклым, поэтому дорога до храма для Лукаса выдалась не из простых. Пусть его глаза вскоре смогли привыкнуть к темноте, однако риск оступиться и случайно свалиться в какую-нибудь канаву, которая была вырыта почти у каждого двора, всё ещё был весьма высок.       Наконец-то достигнув покосившейся двери храма, Лукас первым делом заметил, что та была чуть приоткрыта, хотя, помнится, настоятель Айсаф перед сном специально выходил, чтобы удостовериться в том, что та заперта. Не спеша заходить внутрь, юноша беззвучно прильнул ухом к двери и замер. Из глубины помещения раздавался очень тихий, но всё же хорошо знакомый ему голос.       Лукас в удивлении приподнял брови. Сирин и правда встал посреди ночи только ради того, чтобы помолиться Владыке Асклепайосу? Неужели составленное о нём юношей мнение оказалось неверным? Могло ли быть такое, что Сирин просто-напросто стеснялся в их с Хату присутствии показывать эту более ранимую и мягкую сторону своего характера? Лукас, смутившись, отпрянул от щели. С одной стороны, ему очень хотелось услышать, что именно говорил Сирин, о чём просил Владык, но в то же время он понимал, насколько личной была его молитва, раз тот осмелился произнести её лишь глубокой ночью, когда все уже должны были крепко спать. Да, эти произнесённые полушёпотом слова точно не предназначались для посторонних ушей, и Лукас, как послушник храма Владык, должен был это уважать. - Лукас, это ты? – когда тот уже намеревался развернуться и уйти обратно в дом настоятеля, за дверью внезапно отчётливо раздались эти слова. Юноша резко обернулся, посмотрев на дверь, но отвечать не спешил. – Заходи, не стой на улице. Хоть сейчас и лето, но сегодняшняя ночь отчего-то выдалась особенно холодной.       Немного поколебавшись, Лукас всё же вошёл внутрь. На голых каменных стенах храма подрагивали тени, отбрасываемые фигурой юноши. Перед статуей Владыки Асклепайоса, спиной ко входу на полу сидел Сирин, однако пребывал он вовсе не в коленопреклоненной позе, в которой было принято возносить молитвы Владыкам. Юноша сидел, расслаблено вытянув ноги и опёршись руками о пыльный пол. Оставшаяся в гордом одиночестве заколка окончательно перестала выполнять свои обязанности, потому часть прядей выбилась из его причёски и теперь покачивалась на сквозняке, то и дело грозясь коснуться фитиля постепенно догоравшей свечи. - …Всё же не стоит находиться перед глазами Владыки в подобном виде, - как можно мягче, но всё же упрекнул того Лукас.       Столько, сколько Лукас себя помнил, юноша прожил в храме Владык, из-за чего некоторые из правил буквально въелись в его кости. Никто не мог опровергнут того, что, возможно, именно в эту тёмную холодную ночь Владыка Благосостояния решил посмотреть на них глазами этой статуи. Будет ли он в дальнейшем прислушиваться к мольбам, исходящим из этого храма, заметив от них подобную непочтительность? Впрочем, говаривали, что Владыка Асклепайос необыкновенно лёгок в общении и потому он не обратил бы на такое совершенно никакого внимания, но то всё же были слова смертных. Кто из тех, кто утверждал это, действительно общался с Владыкой? Лукас сильно сомневался в том, что, спроси он об этом, нашёлся хотя бы один такой человек. - Перед глазами Владыки, говоришь? – лениво зевнув, запрокинул тот голову, встречаясь с ним взглядом.       Лукас почувствовал, как его сердце ускорило свой ход. Юноша невольно сжал руку в кулак. В полутьме, при свете одной-единственной постепенно догорающей свечи, черты лица Сирина не были столь же чёткими, как днём. Из-за этого на мгновение Лукасу показалось, что перед ним сидел тот самый мужчина из его снов. Обычно немного ленивый, чуть хмурый, тот, казалось, просыпался только после того, когда в его руках оказывалась чашка с его любимым чаем. Запах облепихи. Этот аромат окружал как Сирина, так и того неизвестного человека. Это ни в коем случае не могло оказаться простым совпадением. Таких совпадений просто не бывает. - Да, согласен, - пока в голове Лукаса мелькали тысячи самых разных мыслей, главная причина всех его внутренних переживаний спокойно перевела взгляд обратно на статую. - Перед Владыкой нужно вести себя поаккуратнее, вдруг натолкнёшься на того, когда он будет не в духе. Они ведь, на самом деле, жуть какие обидчивые, - пробормотал Сирин. - Однако мне бояться нечего, ведь в этом храме нет ни одной статуи Владыки. - Что ты имеешь в виду? – слова, произнесённые тем, в тот же миг вытеснили все посторонние мысли из головы Лукаса, и тот, отойдя от входной двери, стремительным шагом поравнялся с Сирином. – Если ты имеешь в виду то, что статуя немного отличается от каноничного изображения… В этом нет ничего страшного. Самое главное – это присутствие основных атрибутов Владыки, тогда молитвы так или иначе, но обязательно достигнут того. - Ты прав. В большинстве случаев всё так и работает. Если у Асклепайоса кривой нос, нет рта или даже всего один глаз, но есть в руках кисть и счёты, то статуя всё равно считается статуей Владыки Благосостояния, - голос Сирина приобрёл лёгкий наставнический тон, отчего Лукаса вновь охватило ощущение, будто перед ним находится не юноша, с которым он повстречался в Бадархане, а тот самый человек из его снов. Сирин же тем временем взял простенький подсвечник в руку и протянул его Лукасу. – Однако как быть, если кисть не выглядит, как кисть? Тогда остаются только счёты. Казалось бы, всё и дальше должно работать так, как и работало. Но что, если под пологом находится лицо, которое и на самую каплю не похоже на лицо Асклепайоса, но с поразительной точностью соответствует чужому лицу?       Слушая его слова, Лукас перенял у того подсвечник и, еле слышно пробормотав слова извинения Владыке, поднёс свечу к его лицу. Вместе с тем юноша бросил короткий взгляд на его руку, в которой должна была находиться кисть. Сирин оказался прав, в странном обрубке и правда начинала угадываться кисть только тогда, когда знаешь, что это должна быть кисть. Что же до лица… Глядя на него, Лукас слегка приподнял в удивлении светлые брови.       Владыку Благосостояния было принято описывать как «утончённого молодого человека с приятными глазу чертами лица». Пусть это описание и могло прозвучать несколько размыто, однако оно совершенно не подходило к тому лицу, которое юноша в тот момент увидел. Лицо статуи принадлежала мужчине, молодость которого постепенно подходила к концу, а само оно было несколько серо и невзрачно, но в то же время обладало целым множеством мелких деталей: можно было рассмотреть каждую, даже самую мельчайшую морщинку на его лице. Впрочем, не это вызвало у Лукаса волнение. Ему стало не по себе из-за его взгляда: слегка прищуренного, оценивающего, однако оценивал тот юношу не по его качествам, а так, словно он был мясником, а послушник – свиной тушкой, стоимость которой хотели определить по количеству мяса на её костях. Такой взгляд не мог принадлежать Щедрейшему из Владык. - Он и правда совершенно не похож на Владыку Асклепайоса, - пробормотал Лукас, отводя взгляд в сторону от лица статуи. - Потому что это и не Асклепайос вовсе. Послушник храма Владык, ты слышал когда-нибудь о Нейрине, Князе Жадности? – поинтересовался у того Сирин, поднявшись с пола и встав сбоку от него. Юноша слабо кивнул. – А знаешь ли ты, что у его статуй есть одно удивительное свойство, которое, впрочем, проявляется только тогда, когда схожесть с оригиналом достигает просто поразительного уровня? Прямо как в этот раз, - его взгляд упал на профиль поражённого юноши, улыбка Сирина стала немного шире. – По глазам вижу, что не знаешь в чём это свойство заключается. Статуя, один в один совпадающая с ним лицом, постепенно начинает распространять одержимость своего Князя всякими безделушками. Что интересно, при этом не последнюю роль играет изначальное благосостояние человека. Если перед тобой король, то он возжелает больше золота и драгоценностей, а если обычный деревенский житель, то он, скорее всего, захочет больше утвари в дом, например, котелок, который у другого гораздо больше и чище, - он замолк и покачал головой, будто сожалея о своём унесённом той женщиной котелке, после чего продолжил свой рассказ. - Человеческая жадность постепенно разрастается до таких размеров, которые даже представить страшно. Ничего тебе не напоминает? - Почему ты… - только и смог пробормотать Лукас.       Полностью его вопрос должен был прозвучать, как «почему ты приходишь в мои сны», потому что именно в этот момент, глядя на неторопливо рассказывающего ему всё это Сирина, он окончательно удостоверился в том, что стоявший перед ним юноша и приходивший ему во снах мужчина – один и тот же человек. Лукас просто не мог не узнать его манеру доходчиво рассказывать о чём-либо. Сколько раз в своих снах тот слышал, как тот рассказывал ему о растениях и о том, какие снадобья и как из них можно приготовить? И не сосчитать. Из-за этого ему даже немного стыдно стало из-за того, что прежде он сомневался в своих предположениях.       Впрочем, Сирин понял его вопрос так, как было удобно ему. - Почему я решил, что это именно Нейрин? Или почему подумал о том, что статуе Асклепайоса приделали чужое лицо? – тот приподнял одну бровь, а потом добродушно махнул рукой. – Так и быть отвечу на все твои вопросы. Я ведь, собственно говоря, родился не совсем в Бадархане, - признался тот. – До того, как оказаться в городе, я очень много путешествовал по свету. Как-то жизнь забросила меня аж до предместья Закатной Долины, там-то я обо всём этом и узнал. Так что, когда я услышал рассказ Айсафа, то сразу вспомнил об этом удивительном свойстве статуй Нейрина. Честное слово, я крутился-вертелся не меньше половины ночи, думая об этом, - на этих словах Лукас мысленно усмехнулся. Тот явно сильно преувеличивал, потому как спавший рядом с ним послушник прекрасно знал, что тот спал очень мирно, почти не шевелясь. – В конце концов я не выдержал и отправился в храм, чтобы посмотреть, прав я или не прав. Ведь если с лицом действительно что-то не так, то сразу становится ясно, почему мольбы настоятеля не были слышны. Они просто не доходили до Владык, - пожал тот в конце плечами. - Не может же быть такого, чтобы скульптор нарочно сотворил такое... – взгляд Лукаса будто без особого интереса скользнул по статуе, после чего вернулся к юноше. - Да, я тоже думаю, что тут вина кого-то ещё, но не скульптура. Есть у меня подозрение, что это… Чья-то глупая шутка, - слегка поморщившись, поделился тот своими подозрениями.       Стоило ему услышать его слова, как в сердце Лукаса закралось подозрение. Хоть он и был молод, но считать его совсем уж наивным ребёнком не стоило. Юноша понимал, что в такой необычной ситуации люди могли подумать обо всём, что только угодно, придумать тысячи и тысячи различных версий произошедшего. И, Лукас был в этом уверен, ни одна из них не была бы о том, что это чья-то «глупая шутка». Впрочем, столь невероятная по своей сущности версия в устах Сирина неожиданно приобрела облик непреложной истины. Юноша ни капли не удивился, если бы внезапно оказалось, что тот уже подозревал или же даже доподлинно знал личность этого «шутника». - Шутка? Боюсь представить, кем является этот шутник, раз у него такие жестокие шутки, – нахмурившись, произнёс светловолосый юноша. – Всего лишь одна его «шутка» стала причиной волнений во всей деревне. Так много людей пострадало по его вине… - Да, за такие «шутки» необходимо как следует надрать этому «шутнику» уши, - Сирин как-то уж слишком многообещающе усмехнулся, после чего перевёл взгляд со статуи на Лукаса. – Завтра, на крайний случай, послезавтра с «верховьев» должен будет вернуться Хату с подмогой, тогда им всё это и расскажем. Пусть они сами решат, что со всем этим делать. В конце концов, будем честны, это не нашего с тобой ума дела. Ну так что, вернёмся домой к Айсафу? Ночью нужно спать, а не рассматривать статуи Князей. Тем более я хочу спать, - подтверждая свои слова, он протяжно зевнул, после чего развернулся и ленивой походкой направился к выходу из храма. Лукас сразу поспешил за ним.       Однако, стоило им только покинуть стены храма, как они сразу увидели, что улица, которая не так давно была погружена во мглу летней ночи, была ярко освещена. Да только прежняя мгла, как оказалось, была гораздо дружелюбнее света, из центра которого раздавались возмущённые крики людей. Переглянувшись, юноши быстрым шагом направились в сторону дома настоятеля, близ которого действо и разворачивалось.       Трясшийся от страха Айсаф стоял на пороге собственного дома и всячески пытался успокоить разбушевавшихся деревенских жителей, угрожающе державших в руках кто лампы, кто факела. Их лица были перекошены от гнева, никто даже и не думал слушать его произнесённые невпопад слова.       Наконец в первые ряды возмущённой донельзя толпы вышла дородная женщина, которую юноши уже могли видеть этим вечером. В руках она с поразительной гордостью, в глазах Сирина граничащей с ещё более поразительной наглостью, держала котелок, который до этого стащила у троицы путешественников, не моргнув и глазом, назвав его при этом «своим». Её потрёпанный зеленый платок с простыми желтыми узорами сполз с её плеч и теперь волочился за ней по земле, но она совершенно не обращала на это внимание. Её маленькие тёмные глаза горели, а лицо раскраснелось. Казалось, что Ида, эта некогда очаровательная «бабушка-одуванчик», в любой момент была готова наброситься на настоятеля и собственными руками разорвать его на мелкие кусочки. - ...пригрели на своей груди змею! – на всю деревню взревела женщина. – Куда деются наши пожертвования?! Отвечай! Мы каждый посвящённый Владыкам праздник даём немаленькие пожертвования храму! Где они?! Куда они уходят?! Почему храм в таком состоянии? - Постойте, не горячитесь так, милая Ида, - тон Айсафа звучал несколько заискивающе. – Сейчас я всё вам объясню… - Милая?! Какая я тебе ещё милая, наглец?! – возмутилась та.       От его слов женщина, лицо которой и без того было бордовым, казалось, покраснела ещё сильнее. В гневе она топнула ногой и кинула в мужчину украденный ею же котелок. Настоятель, который и предположить не мог, что этим окончится их только-только начавшийся разговор, растерянно наблюдал за тем, как котелок сначала летел в его направлении, потом, ударившись о его плечо, упал, укатившись куда-то в сторону. Дети, пришедшие посмотреть на разыгравшееся представление, тут же схватили котелок и вместе с ним скрылись в толпе. - Ох! – ощутив боль, настоятель схватился за плечо и с обидой в глазах посмотрел на женщину. - Рассказывай, кем были те трое, которых я сегодня у тебя увидела? Так это ты им перепродаёшь наши вещи?! – её яростный непримиримый взгляд буквально пригвоздил настоятеля к земле. Слушая столь уверенно произнесённую ею ложь, он даже не знал, что на неё ответить, боясь получить ещё чем-нибудь, но на этот раз уже не по плечу, а по голове. – Где они? Где твои подельники? В доме прячутся? - Перепродаю? Подельники? Ми… Ида, подумайте, о чём вы говорите? В чём меня обвиняете? – сквозь плотно сжаты от боли зубы, произнёс Айсаф. - Только не пытайся выставить себя перед нами дурачком! Думаешь, мы все не знаем, на что ты и твой отец всё это время жили?! – её морщинистое лицо исказилось до неузнаваемости, став по-настоящему уродливым. - Госпожа Ида! Вот они! Я их нашёл! – раздался голос сбоку от подошедших к ним юношей.       Не успели юноши и глазом моргнуть, как их окружили несколько довольно-таки рослых и крепких мужчин, которые с виду были явно сильнее их. Лукас, первым делом оттеснивший за свою спину Сирина, предпринял попытку спокойно узнать, что, собственно, происходит, но потерявшие разум люди и не думали слушать, что он там бормочет себе под нос. Окружившие их мужчины тут же заломили им руки и грубо потащили в сторону Иды. - Признавайтесь, куда вы дели наши вещи, ворьё?! – скривив лицо, обратилась женщина к Сирину, почти не обратив внимания на Лукаса.       Её выбор пал на этого юношу по одной простой причине - её до скрежета в зубах раздражал взгляд этого мальчишки, прямой и совершенно спокойный. Он не то, что не раскаивался в содеянном, казалось, в его ярких зелёных глазах читалась неприкрытая насмешка над ними всеми. Глядя на него, её не покидала мысль о том, что того совершенно не волновало всё, что происходило сейчас с ними. За исключением состояния второго мальчишки. Вот в его сторону он бросил несколько обеспокоенных взглядов и, заметив, что тому также заломили руки, нахмурился, с предупреждение посмотрев сначала на мужчин, а затем и на Иду. - ...О чём вы говорите? – Сирин лишь слегка приподнял тёмные брови, однако зелень в его глазах, казалось, приобрела угрожающий оттенок. – Какие ещё вещи? Мы всего лишь самые обыкновенный путники, которых настигла ночь вблизи этой удивительной деревеньки...       Резкий удар по лицу заставил его замолчать. В первое мгновение Сирин зажмурился, а потом от удивления широко распахнул глаза. Его щеку словно обожгло кипятком. Это… Ему ведь всего лишь показалось, что его только что ударила какая-то смертная деревенская бабка?       Лукас тут же невольно подался вперёд, но державшие его мужчины сразу оттащили юношу назад. Находясь чуть дальше Сирина, он не мог разглядеть выражение его лица, но всё же заметил, как тот сначала напрягся всем телом, а потом неожиданно расслабился. Грузная женщина, тем временем, нависла над темноволосым юношей, испытывая неописуемое наслаждение от его перекосившегося на мгновение лица. Её поддёрнутые дымкой глаза стали ярче. Она довольно улыбнулась. Сирин же, в свою очередь, сплюнул и пробормотал под нос проклятья. Спустя мгновение он неожиданно поднял взгляд и с широкой улыбкой на лице посмотрел на женщину. Зелёные глаза угрожающе блеснули при свете огней. Ида вздрогнула всем телом и невольно сделала шаг назад. - Бабуль, можно вопрос? У вас муж есть? Если есть, то передайте ему, что я искренне сочувствую этому несчастному старичку. У вас действительно очень тяжёлая рука, - на его бледной щеке ярко горел отпечаток руки, словно доказательство совершенного ею преступления. – Честно, всё это похоже на бред какого-то сумасшедшего, - пробормотал он, после чего, не обращая на женщину внимания, обратился к Лукасу. – Решено, мы не будем ждать возвращение Хату, сами здесь со всем разберёмся. Иди и разбей статую, а я пока что позабочусь о «несчастных пострадавших».       Сирин лишь краем глаза коснулся его фигуры, однако Лукаса в тот же миг охватило странное чувство скованности, ощущение подавляющий силы, что связывала его по рукам и ногам, заставляя беспрекословно исполнять чужой приказ. Кроме того, это странное ощущение, казалось, распространялось и на тех, кто находился за спиной послушника, потому что хватка удерживающих его мужчин в тот же миг ослабла.       Резко дёрнувшись, Лукас высвободился и, сорвавшись с места, побежал в сторону храма. Люди, плотным кольцом окружавшие их, словно по команде расступились перед ним, а потом вновь встали сплошной стеной, своими спинами скрыв от взгляда юноши оставшихся у дома Айсафа женщину и юношу. Лукас, сжав руки в кулаки, бежал, не оглядываясь. То, что он мгновением ранее почувствовал...       Он резко замотал головой. У него не было времени думать об этом. Вскоре его дыхание сбилось, и он начал дышать ртом. Лукас отчего-то был совершенно уверен в том, что попытайся он остановиться, чтоб немного отдышаться, то ноги не послушались бы его. Впрочем, в его голове и на миг не возникло мысли ослушаться указа Сирина и остановиться.       Ворвавшись в храм, юноша тут же вытянул руки вперёд и попытался столкнуть статую, но та оказалась невероятно тяжёлой, так и не поддавшись его усилиям. Тогда, оглядевшись по сторонам, Лукас заметил гору тряпья, в которой они накануне нашли настоятеля. Быстро связав из них что-то наподобие верёвки, а из той – аркан, он попытался накинуть его на голову статуи. Не с первой попытки, но ему это всё-таки удалось сделать. Затем, со всей силы дёрнув на себя, он отбежал в сторону. Статуя покачнулась и упала, с громким треском развалившись на несколько крупных частей.       Лукас дёрнулся было в сторону дверей храма, но всё же остановился, подошёл к обломкам статуи и упал на колени, прижав лоб к полу: - Надеюсь, вы всё же простите меня, Щедрейший Владыка Асклепайос, за подобное богохульство. Смею сообщить, что ваша статуя подверглась тёмному воздействию, из-за чего многие жители в деревни пострадали. Надеюсь, вы примите во внимание, что у нас не было возможности иначе прекратить те злодейства, которые она учиняла в этой деревне.       После произнеся короткую молитву Асклепайосу, Лукас вскочил на ноги, отряхнул колени от грязи и что есть силы побежал к дому настоятеля. Ещё издалека он заметил, что яркий свет, озарявший всю улицу, потух. Теперь горела лишь одна-единственная лампа, которую держала в руках невысокая фигура настоятеля храма. Всю остальную деревню будто поглотила непроглядная тьма, сквозь которую не мог пробиться и без того тусклый свет луны.       Лукаса охватило необъяснимое волнение, и он побежал ещё быстрее, отчего, не заметив препятствия, запнулся и повалился на что-то мягкое, явно не являющееся землёй. Обернувшись, он пригляделся и с удивлением понял, что лежит поперёк довольно крупного мужчины. Быстро поднявшись на ноги, он, уже внимательнее смотря под ноги, достиг Айсафа и, как оказалось, сидевшего недалеко от него на корточках Сирина. - Все эти люди, они... – обратился к тому Лукас.       Сирин, до этого момента внимательно осматривавший лежавшую на земле женщину, поднял на него взгляд, слегка наклонив голову к плечу. На его лице появилась слабая улыбка. - Волнуешься за них? – он хмыкнул. В тот же миг раздался протяжный низкий храп. Исходил тот, удивительно, от крепко спавшей женщины. – Подумать только, этот способ и правда сработал, - покачал Сирин головой. В его голосе звучало недоверие напополам с искренним удивлением. - Лукас, ты, получается, совершил свой первый подвиг. Поздравляю! – казалось, попытался тот смягчить предыдущие слова.       На самом деле, конечно, целая ли статуя, сломанная ли, особой разницы уже не было. Воздействие на местных жителей уже было оказано. Впрочем, не сделай этого Лукас, в дальнейшем события всё больше начали бы походить на огромный снежный ком: новый слой воздействия накладывался на предыдущий, ухудшая и без того безрадостную картину, однако уничтожение статуи как раз-таки и остановило появление новых «слоёв». Но что делать с уже образовавшимся снежным комом? Пока Лукас бегал до храма и обратно, Сирин поистине проявлял чудеса благородства, занимаясь снятием уже укоренившегося в их сердцах воздействие Князя Жадности. Отведя взгляд в сторону, юноша беззвучно вздохнул. Он действительно ни больше, ни меньше, а безымянный спаситель, о светлых деяниях которого никто никогда не узнает. - Так ты не был уверен в том, что твой план сработает? – нахмурившись, спросил у него Лукас. - Только не нужно смотреть на меня таким серьёзным взглядом, мне сразу становится очень совестно за своё решение. Не стоит засорять свою светлую голову тем, был я уверен в своём решении или нет, всё ведь прекрасно сработало. Теперь они парочку-другую дней проспят, а потом деревенька вновь превратится в «благодатный край» из рассказов настоятеля, - Сирин встал и потянулся. – Ну что? Сдаётся мне, что хоть все эти люди и повели с нами столь негостеприимным образом, но всё же не стоит оставлять их валяться на холодной земле. Давайте, каждый берёт по человеку и относит его домой. Айсаф? – обратился тот к мужчине. - Да? – до этого словно пребывавший в состоянии полусна мужчина всем телом вздрогнул и посмотрел в сторону темноволосого юноши. - Хватит спать, нам предстоит выполнить ещё много работы. Давай, показывай, где кто живёт, - Сирин, кряхтя и бормоча под нос всевозможные ругательства, поднял на руки Иду. - Ох, каков жених, тьфу, - морщась от тяжести, попытался отшутиться он. – Айсаф, мать твою, давай, соображай быстрее. У меня ещё чуть-чуть и хребет переломится.       Так они и проработали в течении нескольких часов, окончив разносить местных жителей по домам лишь ближе к рассвету. Если человек оказывался поистине неподъёмным, то они поднимали его вдвоём или даже втроём, а потом одновременно медленно шествовали в сторону его жилища. Лукас, в голове которого роились тысячи мыслей и всевозможных догадок, пару раз попытался было заговорить с Сирином, однако стоило ему лишь слегка приоткрыть рот, как всякий раз рядом оказывался настоятель, который являлся нежелательным свидетелем их разговора. Поэтому юноше оставалось лишь молча буравить спину Сирина.       Когда все деревенские оказались разнесены по домам, уставшие юноши ввалились в дом настоятеля и без сил повалились на пол. Сам же Айсаф тем временем, в процессе переноса тел жителей услышав, что дверь храма осталась открытой, побежал в сторону храма, чтобы запереть ту. Лукас, наконец-то оставшийся наедине с юношей, решил, что более подходящего для разговора момента у него уже не найдётся. Встав у двери, он отвёл взгляд в сторону и очень быстро заговорил: - Сирин, скажи мне, мы когда-либо встречались прежде? Нет-нет, я начал не с того. Понимаешь, с самых юных лет мне на протяжении многих и многих ночей снится один и тот же человек. И этот человек выглядит в точности как ты. Но как такое могло произойти? А ещё сюжеты эти снов. Почему они так похожи на… Воспоминания? Почему в них ты старше меня? Обитель? Владыка Целительства? То, что ты в тот момент использовал на мне и тех жителях, это ведь какое-то заклятие? Кто ты? Я совершенно ничего не понимаю. Может, хотя бы ты знаешь ответы на мои вопросы… – Лукас поднял взгляд на него. – Сирин? – упавший прямо на дорожный плащ юноша не двигался, лишь тихое сопение раздавалось в тишине дома. Лукас, вздохнув, покачал головой. – Ты ведь это не умышленно сделал, да? И почему мне кажется, что ты знал, что я хочу с тобой поговорить…       Лукас подошёл к их импровизированной постели и взял в руки старое одеяло. Накрыв мирно спавшего юношу, он лёг рядом. Эта ночь прошла столь сумбурно, и он сам так сильно устал, что стоило ему коснуться головой подушки, как он в тот же миг заснул. Как только его дыхание немного выровнялось, Сирин открыл глаза и приподнялся. Стащив с себя половину пыльного одеяла, он натянул его на Лукаса, после чего лёг на бок, подперев голову рукой. Приподняв свободную руку, он невесомо провёл ею над его лицом, слабо при этом улыбаясь. - Счастье-то какое, оказывается, ты уже так много вспомнил. Подумать только, - беззвучно прошептал он. – Чувствую, ещё совсем чуть-чуть и твои разрозненные воспоминания наконец-то примут стройную картину, мой маленький Владыка Целительства. Но что тогда? – его мягкий взгляд заметно потемнел. – Тогда эти мирные деньки, к сожалению, подойдут к своему концу. Увы, я не могу позволить себе забрать у этого многострадального мира Владыку Целительства, как бы я того ни хотел… Тебе придётся вернуться в свою обитель, радовать своих учеников и дальше мозолить глаза Перту, - совершенно беззвучно усмехнулся тот.       Его тихое бормотанье всё же побеспокоило спавшего Лукаса. Не успел Сирин ничего сделать, как тот развернулся к нему лицом, положив свою руку на него и одним движением прижав к себе. Темноволосый юноша тихо охнул, после чего возвёл взгляд к небу. Этот ребёнок… С момента их знакомства он так и не смог понять, кто из них более прилипчив во сне. Возможно, ему понадобится ещё целое множество совместно проведённых ночей, чтобы понять это, а до этого момента он просто устроится немного поудобнее и, слушая его размеренное дыхание, крепко заснёт.       Пришедший ближе к полудню в дом настоятеля Хату, войдя внутрь, в который раз при виде этих двух юношей ощутил неясное смущение. Они… Почему они не могут спать в более пристойной позе?