ℍ𝕆𝕃𝔻 𝕆ℕ

Полифем рассекает чёткой, округлой дугой темное небо в перламутровых оттисках далёких планет. На Пандору, рассеивая сумерки, опускается дымок вечернего тумана, и густой, дремучий лес в один момент вспыхивает потусторонним сиянием, расцветая в приближающейся ночи. Шершавая кора деревьев, опутанная лианами, земля, поросшая мягким мхом и травой, огромные, диковинные растения, раскидистые кустарники и даже камни зажигаются люминесценцией, завораживающе переливаются всеми оттенками жизни и сверкают, подобно мириадам звёзд над головой. Салли смотрит на широкую спину идущего впереди капитана Аллана. Перед ним вышагивают ещё несколько солдат, расчищая путь сквозь заросли, и, всмотревшись в их фигуры, девушка невольно подмечает, что на фоне огромного, сияющего мира Пандоры они кажутся маленькими, бесцветными тенями — такие же серые и мрачные, как и родная Земля, в которой вместо пушистых зелёных крон облака подпирают острые, блестящие шпили безжизненных многоэтажек, очерчивающих столь же пустой и бессмысленный пейзаж из металла, бетона и стекла. Продолговатые потёртые блоки, освещаемые цепочкой прожекторов, прозябают в сумерках на отшибе, у узкого скалистого ручья, стекающего с исчерченного холмами предгорья куда-то в бесконечную чащу. Грязновато-желтые отблески, льющиеся из длинных вытянутых окон, ложатся ровными, растянутыми фигурами на потемневшую траву, и, смешиваясь с белыми лучами световых приборов, рассекают ломанной линией границу между живым бесконечным лесом и искусственный полутьмой временного пристанища людей. Её отводят к самому дальнему блоку, стоящему почти у края каменистого уступа над беспокойной гладью. Солдаты сгружают провиант, оставляют у ступенек несколько контейнеров с наспех собранными вещами и теряются среди светящихся растений, возвращаясь к конвертопланам, оставленным в чаще неподалёку. Салли переводит взгляд на свою руку и сжимает тонкие пальцы в кулак. Вторая висит мертвым грузом, зафиксированная нехитрым бандажом из парочки ремней и куска плотной ткани, и, пожалуй, за её бесчувственность девушка как никогда благодарна. Неси она тяжелую сумку на здоровом плече, не обошлось бы без синяка и ссадин. — Остаться с вами, мисс Андерсон? — капитан Аллан провожает подчинённых нечитаемым взглядом и оборачивается к ней, сцепляя руки в замок у оружейного пояса с пистолетами. — Всё в порядке, — ей жутко хочется пить, поэтому слова даются с трудом и отдают шуршанием в горле. — Вы нужнее там. Военный кивает и поворачивается к ней спиной. Салли пару секунд мнёт губы, а потом, решившись, всё же окликает мужчину. — Простите, — капитан Аллан, обернувшись через плечо, всматривается в лицо девушки, виновато опустившей голову, — из-за меня вы чуть не погибли… — Полковник в гневе страшнее смерти, — тон мужчины немного смягчается. Он дергает уголком губ в полуулыбке, заставляя растянуться рванный, ребристый шрам на щеке за стеклом маски. — Я ещё легко отделался. — У той скалы рос редкий цветок, которого не было в справочнике, — Салли тяжело вздыхает. Из-за детских амбиций они чуть не простились с жизнью. Пусть и набрели на какие-то странные кристаллы, стоила ли гонка за открытиями больничной койки, пары месяцев в карцере и… Дэнни, кстати, её так и не навестил. Не то, чтобы они были друзьями, но коллегами и, можно сказать, приятелями. Может, мама запретила? Даже доктор Купер, ответственная за лаборантов, не сразу получила допуск. — Мы хотели его пополнить. Капитан Аллан довольно долго ничего не говорит и внезапно сощуривается, пристально глядя ей в глаза. — Откуда вы узнали о цветке, которого нет в справочнике, мисс Андерсон? — Дэнни рассказал, — какое отношение это имеет к случившемуся? Хоть идея и принадлежала коллеге, Салли её охотно поддержала и поплатилась за глупость стрелой в сердце. — Он увидел его на одной из фотографий разведки местности. Мужчина вновь надолго замолкает, потом, помедлив, качает квадратным подбородком, и, пожелав спокойной ночи с натянутой усмешкой, скрывается за зарослями кустарника, оставляя её в одиночестве. Салли грустно смотрит военному вслед. Извинения получились весьма сумбурными и не особо удачными — капитан Аллан выглядел напряжённым и явно спешил закончить разговор. Стоит попробовать в другой раз? Девушка поднимается по скрипучим ступенькам на отставное крыльцо. Дверь блока на идентификационную карточку реагирует не сразу, но всё же пропускает её внутрь, и Салли, не снимая маски, решительно направляется к одиноко мигающей приборной панели, активируя систему фильтрации. Опустившуюся тишину разрезает гул запустившегося генератора и кристально-белая вспышка включившегося освещения, заигравшего в пустоте вытянутой комнатушки дребезжанием ламп. Она отставляет сумку на пол, опускается на один из вещевых контейнеров, оставленных при переезде, потом замечает у столешницы в слое пыли регулятор освещения и приглушает режущий свет до минимума. Макушка упирается в холодную стену. Спустя несколько секунд звучит системный сигнал, и девушка стягивает маску, с щелчком открепляя тугие ремни. В нос ударяет затхлый, спёртый воздух с привкусом пыли и металла. Что ж, хотя бы не химозный смрад лекарств, от которого уже привычно выворачивает. Салли хорошо помнит, как вой сирены выдернул её из ватной полудрёмы и зазвенел в голове ворохом беспорядочно заметавшихся мыслей. Она резко встала, опираясь на локти, и, заметив за дверью начавшееся волнение и толкотню, сразу сорвалась в людный коридор в поисках сутулой фигуры доктора Тилдона. Скрип колёс по полированному полу, шоркающие шаги врачей и чеканный бег военных, дрожащие ампулы в шкафчике с лекарствами, шипение приборов и испуганные вскрики слились в невнятную какофонию из звуков, ударяющую в голову. Когда вдалеке раздался взрыв, а пол под ногами ощутимо содрогнулся, девушка прикрыла рукой ухо и вжала шею в плечи, пытаясь понять что происходит. Вот так в один момент оборвалась привычная и удушающая своей серостью рутина. Салли по-прежнему чувствует себя уставшей, но хотя бы не обессиленной. Ей впервые разрешили надеть что-то кроме больничной пижамы. Ей впервые позволили покинуть медицинский блок. Ей впервые за последнее время дали возможность побыть наедине, без постоянного присмотра. Это… воодушевляет. Нет ничего лучше, чем глоток свободы от болючих уколов, мерзких таблеток и надоедливых осмотров! Она невесело хмыкает, уставившись на недвижимый протез. Как только обстановка стабилизируется, придётся лечь на операционный стол. Вернётся синтетическая пижама. Вернутся тошнота, уколы, таблетки. Вернётся мерзкая жижа вместо нормальной еды. Вернутся услужливые доктора с дежурными улыбками. Вернётся боль, от которой будут ломаться невидимые кости и завязываться в узел желудок, а потом… Потом вернутся воспоминания, и Салли вновь будет гореть в огне непрекращающегося кошмара.

***

Кулак со скрипом врезается в плотный бок боксерской груши. Лиз отводит локоть назад и делает второй выпад уже левой рукой, оставляя внушительную вмятину. Снаряд, подвешенный за крупную цепь к потолку тренировочного зала, раскачивается вокруг своей оси и с чавканьем собирает на себе ещё с дюжину крепких ударов. Костяшки, обмотанные защитными бинтами, трутся о грубую ткань, но на жжение полковник не обращает внимания. Сейчас существует лишь её злость, обжигающая глотку кислотой, и сосущее чувство пустой растерянности, с которым женщина и не думала вновь столкнуться. «Вы прирождённый лидер, — она прекрасно помнит спокойный и располагающий тон Аргоса Сокорро, одного из генеральных директоров тогда ещё неокрепшей и едва сводящей концы с концами лаборатории. Пару месяцев спустя разорившаяся компания, лишённая финансирования RDA за слив данных, станет полноправной и самостоятельной организацией, которая с блеском выиграет один из самых скандальных судов в мировой истории. — Ваш послужной список это доказывает. Работа стандартная — ничего сложного. Военный в отставке с ней справится». Лиз надрывно выдыхает, выбивая невидимому противнику пару рёбер. Она хотела обеспечить своей семье достойную жизнь, а не прозябать во враждебном мире, разгребая дырявой лопатой дерьмо, вытекающее из всех щелей. Только вот даже начальникам служб безопасности крупных корпораций и за год никогда не заплатят столько, сколько платят в месяц самоубийце, согласившемуся возглавить инопланетную базу. Тогда выбора совсем не было — каждый чертов день многомиллионные кредиты напоминали о себе раздражающим пиликаньем уведомлений и доставаниями коллекторов, — а сейчас его нет и подавно. Нужно найти новое место, имея втрое меньше ресурсов, чем было в распоряжении на момент высадки, проконтролировать, чтобы всё в очередной раз не пошло по причинному месту, при этом в процессе постараться не прибить кого-нибудь если добавятся новые проблемы, а ещё — пережить операцию дочери и не свихнуться. «Ничего, — полковник утыкается лбом в прохладную поверхность снаряда, обхватывая его дрожащими от напряжения руками. В минуты слабости только такую поддержку — в одиночестве, в абсолютной тишине и наедине с мыслями, — она себе позволяет. В остальное время Элизабет Андерсон должна оставаться несгибаемо сильной, решительной и невозмутимой ради тех, кто в неё верит и противостоит враждебному миру плечом к плечу, — я справлюсь». Женщина устало опускается на лавку, принимаясь разматывать бинты. Ткань пропиталась потом, окропилась крохотными каплями крови и пахнет старой, потёртой кожей с привкусом чего-то химозного и терпкого. Лиз несколько секунд смотрит на разбитые костяшки и вновь сжимает ладонь в кулак, поднимая голову. Грегсон, замерший у входа в тренировочный зал, отдаёт честь и, дождавшись медленного кивка, направляется к ней. За спиной капитана двое солдат волокут подмышки женщину в лабораторном халате. Та, замечая полковника, заметно тушуется, перебирая ногами почти что в воздухе, и тщетно пытается вырваться из хватки. Элизабет тяжело вздыхает и бросает рядом с собой на лавку защитные бинты, опираясь локтями на колени. Причин, по которым гражданский персонал может оказаться под подобным конвоем, совсем немного, но, если брать в расчёт мрачного доктора Тилдона, бесшумно следующего за парнями… — Сколько? — коротко спрашивает она, ведя челюстью. — Восемнадцать недель, — Лиз всматривается в картинку на протянутом планшете — вроде узи или что-то тип того. Доктор Тилдон тем временем продолжает рапорт. В пустоте тренировочного зала его сухой и сиплый голос звучит гораздо чётче, вибрируя эхом. — Мисс Хейз обратилась с жалобой на плохое самочувствие. Мы обнаружили в крови высокий уровень гормонов и были вынуждены провести обследование. — Всем перед посадкой в звездолёт делали стерилизацию, — она поворачивает голову в сторону сотрудницы. Женщина прячет лицо за копной из распущенных, мелко вьющихся волос и взволнованно кусает губы. — Как ты умудрилась, чёрт возьми? — Зачатие произошло на Земле, — Хейз продолжает молчать, поэтому пожилой мужчина, отключая планшет, спешит разрядить сгустившуюся тишину, заметно играющую на нервах и без того злой Лиз. — Это подтвердили результаты тестов. — Хочешь сказать, что этот мелкий п… кхм… ребёнок пережил стерилизацию, пять лет заморозки в криосне и умудряется сейчас беззаботно расти в животе у мамки, не взирая на враждебную среду вокруг? — из горла полковника вырывается почти что истерический смешок. Ладно, если бы Хейз нарушила протокол и провела с кем-то пару часов наедине, но… — Это вообще реально? — Да, — доктор Тилдон приподнимает кустистые брови и, поправляя тонкие очки, философски резюмирует: — Люди — вид весьма живучий. Многие области биологической и психической адаптации Homo sapiens до сих пор не изучены, но случай, соглашусь, весьма нестандартный. — И что с этим «нестандартным случаем» делать? — она кивает на ещё плоский живот, который женщина тут же закрывает руками, стремясь спрятать от чужих взглядов. — На базе четыреста восемьдесят пять человек, о которых я должна заботиться, и… — Четыреста восемьдесят семь, — поправляет, резко перебивая, доктор Тилдон. Солдаты за его спиной взволнованно переглядываются, замечая поджатые губы полковника. Карие глаза смотрят на провинившуюся сотрудницу практически не моргая, и та пытается спрятаться за широкой спиной одного из вояк. — Аборт мисс Хейз запрещён по медицинским показаниям… и религиозным. — Погодь, док, — встревает Грегсон, поднимая руку с выставленным указательным пальцем. — Почему семь-то? Ребёнок ж один. Пожилой мужчина выдерживает тактическую паузу в надежде, что очевидный ответ сформулируется сам собой, однако лица военных продолжают выражать откровенное недоумение. — У неё двойня, — наконец, тихо отвечает Тилдон, неодобрительно покачивая узким, морщинистым подбородком. — О-о! Двоянский конь, — тут же присвистывает подчинённый, прыснув в кулак, но, замечая взгляд Элизабет в упор, притворяется кашляющим и отступает в сторону, заинтересовавшись креплением нашивки на своём предплечье. Полковник прикрывает глаза, со свистом выпуская задержавшийся воздух из лёгких, и взмахивает рукой, отпуская подчинённых. Слышатся торопливые удаляющие шаги и стук закрывшихся дверей, однако, когда Лиз вновь поднимает веки, Грегсон остаётся стоять на месте, сложив руки за спиной. — Что ещё случилось за полчаса моего отсутствия? — она срывается почти что на рык. — Мы проверяли систему на возможные повреждения и зафиксировали следы неопознанного сигнала, — капитан остаётся невозмутимо собранным, но в тёмных глазах мужчины Лиз безошибочно считывает даже не злость или ярость, а холодный, ожесточённый гнев. Своих ребят Грегсон, как и она, отбирал лично, и теперь их преданность, ровно как и лояльность всех сотрудников GORT, поставлена под сомнение. Полковник скрипит зубами. Только этого не хватало.