Восполнить гармонию

      С одной идей Микеле, конечно, оказался слишком самоуверен. Вот с той про игнорирование разговоров о заразности, потому что как только ситуация перестала быть на грани нервного срыва, и, кажется, они пришли к согласию и пониманию, первоначальная мысль, пришедшая ему в голову на кухне, пришла в голову снова. И продолжая тихо-мирно лежать у Флорана на коленях, Микеле ее додумывал, понимая, что для исполнения этого давнего и теперь уже признанного обоюдного желания, Флорана стоило для начала вылечить. Мысль показалась куда более простой и легкой теперь, когда все стало чуть более понятным, а пальцы в волосах успокаивали, поглаживая и массируя, однако постепенно Микеле осознавал, как прошлая нервозность возвращается, на этот раз сопряженная с другим не менее важным вопросом: "А что дальше?". Он начал беспокоиться о вещах, которые еще не произошли, рассматривая их через призму своего абсолютного непонимания, что в таких отношениях делать, и это несколько выбивало из колеи. Говоря совсем начистоту, Микеле был слегка напуган и взволнован своим страхом.       Мысль заставила подняться, и его совсем неуверенный взгляд вряд ли Флорану понравился – легкая улыбка куда-то тихо испарилась с лица, оставляя выражение не менее тревожное, затем Флоран вопросительно кивнул, Микеле покачал головой в ответ, потому что пока не придумал, что именно хочет спросить.       – Пойду, наверное, – сказал он в итоге и, пока Флоран, а, судя по его взгляду, так он и планировал, не сказал нечто в духе "оставайся", Микеле поспешно добавил, – а то и правда заразишь.       Может, именно эта необоснованная поспешность и вынудила Флорана безропотно согласиться.       Микеле не заболел. Но ему казалось, что это не правда, потому что состояние было странным, хотя и не относилось к тому, что можно было бы назвать болезненным. Находясь в подвешенном состоянии непонимания, он никак не мог решить, что делать, что его беспокоит, и почему беспокоит. Флоран ничего не говорил и ничего не делал, просто… оставался таким же, каким и был – существовал где-то на фоне, пока жизнь проходила мимо. И в данном случае мимо проходила жизнь в лице Микеле, ведь он совсем не понимал, что стоит делать, чтобы эту жизнь притормозить. Он прожил во Франции достаточно, чтобы не реагировать на эту свою влюбленность как на кару господню, но явно недостаточно, чтобы понимать, что с ней делать. Микеле не мог вести себя как обычно, потому что… он уже вел себя как обычно, и "обычно" в отношениях случалось само собой, само собой двигалось дальше, но не выходило воспринимать Флорана как девушку, потому что тот, очевидно, девушкой не был, и потенциальные модели поведения в этом контексте смотрелись… как сова натянутая на глобус. Микеле хотел с этим что-то сделать, но после болезни Флоран пропал с радаров, быть может, с семьей, быть может, с друзьями, он не сообщал. И вот эта часть добавляла в сомнения еще больше сомнений.       Микеле слишком много думал о вещах, которые не имели никакого значения, долго и упорно эти а-что-дальше мысли лезли ему в голову, помноженные на непонимание, около пары недель он крутил их в голове, размышляя, стоит ли позвонить, написать или сделать хоть что-то, но не хотел быть навязчивым, потому что… он уже был навязчивым, но Флоран ничем о себе не напоминал, пока на горизонте не замаячил тур. И даже это не слишком повлияло на необъяснимое помешательство размышлениями.       Перед туром, ожидаемо, планировались очередные эфиры, интервью и выходы в свет, Микеле они нравились, его слишком расстроило окончание спектаклей, так что он не мог не радоваться их продолжению, но тур подразумевал иную модель взаимодействия между участниками всего проекта, что добавляло вопросы в размышления и… немного предвкушения. Микеле думал, что Флоран просто не сможет прятаться от ответственности весь тур, правда же?       Хотя сами по себе выходы на десять минут на телевидение или радио ощущались так же, как раньше – привычно, спокойно и… да, с теми странными взглядами Флорана, которые теперь не могли классифицироваться как в полной мере странные, просто Микеле привык называть их так для себя. Теперь все было куда более сложно, ведь со взглядами стало совершенно понятно, Флоран улыбался и отворачивался только чтобы с аккордов не сбиться, что для Микеле было определенно слишком. Его разрывало от противоречивых желаний: одна часть хотела переиграть Флорана в гляделки, будто бы кто-то изначально поставил "кто отведет взгляд, тот проиграл" условие, другая же часть истошно вопила, что они забудут весь текст всех песен, если это продолжится еще хоть секунду. Микеле поддерживал обе части, и в несуществующей игре точно проиграл бы первым – у него даже не было гитары, на которую можно было бы отвлечься, сослаться, как на причину, почему он так старательно делал вид, что никакого Флорана не существует. По крайней мере, мог поглядывать на Маэву или Солаля, так удачно стоявших между ними, будто бы специально разделявших их, разводивших как можно дальше. Ассоциации, что лезли Микеле в голову, одновременно и забавляли его, и приводили в ужас. Ему думалось, что обычно на всякие мероприятия почти всегда они ходили парами, чтобы, как на поклонах, выходить с красивым чередованием, но на этот раз с ними была лишь Маэва, которая, по обыкновению, составляла пару Солалю, а в остатке… эти дурацкие мысли Микеле смешили. Он невольно начал представлять, как мог бы выйти с Мотом в качестве шутки, держа за руку точно также вежливо-отстраненно, как Флоран всегда держал Мелиссу, просто чтобы никто не думал, будто что-то связывает их, кроме этой шутки. В то время как вторая его часть, что нашла себя в истошных панических воплях, продолжала сочинять надуманные проблемы, которых не существовало вне воображения, вроде: "А вдруг они подумают, что так оно и есть, вдруг они уже все знают и косо смотрят? А что ты потом всем скажешь? А что Флоран всем скажет? Что он подумает, если ты начнешь шутить? Что ты несерьезно ко всему этому относишься, что это просто маленькая твоя прихоть была с полмесяца назад и сам по себе ты ненадежный". Идиотские мысли пожирали изнутри, Микеле эту часть старательно пытался задушить в зародыше, ей же вопреки периодически стоически выдерживал взгляд со стороны Флорана, поражаясь тому, что тот вообще не беспокоился ни по какому поводу.       В маленьком перерыве Флоран пробрался через Маэву с Солалем, чтобы шепнуть Микеле на ухо "Прости, что пропал", что не имело никакого смысла делать именно здесь и именно сейчас, и он мог бы вообще сказать это сразу, а не спустя кучу времени. О чем Микеле ему недовольно и сообщил, насупившись. Флоран сконфуженно и пристыженно пожал плечами, продолжая также слишком близко на ухо, вынуждая Микеле бороться с мурашками по всему телу.       – Как мне загладить свою вину?       Спросил он это с такой интонацией, которой точно не было место ни на одном из мероприятий, что они посещали. И было каким-то дурацким ребячеством говорить так посреди перерыва, после которого Микеле следовало пережить остаток передачи. Но, оказалось, что теперь, когда они все решили, ребячество стало (а, может, оно и всегда было) флорановым вторым именем – он вел себя непредсказуемо настолько, что Микеле перестал понимать его, легко ожидая подобное от себя, и, вероятно, все остальные ожидали бы подобное от него, но ему не хватало чего-то такого… отважного, чтобы решиться на что-то на глазах тысяч людей. Он, кажется, попросту ждал, что Флоран сделает второй шаг, потому что Микеле уже сделал первый. А через два микрофона тот пробрался, видимо, просто потому что захотелось. Микеле очень надеялся, что не у одного него теперь зависимость, хотя о ней еще подумать тоже толком не успел. Все казалось таким необъяснимо странным, но в то же время легким, все надуманные проблемы медленно испарялись, оставляя после себя послевкусие законченности, а новые еще не успели подобраться ближе, и в этом непонятном состоянии он не мог решить, чего вообще хочет от ситуации.       И не ответил Флорану на его каверзный вопрос.       Автобус повез их на север, когда официальный тур начался. На календаре еще не закончился февраль, и чем дальше их уносило от Парижа, тем чаще на дороге начал попадаться снег. Микеле не слишком нравилось, потому что снег сопровождался холодом, а холод был ему почти что противопоказан, хотя он и старался быть к нему готовым, оказалось, что не был. Еще в автобусе у него начали потихоньку отмерзать кончики пальцев, напоминая состояние онемения, но вызванное окружающей температурой вместо стресса. Микеле не думал, что холодно будет настолько, чтобы запасаться чем-то таким банальным, как перчатки, не уверенный, что у него вообще когда-либо были перчатки. Но внезапный холод начал пробираться вдоль кончиков пальцев, отчего-то сопровождаясь легким покалыванием, и, когда Микеле принялся рассматривать руки, заметил, что в некоторых местах те стали куда более бледными, и это оказалось так очевидно, что пугало. Мысленно он поставил заметку: возможно, когда-нибудь после тура, если ему понадобится опять возвращаться к психотерапевту, стоит спросить ее и об этом. Но в последний раз, уже после того, как Микеле разобрался со своими проблемами, и после того, как на горизонте замаячил тур, с мадам Моро сошлись на мысли, что какой-то промежуточной стадии они-таки достигли и, если ему захочется поставить финальную точку после тура, она всегда будет его ждать. Микеле на финал надеялся, потому что за последние пару недель все было спокойно настолько, что в это не слишком верилось. Тем более сейчас, когда он воочию наблюдал, как белеют руки, и как медленно покалывание распространяется от кончиков пальцев выше, начинал думать, что это решение, быть может, преждевременно. Сейчас Микеле пожалел, что перчаток у него не было, пытаясь закутать руки в рукава куртки поглубже. При том, что, в целом, в автобусе было не так уж и холодно, но определённо холоднее, чем когда они только-только выехали.       В попытках укутаться поглубже Микеле не заметил подозрительный взгляд, уже некоторое время наблюдающий за ним – Флоран расположился на сиденьи рядом, потому что, кажется, не могло быть иначе, и смотрел, как безуспешно Микеле пытается сложить руки в рукава противоположной стороны, слегка улыбнулся (вероятно, со стороны, это выглядело смешно, подумалось Микеле, он ощутил странное желание провалиться куда-нибудь под автобус от этого ощущения) и спросил до банального простое:       – Холодно?       Микеле кивнул. Хотел сказать на опережение, что ничего ему не нужно. Хотел. Или думал, что хотел. Но не сказал. Не сказал, пока Флоран копался в сумке, пока выуживал оттуда бесконечно длинный шарф, больше похожий на тот его плед с дивана, чем на действительно шарф, не сказал ничего, когда Флоран посмотрел на него повторным вопросительным взглядом, еще испытывая сомнения от этой своей затеи. Микеле не спросил и про затею, остался максимально неподвижным в режиме ожидания, пока шарфом его заботливо обмотали, а длинных, бесконечно длинных краев хватило, чтобы укутать в него еще и руки, отогревая. Он ничего не сказал, потому что не знал, как вообще следует реагировать, находился в состоянии прострации и, быть может, легкого шока. И чуть-чуть растворялся в пробирающей нежности.       – Спасибо, – кивнул Микеле неуверенно, на что в ответ получил смущенную улыбку, напоминающую о тех временах "самого странного разговора", что они вели в начале… всего. С тех пор много что поменялось, но отчего-то конкретно сейчас Микеле внезапно почувствовал себя схожим образом – благодарным и в то же время нервно-непонимающим. Но в тепле. Тепло успокаивало покалывание, а также немного клонило в сон, с которым Микеле старался максимально успешно бороться, просто потому что.       Через часок-другой автобус сделал остановку. Снега вокруг не было достаточно, чтобы кто-то повадился лепить из него снежки, однако Микеле точно видел заискивающие взгляды некоторых членов их сплоченной труппы, подглядывающих на маленькие грязные кучки. На них они не покушались, чему, вероятно, были рады все остальные, кто тоже заметил эти взгляды, но не разделял их желания. За неимением возможности выпустить стремление пакостить на снег один клоун из будущей компании прицепился к Микеле. Который знал, что так будет, потому что разве могло быть иначе?       – Вы такие милые, аж тошно, – сказал Мерван без конкретики и вступительных конструкций, по привычке закидывая Микеле руку за плечо и обнимая за шею.       – Отстань, – состроил тот в ответ недовольную мину, не до конца уверенный, что действительно настолько недоволен замечанием. И что не пытается задушить в зародыше вылезающую улыбку.       – Так все-таки, – продолжал Мерван, – вы там разобрались с вашими отношениями?       Хотя Микеле не особенно хотел рассказывать обо всем, тем более, учитывая, что ничего не поменялось, сам уже перестал быть уверен, что они в чем-то там разобрались.       – Наверное, – ответил в итоге.       – Какой неуверенный ответ. Я же каждый день вижу, как один мой друг заботливо обматывает шарфом другого друга как самое важное в мире с обдолбанным взглядом. Рассказывай.       – Да нечего рассказывать, – отмахнулся Микеле, вздыхая. Кажется, подумал он, это начинает беспокоить.       – То есть, вы не разобрались?       – Я не знаю? Мы поговорили, но не слишком конкретно.       Мерван с улыбкой придвинулся ближе, очень тихо, но выразительно зашептал Микеле прямо в ухо:       – Страстных ночей за стеной, значит, можно не ждать? А я все думал, как далеко от вас мне нужен номер.       И засмеялся, подмигивая и вынуждая Микеле от него раздраженно отмахнуться.       Конечно же, не покуситься на снег Мерван не смог. Как и остальные, большой активной толпой убеждающие водителя остановиться, пока вокруг еще лежали сугробы, нетронутые городскими службами. Микеле смотрел на них сначала из окна, не желая оказываться на холоде, а после, когда снежная битва затянулась, и когда ему стало скучно смотреть, как все кому не лень пытаются сделать снежного ангела, нехотя выбрался на воздух. Просто потому что сидеть внутри оказалось скучно. На улице удалось поймать тот самый заискивающий взгляд Мервана, и его почти что решительные действия по стремительному собиранию снега в снежок, из-за чего Микеле предусмотрительно не стал отходить слишком далеко от дверей, чтобы иметь возможность использовать автобус в качестве личной крепости. Мерван, кажется, его план понял и совершенно не оценил – насупился, замедлился в активных попытках лепки. На улице Микеле продолжал кутаться во флоранов шарф, уже смирившись со всеми взглядами, которые иногда долетали до него. Некоторые из этих взглядов просто кратко пробегались по нему и вежливо улыбались, когда Микеле замечал их, и все бы ничего, если бы потом те же взгляды не перемещались стремительно в сторону Мота, другие же взгляды и вовсе не стеснялись и сразу умильно улыбались Микеле, чаще это были взгляды девушек, но один из таких совершенно точно принадлежал Флорану. Что… грело получше шарфа, но еще ощущалось немного непривычно. Поймав этот взгляд, Микеле поспешно отвернулся, и насмешливая улыбка, случайно выловленная на лице Мервана по пути, заставила осознать, что сам он улыбался слишком… просто слишком.       С этим была проблема. Главная, глобальная проблема – он, правда, не знал, что делать дальше. Флоран, вопреки всему, что Микеле думал о нем когда-то, о его необщительности и замкнутости, оказался в самом центре снежной битвы, втянутый в нее и поглощенный ей. Хотя даже так он умудрился обернуться, заметить, когда Микеле выбрался на свет божий, и немного выпасть из реальности, пока снежок не догнал его прямо в лицо. Раздосадованный этим фактом Флоран выглядел прекрасно, так что, забив на все дурацкие мысли, будущие подколы и вообще всё, Микеле принялся наблюдать за ним, полагая, что теперь имеет на это полное право.       Флоран заметил. Мерван тоже. Как и вся остальная снежная тусовка. Микеле заметил, что они заметили, и тихонечко вздохнул, наблюдая, как, по какой-то причине, они все разом принялись переглядываться и тянуться к снегу с очевидной целью. Эта цель Микеле совсем не нравилась, он медленно попятился в сторону автобуса, от которого так предусмотрительно не отходил слишком далеко, настороженно рассматривая всех подозрительных участников со снежками в руках. В ответ они смотрели на него, выжидали, но ничего не делали. Издалека слышно не было, о чем они переговаривались, но между собой те делились некими планами. Микеле видел, как Мерван с Флораном синхронно пожали плечами, будто бы кто-то спросил у них мнение, стоит ли вовлекать Микеле в эту процессию. Или разрешения это сделать. Вторая мысль показалась ему такой дикой, что вынудила чуть улыбнуться, что, кажется, наблюдающая за ним толпа рассудила по-своему. От пары снежков Микеле мог бы увернуться, но от целой кучи увернуться не вышло – несколько прилетели в цель, снежные комья, попавшие за ворот, стремительно тающие от контакта с кожей, оставляли за собой неприятный холод, вынудивший его вздрогнуть. Бросив недовольный взгляд на компанию, ощутив желание отомстить им в ответ, Микеле понял, что только этого от него и ждали. Хотя ему все также не нравился снег, он подумал, может быть, это поможет согреться.       Месть, в конце концов, была подана блюдом холодным настолько, что после того, как силы у всех закончились, запыхавшиеся и вспотевшие они начали мерзнуть, стремительно отступая в тепло автобуса. К тому же, время на остановку приближалось к концу. Микеле хотел отомстить им, но вышло как обычно не так, как хотелось – его руки замерзли окончательно и, помимо уязвленной проигрышем гордости и промокшей насквозь одежды, это была основная проблема, так что, оказавшись внутри автобуса, он попытался снова укутаться как можно теплее, но мокрый шарф и не слишком готовая к подобным мероприятия куртка, были скорее источником дополнительного холода, чем приносили пользу.       А с руками стало только хуже, по какой-то причине (которой был холод) они начали белеть пятнами от концов пальцев, поднимаясь выше ровной линией вдоль четырех из них, минуя большой, что на этот раз точно вызвало у Микеле подозрительные панические мысли. Побелевшие пальцы жгло и покалывало, хотя началось жжение еще на улице, из-за снега он не придал этому факту значения сразу, а, вероятно, стоило, потому что подобное было из ряда вон и основательно пугало. Шарф Микеле был вынужден размотать, потому что промок тот основательно, и тепла приносил меньше, чем холодного дискомфорта, но его еще можно было использовать, чтобы спасти руки, потому что спасти их точно следовало. Только Микеле знать не знал, как спасать, что это такое, и что с этим делать. Подумал, что может хотя бы попытаться их отогреть, а там уже смотреть по ситуации. И очень надеялся, что они останутся целы. Эта паническая мысль засела в его голове основательно, повторяясь там как сумасшедшая – а что, если это обморожение? Он пытался себя успокоить, напоминая, что на улице всего чуть ниже нуля, что не слишком помогало, и принялся растирать руки, как в старые-добрые времена онемения, что, казалось, немного помогало, тем более, что мокро-теплый кокон вокруг из шарфа чуть удерживал тепло. Из снежной битвы Микеле позорно сбежал первым, хотя об окончании остановки им объявили всем, снежная битва не остановилась, так что он просто решил, что воспользуется этим моментом, ощущая, как то самое покалывание и жжение становится сильнее и невыносимее, напоминая больше боль. Что было так себе результатом. Но из-за того, что Микеле оказался из всех участников внутри автобуса одним из первых, никто не заметил, что что-то с ним не так. Иногда ему казалось, что та история про внимание как-то плохо контрастирует с нежеланием показывать, что у него какие-то проблемы. Потому же, когда остальные появились, Микеле старательно запрятал свои пятнистые руки в шарф, не понимая, почему его так беспокоит, если кто-то заметит.       Подошедший почти как раз к моменту, когда автобус едва ли не тронулся с места, Флоран окинул его коротким взглядом, по обыкновению вежливо-отстраненно спросил, все ли в порядке, что Микеле до сих пор иногда раздражало, и что до сих пор вызывало у него большие вопросы, но в ответ заторможено кивнул. Казалось, что ничего вообще не поменялось, что все опять откатилось во времена диалогов вежливости и разговоров о рабочих моментах с элементами чего-то, что выглядит как дружба под камерами. Это бесило вдвойне, к тому же добавляло ощущение бессилия, ведь никто не знал, как с этим разобраться. Размышляя обо всем уже не первый день, Микеле надеялся, что Флоран тоже ничего не понимает, по крайней мере, они могли бы ничего не понимать вместе, если бы, например, кто-то из них решился об этом заговорить.       Вот конкретно сейчас посмотреть, как там пятнистые пальцы себя чувствуют было сложнее, чем о чем-то заговорить. Напряжение Микеле убивало, ему не нравилось, и он хотел, чтобы оно уже куда-нибудь испарилось. Неосознанно периодически он также поглядывал в сторону, быть может, не менее неосознанно подглядывающего обеспокоенно на него в ответ Флорана. Тот вопросительно кивнул, Микеле покачал головой, и какое-то время неуверенные неуютные переглядывания продолжались, пока Флоран не решился спросить что-то, кроме своих любимых вежливых вопросов:       – Вернулись твои… симптомы?       Так отчетливо напоминая Микеле самое начало, что от этих мыслей было и смешно, и тошно. Жизнь будто дала виток, а он в замкнутом круге продолжает делать тоже самое, что раньше. В этом круге он должен был обреченно согласиться, послушать некий неловкий диалог, но вместо этого Микеле решил, что в этом всем нет никакого смысла, приподнял часть шарфа, хотя не слишком далеко его убирая, вытаскивая из тепла одну совершенно не ставшую менее пятнисто-белой руку. Хотя, казалось, выглядело чуть лучше, реально напуганный взгляд Флорана уничтожил эту мысль.       – И ты ничего не сказал? – спросил тот шепотом, который звучал как явно желающий быть более громкой тирадой. Микеле это чуть-чуть позабавило: Флоран не кричал, как и говорил когда-то, зато в его шепоте были слышны совершенно точно панические нотки, когда он продолжил:       – Что это такое-то вообще?       – Не знаю, – пожал плечами Микеле, стараясь выглядеть более беспечно, чем был, хотя дрожь в голосе его выдавала. – Но, надеюсь, что ничего серьезного.       – У тебя так и будут каждый раз находиться какие-то новые и новые проблемы?       – Ну уж прости, я это не контролирую, – насупился Микеле, отворачиваясь.       – Да я не про то, – спешно попытался исправиться Флоран и неожиданно (для Микеле, потому что он не смотрел в его сторону) прикоснулся к бледным пальцам. Руки его были не менее холодными после снега, так что Микеле рефлекторно вздрогнул и резко обернулся, чтобы посмотреть, как осторожно (но совершенно без спроса и промедлений) Флоран несколько раз прикоснулся к разным пальцам, очерчивая границы белых пятен и слегка надавливая на них, а затем спросил:       – Больно?       Заторможенно Микеле покачал головой, затем, вернувшись в реальность, ответил более развернуто:       – Они просто замёрзли.       – Не очень в это верится, знаешь. Ты ими все чувствуешь?       В ответ он кивнул. Флоран тоже кивнул и пошел чуть дальше – подсоединил к активным действиям вторую руку, обхватил бледные пальцы почти как иногда на сцене сразу двумя руками, и так как вторую руку Микеле так и оставил греться в обьятьях шарфа, то возможность у Флорана была только одна, и он ей воспользовался, поднял руку ближе к лицу, приблизившись в попытке отогреть пальцы с помощью теплого дыхания. Микеле неосознанно повел плечами, чтобы сбросить внезапно накатившее напряжение, заозирался по сторонам, от чего совсем не смог себя остановить, но никто особенно не обращал на них внимания – Мелисса с сиденья напротив поймала его взгляд, улыбнулась и быстро потеряла интерес, отворачиваясь. Будто бы ничего из ряда вон выходящего не происходило, каждый день случается. Или это было проявление ее вежливости.       Флоран в это время, вероятно, не заметивший особой пользы от своих действий, перешел к старой проверенной методике – принялся растирать бледные пальцы руками, осторожно разминать их, перебивая ощущения жжения, которые, по мнению Микеле, уже стали меньше, но никуда не делись, пока рука постепенно не начала согреваться, и белые пятна не поползли в разные стороны, исчезая. Это успокаивало – чем бы оно ни было, его можно было остановить простым доступным способом. Наблюдая за этим, Флоран замедлился, а затем и вовсе остановился, неуверенно и смущенно улыбаясь. Микеле с той же интонацией поблагодарил, поглядывая на уже не такую бледную руку, хотя пятна с нее ушли не целиком, постепенно они розовели, что придавало уверенности в положительном исходе. Но руку Флоран так и не отпустил и, кажется, не особо-то и планировал.       – А со второй что? – спросил он вместо этого. Микеле осторожно глянул на нее, не поднимая шарф слишком высоко и невольно вздохнул – на второй, конечно, пятна пока никуда не делись, впрочем, их бледность несколько поубавилась. Флоран выжидающе посмотрел, кивнул на кокон шарфа, отпустил, наконец, руку и сделал приглашающее движение пальцами. Отчего-то Микеле противился и совсем не хотел повторять это снова. Это было приятно и точно помогло, разве что… он снова огляделся по сторонам, услышав тихий флоранов вздох на фоне:       – Соглашайся, пока я добрый, – сказал он, что Микеле невероятно удивило.       – А потом не будешь?       – Кто знает.       В конце концов, вторую руку протянул тоже, ощущая себя очень непонятно из-за внезапно напомнившего о себе желания задавать неуместные вопросы. И чем дольше Микеле смотрел на то, как старательно Флоран пытается ему помочь, чем дальше расплывалась бледность с его пальцев, и чем теплее становилось из-за всего, тем больше его снова посещали а-что-дальше мысли. С одной стороны, они не продвинулись вообще никуда, Микеле уже сравнивал с ситуациями из прошлого, и не видел никакой разницы. Знал, что она есть, чувствовал ее в конце концов, но не видел – ничего не происходило, что можно было квалифицировать как изменения, и из-за этого некоторые панические "может быть, мне показалось, что мы говорили об одном и том же?" мысли стали посещать его чаще. Тем более, пока он не мог оторваться от наблюдения за исчезающей бледностью рук, или от того, что Флоран этому способствовал. Микеле совершенно точно все осознавал, не чувствовал себя непонимающим неумелым подростком, и вообще-то точно знал, чего хочет. Но по какой-то причине начал думать, что не понимает, чего хочет Флоран. Ничего ведь так и не случилось за все время с того непонятного разговора, а Микеле уже не знал, что и думать по этому поводу.       Когда бледность совсем ушла, оставляя после только неприятное воспоминание о себе, Флоран, улыбнувшись, положил его руку, словно фарфоровую, Микеле на коленку. Это выглядело и ощущалось так странно, что сам Микеле не особо понимал, как реагировать, хотя в тоже время это скорее походило на какое-то возведенное в абсолют неловкое непонимание, которое он всецело разделял или, быть может, просто был заражен им из-за флоранового поведения. Бросив короткий взгляд, чтобы понять хоть что-то, Микеле так ничего и не понял, и не сделал больше ничего. Как и Флоран не сделал больше ничего, отвернулся и утонул в своих наушниках, иногда бросая короткие малопонятные взгляды.       Микеле хотел спросить, что происходит, но вокруг находилось слишком много любопытных ушей, даже если они всерьез делали вид, что ничего им не интересно.       В Лилле еще до того, как кто-либо смог попасть в отель, параллельно с установкой декораций они сделали несколько прогонов, добавляя маленькие незначительные детали, Микеле влился в процесс, словно ему только этого не хватало за почти месяц, его тянуло обратно на сцену. Мадам Моро, наверное, сказала бы, что здесь расцветает тяга к вниманию во всей красе, но ничего плохого Микеле для себя в этом не видел – сцена не приносила таких проблем, как все, что происходило за ее пределами, она не приносила симптомов, можно сказать, иногда спасала от них. Микеле надеялся, что это не изменится.       За время репетиций он заприметил съемочную группу – они ходили туда-сюда и снимали все подряд, проводили короткие интервью; слышал, как Дов говорил им про важность репетиций. Вопросы напрашивались сами собой и Микеле они не слишком нравились – если камеры будут вокруг весь тур, что же ему делать со всеми нерешенными проблемами? На первом прогоне он очень старался, старался, как мог, ему шло на руку, что персонаж был настолько далек от серьезности, насколько сам Микеле мог быть далек от нее, когда в сцене появлялся Флоран и… надежды Микеле, что теперь он должен пережить эти его тихие вкрадчивые интонации пошли прахом с первой же сцены. Он позволил себе небольшую запинку, маленькую паузу, которую можно было расценить, как лирическую, просто проваливаясь в ощущение легкой дрожи, что захватило его целиком, разлилось мягким теплом внутри, оставляя после себя желание остаться в этом чувстве куда как дольше. Мысленно поставил себе галочку в новом списке вещей, на которые реагировал неадекватно, хотя теперь его можно было озаглавить как "вещи, которые приносят удовольствие". И, быть может, распространить их чуть дальше, чем на сцены в театре.       Хотя Микеле думал, что провалится совсем, он пережил несколько маленьких эмоциональных взрывов, оставляя себе паузы между концом реплики Флорана и своими действиями на несколько глубоких вдохов, никто не сказал ему, что что-то выглядит не так. Что означало – он отлично справлялся с той маленькой долей самоконтроля, которая еще оставалась, и на которую еще был способен. К финальной сцене Микеле уже считал себя максимально адаптированным, хотя пытался пережить подобные моменты, также наслаждался ими в той мере, которую мог себе позволить, не сбиваясь и не выходя из роли слишком далеко. Но, казалось, улыбка с его лица, как и с лица Флорана не сходила слишком долго, совершенно не соответствуя некоторым сценам. В особенности финальной. О чем Дов им сказал нечто вроде "наобщайтесь до завтра, пожалуйста, достаточно, чтобы без этого давно-не-виделись выражения", или это Микеле придумал себе в его словах скрытый смысл, и ничего, кроме "прекратите уже улыбаться" в них не прозвучало. Он правда старался как мог. Но некоторые вещи были сильнее его стараний. Одна часть помнила текст и произносила его, вторая часть думала, что им очень нужно Флорана хотя бы обнять, желательно стиснуть в объятьях как можно надольше, чтобы тот не смог дышать, третья часть репрезентировала голос разума и уговаривала вторую контролировать себя. Микеле не знал, какую хочет слушать больше, и какую слушать должен. Не чувствовал себя полноценно умирающим на репетиции, и не особенно нуждался в спасительном якоре, но не мог не обнять Флорана хотя бы на несколько мгновений, не задерживаясь слишком надолго, потому что… не был уверен, что справится с самоконтролем, если позволит себе остаться чуть дольше.       После длинного дня автобус довез их до отеля, где Микеле честно планировал просто спать до выступления, но помимо нехватки сна организм напоминал также и о нехватке энергии, банально хотел есть, что с его уровнем оставшихся сил выполнить было почти нереально. И не очень хотел думать о том, как решить все проблемы разом, к тому же, на горизонте маячила новая проблема – сам по себе отель. Микеле было привычно и спокойно в прошлый раз в номере с Мерваном, но одна мысль не давала ему покоя. Вернее, даже две. Первая заключалась в том, что бронировали они количество мест, так что не было никакой разницы, кто и с кем окажется в соседстве, и на этом фоне Микеле очень осторожно думал о том, чтобы… слишком быстро разрешить все проблемы, как ему казалось. Возможно, им стоило повариться еще немного, стоило дать им возможность разрешить себя самостоятельно. Это был не очень адекватный способ избежать ответственности, которая обычно Микеле так не беспокоила, но он действительно был потерян настолько, что не мог решить, что делать дальше. Вторая мысль заключалась в том, что взгляд, который Микеле поймал со стороны Мервана, не сулил ему ничего хорошего – тот ухмылялся и выглядел так, словно задумал что-то коварное, что никто точно не переживет. И на фоне помахивал ключами от какого-то номера. Микеле просто стоял и смотрел на него некоторое время, пытаясь понять, что тот задумал, но с такого расстояния это попросту не представлялось возможным. Смотря на него, Микеле размышлял, почему вообще не отправился сам отвоевывать с ресепшена ключи, почему ждал чего-нибудь…       Пока предавался этим размышлениям, Мерван появился в более близком поле зрения, Микеле от него ожидал какую-нибудь гадость, но варианты в голове крутились в слишком большом количестве. Часть его даже надеялась на какие-то глупости, которые никак не укладывались в реальность – что Мерван придет с ключом как с даром и скажет идти завоевывать сердца. Существование подобных неадекватных мыслей пугало.       Мерван же просто подошел и сказал:       – Пока ты тут чего-то ждёшь, всех хороших соседей разберут.       – Надеялся, что ты будешь моим хорошим соседом, – ответил он, на что Мерван пожал плечами, оставляя после этого диалога неприятное послевкусие. Ощущение предательства.       – Но ты уже, видимо, кого-то нашел, – продолжал Микеле, постепенно становясь мрачнее и печальнее. Он был к этому готов, но не достаточно, чтобы не думать, что Мерван его попросту кинул. Одного.       – Не хочу лишать тебя, – кивнул Мерван куда-то в сторону, – отличного шанса.       Нехотя Микеле обернулся, хотя понимал по ухмылке, что, вернее, кого, увидит по направлению взгляда, но испорченное настроение это не поправило. Флоран (господи боже опять) разговаривал с Тамарой. Если что и могло испортить Микеле настроение окончательно, то только это.       – Не вижу никакого отличного шанса, – вяло пробубнил он в ответ. Мерван похлопал по плечу и чуть заметно толкнул вперед, Микеле недовольно увернулся. Одно предательство он еще был способен пережить, но возвращаясь к той старой истории, когда говорил мадам Моро о Тамаре, вспомнил, что считал ее объектом симпатии Флорана. И, видимо, продолжал считать до сих пор. И вот это второе предательство пережить было сложнее. Невозможно выкинуть этот факт из головы, когда они так мило мирно беседовали о чем бы то ни было. Микеле не мог их слышать, потому сам сочинял им темы для обсуждения. От самых обыденных вежливых, до тех, о которых не хотел думать, где они говорят о чем-то личном, совершенно точно не имеющим к Микеле никакого отношения, потому что у них все хорошо и без него. Он сверлил их взглядом до тех пор, пока они оба (оба! как долго это продолжалось?) не заметили наблюдение. Кажется, Мерван им помахал. Кажется, Микеле смотрел на них слишком агрессивно. Потому что то, как вытянулись их лица от некоторого диссонанса выглядело нелепо. Затем Флоран Тамару оставил и начал медленно двигаться в их сторону, только Микеле уже накрутил себя достаточно, чтобы отреагировать на это никак – вяло и кисло кивнул на приветствие, и точно также хмыкнул на шутку Мервана, когда тот сказал:       – Не обижай моего друга, ему на сцене этого хватает.       Флорану шутка тоже не понравилась, он скривился и посмотрел на Мервана исподлобья непонимающим взглядом. Микеле на него обернулся и вовсе с раздраженным.       – Ладно-ладно, оставляю вас с вашими проблемами.       И ушел. Его исчезновение Микеле мало чем помогло, он недовольно поинтересовался, пытаясь безуспешно скрыть это самое недовольство:       – О чем вы так мило разговаривали?       Флоран, вероятно, уловил его настроение, но вместо того, чтобы что-то с этим сделать, снова обернулся в сторону Тамары (та уже нашла себе другую компанию), отчего Микеле разозлился только больше, затем Мот повернулся обратно и сказал то, что вообще не должен был говорить:       – Вроде как о тебе.       Потому что Микеле понятия не имел, как на это реагировать. Его злость сама собой испарилась, разбиваясь о полное непонимание, он даже не смог подобрать слова, когда Флоран растерянно отмахнулся:       – Не бери в голову.       Но Микеле уже был совершенно точно поглощен этой мыслью полностью, чтобы проигнорировать.       – Зачем вам говорить обо мне?       На что Флоран отвел взгляд, поглядывая в сторону Тамары снова, что делало ситуацию невыносимо необъяснимой. Затем он, вздохнув, ответил:       – Если я не скажу, ты начнешь придумывать свои версии?       – Не исключено, – заторможенно, словно ощущая, как с трудом двигаются мысли, ответил Микеле.       – Ладно, – кивнул Флоран, но вместо того, чтобы озвучить ту версию, которая должна была предопределить версии воображаемые, спросил совершенно другое. – Опять с Мерваном соседничаете?       Микеле от резкой смены темы несколько раз осоловело моргнул, пытаясь уловить связь, покачал головой, внезапно понимая, что, в общем-то, Мерван ему по этому поводу ничего не сказал прямым текстом, может, расстраивать не хотел.       – Нет? – удивленно переспросил Флоран, хотя ответ был очевиден.       В этой части, подумал Микеле, ему следовало начать задавать правильные вопросы, спросить тоже самое в ответ, например, но не успел – Флоран оказался храбрее.       – Значит, ты еще не определился с соседством, – протянул он, Микеле снова кивнул. Слова из головы вылетели напрочь.       – И… может быть, согласишься пойти со мной, – по интонации было совершенно непонятно, вопрос Флоран задавал или констатировал факт, но под конец его голос стал тише и некоторые нервные нотки выбрались наружу, а еще, быть может, специально, он отвел взгляд в сторону ресепшена.       Из-за этого Микеле сам вышел на внезапный виток смущения и ляпнул первое, что пришло в голову.       – Вот так сразу без ужина и цветов?       Заставив на этот раз Флорана удивленно моргать, затем тот улыбнулся чуть более успокоенно и ответил:       – Можно и с ужином.       Почти шепотом Микеле переспросил:       – Это что, свидание?       Ощущая, как начинает вместо шума толпы вокруг, слышать в ушах стук сердца, застрявшего в горле вместе с его внезапно севшим голосом. Одно радовало – Флоран вторил в ответ не менее хрипло:       – Если хочешь.       Но чуть-чуть более уверенно, что заставляло Микеле и завидовать его внезапной храбрости, и ненавидеть за то, что она в нем выиграла. И себя за то, что, по какой-то причине, ждал от него этой самой хоть какой-то реакции вместо того, чтобы сделать что-то самостоятельно. Микеле не был против. В том отношении, что это разрешило вопросы, которые он сам хотел разрешить. По крайней мере, до тех пор, пока пытался уложить в голове эту мысль – Флоран позвал его на свидание. Флоран. На свидание. Хотя и ужасно нелепым способом. Микеле не мог отказаться, но вывалился из реальности от этой мысли, что не сразу осознал отсутствие своей реакции на что либо. Затем он почти заставил себя сказать:       – Хочу.       Просто потому что стоило перестать говорить загадками в конце-то концов.       Вернуться к прежним вечерам на сцене было больше похоже на возвращение в жизнь в принципе. Примерно подобным образом Микеле ощущал себя под ослепляющим светом софитов, сравнивая с цветком, который, наконец-то, решили полить. Насколько бы странной не казалось эта мысль сама по себе. Вчерашний день прошёл… нормально. Без эксцессов, вполне обыденно, что отчасти (совсем немного) его расстроило, потому что чего-то Микеле ждал, но чего конкретно еще не придумал. Ужин немного разрушился, омрачился тем фактом, что ничего в округе, кроме, собственно, отеля не работало, а отель подразумевал множество других желающих влиться в компанию… в общем, это больше походило на дружескую посиделку, чем на свидание. Хотя он все еще думал, что это было оно, по крайней мере, должно было быть. Может быть, сам по себе длинный ужасно утомительный день сказался на них обоих, потому что оценить эту концепцию проживания вместе снова Микеле не успел. Не успел ощутить различия. Он просто хотел спать вчера, и просто не нашлось лишнего времени утром, чтобы почувствовать особенную разницу. Все казалось так неожиданно обыденно, слишком просто и почти как раньше. Спокойно. То слово, которого он совсем не ожидал в списке своих чувств и реакций на происходящее обнаружить – поглощающее спокойствие. Вечером, после того, как Флоран шутливо-вежливо открыл дверь, пропуская Микеле внутрь, – чего тот не то чтобы оценил, но смирился, а почти ставшая привычной мысль о непонимании, что в таких отношениях делать, напомнила о себе и резанула немного неприятно, – в молчании нашлось даже слишком много уюта, прерываемого незначительными вопросами, которые Микеле так напоминали то непродолжительное их соседство пару месяцев назад.       Возвращение ко всему этому, дало ему небольшую возможность почувствовать себя лучше, стабильнее, чем раньше. Без кучи нависших, давящих со всех сторон проблем. Его захлестнуло чужими эмоциями, и, как обычно, он едва ли мог их пережить, а Флоран, по неизвестной причине, был слишком занят в антракте, чтобы по обыкновению помочь. Микеле не расстроился. По крайней мере, убедил себя, что не расстроился, и что все с ним хорошо.       А потом и Флорана захлестнуло не своими эмоциями настолько, что в маленьком перерыве, который позволял им сценарий, он нашел Микеле самостоятельно, тяжело дышащий после своего суицидального номера, и, не спрашивая, стиснул в объятьях. Микеле от удивления не сразу успел сообразить, что стоит как-то отреагировать, только спустя пару секунд положил руки ему на спину и легонько похлопал, неловко поглядывая на слегка ошарашенных внезапностью гримеров. Это было иначе в конце концов. Флоран согласился на те несколько моментов "спасательного круга реальности", которые Микеле ему предложил, но до этого не показывал, будто бы нуждался в этом сам, а Микеле не настаивал, потому что никто из них об этом не говорил, а ему лично казалось, что он и без того уже слишком навязывается. Но вот конкретно сейчас Флоран пришел к нему в разбитом состоянии и будто бы не планировал отпускать примерно никогда. Микеле гладил его по спине, как сам Флоран делал довольно часто, и пытался найти в глазах гримеров помощи, однако те ничего не могли поделать с этим внезапным порывом.       – Нам нужно работать, – нехотя сказал Микеле, не прекращая, впрочем, гладить. Флоран недовольно угукнул очень близко к уху и не пошевелился ни на миллиметр.       – Правда нужно, – упорно продолжал Микеле, но не предпринимая ни единой попытки отодвинуться самостоятельно. Он вполне мог бы, Флоран вцепился крепко и отчаянно, но у Микеле хватило бы сил расцепить сжимающие его руки, если бы действительно этого хотелось.       – Правда-правда нужно.       Если поначалу он надеялся на помощь со стороны персонала, то теперь они восприняли ситуацию как свой незапланированный перерыв, и наслаждались и им, и ситуацией, о чем легко можно было понять по постепенно прерывающимся улыбкам, которые они пытались вежливо держать на уровне "не слишком ведь заметно?". Флоран со вздохом, наконец, сдался, быть может, отошел от своего шквала эмоций, отпустил, улыбнувшись напоследок, молча и невероятно очаровательно, утек не столько далеко, всего-лишь к соседнему столику, но Микеле от этой легкой улыбки совершенно закоротило, он явственно ощутил забившееся в горле сердце и расползающийся по шее жар точно до ушей, мгновенно отворачиваясь. Он не планировал так реагировать – слишком ярко, слишком бурно, слишком… слишком. Но реагировал, потому что, очевидно, иначе теперь и быть не могло, ведь Флоран явно знал, что следует делать, вопреки всему, что Локонте не так давно о нем думал.       К тому же… Микеле все же отвоевал назад маленький обнимательный ритуал, который, показалось, в последний раз так давно спасал его от утопления в эмоциях, что, стоило занавесу опуститься во второй раз, после поклонов, он не смог даже сделать несколько шагов со сцены, поглощенный мыслью об острой необходимости вернуть ритуал назад, ему казалось, что, если это не случится сейчас, то не случится потом никогда. Мысль была, очевидно, абсурдная до невозможности, но, поймав взгляд Флорана, Микеле подумал: быть может, не один этого хотел. И ему было совершенно плевать, что скажут другие, какие мысли придут им в голову и, в целом, что происходило вокруг вообще, он выцепил из толпы взгляд Флорана, стоящего буквально через двух человек, и сделал несколько решительных бесповоротных шагов в его сторону, раскидывая руки в жесте, не требующем уточнения, обвил их вокруг Флорана, положил голову ему на плечо и выдохнул, словно бы лишаясь напряжения всего дня, всей недели или, может, всего последнего месяца.       Флоран молча обнял в ответ, даже слишком привычно погладил по спине, отчего Микеле ощутил желание растянуться под этими поглаживаниями и больше не делать ничего. Но еще это смешило, так что он не удержался, посмеиваясь, при этом чувствуя невероятную усталость, сон накатывал волнами со всех сторон, пока тепло только усугубляло это желание, Микеле даже не думал что-то делать и куда-то идти, двигаться вообще и уж тем более отпускать свой источник тепла и умиротворения. Был поглощен этим чувством и вполне планировал остаться в нем навечно.       Пока Флоран не совершил неожиданное, – Микеле настолько от него не ждал ничего даже близко подобного, что рефлекторно попытался отшатнуться в сторону, – Флоран куснул его за мочку уха. А потом не отпустил, прерывая спонтанное бегство. Микеле дернул головой, из-за щекотки испытывая желание почесать ухо хотя бы об плечо, но попытки не привели к успеху, хотя, слава богу, спонтанность Флорана, наконец, уступила адекватности, и он разжал зубы. Под софитами было ужасно жарко, они пропитались потом насквозь, и даже этот факт его спонтанность почему-то не останавливал.       – Чего ты такое творишь? – ошарашенно спросил Микеле, делая вид, что недоволен, насколько могли позволить его сдающие позиции актерские способности в данный момент. Флоран рассмеялся уже, спасибо ему огромное, не возле уха, не насколько близко, по крайней мере, и дерзко спросил вместо ответа:       – А нельзя?       Совершенно точно риторически, настолько, что Микеле вместо ответа сделал то, что планировал давно – сжал его в объятьях так сильно, что Флоран закряхтел от боли и стремительно растерял всю свою дерзость и игривость.       – Я понял, – прохрипел тот, активно хлопая Микеле по спине, безмолвно намекая отпустить. Микеле знать не знал, что он там понял, но подумал, что поломанный Флоран никому пользы не принесет, так что отпустил. Коротко они переглянулись, смысла в этих переглядках Микеле не нашел, но по какой-то невероятной причине после энного числа подобных взглядов за вечер, смутился, выворачиваясь слишком резко, развернулся и зашагал прочь, не до конца понимая, что именно заставило его сердце начать попытку выбраться через горло в очередной раз, и от чего он сейчас так стремительно убегает.       В гримерке оказалось шумно, там всегда было шумно, особенно, когда на дверях висело сразу пять имен, но Микеле не хотел тратить время, находясь здесь слишком долго. Силы покинули его окончательно, хотя он боролся с этим опустошением до последнего, и, хотя все обычно не стремились к разговорам, в первый день после перерыва, впечатлений было больше, чем усталости. У Микеле тоже было много впечатлений, но и усталости было достаточно, чтобы дать ей возможность выиграть на этот раз – она начинала пульсировать болью в висках, отчего хотелось говорить с кем-то только меньше.       К автобусу он выбрался почти самым первым, но на половине пути замедлился, останавливаясь, обернулся в ту сторону коридора, из которого пришел и принялся ждать. Хотя не мог решить, чего именно хочет, и не мог ответить на этот вопрос всем тем, кто решался задать его, проходя мимо, только сконфуженно натянуло улыбался. А еще думал, что, возможно, судя по нескольким обеспокоенным лицам, сам выглядел не очень. Когда в дальней стороне коридора показалась последняя часть труппы, включая Флорана, Микеле задумался, с какой целью захотел его подождать, в первый раз. Это было очень спонтанное желание, имело мало смысла, да и потом какая разница была, если они все равно пересеклись бы в автобусе, а потом и в отеле, но, смотря на то, как Флоран сначала его заметил, потом, может, неосознанно, замедлил шаг, отрываясь от основной части народа, Микеле осознал, что и не думал вовсе. Просто хотел. Без повода.       Флоран, подойдя вплотную, окинул вопросительным взглядом, тоже не слишком желая говорить. Микеле пожал плечами, развернулся, сделал шаг, затем снова остановился, бросил взгляд через плечо, подумал о том, насколько длинный коридор ведет к выходу, о том, что, наверное, снаружи у автобуса их стерегут фанаты, потому что они стерегли их еще на выходе из автобуса днем, о том, насколько это все имеет смысл, а потом протянул руку. Флоран удивленно вскинул брови, посмотрел на руку, на Микеле, будто бы думал что-то спросить, но промолчал, принимая предложение, обхватил холодные пальцы, переплетая их со своими. Микеле посмотрел на их руки и удовлетворенно кивнул. Север Франции приносил ему слишком много непривычного холода, который совсем не нравился Микеле, и абсолютно не нравился его замерзающим конечностям. Но вряд ли причина была в этом. У Флорана руки тоже были холодные, но вместе они согревались чуть более эффективно. Они так и не решили начать какой бы то ни было разговор, очень медленно шагая по плохо освещенному коридору в сторону выхода. Людей по пути почти не попадалось, но Микеле рефлекторно и не слишком осознанно вздрагивал каждый раз, когда их видел, сжимая руку Флорана только сильнее, потому что вторая часть его сознания пыталась отскочить от него подальше. И эту часть осознания Микеле понимал недостаточно хорошо, но боролся с ней, как мог. От мысли, что они, наконец-таки, сдвинулись с мертвой точки и движутся в неком направлении, приятное тепло разливалось в солнечном сплетении, согревая изнутри, пока снаружи было холодно. И даже при том, что легкое волнение не давало Микеле покоя, оно ощущалось как приятное волнение. Однако, Флоран, кажется, воспринял его иначе:       – Не нужно заставлять себя.       – Что? – опешил Микеле от внезапности, с которой разрушилась уютная тишина. – Я не заставляю. С чего ты взял?       Флоран неловко дергано пожал плечами, отвел взгляд, что, видимо, должно было означать "ни с чего", а потом ответил:       – Просто подумал.       Микеле немного насторожился, а затем, когда темнота коридора закончилась и впереди замаячила парадная дверь, Флоран молча его отпустил, что Микеле расценил как… не смог понять, как что, но ощутил болезненно сжавшееся сердце. Не как в приступах, но очень близко к тому. Что никак не могло быть хорошим знаком.       В номере Микеле начал думать о том, что Флоран обладал некоторыми неприятными чертами характера, которые очень сложно понять и еще сложнее смириться с ними. Несколько из них уже вначале принесли их дружбе немало проблем, вроде не общительности и замкнутости. Вероятно, из них вытекала и флоранова скрытность, потому что тот совершенно ничего не рассказывал, постоянно находя отговорки и причины, чтобы этого не делать. А если что-то происходило, только молча удалялся, пока Микеле самостоятельно не приходил к нему мириться. Или узнавать, что случилось. Или просто задавать вопросы. Очень редко, как вот в ситуации со свиданием, он делал что-то сам, но перед этим проходило столько времени, что Микеле попросту не выдерживал намного раньше. В номере, смотря на когда-то давно начатый рисунок, на то, как, по обыкновению, Флоран умудряется уйти в подсознание в обнимку с гитарой даже без отдельной комнаты, Микеле думал: как часто случались ситуации наоборот? Что-то, что Флоран сделал самолично не спустя энное число бесконечностей до того, как Микеле сдался ему на милость своими почти непрозрачными намеками после награждения. В голову приходила целая куча его странных слов и намеков (на самом деле очень много намеков), но зацепился он только за одну, навеянную тем же рисунком: Мот точно сам предложил пожить с ним и сделал это сразу. О чем Микеле и решил спросить, потому что тишина его угнетала:       – Помнишь, что ты мне сказал перед Рождеством?       Флоран вопросительно наклонил голову, ожидая продолжения.       – Ты сказал, что я могу остаться, если не найду другую квартиру, хотя раньше говорил, что у тебя нет второй спальни.       Улыбнувшись, Флоран кивнул, опуская взгляд к гитаре. Казалось, он просто использовал ее как повод не смотреть Микеле в глаза. Из-за этого его изначальный план на разговор поплыл куда-то совершенно не в те дебри.       – Еще ты сказал, что осознал все в марте, – продолжал Микеле, пока Флоран не показывал желания отвечать. – И ничего не сделал. Разве что, кроме того, что поддался Мервану в парке.       – К чему ты это все? – подал голос в конце концов Флоран, поднимая тяжелый и несколько обреченный взгляд.       – Просто не могу понять, почему ты ничего не сделал.       – Потому что я не ты. Тем более я, кажется, уже говорил – у тебя была девушка. К тому же откуда мне было знать, как ты на это отреагируешь? Если бы ты начал меня из-за этого избегать или, еще хуже, ненавидеть, мы бы испортили весь спектакль.       Не удовлетворенный ответом, но понимая причину, Микеле кивнул, немного подумал, а затем понял, что его такой ответ не устраивает, и продолжил докапываться (часть про девушку он автоматически проигнорировал, потому что уже тогда все держалось на соплях, честно говоря, и ему казалось, что он бы пережил ситуацию ровно также, начнись она раньше):       – Это было в марте. Мы даже не начали репетиции. Я физически не смог бы избегать тебя полгода.       Затем, подумав еще, добавил тише, отводя взгляд в сторону:       – Тем более, если меня переклинило еще с кастинга.       Со стороны Флорана раздался звон струны, весьма отчетливый, явно совершенный осознанно, Микеле это несколько разозлило. С мыслью, что Флоран снова уйдет в игнорирование ситуации, которая ему не нравится, он резко развернулся, наткнувшись на потерянный взгляд. И потерялся сам, когда Флоран начал говорить неуверенно настолько, насколько вообще мог быть неуверенным человек:       – Я вроде как писал песню…       Он сделал паузу, чтобы прочистить срывающийся голос, но та затянулась настолько, что Микеле решил ее заполнить:       – Я помню. Ты обещал сыграть ее, когда закончишь.       – Я представлял себе эту ситуацию… романтичной, наверное.       Внезапно до Микеле дошло. И это осознание ударило по голове, едва ли не оставляя огромную вмятину, нервным и хриплым голосом заставляя осторожно прощупывать почву:       – Ты… писал ее…       Ощущая себя потерянным, Микеле не закончил, потому что Флоран кивнул, поднимая на него взгляд, в котором – теплом и нежном – Микеле утонул окончательно.       – Тебе, – договорил Флоран на грани слышимости, затем недовольно нахмурился, выводя ситуацию из плачевной в более или менее балансирующую на грани со срывом. – Она все никак не получалась. И этот план казался мне более и более нелепым. А потом, в парке, ты никак не отреагировал, и я подумал, что в этом нет никакого смысла.       В попытке что-то ответить, Микеле несколько раз открывал и закрывал рот, потому что слова не приходили в голову. Несмотря на то, что они уже прошли этап непонимания, Флоран все равно говорил так, словно описанное имеет место быть до сих пор. Не слишком понимая почему, Микеле ощутил вину за то, что не поступил как-то иначе, что тогда не понимал, что ему стоило поступать как-то иначе, что не знал, к чему все придет в будущем. Не думал, что провалится в эту бездну с головой всего за полгода.       – Я не знаю, что на это ответить, – признался он честно, тяжело вздыхая.       – Сейчас это уже не важно, – пожимая плечами, добавил Флоран. – Наверное.       – Ты сыграешь песню?       – Я ее так и не закончил.       – Хотя бы кусочек?       Ему и самому было странно от того, каким взволнованно-умоляющим прозвучал его голос. Флоран перевел очень нервный взгляд с гитары на Микеле и, размышляя, вероятно, так ли этого хочет, хочет ли этим делиться, вздохнул одновременно и обреченно, и в поисках уверенности, а затем перехватил гитару поудобнее, укладывая пальцы на первый аккорд. Микеле ощутил очередной приступ дежавю, как в прошлый раз, когда слышал, как Флоран играл что-то знакомое, но не смог вспомнить. В этот раз оказался чуть ближе к истине, что лежала почти на поверхности, но скрывалась под слоем чего-то отвлекающего – Микеле вспомнил этот мотив, пытался играть подобное на кастинге, как раз тогда, когда пальцы потихоньку теряли чувствительность, эта была даже не полностью песня, просто мелодия, которая походила на ритуал успокоения, что иногда он использовал раньше, но забыл о ней по какой-то причине. А Флоран ее запомнил, изменил на свой манер, но оставил основную тему, которая должна легко узнаваться. Одна только эта мысль, что Флоран слышал эту мелодию тогда, делала с Микеле что-то невероятное, скручивала внутренности в один тугой ком, который хотел чтобы что-то с ним сделали, чтобы прекратили его мучать этими эмоциями, но они только росли и росли, не находя выхода.       Все стало только хуже, когда в песне появился текст, напоминая о разбросанных листах и вопросе: хотел ли Флоран тогда, чтобы Микеле нашел и заметил эти листы? Но он так и не спросил, ни в тот раз, ни в этот. В этот он уже не был способен спрашивать что-либо, утонувший окончательно, испытывая щемящее чувство, от которого в уголках глаз собирались маленькие капельки, и он совершенно не мог их остановить. Микеле отчетливо ощущал дрожь внутри себя, она волнами распространялась во все стороны, чувствовал, как трясутся руки, и был уверен, что вполне мог бы упасть, если бы уже не сидел. В песне не было чего-то необычного, кроме знания Микеле о том, что она была пропитана чувствами, которые не могли найти себе другого выхода. Чувствами Флорана. К нему. Эти же чувства пропитывали его насквозь, не давая возможности отвести взгляда, вздохнуть и сделать хоть что-нибудь вообще. В середине второго куплета Флоран, невероятным образом не сбиваясь с ритма, вместо продолжения песни смущенно сказал:       – А дальше ничего нет.       Микеле совершенно точно не ощущал себя даже близким к реальности, превратился в один большой ком эмоций, которые не давали ему думать ни о чем другом, кроме одной единственной вещи, чувствовал, что мог бы взорваться, если не сделает это прямо сейчас. Поднялся с кровати, может быть, слишком резко, судя по мелькнувшему удивлению на лице Флорана, приблизился в один длинный шаг, обхватил его руками за голову, ощущая, как жесткие волоски щетины непривычно колят нежную кожу пальцев, посылая волны мурашек, и без предупреждения, длинных вступлений, да и вообще каких-то либо осторожностей поцеловал, напористо, проникая языком ему в рот без предупредительных легких касаний. Он просто не мог больше терпеть это состояние ни секунды, впрочем, не встретил ни малейшего сопротивления, потому что не он один едва держался на грани. Гитара издала глухой звон от того, как Микеле ударился об нее коленом в попытке опереться на край кровати, чтобы не свалиться вперед. Флоран настолько мог в этой ситуации осторожно отодвинул ее в сторону, совершенно не высказывая возражений по поводу этой внезапной настойчивой вспышки, левую руку он положил Микеле на спину, правой обхватил одну из так и не отпустивших его голову рук, словно в попытке успокоить, и медленно потянул его вниз на кровать. Микеле двинулся вслед за настойчивым предложением, параллельно пытаясь не прекращать целовать притягательные губы, до которых так долго хотел дотронуться, языком провести по мягкой теплой коже, исследуя, изучая, впитывая ощущения, потому что, наконец-таки, было можно. Ни болезни, ни предрассудки, ни глупые мысли больше не останавливали. Флоран позволял ему настойчиво исследовать все, до чего Микеле мог дорваться: целовать невозможные губы, щеки, подбородок, оставлять легкие касания на шее, чтобы от них не осталось следов. Его непривычно кололо щетиной, и ему было совершенно до невозможного хорошо и правильно, он испытывал невероятное чувство от этих незнакомых необычных ощущений, погружаясь с них с головой, абсолютно не понимая, как мог прожить столько времени с этим невоплощенным желанием целовать Флорана, и не сойти с ума.       Гитара все же громко стукнулась об пол, вырывая Микеле из забытья неожиданным грохотом. Он рефлекторно обернулся на шум и услышал смешок снизу:       – Не отвлекайся.       Произнесенный таким мягким тоном, который он никогда от Флорана не слышал и не представлял, что может, что сделало только хуже, вызывая у Микеле в голове короткое замыкание. Он не успел обернуться обратно, потому что Флоран притянул его свободной рукой сам, целуя снова с не меньшей страстью, у него было не так уж много возможностей, покуда он лежал на кровати и был вынужден тянуться вверх, но Микеле казалось, что они непременно должны были бороться за власть, контроль и право быть ведущим, он, отчасти, был к этому готов, планировал бороться до последнего, в конце концов. Однако Флоран не подавал никаких признаков желания отвоевать первенство, продолжал смирно и покорно лежать, позволяя Микеле делать, что вздумается. От захвативших эмоций ему вздумалось шутить:       – После одного свидания и сразу в постель? – спросил хрипло, прерываясь на секунду и выдыхая вопрос в миллиметре от губ.       Флоран с затуманенным взглядом потянулся следом и чуть наклонил голову, что выглядело невероятно, прекрасно, неповторимо, и уже этого было достаточно, чтобы уничтожить в Микеле последние крупицы самообладания. Взгляд несколько секунд бегал по всему лицу Микеле, избегая глаз, будто бы Флоран пытался взять себя в руки, найти ответ на вопрос и силы, чтобы посмотреть в глаза. И когда он это сделал, Микеле понял, что пропал бесповоротно, остатки его собственных сил почти его покинули, руки, и без того напряженные, дрогнули, и он завалился на бок, потому что не был способен пережить тот самый взгляд снова.       – А у тебя остались на это силы? – рассмеялся Флоран так легко и беспечно, что захотелось всегда его таким видеть, затем он повернулся на бок, чтобы освободить немного места на односпальной кровати, на этот раз заглядывая Микеле в глаза практически сразу (не считая того, что его взгляд совершенно точно на некоторое время метнулся ниже), протянул руку, погладил по щеке и там же руку оставил, улыбаясь и кончиками пальцев касаясь краев ушной раковины. Микеле улыбнулся от щекотки и слегка повел головой, тихонько растворяясь под прикосновениями, хотя гордость требовала обидеться.       – У меня всегда есть силы, – сказал он, добавляя недовольных интонаций и делая почти удачную недовольную мину. Хотя она плохо смотрелась на фоне улыбки, что Микеле был не способен перебороть. Флоран вздохнул, прикрывая глаза.       – А у меня их точно нет.       Испытав желание ткнуться лбом в лоб, Микеле ему последовал без раздумий, Флоран даже глаз не открыл, только его рука с щеки поползла чуть вверх и назад, зарываясь в волосы, поглаживая по пути ухо совершенно преднамеренно большим пальцем, от чего Микеле вздрогнул, а мурашки приятным теплом распространились вниз вдоль позвоночника. Но, несмотря на это, он ответил:       – Отложим до следующего свидания?       Рука Флорана мягко и приятно массировала голову, перебирала волосы, посылая мурашки по спине Микеле толпами, от чего он вполне готов был забыть про все остальное и согласиться остаться так, но чувствовал, что тоже должен сделать что-то в ответ, что-то приятное, и не придумал ничего другого, кроме как поцеловать Флорана снова еще до того, как тот успеет ответить. Их первый поцелуй был неожиданным, страстным, исследующим и чувственным, второй же получился куда более медленным, нежным и спокойным. Почти что сонным. Флоран все еще позволял вести, выбирать ритм, принимать решения. Как и раньше. Но в данном контексте подобная податливость и открытость Микеле подкупала. Мысли "а что дальше" перестали посещать его, испарились, и все стало понятно и просто, спокойно и почти привычно.       В маленьких промежутках между поцелуями Флоран прошептал несколько слов, которые в голове Микеле собрались в предложение с серьезными пробелами, но смысл "не представляешь, как давно я мечтал об этом" он понял даже так. Остальное казалось не столь важным, утопленное в нежности и эмоциях. Первый порыв поутих, и Микеле начал ощущать себя более или менее способным разумно мыслить и хоть что-то контролировать, но зачем-то все равно сказал в очередной такой промежуток между поцелуями:       – Мне снился тот раз в парке.       – И что там было? – голос Флорана прозвучал удивленно и слегка замедленно, словно он не был уверен, о каком "разе в парке" шла речь.       – Я не позволил тебе сбежать и поцеловал снова.       От этого Микеле ощутил маленькое бессмысленное превосходство. Оно плохо сказывалось на его поступках в прошлом, но приносило возможность чувствовать себя лучше в настоящем. Хотя в настоящем Флоран не то чтобы давал поводов для этой необходимости.       – Я не сбегал, – пробубнил Флоран, открывая глаза, а в интонации промелькнул недовольный дисфорический оттенок.       – А что тогда? Мы знакомы больше года, и невесть сколько времени из него ходили вокруг да около. И я-то хотя бы ничего не понимал. А ты что делал?       – Предоставлял тебе право принять решение, – вздохнул Флоран, оставляя Микеле в тотальном недоумении, вынуждая задавать уточняющие вопросы:       – Это зачем?       – А как ты думаешь? Мне приходилось много раз себя одергивать, когда какие-то желания приходили мне в голову, потому что, по-твоему, что я должен был с ними делать? А когда ты расстался и пришел тогда ко мне, я подумал, может, если я начну делать маленькие намеки, то смогу определить по твоей реакции… что-нибудь.       Хриплым пересохшим от внезапно непонятного волнения голосом Микеле спросил:       – Это когда ты сказал, что не доживешь из-за того, как я реагирую?       Хотя он и старался не смотреть Флорану в глаза, что при настолько близком положении все равно не имело никакого смысла, по голосу определил удивление, усмешку и что-то еще:       – Это-то ты запомнил лучше всего? Ты просто не видел себя со стороны.       – И как же я выглядел?       – Очень… – он сделал паузу на вдох, что заставило Микеле улыбнуться, – невероятно.       – Потому что не надо было так на меня смотреть.       – Обычно я смотрел.       – Ага. Так обычно, что меня до костей пробирало.       – Может, это в тебе дело.       – Может, – не стал сопротивляться Микеле. Он уже давно признал – у него явно проблемы с самого кастинга. Чему удивляться в таком случае?       Тепло постепенно его убаюкивало, добивало усталость после длинного дня их второй премьеры, и Микеле осознавал, что у него тоже нет сил ни на что, кроме сна, вспомнил тот единственный раз, когда спал с Флораном в одной постели, и ему захотелось повторить. Но также задумался над этим флорановым "предоставлением права на решение", и продолжил задавать вопросы:       – Так с чего ты решил взвалить на меня это "принятие решения"?       – Потому что я не знал, что ты… думаешь по этому поводу, – ответил Флоран, но Микеле понял. Теперь он мог сказать, что был близок к пониманию подтекстов и междустрочья как никогда.       – Половина труппы сказала мне, что я постоянно на тебя смотрю. А вторая половина – что ты на меня. Какие еще нужны были причины?       – Ты когда-нибудь… состоял в подобных отношениях? Встречался с мужчинами? – вздохнул Флоран.       – Конечно нет! – ответил Микеле слишком резко и слишком поспешно, тут же сам осознавая, как странно подобная реакция выглядела в нынешних условиях, так что добавил куда как тише, прикрывая глаза. – До этого момента.       Флорана, кажется, от этого уточнения очень сильно поломало, на несколько долгих секунд он стиснул Микеле в объятьях, насколько позволяло их положение на кровати, и, не отпуская, продолжил говорить, уткнувшись носом в макушку, отчего сам Микеле оказался окруженным теплом со всех сторон, что в общем-то его вполне устраивало.       – Я подумал, что тебе будет непривычно, если я начну делать первые шаги, подумал, что ты можешь почувствовать себя неуютно, так что оставил решения за тобой.       – Какой продуманный и благородный, – пробубнил Микеле, не капли ему не веря. – Лучше бы сказал, что боялся и ждал, когда я все сделаю за тебя.       – Может быть, – ответил Флоран смущенно, а затем, вероятно, чтобы не оставаться единственным, кто чувствует себя неловко, шагнул в неизведанные дебри. – Почему ты решился признаться?       Микеле вздохнул, понимая, что не сможет отрицать, если Флоран начнет использовать его же аргументы в ответ.       – Мерван проговорился. Сказал, что ты проиграл им в карты в парке и признался, что я тебе нравлюсь.       На некоторое время тишина повисла вокруг, создавая дополнительную нервозность, а затем Флоран не менее нервно (но, стоило отдать ему должное, предельно серьезно и без издевки) ответил:       – Он сказал? И ты правда думаешь, что я мог бы так сделать?       Слегка подвивснув, Микеле ощутил, как волнение собирается холодным комом в животе.       – Не думал до этого, – честно ответил он, ощущая неприятное чувство. – Теперь думаю. Ты этого не делал?       – Я этого не делал. Мы играли на желание, и это было его дурацкое желание.       – Это было бы очень странно?       Чувство, захватившее Микеле холодной волной было осознанием того, что Мерван опять его обманул, а он на это купился, потому что… очень хотел в это верить.       – Сомневаюсь, что ты не узнал бы в тот же вечер, если бы так и было.       Микеле зарылся головой Флорану в шею, испытывая отчаянное желание спрятаться от стыда.       – Теперь я ощущаю себя очень тупо.       Успокаивающие поглаживания по спине чуть исправляли ситуацию.       – Думаю, Мерв хотел дать тебе немного уверенности.       – Думаю, я убью его при следующей встрече.       – Да брось, он такого не служил. Скорее надо подарить ему подарок за то, что он так тебя замотивировал.       Не желая с этим соглашаться, Микеле вздохнул, но в тоже время спорить дальше ему не хотелось, так что он затих, закрыл глаза и почти уснул, пока Флоран не нарушил тишину бытовым и банальным:       – Может, уберем покрывало хотя бы?       Что заставило Микеле рассмеяться, и что прокатило по нему несколько волн нежности от факта, что думали они об одном и том же, а ютиться на односпальной кровати не представляло в их головах из себя проблему вовсе.       В туре оказалось чуть больше выходных, правда, назвать их полноценными выходными не позволял тот факт, что их часть приходилось проводить в дороге, хотя сама по себе дорога не занимала больше нескольких часов, она так утомляла, что полностью портило ощущение от отдыха. Помимо этого, локальные мероприятия, местное радио, интервью и периодические репетиции никуда не делись (а Флоран продолжать смотреть настолько неотрывно, что Микеле всерьез задавался вопросом, откуда у него столько самоконтроля, чтобы не кричать на людей, если его недостаточно, чтобы не смотреть на него каждую чертову секунду), заполняя собой и выходные тоже. Но даже так в туре было намного спокойнее, больше свободного времени, которое можно было потратить на… что-нибудь. Микеле думал о том, на что именно бы хотел его потратить, но еще до того, как успевал это спланировать, несколько человек начинали тусовку прямо в автобусе, и он уже ничего не мог контролировать в своей жизни. Он также спросил у Мервана, зачем тот придумал небылицу про парк, на что тот в ответ предельно правдоподобно удивился и спросил:       – Я такое говорил? Когда?       – В Каннах после награждения.       – Да мы же тогда были в стельку. Думаешь, я помню, что говорил?       – Это тебя не оправдывает.       – Как будто что-то плохое случилось. Я же из лучших побуждений.       – Ты только что сказал, что ничего не помнишь, – подозрительно прищурился Микеле.       – Но уверен, что я это сделал из лучших побуждений. И смотри, как все теперь хорошо. Лучше бы спасибо сказал, а то сразу обвинять.       Говорить ему никаких "спасибо" Микеле не собирался. Тем более, что Мервана затянуло в водоворот очередной тусовки, в которую Микеле позволил себя затянуть тоже, и в процессе он решил – бог с ним, с убийством Мервана. Пусть живет, раз ничего фатального в конце концов не случилось.       А еще Флоран притащил на поклоны гитару. И только один бог знал, что его сподвигло на это решение, или, быть может, кто его на это решение мотивировал, хотя Микеле изначально понимал, что у него есть противопоказания к подобному, сейчас, вопреки прошлым ситуациям, во все эти разы с поклонов, начинал ощущать некоторое единение и что-то, похожее на возвращение домой, ему начало приходить в голову, что даже та талантливая часть Флорана, что не давала спокойно жить раньше, теперь принадлежит ему, от этой абсурдной мысли немного кружилась голова, но такой же абсурдной она оседала в сознании и никуда не планировала деваться. Микеле неотрывно наблюдал за ним на каждых поклонах, насколько мог себе позволить смотреть, не создавая при этом слишком неадекватную реакцию зала и труппы, потому что хотел, потому что мог, потому что его мозг, наконец-то, успокоился со своей психосоматикой.       А потому, когда очередная автобусная тусовка начала шутить, он почти готов был смириться с этими фактами. С насмешливыми "вы такие хорошие" от Мервана, которые больше походили на шутку, чем на что-то, претендующее на логику, с наигранно-обиженными, невзначай брошенными от Нуно "променял нас, куда же мы без тебя теперь", с милыми взглядами Мел, которая больше не стремилась особенно часто к физическому контакту, как раньше, понимающе или не слишком качая головой. Смущенными взглядами Диан, которыми она окидывала их почти каждый раз на сцене и некоторое время после закрытия занавеса, когда Флоран возвращал ему обещанные успокаивающие объятия. Микеле переживал эти подколки, шутки и намеки… адекватно. Первое время огрызался, потом шутил в ответ, шутки не казались ему смешными, но он думал, что все просто успокоятся рано или поздно, когда им надоест повторять одно и тоже. Они не успокоились. Шутки не закончились. Шутки перетекали из одной автобусной тусовки в другую, так что каким-то невообразимым образом, когда Флоран замаячил на входе с весьма и максимально логичным предложением сворачивать уже тусовку и выгружаться, Микеле почему-то ощутил все взгляды на себе. И они ему совсем не понравились. Это предложение даже не касалась его, он ничего не него ответил, какого черта все решили так дружно и слаженно свести всё к нему?       Об этом же он сказал Флорану вечером чуть позже, когда остальным надоело кидаться в него своими намеками. Не безосновательными, но раздражающими количеством. Флоран в ответ пожал плечами. Создавая впечатление, что к нему никто с подобными намеками не лез, или, продолжая не кричать на людей, он представлял из себя весьма неудачную цель для подобных шуток. То ли дело Микеле с его эмоциональностью и гиперактивной реакцией на всё, правда?       – Скажи им, чтобы перестали, – дал самый гениальный совет в мире Флоран, на который Микеле был бы вправе обидеться, если бы уже не был настолько помешан и зациклен на всем, что вообще Флоран делал, правда, сейчас он не делал ничего. Просто находился в комнате и в свете того самого не случившегося второго свидания Микеле не мог думать обо всем логично, постоянно сбиваясь на мысль, что хотел бы поцеловать его прямо сейчас. И удивлялся с другой – что подобная мысль не портила жизнь Флорану, сбивая со всех начинаний. Или тому, что он так хорошо делал вид, что это не так.       – Они не перестанут, – продолжал Микеле их бессмысленный диалог, где и без того было ясно, что результата не выйдет. Особенно к тому моменту, как Флоран заметил его уж слишком остекленевший неотрывный взгляд и неловко улыбнулся, склоняя голову набок, расположившись на кровати номера, словно в каком-то наблюдательном пункте.       Микеле сдался окончательно, сползая со своей кровати, сделал несколько шагов вперед, смотря долго и неотрывно, пытаясь найти в глазах Флорана некий ответ на вопрос, что он не задавал. Ни один из них не задавал. Некий триггер, но никто не произносил ни вопрос, ни какую-либо другую фразу, которая превратилась бы в финальное "да, теперь можно делать все, что ты захочешь" дозволение. Микеле не мог так больше. Он ничего не понимал. Его тянуло и тянуло необоснованно и невозможно. Безостановочно. И даже мысль о том, что он понятия не имеет, что с этим всем делать, потому что так и не понимал слишком много, почти не пугала. Микеле просто не хотел думать, что ему так уж нужно знать всё, имел какие-то базовые представления, как должен был выглядеть секс между мужчинами, и более глубокого знания получать не планировал. По крайней мере, с точки зрения теории. Они бы могли бы разобраться в процессе. Так или иначе.       Тем более, когда Флоран смотрел на него снизу вверх в ответ с не меньшим желанием и, быть может, тоже не знал, что следует делать, пока Микеле стоял неподвижно рядом с ним, просто пытаясь понять, с чего начинать. Концепцию "второго свидания" они знатно упустили, так что, не останавливаясь на формулировке этапов слишком долго, Микеле, как и в прошлый раз, сделал первый шаг самостоятельно, и Флоран, как и в прошлый раз, спокойно позволил уложить себя на спину и продолжал неотрывно смотреть в глаза, что было и странно, и нет. Уживалось с представлениями Микеле об отношениях (по крайней мере тех, в которых он состоял), и с тем, что Флоран сказал в прошлый раз об его "предоставлении возможности выбора", но при этом одна часть его думала, что выходит слишком… обыденно. Он целовал Флорана, который не оказывал никакого сопротивления, впрочем, всецело убеждал, что его тоже все устраивает, притягивая как можно ближе и зарываясь пальцами в волосы, сжимая плечи, лопатки, талию, Микеле был в одном шаге от того, чтобы рухнуть на него целиком, не удержавшись.       Вторая часть в то же время спокойно стаскивала с не сопротивляющегося Флорана футболку, затем с себя, и исследовала то, что ей предлагали исследовать. Чего Микеле никогда от себя не ждал – что его будет возбуждать мужское тело. Такое привычное, ведь он видел его каждый день, и не слишком, потому что никогда не доводилось возможности задуматься о том, как оно ощущается со стороны, какого трогать не привычные мягкие и округлые женские тела, а более угловатое, плоское и крепкое мужское. Он не думал об этом вообще и не слишком думал сейчас – действовал по плану поцелуев и касаний, карте, которой всегда следовал, и которая всегда работала с девушками, и работала сейчас, потому что Флоран продолжал позволять делать все то, что Микеле взбредет в голову. Что накрывало его с головой и возбуждением, и нежностью, и странным ощущением, которое он не мог назвать конкретно (но, наверное, это была вросшая корнями в его сердце влюбленность).       Он не слишком думал о том, что будет дальше, когда настойчиво опрокидывал Флорана на кровать, и пока стягивал одежду и не слишком задумывался о том, что хочет делать. Но чем ближе Микеле приближался от привычного и обыденного к новому и неизведанному, тем быстрее улетучивался изначальный запал и больше поглощало неуверенностью. Что, вероятно, Флоран заметил, притянул его выше, отвлекающее целуя, и одна маленькая часть Микеле ждала, что он отвоюет у него право распоряжаться ситуацией, вести и принимать решения. Часть его надеялась, хотя вряд ли Микеле был готов признать существование этой части. И согласиться с ее желаниями. Но Флоран ничего не сделал, только улыбнулся криво-ободряюще и сказал:       – Нам не обязательно что-то делать.       Что звучало так абсурдно, как звучало. Так что он даже самостоятельно добавил:       – Сейчас. Что-то серьёзное.       Будто бы каждый день с ним подобное случалось. Микеле ощутил неприятный укол в сердце от того, что Флоран даже сейчас оставался слишком спокойным, рассудительным и осознающим что-то вокруг в принципе, пока Микеле собирал себя из маленьких кусочков, которые не могли найти между собой общего языка. Флоран смотрел на него затуманено-влюбленными глазами, и Микеле решил: к черту. Если этот нелепый первый раз на нелепом околовтором свидании закончится обычной дрочкой, то так тому и быть, и потянулся разбираться с теми остатками одежды, которые еще не пали под натиском волны возбуждения, бороться с которой не имело никакого смысла.       В конце концов, вышло… неловко. До смешного глупо, с постоянными нелепыми шутками без какого либо смысла и смешками, создающими атмосферу возвращения в подростковые времена. От чего впоследствии Микеле чувствовал себя смешно и непомерно счастливо одновременно, даже при том, что ничего серьезного не случилось, и он не мог перестать винить Флорана за то, что тот зачем-то хихикал с его медленной и неуверенной реакции в попытке осмыслить концепцию "я серьезно планирую трогать чужой член". Микеле не был так уж против этой концепции, был ей взволнован, невероятно воодушевлен и с исследовательским запалом был готов нырнуть в этот омут с головой (что он и сделал), однако – именно то, что почему-то заставило Флорана смеяться – слегка завис, стоило нижнему белью оказаться за пределами кровати, а флоранову члену воочию предстать перед его глазами, Микеле понадобилось некоторое время, чтобы осознать свое желание прикоснуться, пропитаться им целиком и не найти ни единой противоречивой мысли.       Так что, в конце концов, вышло неловко, приятно, прекрасно и почти можно было считать за адекватное начало отношений. За адекватно пройденную промежуточную стадию. Потому что дальше стало чуть спокойнее.       Микеле осмелел достаточно, чтобы начать целовать Флорана в гримерке, когда остальные уже уходили, а Флоран не мог просто уйти вместе с ними, и это уже было несколько на грани разумного, граничащего с опасным, потому что никто из них ничего толком не слышал, будучи слишком увлеченными ощущением мягких губ и теплых приятных волн, бегущих вдоль всего тела. Флоран так удачно толкнул его в сторону стены, что Микеле на долгую и слишком невероятно продолжительную секунду выпал из реальности, ощущая, как дрожь поднимается изнутри и захватывает его целиком. И даже холодная стена ничем не помогла, и даже тот факт, что он не сильно ударился об нее головой, ничем не помог. Оторвавшись от теплых, мягких и прекрасных губ на секунду, попытался вздохнуть, но ему почти не дали этого сделать. Внезапно и неожиданно Флоран оказался настойчив, вопреки его словам, и прошлым попыткам, и даже тому, что на дверях гримерки не было никаких замков, прижимался всем телом, буквально вдавливая Микеле в стену, не давая ни малейшей возможности вырваться или передумать. Что-то сделать в ответ. Микеле тихо насколько мог плавился и пытался выжить, пережить внезапный порыв, остаться в этом мире, не имея ни малейшей возможности (и желания) сопротивляться, пока Флоран настойчиво целовал его, проникая языком в его рот все глубже, заставляя Микеле дрожать и задыхаться, забывая дышать и сбиваясь с ритма.       До тех пор, пока тихий насмешливый голос не заставил его резко распахнуть глаза:       – Вы надпись-то на дверях видели? Это не ваша спальня вообще-то, – насмешливый голос, принадлежащий Мервану, что так нагло нарушил идиллию, вынуждая Флорана едва ли не отскочить в сторону от испуга и внезапности. Микеле, помимо страха, смущения и резкого адреналинового выброса, ощущал недовольство от такого бесцеремонного прерывания, и неприятный разливающийся по телу холод от того, что их резко оборвали, что из теплой неги с легким возбуждением пришлось возвращаться в реальность.       – Мы в курсе, – огрызнулся он, ощущая желание обороняться. Тем более от того, каким ехидным Мерван выглядел, его хотелось ударить только больше. Но также, по какой-то причине, Микеле только сильнее оперся на стену, потому что осознал, что у него нет сил стоять и дрожат ноги, от этого внезапного стресса или от того, что было до – он не знал.       Флоран совершенно молча переводил взгляд попеременно на них обоих, смущенно почесывал шею и всем видом выражал желание не видеть Мервана здесь вовсе. И когда тот, наконец-то, осознав свою нежелательность, забрал, что он там забыл, и ушел, Флоран коротко бросил неуверенный взгляд на Микеле, а затем и вовсе рассмеялся. Несколько нервно. Микеле выбрал вариант от стены не отходить, и потихоньку понимал, что вряд ли готов идти куда-то прямо сейчас, потому что для начала ему следовало бы успокоиться. Во всех смыслах. Не хватало еще больше поводов для шуток (про вставшие члены тем более).       – Никаких больше поцелуев в гримерках? – все еще не отсмеявшись, спросил Флоран. Микеле пожал плечами, не понимая смысла подобного вопроса.       – Как ты себе такое представляешь? – спросил он вместо ответа, и, поймав на себе тот самый взгляд, который и вынудил его начать Флорана целовать парой минут ранее, тяжело сглотнул, понимая, что такими темпами, одними шутками дело не обойдется.       Тем более, что Флоран еще и ответил:       – Никак.       Севшим голосом настолько, выбивая из Микеле остатки спокойствия и веры в то, что он сможет пережить дорогу до отеля, не умерев пару раз в процессе от томительного ожидания.       Несколькими днями после Флоран перестарался. Или, быть может, дело было не столько в его стараниях, сколько в том, что поводов для стараний стало просто слишком много. И не то чтобы те маленькие возбуждающие и прекрасные ночи в отеле могли сойти за тот же уровень стараний… Микеле частично чувствовал себя виноватым в том, что Флоран сорвал голос на сцене. Хотя не имел к этому такого уж серьезного отношения, но от одного взгляда на молчаливого (впрочем, не слишком отличающегося от обыденности) и замкнутого Флорана, он чувствовал себя ответственным хотя бы если не за случившееся, то за обеспечение флоранового комфорта.       Потому, когда Флоран ужасно сипло спросил про полотенце, потому что планировал утопить свое горе в ванной, Микеле перебил его еще на середине:       – Если тебе больно говорить, не говори.       Флоран улыбнулся, склонив голову на бок, почти шепотом ответил:        – Будешь понимать меня без слов?       Хотя Микеле не был уверен, что способен, ведь в прошлые разы у него выходило не то чтобы удачно, но кивнул, подошел ближе, чтобы отдать то самое полотенце, про которое Флоран спрашивал, только зачем-то накинул его ему на голову и потянул вниз, чтобы поцеловать в лоб. Флоран несколько раз пораженно моргнул, хотя должен был привыкнуть, и, как и обещалось, молча вопросительно выгнул бровь. Микеле вспомнилась давнишняя история в парке, он хотел повторить то идиотское флораново "на удачу", но засмеялся от этой мысли по неизвестной причине, не выдержав ожидающего взгляда, развернул Флорана в сторону ванной самостоятельно и настойчиво затолкал в двери, ощущая себя очень глупо и неловко.       Некоторое время без него на сцене было непривычно. Микеле с долей удивления отмечал, что без Флорана, который не выделялся особым желанием вливаться в невероятные затеи, ему было не так весело, как с ним. К тому же из Мервана Сальери получался слишком статным и более серьезным, куда менее способным на попытку самоубийства пластиковым ножом, и при этом вел он себя так, будто бы знал, что Микеле о нем думает – подмигивал, пока никто не видит, и всеми силами портил образ "противника", насколько только мог. Будто специально. Будто бы кричал всем "я знаю, что вы будете сравнивать не в мою пользу, так что можете повеселиться, пока я делаю вид, что ничего не замечаю". В финале Мерван выглядел достаточно раздосадованным и сожалеющим, чтобы поверить в его роль, но недостаточно… Флораном, чтобы Микеле обнимал его так отчаянно в поисках уверенности, утешения и маленького якоря, которого ему не хватало из-за необходимости переживать свою смерть.       Мерван, в самом деле, успокаивал своим существованием, всегда это делал, и на сцене в роли Сальери делал это тоже, просто Микеле привык к тому, что его разламывает на кусочки одним флорановым взглядом, что необходимость прикоснуться к нему из задуманного сценарием "немного подержать за руку" превратилась в желание то положить ему голову на плечо, то обнять посреди сцены, то вцепиться в плечо так, словно вот-вот он планирует падать. И Мерван, как оплот спокойствия, не позволял нервам Микеле расшататься настолько, чтобы он мог сорваться.       Что отчасти было хорошо. Но с другой стороны – Флоран всё ещё был за кулисами, быть может, смотрел прямо сейчас, но Микеле принял за правило пытаться не искать его взглядом, просто принять этот факт (он немного упивался им, так что все со стороны выглядело как и обычно – почти как срыв).       С другой стороны, пока Флоран не мог говорить, Флоран не мог петь, и никто не выносил гитару на поклоны, хотя Флоран вполне мог играть. По хорошему, ему стоило отдыхать и восстанавливаться, но он предпочитал находиться вместе со всеми, за что Микеле был ему благодарен, вероятно, больше всех, потому что переживать смерть, которая не заканчивается тёплыми объятиями, уже отвык настолько, что мог бы ее не пережить.       И их игра в молчание и в "понимание без слов" проходила почти успешно. Флоран ловил его после закрытия занавеса трижды – как и раньше в антракте на сцене помогал подняться, но из-за его необходимости молчать это не сопровождалось никакими забавными шутками, которые успокаивали Микеле не хуже объятий, перед поклонами, когда Микеле был на грани того, чтобы упасть, и Флоран почти ловил его в буквальном смысле, и в третий раз после того, как сценические костюмы занимали место на своих вешалках, Микеле забивался в самый дальний угол автобуса, и начинал ощущать плюсы от понимания без слов, потому что совершенно не хотел говорить, а Флоран по одному его взгляду понимал, насколько он утомлен и насколько ему требуется тихое мирное одиночество.       Одиночество в большинстве случаев Микеле не требовалось, ему нужен был теплый Флоран под боком и много часов сна. А пока они медленно продвигались по северу Франции в совершенно зимний период ему требовалось куда больше тепла, и возможность прижиматься к Флорану в автобусе, положив голову на плечо, сплетая пальцы и едва ли не засыпая, была необходимостью. Которая, к счастью, отлично работала в режиме "понимания без слов", хотя Флорану на восстановление понадобилась всего пара дней, к его возвращению в мир разговоров, это понимание никуда не делось.       В один момент Флоран предложил нечто странное. Микеле и раньше замечал за ним эту привычку, ещё когда жил в его квартире. Флоран наблюдал уже тогда, но только сейчас зачем-то решил предложить помощь. Микеле в ответ на его обыденное "Помочь?" завис с петлей узла платка в зубах, долго и упорно не понимая, что именно тот имеет ввиду. Затем медленно отрицательно покачал головой, но Флоран не успокоился, повторяясь с "Точно не помочь?", вынуждая Микеле не очень внятно ответить из-за нежелания выпускать плохо поддающийся узел:       – Спасибо, я справлюсь.       Вероятно, расстроившись, Флоран больше не спрашивал, но это предложение поселило у Микеле в голове маленькую медленно растущую идею. В первый раз он отказался. Во второй раз Флоран не предлагал. По утрам, сворачивая платочки в ровные удобные линии Микеле возвращался к этой мысли, иногда ловил взгляд Флорана, словно раздумывающего, не спросить ли снова, но никогда не говорящего. По вечерам Микеле ловил подобный взгляд второй раз. А в течение дня думал о том, что в этом такого, и что его так беспокоит. Флоран всего лишь предложил ему помочь развязать узел, но Микеле отчего-то довел эту ситуацию в воображении до того, чем она являться изначально не планировала. Но он знал, что она в нее превратится и, вероятно, сам Флоран, учитывая, как он продолжал наблюдать за выверенными годами движениями, пока Микеле складывал, завязывал или развязывал платки на запястьях, тоже видел в этой ситуации исход максимально… возбуждающий.       Чем больше Микеле об этом думал, тем больше он хотел согласиться, хотя не представлял, на что именно. Но Флоран не предлагал, и в этом была загвоздка. Ведь предложить помощь всегда легче, чем попросить ее. Тем более с тем, с чем ты и так отлично справляешься. Особенно, когда все планирует не только этой помощью закончиться. Потому несколько дней Микеле настойчиво смотрел Флорану в глаза в ответ, осознавая, что тот наблюдал, и, смешно, но на третий же день Флоран не выдержал первым и все же задал тот же самый вопрос:       – Помочь?       И это уже не было предложение помощи. Его голос прозвучал с такой интонацией, что Микеле смог только медленно кивнуть в ответ, ощущая, как начинает приливать жар к лицу и громко быстро бьется сердце, отдаваясь пульсом в горле и ушах. Он совершенно точно соглашался на что-то, на что не знал, стоило ли соглашаться, что не было простой помощью, и для чего вопрос был лишь предлогом. Тем более, что Флоран усугубил ситуацию ещё больше – он стек с кровати и, господи боже, расположился на полу, посмотрел снизу вверх, вынуждая Микеле судорожно втянуть воздух, ощущая внезапный приступ головокружения от череды пролетевших в голове фантазий, что он мог бы сделать в этом положении. Но больше всего убивало, что Флоран улыбался так, словно прекрасно понимал, что делает, какую реакцию вызывает, и только так всё и планировал. Протянул руки вперед с этим самым выражением, обхватывая Микеле за запястье, а тот вздрогнул даже не чувствуя касания через толстый слой ткани. Ему хватило самого факта, чтобы начать медленно плавиться под этими руками. Флоран довольно быстро развязал небольшой узелок, но затем принялся разворачивать ткань слой за слоем невероятно медленно, периодически поднимая глаза вверх, чтобы… что-то. Микеле не имел ни малейшего понятия, что тот хотел. Мог только смотреть и пытаться не забывать дышать. На последних витках Флоран осторожно потянул ткань на себя, и она поползла вдоль руки, вынуждая Микеле дрожать от каждого легкого касания. Он завороженно наблюдал, не зная, что делать, пока Флоран также медленно потянулся к его второй руке, и Микеле без сопротивления развернул ее ладонью вверх, пока ткань медленно разворачивалась и покидала его руку под чуткими пальцами Флорана.       Он вздохнул, когда второй платок мягко прошелся вдоль пальцев, застревая между ними, ощутил нехватку опоры, хотя уже сидел, но словно какая-то часть его внешней защитной оболочки испарилась, и он почувствовал себя незащищенным. Флоран осторожно поцеловал его в пересечение вен на внутренней поверхности запястья, мурашки побежали вдоль руки от этого легкого касания, Микеле невольно повел плечами, сбрасывая это ощущение, но оно уже осело возбуждением в паху, с которым было сложно бороться. Словно давая ему передышку, Флоран отвлекся, сложил платочки ровными стопками и убрал на прикроватную тумбочку, но с пола никуда не делся, продолжая смотреть снизу вверх, убивая в Микеле остатки надежд на… что угодно. Он буквально видел, как дернулся кадык, прежде чем Флоран спросил:       – Можно я?..       Микеле кивнул даже при том, что понятия не имел, на что соглашается. У него в голове промелькнула фраза в духе "тебе можно все", но произнести её не осмелился.       Получив разрешение, Флоран неуверенно поднялся на ноги. Микеле ждал поцелуя, но его не последовало. Вместо этого Флоран уперся коленом в постель с левой стороны от Микеле и принялся медленно расстегивать пуговицы на его рубашке. Ужасно медленно, одну за другой, попеременно смотря то на пуговицы, то ему в лицо, стоя так близко, что Микеле буквально мог слышать учащенное дыхание с его стороны, но при этом Флоран совершенно никуда не торопился. Не выдержав на третьей пуговице, Микеле потянулся разбираться самостоятельно, но был остановлен – Флоран поймал его за руки и мягко отвел их в стороны, тонко намекая. Намеки Микеле понимал хорошо, намеки оседали внутри него легким непониманием, но также приятным предвкушением чего-то, он отполз ближе к спинке кровати, чуть отклонился назад, опираясь на руки, Флоран последовал за ним, перекидывая ногу на другую сторону, расположился сверху на его бедрах. Микеле продолжил наблюдать, раз ничего другого ему не оставалось, позволяя раздевать себя. Раз Флорану этого хотелось. Рубашка с бесконечным числом пуговиц, в конце концов, сдалась, но попытка Микеле ее снять также оказалась пересеченной, он мало что понимал, но не хотел слишком много думать, тем более, что Флоран заставил его поднять голову вверх, скользя пальцами под подбородком, и, наконец-то, поцеловал – сначала в один уголок губ, затем с другой стороны, в подбородок и только потом в губы, медленно переходя с нижней губы на верхнюю. Микеле подался вперед почти на автомате, и Флоран в тот же момент отстранился, улыбаясь.       "Ладно, подумал Микеле, пусть будет по-твоему" и замер на месте, настолько мог. Руки, упирающиеся в кровать позади, начали потихоньку затекать, но это мало его беспокоило.       Смирившись и приняв условия, он получил свой поцелуй – томительно медленный, Флоран словно бы пытался изучить его заново, осторожно водил языком по кромке зубов, проходился вдоль языка, едва ли касался вообще чего-либо, словно пытался вывести Микеле из равновесия своей неторопливостью. Потому что он хотел уже чего-то активного, нормального, не настолько затянутого, заставляющего замирать в ожидании, потому что Флоран (чертов стоически спокойный Флоран Мот) отстранялся каждый раз, когда Микеле пытался сделать что-то по-своему – проявить больше инициативы, коснуться его хоть чем-то в ответ, и это злило. Хотелось большего, хотелось утолить поднимающуюся жажду, но сама по себе дурацкая ситуация кружила голову и вынуждала мысли путаться, сталкиваться друг с другом. Ничего еще не случилось толком, а Микеле уже чувствовал себя возбужденным настолько, что это было почти нереально невыносимо. Быть может, еще с того момента, когда Флоран задал тот самый вопрос.       Но больше вопросов он не задавал, только мило (успокаивающе, черт его возьми) улыбался, медленно, невыносимо медленно потянул Микеле вперёд за край расстегнутой рубашки, и принялся потихоньку снимать ее. От невероятного ощущения того, как ткань скользила по разгоряченной коже Микеле натурально крупно вздрогнул и проглотил первый тихий стон. Совершенно не соответствуя своим же представлениям о себе же. Рубашка покатилась вниз мягкими движениями, Флоран сам же (будь он неладен) вытянул из рукавов руки, явно восприняв идею целовать их как всепоглощающую, едва ли не повторял губами весь пройденный тканью путь, пока Микеле стоически следовал неким негласным правилам, которым следовать не особо хотел, но ему было слишком интересно, что Флоран придумает дальше. Он снова попытался сделать хоть что-то, кроме выполнения требований, попытался стянуть с Мота футболку, но тот остановил его тихим:       – Не торопись.       Отчего Микеле практически закатил глаза, позволяя уложить себя на спину и поцеловать снова, ждал этого, хотел, даже если все флорановы поцелуи были таким же отвратительно дотошными и медленными, что он совершенно точно начинал сходить с ума от не планирующего приближаться даже в отдаленной перспективе финала. Финал маячил в какой-то неизвестности, до которой следовало пережить несколько неизвестного количества минут умопомрачительных страданий. Микеле был не так уж против, как хотел думать. Он согласился самостоятельно. Самостоятельно принимал решения следовать желаниям Флорана и не спорить с его действиями. Они ему нравились, в конце концов. Он хотел этого.       За исключением того, что его попытки проявить какую-то активность в ответ пресекались, и титаническим усилием воли Микеле старался держать себя в руках. Флоран предпочитал исследовать – гладил по бокам, почти пересчитывая ребра, целовал шею, оставляя на ней отметки, что завтра совершенно точно будут вызывать у всех окружающих вопросы, которые Микеле снова не будет способен пережить. Но он уже один сегодняшний день не переживет, если все и дальше так будет продолжаться. Ему очень хотелось сделать что-то, просто принимать ласки было прекрасно, но он чувствовал необходимость что-то делать, а также невероятное желание покончить со всем этим и хотя бы чуть-чуть прикоснуться к себе. Но возникшая в голове мысль выжигала в нем остатки разума – Флоран не разрешал.       Микеле не планировал спрашивать у него разрешения, черт возьми. Но одна его часть очень хотела быть послушной. И безоговорочно выигрывала.       Особенно, что Флоран никуда не торопился, казался терпеливым настолько, каким не мог быть никто в подобной ситуации. Целовал подбородок, спускался ниже, проводил линии языком вдоль ключицы, возвращался обратно, иногда прикусывая кожу по пути, и снова уходил вниз, к пупку, оставлял там незначительные следы от зубов, пока Микеле старался не забыть, как дышать, и дышать, в общем-то, единственное, что он мог делать. Контролировать вдохи, чтобы не начать говорить лишнего, не начать умолять сделать что-то. Хоть что-то. Потому что каждый раз, когда круг флоранового исследования замыкался и начинался снова, когда он почти доходил до того, чтобы спуститься еще ниже, чего Микеле ждал от него больше, чем чего-либо, чего жаждал и почти горел от этого непрекращающегося не находящего выхода возбуждения, он начинал почти что выть в голос. Молча. Потому что был уверен – Флоран только и ждал, что он сломается и начнет подвывать вслух.       – Прекрати уже, – нашел в себе силы прошептать Микеле, потому что не смог бы ни за что сказать это вслух достаточно громко, не срываясь на стоны. Он еще был достаточно в сознании, чтобы контролировать себя. Достаточно, чтобы не превращаться в умоляющего, плачущего от невыносимого желания, возбуждения и захлебывающегося эмоциями. Не был готов к подобному, и не хотел показывать, что мог бы так низко пасть, а ситуация вполне способствует возможности.       – Что? – невинно спросил Флоран, но лучше бы Микеле ничего не говорил, потому что от хрипотцы голоса в ответе его основательно тряхнуло, и он вцепился в покрывало, сжимая почти до белеющих костяшек, в надежде, что это способно его удержать. Флоран прикусил кожу чуть выше ключицы, и Микеле почти не сдержался, когда отвечал:       – Вот… это, – растягивая слова и прерываясь на вдохи. Флоран демонстративно приподнялся, поглядывая вниз выразительным взглядом, и улыбнулся:       – Мне кажется, тебе все нравится.       От невозможности отрицать, Микеле шмякнулся головой об подушку, но ее мягкость ничем не помогла. Хотя передышка на разговор была очень кстати, возвращала способность разумно мыслить, но не настолько разумно, как хотелось бы.       – Я закончусь как личность и сойду с ума еще до того, как ты доберешься до моего члена, – ответил он, выдыхая невозможную честность.       – Приятно знать, что ты с такой готовностью мне его вверяешь, – усмехнулся Флоран.       – Я не, – успел начать возмущение Микеле, но не успел закончить, когда Флоран сжал предмет разговора через джинсы, и Микеле завыл, запрокидывая голову и втягивая воздух. Он зажмурился до появления пятен перед глазами и не успел заметить выражение на лице Флорана, но тот, спасибо ему, решил сжалиться, отпуская, расстегнул, наконец, ремни, пуговицу и молнию Микеле на джинсах. И, спасибо ему дважды, не так медленно, как рубашку. Микеле не видел, потому что предпочел остаться с закрытыми глазами, блаженно выдыхая от исчезновения сдавливающей одежды, так что смог только почувствовать, как Флоран потянул на себя край штанины, как бесконечные металлические бляшки на концах ремня непривычно, но приятно царапали кожу, и это снова вышло совсем не так, как Микеле ожидал – возвращаясь, Флоран провел руками сначала вдоль одной ноги, начиная от ступней, через голень и выше, останавливаясь ровно у самого края белья на внутренней поверхности бедра, затем повторил тоже со второй, вынуждая глотать ртом воздух и открыть глаза, Микеле поднял голову, чтобы укоризненно посмотреть, увидел Флорана будто бы в каком-то диком трансе, совершенно игнорирующим даже близко уже не намекающий на желание внимания под тонкой тканью нижнего белья член, а прямо таки кричащий. Причем оба члена. И какими усилиями Флоран оставался спокойным и способным на все эти медленные ласки, Микеле не мог понять совершенно. Но понимать ему было трудно – он едва дышал в ожидании, когда дело уже дойдет до него. Поймал взгляд, влюбленный и полный желания, но совершенно не того желания, которое так помогло им найти общий ритм вперемешку с шутками в первый раз, а потом и все последующие разы после. Это было другое, глубинное, темное желание. Микеле сглотнул в предвкушении, ощущая, как дрожь захватывает его изнутри, не мог оторвать взгляда, пока Флоран долго и упорно обходил жаждущий внимания член, поглаживая бедра по внутренней стороне, целуя и оставляя маленькие полоски следов зубов, вызывая у Микеле новые порции дрожи и желания биться головой об подушку. На что в ответ Флоран поцеловал коленку. Успокаивающе.       – Перестань, – тихо почти взмолился Микеле, слыша себя словно из-под воды из-за внезапно заложенных ушей, которых до этого попросту не замечал. Флоран улыбнулся, потратил некоторое время на то, чтобы разобраться со своей ширинкой, вызывая у Микеле секундное ехидное "поделом тебе" в голове промелькнувшее, ощущение отомщения, и предвкушение, наконец, закончившееся ожидание, однако… на том Флоран и остановился. Микеле мог отчетливо видеть, насколько тот был возбужден, но в то же время насколько был способен это игнорировать. Продолжая издеваться.       – Уверен? – спросил он, в очередной раз проводя рукой настолько близко, что Микеле почти что был готов начать умолять. Все еще не понимая, почему просто не прекратит это и не сделает все сам.       Словно читая его мысли, Флоран ответил:       – Ты вполне можешь справиться своими силами.       И, ладно, Микеле не был готов просить его, но был готов признать свои желания.       – Я не хочу.       Чем вызывал удивление Флорана, потому что тот замер на мгновение.       – Что именно?       Микеле вздохнул. То ли для храбрости, то ли потому что был на грани настолько, что почти разваливался на части. Тем же сбитым шепотом спросил:       – Правда хочешь, чтобы я это сказал?       Флоран кивнул, хотя не так уверенно, как вел себя ранее. Может, он не так все понял, в конце концов Микеле и не озвучил ни разу, что согласен на все его гениальные, приятные, возбуждающие, любые идеи. Набрал в легкие побольше воздуха и, ощутив, как и без того красное лицо начинает гореть еще больше, одной фразой протараторил:       – Твою руку. На моем члене. Сейчас.       – Вау, – только и хватило Флорана в качестве ответа. Микеле, пережив эту унизительную ситуацию, почувствовал себя лучше – справился, сказал, признал, что у него есть такое желание, что все идет по плану и на все он согласен.       Если бы Флоран сказал что-то еще, Микеле бы его убил. Но он не сказал, потянулся, наконец, куда нужно, хотя и несколько замедленно стянул оставшееся нижнее белье, отделяющие Микеле от такого желанного удовольствия, и какое-то время, словно что-то придумывал, смотрел на покрасневший от отсутствия внимания вставший член. Оставшись совершенно голым на фоне Флорана, который едва ли одну ширинку растегнул, Микеле почувствовал внезапное смущение, но оно приятной волной распространилось вдоль позвоночника и ударилось в без того изнывающий член, так что Микеле, поднявшись на локтях, спросил недовольно:       – Что?       – Подожди секунду, – ответил Флоран и стремительно скрылся в шкафу. Микеле вдохнул, хотя больше безысходно застонал.       – Ещё секунда и я умру, – протянул он как раз к тому моменту, когда Флоран вернулся с бутылочкой смазки. И, вероятно, ее стоило назвать бутылкой, исходя из размера и, вероятно, планов Флорана на этот тур. Легкий страх накатил на Микеле холодной волной, потому что он не был готов идти так далеко, и неосознанно чуть отполз к краю кровати, хотя возбуждение никуда не делось, потому что мысль, что Флоран бы мог просто сказать ему сейчас, что они собираются идти до конца, и Микеле бы согласился, даже при том, что находился почти в ужасе от этой мысли. Просто потому что ощущал в себе желание соглашаться со всем, что Флоран сегодня предложит. Явно заметив его реакцию, Флоран покачал головой:       – Хочу предложить кое-что другое.       – Насколько это травмоопасно? – вырвалось у Микеле. Неосознанно. Страх не отпустил его до конца, потому что Флоран не сказал, что хочет делать, он вместо этого спросил самое банальное на свете:       – Ты мне доверяешь?       На что Микеле ответил самое банальное:       – Нет.       – Да брось, ничего с тобой не случится, – отмахнулся Флоран. Но несколько нервно. Факт, что тот тоже волновался, немного успокоил Микеле, но не слишком, он спросил тревожно:       – Чего ты хочешь со мной сотворить?       – Только то, что ты сказал, – ответил Флоран, показывая рукой нетривиальное движение, которое сложно было интерпретировать двояко. Флоран весь такой замкнутый и стеснительный показывал дрочку. И это оказалось настолько абсурдно, что заставило Микеле и рассмеяться, и согласиться, и его член заинтересованно дернулся.       Заручившись согласием, Флоран вернулся на постель, присел сбоку, откупорил крышку бутылки и, подняв взгляд, серьезно сказал:       – Мне нужно, чтобы ты следил за руками и себя не трогал. Справишься?       – Что ты собираешься со мной делать? – перебиваясь на нервный смех, покосился на него Микеле, повторяясь. Но Флоран ждал ответа, серьезный Флоран, так похожий на своего персонажа, что вынудило Микеле сдержанно кивнуть, ощущая ком в горле от волнения. Он планировал позволить ему сделать что-то, что он не будет контролировать. Господи боже.       Флоран щедро разлил смазки по члену, и хотя она не была холодной, Микеле вздрогнул от контакта. А потом его члена впервые нормально коснулись за вечер, и он не смог сдержать протяжного благодарного стона. Начал Флоран медленно, но Микеле от него этого ждал, раз уж весь вечер прошел так медленно, едва сжимая руку, проводил снизу вверх чуть сильнее, чем обратно, но Микеле наслаждался и этим, тяжело дыша и тихо постанывая. Какое-то время.       Затем Флоран сказал:       – И мне нужно будет, чтобы ты сказал, когда будешь близко.       Микеле несколько раз моргнул, пытаясь осознать, что ему было сказано, осмыслить фразу, но рука на члене не слишком этому способствовала, так что он предпринял попытку его проигнорировать. Не получив ответа Флоран на некоторое время остановился, чуть сильнее сжал руку, Микеле поднял на него свой затуманенный плывущий взгляд, как бы намекая, что ничего не понял. Флоран повторил:       – Ты должен сказать, когда будешь готов кончить.       И лучше бы он не повторял. На тот раз до Микеле дошло в полной мере, на что он, не слишком размышляя, подписался. Флоран планировал его убить. Буквально. Свести с ума настолько, чтобы он умер от невыносимого нескончаемого удовольствия.       – Я могу отказаться? – спросил Микеле вяло и неуклюже. Слишком недостоверно для того, кто хотел получить ответ. Но с той дрожью в голосе, которую всецело обеспечивала снова начавшая движения рука Флорана.       – Если не хочешь, – ответит тот несколько разочарованно. Микеле ощутил опасное чувство, опасное желание сделать это, согласиться только потому что Флорану хотелось. Потому что тому пришло в голову, будто бы он мог безнаказанно мучить Микеле, заставляя раз за разом ходить по грани мучительного удовольствия, самостоятельно оттягивая финал.       Истина в голове была пугающе проста – он мог. Микеле был готов ему это позволить. Откинулся на подушки и неровно выдохнул:       – Ладно. Я весь твой.       Зря он это сказал. Вручать себя Флорану целиком, давать ему полный карт бланш – зря он. Все казалось Микеле обычным, всепоглощающим удовольствием, но привычным явлением – рука медленно двигалась вдоль его члена, иногда ускоряясь, отчего Микеле вздрагивал, рефлекторно запрокидывал голову и вцеплялся в простыни, которые, он надеялся, удержат его в рамках договора. Он согласился на это. В конце концов. И пока Флоран с его непробиваемым спокойствием проводил исследование больше, чем планировал доставлять удовольствие, Микеле чувствовал себя хорошо и правильно. Затем тот остановился в первый раз, убрал руку. Микеле тихо зашипел, бросил на него укоризненный взгляд, поймал в ответ улыбку, как будто тонко намекающую "Помнишь уговор?". Микеле не знал, сколько прошло времени с тех пор, как все это началось, чувствовал, как приближался к блаженному финалу с каждым лёгким касанием, каждая клеточка его тела дрожала и хотела уже, чтобы все закончилось. Хотя они едва ли только начали. Флоран едва ли начал. Он вернулся к члену (и к своей пытке), отчего Микеле не знал, благодарен ему или уже почти ненавидит, его мелко трясло, пока темп становился чуть более быстрым, но, словно в издевку, Флоран замедлялся после некоторого неопределенного (невозможного к определению плохо соображающей головой Микеле) времени и медленно обводил головку, едва заметными, легкими прикосновениями, чуть усиливая их периодически. Микеле старался уловить ритм и логику, но ее попросту не было. Флоран делал то, что ему хотелось. Микеле мог только ждать, когда все закончится.       Он всерьёз думал о том, чтобы на все плюнуть. Растекался по постели, едва дыша, прикрыл глаза и сосредоточился на ощущениях, которые и без того захватывали его целиком, топили в неге, и постоянно меняющихся движениях. Удовольствие накатывало, подталкивало его к краю, Микеле очень хотел сдаться ему, очень хотел, не слишком контролировал свои мысли и слова. Даже не знал, что говорил, но движения резко прекратились, и почти реальная боль прокатилась по его телу от паха вверх, отдаваясь в сердце. Будто холодом сжало его изнутри, Микеле вцепился в несчастную простыню еще больше, резко распахивая глаза. Флоран успокаивающе гладил его по коленке, затем поцеловал коротко во внутреннюю часть бедра и деликатно посоветовал:       – Дыши.       Микеле глубоко вздохнул, понимая, что даже дыхание прерывается из-за непрекращающейся дрожи. Но честно выполнил этот совет, от которого лучше не стало. Флоран переждал некоторое время, затем вернулся к своему занятию, обхватывая член у самого основания достаточно крепко, чтобы Микеле захлебнулся стоном, едва ли осознавая хоть что-то. Во второй раз Флоран начал сразу с быстрых ритмичных движений. Микеле едва ли мог что-то сказать, задыхался, не был способен сдерживать рвущиеся наружу стоны и хоть что-то контролировать. Он практически метался по постели, цепляясь за нее, как за спасительный якорь, его бедра двигались самостоятельно в надежде получить как можно больше и кончить, наконец. Сбивчиво он что-то безостановочно шептал, потому что был не способен пережить эту пытку, это растягивание удовольствия, и не мог просто так не послушаться.       Его хватило на сдавленное неоконченное "я…", и следом волна сжимающего изнутри напряжения от ненаступившей развязки заставила выгнуться дугой на постели и почти что закричать. Это было очень близко. Настолько, что Микеле чувствовал покалывание по всему телу, словно ненашедшее выхода удовольствие пыталось выбраться из него в каком угодно другом месте. Пытался дышать, пытался успокоиться и смириться с тем, что конец наступит не скоро. Хотелось кончить до звездочек в глазах. Микеле разрывало этим желанием на части, эта мысль была единственной адекватной в его голове, но из последних сил он старался выполнять условия, которые Флоран перед ним поставил, – держать руки при себе и не делать лишних движений. От легкого прикосновения к животу Микеле прошибло волной дрожи, отчего он почти попытался отползти в сторону. Это все было невыносимо настолько, что он не хотел продолжать, но в то же время было интересно, как далеко он зайдет, сколько сможет выдержать этого безумия. Флоран больше не давал советов, только поглаживал легкими движениями по животу и груди, на контрасте с этими ощущениями Микеле начал осознавать, что простыня под ним стала невозможно горячей и мокрой. Его немного успокаивало это не слишком приятное ощущение, возвращало в реальность. Но едва ли оно могло помочь пережить этот кошмар.       Флоран коснулся члена снова, и Микеле натурально завыл, почти запищал, срываясь на мольбы:       – Пожалуйста, я больше этого не вынесу.       Вместо ответа Флоран поцеловал его в лоб, коротко и успокаивающе, и вернулся к члену. Между бесконечными "пожалуйста, пожалуйста, я хочу кончить", Микеле хватало только на рваные стоны и резкие вдохи, дышать было уже невозможно, он глотал воздух короткими движениями, облизывал бесконечно пересыхающие губы, метался по подушке, и на очередном "пожалуйста, не останавливайся", Флоран сделал ровно противоположное. Микеле ударился головой об подушку, взвыл от досады и бесконечным потоком из него полились проклятья.       – Все хорошо, – сказал Флоран, словно кто-то его спрашивал. – Как ты?       – Я скоро умру, – честно ответил Микеле, необходимость говорить немного отвлекала его от разрывающегося от возбуждения члена. Немного.       Титанической силы воли ему стоило не сорваться и не закончить все самостоятельно. Он терпел все это безумие только из-за мысли, что действительно хотел, чтобы Флоран самолично довел его до той грани, за которой он закончится как личность, перестанет соображать и понимать что либо.       Легкие поглаживания уже не успокаивали. Микеле вздрагивал от каждого из них и каждое казалось ему неприятным, его чувствительность повысилась настолько, что это было невыносимо.       – Переживешь еще один? – спросил Флоран срывающимся голосом.       – А ты? – резонно спросил Микеле, но поплатился за это – Флоран щелкнул тюбиком смазки, вынуждая Микеле вздрогнуть и судорожно вздохнуть от нового контраста, затем он обернул руку вокруг одной только головки и принялся медленно двигать не слишком далеко уходя вниз. Микеле натурально закричал, не слишком осознанно дернулся в сторону, задвигал ногами с целью уйти от прикосновения, его член стал настолько чувствительным, что это было почти что больно.       – Тише, – шепнул Флоран, обхватывая его второй рукой за бедро, останавливая от бегства. Микеле протестующе замычал, у него уже не осталось сил, чтобы говорить, и чтобы держать себя в руках тоже, он балансировал на этой грани слишком долго, чтобы оставаться разумным. Его разрывало изнутри и плющило снаружи. Он хотел кончить. Хотел, чтобы все закончилось. Хотел, чтобы Флоран не останавливался. Чтобы держал его на этой грани бесконечное количество времени, не давая с нее упасть. Выбраться. Освободиться.       Он больше не мог смирно принимать эту пытку, не мог контролировать себя, потянулся своей рукой вниз, и Флоран перехватил ее за запястье.       – Я больше не могу, – взмолился Микеле, чувствовал слезы в уголках глаз, медленно скатывающиеся на подушку, и его стоны превратились в практически плач. Ему нужно было кончить, иначе бы его разорвало на части.       – Пожалуйста… – продолжал он, совершенно не понимая, что просит. Флоран неумолимо надрачивал многострадальную головку, Микеле почти поверил, что на этот раз все закончится, что Флоран его отпустит, позволит упасть с этой грани, он шептал эти бесчисленные просьбы не останавливаться, перемежающиеся с просьбами все закончить, с "я хочу", "позволь мне" и "мне нужно", которые не был способен договорить из-за непрекращающегося потока слов и эмоций. Он плакал от того, насколько невыносимо это было.       Надеялся, что все закончится.       Но все не закончилось.       Флоран отпустил его, Микеле захныкал и уже находился на том уровне, когда ему было все равно, что Флоран о нем подумает. Хотел только достичь разрядки. Или умереть.       – Я тебя ненавижу, – прошептал он, захлебываясь в слезах и сбитом дыхании. Флоран потянул его наверх, ближе к спинке кровати, вынуждая сесть, и Микеле следовал его движениям, ощущая себя тряпичной куклой. Он мог бы уже сотню раз закончить все самостоятельно, сорваться, но ему настолько нравилось, что Флоран принимал за него решения, контролировал и только он мог сказать, когда все закончится, что Микеле плавился от этого ощущения беспомощности и податливости. Он не открывал глаза и ничего вокруг не понимал, только почувствовал, как тяжесть опустилась на его ноги, и как рука вернулась на член, поглаживая, но при этом с одной стороны его касалось что-то другое, и Микеле только смутно мог догадываться, что. Его не хватало даже на стоны, он только хрипел что-то невразумительное и тяжело дышал, ощущая головокружение. Флоран приблизился к его лицу – Микеле ощутил дыхание и почти на автомате поднял голову, ловя его губы на полпути. Едва мог дышать и с поцелуя сбивался, постоянно отвлекаясь. Затем его руки коснулось что-то теплое и влажное, Микеле понял, что это была рука Флорана, покрытая остатками лубриканта, и потянула за руку вперед, вынуждая обхватить их соединенные члены, где он пытался найти в себе силы на рваные движения, чтобы сойтись в ритме с движениями Флорана. Его хватило ненадолго, он быстро сбился, стакивась с чужими пальцами, но было все равно – цель оказалась, наконец, в его руках. Потому что Флоран позволил ему. Этой мысли Микеле хватило, чтобы вырваться за грань, установленную им самим, и, наконец-то, кончить, долго и с невероятным облегчением изливаясь на переплетенные пальцы с хриплым утомленным стоном. Флорана хватило чуть на дольше, и Микеле из-за невыносимой чувствительности так и не выпущенного из рук члена, не способный вырваться, тихо задушенно стонал, почти что плача, отчаянно вцепился Флорану зубами в плечо, доводя его до кульминации. И, когда обмякший от утомления Флоран, завалился вперед, Микеле, упав под его весом, ударился головой о спинку кровати. Но у него не было сил ни на что, он пытался отдышаться, но никак не мог набрать в легкие достаточно воздуха. Флоран сверху только усугублял эту проблему, придавливая Микеле к спинке кровати своим весом.       – Ты знаешь, – подал голос Флоран, совершенно не планируя двигаться, уткнувшись щекой в плечо и выдыхая слова Микеле в ключицу, – что я не понял половину из того, что ты говорил?       В голове было невероятно, безоговорочно пусто, так что Микеле хватило только на непонимающее:        – Что?       – Я не знаю итальянский, но звучало здорово, – великодушно объяснил Флоран с явной улыбкой в голосе, чуть повернул голову, что Микеле только мог почувствовать, потому что яркие пятна под веками не давали ему и шанса открыть глаза, в ушах немного звенело, и он совершенно точно не был способен думать, чтобы отвечать что-то вразумительное, так что в ответ Микеле только промычал согласие и слегка толкнул Флорана в бок, намекая, что тому пора было бы уже уползти подальше. Намек тот понял, скатываясь на небольшой клочок постели рядом, а Микеле, наконец, нашел в себе силы открыть глаза и начать складывать слова в предложения:       – Мы больше не будем так делать.       – Почему? Не понравилось?       В голосе Флорана прозвучало явно удивление и явная обида. Микеле вздохнул, понимая, что, хоть признать свои слабости очень тяжело, он должен:       – Это слишком. Второй раз я такое не переживу.       Смущенный своей откровенностью, он сполз вниз, укладываясь на мокрую подушку, подумал, что всю несчастную кровать придется сушить и как хорошо, что у них есть вторая, затем повернул голову в бок, рассматривая пятна на футболке Флорана, с которой тот так и не расстался, он лежал с закрытыми глазами и не слишком довольно кивнул:       – Ладно. Но я не хотел делать что-то, что тебе не понравится.       Вместо ответа "да ничего, мне понравилось, не представляешь насколько, но еще один такой раз точно доведет меня до сердечного приступа" Микеле задал вопрос:       – Как долго ты вынашивал этот план?       – У меня не было плана. Само собой вышло.       Чему Микеле ни капли не поверил, но решил оставить этот вопрос до лучших времен. К тому же холод начал пробираться по голой коже, вынуждая Микеле ощутить запоздалое смущение от своей наготы, но не слишком осознанное, просто некое отдаленное чувство. А сил, чтобы двигаться не было. Зато они были у Флорана – тот горестно осмотрел пострадавшую футболку, поднявшись, великодушно молча протянул Микеле трусы, и скрылся в ванной. Достигнутый уровень взаимопонимания вызывал у Микеле невероятный прилив положительных эмоций, которые, впрочем, на фоне усталости, не способствовали борьбе со сном. Он был способен уснуть даже так, без душа и одежды, и у него не было сил двигаться, так что он уповал на то, что Флоран откажется заботливым достаточно, когда вернется.       Жизнь и тур продолжались. Восстановительные объятья-якори никуда не делись. В выходные Микеле иногда думал о команде техников, осветителей, декораторов, которым приходилось уезжать вечером сразу после спектакля, чтобы успеть установить все в следующем месте, а после пытался найти способы сделать что-то хорошее и для них. У него вообще появилось много лишней энергии, чтобы делиться ей с другими. Он вливался в группы рабочих, помогая им с мелкими вещами, которые они были готовы ему поручить, складывал костюмы в надлежащем виде, чтобы не слишком беспокоить костюмеров, в конце концов, почти перестал опаздывать, потому что теперь у него под боком всегда был самый пунктуальный в мире человек, который просто не мог оставить желание Микеле прийти попозже в покое.       Но иногда и к вечеру энергия ожидаемо иссякала, даже если Микеле находил в себе силы, чтобы отвечать на какие-то вопросы появляющимся из ниоткуда людям с камерой, его хватало на одно-два приложения, а после кто-либо утаскивал его дальше в бесконечной суматохе. Иногда это были гримеры, которые торопились подправить всем внешний вид в коротком антракте, у них вообще было много работы, особенно, когда дело касалось танцоров с их бесчисленными костюмами и прическами, с которыми приходилось работать максимально быстро, чтобы урвать себе хотя бы пару минут отдыха, так что Микеле совсем не противился, стараясь быть максимально не проблемлемным. Иногда это был Флоран, уже готовый и упакованный в свой образ, Микеле смотрел на него неотрывно несколько секунд, потому что мог смотреть и потому что не мог не смотреть, ловил легкую улыбку, а затем Флоран украдкой целовал его, не слишком успешно скрываясь за чем угодно, что попадалось на пути.       Однажды темный уголок, выбранный Флораном оказался совсем не темным, и это довело практически случайно проходящего мимо Дова до едкого комментария: "С вами не будет ни одного кадра нормального, потому что вы друг от друга отлипнуть не можете, а я это в монтаж точно не пущу". Микеле пристыженно улыбнулся, отпрыгивая подальше, почти хором с Флораном они обещали вести себя хорошо, но этот тонкий намек, что в финальную версию не попадает ничего, что нарушает личные границы участников, добавлял спокойствия. В этом Микеле уважал Дова даже больше, чем раньше, начиная с того, что он вообще никак не реагировал и ничего не говорил по поводу их с Флораном… отношений. Никто не говорил. Все вокруг только кидались шутками, не слишком соотносящихся с отрицательными мнениями, Микеле это и радовало, и пугало одновременно, поскольку подобное единогласие в его голове укладывалось с трудом (и отчасти в него он не верил). Но здесь была и другая маленькая загвоздка – по факту, ни он сам, ни Флоран ничего по этому поводу не говорили тоже, не называли это отношениями, не озвучивали и не устанавливали никакие рамки и границы. Это не приводило Микеле больше к размышлениям "а вдруг мне показалось", как раньше, потому что сейчас у него имелось более чем достаточно доказательств взаимности, однако часть его воспринимала этот факт, как некоторую незакрытую проблему.       Вместе с той, в которой они так и не добрались до того, что в его понимании, должно быть полноценным сексом, но у этой проблемы корней было куда как больше.       Как взрослый и серьезный человек, и как человек двадцать первого века, Микеле честно изучил все. Вернее, ровно одну текстовую статью, потому что кто-то когда-то сказал ему не использовать вай-фай отеля для просмотра порно. Хотя его смотреть и не планировал. Микеле не думал о том, что вообще когда-либо замечал за собой подобные наклонности – заинтересованность мужчинами. И мысли о просмотре порно с их превалирующим участием в его голову не приходили раньше а, приходя сейчас как чисто исследовательский факт любопытства, не приносили за собой желание это сделать. Его шальная мысль согласиться на подобное в прошлый раз сейчас, вне затуманенного возбуждением разума, показалась не слишком приятной. Микеле попытался представить себе, как бы это было – ощущение члена там, где его точно не должно было быть, что он позволил бы подобное Флорану провернуть с ним, и сходу посчитал идею малоприятной. И не слишком хотел ставить подобный эксперимент на себе.       Но это путешествие по одной единственной статье привело его еще к другой мысли, чуть попроще, чуть более легкой в принятии, которая, впрочем, никогда не приходила ему в голову раньше тоже, но некоторое время сейчас уже существовала на задворках его сознания не осознанной – как бы ощущался член Флорана у него во рту? От этой мысли Микеле слегка поежился, ощущая легкую дрожь, потому что с ней он не был так категоричен, как с прошлой.       По какой-то причине у Флорана не было никаких проблем с принятием подобных конструкций. Хотя Микеле не спрашивал у него слишком много о его бывших, теперь ему казалось, что стоило начать задавать вопросы в духе "сколько из твоих бывших не были девушками?", потому что он слишком легко и непринужденно чувствовал себя во всей этой ситуации. После "того самого эксперимента", который невольно в своей голове Микеле окрестил как нежелательный к повторению, Флоран в кой-то веке услышал все правильно и не стал уходить в глухую оборону и отрицание, как делал раньше. Он решил двигаться дальше, тихо и спокойно разгоняя этот поезд, пока он не сошел с рельсов. Их вечера, наполненные страстью и вобуждением, по большей части заканчивались тем же, с чего начались в первый раз – руками, обхватывающими член несколько томительных минут, если Микеле тянуло на сомнительные подвиги где-то в недрах очередного театра, и на чуть более длительную прелюдию, имеющую тот же исход, если они добирались до отеля раньше, чем разум окончательно сдавался под натиском желания.       Флорана же тянуло на расширение спектра экспериментов, в то время как Микеле терялся с ответом на вопрос "а что ему вообще делать в подобных отношениях?". И был благодарен за то, что необходимость сочинять варианты для разнообразия Флоран так великодушно взял на себя. Он же первым, как в тот самый раз, который Микеле продолжал вспоминать с содроганием, совершенно неожиданно оказался на полу, ровно между его ног, и долго смотрел снизу вверх, ничего не спрашивая. Микеле поймал шальную мысль и в прошлый раз, но тогда у Флорана были совершенно иные планы (и не то чтобы они оказались хуже), но в этот раз шальная мысль растеклась по его сознанию и превратилась в основополагающую. Микеле ощутил необходимость кивнуть, хотя Флоран не спрашивал ничего, только смотрел, а в ответ на кивок предпринял более активные действия – резво и уверенно потянулся к резинке пижамных штанов, и Микеле чувствовал себя невероятно обрадованным тем фактом, что уже побывал в ванной. Он не имел ни малейшего представления, каким на вкус должен быть мужской член, но ощущал ответственность за комфорт партнёра практически всегда, когда дело доходило до оральных ласк.       Флоран молча и непомерно уверенно потянул за резинку, Микеле приподнялся, чтобы помочь стянуть с себя все лишнее и мешающее, еще мягкий член слегка дернулся в ответ на легкие прикосновения ткани, ситуацию и неотрывный взгляд Флорана.       Он помедлил, прежде чем обхватить его рукой, несколькими движениями заставляя подняться и чуть отвердеть. Микеле был уверен, что ему хватило бы и одного взгляда, продлись он чуть дольше, чтобы воспоминания о предыдущей такой ситуациии заполнили его сознание целиком. Затем Флоран на пробу заигрывающе лизнул головку самым кончиком, и Микеле вздрогнул. Не думал, что могут быть какие-то отличия между всеми его девушками раньше и Флораном сейчас в этом конкретном опыте. За исключением того, что в данный момент во Флорана он был влюблен до беспамятства и уже успел попробовать острое и тянущее чувство переданного контроля, которое своим существованием кружило голову. И в этот раз его утопило в таком привычном и таком необычно приятном ощущении, он вцепился Флорану в волосы, хотя старался себя контролировать насколько это было возможно, как только его рот так идеально обхватил член со всех сторон, уничтожая последние адекватные мысли в голове Микеле. Кроме одной такой бессмысленной: насколько давно кто-то делал это для него в последний раз? Казалось, что это происходило вечность назад, от того, насколько внезапно острыми оказались ощущения. Он дрожал, стоны вырывались из него неконтролируемо, неспособные удержаться внутри, его бедра двигались в такт движениям Флорана и Микеле не был уверен, что осознает, насколько глубоко проникал в его рот. Он едва ли мог думать об этом. Едва ли мог беспокоиться о чем-либо, кроме удовольствия и нежелания его останавливать, оно поглощало его целиком, топило в себе, он едва чувствовал, где заканчивается он сам и продолжается другой человек. Микеле явно ощущал крепкую хватку на бедрах, попытку Флорана удержать его от резких движений, но ничего не мог с этим сделать, и как только руки с его бедер куда-то пропали, совершенно перестал себя контролировать. Он кончил так внезапно, пополам сворачиваясь от приятной судороги, что Флоран едва успел сделать хоть что-то, хоть как-то отреагировать. Микеле не сразу смог осознать, понять, когда тепло вокруг его члена исчезло, погруженный в удовольствие и охваченный им, он всецело был поглощен звоном в ушах и тем, как медленно внешние звуки достигали его сознания – он услышал, что Флоран закашлялся, и в виде реакции на этот отдаленный, пришедший из трудновоспринимаемой реальности факт, принялся извиняться, кажется, на всех известных ему языках сразу.       – О господи прости. Я не… прости.       Флоран, самый предусмотрительный с пачкой салфеток под боком, вытер рот, покачал головой смущенно, продолжая покашливать:       – Не волнуйся, все в порядке.       И следом принялся вытирать еще и руку свою вместе с полом. Микеле понадобилось несколько секунд, чтобы сложить между собой эти факты и ощутить легкую дрожь от мысли, что хотел бы попробовать тоже. Узнать, мог ли бы оказаться возбужденным от члена во рту настолько, чтобы кончить едва ли касаясь себя. Хотя не мог знать о том, насколько прошибло Флорана, пока был занят исключительно своим удовольствием, но ему вспомнилось, что никогда он не был настолько раскрепощен с девушками, боялся причинить им боль, и осознавал себя в ужасе от того, что эта мысль не сработала в этой конкретной ситуации.       – Это было грубо, извини, – сказал Микеле в итоге, не имея возможности выкинуть ситуацию из головы, и испытывая сожаления от своей резкости и внезапности. Флоран снова покачал головой, улыбаясь, впрочем, не поднимая взгляда от пола. Смотря на него, Микеле тоже ощутил прилив неловкости из-за невозможности уложить в голове факт: Флорану нравилось подобное? Он, быть может, испытывал удовольствие от легкой грубости, контроля и потому так легко был готов отдать все бразды правления? Может быть, он был из того типа людей, которые привыкли контролировать себя в жизни настолько, что им нужно было иногда отпустить себя и поддаться моменту? Микеле не был достаточно уверен, чтобы спросить сейчас, но сохранил эту мысль себе на потом, не слишком готовый признать, что, быть может, сам он хотел чего-то подобного тоже.       Не успели они высадиться из автобуса, как им уже объявили расписание на сегодняшний день, который Микеле честно считал выходным из-за неустановленных декораций, и новость, о которой почему-то никто не мог сообщить заранее, несколько выбила его из колеи. Вокруг постепенно начинало теплеть, весна отвоевывала свое, север медленно переходил в северо-запад, а потом и в запад, так что погода становилась достаточно теплой, чтобы Микеле перестал жалеть, что не обзавёлся перчатками. Он не планировал обзаводиться ими только из-за этого холодного путешествия. Тем более, если имел возможность безнаказанно греться об Флорана.       Обычно передачи Микеле нравились, если он знал о них заранее, хотя если и нет, они тоже ему нравились, пока не появлялись слишком каверзные вопросы, на которые он не всегда мог найти ответ. Особенно, если нужно было, чтобы этот ответ и устроил спрашивающего, и не раскрыл ничего действительно важного. В такие моменты ведущие часто любили задавать вопросы личного характера, и на очередной вопрос о второй половинке и спутнице жизни, Микеле долго уклончиво пытался отказаться отвечать, в панике не зная, какой ответ выбрать верным. Одна часть его намекала, что стоит сказать нет, другая говорила, что нет – это неправда, а правду никто из него выпытывать все равно не станет. И, когда ведущая совершенно не сдалась с этим вопросом, Микеле ответил ей, что некая вторая половинка у него есть, всеми силами стараясь не бросать на Флорана ни одного взгляда, даже, чтобы увидеть его реакцию. Из честного – он не сказал "девушка", никаким образом не обозначил пол, и это одно вызывало у него вагон беспокойства. Но ведущая лишь удовлетворенно кивнула, переходя на других участников. Спросила тоже самое у Флорана, а тот ответил практически идентичной фразой. Микеле показалось – это еще более плачевная для них ситуация, чем просто ответ да или нет.       Пытаясь избавиться от паники, он принялся флиртовать с ведущей, улыбаться ей слишком часто, отвечать на вопросы со шлейфом легкого намека с почти звучащим в конце вопросом "а вы?", иногда бросая чисто дружеские редкие взгляды в сторону Мота, просто чтобы заметить его реакцию. И расстраивался каждый раз, потому что не видел ничего. Флоран улыбался, если ловил взгляд в ответ, но опускал взгляд быстрее, чем Микеле успевал заметить в нем какие-нибудь эмоции. Был непринужденно весел, как на всех подобных интервью, и о его настоящих эмоциях сказать что-то представлялось невероятно сложным.       А в конце их обыденное попурри из песен, сыгранных Флораном на его бессменной гитаре Микеле окончательно раздосадовало, добило его и без того стремительно портящееся этим тотальным игнорированием настроение. Мелисса стояла рядом с Мотом. Потому что Мелисса всегда стояла рядом с ним, если им нужно было соблюдать последовательность пар и очередность, она выходила с ним на поклоны, и Флоран всегда держал ее за руку настолько вежливо и отстраненно, насколько вообще мог. И Микеле был прекрасно осведомлен об этом. Но его знание такого простого факта никак не могло повлиять на то, как он воспринимал эту ситуацию. По этой же причине Микеле вспомнился тот раз, когда они записывали клип, где Флоран с Мелиссой в обнимку с гитарами также не отлипали от Солаля, хотя Микеле и тогда был уже одной ногой в этом безумии, он не слишком много думал обо всем. Сейчас он тоже не слишком много думал, игнорируя логику и здравый смысл, полагался на малопонятные и не слишком полезные эмоции, которые закручивались вокруг с мыслью: "Мы все делаем не так".       Эта мысль была другой раньше, трансформировалась из "а что дальше" вот в это, но все казалось нормально, с пройденными пятью стадиями принятия, Микеле смирился, что эта влюбленность случилась, пережил ее, они вместе ее пережили, и во Франции он прожил достаточно, чтобы принимать существование подобных отношений как данность. Его даже беспокоила больше не эта проблема. А та, в которой он ничего не понимал в этих отношениях. Флоран с Мелиссой даже близко не походили на пару, но их концертная близость вбила Микеле в голову несколько мыслей. Первая мысль была шальная и будоражащая, отсылала к первому шоукейзу, и была настолько дикой и неадекватной, что стоило избавиться от нее как можно скорее – смотря на них двоих, он захотел поцеловать Флорана, вот прямо на этой маленькой сцене, под камерами, совершенно игнорируя окружающих и все то, что они подумают. Мог бы сделать это, мог бы поцеловать его в щеку, но понимал, что адреналиновое безумие это только усилит. Второй мыслью Микеле напугался первой, не был уверен, насколько мог выйти из самоконтроля, чтобы и вправду это сделать? И каким образом потом пришлось бы этот поступок объяснять, ведь просто отшутиться он не мог. Микеле бы обиделся, если бы Флоран решил в подобной ситуации отшутиться. Даже если бы прекрасно все понимал.       Из-за смеси желания с непониманием, а непонимания со страхом у него испортилось настроение, еще с утра держащееся на честном слове, так что, когда они добрались, наконец, до отеля, Микеле настолько хотелось погрузиться в одиночество и смаковать свой внезапный спад, что он почти попытался поменяться с кем-нибудь, чтобы ничего не объяснять Флорану. Но не успел осознать эту мысль достаточно, когда вспомнил о нескольких ситуациях ранее, где он также боялся заводить диалоги о чем-то серьезном, и как плохо они в итоге кончились. Флоран пробовал с ним говорить, хотя Микеле не хотел ему отвечать, лишь кивал, если можно было кивнуть, и качал головой, если кивать было не нужно, но в остальном оставался тихим настолько, что Флоран не выдержал, спрашивая:       – Что случилось?       В ответ Микеле снова покачал головой, потому что, в самом деле, ничего не случилось. Он просто придумал проблему, довел ее до апогея и загнался с нее. А самое досадное – прекрасно понимал, что накручивает себя из-за ничего. Из-за этого бесполезного и тупого занятия то привычно-ненавистное покалывание в пальцах, с которого все начиналось, несколько раз напомнило о себе, когда мысли Микеле в особенности загоняли его в непроглядную черноту, и сердце сжималось от неприятного чувства.       Флоран ответом совсем не удовлетворился, это Микеле понял по его лицу и настойчивому повтору:       – Уверен, что ничего не случилось?       Микеле не хотел на него злиться, но мысли сами появлялись в его голове, вздохнув, забрался на кровать как можно дальше, понимая, что должен сдаться внутренним демонам и попытаться решить проблему словами.       – Не знаю, – сказал он в итоге. – Просто ничего не понимаю.       – В отношении чего? – спросил Флоран, подойдя ближе, но, ощущая эту неизвестно откуда возникшую стену, не решился приблизиться достаточно, занял уголок второй кровати, только напряженно поглядывая со стороны.       – Не знаю. Всего. Не бери в голову… все равно я не смогу это объяснить.       Ситуация напоминала несколько сцен из прошлого, и откатов к прошлому Микеле было настолько достаточно, что он был сыт ими всеми по горло. И очень хотел выбраться из этого адского круга непонимания и тупых загонов. Но даже не мог решить, по какой именно причине был так расстроен. Что Флоран не отреагировал на его флирт с ведущей? Что сам как идиот насочинял себе какой-то фигни просто из-за того, что рядом с Флораном стояла девушка? Что захотел его поцеловать, но не смог пойти на это под камерами? Или что загнался по всему этому разом и не мог вырваться из этого плена?       – Как-нибудь уж постарайся, – предложил Флоран максимально нейтральный, но не соответствующий его взволнованному голосу вариант.       – Я просто.. – Микеле представил, как скажет вслух "...обиделся на то, что ты не отреагировал на мои очевидные подначивания", и грустно, горько, нервно засмеялся с того, как напоминало эту старую историю про дружбу. Казалось, он до сих пор не вырос достаточно, чтобы начать действовать адекватно.       – Просто что?       – Не знаю. Хотел заставить тебя ревновать, наверное. Вывести из твоего спокойствия.       – Ты и так постоянно это делаешь, – ответил Флоран, весьма неопределенно и непреднамеренно отводя взгляд в сторону. Что Микеле не устроило, потому что он хотел чего-то другого. Только не знал, чего именно.       – Не особо заметно.       – А что ты хочешь? Чтобы я постоянно говорил тебе что-то вроде "мне не нравятся твои бесконечные сексуальные порывы на публике, прекрати"? Чтобы ты потом страдал или обижался, потому что все равно не сможешь это сделать?       Подобного Микеле ни в коем случае не хотел, не хватало еще, чтобы их отношения ушли в контролирование друг друга до каждого вздоха. Но чувства его захлестнули противоречивые. С одной стороны, от мысли, что Флоран понимал, что на подобное условие Микеле точно не согласится, у него теплело на сердце. С другой стороны, он ответил, смотря в рисунки на покрывале:       – Может, тебе стоит. А то я не знаю, насколько у нас все серьезно.       Не смотря в его сторону, Микеле услышал вздох, затем краем глаза заметил движение и обернулся. Флоран поднялся на ноги, в его взгляде мелькнула невероятная решимость, от которой у Микеле по спине побежали мурашки, потому что он не понимал, к чему она относится, затем тот кивнул:       – Я тебе сейчас покажу, насколько я серьезен.       После чего широкими шагами скрылся в ванной, оставляя Микеле в недоумении и непонимании хлопать глазами и вслушиваться в шум воды. Он вслушивался в него так долго, что мысли полезли в голову самые невероятные. И самые-самые невероятные из них Микеле старательно отгонял, потому что не верил в их возможность. На повторе у него в голове крутились неоконченные "может быть, да нет, точно нет, или все-таки может", но он отгонял их, потому что даже не хотел позволять себе думать их, чтобы не расстраиваться потом еще больше, если сейчас взрастит слишком много надежды. Слушая воду, Микеле пытался придумать реалистичные флорановы доказательства и… не слишком вероятные. Но реалистичные и вероятные ему в голову не лезли, ему в голову лезло совершенно другое, из-за чего он неосознанно начал нервно рассматривать предметы вокруг с целью отвлечь себя от шума воды. И, когда вода стихла, а механизм замка на двери щелкнул, Микеле вздрогнул от напряжения, на секунду осознавая, что боится обернуться и посмотреть. Помутнение заняло всего секунду, он сглотнул нервный ком в горле и посмотрел в глаза и своим страхам, и Флорану, увидев в нем слишком много невероятной решимости. С которой Микеле не успел до конца разобраться. Флоран стоял у дверей в ванную в отельном халате (где только его нашел), молча и выжидающе, Микеле неотрывно смотрел на него в ответ, а потом почти на автомате отполз чуть дальше, забираясь на кровать с ногами. Ничего не понимал, но попытка спросить закончилась тем, что вместо вопроса он прохрипел одно короткое:       – Что?       Флоран сделал шаг вперед, затем еще один, Микеле не двигался, потому что уже не мог, упираясь в спинку кровати, замер на месте в ожидании… чего-то. Постепенно по мере приближения Флорана ему приходилось поднимать голову, и, когда тот оказался совсем рядом, едва ли не касаясь кровати коленями, Микеле смотрел на него снизу вверх, потерявшись в понимании окончательно, чувствовал, как волнение поднимается изнутри, захватывает внутренности дрожью, как громко стучит сердце и как пересыхающие губы мгновенно вызывают желание их облизывать. Что он и сделал. То ни разу не было с соблазняющей целью, но взгляд Флорана весьма определенно перекинулся на губы и его зрачки (он заметил, потому что не мог оторваться от них) расширились, Мот наклонился вперед, но замер в процессе движения, будто бы что-то решая. Микеле ничего решать не хотел, так что потянулся к нему самостоятельно, схватил за полы халата, заставляя опуститься ниже, и поцеловал. Как хотел сделать это под камерами – страстно и собственнически, кусаясь и заявляя свои права. Флоран совершенно не был против, последовал за движением, позволил затащить себя на кровать, не прекращая страстно вылизывать рот в ответ, не сопротивлялся на попытку развернуть его, роняя на спину, и нависая на трясущихся руках сверху, Микеле осознал, что понятия не имеет, что там Флоран планировал ему доказать, но он сам планирует вывести его на чертовы эмоции. Здесь и сейчас. Продолжая целовать его, Микеле развязал пояс флоранового халата, не слишком с большим удивлением отмечая, что под халатом на нем ничего не было. Молча он улыбнулся мысли, с волнением вспомнил свое рассуждение "а может ли быть", но отбросил его в сторону. Тем более, пока Флоран позволял ему делать, что заблагорассудится, – что Микеле нравилось не меньше, чем разы, когда Флоран делал, что ему заблагорассудится, – он расправил халат окончательно, открывая себе полный и безоговорочный доступ ко всему Флорану целиком, поймал легкую смущенную улыбку, пока пытался выудить во взгляде какие-нибудь ответы. Эта улыбка могла означать, что угодно, но Микеле воспринял ее как дозволение отыграться за тот раз, чего он до сих пор не сделал, свести его с ума в ответ, довести до исступления, заставить потерять понимание реальности.       Звучало как план, который Микеле планировал претворить в жизнь. Начиная с малого – с легких поцелуев, несколько на шее, ниже вдоль ключицы, прикусил торчащий сосок, вылавливая удивленный вздох, маленькими аккуратными дорожками, от которых не останется на утро никаких следов, двинулся вдоль живота, просто, чтобы посмотреть, что будет. Слушал учащенное слегка сбившееся дыхание Флорана, из мести возвращаясь к касаниям и поцелуям по бесконечному кругу точно так же, как сам Флоран делал в прошлый раз. Микеле нравилось дарить ласки, он был поглощен этим, и ему хотелось хотя бы попытаться сделать что-то отдаленно напоминающее тот раз, но он уже чувствовал, как джинсы неприятно сдавливают член и был совершенно точно уверен, что не способен терпеть так долго. Флоран тихонько постанывал, когда пряжки ремня цеплялись за его кожу, Микеле чувствовал себя невероятно от этого контраста в прошлый раз, но конкретно сейчас ему хотелось ощущать прикосновения в ответ, так что он отстранился, вытряхивая себя из кофты и джинсов за считанные секунды, спотыкаясь в штанинах в процессе. Флоран, наблюдая, рассмеялся, но на недовольное "что?" только покачал головой.       Микеле знал, что его не хватит на долго, хотя не знал, насколько надолго могло бы хватить Флорана, но ему сносило крышу от одних лишь стонов и он точно не был готов отказать Флорану в чем бы то ни было. Распрощавшись с последними остатками одежды, Микеле едва успел коснуться его члена, как Флоран его остановил, выудил из, прости господи, кармана халата едва ли не тот же самый флакон смазки и презервативы, что к Микеле вернулись те "может ли быть" мысли, он застыл в ожидании. Ему было нужно подтверждение.       – Мы собираемся?.. – спросил он, не слишком уверенный в себе, чтобы произнести фразу до конца. Флоран несколько нервно кивнул, затем чуть наклонил голову, выгибая бровь:       – Ты не хочешь?       – Нет, я хочу, наверное. Я не знаю. А ты хочешь?       – Ну, я уже здесь под и перед тобой, нужны какие-то еще подтверждения?       Недовольство у Флорана было больше пропитано нервозностью, что отчасти Микеле успокоило. Но его гложила ответственность, пока он дрожащими руками забирал у Флорана флакон, долго и не с первой попытки его открывая, и то и дело бросая на Флорана свои неуверенные взгляды, чем довел его до почти истерического:       – Ты хотя бы знаешь что делать?       – В общих чертах…– честно ответил Микеле, медленно переворачивая флакон, будто бы за время, пока жидкость стекала вниз, успел бы найти в голове какие-то ответы. Он был уверен, слышал по голосу, что Флоран волновался, и знал, что ему сейчас намного, намного сложнее, но при этом Микеле трясло так, будто это был самый первый раз... Его и в первый раз так не трясло.       – Насколько общих? – спросил Флоран, а его голос звучал все менее и менее уверенно, пока он наблюдал за затянувшимся знакомством Микеле с бутылкой смазки.       – Ну, я читал пару статей. Одну, вообще-то, – ответил он, невольно отводя глаза в сторону, ощущая себя максимально неопытным школьником, и чувствуя себя от этого только хуже. Со стороны Флорана донесся смешок и слегка саркастичный комментарий:       – Что ж, обнадеживает.       Микеле сквозь незваный стыд и желание провалиться под землю заставил себя посмотреть, не чувствовал себя так глупо с подростковых времен, его топило в неуверенности и ответственности за все, что сейчас должно произойти. Флоран доверял ему, Микеле не хотел его подвести, сделать ему больно, или неприятно, или чтобы у него остались плохие воспоминания об этом их первом, прости господи, сексе. Микеле устраивал и прошлый, он вполне был им удовлетворен и, по большему счету, начал считать, что им не нужно было что-то кроме, если дела и так идут хорошо, но Флоран решил, что все-таки нужно, так что, собравшись с последними силами, Микеле вылил на руку немного смазки. Пытаясь бороться с внутренней всепоглощающей нервозностью, он все никак не мог замолчать, задавая вопросы:       – Ты делал подобное раньше?       Флоран поднялся на локтях, чуть сдвинулся выше и расставил в стороны ноги с некоторой задержкой, но настолько притягательно медленно, что Микеле ощутил, как в кашу превращаются остатки его сознания. И по какой-то причине Флоран желал видеть, что тот планирует творить с его телом, что самого Микеле заставило судорожно вздохнуть, и немного обидеться на недостаточно пронизывающе эмоциональный ответ. Учитывая ситуацию.       – Было дело.       Устроившись между его разведенных коленей Микеле продолжал ощущать себя неуверенно, но думал, что задавать вопросы равно показать, что он не достаточно был заинтересован, чтобы изучить тему заранее. Хотя эта мысль отдавала некоторым абсурдом, Микеле вздохнул, отложил флакон рядом на простынь и легко коснулся сжатого колечка мышц под мошонкой, зачем-то ехидно уточняя:       – Так, значит, я не первый?       Судорожно вздохнув, Флоран не ответил, только криво изогнул губы в подобии улыбки. Микеле захотелось поиграть с ним, подразнить, но, вероятно, пока еще было рано для подобного, он медленно протолкнул палец вперед, ощущая, как пульсируют вокруг сжимающиеся мышцы. Ровно одна статья советовала в этот момент "расслабиться", но Микеле решил, что давать советы Флорану уж точно не стоит, тот явно имел куда больше опыта. Так что выбрал просто действовать – медленно ввел палец на всю длину, также медленно потянул его назад, вспоминая какие-то более полезные вещи из своего подготовительного курса. Читал, что анальный секс приносит удовольствие мужчинам из-за чувствительности простаты и горы рецепторов вокруг сфинктера, но не слишком представлял, что с этими знаниями делать, понятия не имел, где искать простату. И как. Повторив поступательные движения несколько раз, Микеле наблюдал, как Флоран поморщился, не слишком хорошо понимая, была это положительная эмоция или нет, но через какое-то время недовольно донеслось хриплое, несколько развеивая сомнения:       – Ты не мог бы как-нибудь ускориться?       У Микеле почти вырвалось "как?", но он утопил этот глупый вопрос внутри себя. Чувствовал пульсацию мышц, и то как постепенно она становилась не такой сжимающей вокруг его пальца, так что он решился добавить второй. С чем вышло куда сложнее, горячее нутро обхватывало пальцы так туго, что Микеле невольно представил, как это будет ощущаться, как это давление будет разливаться волнами по его члену, и почти застонал от этой мысли, ощутил нехватку опоры и на секунду уткнулся лбом Флорану в коленку, чтобы вздохнуть. У него кружилась голова от одной мысли, он не представлял, что с ним будет, когда эта мысль превратиться в реальность, что будет, когда войдет в него, когда член окажется внутри этой горячей тесноты, и как он титаническими усилиями будет стараться не кончить сразу.       Пока Микеле предавался грезам, его рука двигалась почти самостоятельно, и он начал слышать хриплые вздохи со стороны Флорана, внезапно вспомнив, что вообще-то у него была другая цель – добиться от Флорана реакции, сломать его чертову эмоциональную выдержку, он очень хотел этого, даже больше, чем всего остального, но знал, что на то, чтобы воплотить идею в реальность никаких сил ему не хватит. Игнорируя свои непрекращающиеся мысли о пульсирующей тесноте, он принялся использовать воображение – сгибать и раздвигать пальцы, вырывая из Флорана еще больше хриплых оборванных вздохов, срывающихся на стоны. Что мотивировало, но немного сбивало с цели, мешало Микеле сосредоточиться, потому что он очень уж хотел уже что-нибудь для себя, но старался изо всех сил оправдать ожидания, чтобы не сделать больно, плохо и неприятно. На третьем пальце Флоран закатил глаза и запрокинул голову, не сдержав прозвучавшего несколько утомленно стона, но ничего не сказал, Микеле эта реакция немного порадовала – он приближался к своей цели, мышцы вокруг пальцев становились податливыми, раскрывались навстречу движениям. Микеле смотрел неотрывно, как погружаются внутрь его пальцы, и сам был где-то на грани срыва из-за мыслей о том, как невероятно это выглядит. Флоран, явно получающий удовольствие, погруженный в него, не открывая глаз, прошептал несколько неразборчивых фраз, в такой интонации, что Микеле едва ли не умер от внезапной волны возбуждения, прокатившейся по всему телу. Но он не планировал сдаваться так просто, даже если рука его начала затекать, Микеле хотел, чтобы Флоран сдался первым, чтобы попросил его. Это была идея фикс, затмившая сознание. Всепоглощающая мысль. На очередном движении, Флоран резко дернул его вперед, вынудив Микеле завалиться на него и отвлечься от своего плана, пальцы выскользнули следом из-за необходимости поймать опору, и он невольно застонал от того, как резким движением прошелся его член по теплой голой коже. Не давая времени на раздумья, Флоран увлек его в поцелуй, в прекрасный отвлекающий поцелуй, который вкупе с зажатым между животами членом почти убедил Микеле бросить все его планы, и все флорановы планы, пытался найти опору и не тереться об него, чтобы действительно не закончить все прямо так. Флоран с невероятным усилием (откуда только оно у него было) отстранился, со сбившимся дыханием его слова звучали отрывисто, но Микеле был уверен, что сам он не способен был говорить вообще.       – Ты слишком увлекся, – сказал Флоран со смущенной улыбкой, отводя взгляд. Микеле хотел сыграть в эту игру, но у него не было сил терпеть и дальше.       – Да? – спросил он шепотом, едва касаясь губ. Ему нравилось, как Флоран в поиске этого прикосновения тянулся навстречу, нравилось не давать ему этого, дразнить, хотя выдержка Микеле уже держалась на соплях.       – Ты сам-то хоть раз делал такое раньше? – тем более, что Флоран ещё зачем-то решил продолжить неоконченный ранее разговор, вызывая в голове Микеле очередной сбой, приводящий к банальному:       – Что?..       Вместо объяснения Флоран обвел глазами помещение, и, не дождавшись ответа, потянулся вверх к горячим, мягким и совершенно точно припухшим и покрасневшим губам, его руки приятно легли на спину и легко проскользили вниз, останавливаясь на пояснице, слегка впиваясь кончиками ногтей. Микеле не успевал думать, забыл вопрос, полностью отдаваясь той самой едва заметной борьбе за лидерство, выталкивая флоранов язык и вжимая его самого в подушку. Не способный более себя контролировать, Микеле силой заставил себя оторваться, нащупать оставленный флакон лубриканта и пачку презервативов, окончательно плюнул на игры в выдержку, дрожащими пальцами щелкая крышкой и вскрывая упаковку презерватива едва ли не зубами.       – Как в кино, – рассмеялся Флоран, но взгляд его неотрывно наблюдавший был полон ожидания, а голос звучал немного нервно. Он чуть подвинулся, чтобы найти более удобное положение. Микеле обхватил рукой член, наконец-то дорвавшись до удовольствия, раскатывая по нему латекс одним плавным движением, щедро разлил смазки и приставил его ко входу, судорожно вздыхая. Ему захотелось спросить что-нибудь тупое, но нежное, но он только смог взглянуть Флорану в глаза и получить от него не слишком уверенный кивок. И задержал дыхание, наконец-то, погружаясь в умопомрачительную до вспышек перед глазами тесноту. Он даже ничего вокруг не слышал в первое мгновение, его накрыло всепоглощающим чувством тепла, единения и удовольствия настолько, что реальность прекратила свое существование, утонув в этом чувстве. Вернул Микеле в сознание протяжный стон, открыв глаза, он заметил нахмуренные брови и, в целом, не особенно приятное выражение лица Флорана. Что вынудило пойти на заботливые вопросы:       – Все нормально?       Флоран в ответ снова кивнул, не открывая глаз, Микеле старался быть нежным как мог – двигался, практически втискиваясь, плавно и медленно, замирая на каждый звук, вырывающийся из партнера, старался, но едва ли мог делать это долго, у него звенело в ушах от того, насколько было хорошо. И насколько хотелось как можно быстрее погрузиться на всю глубину и начать двигаться. Но он старался держать себя в руках, осторожно и медленно проталкиваясь вперед, выжидая, когда Флоран перестанет жмуриться и, может быть, кивнет еще раз. Микеле был готов ждать только чтобы все прошло хорошо, Флорану было хорошо, им обоим было. Прошло едва ли несколько томительных секунд, которые казались Микеле вечностью, прежде чем его член полностью оказался внутри, и он выдохнул хриплый стон от этого невероятного ощущения, прикрывая глаза на секунду, пока в них сверкали яркие блики. Флоран воспользовался моментом и снова потянул его вниз, обхватывая за шею так крепко, словно пытался удержаться, его неровное дыхание опалило щеку, а затем он ехидно улыбнулся, будто бы получил ответ на свой недавний вопрос.       – Неужто, я твой первый?       Микеле покраснел от этой дурацкой мысли, фразы и предположения, но его члену мысль понравилась настолько, вынуждая тихо невольно застонать, смешивая вздохи с буквами:       – Замолчи.       Но эта глупая, смешная ситуация сняла с него огромный пласт напряжения, волнения из-за ответственности, дурацкой неопытности в этом отношении и непонимания. Он двинулся назад, выбивая из Флорана спесь вместе со стонами, и тот совершенно не оказался против, только обнимая крепче за шею, заставляя Микеле едва ли не завалиться на него. Они двигались вместе, почти синхронно, целовались в перерывах между стонами и необходимостью сделать вдох, Микеле видел искры перед глазами, блаженно прикрывая их, и чувствовал, как его руки дрожат и он едва способен удержаться. Его и хватило не надолго в умопомрачительно приятной тесноте, он кончил едва ли не сразу, пережив несколько отчаянных минут, совершенно не удержавшись на руках, под сдавленный стон Флорана буквально падая на него. Перед глазами плыли пятна и не было сил, не хватало воздуха, Флоран под ним недовольно промычал что-то, что не добралось до сознания Микеле, краем оставшейся возможности определять реальность осознал, как что-то мокрое и горячее прижимается к его животу.       – Прости, – хрипло произнес он и едва приподнялся, давая возможность Флорану хоть немного двигаться. Осознавать окружение Микеле давалось с трудом, он чувствовал себя виноватым за то, что оставил Флорана разбираться самостоятельно, так быстро сорвался и, в целом, начал себя накручивать, не желающий двигаться, он принялся легко целовать все, до чего мог достать – шею, подбородок, облизал ухо, слегка прикусив мочку, оттягивая ее зубами в сторону, слушая стоны, пока рука Флорана на его собственном члене заканчивала то, с чем Микеле не справился. Он не слишком осознанно потянулся ему помочь, но не попадал в ритм движений, хотя и старался. Мышцы пульсировали и сжимались вокруг почти опавшего члена, посылая волны дрожи, но у Микеле не было сил, чтобы что-то с этим сделать, он увлеченно вылизывал флораново ухо, и это было важнее, чем что угодно еще. Флоран задрожал, чуть запрокидывая голову и выдыхая разорванные, перемешанные со вздохами стоны, и горячая сперма растеклась, пачкая их животы.       И даже мысль, что она не слишком приятно начнет остывать, не заставила Микеле ощутить желание двигаться. Флоран, едва отдышавшись, пихнул его в сторону, Микеле, нехотя покинул его во всех смыслах, предусмотрительно завязав стянутый презерватив, откатился по односпальной кровати, но неудачно – прямиком на пол. Что в его план совершенно не входило.       – Ты в порядке? – спросил Флоран, отреагировав на грохот от этого нелепого падения. Микеле с пола показал ему "палец вверх", хотя это точно не описывало его состояние – он ударился той частью локтя, которая оставляла после себя неприятную звенящую боль вдоль всей руки, и эта боль развеяла его сонливость. И добавила неловкого смущения своим существованием. Если сама ситуация могла стать еще более дурацкой.       – Будешь продолжать там лежать? – раздалось сверху насмешливо, весело и немного сочувственно через некоторое время, а Микеле прокручивал в голове эту ситуацию, ощущая себя настолько глупо, что не был в силах посмотреть Флорану в глаза, увидеть эту насмешку еще и во взгляде. Ему хотелось спрятаться куда-нибудь подальше от всего этого… марафона провалов. Он не ответил на вопрос, но и подниматься с пола не стал.       – Хей, – продолжал Флоран уже не таким веселым голосом, – все точно нормально?       – Не знаю, – вздохнул Микеле, не выдержав внезапного наплыва самокопания, – как-то глупо получилось.       – Да ладно тебе. Будет, что вспомнить.       – Не хочу вспоминать глупости.       – Да все нормально же. С чего ты опять решил загнаться?       От недовольного тона в голосе Флорана, Микеле и сам задумался, с чего же его так накрутило, резко поднялся, но замер, поймав действительно обеспокоенный взгляд, положил руки на край кровати и уронил на них голову, вздыхая.       – Я не знаю. Прости.       – Все нормально, – повторил Флоран, параллельно со словами поцеловал его в лоб, – что бы ты там себе не успел навыдумывать.       Подняв голову, Микеле поймал заботливый взгляд, рука погладила его по голове, Флоран улыбался, смотря на то, как Микеле наблюдает за его действиями, совершенно не осуждал ни за что, не говорил того, что могло бы Микеле расстроить, успокаивал, хотя даже не знал, что именно его расстроило, пошел на этот шаг, отдался в полное владение и целиком доверился Микеле, нисколько не заботясь о том, насколько разбирается его партнер, просто доверился ему безоговорочно. Эти мысли сворачивали Микеле изнутри в пищащий клубочек нежности, ему щемило сердце и он не мог думать о том, как вообще такое могло произойти, как он мог влюбиться в такого человека, и как выходило, что этот человек любил его, несмотря на все его дурацкие психологические проблемы и неадекватную тревожность. Его накрыло настолько, что он не смог сдержать этот порыв, посмотрел Флорану в глаза, ощущая, как его собственное лицо обдает жаром, и сказал:       – Я люблю тебя.       На руку ему было то, что признаваясь в любви на иностранном языке, он чувствовал себя чуть спокойнее. Флоран замер, несколько раз моргнул, приоткрыл рот и ответ взгляд на одну безумно длинную секунду, затем обернулся и, сделав глубокий вздох, ответил той же строчкой, смотря также в глаза, словно они играли в гляделки, с одним разве что отличием. На итальянском ответил. Потому что почему бы ему было не знать как это сделать? Добило Микеле окончательно, он застонал, падая лицом в покрывало, от невозможности смотреть на этого невероятного человека. Пресловутые бабочки внутри него превратились в разрывные гранаты, не оставляя ни единой возможности пережить этот момент.       – Почему ты такой? – протянул Микеле приглушенно в простыню.       – Я точно ни до чего не доживу, пока ты так реагируешь, – ответил Флоран невпопад сиплым голосом, превращая эту фразу в их какую-то локальную шутку. Микеле даже взгляд на него поднимать не хотел, ощущая это чем-то слишком опасным для его раненого любовью сердца. Его эмоциональность иногда имела неконтролируемые аспекты, тонко намекая, что он развалится на маленькие фрагменты от этого зашкаливающего чувства. Флоран провел рукой вдоль его не спрятанной щеки, Микеле вздрогнул от неожиданности, вслед за настойчивым движением и давлением на подбородок был вынужден поднять голову, хотя не был слишком уж против, просто… Флоран поцеловал его, как сотню раз до этого, сначала легким касанием губ, а затем осторожно, нежно проникая языком, не встречая ни капли сопротивления. В этот раз Микеле был уверен, что это он совершенно точно ни до чего не доживет, его бросало в дрожь от одного поцелуя и все внутренности стягивало в комок возбуждения, что поднималось мгновенно, даже быстрее, чем в предыдущий раз, он позволял себя целовать, не претендуя ни на какое первенство и был согласен на все, что Флоран предложит, если он будет продолжать его так целовать. Пока он будет продолжать существовать в его жизни, Микеле в принципе был готов согласиться на что угодно, лишь бы ничего не заканчивалось.       В следующий город отправились на поезде, а поезда Микеле нравились. Ему, в целом, нравилось все, что ездит по земле, а не летает в воздухе. Но поезд был слишком большим и многолюдным, где нельзя было спокойно и с чистой совестью найти тихое место, чтобы поспать, и еще более многолюдным, чтобы без повода обнимать Флорана. Что, в общем-то, сам Флоран ему и сказал, хотя он не единожды ранее самолично утаскивал Микеле куда-нибудь в уголок коротко поцеловать. Но да, Микеле был готов признать, Флоран не выходил за рамки – целовал всего несколько прекрасных секунд, чаще обнимал, цепляясь в него отчаянно после своего суицидального номера, разбитый настолько, что Микеле был благодарен сценаристам за эту возможность ловить его за кулисами каждый раз, но никогда Флоран не предлагал никаких сомнительных экспериментов за пределами закрытых на замки дверей. А вот самого Микеле на невероятные глупости тянуло постоянно, и иногда ему хотелось, чтобы Флоран на них не покупался. Но он покупался. Словно ему только и нужно было, чтобы Микеле обозначил им начало, а дальше он и сам уже вылизывал его рот и вжимал во все попадающиеся поверхности. Особенно неловко вышло, когда оператор их DVD записи без стука заглянул в гримерку на перевес с камерой. Микеле его заметил краем глаза через зеркало и поймал такую панику, отскакивая в сторону, что у него в сердце закололо от внезапности, он слушал свой сумасшедший пульс в ушах еще минут десять после и все никак не мог успокоиться. Они втроем извинялись чуть ли не по кругу, Флоран попросил удалить запись, и оператор с ним согласился, но после уж совсем стороной их начал обходить. А в этот раз Флоран непрозрачно намекнул, что им стоит быть чуть более осмотрительными, потому что это поезд, а не частный автобус, и людей с камерами вокруг куда больше. И вообще-то Микеле мог бы обидеться, потому что не приставал к нему в автобусе ни разу. Он и обиделся, молча и тихо скрываясь в малозаметный уголок около выхода в тамбур вместе с гитарой. Микеле иногда смотрел на эту гитару и думал, с какой целью вообще взял ее с собой, если у него не было времени на то, чтобы хотя бы в руках просто так ее подержать, учитывая, что свободное время само собой улетало куда-нибудь на более приятные виды активности. Он иногда думал, что им нужно попробовать заняться вместе чем-то, кроме секса, потому что в последнее время его стало как-то невообразимо много. И не то чтобы кто-то высказывался против, однако Микеле подумывал, что у них и без этого достаточно тем для разговоров. Он, вот, до сих пор не узнал о Флоране все самые базовые вещи, хотя медленно и верно собирал коллекцию мелочей. Он знал о его любимых исполнителях, нелюбви к некоторым продуктам (особенно Микеле расстроили томаты), куда он складывал свои вещи, чтобы потом забыть их, какие сигареты курил и сколько раз пытался бросить, какие марки инструментов ему нравились больше и как долго продержались целыми последние струны на его гитаре, что Флоран был из того типа людей, которые одинаково любили во сне и обнимать и быть обнятыми, что Микеле было определенно на руку, потому что он больше любил обнимать, но иногда, когда по какой-то причине на него накатывал очередной спад, испытывал желание свернуться калачиком у Флорана под боком и чувствовать приятную тяжесть его руки, прижимающей поближе. Он также случайно узнал пароль на его ноутбуке, но честно боролся с этим знанием, осознавая, насколько в принципе важны личные границы, хотя ему очень хотелось посмотреть что-то еще, что может быть добавлено в коллекцию маленьких открытий. И, конечно, постепенно Микеле находил все его эрогенные зоны, которыми активно пользовался, особенно ему полюбилась маленькая полоска кожи вдоль тазовой кости, от прикосновения к которой Флоран постоянно вздрагивал и ежился.       Но были и некоторые моменты, что Микеле беспокоили. Самой основной – тот факт, что Флоран так и не предложил им поменяться после того, как согласился дойти до самого конца в первый раз. И Микеле не мог у него спросить. Вообще не особо представлял, как об этом спрашивать. Его опыт общения и отношений с девушками накладывал большой след в виде отсутствия необходимости задумываться о подобного рода вещах. Более того, проблема заключалась в том, что Микеле не был уверен, что так уж этого хочет. Ему нравилось быть внутри Флорана и он совершенно точно осознавал, что Флорану нравится тоже, но вопросы, которые Микеле задавал в процессе были скорее какими-то шаблонами из порно, чем реально вопросами, так что судить было сложно. Он понимал, что конкретно ему стоит делать, чтобы доставить удовольствие, в конце концов, он добрал себе необходимых знаний на практике и смог определить, где находится простата (что явно пошло их отношениям на пользу). Но не знал, как задать вопрос. Ему было интересно, какого это, но просто спросить было идеей максимально идиотской, потому что… что бы Флоран ответил? "Попробуй и узнаешь"? Микеле не хотел такой ответ, потому что, да, у него была эта возможность, но он не был в ней уверен. И если бы Флоран это сказал, а в ответ он сам бы отказался, как бы это выглядело? Микеле честно не хотелось подрывать доверие, но и делать что-то, в чем не уверен, только из-за мысли о нежелании так в лоб отказывать ему тоже. Он отчасти ждал, что Флоран заведет эту тему самостоятельно. Что первым спросит, первым предложит, и Микеле уже сможет ответить что-то близкое к отрицанию, потому что не сам завел эту тему. С другой стороны, этот вариант тоже казался ужасным. И тот факт, что Флоран не задавался этими вопросами не успокаивал, потому что момент, когда он на это решится маячил в воздухе гнетущей неизвестностью.       С гитарой в тишину Микеле забрался с желанием спокойно подумать над всеми этими вещами, но тишину не слишком долго оставили ему в личное пользование – чей-то ребенок появился из ниоткуда, бросая на гитару заинтересованные взгляды. Микеле спросил у мальчика:       – Сыграть тебе что-нибудь?       Тот смущенно отвернулся, будто бы выискивая родителей, а затем кивнул. На вид ему было лет пять, или, может, больше – Микеле очень плохо разбирался в детях и их возрастах, но подумал, что вряд ли ребенок способен потеряться в закрытом вагоне, так что, не слишком обеспокоенный этим фактом, начал играть. В процессе, словно по заказу, появился сопровождающий их оператор, и Микеле натянуто улыбнулся ему, потому что ребенок это куда ни шло, но вот теперь в его тихом уголке людей становилось все больше, и это ему не нравилось. Он даже не знал, в честь чего его решили снимать именно сейчас, но очень хотел остаться в своем одиночестве для размышлений чуть подольше. Оператор отснял непродолжительный кадр с ребенком и, деловито кивнув, исчез искать что можно снять еще, а за ребенком, наконец, пришла мать. С ней Микеле тоже перекинулся неловкими улыбками, потому что его не хватало больше ни на что, а потом все совсем разрушилось, потому что, вероятно, оператор сказал остальным, где он потерянного Локонте обнаружил.       Флорану сказал по крайней мере, потому что тот появился из ниоткуда, свисая с перил небольшого яруса сверху от углубления, в котором Микеле надеялся спрятаться в том числе и от него.       – Что ты тут делаешь? – спросил тот с таким явным интересом, будто бы Микеле должен был ответить ему честно. Он не хотел отвечать честно, потому что не придумал, что отвечать, но выбрал нечто среднее:       – Прячусь.       – От кого?       – От всех.       – Зачем?       На очевидную глупость Микеле поднял на него чуть раздраженный взгляд, что, учитывая, что Флоран располагался на верхнем ярусе, приходилось делать с запрокинутой головой. И, казалось, ему эта ситуация, в отличие от Микеле, очень даже нравится       – Пропустишь все свои любимые тусовки, – продолжил Флоран с улыбкой.       У него явно не было никаких проблем. Никаких проблем с тем, что он сам сказал вести себя прилично в поезде, и сам теперь докапывался. Микеле отчасти радовался, что без его внимания Флоран сдался так быстро, а с другой… у него покалывало кончики пальцев от желания прикоснуться, о котором он не думал, пока Флоран не появился тут просто вот так.       Так и не дождавшись от Микеле никакого вразумительного ответа, Флоран поднял руки в жесте капитуляции и добавил:       – Ладно, просто не исчезай так внезапно.       – Сам же сказал вести себя прилично.       – Я не имел в виду подаваться в одиночество. Но если у тебя настроение такое, – он пожал плечами, – возвращайся, когда наладится.       Пониманием прошибало насквозь так, что Микеле на физическом уровне ощущал желание свернуться в клубок только чтобы успокоить это сдавливающее изнутри или рвущееся наружу чувство нежности и благодарности, желание обнять его только росло, и Флоран будто специально придумал этот квест, чтобы довести Микеле до какого-нибудь нервного срыва. А он ведь вполне мог до него дойти.       Микеле решил сыграть в игру в ответ и продолжил политику игнорирования. Это было не слишком разумно и отдавало ребячеством, однако ему хотелось, снова и снова, вывести Флорана на эмоции, заставить реагировать как-то чуть более ярко, чем он обычно это делал. Это желание никуда не делось, потому что Флоран со своей сдержанностью никуда не делся. Но он, вероятно, заметил тенденцию, которая продлилась за пределами поезда, уже в отеле, Микеле продолжал делать вид, что знать его не знает. И чудом ему удавалось держать лицо серьезным, когда Флоран хмурился, непонимающе и раздраженно закатывал глаза. С ним не хотелось ссориться, но немного вывести из себя… в этом Микеле ощущал свое преимущество. Но было сложнее продолжать, когда люди вокруг, на которых он мог отвлекаться, заканчивались, оставшись один на один, Микеле уже не мог придумать достойной причины, чтобы продолжать играть в эти игры, но желание в них играть пока не растерял.       – Что-то мне подсказывает, – сказал Флоран в итоге не слишком уж заинтересованно, – что ты успел на что-то обидеться.       – С чего ты взял? – удивление Микеле сымитировал почти достоверное, хотя улыбка уже начинала пробиваться в его интонации. Флоран скептически поднял бровь, стоя возле окна, сложил руки на груди и выглядел совершенно не таким веселым, каким Микеле чувствовал себя.       – Даже не знаю, с чего бы, – ответил в итоге тот, не отходя от окна и не теряя напряжения и раздражения в голосе. В его словах никаких скрытых улыбок не появлялось, так что Микеле начинал думать, что план выходил так себе и не так уж ему были нужны эти эмоции, которые он стабильно из Флорана вытягивал.       – Я просто пошутил, – признался Микеле в итоге, ощущая, как вина постепенно пробивается через желание творить какую-то бессмысленную дичь. Флорана этот факт не развеселил, и он совсем не стал менее серьезным. Впрочем, совершенно недобро ухмыльнулся:       – Нравится играть в игры?       Судорожно Микеле сглотнул, чувствуя, как веселость покидает его стремительным потоком.       – Прости? – ответил он, но больше с непониманием, к чему Флоран вообще клонит. Спрашивать не хотел, спрашивать было боязно.       – Хочешь сыграем? – чуть ухмыльнулся Мот.       – Во что?       – В то, что ты сегодня начал.       – А что я начал?..       – Игнорировать меня.       – Я не хочу играть в игнорирование… и ты сам это предложил.       – Это ты это так воспринял. Я сказал: "Давай мы не будем давать другим повода собирать на нас компромат хотя бы в поезде". Ты явно услышал как-то по-своему.       – Как ты себе представляешь: я буду тихо мирно сидеть рядом и делать вид, что ничего не происходит? – разозлился Микеле, разочаровываясь в том, что вообще начал этот диалог.       – Ты не можешь сделать это и пары часов? – скептически хмыкнул Флоран.       Микеле задумался, насколько хочет отвечать на этот вопрос честно. Ему не нравилось, что в этом отношении он оказался в настолько зависимом положении. Признавать было тяжело, но он постарался:       – Нет.       – Вот давай и сыграем в эту игру.       – В какую?..       – Кто первый прикоснется, тот проиграл.       Вопрос, возникший у Микеле на этой почве "а зачем оно тебе?", он не успел задать, только посмотрел вопросительно, ожидая продолжения, раз уж Флоран эту игру начал.       – И что получит победитель? – спросил Микеле неуверенно, хотя понимал, что вполне мог бы предложить вариант сам.       – Желание, – пожал плечами Флоран, – как обычно.       Логика внутри Микеле напрочь сдалась под натиском азарта, он ухмыльнулся и кивнул, хотя догадывался, что не стоило соглашаться.       – Как скажешь.       Они не пожали руки, потому что это уже было входящим в запрет явлением, только долго и настойчиво перебрасывались взглядами весь вечер, в который Микеле надеялся выйти в победители с первой попытки. Он отбросил свои прошлые мысли в поезде, как признаки слабости, не соответствующие новой цели. Тогда он думал, что хотел бы прикоснуться, теперь он думал, что думать об этом нельзя. Они также обусловились: можно все, что разрешено сценарием и ничего, кроме. Микеле был готов выйти в победители, даже несмотря на ехидный взгляд, который Флоран периодически на него кидал, и даже нашел очевидный плюс в этом отдающим ребячеством соревновании – они, наконец-таки, нашли время, чтобы заняться чем-то, кроме секса. И это было прекрасно.       Казалось ироничным, что в рамках "кто коснется, тот проиграет", на первый план вышло общение. На этом общении и возможности сжать плечо Флорана, пока его руки обхватывали Микеле за предплечье в финале спектакля (два действия, которые они определили как разрешённые сценарием), он и прожил первый день. Почти что не думая о том, что испытывает какие-то трудности. Флорана даже не нужно было избегать, чтобы его не трогать. Он прекрасно отвлекал разговорами, которых, на самом деле, Микеле в последнее время крайне не хватало.       – Ты это запланировал? – спросил он в итоге, но Флоран, ожидаемо, ничего не понял, переспрашивая, и пришлось уточнять. – Вот эту ситуацию. Чтобы отвлечься на что-то другое.       – Вот как ты это видишь, имеет смысл, – протянул Флоран в задумчивости, – но нет. План другой. Узнаешь скоро.       – Расскажи сразу?       – Тебе придётся проиграть, чтобы узнать об этом.       – И с чего же ты взял, что я скоро узнаю? – пробубнил Микеле. Уверенность Флорана в его проигрыше выудила из глубин чувство обиды, а также желание несильно стукнуть его. Но даже это было уже опасным желанием. Сосуществовать с ним в одном помещении с этими условиями было сложнее, чем, в самом деле, Микеле казалось изначально – ему приходилось одергивать себя, когда в голову приходили неподходящие мысли. Он не думал, что у него есть зависимость от прикосновений, по крайней мере, никогда не анализировал эту ситуацию со стороны, но сейчас начинало казаться, что зависимость есть. И она страшная.       Помимо этого, он лишился своих успокаивающий объятий, возвращающих в реальность и приходилось восполнять их всеми доступными другими способами. Микеле начал обнимать остальных, потому что они не сопротивлялись и не заставляли играть в такие игры. Он обнимал их и раньше, но потом фокус несколько сместился, так что сейчас они смотрели на него удивленными взглядами в ответ на каждое обьятье.       – Я не понимаю, – сдался Мерван, который попался Микеле в этот раз первым, – вы не выглядите поссорившимися, но ведете себя странно.       – Мы поспорили.       – О чем?       – Кто первый другого коснется. На желание.       – Он не мог просто так тебя о чем-то попросить?       – Меня? И ты туда же? Почему сразу меня?       Мерван вместо ответа окинул скептическим взглядом обхватывающие его руки, вынуждая Микеле разочарованно вздохнуть, отпуская и признавая, что у него есть такая черта характера, но это не значило, что он не мог ее контролировать.       – Допустим, если выиграешь, что попросишь? – спросил Мерван.       – Не знаю. Я об этом не думал еще.       – У тебя даже мотивации выигрывать нет, а говоришь "почему я?".       Была у него мотивация. Не конкретная, а более расплывчатая. Может быть, проигрыш Флорана зашел бы за вытягивание из него эмоций. Микеле решил, что воспользуется этим шансом. А желание может и в процессе придумать.       Обнимать других было неплохо, но все равно не то. Это тоже были опасные мысли, которые Микеле запрещал себе думать. Но думал. Было смешно от этого: продержался всего два дня до того, как вернулся к тому времени, когда не мог не смотреть на Флорана, потому что он был везде (и был прекрасен). Он и сейчас был везде, и… надежды на победу стремительно таяли, оставляя после себя только депрессивные мысли. Нужно было действовать, пока существование Флорана не вывело Микеле из равновесия. Так что он принялся действовать, из противоречивого желания начал смотреть на Флорана все время за кулисами и совершенно игнорировать на поклонах, старательно смотря в противоположную сторону. И не полностью осознанно облизывал губы, когда ловил взгляд в ответ, а также, в целом, не имел ни малейшего представления и ни единого элемента опыта в том, как соблазнять кого-то. Но эта идея стала основополагающей, затмила остатки разума. Только так он имел возможность выйти в победители.       Флоран заметил, на что и был расчет, но ничего не сделал. По крайней мере, в первый раз, он слишком долго задержал взгляд, а потом кто-то врезался в него (Микеле не знал, кто, ему было не до этих фоновых фактов), и очарование момента развалилось. Хотя он не знал, чего именно хотел добиться в этот конкретный момент, подумал, что достиг некоего прогресса. Правда, потом, во второй раз, Флоран сказал:       – У тебя ничего не выйдет.       Даже не спрашивая, просто перед фактом поставил.       – О чем ты? – почти достоверно притворился Микеле непонимающим.       Чуть улыбнувшись, Флоран приблизился на опасное расстояние. Микеле невольно качнулся в сторону только из-за повторяющейся в его голове как мантра мысли "нельзя проигрывать". Был близко настолько, что очертания лица трудно различались, и контролировать себя в подобной ситуации было практически нереально. Микеле убеждал себя сделать шаг назад, пока не случилось ничего непоправимого, но совершенно не мог, невольно бросал взгляд на ухмыляющиеся губы, и явственно ощутил дыхание на своих, когда Флоран-таки ответил:       – Вот об этом.       И, слава богу, отстранился. Микеле судорожно вдохнул, осознавая, что только что не дышал вообще, реальностью вместе с суматошным пульсом резко опустилась на него, будто бы секунду назад ничего вокруг не существовало, и он-таки сделал шаг назад. Это оборванное неоконченное чувство напомнило ему… о том, о чем вспоминать было еще большей ошибкой, и он поежился от того, как дрожь пробирала насквозь.       В этих опасных водах нельзя было находиться, если он надеялся выплыть из них победителем, но, признаваясь себе, Микеле был близок к мысли, что не сможет этого сделать.       Флоран был хорош. Слишком хорош. Кто бы знал, что он хорош в самоконтроле настолько. Впрочем… Микеле, кажется, знал. Ему в голову снова полезли воспоминания, которые он старательно пытался игнорировать, чтобы не свалиться в отчаяние и не передумать. Развернулся и стремительно испарился как можно дальше, пока не сделал ничего непоправимого. А ведь это был всего лишь антракт.       В гримерке после Микеле внезапно решил зайти с другой стороны и спросил:       – Какое твое желание?       Хотя помимо них вокруг были и другие люди, он задал вопрос достаточно тихо, чтобы никто не обратил на него внимание.       – Сдаешься? – улыбнулся Флоран.       – Нет. Но я хочу знать, за что я страдаю.       – Узнаешь.       – Ты не можешь хотя бы… намекнуть?       – Ты же мне свое не говоришь.       – Я его не придумал. И это, между прочим, честно.       – А я придумал. Но не скажу. Так не интересно.       Раздосадованный, Микеле кивнул. У него не было сил и не было вариантов, как победить в этом споре. Стабильно портилось настроение только из-за того, что он не мог погрузиться в теплые объятья после закрытия занавеса, что Флоран испытывал его выдержку, а она явно проигрывала безоговорочно. Микеле это еще и бесило. Он не хотел быть таким слабым и эмоционально неустойчивым, не иметь способности просто себя контролировать. Но выходило так, как выходило. Он попытался вспомнить, как почти спокойно сосуществовал с желанием поцеловать Флорана почти месяц, не предпринимая никаких попыток, и не понимал, почему тогда мог это контролировать, а сейчас настолько сложно. Почти потянулся к нему в гримерке рукой, но одернул себя, сжимая пальцы, словно в те разы, когда они испытывали разные неприятные ощущения. Радовало только то, что этих ощущений и вправду давно не было. Микеле не очень хотел принимать это как ответ на тот старый вопрос о том, чего не хватает его мозгу, вытесняющему страдания в физические симптомы. Если ответом на вопрос было – Флорана, то вот конкретно в этом эксперименте эта психосоматика должна была вернуться и расцвести во всей красе, но ответ казался не таким простым. Его успокаивали прикосновения раньше, они продолжали делать это и сейчас, однако… ничего не вызывало беспокойства. Микеле точно мог сказать, кто он, где он и чем занимается, у него не было никаких масштабных проблем на горизонте, он ни с кем не ссорился и не страдал от непонимания. И даже от этого дурацкого спора получил выгоду.       Самым близким ответом на вопрос "что ему не хватало?", наверное, являлось – стабильности. У Флорана ее отчего-то было в избытке, и он делился ей, так что Микеле был благодарен за эту возможность. И из-за всего этого он попросту не мог играть в этот спор дальше. Особенно под взволнованным взглядом, которым Флоран наблюдал за его попытками держать себя в руках буквальнее некуда – Микеле обнял себя за плечи, сжимая пальцы с такой силой, что чувствовал скрип кожи под ними. Отчасти надеялся, что Флоран поставит точку в этом споре сам, но он не пошевелился, хотя Микеле отчетливо видел, как сжались его челюсти, пальцы свернулись в кулак и он окаменел в попытке ничего не сделать.       – Конечно, – пробубнил Микеле, отворачиваясь, что вроде являлось ответом на последнюю реплику, а вроде и не имело никакого смысла. – Ты просто хочешь, чтобы я проиграл.       К тому моменту народ вокруг уже кидал на них странные, непонимающие взгляды и частично Микеле их понимал. Он также хотел, чтобы их тут не было, но пока они были, варианта оставалось всего два – или уйти или дождаться, пока они уйдут. Он никак не мог выбрать. Флоран выбрал сам – приблизился к его уху настолько, чтобы никто точно не услышал, но и при этом он сам не касался вообще чего-либо.       – Мое желание – это ты снизу. В том самом плане, – прошептал максимально неловко и совершенно не соблазнительно, но Микеле и не нужно было. Он рассыпался к чертям и так, поворачивая мгновенно одревенешую голову с огромными глазами в сторону Флорана, который так удачно успел отодвинуться. Ему показалось, что прошла вечность между тем, как он это услышал, и тем, как повернул голову, но, скорее всего, его реакция была мгновенной. Чувствовал разливающийся по шее и щекам жар и не был уверен, что сможет сказать что-то, не сдавая себя с потрохами. Мир вокруг никак на этот факт не отреагировал – никто не замолчал резко, никто не повернулся в их сторону, Микеле заметил это, потому что его второй мыслью было стремительно осмотреть, что делают остальные. Флоран же испарился еще до того, как Микеле успел осознанно что-то сделать, сказать или хотя бы подумать. Он выполнил просьбу – сказал, на какие риски Микеле может рассчитывать, если решит сдаться. И он не хотел рассчитывать на эти риски. Просто не хотел. Не думал об этом уж настолько, чтобы… согласиться. И был благодарен за то, что теперь у него была возможность подумать, насколько он хочет продолжать играть в эту игру.       Момент наступил. Тот самый, которого Микеле ждал, но которого боялся, и проблема была в том, что он не смог сказать "нет", как и планировал. Он не смог сказать вообще ничего.       И не имел понятия, насколько напряженной будет ситуация, когда он переступит порог их номера.       Технически, Микеле не проиграл. Он убеждал себя в этом, пока забился в дальний угол автобуса, так как уже две причины не давали ему находиться рядом с Флораном. Первая была, очевидно, спором. Вторая… технически, это не было предложение и оно же не являлось вопросом. Микеле не нужно было на него отвечать. Он мог бы сказать "давай забудем про этот спор" и, вполне вероятно, Флоран бы согласился и они бы забыли. Но в тоже время именно здесь пролегала грань, которую Микеле вроде как хотел преодолеть или хотя бы понять, что ему это не нужно. Его беспокоило только это – он просто не знал, хочет ли согласиться, даже если это не предложение вовсе. Изначально Флоран вынудил его поспорить, сыграв на азарте и желании выиграть, но теперь это был даже близко не спор. Это была совершенного другого рода ситуация – маленькая шахматная партия, где Микеле должен был сделать следующий ход.       В отеле ему вновь захотелось поменяться с кем-нибудь местами, и он мог придумать любую причину, но настоящая причина была настолько абсурдной, что Микеле стоически боролся с ее существованием – он был напуган. Гипотетической ситуации, в которую никто не собирался его на самом деле помещать, но эта ситуация, к которой он не был готов, над которой не успел достаточно поразмышлять, чтобы делать выводы о том, хочет ли в ней оказаться. Он даже мог бы ответить на подобное предложение чем-то в духе "мне нужно время подумать", но этим он только обманывал сам себя. Времени подумать прошло уже немерено, а Микеле им и не воспользовался.       Он боялся даже начать думать. И чувствовал себя от этого виноватым, потому что одна его часть убеждала, что это абсолютно нормально, и ничего он не должен, не обязан хотеть чего-то, чего на самом деле не хочет, а вторая говорила, что Флоран доверился тебе, а ты не можешь сделать даже этого. Третий голос в голове ехидно ел его поедом, намекая, что он не может решать, понравится ли ему, если не знает, каково это.       Без возможности найти ответ и пытаясь игнорировать сам вопрос, Микеле так и не поменял номер, подумал, что должен развеяться, должен куда-нибудь пойти и чем-нибудь заняться, но в его голове поселилась навязчивая мысль – ответить как можно скорее, решиться как можно скорее. С Флораном говорить уже не получалось, Микеле смотрел на него и фраза, что тот недавно сказал, возникала в голове мгновенно вместе с его воображаемым представлением, как это должно произойти, от чего его кидало в жар, дрожь и он не мог ни слова произнести без спотыканий на слогах и нервного заикания. Впрочем, Флоран явно чувствовал себя не лучше, потому что тоже не смотрел в глаза и ограничился своим стандартным набором вежливых фраз, периодически что-то пытаясь сказать более серьёзное, но постоянно находя поводы этого не делать. Микеле его понимал. Он даже был этому рад – серьезный разговор был для него сейчас словно гильотина. Но это нервное напряжение никуда не дело то другое напряжение из-за невозможности выиграть спор, из-за самого спора, из-за желания Флорана поцеловать. Это желание никуда не делось, оно только покрылось корочкой острого неприятия последствий этого действия, и… мыслей Микеле о том, что он на волоске от того, чтобы сдаться.       – Может… – начал в очередной раз Флоран свою попытку завести разговор о чем-то важном, но Микеле его прервал:       – Нет.       И стремительно скрылся в ванной, ощущая себя просто по-идиотски. Он даже не знал, что именно означало это "нет". Просто не хотел слушать, что у Флорана за предложения в голове. Ему нравилась этакая взвешенная ситуация, где он не знает хочет ли Флоран продолжить начатую им мысль ранее или сдаться и бросить эту затею. Микеле не хотелось, чтобы они сдавались так быстро. Он хотел попытаться, испытать свои границы и бросить вызов дурацким страхам. Согласиться отчасти потому что Флоран предложил. Как и думал когда-то. Это снимало небольшую долю ответственности.       Но заперся в ванной он еще и потому, что не хотел на самом деле говорить с ним о чем-либо, переводить тему или начать разговор о том, о чем не хотелось. И… ему нужно было немного времени, чтобы принять решение. Прижавшись к двери, Микеле глубоко вздохнул, позволил себе эту секундную передышку, затем решительно шагнул вперед и выкрутил краны чуть ли не на полную, быстро осознавая, что это только отнимет у него драгоценное время на раздумья, и повернул их чуть обратно, скинул одежду, забрался в ванную, потратил минут десять на душ, и вернулся к изначальной мысли – он планировал согласиться. Горячая вода расслабила и разнежила, успокоила настолько, чтобы воспринимать подобные желания чуть менее тревожно и чуть более… заинтересованно. Член дернулся, намекая, что, вопреки страхам, мысль он воспринимает как вероятную, и Микеле плюнул окончательно. Он собирался дрочить в ванной, пока Флоран за стеной ждал от него ответа, чтобы понять, какой ответ планирует дать. Звучало как отличный план. Микеле нравился подобный план. Он надеялся, что Флоран никогда о нем не узнает.       Было что-то странное в том, чтобы делать это в одиночку, но всего двух дней этого мучительного неадекватно спора хватило на то, чтобы его нервы сдали, и он очень нуждался в прикосновениях. Даже если воображаемых. Микеле вспомнилась давнишняя история, она часто всплывала в его памяти в последнее время, и ему начало казаться, что он фиксировался на ней и был совсем не прав, говоря, что они точно не будут ее повторять. Он вспомнил, как приятно и мучительно тяжело Флоран бесконечно долго дрочил ему, ужерживая на тонкой грани удовольствия, и конкретно сейчас Микеле очень захотелось это повторить, отдать ему этот чертов контроль, и наслаждаться тем, что с ним делают. Он закусил губу, чтобы не стонать и не давать повода Флорану узнать, чем тут занимается. Вполне мог кончить сейчас от этих мыслей и воспоминаний, но заставил себя остановиться, тяжело дыша. Пар поднимался от воды, и оседал в легкие, только усугубляя нехватку воздуха головокружением. Он горел изнутри не только из-за воды. И было ужасно трудно решиться на ту мысль, из-за которой отчасти Микеле и закрылся в ванной. Было так странно, что он не попытался узнать ранее, но конкретно сейчас возбуждение подталкивало его на те эксперименты, на которые не решался до этого. С тоской он подумал, что зря они не хранили смазку в ванной, это бы сильно помогло ему конкретно сейчас восполнять пробелы и познавать границы, но Микеле не торопился познать их настолько далеко. Он поудобнее расположился в ванной, в которой так и не удосужился закрыть слив, завел руку за спину, осторожно касаясь одним пальцем колечка мышц, легко разминая. Он уже представлял, что и как работает, но все равно ему было несколько некомфортно от этой мысли, Микеле забросил ее подальше, осторожно проникая внутрь. Это ощущение не было чем-то необычным или приятным, оно остро распространилось возбуждением только от мысли, что он правда это делает, медленно проникая глубже. Без смазки было так себе, и края кожи снаружи жгло, пока они терлись о мокрый палец, но с этим можно было жить – он не собирался заходить настолько далеко. Дрожь прошлась вдоль позвоночника, едва он добрался до простаты, и его ноги чуть поскользнулись на мокром дне, вынуждая вцепиться в бортик покрепче. Ему нечем было коснуться члена, но пока что он решил, что воспользуется этим фактом, неуверенными движениями массируя себя изнутри. От каждого действия по телу бежали мурашки, собираясь тянущим возбуждением в паху, которое Микеле стоически игнорировал, охваченный непривычным чувством, удовольствие распространялось по телу, он сдерживал стоны, и все, что мог себе позволить – тихо сипло дышать и облизывать губы, высыхающие даже при огромном уровне влажности. Член подрагивал и требовал внимания, смешивая удовольствие с почти болезненными спазмами, но Микеле еще держался. Ему нравилось не давать себе возможности кончить так легко, он представил Флорана, шепчущего над ухом "ты ведь хочешь быть послушным?". Микеле хотел до чертовых искр перед глазами. Водил себя по этой грани мучительного удовольствия, шепча "пожалуйста" воображаемому Флорану, пока член изнывал без внимания, идея кончить прямо так захватила Микеле целиком, но он начинал уставать, и это точно было невозможно. Он поменял положение, так и не вынимая из себя палец, продолжал неумолимо давить на чувствительный комочек внутри себя, обхватил член, и ему было достаточно пары движений, чтобы сорваться.       Придя в себя, наделся только, что Флоран его не слышал. Ему было бы очень стыдно, если бы он услышал, потому что Микеле не был уверен, что остался тихим под конец. Потому что это было… лучше, чем ожидалось. Приятно, волнительно, местами терпимо – он поморщился от тянущего болезненного ощущения, пока вытаскивал из себя палец, но это тоже можно было пережить.       Незаметной тенью Микеле выплыл из ванной, пытаясь найти во взгляде Флорана намек на то, в курсе ли он, что Микеле только что делал у него под носом, но тот, скорее, все это время находился в состоянии волнения из-за того, что сам сделал некоторое время назад. Флоран поднял напряженный, чуть напуганный взгляд как только дверь ванной закрылась и снова попытался завести диалог:       – Слушай, я тут подумал…       Который Микеле мгновенно перебил в очередной раз:       – Завтра.       – Что? – опешил Флоран от неожиданного ответа, непонимающе моргнул несколько раз. Микеле приблизился довольно быстро, и, так как Флоран в ожидании его сидел на кровати, остановился как раз в паре сантиметров, касаясь коленей Флорана своими, вздохнул, будто перед прыжком и улыбнулся не слишком уверенно:       – Я выполню твое желание завтра.       И наклонился, чтобы поцеловать, потому что еще сутки вынести был не в состоянии.       Завтра настало чуть раньше, чем Микеле, честно, его ждал. Но завтра, которое было уже сегодня, являлось выходным, и потому он мог целый день есть себя поедом от волнения, не отвлекаясь ни на какие другие вещи. Флоран предложил куда-нибудь выйти, Микеле согласился, но это ему не помогло никак. Совсем не мог избавиться от чувства тревоги, хотя вчера не был настолько обеспокоен своим предложением. Он нуждался в том, чтобы завернуться в одеяло у Флорана под боком и не мог больше позволять каким-то глупым спорам мешать ему выполнить это желание. Но в тоже время само желание превращало его в комок нервов. И Флоран это совершенно точно заметил, может быть, из-за этого и предложил куда-нибудь выйти. На улице цвела весна и чуть успокаивала, но отбросить мысли целиком Микеле все равно не мог. И не понимал, почему это так его пугает, если вчера не так пугало. В конце концов, он понимал, на что шел.       – Чего ты такой задумчивый? – привлек его внимание Флоран.       – Я? – выплыл из размышлений Микеле.       – Из-за вчерашнего? Тебе, знаешь, не обязательно…       – Нет. Мы это сделаем, – перебил он слишком резко.       – Раз ты так уверен. Только не загоняйся слишком сильно.       – Я не загоняюсь, – обиделся Микеле.       – Как знаешь. Но все равно не загоняйся, – с сомнением ответил Флоран и, конечно же, ни капли не поверил, в целом, для этого были все основания.       Микеле обещал не загоняться, но все равно загнался. Ему в голову лезло слишком много мыслей, и он решился воплотить в жизнь сразу слишком много подвигов, отправил Флорана в душ, затем практически пролетел его сам, ощущая, как покалывает в пальцах предвкушение, и, на выходе, заметив какими влюбленными, прекрасными глазами Флоран на него смотрит, Микеле спонтанно забросил в свой список желаний еще одно:       – Хочу тебе отсосать, – безапелляционно влоб заявил он, отчасти, чтобы не дать себе времени засомневаться и передумать.       – Окей, – заторможенно протянул Флоран, медленно переваривая сказанное. – Не имею ничего против... мне... сесть или лечь?       Паузы в словах хорошо показывали насколько сильно его ударило по голове этим предложением. Микеле тоже явно ударило по голове, потому что он думал об этом ровно два раза, пока его не переклинило конкретно сейчас, пожал плечами, не представляя, что ответить, и Флоран выбрал первый вариант самостоятельно. Микеле ощутил, как вдоль позвоночника пронеслись предвкушающе волны мурашек, пока медленно опускался на колени между разведенных ног, упорно стараясь смотреть исключительно вниз, неконтролируемо пробежался взглядом по чуть выпирающей ширинке и предвкушающе сглотнул. От волнения у него пересохло во рту, и он прокашлялся, прежде чем сказать:       – Только я раньше этого не делал, – получилось хрипло, отчасти, может, и из-за того, что он решился поднять наверх взгляд, заглядывая в совершенно безумные глаза Флорана, неотрывно следящие за каждым действием, и тот неловко улыбнулся, погладив по голове.       – Я так и понял.       Он не сказал покровительственное "я тебя научу", но Микеле представил, если бы сказал, его слегка пробило дрожью от воображаемой ситуации, но он не был уверен, что это не сбило бы его с цели. Сглотнув внезапно ставшую невероятно вязкой слюну, он нерешительно потянулся к ширинке. Эта часть была уже обыденной, повторенной столько раз, но дальнейшие действия… Микеле не слишком много думал о них, так что, смотря на привычный флоранов член, начал видеть его в другом свете. Затем Флоран выудил откуда-то пачку салфеток и квадратик упаковки презерватива, положил его рядышком, молча пожимая плечами на вопросительный взгляд, предлагая Микеле самому решать, как он хочет это сделать.       Микеле решил, что сегодня соберет целое бинго внезапных подвигов и проигнорировал предложение, обхватывая член рукой, чтобы было удобнее. Флоран резко втянул воздух через стиснутые зубы, хотя ничего еще не случилось, но Микеле порадовало, что реагируют на него так ярко. Он хотел, чтобы Флоран показывал эмоции, и получал их, провел рукой по всей длине несколько раз, пока член окончательно не встал. Смотря на него так близко, Микеле слегка подвис, неуверенный в плане своих действий, представлял что делать только приблизительно, в теории, основанной на том, что сам мог почувствовать, но неуверенностью его скрутило так сильно, что захотелось извинятся еще до того, как начал. Флоран молча терпеливо выжидал, не пытаясь торопить. Микеле поднял на него взгляд, может быть, в поисках какой-то поддержки, было куда проще смотреть на него, чем полминуты назад, и с долей внутренней борьбы Микеле признал, что ему нравится смотреть на него снизу вверх из такого положения, а также убедился, что не ему одному – поймал очарованный поплывший влюбленный взгляд, и немного успокоил расшатанные нервы. Подвинулся чуть ближе, больше рассматривая, чем что-то делая, после душа Флоран пах только чуть сладковатым, и с этим у Микеле вроде бы не было никаких проблем. Он лизнул головку кончиком языка, ощущая терпко-солоноватый привкус, отчего-то очень ждал, что Флоран опять начнет неловко смеяться, как в первый раз, но тот только тихо выдохнул, осторожно запуская пальцы ему в волосы. Микеле не был слишком против, пошел чуть дальше, облизал головку целиком, не испытывая каких-то странных чувств, которых ожидал, затем прошелся языком от самого основания и, вдохнув побольше уверенности вместе с воздухом, обхватил губами, опускаясь ниже. У него не вышло заглотить и половины, как головка уткнулась в горло, вызывая неприятные рефлекторные спазмы, которые Микеле стоически проигнорировал. Флоран погладил его по голове, легко массируя, пропуская волосы между пальцами, и от этого на Микеле внезапно рухнула вся ситуация целиком – он сидел на коленях с членом Флорана, утыкащимся в самое горло, с его руками в своих волосах и чувствовал себя до невозможного правильно, поднимающееся возбуждение скручивалось тянущим предвкушением внизу живота и разливалось теплом. Уголки губ немного щипало, но Микеле оказался настолько поглощенным, что все остальное, кроме желания довести Флорана до края, перестало существовать. Он принялся водить губами по стволу, сжимая щеки, скользя языком вокруг, чувствуя, как удовольствие прокатывается по всему телу, и как его собственный член поднимается только от этой ситуации, от того, что он отсасывает Флорану так самозабвенно, стараясь доставить удовольствие изо всех сил. Пальцы Флорана в волосах и его рваные вздохи намекали, что все идет правильно, иногда неосторожно он оттягивал волосы, но Микеле только сильнее накрывало от этого, его охватила дрожь, и он понятия не имел, что так отчаянно будет нуждаться в этом, что так долго отказывал себе в подобном зря, совершенно сумасшедшим образом ощущая себя прямо сейчас. Флоран дернул его вперед, и Микеле задохнулся, закашлялся от резкого давления, от неосторожной попытки сделать вдох, на глазах выступили слезы, он на автомате вывернулся, не способный продолжать, потому что ему не хватало воздуха и он не мог перестать кашлять.       – О господи, прости, – прошептал Флоран скороговоркой, Микеле покачал головой, хрипло отвечая:       – Я в порядке… но ты лучше так не делай.       В ответ на фразу, Флоран с каким-то обреченно-благодарным стоном потянул его вверх, целуя. Микеле не был против, хотя у него першило глубоко в горле или почти что в легких, было сложно это игнорировать, и он подумал, что сам бы не согласился целоваться с тем, у кого во рту только что был член. Впрочем, он много о чем думал как о том, на что бы не согласился, до встречи с Флораном. Сейчас, может, был вполне готов согласиться вообще на все. Отпустил Флорана, заставляя его сесть ровно, утек обратно на пол и улыбнулся почти так же, как когда-то сам Флоран ему улыбался – соблазнительно, говоря:       – Я бы продолжил, если ты не против.       – Кто вообще может быть против? – прошептал Флоран совершенно опьяненно.       Засчитав ответ за "да", Микеле вернулся к члену и своим попыткам насадиться на него как можно глубже, двигая головой и помогая себе руками, потому что все равно не мог заглотить его целиком. Ему очень хотелось прикоснуться к себе, но он мог отложить эту мысль, пока был увлечен членом Флорана настолько, чтобы забыть обо всем другом, слушая стоны как доказательство правильности его действий. Это было невероятно, Микеле не думал о том, что когда-нибудь дойдет до желания отсосать кому-то, но член во рту ощущался гармонично, словно его рот был идеально создан для этого. Возбуждение накидывало в его голову мысли, которые никогда он себе не позволил бы даже и краем сознания подумать раньше. Ему хотелось, чтобы Флоран сделал как недавно снова, потянул его вперед, заставляя уткнуться носом в жесткие волосы на лобке, вынуждая член проскользить дальше по горлу, даже при том, что Микеле совершенно точно не мог этого сделать, его плавило изнутри этим желанием, и он старался с каждым движением позволить его члену погрузиться еще глубже. Мышцы на лице начинали ныть от непривычного напряжения, его собственный член упирался в белье и оставлял мокрое пятно, но Микеле хотел, чтобы Флоран кончил первым. Его перевозбужденное сознание не задавалось вопросами, насколько он готов к подобному, просто хотел. Желанием выжигало мысли, воображение подкидывало картины того, как его рот заполнится спермой, и уже не боролось с мыслями, насколько приемлемо это для него. Он думал, что проглотил бы ее, если бы Флоран сказал это сделать. С этой мыслью остатки его сознания расплавились.       И Микеле был так расстроен, когда Флоран потянул его вверх, почти протестующе замычал от ощущения пустоты, лишившись приятного чувства и ставшего привычным вкуса на языке, только успел заметить, как вокруг его руки появилась другая, заканчивая в пару движений. Смотря на толчками вытекающую сперму, он разрывался между мыслью, что хотел ее попробовать, расстроился, что Флоран не дал ему этого сделать, и другой – что не был уверен в этом полностью.       – Какой заботливый, – улыбнулся Микеле вопреки своим противоречивым мыслям.       – Слишком много потрясений на один вечер, – ответил Флоран, делая паузы между словами на несколько коротких вдохов, легкая улыбка на его раскрасневшееся лице смотрелась невероятно притягательно, Микеле очень захотелось его поцеловать, но он не успел, потому что Флоран продолжил. – Ты еще желание мне обещал.       От напоминания по спине пробежал холодок, а недавнее возбуждение чуть поубавилось. Не слишком осознанно Микеле вернулся к тому волнению, с которого начинался день.       – Все еще уверен? – спросил Флоран, параллельно вытираясь той самой пачкой салфеток неподалеку.       – Я не знаю, – признался Микеле, выдыхая. – Честно говоря, мне кажется, когда мы начнем, я сбегу и закроюсь в ванной…       – Радикально, – протянул Флоран, будто бы всерьез посматривая на двери в ванную. – Мы можем этого не делать, если ты не хочешь.       – Да? Так это было предложение? Прозвучало, будто ты меня перед фактом поставил, – заметил Микеле с долей сарказма, хотя, на деле, не считал правдой то, что говорил. Ему хотелось язвить, потому что это был простой способ самозащиты.       – Мы всего лишь поспорили…       – Я знаю, – коротко бросил он, разворачиваясь и упираясь спиной в кровать, растянулся на полу. – Я хочу. Наверное. Но не уверен.       – Мы можем начать постепенно.       – Например? – поднял голову Микеле.       – Ну, – Флоран склонил голову на бок, избегая взгляда, – с маленьких исследований того, что тебе нравится, что нет.       – Будешь опять меня мучать бесконечное количество времени? – усмехнулся он, ощущая, как покинувшее его возбуждение от этой мысли снова о себе напомнило.       – Нет, если ты не хочешь.       Микеле подумал короткую мысль, она затмила его сознание будоражащей пеленой, и он решил озвучить ее внезапно севшим тихим голосом, смотря в пол:       – А если хочу?       Флоран чудом его услышал, переспрашивая:       – Хочешь?       – Может быть, – пожал плечами Микеле, безоговорочно краснея и избегая взгляда, – не уверен.       Флоран зачем-то положил руку ему на плечо и сжал, видимо, с целью поддержки, но Микеле ощутил это крайне странным неловким действием. Флорана постоянно кидало из "сейчас я все разрешу" в "доверяю тебе принимать решение", будто бы он сам не до конца был уверен в том, что за отношения они друг с другом строили, и что ему можно делать, а что нет. И, может, подумал Микеле, это доверие должно быть безоговорочно обоюдным, чтобы никто не думал, будто что-то идет не так.       – Ладно, – кивнул он. – Что ты там хочешь сделать на этот раз?       – Ты сам обещал исполнить мое желание сегодня, – начал Флоран, отчего-то вызывая у Микеле очередное холодное сжимающее чувство страха, – но я не могу тебя заставлять, это неадекватно. С другой стороны, я не… выразил его достаточно конкретно. Как я там сказал?       Микеле невольно вздрогнул, вспоминая.       – Ты хочешь, чтобы я это повторил? – спросил он, не оборачиваясь. Голос Флорана звучал тоже не особо уверенно, хотя в нем слышалась улыбка.       – Чтобы быть уверенным, что мы правильно поняли друг друга.       Издеваться, правда, начал уже сейчас, но Микеле был не настолько против, его изнутри сворачивало волнением и смущением, но они приятной дрожью отдавались во всем теле.       – Ты сказал, – он сделал паузу на вдох, – что хочешь меня… снизу.       – Не слишком конкретно, – нервно рассмеялся Флоран, – как видишь.       – И что же это должно означать?       – Идём сюда.       Скорее услышав, чем увидев, как Флоран похлопал по постели, Микеле нехотя обернулся. Он был слишком смущен этой ситуацией, чтобы смотреть ему в глаза, но Флоран же в глаза и сам не смотрел, он забрался на кровать с ногами и похлопал еще раз, повторяя предложение скорее кровати, чем Микеле.       – Идем.       А затем все же поднял свой взгляд, теплый и ласковый. Микеле в нем утонул в очередной раз, а его страхи бултыхались вместе с ним, с трудом поднялся на ноги и забрался на постель, сел напротив, скрестив ноги. Флоран внезапно обернулся в сторону второй кровати и сказал.       – Знаешь, у меня немного дикое предложение…       Микеле оно напугало, вынудило шепотом спросить:       – Что?       – Давай кровати сдвинем.       Абсурд упал на него, словно метафорический камень, заставляя рассмеялся от этого внезапного страха, растворяя его в никуда, и согласиться на авантюру. Вдвоем они быстро справились и, хотя в середине остался зазор, так было больше места для… экспериментов. Микеле растянулся ближе к серединке, выжидающе смотря, как Флоран перекладывает с полки все самые важные предметы – салфетки, лубрикант и пачку презервативов. И непосредственность, с которой он это делал, Микеле так забавляла, будто они не сексом занимались, а ремонт делали, мебель вот переставляли. Закончив с переездом, Флоран тоже забрался на постель и некоторое время рассматривал растянувшегося Микеле.       – Так какой план? – спросил тот в затянувшемся ожидании, он уже не чувствовал себя так обеспокоенно, как раньше, скорее заинтересованным и предвкушающим, что бы там Флоран не планировал опять с ним сделать.       – Для тебя – лежать и получать удовольствие.       – Отличный план. Но хотелось бы больше конкретики.       Не ответив, Флоран принялся расстегивать пуговицы рубашки Микеле и стягивать штаны вместе с трусами, легко, быстро и оперативно. Снова оказавшись совершенно голым рядом с почти одетым Флораном, Микеле ощутил холодок, пробегающий по телу, и не слишком уместное желание закрыться одеялом. Это было вдвойне бессмысленно ведь от того, как хищно Флоран рассматривал его, растянувшегося на кровати, член поднимался и без всякой прелюдии. Строго говоря, на этот раз Флоран, кажется, никакой прелюдии и не планировал. Микеле вспомнилось, что за последнее время тому не часто доводилось вести и делать с телом Микеле все, что ему вздумается, что сейчас показалось невероятным упущением – он не отдавался на милость флорановым рукам с того самого раза, о котором никак не мог перестать думать, и вот снова будет в них. Накрывало с головой одним лишь чувством предвкушения, и член уже во всю намекал, что ему все нравится. Флоран как раз провел по нему пальцами, самыми кончиками, несколько раз, что было невыносимо щекотно и заставило Микеле дрожать и ерзать на месте. Затем Флоран провел руками вдоль его боков, не сильно нажимая, сначала вверх, затем вниз, просто легко касался, Микеле и того было достаточно, он не слишком хотел страдать уж очень долго, но Флоран снова не обозначил свои планы. И отчасти эта неизвестность Микеле нравилась тоже. За пару минут простых прикосновений во всевозможных местах его член окреп окончательно, а Флоран, видимо, удовлетворившись этим, сполз ниже к подножью кроватей, обхватил Микеле за голени, выловил его взгляд, словно специально, и медленно без сильного давления согнул его ноги в коленях, расставляя в стороны, вызывая у Микеле дрожь от того, насколько открытым он был, его ужасно смущала подобная поза, но это чувство приносило невероятно неадекватное удовольствие от того, что он позволил это сделать, позволил самолично, не оказал ни малейшего сопротивления, от взгляда, которым Флоран смотрел, у него жаром пульсировало в голове и мурашки проносились по спине. Неровно выдохнув, Микеле молча несколько напряженно наблюдал за дальнейшими действиями, за тем, как Флоран потянулся к лубриканту и сказал:       – Поначалу будет неприятно.       Огромных усилий стоило удержаться от того, чтобы не ляпнуть "я знаю" и выдать свои вчерашние мероприятия. Микеле поежился, ожидая заранее этого самого неприятно, наблюдал, как Флоран разливал смазку по пальцам, как она капала тягучими каплями, оставляя следы Микеле на бедрах, и невольно задержал дыхание, стоило ему почувствовать легкое прикосновение к входу, почти неосознанно сжался, ощущая, как нервозность начинает возвращаться. Флоран ободряюще улыбнулся, Микеле ему или себе кивнул, пытаясь расслабиться, прикрыл глаза, что не слишком помогало. В его воображении эта ситуация была другой, и в его воображении он не был в такой панике от того, что Флоран планировал погрузить в него несколько пальцев туда, куда Микеле никогда и не планировал чьи-то пальцы пускать. Потерявшись в своих мыслях, он вздрогнул от неожиданности, ощутив прикосновение к члену, и вместе с тем, как одни пальцы крепко сомкнулись вокруг его члена, другой стремительно, но нежно проник внутрь. Микеле судорожно охнул, ловя внезапно утерянный воздух широко открытым ртом. Палец внутри двинулся сначала медленно вперед, раздвигая мышцы на пути, а затем также медленно назад, Микеле знал, что это будет не особо приятно, но рука, поглаживающая его член несколько скрашивала это чувство. Какое-то время Флоран увлеченно занимался только этим – двигал внутри него одним пальцем, пока мыщцы не стали более податливыми, а Микеле перестал воспринимать это как что-то неприятное. Он думал, что сам делал примерно тоже самое, когда они были в других условиях, но сейчас только мог ждать, когда это чувство пройдет. В целом, было нормально, непривыкшую слизистую изнутри жгло, и в ответ на каждое движение Микеле вздрагивал и тихо скулил сквозь сжатые зубы, но постепенно неприятные ощущения сглаживались, смытые удовольствием, распространяющимся от каждого движения по члену. Пока Флорану не пришло в голову добавить второй палец. Микеле зашипел от внезапной боли, она не была сильной, но растяжение мышц стало для него неожиданным, и он явно все усугубил, резко сжимаясь.       – Расслабься, – деликатно посоветовал ему Флоран, будто бы Микеле сам не мог догадаться. Он разозлился от этого, и желание продолжать куда-то пропало. Мысль, которую он не так давно высказывал, про закрыться в ванной снова стала актуальной, и он попятился, пополз вверх к изголовью, неосознанно избегая контакта.       – Все хорошо, – продолжал Флоран, обхватил за бедро, удерживая на месте. Если бы Микеле хотел вырваться, он бы легко мог это сделать, но позволял себе эту маленькую прихоть сопротивляться, потому что хотел, чтобы Флоран держал его и не давал уйти. Эта мысль опалила его сознание жаром и волнением скручивающим внутренности, а неприятные ощущения становились частью необходимости, которую Флоран предлагал, и на которую Микеле соглашался. Пальцы внутри постепенно перестали отдаваться болью, хотя и не ощущались возбуждающими. Рука с члена исчезла, потому что Флоран был вынужден пресекать попытку побега, и Микеле остался с этим чувством один на один, впитывая его и пропуская через себя целиком и полностью. Они слегка задевали простату, и он вздрагивал от этих касаний, но их было недостаточно, чтобы превратить ощущение растяжения мышц во что-то приятное. Стоило Микеле смириться с тем, что боль преркатилась, как Флоран решил вернуть ее снова, добавляя и третий палец. Микеле тихо обреченно застонал. Это совершенно не было тем, что он хотел. Его держала только мысль, что он готов отдаться Флорану, потому что тот это заслужил, потому что обещал, и потому что да, он его любит и готов пойти на жертвы. Но в этой жертве Микеле было сложно найти себе плюсы, он тихо неровно дышал, стараясь не срываться больше на скулеж, слегка вздрагивая от некоторых движений, но в целом вчерашний заход в ванной показался ему чуть более приятным. Этот он пытался пережить.       Наконец, Флоран успокоился с попытками его растянуть, вынул пальцы, Микеле успел облегченно вздохнуть, хотя сомневался, что на этом они остановятся, затем тот добавил смазки и на этот раз сразу два пальца вошли легко и безболезненно, вызывая у Микеле непрошенную дрожь, они сразу добрались до нужного места, сгибаясь под нужным углом, и от резкого давления Микеле застонал, запрокидывая голову, закусил губу, и вцепился в простынь, потому что вот это точно было иначе. Флоран массировал то, что нужно, так, как нужно, точными будто бы выверенными движениями, Микеле метался по кровати, не зная, куда себя деть. Это внезапное мучительно сладкое давление подбрасывало его на месте, и он пытался пережить его, вывернуться, уйти от контакта, ставшего слишком ярким прикосновения, его прошибало словно током этими волнами возбуждения, которое не могло найти себе выхода, гоняя его по кругу наслаждения снова и снова. Он начал хныкать между стонами и просить:       – Стой, пожалуйста, остановись.       Флоран послушал его, замирая, и ужасно обеспокоенным голосом спросил:       – Что случилось? Все нормально?       – Да, просто, – он едва мог дышать чтобы произносить хоть какие-то слова, – мне нужна передышка.       На желание Флоран согласился, потянул пальцы назад, и Микеле явственно не ощутил даже ничего близкого с тем неприятным чувством в самом начале, его тряхнуло тянущим удовольствим и он невольно сжался, совершенно не желая никуда пальцы отпускать. Это была куда большая ошибка, потому что в таком состоянии от движения, от прикосновений внутри него накрыло неотвратимо. Он пытался отдышаться, Флоран поглаживал его по животу, стабильно избегая возбужденного члена, который дергался на каждое движение. И чуть улыбнулся, зачем-то начиная тихо напевать чертову песню сценарной свадьбы с определенно вот тем самым подтекстом, которым они тут сейчас занимались. Микеле от этого контраста почти завыл:       – Ты хочешь, чтобы я постоянно вспоминал это, когда ее слышу?       И лучше бы не спрашивал, потому что Флоран ответил с интонацией профессионального соблазнителя:       – Может, я хочу, чтобы все песни напоминали тебе, как хорошо ты чувствовал себя в моих руках.       И если бы Микеле был в состоянии провалится под землю, он бы это сделал, но он ударился головой о мягкую подушку и отчаянно застонал от безысходности. Словно издеваясь, Флоран решил продолжить песню с припева:       – Прощай, соло под одеялом, – смеясь. Но Микеле было совсем не до смеха, потому что также тот вернулся к тому, на чем они остановились, медленно и невероятно легко погружая пальцы внутрь, вынуждая Микеле дрожать, задыхаться в попытках сделать вдох и теряться в ощущениях. А ассоциации, которые он определенно наложит на эту песню, потому что Флоран продолжал напевать ее мотив, и теперь она точно застрянет в голове, только добавляли остроты ощущениям. Он рвано выдохнул от прикосновения к простате, затем пальцы медленно двинулись наружу, оставляя за собой очень странное ощущение трения, мышцы входа смыкались вокруг них, и это чувство совершенно неизвестно когда и как стало невыносимым настолько, что терпеть его было почти невозможно. Стоны вырывались из него против воли и он не был уверен, что переживет это чувство, когда Флоран вдруг решит ускориться.       – Как ощущения? – спросил тот, только Микеле слышал его голос на грани сознания, ему заложило уши от количества свалившихся ощущений, и он не мог открыть глаза, потому что не хотел видеть то, что Флоран с ним делал.       – Неплохо, – ответил Микеле шепотом, не до конца понимая, какие у него "ощущения" в действительности. Его трясло, и каждое движение отдавалось внутри дрожью, удовольствием, разливающимся по всему телу, член требовал внимания, но Микеле так хотелось просто находиться в этом чувстве, в этом тянущем блаженстве, что он игнорировал его полностью. Но этого точно было недостаточно, чтобы кончить. Флоран, казалось, думал иначе, его будто бы зацепила идея, он ускорился, погружая пальцы с каждым движением все глубже, менял их количество, периодически вынимая, что, – Микеле не думал, будто подобное может с ним случится, – заставляло едва ли не просить вернуть их обратно. Это определенно было лучше, чем он представлял, и в голову начали лезть мысли, как бы было, если бы внутри оказались уже не пальцы, настолько сильно его бы могло развести, растворить в этом ощущении, и как сильно он бы мог потеряться, если и сейчас чувствовал себя так, как никогда в жизни не чувствовал. Периодическое давление на слишком чувствительный комок внутри заставляло Микеле дрожать, выстанывать нечленораздельные звуки, отдаленно напоминающие просьбы не останавливаться, трение доводило его до невозможного состояния, он чувствовал себя словно натянутая струна, не имеющая возможности расслабиться, балансирующим на грани, напряженным настолько, что это практически приносило боль. Он начал двигаться навстречу, и когда осознал этот невозможно смущающий момент, волна жара захватила его еще больше, накрыла собой, принося дурацкое желание спрятаться в подушке, он накрыл лицо сгибом локтя, потому что просто не мог больше этого выносить. Пальцы внутри него двигались размеренно, в почти идеальном темпе, словно чертов Флоран был специалистом в каждой вещи, что делал в своей жизни. Эти невозможно длинные пальцы давали на стенки, изредка слегка задевая кожу на выходе кончиками ногтей, вынуждая Микеле дрожать, без возможности куда-то деться от тянущего болезненного ощущения удовольствия, смешанного с непривычной, но приятной растянутостью и самой ситуацией. Он не знал, что в ней делать. Не имел ни малейшего понятия. Стоны вырывались из него сами собой, и он закусил указательный палец на второй руке, продолжая прятаться в первой, чтобы остановить их хоть как-то, потому что это было слишком смущающе. Микеле совершенно не мог ничего контролировать, только подаваться, следовать за движениями внутри, принимать ласку и закусывать губы и пальцы от невозможности это все вытерпеть. Но скручивающие внутренности напряжение никуда не девалось, оно нарастало, словно ком, становилось больше и больше, но не могло найти себе выхода.       – Хочешь, – невыносимо хрипло долетело до него флорановым голосом, – попробовать кончить так, не касаясь себя?       От этой сумасшедшей идеи член Микеле дернулся, и он сам дернулся тоже от очередного совершенно идеального давящего прикосновения к простате. Мысль согласиться, попытаться выполнить это предложение затмила его разум целиком, вызывая невероятное чувство, разлившееся по всему телу. Он всерьез думал об этом. Снова. Всерьез думал о том, чтобы сказать Флорану да и согласиться сделать то, что он предлагал, только потому что он предлагал. Это была плохая мысль. Ужасная. Невозможная. Микеле знал, что точно не сможет пережить подобное. Но очень хотел согласиться. Его прошибло насквозь от этой мысли, мышцы сжались вокруг пальцев и следующие несколько движений вызвали в нем невероятную волну, сворачивающую изнутри в тугой узел. Между вздохами и стонами он попытался ответить и надеялся, что Флоран из смеси слов сможет понять хоть что-то. Микеле не знал, как это проверить, был настолько далек от реальности, чтобы думать о чем-то, кроме чертовых идеальных прекрасных пальцев внутри него и того факта, что он так долго панически боялся этого момента. Флоран погладил внутреннюю сторону бедра свободной рукой, поцеловал в коленную чашечку, словно это была его своеобразная идея фикс и добавил с улыбкой в голосе:       – Все в твоих руках.       Несколько долгих, невообразимо долгих секунд понадобилось Микеле, чтобы осознать, что у этой шутки есть смысловое содержимое, и от этого осознания, граничащего с неадекватной мыслью, что Флоран разрешил ему выбирать и принимать решения самостоятельно, его скрутило изнутри от разрывающего чувства, протяжный громкий, слишком громкий, стон вырвался сам собой. Ему было трудно думать, но еще труднее решить, что он хочет – страдать до последнего, пока сверкающие искры в глазах не сведут его в могилу, или сдаться сразу, пока еще не поздно. Микеле решил попытаться. Ему нравилось это чувство внутри, тянущее удовольствие сводило с ума острыми гранями, за которые он не мог шагнуть, водя по одной и той же траектории, возвращая к одному и тому же ощущению, которое раз за разом пронизывало его крупной дрожью. Он наслаждался тем фактом, что ничего не может контролировать, что все его не слишком осознанные попытки двигаться навстречу не приносят освобождения, непривычное чувство растянутости остро отзывалось внутри него стонами, и все вперемешку не давало Микеле возможности просто думать. Он хотел попробовать, просто отдаться окончательно, утопая в наслаждении, и балансировать на грани, как в прошлый раз, но это было сложно. Каждое движение отдавалось в нем приятной волной, но ее катастрофически не хватало, чтобы накрыть удовольствием, чтобы выбросить его за эту грань. Он честно пытался, какое-то очень короткое время, сжимая кулаки, чтобы не сорваться, запрокидывая голову в отчаянном желании получить больше. Он не знал, чего именно. Был уверен, что согласился бы на член Флорана прямо сейчас, если бы тот предложил, но сам не хотел просить, это было выше его сил. Все это было выше его сил целиком. Не выдержав этого напряжения, сдавшись окончательно, Микеле практически вцепился в член, одним жестким, грубым движением, его тряхнуло и выгнуло дугой от этого контраста между болезненным напряжением внутри него, чувства стянутости и заполненности, давления на простату и собственной руки, приносящей легкую боль слишком резкими движениями. В этой смеси эмоций он утонул и потерялся, совершенно перестав воспринимать реальность вокруг, кроме приближающегося долгожданного финала его не интересовало больше ничего. Невозможно было бы продержаться дольше, чем несколько томительных минут, и, стоило обхватить член рукой, он точно не был способен остановить себя, хоть немного растянуть удовольствие, слышал только свои же стороны почти со стороны, прорывающиеся между частыми вздохами. Вспышкой оргазма его накрыло вместе с искрами перед глазами, на секунду мир поблек и испарился из сознания, а он сам продолжал водить рукой по члену, пока удовольствие не превратилось в болезненно неприятное чувство вместе с исчезающими из него пальцами, а реальность не вернулась. На фоне Микеле внезапно осознал тяжелое прерывистое дыхание Флорана, открыл глаза с огромным усилием, и невольно зацепился взглядом за ритмичные движение руки, за мелькающую за ней головку, за прикрытые от удовольствия глаза, периодически поглядыващие на него затуманенной дымкой, Микеле заворажил этот вид, он не мог оторвать взгляда несколько секунд, а после, совершенно не думая, резко поднялся, вцеплясь Флорану в плечи, потянул вниз, параллельно выцеловывая его стоны, обхватил руку своей, Флоран свободным предплечьем уперся рядом в подушку, ни на секунду не желая отрываться от губ. Хотя у Микеле не было сил, он старательно надрачивал ему, доводя Флорана до второго оргазма за вечер. Продержался тот недолго, с протяжным стоном кончил, разливая сперму Микеле по животу, отчего она смешивалась с его собственной, и об этом он успел подумать до того, как подумал о том, насколько прекрасно должна была бы ощущаться тяжесть тела Флорана на нем. Чего не узнал, что вызвало разочарование, потому что Флоран удержался на одной руке, и только уткнулся лбом ему в плечо, почти обнимая за шею, в попытке отдышаться. Совершенно беззастенчиво Микеле положил ему руки на лопатки, прижимая ближе. Мягкая ткань футболки и приспущенных штанов Флорана приятно терлась о его совершенно голую кожу, и слегка щекотала мягкий член, но сил в нем было недостаточно, чтобы возбудиться так быстро и пойти на второй заход. Но на этом фоне, просто от контраста ощущений, Микеле начал чувствовать себя немного неуютно в этой позе – Флоран успел перешагнуть одну его ногу в нелепом падении, но второй он упирался в нежную кожу на внутренней части бедра Микеле, в считанных сантиметрах от мошонки, и это положение немного его смущало. В попытке это скрыть, он подвинул ногу дальше, обхватывая ей Флорана, но не слишком уверенно улыбаясь, спросил:       – Продолжим?       Что прозвучало совсем не так, как прозвучало в его голове секунду назад, но и не так нервно, как он на самом деле начал себя чувствовать, когда пелену удовольствия, приводящего к желанию соглашаться вообще на все, тихо смысло оргазмом.       В ответ Флоран тоже рассмеялся:       – Уверен, что у тебя встанет?       – Сколько, по-твоему, мне лет?! – возмутился Микеле почти серьезно. Почти. Вновь улыбнувшись, Флоран, наконец, поднялся, и от взгляда в глаза Микеле невольно вздрогнул, а его уверенности в попытках соблазнения чуть поубавилось, особенно из-за того серьезного взгляда и голоса, которым Флоран спросил:       – Правда хочешь продолжить?       Так что в рамках серьезного разговора Микеле уже не чувствовал себя так легко, как секунду назад, холодок пробежался вдоль позвоночника, вынуждая неуверенно пожать плечами:       – Может быть, мне нужен денек на подумать.       – И правда. Хватит с тебя потрясений.       На это "покровительство" Микеле всерьез обиделся, почувствовав себя максимально неуютно.       – Не веди себя так, будто я какая-то малолетняя девственница, окей?       – Ладно. Но я и не думал так считать… – растерялся Флоран, невольно отпрянув от удивления. Микеле откинулся на подушки, прикрывая глаза, хотя в остальном не сдвинулся ни на миллиметр, отчего-то ощущая, что теперь, когда обозначил свое беспокойство, просто не может его еще и показать наглядно, ответил с повышенной серьезностью:       – Вот и не надо.       Неприятная нервозность потихоньку захватывала его целиком, хотя Микеле старательно пытался ее игнорировать. Как будто они в первый раз потрахлись, ей-богу. Сам этот факт, что его так смутила ситуация, начал раздражать, но пока Микеле рассуждал о своих проблемах и пытался выбраться из этого состояния, Флоран заботливо принялся стирать белые подсыхающие капли с его живота. От влажного прохладного касания Микеле вздрогнул, приоткрыл глаза на одно мгновение, только чтобы успеть заметить выражение лица, прежде чем Флоран решил его добить, внезапно ляпнув:       – Мне очень нравится твой голос.       – Что?..       – Он очень красивый. И ты тоже очень красивый.       Лицо Микеле мгновенно вспыхнуло несмотря на то, что только что происходило. Острое желание спрятаться захватило его настолько, что он все же зарылся в подушку, испытывая глупое желание задушить самого себя. Выражение лица Флорана, что он успел заметить, было таким… невероятным. От него сворачивало внутренности в один большой клубок и выжигало из Микеле остатки разума. В своем укрытии под подушкой он услышал как Флоран рассмеялся, продолжая водить по животу влажной салфеткой.       – Твое спокойствие невероятно, – сказал Микеле, выглядывая краем глаза из-под подушки. Флоран улыбнулся, но взгляда от салфетки не поднял.       – И очень бесит, знаешь? – продолжил Микеле, выглядывая чуть дальше. Почти был готов отложить свою защитную подушку подальше, потому что Флоран все равно не смотрел ему в глаза, а только медленно вырисовывал влажные линии на груди и животе салфеткой, хотя вытирать там уже было нечего. Это Микеле чуть-чуть успокоило.       – Не такой уж я спокойный, как кажется, – ответил Флоран, все продолжая отказываться поднимать взгляд. – И в тебе тоже полно вещей, которые меня раздражают.       – Гармоничные отношения, – усмехнулся Микеле, отложив подушку окончательно. Нагота его уже не слишком смущала, к тому же Флоран вежливо отодвинулся, не находился больше так близко, а также не поднимал взгляда от невидимых рисунков, которые продолжал выводить Микеле на коже. Это поселило в его сердце маленькое чувство одиночества и нехватки прикосновений, которое он не особо хотел переживать, потому потянулся вперед с острым непреодолимым желанием поцеловать Флорана, но только оставил на его губах мягкое и легкое прикосновение, улыбаясь, когда смог, наконец, выловить взгляд его прекрасных глаз. Этот взгляд все еще делал что-то невообразимое с его сердцем, превращал мысли в кашу, а чувства в бесконечный поток эмоций, от которого Микеле почти не мог дышать. Но был совсем не против.       С "денечком", оказалось он сильно преуменьшил, потому что денечка ему совершенно не хватило. Странное чувство не давало Микеле покоя. Оно началось с утра, когда вежливый Флоран задал вежливый вопрос, который Микеле воспринял совершенно неадекватно. Он просто спросил нечто в духе "как ты себя чувствуешь?", в ответ на что Микеле ощутил желание его ударить. Это было идиотское желание, и он так хорошо понимал, насколько оно неадекватное, но ощущение неловкости, в которое его вогнал этот вопрос… катастрофически ему не понравилось. Он чувствовал себя нормально, немного непривычное ощущение внутри напоминало о вчерашних экспериментах, что добавляло в его смущение желание завернуться в одеяло и никуда не выходить, но, зная, что Флоран точно начнет с этого ржать, Микеле держал себя в руках. Он попытался ответить максимально нейтрально, но, возможно, Флоран его зашкаливающе агрессивные интонации заметил, не сказал ничего, но больше вопросов не задавал, никакие шутки не шутил, и в целом вел себя максимально приятно и понимающе. И именно из-за этого Микеле бесился только больше.       Старался делать вид, что все как обычно, но ответы звучали слишком резко, улыбки выглядели ненатурально, и Микеле прекрасно понимал, что портит вокруг все: и настроение других, и настроение себе, и даже спектакль, в конце концов. Потому что на той самой песне, которую Флоран испортил бредовыми ассоциациями, он начал чувствовать себя провалившимся на дно окончательно. Не то чтобы это было так плохо. Скорее максимально несвоевременно, и Микеле совершенно не хотел целовать Диан, вспоминая, что Флоран делал с ним, напевая эту чертову песню, и накатывающее раздражение от того, как неуютно он себя чуствовал, затмевало собой все. Попросту не мог выгнать эти мысли из головы, и, испытывая дурацкое неловкое ощущение, будто бы все вокруг прекрасно всё знали, не мог нормально вести себя на сцене, ощущая, словно превращался в какого-то деревянного солдатика с зашкаливающим пульсом и неуместными воспоминаниями в голове. Чувствовал себя неправильно: запятнанным, грязным, совершенно не соответствующим своим представлениям, и от того, как это накладывалось друг на друга становилось тошно, потому что другая проблема была в диаметрально противоположном – он не испытывал сожалений и не думал, что все вчера случилось по ошибке, с трудом был готов признаться, что это было невероятно, хотел бы повторить, и догадывался, что только вторые мысли и будут посещать его в моменте. Но сейчас, вне номера отеля, Микеле одолевали сомнения, казалось, все вокруг знали, что было вчера, все смотрят на него с осуждением, с непониманием, может быть, отвращением, и чем больше он воображал себе эти взгляды, тем некомфортнее становилось. Знал, что никто в самом деле не смотрел на него ни с каким осуждением, но это чувство из-за этой песни, ситуации и всего вокруг… было невыносимо.       И Флоран стал невыносимым тоже. Будто какой-то последний бастион его ограничений пал вчера, и больше он не испытывал каких-то сомнений и не планировал следовать тому старому "представлению выбора", которым прикрывался вначале. Осмелел настолько, что после спектакля Микеле почти внезапно обнаружил себя прижатым к стене в несчастной гримерке, в которой, по обыкновению, никого уже не было, с языком Флорана, исследующим его рот так жарко и настойчиво. Будучи совершенно не способным даже подумать о попытке отстраниться или как-то остановить этот напор, Микеле мог только вылавливать свои тихие стоны до того, как они успевали выбраться из него, пытаться отвоевать себе ведущую роль, но практически безуспешно, сдаваясь после каждой попытки, ощущая, как приятно прижимается к нему горячее тело. Флоран нежно провел по тыльной стороне ладоней запутавшихся в его волосах рук, легко обхватив запястья, потянул вперед, прижимая их к стене позади одним настойчивым, но не слишком сильным движением. Микеле мог бы выбраться. Если бы хотел. Он позволил пригвоздить себя к стене, прижаться еще сильнее, двинул бедрами вперед в поисках контакта, потому что от одного маленького поцелуя его член уже настойчиво пытался обратить на себя внимание, и еще хуже на нем сказалось это… ограничение свободы. Это было смешно, глупо и невероятно опасно, особенно, когда Флоран прикусил кожу на шее, оставляя следом за ней легкий поцелуй, и Микеле ударился головой об стену в попытке успокоиться, запрокинул голову еще сильнее и из каких-то крох последних сил прошептал:       – Что ты делаешь?       Руки сжимающие его запястья двинулись выше, сплетаясь с пальцами, и от этого короткого прикосновения Микеле вздрогнул, всерьез думая о том, чтобы вернуть обратно себе платки, потому что подобные прикосновения были невыносимы. Флоран на вопрос ответил действиями – продолжил выцеловывать на шее будущие узоры и прижимался совершенно точно таким же вставшим членом к члену Микеле, вызывая неконтролируемые вздохи, тихие стоны, что он пытался удержать, и желание, наконец, получить нормальное прикосновение. Он невольно вспомнил те несколько довольно сомнительных его собственных попыток из прошлого, когда сам точно также зажимал Флорана в темных безлюдных уголках, а тот совершенно не выглядел против. Но, черт возьми, использовал места с закрывающимися дверьми, в конце концов!       – Ты мне мстишь? – спросил он тихо, вынуждая Флорана прерваться, потому что вопрос его явно удивил.       – Что? Почему? – оторвался от шеи, чтобы ответить, и Микеле успокоенно выдохнул, ощущая необходимость в этой маленькой передышке.       – Я так делал, и теперь ты решил отомстить, – констатировал Локонте, не используя хотя бы призрачного шлейфа вопросительной интонации.       – И ты против? – спросил Флоран совершенно серьезно, совершенно точно ожидая ответа. Разумом Микеле против был, а вот член его намекал, что они вполне за и никакие незакрытые двери его не беспокоят. Незакрытые двери добавляли остроты ощущениям. Что было совершенно неадекватно, но рассудком уже не контролировалось.       – Если кто зайдет? – спросил Микеле шепотом, потому что на большее сил не было. Флоран не слишком способствовал ясности рассудка, так и не прекращая прижиматься ближе, принялся покусывать ушную раковину, облизывать ее, что превратило разум Микеле в растаявшее мороженное, убивая его попытки из последних сил наставить на путь истинный. Было смешно от того, как всего лишь днем он тихо Флорана ненавидел, а теперь не мог сказать ему нет, потому что не хотел этого делать. И был рад тому, что успел снять сценический костюм до того, как у Флорана закатились шарики за ролики и сорвало крышу, потому что объясняться после за испорченную одежду было бы невероятно трудно. Прижатые к стене руки внезапно оказались на свободе, что волной неприятного холода прошлось через него, оставляя ощущение пустоты. Флоран улыбнулся, медленно опуская руки вниз, пробегая пальцами вдоль ребер, по животу и замер на самом краю ремня, спросив:       – А тебя это не возбуждает?       Таким голосом, от которого Микеле ощутимо пробрало дрожью, тряхнуло и совершенно точно выбило из его головы остатки разума. Он выдохнул, поглядывая вниз, где Флоран совсем не торопился что-то делать, только легко провел рукой вдоль ширинки, слегка сжав уже и без того неприятно сдавленный джинсами член, выбивая из Микеле стон, и качнулся вперед, прижимаясь ближе. Вариант играть в любимые игры Флорана в открытой гримерке посреди театра одновременно казался Микеле желанным, невозможным, от него закатывались глаза, а кровь приливала и к лицу, и к паху, но в то же время эта идея пугала до ужаса. Он не хотел спрашивать, какие именно там планы себе в голове нарисовал Флоран, им явно было не место конкретно здесь и сейчас, так что Микеле решил, что воспользуется этой паузой. Не слишком аккуратно схватил Флорана за руку и резко развернул, прижимая грудью к стене, выбивая из легких воздух с хриплым стоном, вывернул руку ему за спину, теперь уже самостоятельно прижимаясь ближе. Но это было грубо. Микеле не успел осознать, откуда у него возникло желание так сделать, но Флоран не сказал ничего, вообще ничего, только судорожно коротко выдохнул и попытался повернуть голову в более удобное положение. Микеле в том же порыве прикусил его за ушную раковину, так удачно промелькнувшую перед лицом, и вжался членом точно между ягодиц, тихо выдыхая прямо в ухо, ощущая, как начинает дрожать от его действий Флоран. Всего на мгновение Микеле замер, пережидая пробегающие по телу волны, а затем отпустил, наконец, флоранову руку и потянулся разбираться с его штанами.       Хрипло и тихо, но с явной усмешкой Флоран спросил:       – Уже не боишься, что кто-то зайдет?       Будто бы его ситуация и возможность оказаться застигнутым врасплох никоим образом не смущала. Будто бы он испытывал невероятное возбуждение от нахождения в ней и совершенно не хотел рационально в ней думать. Это контраст, которого Микеле от него абсолютно не ждал, только больше мотивировал, но и разозлил немного тоже, заставляя дергаными движениями расстегивать все, что попадалось на пути к уже давно стоящему члену Флорана. От первого не слишком нежного прикосновения тот крупно вздрогнул всем телом, слегка прогибаясь в спине, резко втянул воздух, чуть качнулся назад, вжимаясь ближе, сильнее, теснее. Микеле проглотил стон, полный ожидания и нетерпения, потянулся второй рукой разбираться со своей одеждой, пока первая так идеально выбивала из Флорана все его дурацкие идеи вместе со стонами. Микеле посетила дикая мысль войти в него прямо так без презервативов, смазки и подготовки просто потому что… он был еще немного зол. Больше на себя и свою реакцию, но и на Флорана, что так легко и неосознанно эту реакцию продуцировал, но не настолько, чтобы не понимать, как плохо подобное может закончиться. Для них обоих. Но просто так выбросить эту мысль, не заставив Флорана о ней узнать, казалось невозможно, мысль будоражила сознание и в виде фантазии отлично справлялась с созданием тянущего напряжения. Отпустив на некоторое время член и стянув с Флорана штаны с бельем одним почти идеальным движением, Микеле притёрся членом между ягодиц, явственно ощущая, как Флоран замер и, выплывая из неги, с долей паники спросил:       – С ума сошел?       Микеле прижался ближе, прикрывая глаза от внезапных вспышек перед ними из-за легкого скольжения члена по теплой коже, прикусил мочку уха, возвращая руку на его член, медленно обводя головку, и шепотом выдохнул точно на ухо:       – Просто шучу.       – Охренеть у тебя шутки веселые, – пожаловался Флоран, но его ушедшее напряжение в теле и голосе не осталось незамеченным. Факт, что тот только на словах возмутился и не сделал ничего против, выбросил Микеле за пределы реальности окончательно, приятным чувством напряжения его обволокло со всех сторон.       – А ты бы согласился? – продолжил задавать вопросы Микеле, ощущая свою невероятную власть, которую так легко Флоран ему вручил. Тот помотал головой, но поддался назад, вынуждая Микеле прижаться сильнее, а член скользнуть выше. От этого всего Локонте накрыло окончательно, ему стало наплевать, что кто-то может зайти.       – Скажи, чего ты хочешь, – прошептал он на ухо, не прекращая медленно двигать рукой по члену. Флоран вместо ответа снова помотал головой.       – Я хочу, чтобы ты сказал мне, – не мог угомониться Микеле. Его захлестнуло этим желанием свести Флорана с ума настолько, что он его не контролировал. Скользнул между ягодиц снова, ощущая дрожь и желание получить больше.       – Точно не этого, – прошептал Флоран.       – Да? И чего же? Скажи вслух.       – Хочу тебя видеть и поцеловать, – выдохнул Флоран на грани слышимости.       Этот маленький каприз удался, и в качестве награды Микеле сжал руку на члене покрепче, выбивая из Флорана протяжный стон, прежде чем отпустить и чуть отодвинуться, лишая себя приятного, но не слишком эффективного контакта с кожей. Было не так уж много времени, чтобы тратить его на длительные томительные действия, даже если очень уж хотелось. Второй рукой он развернул Флорана, улыбку вызывало то, как легко и просто тот позволял тут себя вертеть, как вздумается, нежностью Микеле затопило целиком, и он потянулся за поцелуем, утопая в наслаждении, пока их руки в таком привычном коконе обвивали члены со всех сторон. Это было невыносимо прекрасно, выбивало из головы остатки мыслей о реальности и последние тревожные идеи, вынуждая сознание уплывать на волне пульсирующего удовольствия, пока оно не забилось оргазмом в наивысшей точке.       Уткнувшись лбом Флорану в плечо и делая несколько глубоких вздохов, Микеле испытывал грустное запоздалое осознание, что стоило хотя бы воспользоваться презервативами, чтобы действительно не портить одежду, с которой теперь точно придётся отстирывать пятна. И это было так утомительно. Но помимо этого его волновал другой вопрос, который он задал, отойдя на несколько шагов назад и разворачиваясь в поисках чего-нибудь в разнообразных ящиках, в надежде, что сможет спасти рубашку:       – Что на тебя такое нашло?       В ящиках, ожидаемо обнаружились салфетки, и Микеле пытался настойчиво оттереть белые пятна, пока не впитались окончательно. Флоран на вопрос пожал плечами, протянул руку за салфеткой и повторил буквально тот же вопрос в ответ:       – А на тебя что нашло?       – Ты первый начал.       – Удивительно, обычно это ведь ты начинаешь, – нахмурился Флоран.       – Потому что не веди себя так? – предложил Микеле, старательно пытаясь оттереть пятна и не испытывая желания смотреть в глаза.       – Как?       – Вот так. Не надо зажимать меня в углах, как девчонку. Особенно при незакрывающихся дверях.       – Ты сам так и делал, и не вижу, чтобы тебя это расстраивало, – взвился Флоран, выпуская свою агрессию на несчастное пятно. – Тебя что так бесит, я не понимаю? Тебе это делать можно, а мне нет? Ты так боишься, что кто-то поставит под сомнение твою мужественность или что?       – Причем тут это? – нахмурился Микеле.       – Ты просишь не зажимать тебя в углах, выражаясь твоими словами, но при этом не испытываешь проблем, если делаешь это сам. Никаких противоречий, да?       Его как-то резко накрыло осознанием того, что кто угодно мог зайти сюда, и даже если все вокруг шутили шутки, потому что были в курсе, это не значило, что стоило оставаться такими беспечными. Микеле сжало изнутри холодом ужаса от того, что он позволял себе быть настолько беспечным все это время.       – Я понял. Я так больше не делаю. И ты не делай, – вздохнул он.       – И совсем тебя не трогать? – саркастично спросил Флоран, заставляя Микеле вспомнить те несколько прошлых раз, когда говорил практически тоже самое, и Флоран принимался его тотально игнорировать.       – Почему сразу совсем? – Микеле недовольно насупился. Ему не нравилось, куда шел диалог.       – Давай сразу начистоту: что тебе не нравится? – вздохнул Флоран. – Мы можем, как нормальные люди, все обсудить, знаешь?       – До меня дошло, что делать такие вещи в общественных местах – плохая затея, – признался он, ощущая себя потерянным.       – Когда я говорил тоже самое, до тебя почему-то не доходило, – ответил Флоран зло, поднимая рассерженный взгляд. – А теперь, видите ли, дошло.       – Ну прости, – виновато улыбнулся Микеле. – Впредь я буду думать о том, что делаю.       Злость никуда из Флорана не делась, судя по тому, как тяжело он вздохнул, пытаясь успокоиться. Микеле зачем-то продолжил:       – Если сам не хотел, чтобы я приставал к тебе на людях, зачем ты позволял мне это делать да еще и тоже самое делал?       – Потому что я тебя не понимаю, – вздохнул Флоран снова. – То ты виснешь на мне как приклеенный, то шарахаешься от каждого случайного взгляда со стороны. Из-за этого я вообще не понимаю, наши отношения должны быть никому неизвестными или каждый встречный-поперечный должен о них знать… и ты не помогаешь с решением.       Микеле не хотел признаваться, что сам ни черта не понимал, чего хочет. Хотелось, чтобы каждый знал, что Флоран принадлежит ему и только ему, но в то же время он находился в ужасе от мысли, что кто-то извне узнает и будет осуждать его. Труппа была для него почти данностью, они замечали некоторые вещи даже раньше, чем сам Микеле замечал, да и потом, за столько времени превратились в почти что семью и находились всегда рядом, что скрывать от них просто бесполезно. Они заслуживали всего обращенного к ним доверия. И в целом, Микеле не пугали косые взгляды, он часто с ними сталкивался, люди постоянно его не понимали, но… в этой ситуации дело касалось не только его одного, и было сложнее это принять.       – Я не знаю, – вздохнул Микеле, опускаясь на стул поблизости, – я просто не понимаю себя, чтобы мог дать ответ на вопрос. Но я не буду больше делать что-то… неправильное на людях.       – В этом нет ничего неправильного, – протянул Флоран, подходя ближе, но не решился ничего сделать. Микеле уткнулся головой ему в живот в желании спрятаться, не встречая сопротивления. Флоран продолжал:       – Просто веди себя прилично. Желательно везде.       – Везде? – он поднял голову, чтобы увидеть реакцию, улыбнулся. – Насколько везде?       Флоран зачем-то щелкнул его по носу, отвечая:       – Везде, где есть другие люди.       Не то чтобы Микеле хотел себя в чем-то ограничивать, это в целом была для него задача со звездочкой, но попытаться было можно.       Удивляли за последние несколько дней пара незначительных фактов. Хотя, быть может, это были чуть более значительные факты. Флоран не предлагал продолжить то его "желание", которое Микеле пообещал, но в конце концов так и не выполнил. И это снова начало напрягать, как в прошлый раз, еще до этой истории, когда Микеле не знал, что ему отвечать на предложение, которое не прозвучало. Теперь он знал, что отвечать, но Флоран не предлагал. Казалось, его вполне устраивало нынешнее положение вещей, а Микеле не видел какой-то подходящей ситуации, в которой они могли бы поменяться, потому что… не то чтобы понимал, как эту ситуацию создать. Что сказать и что сделать, потому что, чем больше Микеле об этом думал, тем больше ему казалось, что он сгорит со стыда и провалится на месте еще до того, как что-то скажет. И это будет совершенно не возбуждающая, а глупая и нелепая ситуация. И даже при том, что на их счету уже немало подобных моментов, он все равно не мог найти в себе силы и правильные слова.       А Флоран ничего не предлагал, что немного раздражало, потому что в прошлые разы он легко сдался на дурацкие переглядывания, которыми Микеле пытался убедить задать вопрос снова. В этот раз он сколько не пытался, Флоран только одаривал его смущенной улыбкой в ответ (будто бы кто-то снова научил его смущаться после всего того, что он натворил) и не делал ничего. Микеле мог легко и просто уложить его в постель, ни капли не намекая, но не мог найти хоть какой-нибудь путь убедить Флорана сделать тоже самое. Может быть, думалось, они и без того опять тратили слишком много времени на секс, и для начала Микеле решил перестать выступать инициатором. Но при этом его потребность в физическом контакте, объятиях и поцелуях никуда не делась, так что невольно он начал замещать одну активность другой, не полностью это осознавая. Целовал Флорана в антракте, за кулисами перед поклонами, в гримерке после – в щеки, губы, тыльную сторону ладони – куда Флоран позволял себя целовать, и получал тонны смущенных улыбок в ответ, свою растрепанную прическу от флорановых попыток скрыть неловкость и увиливание от всех вопросов. На Флорана явно действовали все эти поцелуи, и он иногда сжимал Микеле в слишком сильных объятиях, не давая вздохнуть, что было разумной платой. А в антракте Микеле украдкой обматывал запястья, чтобы не умереть от передозировки прикосновений в финале, потому что, конечно, Флоран не понимал целей его игр, но отлично мог играть в них в ответ.       На своем любимом месте высоко над сценой Микеле зачем-то вспомнил о том дне на репетиции, когда Флоран гонялся за ним с плеткой, и они так и не разрешили претензии и не обозначили победителя. Только теперь Микеле невольно вздрогнул от иного восприятия, и это восприятие несколько напугало. Не то чтобы он хотел… Флоран в его непроницаемо черном образе с кожаной плетью в руках, уже не пытающийся догнать, – Микеле некуда бежать, он не хочет, он загнан в угол своих же желаний и не способен найти выход самостоятельно, – смотрящий проницательным взглядом из-под полуопущенных ресниц, упирающийся кончиком плети с растрепанными хвостами точно под подбородком, вынуждая Микеле поднимать голову вверх из-за тех нескольких сантиметров разницы в росте и настойчивого давления снизу, задающий идеальные вопросы ("Ты же хочешь быть послушным?"), из-за которых внутренности скручиваются в один тугой ком эмоций и… ладно, быть может, немножечко хотел. Попробовать, не заходя слишком далеко, он думал об этом, вспоминая, как гармонично смотрелся костюм Сальери с этой чертовой плеткой, и конкретно сейчас Микеле не был уверен, действительно ли хочет знать, как с ней бы смотрелся Флоран отдельно от образа. Действительно ли смог бы пережить это зрелище, не потеряв себя окончательно. И это были самые неподходящие мысли для вот этой конкретной ситуации, но Микеле не мог их выгнать, смотрел, как безуспешно Сальери пытается отбиться от своих "демонов", ловил его сорванные вздохи и практически полустоны и также безуспешно пытался отбиться от демонов своих, наблюдая сверху. Пытаясь успокоиться, Микеле сделал несколько глубоких вздохов, но легкое возбуждение никуда не делось, и стукнулся об металлическую балку лбом в надежде, что никто не заметит, как его накрыло. В первую очередь Флоран не заметит. Но как бы он мог пропустить такое, да?       Микеле просто старался пережить все свои бесконечные смерти и страдания, которые, в общем-то, были не его, но оторвать себя от персонажа, не испортив персонажа, казалось практически невозможно, так что он старался держаться, чтобы голос под конец не срывался, а Флоран не кидал в его сторону слишком много обеспокоенных взглядов. Но выходило, как выходило, и не осталось сил даже чтобы двигаться, Микеле улыбался на поклонах через силу, соблюдая какие-то негласные правила, собирал цветы, картины и игрушки, благодарил людей, хотя вряд ли хоть кто-то из них действительно мог слышать в таком шуме, и старался держаться подальше от Флорана с его гитарой и неизвестно откуда берущимися силами, чтобы весело распевать песни. Микеле мог весело распевать песни. В первый день после выходных, например. Но не сегодня, потому что сегодня ему хотелось поскорее добраться до теплой мягкой постели и уснуть, из-за этого желания флорановы песни, казалось, растягивались куда-то в бесконечность. Микеле едва не упал, стоило занавесу закрыться, и несколько человек вокруг подхватили его за руки, он поблагодарил, даже не осознавая, кого. Кружилась голова от усталости, и очень хотелось просто растянуться прямо тут, на сцене, не поднимаясь до следующего дня. Глаза закрывались сами собой и для того, чтобы просто держать их открытыми, требовалось больше сил, чем у Микеле в самом деле оставалось. Позволяя себе двигаться на звук толпы, он, естественно, врезался в пару человек по пути, без особого желания открывая глаза, медленно и заторможенно извиняясь. Диан поинтересовалась обеспокоенно, все ли с ним впорядке, на что Микеле только отмахнулся коротким медленным движением и кивнул, произносить слова было для него еще большей трудностью, чем просто двигаться и смотреть. Он на автомате добрался до гримерки, стянул одежду, сложил ее куда-то, не полностью осознавая куда, и сомнамбулой утек в сторону автобуса, даже не замечая никого вокруг. Кто-то говорил с ним, Микеле был уверен, что говорил, потому что слышал слова и кивал кому-то, совершенно не понимая, о чем речь и на что кивает, сонливость захватила его, и стоило добраться до ровной мягкой поверхности сидений автобуса, как он выпал из реальности мгновенно.       Внутрь сна ворвался голос, тихий бархатно-приятный, шептал что-то почти возле уха, но Микеле поначалу не мог его разобрать, слова обрывками доносились до него, словно кто-то читал перед сном сказку, эта мысль приятным теплом растекалась по всему телу, но затем он начал слышать слова более четко. И совсем отчетливо до него донеслось, произнесенное по слогам:       – Ми-ке-лян-дже-ло.       Что вынудило выплыть из сна окончательно и невольно усмехнуться – Флоран называл его так, когда очень хотел обратить внимание, когда шутил или, хуже, когда был чем-то расстроен или зол, так что Микеле стабильно реагировал тревожно. Особенно на тот факт, что Флорану приходилось ставить непривычное ударение, и это тоже было одним из тех звоночков, что на подобное обращение следует отреагировать здесь и сейчас. Но даже при этой совокупности фактов, Микеле неохотно открыл глаза, осознавая себя в лежачем положении, хотя не мог точно сказать, в каком положении засыпал, и недовольно посмотрел на наклонившегося к нему Флорана:       – Что?       – Ты занимаешь слишком много места, – улыбнулся Флоран, обводя руками несколько сидений, которые Микеле облюбовал для сна. Он не мог сказать, сколько времени проспал, но ощущения от пробуждения были отвратительные, в голове пульсировало, а изнутри что-то словно сжимало, приятного было мало. Нехотя Микеле поднялся, оглядываясь по сторонам – несколько человек присутствовали, но были настолько уставшими и тихими, что даже не разбудили. Зато Флоран разбудил. Была у него какая-то любовь к недаванию Микеле поспать. Он потянулся, не ощущая себя ни отдохнувшим, ни восстановившим силы, бросил на Мота очередной недовольный взгляд, который чуть-чуть смягчился от мысли, что вообще Флоран разбудил его только, чтобы сесть рядом, потому что в голове у него жили свои тараканы.       – И ты не мог дать мне спокойно поспать? – пробубнил Микеле вяло, поглядывая в его сторону. Сил от короткого сна, казалось, только стало меньше, и, он знал, что за время пути до отеля ни разу не успеет выспаться, только усугубит ситуацию, но ничего не мог сделать с тем, что глаза продолжали закрываться. Он не сильно покачнулся, ощущая легкое головокружение и почти шмякнулся лбом Флорану в плечо, закрывая глаза, ощутил, как рука протискивается за его спиной, обхватывает бок, прижимая ближе и вынуждая передвинуть голову пониже, устраиваясь на груди. Микеле было настолько все равно, что он был согласен на что угодно, лишь бы выспаться, и никакие взгляды и перешептывания его не волновали, даже не открыл глаз, только повернул голову, утыкаясь лбом Флорану в шею и тихонечко выдохнул, оставаясь в реальности совсем ненадолго, пригретый теплом и мягкими поглаживаниями.       Утром Микеле, наконец-то, почувствовал себя лучше, хотя бы потому, что на день не было запланировано никаких мероприятий, и он мог спокойно поспать, обнимая Флорана, словно мягкое одеяло. И утром он бездумно перекладывал вещи в сумке, убирая то, что уже не должно было пригодиться, потому что завтра их снова ждала не слишком длинная, но утомительная дорога. Флоран с утра куда-то испарился, а Микеле не успел узнать, куда, так что планировал испариться тоже после того, как сложит самое основное, чтобы не тратить на это время завтра рано утром.       Объявился Флоран как раз к тому моменту, когда Микеле закончил свои сборы, окинул взглядом поле деятельности, поздоровался и не сказал, куда уходил. А Микеле отчего-то не спросил. Из-за плана на воздержание ему в голову постоянно лезли ненужные мысли, и в этот раз, поймав на себе взгляд, пока сворачивал стопками платки, вспомнил, как заинтересован был ими Флоран в прошлый раз, и, не долго думая, спросил:       – Хочешь?       Настолько не конкретизируя, что Флоран поначалу не понял о чем речь, и в его глазах промелькнул блеск весьма неопределенный, но Микеле только кивнул на стопки платков. Это была простая и обыденная мысль, но раньше она не посещала его голову. Флоран, казалось, не особо понимая, приблизился и, когда Микеле кивнул ему на постель, осторожно занял самый край и спросил:       – Предлагаешь обвязать меня этим всем?       – Почему сразу всем? – улыбнулся Микеле невольно. – Я думаю, тебе пойдет.       Не слишком сопротивляясь, Флоран протянул правую руку ладонью вверх. Микеле оглядел свои ровные стопки и почти из вежливости спросил:       – Какой хочешь?       – На твое усмотрение, – улыбнулся тот, смотря прямо в глаза.       Микеле спешно сделал вид, что увлечен выбором, чтобы не смотреть в ответ, сдавая свою неуместную нервозность от этого взгляда. Выбрал самый черный с небольшими цветными полосками и самый мягкий, потому что черный подходил Флорану и потому что платок ему должен был понравиться, и принялся потихоньку заворачивать ткань вокруг запястья. Флоран вздрогнул и повел плечами от первого прикосновения теплых пальцев, но в остальном скорее завороженно с интересом наблюдал, как черная ткань оборачивается вокруг его руки. Микеле в голову начали лезть мысли о том, что он ставит на Флоране свообразную метку, и эту метку тот точно не будет скрывать, в отличие от засосов и следов зубов.       – У тебя есть планы на день? – внезапно спросил Флоран, впрочем не отрывая взгляда от старательных попыток Микеле обмотать его руку. Тот невольно замер, вскинул голову, ощущая как сердце забилось чуть чаще, отдаваясь в ушах. Он был уверен, что не должен и не может так реагировать после всего того, что они делали друг с другом, но все еще реагировал.       – Еще не знаю, – ответил Микеле, опуская взгляд на ткань. – А у тебя уже есть?       – Тут недалеко выставка, случайно заметил афишу. А еще какой-то локальный уличный концерт. Можем сходить, если хочешь. Ну или просто куда-нибудь сходить.       Это невольно напомнило Микеле, что он перестал считать их "свидания", закончив на не случившемся втором и, наверное, вот это вторым и должно было быть, хотя сейчас подсчет был настолько далек от последних крох смысла, что думать о нем бесполезно. Завязав финальный маленький узел, Микеле улыбнулся, сжал запястье поверх своих стараний и потянулся вперед, чтобы оставить на губах Флорана легкий почти что невинный поцелуй. Просто вместо "да, конечно".       "Наверное, все же второе свидание" ощущалось совершенно иначе. Это было не обыденным походом на радио, телевиденье или куда-либо еще, это был совершенно уединенный тихий поход, простой и легкий, с разговорами о музыке и объяснениями смысла цветных пятнистых картин, которых Флоран не понимал совсем, а Микеле сочинял на ходу, делая вид будто бы действительно разбирается, и то ли Флоран ему верил, то ли просто был согласен слушать бесконечно, но только кивал временами сосредоточенно и иногда улыбался. Микеле ощущал себя не как на интервью, где из него пытались вытащить хотя бы один ответ на каверзный вопрос, а где-то рядом Флоран улыбался так, что сводило внутренности, и не существовало возможности ответить нормально, пока он находился поблизости. Ему было спокойно, потому что общительная внутренняя часть, которая из Флорана выбиралась на всех их интервью, была поглощена им, Микеле, целиком и полностью и не отвлекалась ни на что больше. Было несколько страшно от подобной вовлеченности, но он чувствовал себя на том же уровне поглощения и желания узнать Флорана еще больше, чем знал до этого, до самых мелких деталей. В конце концов увлеклись они настолько, что выставки, концерты и улочки давно остались позади, а время пролетело, словно его и не было. Микеле боролся с желанием поцеловать Флорана где-нибудь на улице, или взять за руку, или обнять без повода, но старался держать себя в руках, потому что не был до конца уверен в том, что стоит. Несуществующие взгляды продолжали донимать его, не давая пойти на это. Но время улетело мгновенно, и в театр они почти опоздали, совершенно игнорируя автобус, который доставлял труппу из отеля, и людей, которым стоило сообщить заранее, что ждать их не нужно. Что было вдвойне ужасно, ведь такой ответственный Флоран не опаздывал и не подводил никого, и Микеле всерьез начал задумываться, в честь чего его упрекали в недостаточной увлеченности некогда, если тот был таким ответственным до невероятного в любом деле.       Хотя они не опоздали, на Флоране остался красиво завязанный утром платок, который вызвал несколько молчаливых взглядов, потому что никому не пришло в голову, что сам бы он решил самостоятельно поменять свой стиль, без внешнего весьма определенного воздействия. И часть этих взглядов также молча оборачивалась на Микеле, хотя он всеми силами старался делать вид, что ничего не замечает, иногда невольно ловил эти взгляды и слишком быстро отводил свой, совершенно точно сдавая и себя, и Мота с потрохами, если вообще было еще что сдавать. Флоран тоже стоически переживал взгляды, но отворачивался от них куда чаще и, в отличие от Микеле, некоторые из источников взглядов задавали ему вопросы, на которые тот и вовсе не отвечал. Со стороны было трудно понять, насколько некомфортно для него находиться в этой ситуации, слушать вопросы и замечать взгляды, но Микеле думал, если бы его сильно волновали намеки, придирки и шутки, он бы просто снял и вернул платок, да? Чего Флоран не сделал, и это вынуждало распирающие чувство счастья поселиться у Микеле под ребрами, совершенно уничтожая в нем последнее сомнения.       Они играли последний спектакль в городе и утром должны были отправиться дальше, что приводило к необходимости, для начала, вернуть кровати на место, пока никто не пожаловался на их самодеятельность. Микеле так не хотелось упускать шанс, пока он еще был, но в тоже время весь день утомил его настолько, что он едва держался на ногах, вчера ему казалось, что все ужасно, но сегодня было еще хуже, и, хотя часть его определенно находилась на пике воодушевления от проведенного дня в компании Флорана, такого непривычного и прекрасного, вторая его часть убеждала просто лечь спать, чтобы в кой-то веке не заставлять других ждать с утра. Микеле боролся с этой идей, и сон выиграл безоговорочно, потому что Флорана сон обыграл также в сухую, и ничего, кроме желания завернуться в одеяло и тёплые объятья, не оставалось.       Утром Микеле грустно попрощался с кроватями, будто они представляли для него невероятную ценность, будто бы в любом другом номере в любом другом отеле не найдется других едва ли не точно таких же. Одному был рад: никто еще не предложил поселить их в номер с одной двухместной кроватью, что было бы… большим соблазном согласиться, но не тем шагом, на который Микеле готов пойти. И как бы ему пришлось объяснять это буквально всем?       Даже утомительный путь на автобусе до следующего пункта назначения показался ему скоротечным, потому что мысли не переставали лезть в голову. Эти мысли не давали Микеле спокойно смотреть в окна, он совершенно точно был уверен, что на его лице не отражается ни единого признака того, что засело в его голове, но не мог перестать вспоминать это пробирающее до костей чувство, которым сопровождались попытки Флорана, как он и говорил, постепенно изучить, что Микеле нравится, а что нет. Ему понравилось. Он признал довольно легко, а потому не беспокоился, что кто-то со стороны заметит его совершенно грязные мысли. Но это были просто мысли, не слишком конкретные, не слишком возбуждающие. В данной ситуации это было бы уж слишком фатально. Тепло растекалось от солнечного сплетения во все стороны, и это было прекрасное чувство, чтобы скоротать поездку. Тем более, Флоран погряз в своих наушниках и не хотел ими делиться. Хотя Микеле и не спрашивал, ему хватало своих, а под мерное покачивание сознание затянуло пеленой сна, с которой не особенно хотелось бороться.       Потому по приезде он не успел решить последний вопрос: когда? Если Флоран не планировал больше задавать вопросов, то Микеле начал рассматривать возможность предложить уже самому. Правда, у него не было плана. Совершенно не видя себя в подобной ипостаси соблазнителя, упрашивающего трахнуть его, в конце-то концов, он не мог подобрать подходящие слова.       Даже близко не представлял, потому что подобные мысли вызывали у него желание провалиться под землю. От того, насколько было неловко, насколько необычной ощущалась ситуация, и насколько тяжело просто выйти из этой маленькой привычной зоны комфорта.       Намечался небольшой выходной, пока монтировали декорации, и Микеле от тревоги не нашел ничего лучше, чем влиться в локальную тусовку, которая ровно со ступеней отеля завернула в бар. Он не планировал напиваться, потому что, как минимум, это бы сильно урезало его возможности на что-то повлиять, но, быть может, немного алкоголя для того, чтобы стереть невидимые границы дозволенного было бы кстати.       Не планировал он, но не все остальные, большой компанией собравшиеся у столика под громкую музыку. Вездесущий Мерван почти прокричал на ухо:       – Чего такой хмурый? – а затем, ухмыльнувшись, добавил, – что он с тобой такое сделал?       Мерван не прекращал издеваться ни на секунду, иногда Микеле неимоверно бесился, но, в целом, не настолько, чтобы давать повод на продолжение шуток той реакцией, которую тот хотел получить. Отмахнулся, игнорируя попытку Мервана притянуть его ближе к ровным линиям алкогольных шотов и недовольно пробубнил:       – Причем тут он?       – Да кто же вас знает, может, вы уже в одного человека слиплись, и с кем из вас я тогда сейчас разговариваю? – рассмеялся Мерван и ткнул в бок стоящего рядом Солаля. – Вот скажи, ты с ними был на радио, и как оно?       Потратив некоторое время, Солаль сфокусировал на нем взгляд, судя по его нахмуренным бровям, с трудом вылавливая слова в окружающем шуме, а затем ответил:       – Очень странно. Чувствовал себя как третий лишний, – свою точку зрения сопроводил многозначительно поднятым указательным пальцем, отчего Мерван, по какой-то причине, начал неугомонно ржать. В нем было достаточно алкоголя, чтобы нести чушь и творить чушь, но в Микеле еще нет, хотя он не хотел доходить до того состояния, в котором начнет нести чушь, все же к переливающейся цветной рюмке обреченно потянулся, потому что выносить этот парад придирок на почти трезвую голову оказалось нереально, и выпил залпом. Алкоголь горячей волной прошелся по горлу, собираясь теплом в животе, а картины мира вокруг стали чуть-чуть более мягкими, взгляд фокусировался на них не сразу, словно постоянно пытался сделать это заново и сбивался на полпути, потому они казались немного нереалистичными, более глубокими и… совершенно точно наполненными идеальным отсутствием воображаемых невидимых границ, что так беспокоили ранее. С этой мыслью Микеле решил, что он на верном пути, а Мерван, осушив стопку с другой стороны, настойчиво кивнул на следующую, что так притягательно переливалась блестящими внутренностями, что Микеле поддался и ей, и Мервану, но после понял, что стоит на этом остановиться, хотя Мерван продолжал нести чушь, пытался выкрикивать воодушевляющие лозунги, затем увещевания в надежде взять на слабо и вынудить продолжить это недолиторбольное соревнование, Микеле взял себя в руки и ответил слегка замедленно:       – У тебя не получится меня набухать. У меня есть планы на вечер.       – У тебя на каждый вечер есть план. Один и тот же план. Который, вообще-то, мог быть сейчас здесь, но почему-то его тут нет. И как он только такой воспитанный отпустил тебя пить с плохой компанией?       – Я что, по-твоему, ребенок, чтобы разрешения спрашивать? – рассмеялся Микеле, похлопав Мервана по плечу на прощание и попытался подняться, игнорируя резкий приступ головокружения. Мир вокруг казался таким мягким и наполненным ватой, что даже возможность падения не казалась чем-то проблемным. Он стабильно падал на сцене по три раза за вечер, должно это же было научить его падать правильно, в конце концов? Шутки у Мервана, к слову, были лучше, когда он оставался трезвым. Или когда они оба находились на одном уровне опьянения. Сейчас Микеле не слишком хотел их слушать, у него был план на вечер.       В номер он втек почти идеально ровной походкой, хотя ощущал, как мир вокруг несколько пошатывает. Не настолько, чтобы поддаваться на эти пошатывания, но достаточно, чтобы прикладывать больше усилий для маневрирования. Флоран не успел ничего сказать, кроме приветствия, Микеле кивнул ему тем же дежурным в ответ, направляясь в ванную. У него был большой грандиозный план. Но этот большой грандиозный план требовал некоторого уровня вложений, а алкоголь в крови как раз не давал слишком много размышлять, позволяя принимать решения в обход того противного голоса подсознания, который обычно портил веселье. Микеле очень хотел сделать всё правильно, но никакого подробного плана на деле так и не составил, так что на этот раз ему помогала спонтанность и отсутствие границ в опьяненном сознании. Он залез в ванную, почти такую же, как и в прошлом отеле, ощущая, что повторяется, выкрутил краны и вдохнул поднимающийся пар, что вкупе с алкоголем добавило еще больше головокружения. Здесь Микеле осознал не самый приятный факт – он снова волновался, и в этот раз куда как сильнее, чем в прошлый. Даже если воображаемых границ уже не было, и алкоголь неплохо сглаживал углы, он все равно ощущал внутреннюю нервную дрожь, которая в совокупности с мыслями, что делает он все это с определенной целью, заставляла член заинтересованно подниматься. Это был хороший знак, как минимум, алкоголя в крови было не слишком много, чтобы все испортить. Микеле слегка обхватил член рукой, размышляя, что дрочить в душе снова идея ужасно плохая, но ничего не мог поделать с желанием сбить нервозность приятными ощущениями.       Цель была даже не в этом. Микеле успел подготовиться, хотя у него не было конкретного плана, он просто перебирал варианты, и подумал, что, может быть, очень бы хотелось иметь вот в подобные моменты в его внезапном планировании поступков в ванной маленький запас лубриканта. Просто на всякий случай. Так что именно эту мысль он и воплотил в жизнь, выуживая свой маленький трофей из кармана сброшенной кофты. Знал, что будет чувствовать, Флоран ведь успел познакомить с ощущением растянутости и пальцев внутри, но это было всего раз, и Микеле не был уверен, что справится с куда большим по размеру членом. От шальной мысли его прошибло дрожью, и он принялся выкручивать крышку флакончика, чувствуя себя максимально странно, но невероятно правильно, одной рукой обхватил член снова, не слишком сжимая, вторая рука, чуть подрагрвая, потянулась за спину, легким скользящим движением потирая промежность до самой мошонки и возвращаясь обратно, выше к копчику. Скользкая смазка распределялась по коже, и вместе с водой оставляла странные ощущения. Просто мыслей о том, как было прекрасно пальцам внутри него, и представлений об этом хватало, чтобы дыхание сбилось окончательно, а горячий влажных воздух забил легкие, вызывая только большее головокружение. Если бы пару месяцев назад кто-то (по совершенно невероятной причине) сказал бы Микеле, что он будет так отчаянно думать о желании почувствовать член внутри себя, он бы, вероятно, попытался этого человека ударить. Сейчас же ничего из прошлых предрассудков его не волновало, палец скользнул внутрь, отдаваясь неприятным, но привычным ощущением, Микеле провел рукой по члену несколько раз, задумываясь, зачем вообще сейчас это делает, когда за стеной Флоран мог бы справиться куда как лучше, но… в голове возникла прекрасная картина, вызывающая дрожь, и он совершенно во что бы то ни стало захотел, загорелся идей привести ее в жизнь, отчего затея перетерпеть неприятные ощущения не казалась такой непонятной. Он торопился, так что даже второй палец втиснулся с трудом, Микеле тихо зашипел и зажмурился, решив остановиться на двух, медленно пытаясь двигать и шевелить ими, ощущая, как неохотно поддаются мышцы. Это было не так плохо, пока он параллельно дрочил сам себе, но идея кончить в ванной в одиночестве Микеле совершенно не понравилась. Убрав руку с члена, вцепляясь в бортик ванной, потому что балансировать на скользкой поверхности оказалось ужасно сложно, он довел себя до того состояния, когда пальцы двигались почти свободно, не считая того, что края плоти вокруг них жгло из-за поспешности, что даже добавляло некоторой перчинки в ощущения, но сам план уже слишком затягивался. Микеле вынул пальцы, вылавливая волны дрожи от каждого сантиметра их продвижения наружу, и некоторое время глубоко дышал в надежде немного успокоиться, чтобы стоящий член был не так уж заметен, включил холодной воды, но быстро бросил эту затею, вздрагивая от неприятного холодного контакта. Наскоро вытерся и долго размышлял, в чем выйти, чтобы произвести максимальное впечатление. У него была достаточно длинная рубашка, которую он словно неосознанно решил выбрать сегодня утром, и обычно ему нравилось, как смотрелись его рубашки на девушках, но это явно не выглядело бы точно так же с ним – по крайней мере, рубашка не была настолько длинной. Микеле представил, и ему показалось это немного странным. Он не хотел выглядеть странно и чувствовать себя из-за того некомфортно, он хотел выглядеть и чувствовать себя уверенно и возбуждающе, черт возьми. А в этом отеле никто не положил в ванной красивых халатов, чтобы он мог провернуть что-то в духе того, что некогда проворачивал Флоран. Все шло настолько ему не на руку, что от возбуждения к этому моменту осталось только легкое напоминание в виде жжения мышц и полувставшего члена.       Решив, что и так потратил ужасное количество времени, Микеле залез в рубашку, осмотрел себя в зеркале – самый край как раз прикрывал бедра, это было максимально далеко от того, что сам себе он навоображал, но очень хотелось сделать именно так.       С этой мыслью он медленно покинул ванную, вылавливая эмоции в отреагировавшем на звук взгляде Флорана, не смог подавить неловкую улыбку, которую не перебивал даже стремительно тающий в крови алкоголь. Флоран замер с ноутбуком на коленях, Микеле до сих пор не спросил, что он там периодически делает, неотрывно наблюдая, издалека было заметно только его изумленное выражение, чуть приподнятые брови и приоткрытый рот. Это слегка Микеле воодушевило, сделав несколько стремительных широких шагов, добираясь до кровати совершенно непозволительно быстро, он чувствовал непривычное ощущение скольжения и влажности внутри при каждом шаге, оно потихоньку делало член тверже, вынуждая замедлиться и еще несколько шагов ближе сделать максимально, насколько это было возможно, медленно и, он надеялся, соблазнительно. По совершенно неотрывному взгляду Флорана посчитал, что выходило ровно так, как нужно. Ноутбук оказался закрытым и спущенным с коленей, при этом Флоран улыбнулся, но непонимание с вопросом еще мелькали в его поднятых бровях и чуть наклоненной на бок голове. Микеле опустился на край кровати на одно колено, старательно не отрывая взгляда, ему до одури нравилось то впечатление, которое он производил, Флоран поднял голову следуя за его взглядом, затем Микеле забрался на постель окончательно, придвинулся, перебрасывая одну ногу через его бедра одним плавным движением, не отрывая взгляда. Что-то невероятное он испытывал от этой возможности неотрывно смотреть. Флоран молча и зачарованно наблюдал, неуверенно поднял руки вперед, будто бы спрашивая разрешения, Микеле в ответ улыбнулся, склоняя голову на бок и протянул свои руки вперед, обхватывая голову, жесткая щетина прошлась по мягкой, распаренной после душа коже пальцев, оставляя легкую щекотку, а флорановы руки все же решились осторожно лечь чуть ниже талии, кончиками пальцев устраиваясь в ложбинке внизу спины. Микеле слегка вздрогнул от прикосновения, наклонился ближе, сглотнул, ощущая легкую панику и отвел взгляд, потому что не смог бы сказать это прямо в глаза.       – Знаешь, – начал он хрипло и прокашлялся на автомате, – никогда не думал, что захочу сказать подобное…       Было сложно, ужасно сложно собраться с остатками смелости, которые навевались еще плавающим в крови алкоголем, горячей волной смущение распространилось из живота по всему телу, отдаваясь в ушах громким набатом, а на коже – невыносимым жаром. Попытавшись снова заглянуть в глаза, Микеле заметил воодушевленное ожидание, смешанное с волнением и остатками непонимания. Буквально чувствовал под пальцами учащенный пульс Флорана на шее и облизнул вмиг пересохшие губы, прикрывая глаза, не способный вынести результат своих же слов, и практически прошептал:       – Возьми меня.       Сердце отбивало сумасшедший заполошный пульс по всему телу, и ровно секунду Микеле пытался не сгореть со стыда и пережить это, не открывая глаз, прежде чем полуосознанно услышал почти что протяжный вой, а затем руки на его пояснице поднялись чуть выше, обернулись вокруг торса, крепко сжимая, прижимая ближе, а макушка стукнулась о грудину. Микеле, не ожидав, охнул от внезапного давления на уже окончательно поднявшийся от этой ситуации на грани член, и смутился от того, что он совершенно точно уткнулся Флорану куда-то в живот. Только Флорана это совершенно не беспокоило, он продолжал сжимать его в объятьях, в которых практически невозможно было вздохнуть, а Микеле чувствовал, как от напряжения дрожат обхватившие его руки. Или от чего-нибудь другого. Он погладил по голове внезапного обнимательного монстра в надежде, что это поможет убедить Флорана отпустить, но тот только вздохнул, не отрывая головы, из-за чего горячим дыханием Микеле опалило грудь.       – Ты невозможный, ты знаешь? – выдохнул Флоран.       Удовлетворенно Микеле кивнул, ощущая, как его план дал даже большие плоды, чем он планировал, и это чуть-чуть вернуло мысли к стабильности. Но не слишком.       – Я знаю, – подтвердил он, самодовольно улыбаясь, даже при том, что Флоран все равно не заметил бы этой улыбки, не желающий отпускать. Затем тот поднял голову, упираясь подбородком Микеле в грудину. Вряд ли это было удобно, но некоторый глупый абсурд сгладил неловкость.       – Ты пьян? – спросил Мот в итоге. Микеле не думал, что это останется незаметно, от него точно пахло всеми цветными стопками, которые Мерван так настойчиво уговаривал с ним разделить.       – Немного, – ответил он, отводя взгляд в сторону. – Пару шотов для храбрости.       Почему-то от этого лицо Флорана нахмурилось, и взволнованно он спросил:       – И ты уверен, что не впадешь в сожаления завтра?       Микеле так часто пробивало на невозможную честность, когда Флоран задавал любые вопросы, что начал считать, будто бы не способен соврать ему в принципе, а алкоголь это состояние только усугублял, к тому же… он ведь старался.       – Нет, – улыбнулся Микеле, отодвигая Флорана от себя чуть дальше, – но раз уж я уже подготовился, то ты должен понимать, что теряешь, пытаясь меня отговорить.       И потянул его за руку вниз, где под рубашкой томился в ожидании несчастный член, и скрывались результаты его стараний, направил руку точно к ожидающему внимания растянутому, заполненному хлюпающей смазкой отверстию. Флоран удивленно выдохнул, несколько раз моргнул затуманенным взглядом, а потом Микеле отвернулся, ощущая, что не может смотреть так близко ему в глаза, когда его пальцы легко надавливают на податливый вход, возвращая чувство легкого жжения, которое Микеле не слишком нравилось, но он был поглощен предвкушением, реакцией Флорана на его маленькие шалости и его невозможно длинными пальцами, проникающими неспешным плавным движением только, чтобы идеально коснуться чувствительной простаты. Микеле выдохнул стон, зарываясь Флорану пальцами в волосы, ткнулся носом ему в макушку. Выверенные движения внутри заставляли его дрожать и не слишком много времени прошло, прежде чем Микеле потерялся в них полностью, чувствовал, как трясутся ноги от напряжения, как подрагивают мышцы от каждой его попытки двигаться навстречу, насадиться глубже, и вздрагивал от того, как изредка его возбужденный до невозможного член касался футболки Флорана, оставляя на ней мокрые пятна.       – Как ты хочешь? – спросил Флоран хрипло, сбивая Микеле с буквально всего. Он не сразу понял, о чем вопрос, вопросительно замычал, на что предусмотрительный Флоран, видимо, желая обратить на себя все внимание, осторожно вытянул пальцы наружу, оставляя Микеле с ощущением пустоты, которая успела стать непривычной и нежеланной. Это заставило его ответить:       – Я не знаю? Как лучше… – он сделал паузу на вдох из-за внезапно забившегося прямо в горле сердца, – для первого раза?       Флоран со стоном ткнулся лбом ему в плечо и остался так на несколько долгих секунд, затем положил руки на бедра чуть ниже того места, где они отлично лежали пару минут назад, осторожно сжал и неуверенно ответил:       – Классика?       Вздрогнув от прикосновений, Микеле не нашел ничего лучше, как пойти ва банк, добивая Флорана окончательно:       – Позаботишься обо мне?       – Я знал, что ты тот еще соблазнитель, но не думал, что настолько… – выдохнул тот, не поднимая головы, что чуть-чуть добавило Микеле уверенности, заставляя улыбнуться, перебирая длинные мягкие пряди:       – Ты просто не знаешь, как много времени мне понадобилось, чтобы решиться.       Флоран поднял голову, выворачиваясь из рук и вылавливая взгляд, сказал:       – Я рад, что ты решился.       И, не давая Микеле возможности что-то ответить или хотя бы осознать, дернулся вперед, роняя его спиной на постель. Это было бы чертовски сексуально, если бы в процессе Микеле не ударился головой о бортик кровати и не начал нервно посмеиваться с этого, а затем усмехнулся:       – Опять у нас будет неловкий секс с шутками?       – Это пока ты можешь говорить.       – А ты самоуверенный.       – Какой есть, – ответил Флоран, тем самым ставя финальную точку в пространных рассуждениях и некоторых попытках Микеле себя успокоить разговорами. Потряхивать от волнения начало даже сильнее, чем в ванной и мысль, та самая, сбежать и закрыться, напомнила о себе легким желанием отодвинуться подальше. Микеле проглотил его вместе с комом в горле, когда Флоран тоже закончил шутить окончательно и потянулся расстегивать пуговицы рубашки одну за одной. Не желая в очередной раз оставаться единственным, кто лишится одежды, Микеле в ответ приподнялся, предпринимая попытку стянуть с Флорана пижаму и, удивительно, тот не высказал ничего против, самостоятельно выныривая из рукавов, штанин и, чтобы не тратить время, белья тоже. Рубашка Микеле также избавилась от всех застегнутых пуговиц и сползла на пол рядом, оставляя их обоих в относительно равных условиях. Видя, что впечатление на Флорана он произвел действительно внушительное, Микеле, осмелевший окончательно и почти избавившийся от тревоги, схватил за плечи, обнял, притянул Флорана ближе, увлекая в поцелуй.       Поцелуи были чем-то обыденным и Микеле легко и свободно чувствовал себя, вылизывая флоранов рот, и чуть вздрагивая, когда Флоран легко придавливал его к постели за плечи, отбирая первенство. Микеле не слишком хотел с ним бороться конкретно сейчас, когда он уже попросил о себе позаботиться, но конкурентная жилка никуда из него не делась. Внезапно отстранившись Флоран спросил:       – Волнуешься?       Микеле покачал головой, но не потому что не волновался, его накрывало нервной дрожью с головой, он чувствовал это напряжение во всему телу, а потому что сам это предложил, и все его страхи сейчас были не так важны, и следовало затолкать их куда подальше.       – А я ужасно, – улыбнулся Флоран в ответ, легко поцеловав в уголок рта, в подбородок, чуть дальше вдоль линии нижней челюсти, прикусил мочку уха, тут же обхватив ее губами. Микеле вздрогнул, вздыхая, и попытался невольно увернуться, обхватил Флорана за голову, отстраняя, тот перехватил за руку и, заглядывая в глаза, поцеловал на границе ладони и запястья. Окончательно уничтожая в Микеле остатки самосознания. Его прошибло дрожью от невероятного взгляда, обращенного на него, что был буквально полностью поглощен существованием Микеле. Флоран прижался щекой к ладони, прикрывая глаза, и тихо прошептал:       – Ты знаешь, насколько ты невероятный?       Задохнувшись, Микеле только заторможенно покачал головой.       – Абсолютно невероятный. Не понимаю, как ты можешь действительно существовать так близко, и так доверять мне.       – Конечно же я тебе доверяю, – прошептал Микеле почти на автомате, полностью уничтоженный внезапными признаниями. Потерялся окончательно во всех ласках, поцелуях, касаниях и взглядах, таких невозможных и невероятных, что реальность почти перестала существовать, смыкаясь на одном человеке перед ним.       Флоран медленно сполз вниз, оставляя по пути несколько поцелуев на животе, провел кончиками пальцев вдоль бедра, и Микеле почти без смущения чуть расставил ноги в стороны. Чувствовал себя вполне комфортно, но некоторая часть кричала внутри него истерическими воплями о том, что он совершенно сошел с ума. Микеле нравилась эта часть, он упивался попытками в корне ее уничтожить, наблюдая, как Флоран раскручивает крышку их любимой бутылки, почти наполовину пустой. Волнение никуда не делось, но оно горячими волнами распространялось по телу, оставляя яркие красные пятна на лице и скручиваясь легкой судорогой в паху. Капли смазки почти привычно скользнули Микеле по коже, он чуть улыбнулся, наблюдая за ними. Отчего-то ему стало безумно интересно, стыдливость и неуверенность окончательно проиграли заинтересованному любопытству, и он совершенно точно ошалел от того, как рука Флорана двинулась вслед за каплями вдоль мошонки ниже. Микеле запрокинул голову, выдыхая полустон, теплые пальцы слегка потерли, едва проникая, и без того уже ожидающее открытое отверстие, и он судорожно втянул воздух.       С новой порцией смазки пальцы скользнули внутрь намного легче, плавно растягивая мышцы. Посылая мягкие волны удовольствия вдоль позвоночника, скручивающегося томящим ожиданием внизу живота. Флоран снова слишком старался, не настолько медленно и увлеченно, как в прошлый раз, но невозможно дотошно. Начал с двух, они вошли легко и без сопротивления, но его это не остановило. Микеле откинулся назад, пытаясь вздохнуть, нашел удобное положение и принялся бездумно рассматривать тени на потолке от маленькой прикроватной лампы. Его сворачивало изнутри в сплошное месиво от чувства ожидания, волнения, легкого страха и предвкушения того, как, наконец, это случится. Флоран окажется внутри него. Его член окажется внутри. Там, куда Микеле не планировал никогда никого пускать. И он это позволит сделать. Позволит сделать с ним все, что Флорану захочется, как и раньше позволял.       Но неторопливость выводила его, заставляла дыхание сбиваться лишь сильнее, он чувствовал жар, окружающий со всех сторон, словно температура вокруг стремительно поднималась сама собой, и дрожал от невозможности получить больше. Флоран дошел до трех пальцев, что отдалось чуть более неприятной резью, но Микеле было уже все равно, он просто хотел ощутить внутри себя не только чертовы пальцы. Ему нужен был член, без сомнений.       – Хватит, – прохрипел он внезапно сорвавшимся сиплым голосом. Флоран медленно поднял голову, и в его потемневших затуманенных глазах Микеле не увидел ни одной здравой мысли. Затем тот прижался щекой к колену Локонте и задал свой первый дурацкий вопрос:       – Что?       Он уронил голову в отчаянии.       – Я зачем так старался, чтобы ты в меня пальцы опять пихал? – спросил недовольным полушепотом. Пелена из глаз Флорана никуда не делась, как и его пальцы, они так удачно прошлись по простате, оставляя томительное тягучее удовольствие, сворачивающееся в паху.       – Потерпи, – ответил Флоран, но хрипло настолько, что прокашлялся и предпринял вторую попытку произносить слова, – на мне огромная ответственность за твое благополучее.       Микеле бросило в жар от этой фразы, лицо вспыхнуло, несмотря на то, что больше было некуда, и он совершенно бесконтрольно беспомощно сжался вокруг пальцев, что Флоран совершенно точно заметил, улыбаясь так восторженно. Но пальцы потихоньку вынул, оставляя скользкое ощущение смазки внутри. Заботливо подложил подушку под поясницу Микеле, отчего тот ощутил себя неловко непонимающим, но приятно поглощенным заботой и нежностью. Он невольно сглотнул, наблюдая, как Флоран раскатывает презерватив по своему члену, затем тот задал второй дурацкий вопрос:       – Готов?       Микеле заторможенно покачал головой. И на совершенно точно непонимающий взгляд ответил шепотом, отчего-то неспособный оторвать глаза от линии латекса у самого основания:       – Не спрашивай меня.       Ему в голову не приходило играть в игру "у кого больше", но в этот момент он осознал, что не представляет, как сможет принять флоранав член, внезапно увидел его с другой стороны, будто бы тот стал куда больше, чем был раньше.       – Просто кивни, если да, – сказал Мот, и Микеле кивнул. С легкой паникой наблюдая, как Флоран направил член вниз, уперся в промежность, ощутил, как головка почти идеально прижалась самой верхушкой, судорожно вздохнул и кивнул еще раз. Не был уверен вообще ни в чем, кроме того, что остро нуждается в том, чтобы почувствовать его внутри.       Флоран толкнулся вперед, и Микеле зажмурился, запрокидывая голову, стиснул зубы от резкой боли и жжения натянутых мышц. В качестве поддержки Флоран погладил по бедру, замирая, но ничего не сказал, Микеле бы сделал с ним что-то ужасное после, если бы тот предложил тупой совет. Пытаясь расслабиться, несколько раз глубоко вздохнул, не открывая глаз. Распирающие изнутри чувство было одновременно и непривычно-неприятным, болезненным и желанным. Оно сводило с ума своим существованием, но было сложно представить, как он переживет это, если боль не закончится, она пульсировала и заставляла гореть изнутри. Флоран толкнулся вперед, продвигаясь очень медленно, раздвигая мышцы дальше и дальше, и боль следовала за ним, не становясь меньше, но смешиваясь с будоражащим осознанием Микеле, что это действительно происходит.       – Ты как? – все же задал вопрос Флоран, ужасно хрипло, явно сам едва ли был способен держаться. Микеле постарался кивнуть, но на большее способен попросту не был. Пытался глубоко дышать и расслабиться, не акцентировать внимание на неприятных ощущениях, выловить внутри них что-то, на что мог бы переключиться. Флоран продолжал поглаживать внутреннюю сторону бедер большими пальцами, и впивался в мышцы остальными, что чуть-чуть отвлекало. Микеле почти перетерпел медленное движение внутрь, ощущая несколько иные чувства от трения, мышцы становились более податливыми и меньше пульсировали болью, оставляя только ощущение растяжения вокруг горячего члена. Не войдя до конца, Флоран замер на некоторое время, ткнулся лбом в коленку, Микеле так отчетливо видел, как тяжело вздымается его грудь, что был почти готов просто забыть обо всех неприятных ощущениях и позволить трахнуть себя без всей этой затянувшейся прелюдии.       – Давай уже, – прошептал Микеле.       И безмерно заботливый Флоран переспросил:       – Уверен?       – Конечно же нет, – фыркнул в ответ. – Я же не стеклянный, переживу.       – Я не хочу делать тебе больно.       В голову Микеле пришла дичайшая мысль, и не успев переварить ее, он сказал:       – Может быть, я хочу.       – Ты что, мазохист? – криво улыбнулся Флоран.       Но дикая мысль в голове Микеле была далеко не об этом.       – Может быть, – попытался продолжить он, но задохнулся от своих фантазий, от того, что планировал сказать и спрятался в сгибе локтя, впрочем, одним глазом продолжая наблюдать, – я немножечко хочу, чтобы ты меня заставил пройти через это.       И это стоило сказать хотя бы ради того, каким ошарашенным стало лицо Флорана, ведь он потерялся совершенно, растерянно переспрашивая:       – Что?..       Микеле не чувствовал достаточной уверенности, чтобы повторить, и на этот раз спрятался под рукой окончательно, не зная, что делать с этими идеями в голове, неконтролируемо сжался вокруг члена, вынуждая Флорана выдохнуть стон сквозь зубы.       – Всякая чушь лезет в голову, – нервно рассмеялся Микеле.       – Ты меня так скоро убьёшь, – судорожно выдохнул Флоран, – своими внезапными поступками и признаниями.       – Надеюсь, что нет, – рассмеялся он снова, коротко выглядывая из-под своего укрытия.       Больше ничего Флоран не сказал, казалось, что шальную мысль Микеле воспринял всерьез, толкаясь вперед снова, но теперь ощущалось иначе. Микеле не представлял, что это может быть настолько невероятное, умопомрачительное и совершенно сводящее с ума ощущение заполненности, давление на нежные, тонкие стеночки, отзывающиеся на каждое движение, каждый маленький толчок. Флоран двинулся назад, выбивая из Микеле гортанный стон, который он не мог и не хотел контролировать. Толкнулся обратно снова, на этот раз войдя чуть-чуть дальше, боль стала для Микеле почти привычной. Чтобы чуть сбить неприятное чувство, он коснулся своего члена, но мгновенно пожалел об этом – от удовольствия мышцы сжались сильнее, и под задушенный стон Флорана Микеле бросил затею спасти себя от полного поглощения. Откинулся на кровать, закрывая глаза, погрузился в ощущения целиком. Чувствовал пальцы Флорана на своих бедрах, крепко сжимающие, будто бы не дающие возможности передумать, от этой мысли Микеле снова прошибло дрожью и скрутившееся в паху наслаждение вынудило мышцы обхватить Флорана сильнее. Тот выдохнул, вцепляясь пальцами в бедра крепче, и толкнулся несколько раз, оказываясь внутри окончательно целиком. Микеле сипло втянул воздух, не переставая дрожать. Не хотел открывать глаз, потому что не был уверен, что способен пережить открывающийся вид. Его почти разрывало изнутри, но это же чувство давления, пульсирующей горячей плоти, касающейся нежной чувствительной слизистой, жаром выжигало изнутри, он не представлял, что такое возможно, что будет настолько сильно хотеть этого, что будет так умопомрачительно счастлив от того, что, в конце концов, позволил Флорану войти в него.       Выждав несколько секунд, Флоран медленно двинулся назад, и это было совершенно иначе, опасно и неповторимо. Легкая боль отдавалась от его движений, но ее стирало с каждой секундой, пока растяжение становилось привычным и приятным. Микеле сжал простынь, потому что не знал, куда себя деть, неровно дышал от каждого движения, от каждой мысли, что приходила в голову о том, что еще он мог бы позволить Флорану сделать, если зашел так далеко, самолично отдался в его умелые прекрасные руки и не испытывал ни малейшего сожаления. Флоран поудобнее перехватил бедра, слегка меняя положение, и Микеле вздрогнул, сжимаясь от того, как внезапно и резко член прошелся по простате, протяжный стон вырвался из него сам собой. Он закинул одну ногу Флорану за спину, потому что не знал, куда ее деть, и потому что испытывал непреодолимое желание сделать что-то подобное, сам же Флоран наклонился вперед, с закрытыми глазами Микеле ощутил его дыхание и чуть приподнялся, положил руки ему на спину, вслепую вылавливая губы. У него совсем не выходило сосредоточиться на поцелуе, Флоран осмелел и ускорился, трение и давление в нужном месте выбивали из головы Микеле все разумные мысли, он сбивался с каждой, не мог ничего произнести, не выходило контролировать язык, и он постоянно по-идиотски стукался о Флорана зубами, но Микеле было все равно. Невероятное ощущение заставляло безостановочно мычать в поцелуй, проглатывая флорановы стоны, как свои, шарить руками по всему его телу, бесцельно сжимая плечи, бока, руки, зарываясь пальцами в волосы, пытаясь выцеловывать все, что мог, пока дыхание не сбивалось. Он горел изнутри, и его захватило, поглотило настолько, он никогда не чувствовал подобного, никогда не думал, что будет чувствовать себя настолько хорошо, с членом, вбивающимся в него все быстрее и быстрее с каждым толчком упираясь в простату, посылая электрические взрывы по всему телу. Микеле безостановочно стонал, неспособный себя контролировать, Флоран отпустил его губы, поднявшись, и чуть замедлился, поглаживая бедра. Микеле приоткрыл один глаз на вдохе, чтобы посмотреть, и утонул с головой в растрепанных волосах, совершенно поплывшем, влюбленном, сумасшедшем взгляде, в том, как Флоран закатывал глаза и запрокидывал голову, как двигались мышцы на его шее и как дергался кадык. Микеле от одного вида накрыло неотвратимо. Возбуждение становилось почти болезненным, более не способный его терпеть, он вцепился в член крепкой хваткой, совершая несколько резких движений. Удовольствие обволакивало, словно вата, словно теплые объятия, ему нужно было всего ничего, немного. Флоран поймал его руку на половине движения, отводя в сторону под обреченный ставленный стон Локонте, тихим сорванным шепотом сказал:       – Еще чуть-чуть.       Никакое чуть-чуть Микеле не был способен пережить. Его разрывало изнутри, он метался по постели, вцепился Флорану в руку, просто из почти что мести за то, что тот не позволил ему достичь такой желанной разрядки. Член внутри двигался в совершенно сбитом темпе, то замедляясь, то вбиваясь в него с такой силой и яростью, что Микеле мог только подвывать на каждый толчок от того, насколько это было невыносимо.       – Ты мог бы кончить так? – спросил Флоран сбитым шепотом, делая паузы между словами. Идея превратила Микеле в оголенный комок нервов бесповоротно, мышцы отозвались на наслаждение спазмом, сжимая Флорана, что тот чуть замедлился, выстанывая отдельные неразборчивые фразы. Микеле сморгнул мелкие соленые капельки с глаз, не имея понятия, когда они появились, и ответил, проглатывая начало предложения между стонами:       – … сумасшедший.       – Хочешь?..       В отчаянном желании согласиться, Микеле судорожно замотал головой. Знал, что не переживет, что эта мысль преследовала его слишком давно, и он совершенно точно не был способен воплотить ее в жизнь, но умер бы, пытаясь. Флоран замедлился основательно, на фоне своего заполошно стучащего сердца, Микеле мог расслышать чужое тяжелое дыхание, тот двигался медленно наружу и чуть быстрее внутрь, вынуждая дрожать от желания ощутить его глубже. Микеле закусил губу, чтобы не сорваться и не сказать это вслух. От медленных тянущих, тягучих движений поджимались пальцы на ногах, и он не мог ничего поделать с неистовымым безумием, натянутым, вымученным ощущением, от которого яйца почти разрывало изнутри. Ощущал, что был на грани от того, чтобы взорваться. Но его отчаянное желание подчиняться не давало возможности освободиться самостоятельно.       Флоран, словно чувствуя это напряжение, обхватил его член своей рукой, сжал не слишком сильно у основания и двинулся вверх вместе с очередным толчком, ровно в такт своим движениям. Микеле сорванно взвыл, вытягиваясь словно струна, выгибая позвоночник и запрокидывая голову. Его захлестнуло ощущениями со всех сторон, заложило уши, забило их звоном и отголосками стонов Флорана, словно эхом отдающихся внутри. В очередной раз Микеле ничего не контролировал и ничего не понимал, и это было невероятно. В отчаяньи он пытался удержать себя на месте, оставить за Флораном всю ответственность, позволить ему довести себя до исступления, выбирать ритм, глубину, решать, когда все закончится и закончится ли. Потерялся в своих чувствах, мыслях, желаниях, реальности, перестал понимать, что происходило вокруг, сосредоточенный только на точных выверенных движениях и сорвался окончательно:       – Быстрее. Пожалуйста. Я не могу…       Флоран послушался еще в середине, выбивая Микеле из легких воздух вместе со словами. Рука на члене сбивалась с того же ритма, Микеле обхватил его своей, Флоран не возражал, поудобнее перехватил за бедра обеими руками, и это было именно то, что нужно. Микеле не выдержал первым, изливаясь на свои пальцы, сжался внутри, но Флоран совсем не остановился, проезжаясь по таким резко ставшим слишком чувствительным стенками и болезненно пульсирующей простате. Микеле совершенно не мужественно захныкал.       – Прости… прости, – прошептал Флоран на грани сознания. – Я почти…       Он кончил за несколько толчков, замирая точно вжавшись в простату, и Микеле зажмурился от переизбытка ощущений, проглатывая свой плач, Флоран навалился на его колени, вжимая в постель, но Микеле было все равно, его оглушило стучащим в ушах сердцем, и он сорванно дышал, пытаясь восстановить дыхание. Не хотелось двигаться и открывать глаза, он плыл на волнах внезапной неги, ощущая подобное спокойствие впервые после секса, было не просто хорошо и приятно, это было почти что перерождение. Микеле чувствовал себя обновленным и немыслимо счастливым. Почти безвучно отреагировал на движения Флорана, когда тот, наконец, решил из него выйти, только зажмурился от слишком яркого ощущения трения.       – Ты как? – спросил Флоран через какое-то время. Отвечать не хотелось, и он не ответил. Флоран ткнул его пальцем в ребро, привлекая внимания, Микеле отмахнулся.       – Все впорядке?       – Да.       – Точно?       – Просто… не знаю.       Микеле надеялся, что Флоран оставит его в покое. Он испытывал небольшое желание свернуться калачиком и немного погоревать по причине, которую сам пока не придумал. Но Флоран никогда не делал того, что Микеле от него ждал, облокотился на торчащую коленку и ухмыльнулся:       – Хочешь второй заход?       Настолько из ниоткуда, что Микеле не смог не бросить непонимающий взгляд, переспрашивая:       – Что?       Флоран подмигнул:       – Действенный метод борьбы с внезапным спадом.       Смотря на него, Микеле не мог не улыбнулся в ответ, потому что, кто вообще был способен этому сопротивляться? Приподнялся на локтях и лукаво склонил голову.       – Если только мы поменяемся…       Нисколько не удивившись, Флоран пожал плечами:       – Все, что пожелаешь.       От чего Микеле окончательно свернуло все внутренности в один клубок истошно кричащий: "Чем я заслужил тебя такого?". Он зажмурился, переживая маленький взрыв нежности, а после резко поднялся, следуя за неистовымым желанием поцеловать. Флоран доверял ему безоговорочно, и Микеле был так счастлив, что доверился ему в ответ, что почти находился на грани смерти от счастья.       Но, к счастью, не умер, жизнь прекрасная и невероятная продолжалась, а Микеле плыл по ней в полусне. Он представить себе не мог, что окажется настолько поглощенным любовью и всем происходящим. Все оказалось так легко и просто. Даже неловкое утро ощущалось совершенно невероятным. Флоран, наученный прошлым опытом, ничего не спрашивал о самочувствии вопросами в лоб, а Микеле не признался, что ему безумно понравилось просыпаться от щекотных поглаживаний в волосах, и маленькая забота отвлекала от болезненного жжения в растянутых вчера мышцах, хотя с этим он был готов смириться.       – Доброе утро, – сказал Флоран, заметив его пробуждение, Микеле кивнул с тем же пожеланием в ответ, отмечая такое явное беспокойство во флорановом взгляде, что недовольно пробубнил сам:       – Со мной все в порядке.       – Это радует, – вздохнул Флоран, не переставая перебирать волосы, наматывал небольшие завитки на палец, Микеле наблюдал за ним, предпочитая план бесцельно лежать до самого вечера, но, вздохнув, поднялся, ощущая как последствия вчерашних развлечений напоминают о себе при каждом движении легкой болью, поморщился, замечая очередной взволнованно-заботливый взгляд Флорана, настойчиво повторил:       – Все в порядке.       Забота Микеле нравилась, но он чувствовал себя неуютно, в уязвленном положении, и это больше всего не нравилось его гордости. Абсолютно безоговорочно он был готов принять эту заботу во время секса, позволить Флорану задавать любые вопросы, выворачивающие Микеле наизнанку, пока возбуждение не давало думать, но в остальное время чувствовал себя ужасно неловко, задетым упоминанием того, как легко и безоговорочно соглашался слушаться и делать все то, что в его системе координат раньше не существовало в принципе. Флоран был прав – его кидало из одной крайности в другую слишком часто, и Микеле не мог решить, почему то, чего он так жаждал в сексе, было таким смущающим и раздражающим в обычной жизни.       Также он знал, что обязательно притащит это все с собой на сцену, но ничего не мог с собой поделать. Смотрел на Флорана, и маленькие черные дыры внутри засасывали в себя остатки разума. Невольная улыбка пыталась вырваться сама собой, но Микеле только и мог, что не давать ей возможности. Сальери в своем сценарии иногда улыбался, и Микеле крыло даже больше, чем раньше. Стабильно он ждал Флорана за кулисами после его суицидальных мотивов и вцеплялся в него дрожащими пальцами, чувствуя точно такие же на своих лопатках, потому что эмоций было слишком много. Микеле надеялся когда-то вначале, что привыкнет к яркому шквалу, что тот поутихнет, станет привычным и обыденным, он и становился привычным и обыденным, пока всё новые и новые ситуации не добавляли необычных граней, возвращая эмоции на прежний уровень.       В конце концов вместо привычного прикосновения к плечу в финале, Микеле практически вцепился ничему не подозревающему Флорану в голову, и ткнулся в его лоб своим, отчаянно борясь с неуместным желанием его поцеловать, на секунду вылавливая удивленное выражение лица. Прикрыл глаза, захлебываясь в тексте, и провел кончиками пальцев вдоль мочки его правого уха – не слишком осознанно и не слишком сильно – прежде чем отстраниться, пока не стало слишком плохо, пока не накрыло окончательно. Микеле часто делал так с Диан, прежде чем поцеловать ее в той же самой чертовой сцене, сделал так и сейчас – прижался лбом к ее лбу, – но на этом контрасте в голове возникла наитупейшая мысль – он будто бы делает выбор прямо сейчас. Не имея возможности сделать подобный выбор, Микеле не стал её целовать, легко отстранил, несмотря на легкое удивление в выражении лица Диан.       Стоило занавесу закрыться, как из Микеле испарились остатки сил, и он почти осел на пол на дрожащих от усталости ногах. Такое случалось с ним периодически, и люди вокруг также периодически придерживали его, останавливая от падения. Он поблагодарил их на этот раз, совершенно неконтролируемо смотря в ту сторону, где обычно стоял Флоран, но его там не оказалось, отчего Микеле почувствовал себя брошенным, разозлился сам на себя и растерял остатки положительных эмоций. Он всегда чувствовал ужасную усталость, и на положительные эмоции не оставалось сил, нуждался в спасательном круге реальности, который Флоран должен был ему протянуть, Микеле понятия не имел почему его не было поблизости, но разозлился.       Нашелся Флоран, в самом деле, не так уж далеко, выпутывающимся из проводов микрофона, от которых Микеле тоже бы стоило избавиться, упорно и выразительно посмотрел Флорану в глаза и ничего не сказал, уходя на приличное расстояние. Иногда его все же накрывало желанием одиночества, хотелось культивировать непонятные обиды неизвестно на что, и с разным успехом он выбирался из этого омута. На этот раз Микеле подумал, что переутомился, и силы просто покинули его настолько, что их и вовсе не осталось, чтобы заглушить негативные мысли. А в гримерке, где уже никого не осталось, Флорана вдруг потянуло на откровения.       – Я на секунду подумал, что ты меня прямо там решишь поцеловать, – сказал он, выглядя при этом одновременно и несколько нервно, и сокрушительно спокойно. Микеле не понимал, как ему это удается, а еще подумалось, если Флоран уже тогда поймал эту мысль и никак не попытался предотвратить ситуацию, значило, что он совершенно абсолютно за подобное развитие событий? Это непоколебимое принятие слегка Микеле покоробило, обычно он не испытывал уж слишком противоречивых чувств, но от подобной простоты был еще далек, хотя все вокруг уже устали шутить, какие они неразлучные, он воспринимал шутки шутками, не слишком серьезно думал о них. Шутки в дружеской атмосфере – одно дело, другое дело – поцеловать Флорана на глазах у снимающей толпы. Это был совершенно иной уровень принятия, до которого Микеле, казалось, не дойдет никогда.       – И что бы ты сделал, если бы я тебя поцеловал? – спросил он в итоге.       Флоран слегка заторможено зачем-то погладил ровные ряды костюмов на вешалке, а затем пожал плечами, выходя на свое любимое "перекладывание ответственности", спросил сам вместо ответа, поднимая несколько напряженный взгляд:       – А что ты хотел, чтобы я сделал?       Этот вопрос, такой важный и серьезный, вогнал Микеле в ступор. Часть его хотела ответить "ничего", другая часть размышляла о том, как бы перевести все в шутку, а третья, по обыкновению, пыталась уничтожить первые две своими невероятным идеями о том, что можно было бы забить на всё и всех и просто делать то, что хочется.       На мотивации этой третьей части Микеле и оказался в этой конкретной точке времени и событий. Это она подкидывала ему "почему бы нет" идеи все это время. Почему бы не зациклиться на том, что Флоран его игнорирует, почему бы не настойчиво предлагать ему дружбу, а после не навязаться к нему жить, не поплатиться потом из-за его странностей, почему бы не позволить себе думать о желании его поцеловать, не сделать это, в конце концов – все вот эти идеи, что привели в этот момент. Микеле прекрасно отдавал себе отчет, зачем и для чего всё это делал, просто… потихоньку начал задумываться, насколько правильно, адекватно и разумно было нырнуть в это с головой так безоговорочно и без раздумий. Он почти сразу отвечал себе – разумно, адекватно и правильно. Но сомнение тихо грызло его осознанность в самом темном уголке сознания.       В конце концов Микеле не нашелся с ответом и пожал плечами.       – Думаю, – продолжал Флоран, – я бы никак не отреагировал. Может, из-за шока. Ты бы обиделся от этого?       – Почему я должен бы был обидеться?       – Ты уже несколько раз жаловался, что я не реагирую на твои провокации так, как тебе хочется.       – Это была бы очень странная провокация, знаешь ли. Я бы не стал так делать. В качестве провокации тем более. Последствия потом на мне отразятся в первую очередь.       – Все бы просто списали на твою любвеобильность, – отмахнулся Флоран, отчего Микеле на него почти обиделся.       – Это не сработало бы с тобой. Я могу поцеловать Мервана, Ямина или кого угодно еще, и это можно будет расценить как шутку. Но не тебя.       Странность во внезапности открытия запутала Микеле окончательно. Он вспомнил все их ранние интервью, когда пытался выживать с чувствами, которые еще не были ему понятны, и как местами неловко это было, не так часто он в самом деле целовал Флорана под камерами, и это было… непривычно. Микеле долго и упорно списывал чувство волнения на их недостаточное знакомство, но было намного проще находиться в компании кого угодно еще в подобных ситуациях. И Флоран совершенно не помогал, смотря своим пронзительным, слегка дезориентированным взглядом каждый раз, когда Микеле приходило в голову невинно чмокнуть его куда-нибудь в щеку. Ему стало куда проще делать это, когда они начали строить "дружбу", но, быть может, шлейф неловкости остался в глубине подсознания, не давая относиться к подобному легко и без лишних вопросов. Помимо прочего, Флоран еще и сам некогда попросил не привлекать лишнего внимания и вести себя прилично. Из всего выходило, что Микеле слишком часто целовал его приватно и почти никогда на глазах у толпы, чтобы мог сделать это будто бы в шутку, не сорвавшись в пропасть,       – И что не так со мной? – спросил Флоран недовольно.       Облокотившись на край стола, Микеле прикрыл глаза, утомленно выдыхая.       – Все с тобой так. Просто… это не тоже самое, что сделать это здесь. Там же куча народа! Да еще с камерами.       – Как-то поздно бояться, что кто-то узнает, если и так уже вся труппа давно в курсе, – вздохнул Флоран. Микеле так и видел в его глазах недосказанное "опять ты со своими противоречиями", что пробубнил:       – Это не одно и то же…       – Я знаю, – вздохнул Флоран. – Но у нас тут пара сотен человек, половину которых я знать не знаю, но ты почему-то не воспринимаешь их как угрозу и тайну перед ними не строишь.       – Тебя совсем не волнует, что кто-то может воспринять это… неправильно?       – Я думаю, что справлюсь с этим. Вероятно, придется объясняться с некоторыми друзьями и родственниками, но в целом, об этом я уже думал, еще когда просил тебя вести себя спокойно, мне бы, знаешь, разве что хотелось немного подготовиться к подобному. А не прыгать с головой в пропасть из-за того, что тебя вдруг переклинит, – он замахал руками, отмечая недовольный взгляд. – Я не говорю, что это плохо, просто хотелось бы быть готовым… Особенно… если, конечно, ты не сбежишь в ужасе от того, что кто-то назовет тебя геем.       – Я не гей! – возмутился Микеле, но сразу же сдулся. В конце концов, девушки ему все также нравились, и нравились все, а из мужчин… повезло только на одного, который еще и оказался понимающим до невозможного.       – Давай просто обойдемся без каких-то конкретных характеристик, ладно? – вздохнул Флоран и добавил несколько настороженно. – Ты не планируешь убегать в ужасе?       – Нет? – Микеле несколько раз заторможенно моргнул, пытаясь понять, к чему все это.       – И я не планирую, – улыбнулся Флоран чуть менее напряженно, чем ранее. Расслабленно. Захотелось обнять его так сильно, что Микеле не стал бороться с этим желанием, втек в теплое кольцо рук, так любезно мгновенно отреагировавшего Флорана, и замер, привычно укладывая подбородок на плечо, прикрыл глаза, впитывая в себя как можно больше тепла.       – Ты сказал кому-нибудь? – спросил Микеле, ощущая захватившее внезапное желание узнать как можно больше. – Я имею ввиду осознанно. Семье, друзьям?       – Еще нет. А ты хочешь? – ответил Флоран с усмешкой, осторожно перебирая покрытые лаком колкие пряди. Понимая, к чему в его голосе саркастическая интонация, Микеле насупился, но ответил честно:       – Не знаю. Я только начинаю об этом думать.       – Кому бы ты хотел рассказать?       – Я не уверен. Друзья, я думаю, воспримут нормально, но родители… мне кажется, мой отец скажет, что не хочет меня больше знать…       – Я уверен, что все будет не так плохо, – погладил Флоран его по спине успокаивающе. Микеле тихо блаженно выдохнул. Мысль о родителях его тревожила, но он отложил ее в дальний ящик, как не слишком актуальную. В конце концов, они жили так далеко, что не имели большой возможности повлиять на его решения.       Хотя Флоран сказал, что не хочет нырять с головой в пропасть, именно это он и сделал. Нырнул в самом неизученном месте – рассказал родителям. Микеле очутился почти на грани того самого побега, которого обещал не совершать, от этого факта, упомянутого почти вскользь, в антракте, будто бы Флоран очень хотел вывести Микеле из равновесия, чтобы тот не смог ни на чем сосредоточиться весь оставшийся спектакль. Он за это Флорана почти ненавидел, но не настолько, чтобы перестать думать о его поступках.       – И что они ответили? – спросил Микеле, будто бы не было никакого часового разрыва между его вопросом и фразой, к которой вопрос относился. Флоран даже не сделал вид, что не понимает, по привычке притягивая Микеле в послеспектаклевые объятья, усмехнулся и тихо ответил:       – Мама восприняла… нормально. Спросила, хочу ли я представить тебя им лично. Отец посоветовал мне подумать еще раз.       – И ты подумал? – осторожно спросил он, ощущая, как тревога собирается холодным комом в животе.       – Да, – ответил Флоран и мягким шепотом на ухо добавил. – Я все еще тебя люблю.       Сердце Микеле застучало набатом точно в горле от этой внезапности, он запнулся, захлебнулся вздохом и рефлекторно закашлялся. Флоран деловито похлопал по спине и следом погладил между лопаток.       – У него не было претензии к твоему полу, кстати. Он просто сказал… что ты странный.       – Я не знаю, воспринимать это как хороший знак или как плохой, – прохрипел Микеле, все не прекращая кашлять.       – Просто веди себя прилично, когда вы с ним встретитесь, – улыбнулся Флоран, продолжая нашептывать фразы точно на ухо, вызывая щекотку.       А от этого "когда" закоротило настолько, что Локонте совершенно потерялся. Ему так хотелось, чтобы в его ситуации случилось что-то такое же простое и легкое, представил себе встречу, официальную встречу с родителями Флорана, ставящую жирную уверенную галочку в признании их отношений, пытался представить, как будет пытаться вести себя максимально вежливо, воспитанно и говорить длинными правильными предложениями со всеми окончаниями, переходами и двойными отрицаниями . И как родители Флорана будут смотреть на него снисходительно, натянуто улыбаться и поглядывать на сына с вопросами, пока кто-нибудь не скажет что-то, что сломает всеобщую нервозность, разминирует пороховые бочки вместо стульев, и они не найдут общий язык.       Микеле решил, что должен ответить на честность и смелость Флорана, так что позвонил сестре несколькими днями позже. Начал диалог с обыденных расспросов о жизни и погоде, бытовых историй, рассказал пару смешных моментов, которые только смог вспомнить, постоянно отодвигая момент истины все дальше и дальше. Анжела была знакома со всеми его бывшими, потому что Анжела максимально тревожна в отношении семьи, особенно после того раза, когда Микеле не отвечал на ее звонки несколько часов, и она подняла на уши весь город, чтобы его найти. У него всего-то разрядился телефон, и он всего-то не ночевал дома.       В конце концов, Микеле решился:       – Знаешь, я вроде как встречаюсь кое с кем…       Хотя и не настолько решительной оказалась попытка. В трубке восторженно раздалось:       – Ты нашел девушку?!       Микеле сделал глубокий вдох – наступала самая сложная часть. Чувствовал внутреннюю дрожь от каждого пролетающего в голове слова.       – Ну, – протянул он, – не совсем.       – Не совсем? Что значит, не совсем? Вы не совсем встречаетесь? Ты не совсем ей признался, не совсем серьёзно?       Поток вопросов из Анджелы мог литься бесконечно, так что Микеле перебил ее громким вздохом:       – Не совсем девушку…       – Это как? – раздалось в трубке. – Погоди… нет. Господи боже, серьезно?!       По ее голосу было совершенно нельзя понять, удивлена она или раздосадована. Микеле ощутил, как его накрывает нервозностью, внутренности свернулись в холодный ком и почти на грани слышимости он спросил:       – Это плохо?       – Что? Нет! Конечно нет! Хотя… я не знаю, – на мгновение повисла тишина, Микеле почти успел умереть за эти несколько секунд, хотя прекрасно слышал, как заполошно бьющееся в ушах сердце убеждает, что он еще жив. Анжела продолжила:        – Наверное, все же нет. Просто... неожиданно. Боже, серьезно, как это... как ты это понял? Как это случилось?       Поток вопросов продолжал вырываться из трубки фонтаном, но фонтан ужасно успокаивал – она восприняла новость нормально, так что Микеле выбрал только последний вопрос.       – Спонтанно?       Совершенно не мог говорить более длинными предложениями, все не выходя из адреналиновой ямы своего внезапного подвига, потому что его голос срывался бы на каждом втором слове.       – Да, очевидно, как еще это могло случиться. Не тот вопрос. Кто это?       "Не в бровь, а в глаз выбираешь вопросы" пролетело в голове. Микеле внутренне застыл, замер, понимая, что не представлял себе ситуацию настолько быстро развивающейся. Сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, но Анжела на его молчание отреагировала новыми вопросами:        – Я его знаю? Мы виделись? Боже, скажи хоть что-нибудь.       Он не мог, представлял, как скажет, и что-то изнутри сжимало и не давало открыть рот, он был слишком до ужаса смущен этим диалогом и уже почти не беспокоился, что его голос будет звучать странно, потому что страннее все равно было некуда – он признавался сестре, что завел отношения с мужчиной, куда уж необычнее.       Решившись на авантюру и собравшись с мыслями, Микеле пошел издалека, давая себе возможность не говорить ничего напрямую.       – У тебя есть его номер...       – Номер?       – Ты настойчиво просила его номер, когда мы жили вместе...       На мгновение в трубке повисла тишина, и на этот раз Микеле она напугала даже больше, чем в первый раз, он уже хотел было позвать сестру, но Анжела, наконец, отмерла, совершенно отошаренно выдыхая в трубку:       – Ох, нет… Ты что, соблазнил Фло?       – Он первый начал…       – Боже, ты серьезно? Ну, конечно, ты серьезно, в честь чего ты бы стал так шутить, правда? Это... я не знаю. Это хорошо, наверное. Точно не плохо, просто я в шоке. И.... и... и как ваши дела? К-как все идет?       – Х-хорошо?..       – Насколько вы это… серьезно?       И вот тут Анжела снова оказалась тем идеальным человеком, что подбирает точно подходящие вопросы, на которые Микеле не придумал ответа.       – Я не думал об этом… в таком ключе.       – Ладно, а давно вы?..       – С конца января, я думаю. Не уверен. Это сложно.       – И ты опять мне ничего не рассказываешь, – пробубнила Анжела почти обиженным тоном, что, внезапно, устранило из Микеле остатки нервозности, возвращая спокойствие и более или менее стабильное настроение.       – На этот раз ты точно первая, – вспомнил он прошлую ее обиду. – По крайней мере, из тех, кто не находится вокруг постоянно.       – Хоть что-то радует, – вздохнула трубка. – Что говорят остальные?       – В основном не дают нам покоя тупыми шутками, – усмехнулся Микеле, чувствуя какую-то глупую непонятную гордость от этого "нам". "Нам" грело его изнутри теплыми волнами принятия.       Анжела в трубке рассмеялась, и это ощущалось так легко и просто, что проблемы из головы Микеле вылетели все разом.       – Я буду стараться не шутить тупые шутки, – сказала она напоследок перед тем, как попрощаться. Микеле ей ни капли не поверил.       После диалога с Анжелой прошло около получаса, когда Флоран вернулся откуда-то, куда он там ходил. Микеле ощущал себя несколько обманутым и немного брошенным от того факта, что Флоран не сказал, куда он и зачем, уже в который раз где-то исчезал, настойчиво скрывал где, уклонялся от ответа, как бы Микеле не пытался его замотивировать, убедить или, подкупить в конце концов. У него теперь на руках были все карты и все сферы влияния, но Флоран все равно оставался скрытным в отношении этого вопроса.       Вернувшись на этот раз, Флоран еще на входе порылся в телефоне и с философским выражением лица протянул его Микеле, задаваясь вопросом:       – Нужно ли мне ей что-то отвечать?       Взяв в руки протянутый телефон, Микеле сначала бросил непонимающий взгляд на Флорана, но одна мысль потихоньку закрадывалась в его голову. С лёгким волнением он заглянул в экран, ровные линии пикселей складывались в послание:       "Зачем ты соблазнил моего брата?"       "Ладно, шучу, но, если ты его обидишь, я приду за тобой"       "С этим не шучу"       Само собой от Анжелы. Флоран ожидая ответа, продолжал:       – Она, кажется, пообещала убить меня, если я тебя расстрою. Мне стоит волноваться?       – Сомневаюсь, что она может тебя убить, – ответил Микеле, возвращая телефон обратно. Ощутил, что у него подрагивают руки от непонятного волнения, поднял взгляд, выискивая в выражении лица Флорана намеки на беспокойство – он улыбался, и его пронзительные блестящие глаза смотрели влюбленно и преданно, что Микеле не выдержал и схватил его за руку, потянул вниз, вынуждая наклониться, скользнул рукой вдоль предплечья, на плечо, и поцеловал, ощущая, как целиком его поглощает и захватывает в чувстве, которое с трудом мог описать – само существование Флорана казалось невозможным, невероятным, а тот факт, что он существовал в сантиметре от его губ, вылавливая сбитое дыхание, казался Микеле больше похожим на сон, от которого он боялся проснуться.       Проблемы пришли оттуда, откуда Микеле их не ждал. Отчасти думал о них, о том, что случится, что может случится, но не думал как это произойдет и что с этим в итоге делать. И как это пережить. Оно случилось совершенно легко и тривиально – пришло сообщение. От отца. С короткой строчкой: "Не ожидал, что ты опустишься настолько низко". Сердце Микеле рухнуло куда-то вниз, а вместо него в груди свернулся холодный клубок отчаянья. Хотел позвонить и спросить, что тот имел в виду, но не хотел на самом деле узнать, что тот имел в виду. Он написал короткое "Что?" в ответ, посчитав за среднее между вариантами и несколько минут гипнотизировал телефон, ожидая, что отец ответит.       Он не ответил. По крайней мере сразу. Микеле провел несколько часов в напряженном ожидании, пока не менее лаконичное не добралось до него: "Я не помню, чтобы растил тебя геем.". На этот раз Микеле точно решил не звонить, знал, что не захочет слышать это лично, знал, что будет пытаться объясниться, но его объяснений не захотят слушать. Но что делать в этой ситуации не успел придумать. Гипотетическая она существовала в его голове, но никогда не выходила за рамки "а что, если отец узнает, тогда он скажет, что я ему не сын", Микеле никогда не думал, что делать после этой ситуации. Хотя в действительности отец не сказал ему, что не хочет ничего о нем знать, Микеле так это и воспринял.       Он ощущал пустоту внутри, будто бы не знал, как сделать то, что от него хотят. Только отец ничего от него не хотел, просто написал несколько сообщений, намекая, что не одобряет его планов на жизнь. Микеле задумался над этими "планами". Были ли они у него в действительности? Что он думал об этих отношениях? Как долго они должны были продлиться? Флоран ведь игнорировал его почти месяц до тура, и что ему мешало сделать тоже самое после того, как тур закончится? Он задумался, и картина предстала перед ним так ярко и четко – они закончат тур, и эти отношения закончатся вместе с ним, потому что ничего больше их не связывает. Вспомнил, что думал точно также в прошлый раз, но теперь это чувство было еще ярче, потому что… Микеле всерьез сомневался. Он совершенно не думал о будущем. Ему в целом не было свойственно думать о чем-то настолько отдаленном, он предпочитал жить исключительно сегодня, и в этом сегодня у него все хорошо… было… до этого сообщения.       От которого он почувствовал себя виноватым. Виноватым за неоправданные надежды он чувствовал себя постоянно, но с отцом они не говорили на эти темы с того самого раза, когда Микеле решил уехать. Не оправдывал ожидания тогда и не оправдывает сейчас. Он ощущал желание извиняться, но не знал, за что. Долго смотрел на сообщение, прокручивая его у себя в голове голосом отца, видел, как кривился его рот, хмурились брови, как он выплевывал эту фразу презрительной интонацией. Представлялось настолько хорошо, что в холодном коме на месте сердца закололо болью. Микеле хотел написать что-то в ответ, но не смог. Время уже было позднее и завтра снова планировалась длительная дорога, Флоран снова пропадал где-то там, о чем не рассказывал. Может, подумал Микеле, ему все надоело? Может, он не был искренен еще тогда, когда пропал в феврале? Может, он и сейчас не был так уж заинтересован, первая волна прошла, чувства поутихли и перестали вызывать острую необходимость находиться рядом, и теперь они просто стремительно начнут гаснуть и погибать в повседневности?       Что, если он уже устал? Эти мысли Микеле был не способен пережить, вскочил с кровати, которую еще не успел разобрать, агрессивно и резко сдернул куртку с крючка и отправился искать то самое место, где все нормальные люди справляются с проблемами – бар.       Ему хотелось потеряться. Чтобы никто и никогда его больше не нашел, чтобы все забыли про него, но это желание оставляло болезненные раны на холодном сердце. Оно ещё всё чувствовало и билось, с каждым ударом отдаваясь сжимающей болью. Бар Микеле нашел, и бар стал его лучшим другом, совершенно не осуждая за то, что он оказался здесь совершенно один, предлагал свое метафизическое плечо и много разнообразного алкоголя, чтобы потеряться в нем целиком, как Микеле и хотел. Но потерялся он чуть позже буквально. Обнаружил себя гуляющим в абсолютно незнакомом месте в неизвестно часов утра, и ему было абсолютно все равно, что подумают о нем другие. Он выключил телефон, потому что не хотел, чтобы кто-то нашел его, и просто бродил по улицам без смысла и цели, слегка пошатываясь и размышляя о том, насколько много смысла в его поступках, в его целях, в его жизни. Неопределенность местоположения его совершенно не волновала, он не имел ни малейшего представления в какой стороне отель, ему было все равно, что утром автобус должен забрать их и увезти дальше. Микеле хотел остаться здесь. На маленьких улочках с маленькими домиками, неизвестно где, неизвестно когда и… неизвестно кем.       Начал думать, что не справляется даже с таким простым явлением, как быть собой. Оказывалось быть им очень трудно. Даже не мог сделать так, чтобы люди вокруг были довольны им, не мог получить от них того, что ему хотелось. Ничего не мог. И от этих мыслей начинало покалывать пальцы, отчего Микеле только презрительно усмехнулся сам себе:       – Ну да, конечно же.       И не было вокруг ни единой души, чтобы его услышать.       К восходу солнца он добрался до парка, все также не представляя, что это за парк и как далеко отель. И ему все также было абсолютно не важно, пусто и бесполезно он чувствовал себя с самого вечера. Микеле думал о том, что подведет других, но более найчивый внутренний голос говорил: "Ты все равно и так всех подводишь, какая разница, что случится в этот раз?". Даже начал думать, что они бы вполне могли справиться без него и что вышло бы куда лучше.       Чем больше он крутил в голове эти мысли, тем дальше расползалось онемение, с пальцев и выше, медленно захватывая руки целиком, замирая чуть выше запястья ровной линией. Микеле было смешно от всего этого – от себя, ситуации, вернувшихся проблем, которые никогда его не покидали. Ощутил внезапно навалившуюся усталость, почти реально придавливающую к земле. Спать не хотелось, но не было сил, чтобы двигаться, чтобы вернуться. Микеле так нравилось быть пропавшим, потерявшимся неизвестно где, отчасти он очень хотел, чтобы его нашли, чтобы проявили внимание, заботу, беспокоились о нем, но внутренний голос убеждал, что никому нет дела, раз он неправильный. Раз он не соответствует тому образу, которому должен бы соответствовать. Солнце постепенно поднималось и на улице светлело, такая приятная обволакивающая заботой темнота отступала, возвращая Микеле к той реальности, к которой не хотелось возвращаться. Где у него были обязательства перед другими. Он поднялся с такой удобной лавочки и решил не включать телефон, отчасти не хотел разочароваться тем, что никому нет дела до его исчезновения, и предпочитал оставаться в неведении, упиваясь обоими вариантами одновременно – он был и нужен другим, и совершенно нет, и оба варианта казались такими притягательными для того, чтобы продолжать себя ненавидеть. Дорогу Микеле спросил у тех неадекватных ранних прохожих, которых довелось встретить. Это вышло не с первой попытки, потому что некоторые из них смотрели с подозрением, и этот факт внутренний голос тоже приписывал к списку "достоинств", из которых следует, что он "неправильный", не такой, странный, как, собственно, отец Флорана и сказал.       На месте Микеле оказался за час до выезда, оставляя себе немного времени, чтобы собраться. В первую очередь с мыслями, потому что та часть, которая недавно хотела, чтобы его нашли, абсолютно не обрадовалась, каким тоном Флоран отреагировал на его возвращение.       – Где ты был? – спросил тот с почти повышенной интонацией.       – Не важно, – отмахнулся Микеле, совершенно не желая с ним разговаривать. Он начал видеть что-то, чего не замечал раньше. Или его плохое подавленное настроение показывало мир в черных тонах. Микеле прекрасно видел и прекрасно понимал, что Флоран волновался – у него даже проглядывались мешки под глазами. Но конкретно сейчас ему было никак от этого факта, он чувствовал себя неправильно, не на своём месте, не хотел ссориться, просто не хотел говорить.       – Ты мог хотя бы отвечать на звонки? – продолжал Флоран тем же тоном, постепенно растущим по напряжению.       – Я не хочу ничего сейчас обсуждать, – выдавил Микеле, забрасывая вещи в сумку. Он находился в таком состоянии, когда мог сломать что-то, затеять драку или начать плакать просто от того, что какая-то вещь не легла в сумке так, как ему нужно. Был на грани нервного срыва, не успев понять, когда и из-за чего ступил на эту грань. И злился на Флорана. За то, что тот беспокоился. И на себя за то, что заставил его беспокоиться, и за то, что не хочет, чтобы кто-то о нем беспокоился. Этими противоречиями разрывало на части и, независимо от того, как Флоран планировал себя вести, Микеле знал, что его будет раздражать любая версия.       – Ладно, – ответил тот, и тон, неприятный, раздраженный и взвинченный, которым Флоран это сказал, вынудил сердце Микеле холодно и больно сжаться, он заставил себя промолчать, стиснул зубы, чтобы не начать ссору на пустом месте и старался ровно дышать, чтобы не сорваться, вися на волоске от агрессии.       В автобусе Микеле забился в дальний одинокий угол и смотрел исподлобья на каждого, кто осмеливался подходить к нему с какими бы то ни было вопросами, не отвечал ни на что, раздраженно огрызался, если кто-то задавал вопрос второй, спрашивал, почему он не хочет говорить. И сверлил взглядом выключенный телефон в руках, не желая его включать, почти упиваясь тем фактом, что не может различить ни одной кнопки на ощупь. Абсолютно не хотел знать, что еще кто бы то ни было хочет сказать ему о том, кем он должен быть и кем не является. Флоран, тем более, но он и не упорствовал. Микеле полагал, что тот обиделся на его утреннюю выходку, и считал это прекрасным исходом событий – он не хотел с ним говорить, и Флоран не настаивал на том, чтобы говорить. Что могло было быть более идеальным совпадением? Не желая ни о чем больше думать, Микеле заткнул уши наушниками, и сон сморил его, не оставив выбора.       В отеле не слишком хотелось думать, что делать с Флораном, с которым он не разговаривал, тем более, что дотошный Мерван начал докапываться снова. В автобусе до Микеле не докопался только ленивый, но у Мервана была просто непробиваемая голова, раз он не успокоился еще на той стадии, когда Микеле исходился ядом на всех и каждого.       – И когда вы только успели поссориться? – спросил Мерван с шутливой интонацией, пытаясь прощупывать границы. Микеле перевел на него злобный взгляд исподлобья и долго уполно смотрел в надежде, что Мерван отстанет.       – Я не из праздного любопытства, – добавил тот, неуверенно перебирая в руках ключи, – Фло сказал, что не хочет находиться с тобой в одном номере, пока ты не перестанешь вести себя как придурок.       – Что?..       Мысль о том, что Флоран просто так взял и оставил его только из-за одной глупой сцены, неприятным холодом сжала Микеле изнутри. Не это ли означало, что ему действительно все равно? Если он так легко все бросал и уходил, как обычно и всегда делал, стоило одной проблеме возникнуть на пути из ниоткуда.       – Вот и я про то. Что ты ему сделал?       – Ничего я ему не делал.       – С утра со всеми грызешься. Не с той ноги встал?       – Я вообще не спал.       – И чем же ты занимался?       – Это не твое дело, – не выдержал допроса Микеле. Ему было совершенно без разницы, что Мерван подумает, даже после короткого сна в автобусе он не начал чувствовать себя нормально. И это предательство его только больше подкосило, хотя отчетливо Микеле понимал, что сам все испортил, и сам был виноват, Флоран просто свалил при первой же неприятной конфликтной ситуации. Это говорило Микеле о нем куда больше, чем все его слова ранее.       – Понимаю Фло, – протянул Мерван.       – Вы можете испариться хоть все, я никого из вас не держу, – огрызнулся Микеле, стремительно улетая в сторону ресепшена. Ему нужен был кто-то, кто не будет задавать лишние вопросы, кто-то достаточно спокойный, чтобы просто игнорировать Микеле целиком и полностью, думал о Солале, Солаль – идеальный вариант, но узнал, что нервно перебирающий ключи Мерван завел с ним диалог не просто так. Микеле раздраженно обернулся в его сторону, и тот неловко пожал плечами, не улыбаясь больше, молча отдал ключ и, слава богу, не задавал никаких тупых вопросов. Ни почему Микеле сверлил взглядом выключенный телефон, ни почему он не разговаривал ни с кем за кулисами вечером, ни почему на сцене в финале он остановился в трех шагах от Сальери и не стал даже пытаться приблизиться, смотрел куда-то сквозь него и выглядел так, будто в самом деле собирается умирать – бледный с темными кругами под глазами и почти что по настоящему болезненно осунувшийся.       Микеле со стороны себя не видел, доигрывал свои реплики на автомате, слушая нарастающий звон в ушах, чувствовал покалывание в пальцах, будто бы кто-то заталкивал ему иголки под кожу, и старался выжить, добраться до финальной точки закрытого занавеса, чтобы тихо осесть на пол на не держащих его ногах, ощущая себя на волоске от обморока.       Он снова это сделал в конце концов – толком не спал, почти не ел и бесконечно накручивал себя из-за проблем, которые сам себе придумал, приводя организм в состояние аварийного режима, готового отключиться в любой момент. И даже не думал про свои спасительные якоря реальности, которых не будет, потому что, начинал полагать, быть может, вообще не был достоин того, чтобы Флоран обращал на него внимание.       Все это уже казалось такой чушью, но тот факт, что Флоран ничего не сделал, не пришел и не нашел его, в конце концов, не давал Микеле и его навязчивым мыслям покоя. Он не хотел всерьез, чтобы Флоран в панике искал его по всему городу, но ему хотелось этого в более образном варианте, чтобы тот просто сказал что-то в духе "дурак ты, Локонте, прекрати вести себя как ребёнок", может, по-идиотски по голове погладил, и Микеле бы, глотая свою трепыхающуюся гордость, успокоился. Но Флоран реальный выбрал иной, максимально противоположный вариант – оставил разбираться самостоятельно со всеми проблемами и демонами. Бросил в одиночестве, как, в общем-то Микеле и хотел, только понимал теперь, что ни черта это не так.       Он спокойно пережил один вечер, все что его волновало – сон. Почти вышел из того состояния, когда не хотелось говорить ни с кем, стало немного спокойнее, проблемы перестали острыми углами впиваться в него, оставляя болезненно сжимающиеся от боли, пострадавшие части тела. Мерван не задавал вопросов, но на его взволнованные взгляды Микеле уже хотелось что-нибудь ответить, ему нужно было с кем-то поговорить, чтобы не взорваться от бесконечного замкнутого круга эмоций, но то, что он так и не включил телефон привело к последствиям. Микеле не был уверен, что, на деле, не хотел, чтобы так вышло, быть может, подсознательно хотел, но, когда на пороге номера объявился Флоран, всем своим видом показывающий, что не хочет здесь находиться, и протянул телефон с одним лаконичным:       – Анжела.       Микеле совершенно выпал из реальности, переставая что-то понимать.       – Что она хочет? – спросил он, подозрительно косясь на телефон. Флоран вздохнул и в совершенно очевидном недовольстве скривил губы:       – Сам у нее спроси.       И поднес телефон еще ближе, почти касаясь им лица Микеле. Тот не был уверен, что это хорошо закончится, но протянул руку, чувствуя, как из глубины поднимается нервная дрожь, и почти шепотом, ожидая худшего, ответил:       – Алло?       Худшее себя ждать не заставило.       – Ты совсем неадекватный? – спросила Анжела на той стороне почти (почти!) спокойным голосом и моментально сорвалась. – Позвони матери прямо сейчас! Она там с ума сходит! Ты головой-то вообще думаешь?       – Прости, – практически промямлил Микеле, ощущая себя максимально неуютно, стараясь не смотреть на ожидающего Флорана, но не выходило. Тот только оглядывал однообразные картины в коридоре отеля, старательно делая вид, что не пытается услышать голос на той стороне телефона. Микеле чувствовал вину и перед ним тоже, но не был уверен, что может объяснить, что за внезапная муха его укусила этим утром.       – Я чуть с ума не сошла, пытаясь до тебя дозвониться! Скажи спасибо Фло, что он хотя бы не выключает телефон как последняя истеричка.       – Я не истеричка, – слабо попытался возразить Микеле.       – Конечно же нет! Ты – хуже. Вы с отцом как два идиота, что один проблемы из ничего делает, что другой.       – Прекрати меня оскорблять, – прошипел он почти раздраженно, держась только на осознании, что заварил все это самостоятельно.       – Прекрати выключать телефон! И позвони матери. Прямо сейчас. И скажи спасибо Фло.       – Ладно, – ответил Микеле, ощущая, как недовольство превращается в настоящее раздражение, и сбросил вызов, протягивая телефон обратно. По крайней мере, без излишней борьбы с собой точно мог выполнить последний пункт.       – Спасибо, – сказал он, но прозвучало так сухо и дежурно, что самому стало тошно. Флоран, вопреки представлениям о нем, не ушел сразу же, а спросил:       – Давно у тебя такая дурацкая привычка выключать телефон?       "Тебе-то что?" почти вырвалось само собой, но Микеле старательно себя контролировал, пожал плечами вместо ответа, очень хотел, чтобы все закончилось, однако Флоран продолжил задавать вопросы:       – Что она тебе сказала?       – Уверен, что тоже, что и тебе, – ответил Микеле таким тоном, после которого разговоры обычно заканчиваются.       – Знаешь, – вздохнул Флоран вопреки этому, – я абсолютно не понимаю, почему ты злишься. Если я что-то не так сделал, ты скажи, а не уходи неизвестно куда посреди ночи… ладно?       Под конец тот поднял взгляд с мелькнувшими в нем искрами надежды, и Микеле не смог ничего этому противопоставить, утомленно выдыхая:       – Ты тут не причем.       – Тогда объясни мне, кто причем, потому что я не понимаю.       – Не думаю, что в этом есть смысл.       – В честь чего? – удивился Флоран настолько натурально, что мысль Микеле о его безразличии начала давать трещины в основании, но так просто выкинуть из головы он ее не мог, выдыхая:       – Если бы тебе было важно, ты бы не кинул меня при первой же ссоре.       Непонимание Флорана сменилось недовольством, он нахмурился, отвечая:       – Я хотел дать тебе время и пространство, чтобы успокоиться.       – Да, – саркастично кивнул Микеле, – и потому ты сказал Мервану, что не хочешь находиться со мной в одном номере.       – Наверное, я так сказал, – протянул Флоран, отвел взгляд, будто пытаясь вспомнить, тут же возвращая его обратно с совершенно расстроенным выражением, – но потому, что я был зол на тебя из-за того, что ты ничего не объясняешь.       Видя и чувствуя искренность в словах Флорана, Микеле стушевался окончательно, совершенно не желая продолжать этот диалог, использовал отговорку, которая представляла еще большую проблему.       – Мне нужно позволить матери.       – Снова сбегаешь?       Он еще и улыбаться умудрялся, что Микеле окончательно взбесило:       – Это ты сбежал, когда был нужен!       – Я? Ты хотел, чтобы я… – он лукаво склонил голову, – насильно заобнимал тебя, пока не улучшится настроение?       – Не знаю! – огрызнулся Микеле, его раздражало, что Флоран так легко переводил все в шутку и обыденную повседневность, словно ничего не случилось, но понимал, для чего тот выбрал такой вариант поведения, понимал, что ссориться с ним до посинения не имело смысла, так что сдался, смотря на совершенно невозможную неловкую флоранову улыбку, с которой не мог бороться, вопреки всем его навязчивым негативным мыслям, сокрушенно добавил. – Может быть.       – Если ты ещё рассматриваешь этот вариант… – протянул Флоран, почти покачиваясь взад-вперед, словно ребенок. Микеле не мог на него обижаться, даже если его бесило, что ссора так легко испаряется, не разрешившись. Мог, когда Флоран обижался в ответ, но когда тот был милый, приветливый и лучился заботой… кокон злости трескался буквально на глазах.       – Предлагаешь посидеть рядом, пока я буду выслушивать тирады от родителей? – разбито спросил он.       – Если ты этого хочешь, – пожал плечами Флоран.       Микеле совершенно не знал, чего хотел, тем более, что они все еще стояли посреди коридора, в котором, на удивление, никто не успел объявиться. Отчасти он хотел свернуться калачиком, позволяя Флорану себя обнимать, но в тоже время был зол и на него, и, в первую очередь, на себя, и не хотел так просто заканчивать эту ссору. Что было несусветной чушью. Микеле ничего не ответил, развернулся, оставляя дверь открытой, и быстрыми шагами направился в сторону оставленного телефона.       – Вы как хотите, а я никуда не пойду, – сказал ему Мерван, поглядывая в сторону дверей. Микеле не стал оборачиваться, но надеялся, что Флоран маячит где-то там в совершенном неведении. Чувство своей неадекватной глупости добило Микеле окончательно, отдаваясь холодной волной в солнечном сплетении и иглами впиваясь в кончики пальцев, скручивая их, как раньше, как почти год назад. Микеле игнорировал боль, как мог, совершенно не желая вынуждать кого-то снова думать о его ничтожности и неспособности разобраться со своими же проблемами.       – Я тебя никуда выгонять и не собираюсь, – ответил он Мервану, забирая телефон. В самом деле, никакого плана у Микеле не было, но он знал, что оставаться с Флораном в закрытом пространстве один на один – значит сдаться его непробиваемому очарованию, на что Микеле не мог пойти.       Чувствовал, что не должен, потому что это не дает мыслить здраво, а здравые мысли были нужны сейчас как никогда. Флоран неуверенно переминался у дверей, очевидно, совершенно не понимая, что ему следует делать. Микеле грыз себя поедом за то, что продолжает творить с ним всю эту дичь, все эти глупости, ничего не объясняя, совершая дурацкие импульсивные поступки.       – Прости, – сказал он, прикрывая дверь номера, не выдержав этого веса, – я просто не знаю, что делать.       – С чем? – переспросил Мот, но никакого ответа Микеле придумать не мог. Бесцельно двигался вдоль коридора, полагая, что где-нибудь по пути найдет зону отдыха. Флоран следовал за ним, максимально потерянный, но отчаянно желающий получить ответы, помочь и быть рядом. От его заботы слезы на глазах наворачивались, только Микеле не знал, как ему объяснить, утонул в своих противоречиях, продолжал себя накручивать, включил телефон, ничего не чувствуя под пальцами, тянущая боль уже становилась почти невыносимой, превращалась в пульсирующую, и способ спастись от нее находился в одном шаге, стоило только протянуть руку, но Микеле этого не делал, полагая, что заслужил страдания за то, что заставил близких людей беспокоиться. На экране замелькали сообщения обо всех пропущенных, от чего стало лишь хуже, совесть начала давить его своим "видишь, какой ты ужасный человек". Больше всего отличилась Анжела с тридцатью одним пропущенным, явно, не отлипающая от телефона. Больше половины приходилось на утро, но потом звонки стали поступать реже, она явно получила информацию, что все с ним в порядке, и явно от Флорана. От него тоже были пропущенные – целых пять и все утром. С десяток от матери, несколько сообщений от друзей, брата, знакомых Анжелы и даже два от отца этим вечером, последний всего полчаса назад. Это Микеле вогнало в лёгкий ступор. Не ожидал, что отец самостоятельно решит позвонить ему после того, как разочаровался в нем в который раз. Остановившись посреди коридора, так и не добравшись до какого-либо пункта назначения, Микеле ощущал себя подавленным и потерянным, разочарованным самим собой настолько, что набрал номер матери уже здесь, совершенно игнорируя тот факт, что Флоран ждал от него ответа.       Она взяла трубку настолько быстро, будто бы гипнотизировала телефон в ожидании звонка, и Микеле зажмурился, невольно ожидая крика и ругани, но в трубке раздался только вздох.       – Алло? – спросил Микеле, не зная, что еще сказать. Оправдания в его голову не успели прийти, а те их фрагменты, что были, рассыпались мгновенно.       – Я так рада, что с тобой все в порядке, – сказала она тихим чуть срывающимся голосом.       – Прости, я не хотел заставлять вас волноваться, – ответил Микеле, коротко поглядывая на Флорана, замечая, как серьезно он выглядит, вслушиваясь в слова на той стороне телефона. Флоран как-то сказал, что не знает итальянского, но этот факт не мешал ему вычленять отдаленно знакомые слова и собирать из них смысл, так что Микеле говорил с мыслью, что Флоран понимает его тоже – осторожно и медленно, подбирая каждое слово, и он не знал, чего хотел больше – скрыть этот смысл или позволить максимально его распознать.       – Ты же знаешь этого старого дурака – он все время придумывает причины, чтобы сказать, что все не по его, – продолжала мать. – Но ты тоже хорош, нашел на что обижаться.       – Он с тобой?       – Сидит напротив. Наотрез отказался с тобой говорить, – с ворчливо-веселой интонацией ответила мать, – а потом будет спрашивать, что же ты мне сказал, – рассмеялась она, а затем добавила серьезно и взволнованно. – Ты больше так не делай, ладно?       Разумом Микеле понимал, что говорила она про его неудачную выходку, но еще находился в том состоянии, в котором был склонен обобщать вещи там, где этого делать не стоило. И продолжал наблюдать, как Флоран периодически склонял голову то к одному, то к другому плечу, выжидающе высматривая что-то в ответ. Микеле чувствовал себя неловко под таким пристальным взглядом.       – Не буду, – ответил он, ощущая, будто бы обещает матери не заводить больше никаких подобных отношений, стать примерным семьянином, завести с полсотни детей, чтобы родители им гордились. Будто бы им вообще это было нужно.       – Мы любим тебя, – продолжала она, – и мы будем любить того, кого любишь ты независимо ни от чего. И даже, если твой отец, – она выделила слово твердым голосом, явно говоря это точно ему в лицо, – думает, что может диктовать тебе условия, которые он считает правильными, тебе не обязательно его слушать. Или меня. Мы пожурим тебя, посетуем и, может, поплачем, но хотим тебе только лучшего.       – Я знаю, – ответил Микеле дрожащим голосом, и сморгнул собирающиеся на глазах слезы. Флоран протянул руку, словно в замедленной съемке, смахивая капли с его скул мягким нежным движением, и улыбнулся. Микеле почувствовал, что падает, но успел поймать стену, облокотился на нее и зажмурился, глаза щипало, он надеялся прекратить это ощущение.       – Я вас тоже люблю, – добавил он в итоге, вписывая в этот список и Флорана, надеясь, что догадается он сам. В трубке в ответ раздался тихий всхлип. Флоран положил Локонте руку на плечо и легко сжал. Микеле чувствовал себя таким глупым со всеми его тараканами и таким благодарным за то, что его принимают вместе с его поступками и странными выборами. Теплое чувство благодарности и слегка массирующая, постепенно уходящая в сторону шеи, рука Флорана избавляли Микеле от его дурацкого онемения вместе с болью, от его навязчивых мыслей и неадекватных выводов. Ему ужасно хотелось обнять Флорана, и он не смог противиться желанию, слишком резко отрываясь от стены, оборачиваясь вокруг его торса свободной рукой и утыкаясь лбом в плечо, чем немного поверг Флорана в шок и легкий ступор, выйдя из которого тот потрепал Микеле по голове и принялся успокаивающе поглаживать – выравнивал растрепанные им же волосы, вырисовывал узоры на спине.       – Он тоже с тобой? – спросила мать так внезапно, что Микеле дернулся от неожиданности. От Флорана это не скрылось, но он настойчиво продолжал свои утешающие действия.       – Да… – шепотом ответил Микеле.       – Передашь ему кое-что?       – Прямо сейчас?..       – Прямо сейчас, – в ее голосе слышалась улыбка. На фоне Микеле расслышал голос отца, но не смог разобрать, что тот говорил, затем раздались возмущенные крики матери, от волнения сердце Микеле рухнуло вниз, и отчетливо он услышал в трубке мужским суровым голосом:       – Передай ему, что убью вас обоих при встрече. И надеюсь, что, когда ты вернешься домой в следующий раз, ничего подобного я не услышу.       Резко вызов сбросился. Микеле замер на месте, ощущая, как слишком сильно сжались руки на его спине, предполагая, что Флоран какие-то идеи из этой фразы вынес близкие к реальности. Это пугало даже больше. Ответа верного не было, и холод от отчаянья захватывал Микеле целиком, он чувствовал себя спокойно в объятьях, но часть его убеждала, что не должен, что ему стоит послушаться отца. Затем телефон пропищал оповещением о сообщении, Микеле почти с ужасом ожидал увидеть там что угодно, но не то, что увидел в итоге, на экране высветилось от матери: "Я поговорю с ним, не волнуйся. И передай своему мальчику, что я очень хочу с ним познакомиться". От этого стремления матери называть "мальчиками" и "девочками" всех, кто был моложе ее, Микеле улыбнулся, но проблему это никак не разрешило. Он не волновался. Он вообще не понимал, что с этим делать.       – Я хочу тебе кое-что отдать, – сказал Флоран внезапно. Что только добавило ощущению "конечности" больше глубины. Произнеся это, Флоран, ожидаемо, попытался отпустить, но Микеле обвил его второй освободившейся рукой и не планировал никуда пускать.       – Ну же, – похлопал его по спине легким движением Флоран, предпринимая еще одну попытку отодвинуться. Микеле было так смешно и тошно от противоречивых мыслей и желаний, он всерьез думал, что все закончится здесь и сейчас, если позволит Флорану отдать то, что он там хотел отдать.       – Я хотел отдать его вчера, – сказал тот, что только дополнительно убедило Микеле в его уверенности в окончании. Он сдался. Не хотел знать, что планировал отдавать Флоран, но стоять вечно в коридоре они просто не могли, даже если Микеле очень хотелось. Так что он сдался, отпуская. Флоран улыбнулся, скользнул рукой вниз по плечу, вдоль предплечья, сжал пальцы, будто бы подсознательно понимая, что Локонте рассыпется прямо тут, стоит его отпустить, и Микеле ответил тем же, ощущая себя почти как в тот раз, когда приходил к Флорану прятаться от суровой реальности в конце ноября. Им нужно было пройти всего с десяток шагов, но Флоран отчего-то не стал отпускать руку, хотя это и выглядело несколько по-детски. Будто бы Микеле мог заблудиться в трех соснах или сбежать.       Его немного пугала неизвестность, и он чувствовал себя несколько странно, здороваясь с Солалем на входе в номер, а тот ему не менее напряженно кивнул, явно зацепившись взглядом за тот момент, когда Флоран отпустил руку, выгибая бровь в странном молчаливом вопросе, на который Микеле ответа не знал, и, пока Флоран выкапывал в вещах то, что хотел отдать, Микеле переглядывался с Солалем без особой цели и какого-нибудь понимания. Ему казалось, будто бы тот говорил: "Я думал вы вусмерть разругались и что я вижу", но это было только его воображение. Тем более, что он не мог воображать долго, потому что Флоран нашел, что хотел – это был диск. Его он протянул Микеле с не слишком уверенным комментарием:       – У знакомых моих знакомых есть студия в Нанте, мне просто очень хотелось записать ее.       – Это… – прошептал Микеле, протягивая к диску руку так медленно, словно пластик коробки мог навредить ему физически, – что на нем?       – Песня. Ну, та самая. Правда, она теперь странная, потому что я начинал ее писать в более… отчаянном состоянии, – улыбнулся Флоран неуверенно, что окончательно превратило Микеле в комок непонимания.       – Тебе не обязательно ее слушать, если не хочешь, – все продолжал Флоран со своей внезапной неуверенностью. – Просто хотел, чтобы она была у тебя.       Микеле бы так и растекся прямо там, если бы не чувствовал кожей ухмыляющийся взгляд со стороны Солаля, так что вместо всевозможных ответов и клятв в верности он снова сделал самый неадекватный в жизни поступок – поблагодарил за подарок и попрощался, разворачиваясь к выходу.       Мерван в номере с порога изволил шутить шутки:       – А я надеялся, ты уже не вернешься.       Микеле на него только недовольно замахнулся издалека, и ничего не сказал, дождался, когда Мервану надоест шутить, когда тот, в конце концов, пойдет спать, выключит свет, оставляя только маленький торшер над головой Микеле освещать часть комнаты, выковырял из сумки покрытый пылью ноутбук, лежавший там только из-за внезапных просьб друзей помочь им с чем бы то ни было, потому что в его плеер диски совершенно точно не способны были поместиться. На деле, он не был уверен, что хочет знать, какой финал у флорановой песни, Микеле думал об этом, стараясь спокойно развязывать вечные узлы наушников, не сорвавшись, потому что, удивительно, но еще балансировал на этой грани, где мельчайшая неудача могла свести в могилу нервного срыва. На счастье, узлы проводов поддались раньше, чем уровень злости в воображаемой чаше Микеле успел выплеснуться за ее пределы. Он вставил диск и наушники и некоторое время гипнотизировал иконку плеера, зачем-то поглядывая в сторону Мервана, который ведь даже не мог услышать, но что-то Микеле беспокоило. Не хотел он делиться этим знанием, это была всецело его песня, посвященная ему, и он хотел, чтобы никто, кроме него и Флорана не слышал ее и не знал о ней (что уже было невозможно, учитывая, что люди в студии ее слышали, но это не мешало хотеть). Глубоко вздохнув, Микеле нажал на иконку и почти сразу же ткнул на паузу в открывшемся окне плеера. Поймал себя на мысли, что хочет знать, чем закончится, хочет услышать финальную версию, но при этом чем-то напуган, что-то останавливает его, что-то убеждает, что делать этого не нужно, и Микеле совсем не понимал, что это за чувство такое. Он очень хотел услышать песню, когда впервые узнал о том, что Флоран писал ее ему, и все еще хотел, но… часть его была настолько взволнована, что скорее отрицала необходимость знать о том, что это за песня, ожидала, что его разорвет на кусочки непоправимым эмоциональным ущербом, утопит в волне, которую он не будет способен пережить. Гипнотизируя кнопку паузы, Микеле чувствовал, как его трясет изнутри непонятным волнением, чувствовал, как напряжение собирается в пальцах каждый раз, когда он думает, что вот сейчас точно нажмет. Он не хотел сидеть несколько часов уткнувшись в иконку, переживая какие-то странные чувства, так что резко вдавил кнопку тачпада, ощущая, будто бы прыгнул из самолета без парашюта.       Песня… не отличалась от прошлой – Микеле помнил только некоторые слова, и не мог сказать, поменялись ли они. Она начиналась с эмоций, которые он начал хорошо понимать только сейчас: неопределенность поступков, туманность намерений, расплывчатость формулировок, уклончивость вопросов, двусмысленность действий – тот беспорядок, с которого все начиналось. Микеле понимал его сейчас намного лучше, когда самостоятельно находился в беспорядке, с противоречивыми идеями и неясностью своих намерений. Несовместимость живущих в его голове идей о том, что ему действительно хотелось и том, что он действительно мог или не мог, идеально накладывалось на первые два куплета, однако третья маленькая вставка между припевами была наполнена совершенно не подходящим к основной идее оптимизмом, уходящим в представление о том, что эти чувства никогда не закончатся, не угаснут и не исчезнут.       Эта идея превращала Микеле в совершенно неконтролируемый ком эмоций, его пронзило насквозь ощущением того, насколько он все портит, потому что Флоран существовал вот с этими мыслями в голове, терпел дурацкие выходки и все равно записал ему песню. Слезы сами собой навернулись на глазах, потому что всего за день было слишком. И хорошего, и плохого. Микеле даже не понимал, от чего именно плачет. Часть убеждала, что он просто не достоин любви Флорана и не должен даже пытаться к ней приблизиться, запачкать ее своим существованием, другая часть плакала от благодарности, щемящей нежности и желания сделать что-то в ответ.       Но.       Микеле не представлял, насколько далеко все может зайти. Здесь и сейчас разваливался на атомы от переизбытка чувств, но в отдаленном будущем… это беспокоило больше. Это превращало боль от нежности в боль от непонимания будущего. От неизвестности. Песня закончилась, Микеле отложил наушники, ощущая только желание смотреть в пустоту и темноту в надежде получить ответ на незаданный вопрос.       И на его очевидно слишком громкое хлюпанье носом отреагировал Мерван сонным:       – Что такое?       От неожиданности Микеле начал судорожно тереть глаза, хотя Мерван в полутьме вряд ли бы что-то заметил, и пожалел об этом, потому что теперь Мерв точно в курсе его неловкой попытки все скрыть:       – Что? Ничего.       Особенно заметную в хриплом, дрогнувшем голосе.       – Уверен, что не хочешь поплакаться о проблемах?       На это весьма очевидное подначивание Микеле отреагировал, кинув в Мервана подушкой, о чем тут же пожалел, потому что лишился подушки. И потому что Мерван кинул ее обратно точно в голову.       – Так что с тобой случилось?       – Ничего.       – Если вы так и не помирились…       – Мы не ссорились! – перебил его Микеле, сам понимая, как абсурдно звучит.       – Да, – протянул Мерван с сомнением и сарказмом, – это я и вижу.       Продолжая всхлипывать и стараться растереть остатки влаги по щекам, Микеле пытался понять свои запутанные мысли.       – Сейчас все мило и прекрасно, а что потом? – сказал он практически сам себе, подбирая возможные варианты вопросов, на которые хотел найти ответ.       – А что потом? – переспросил Мерван.       – Я не знаю? В этом нет смысла. В подобных отношениях. Мы только будем портить друг другу жизнь.       – Вы уже портите жизнь половине труппы своим игнорированием и плохим настроением. Но, если серьезно, как начнете ее действительно друг другу портить, так и будешь об этом думать. Зачем ты заранее себя накручиваешь?       – Уже все испорчено, – настаивал Микеле из упрямого желания не соглашаться.       – Только два дня назад видел, что ты от него не отлипал после выступления. Когда успело испортиться?       – Вчера вечером,– вздохнул Микеле, не слишком желая рассказывать Мервану эту длинную и сложную историю, которую и сам не до конца осознал.       – И у тебя это уже конец света? – хмыкнул Мерван, совершенно окончательно расстраивая Микеле и выводя его из себя. Он не стал отвечать, потому что тогда бы точно не смог себя контролировать, предпринимая попытку завершить этот разговор игнорированием. Мерван, слава богу, настаивать не стал.       – Серьезно, ты же не в первый раз в отношениях, чтобы строить нереалистичный идеал, – вздохнул Мерван. – Но если вдруг захочешь поговорить, я всегда за, но предпочёл бы утро, – некоторое время выжидал, пока Микеле не отмахнется отказом и, заворачивачиваясь в одеяло, добавил. – спокойной ночи.       Сам Микеле не был уверен, что предпочитал. Ему нужен был взгляд со стороны, но какой-нибудь более непредвзятый, менее заинтересованный и менее вовлеченный. Но из тех, кто знал о ситуации и не был слишком вовлечен в голову приходили только брат с сестрой, что казалось не самым подходящим решением, но, за неимением других вариантов, Микеле уткнулся в ноутбук и написал сообщение сестре, которая, по какой-то причине, еще не спала. В первую очередь, он спросил, как цепочка информации дошла до родителей, и Анжела ответила, что проболталась "совершенно случайно", но "из лучших побуждений". Микеле, в целом, ее не винил, был вправе обидеться, но ему, по-первых, нужна была поддержка со стороны, а, во-вторых, рано или поздно это все равно должно было произойти, так что уж лучше рано, чем поздно.       "Я не буду больше. Мой рот на замке", – написала Анжела с грустным смайликом, и у Микеле не осталось другого выхода, как простить ее авансом.       "Я не знаю, что с этим делать", – написал ей Микеле с тем же грустным смайликом.       "С родителями?"       "Со всем"       "Я думаю, отец отойдет. Мама обещала с ним поговорить, так что рано или поздно он оттает. Не может же он обижаться на тебя вечно"       "Может быть. Но я не знаю, что мне делать со всей этой ситуацией"       "А что ты хочешь с ней делать? Делай то же, что и раньше? Что изменилось?"       "Не знаю, но что-то не то. Не могу просто на все забить и делать вид, что ничего не было"       "Так сильно задело, ага? Что Фло сказал?"       "Не знаю, я его не спрашивал"       "Вообще с ним не говорил об этом? Вы хоть помирились?"       "Не знаю. Наверное? Я не задавал ему такие вопросы"       "Только не думай вот из-за этого все испортить"       Смотря на линии букв Микеле задумался, что действительно планировал делать. Совершенно не хотелось все ломать и заканчивать, но… ему казалось, что он провел день практически нормально без своей потребности в неадекватном количестве физического контакта, и даже периодически напоминающее о себе онемение то и дело проходило само собой. Чувствовал на душе какую-то пустоту, будто бы то, что раньше было заполнено нежными чувствами и привязанностями, растворилось, при этом не оставляя после себя даже следа от существовавшей емкости. Это не значило, что он совсем ничего не чувствовал, был так же поглощен любовью из-за песни, которая из нее состояла, но при этом это было… не так, как раньше. Иначе.       Микеле не мог сказать конкретно как, но яркие ранее краски отчего-то стали чуть менее яркими, и чувства превратились в чуть менее острые, а потребность во внимании и касаниях переросла в чуть менее абсолютную. Отчасти ощущал он себя почти освободившимся от зависимости, и это должен был быть хороший знак, если бы ему хотелось от нее в самом деле освобождаться.       Именно это его и беспокоило.       "Я просто не знаю, как все будет дальше. Что мы будет делать после тура, разбежимся, будто ничего не было?"       "Почему ты так думаешь?"       "Я не знаю. Я так чувствую"       "Думай позитивно. Что все будет хорошо и никаких проблем. Можете оформить ПАКС, если захотите"       Микеле о нем по крайней мере слышал, но прикладывать его к себе и Флорану казалось… об этом он еще не думал.       "Нет"       "Интересно, на что именно это был ответ… Если про ПАКС, он же ничего толком не требует от вас, никто и не узнает, если тебя это беспокоит"       Вздохнув, Микеле решил признаться.       "Если бы я знал, что меня беспокоит, было бы куда проще"       И добавил поспешно, пока Анжела не успела ответить       "Что еще ты успела узнать, чего я не знаю?"       Отчего-то его первое сообщение она, будто бы понимая намеренья, проигнорировала.       "Думаешь я специально изучила вопрос? Ха-ха. Нет. Я желаю моему братику всего самого наилучшего, и я надеюсь, что ты хорошо обо всем подумаешь и не будешь больше вести себя так плохо. Но сейчас мне пора спать. Я верю, что ты разберешься со всеми своими проблемами к утру, и все будет хорошо. А лучше – иди спать тоже" – настрочила Анжела, практически сразу испаряясь из сети. Микеле вздохнул, отправляя ей в ответ сонный смайлик и закрыл ноутбук, отправляя обратно в сумку. Мыслей в голове стало только больше и не все из них ему нравились. Раньше Микеле о концепции официальных или полуофициальных отношений не думал совершенно, ему нравилось плыть по течению, но в тоже время все шутки, что сыпались на него вокруг, не слишком его беспокоили, но сейчас, когда столкнулся с последствиями, с которыми не думал сталкиваться, все начало казаться не таким простым и радужным. Он представлял несколько вариантов: в первом они с Флораном продолжат делать все то же, что раньше – делать вид, что ничего не было, но, как только тур закончится, разбегутся по своим делам; во втором все закончится здесь и сейчас, потому что уже надломилось и не слишком много усилий стоило приложить, чтобы сломать все окончательно; и в третьем… все будет хорошо и никаких проблем не произойдёт. Микеле представлял намного более реалистичными первые два варианта, но ему ужасно хотелось, чтобы случился третий, но не представлял, что следует делать, чтобы он случился. По крайней мере, об этом стоило очень серьезно подумать, что он решил и вправду отложить на завтра, составив небольшой мысленный список вещей, которые следовало сделать как можно скорее: во-первых, помириться с Фло и, во-вторых, задать ему эти же вопросы. И вторая часть являлась, по обыкновению, самой сложной.       В плане Микеле не было самого важного – плана. Просто не придумал, что делать, что говорить и как себя вести. Не придумал он и что думать по поводу всей этой истории тоже. И не знал, как спросить, что по этому поводу думает Мот. Микеле не нравилось осознавать, что он не умеет говорить с людьми на откровенные темы, не знает, как начать этот разговор, когда-то пару месяцев назад с мадам Моро они нашли в этом причину для нескольких его неудачно закончившихся отношений, и вот теперь все снова возвращалось туда же. Флоран, впрочем, больше не строил из себя смертельно обиженного, игнорируя даже на сцене, но и прежним не был, не заводил шутливых диалогов, улыбался как-то криво, когда Микеле на него смотрел, и совершенно точно разрушил весь спасительный ритуал. Хотя Микеле разрушил его самостоятельно и настойчиво затолкал подальше и поглубже желание его восстанавливать. Он продолжал чувствовать себя… приемлемо. Не стабильно, не спокойно, с расшатанными нервами в глубоком стрессе, но приемлемо. Мог и пережить эту флоранову обиду, но подобная уверенность вырастала из не самых адекватных корней – непонимания, что делать, и страха сделать все не так.       Потому Микеле только настойчиво на Флорана смотрел, пытался задавать ему наибанальнийшие вопросы ни о чем, довольствовался односложными короткими ответами, заходил в тупик в поиске повседневных тем, из которых еще мог бы слепить вопрос, и терялся окончательно. Флоран совсем не помогал, хотя, казалось бы, только вчера было нормально, и это больше убеждало Микеле, что диск ему он отдал в качестве финальной точки. Не хотелось об этом думать, эти мысли вызывали невероятное отторжение, физическую боль, раздирающую голову изнутри, Микеле старался избегать их, избавиться, но, пока не мог выбраться из ситуации, мысли никуда не девались.       Он провел в своем локальном кошмаре один день, и ничего не поменялось. Кроме того, что настроение только портилось, не давая и намека, что когда-нибудь вернется в прежнее состояние. Как и сама ситуация вокруг. Микеле смотрел, Флоран кивал ему в ответ вопросительно, чуть кривил губы в улыбке, но ничего не говорил. Казалось, что его "оставлю тебя в покое" план действительно существовал, а Микеле этот план не казался хорошим и он не понимал его вовсе.       На второй день их отправили на местный музыкальный фестиваль спеть пару песен, и, Микеле уже давно не удивлялся этому факту, отправили исключительно вдвоем. Про себя он отлично знал, что натянуто улыбаться у него выходит слишком неправдоподобно, и в своем ужасном настроении не мог в конце концов не испортить настроение и Флорану тоже, спрашивая внезапно за пару минут до выхода:       – Всё? Мы теперь друг друга не знаем?       Флоран, настраивающий гитару, сначала посмотрел с легким удивлением, а потом на его лице промелькнуло недовольство:       – Хотел спросить у тебя тоже самое.       – И почему не спросил? Снова скинул на меня всю ответственность?       Конечно же, Флоран раздраженно вздохнул вместо ответа, этого Микеле и ждал, зачем-то подначивая. Ему вспомнилась песня, и она только вызвала больше ненависти своим существованием. Микеле старался держать себя в руках, частично понимал, что причин злиться конкретно на Флорана у него нет, что злится на себя, а тот и не ответил, потому что время ожидания истекло. Микеле честно старался изо всех сил, надеясь, что его тотальное игнорирование Флорана, не будет уж слишком заметно.       Избеганием проблемы решить ее не представлялось возможным, однако конкретно этим Микеле и занимался – избегал разговора, исходясь на претензии с первой же фразы, отчего Флоран вовсе с ним не разговаривал, раздраженно фыркая вместо ответов и испаряясь в темноте театра. Микеле его не винил. В принципе никого, кроме себя, не винил, полагая, что он все начал, и он все испортил, и даже попытки помириться у него выходили так себе. Потому что не пытался в самом деле, убедив себя, что и так ему вполне хорошо и ничего чинить не обязательно. Мог бы продолжать в таком духе бесконечно, если бы это не сказывалось на работе. Микеле воспринимал прикосновение Флорана к предплечью в финале почти презрительным, едва ли не фантомным касанием, чтобы оно только со стороны зала смотрелось настоящим, и надеялся, наконец-таки, умереть прямо здесь и сейчас. Все вокруг уже по несколько раз спросили, что случилось, Микеле был уверен, они же спросили и у Флорана тоже, и непременно достали его этими вопросами, но начал замечать и другое – сам он ничего не говорил, и никто не настаивал на его ответе, но вокруг Флорана будто бы собиралась сочувственно улыбающаяся группа поддержки, которая разве что в сторону Локонте еще укоризненно смотреть не начала.       И вот это Микеле не нравилось. Он знать не знал, что Флоран сказал им, но этим превратил Локонте в какого-то монстра. И, в целом, сам Микеле не слишком противился этой идее. Ощущал себя неправильно, ни на что не способным, в данном случае даже решить проблему, и не мог понять, почему именно каждая его попытка прийти к соглашению заканчивается тем, что он превращается в плюющийся желчью комок нестабильных нервов. Микеле раздражался от одной необходимости говорить с Флораном, его бесило все: интонации, вежливые наборы конструктора слов, то, как он закатывал глаза, и как смотрел, как вел себя с другими – абсолютно все, и темы разговоров даже не имели значения. Все это только больше вгоняло во фрустрацию, потому что себя он совершенно не понимал, не понимал, почему так раздражен, но больше не мог этого выносить, решив, что разобраться стоит как можно скорее и, наступив на горло своей обиде, пошел мириться первым.       Микеле был настолько встревожен предстоящим разговором, что никак не мог сосредоточиться на вещах, которые нужно было делать. Не мог нормально улыбаться на поклонах, потеряно передвигаясь с места на место, и в гримерке так медленно складывал вещи, что к тому моменту, когда все ушли, и час икс настал, даже не закончил до конца со сборами.       – Нам нужно поговорить, – не выдержал Микеле в конце концов, смотря на тоже слишком медленно собирающегося Флорана, будто бы всеми силами намекающего, что кто-то должен начать диалог, или самостоятельно борющегося с желанием этот диалог начать.       – Нормально? – переспросил тот и, смотря на непонимание Микеле, добавил. – Где ты не будешь бросаться претензиями с первого предложения?       – Ну уж прости, – бросил Микеле, борясь с поднимающимся раздражением. До сих пор не мог понять, почему это происходит и, в качестве исключения и начала хоть какого-то конструктивного диалога, решил признаться, тяжело вздыхая. – Я не знаю, почему меня это бесит.       – А я уж тем более, – отвечал Флоран в совершенно недружелюбной интонации, от которой хотелось просто свернуть весь этот план и все бросить, но Микеле задушил эту мысль в зародыше, несколько раз глубоко вздохнул, понимая, что Флоран не виноват в том, что Микеле теперь все бесит, и за эти пару дней, слушая бесконечные претензии на любые темы, Мот вполне имеет право на обиду и неприятные слова.       Утомившись от бесконечного эмоционально-неустойчивого балансирования на грани Микеле тяжело осел на стул, закрывая лицо руками. Ему не хотелось говорить, но в этом была необходимость.       – Прости… Я просто не знаю, что делать, – сказал он.       Флоран, вероятно, как-то отреагировал, но Микеле не видел, не слышал и не знал. В его голове возникали сценарии, в которых тот просто ушел, от них больно сжималось сердце, но казалось, что именно такой вариант он и заслужил.       – С чем? – спросил Флоран через паузу не так нарочито раздраженно, но с того же места, где находился ранее.       – Со всем.       – Я понятия не имею, что у тебя случилось. До сих пор. Если ты вдруг забыл и очень хочешь рассказать.       Резкие интонации остро резали по сердцу, сжимаясь пульсирующей болью, но каждая воспринималась как необходимость, как заслуженные страдания за все то, что Микеле сделал. Не желая говорить, он достал телефон с теми двумя злополучными сообщениями от отца, которые не удалил, потому что хотел сохранить это воспоминание, культивировать его до тех пор, пока не сойдет с ума, вероятно, и протянул телефон куда-то вперед, не глядя, ощутил, как предмет потянули чуть в сторону и отпустил, в надежде, что этого объяснения будет достаточно.       – Ты сказал родителям? – спросил Флоран заторможенно. Микеле поначалу кивнул, но потом добавил:       – Анжела зачем-то рассказала всем. И вот результат.       – Это он кричал по телефону тогда?       Получив в ответ неуверенный кивок, Флоран продолжил:       – Что он сказал? По телефону, я имею ввиду.       – Я почему-то был уверен, что ты все понял, – признался Микеле, впрочем, так и не открывая глаз, и не убирая рук от лица, ему нравилось находиться в темноте и слушать на фоне голос Флорана. Это несколько успокаивало его вкрай расшатанные нервы.       – Я только слышал громкий раздраженный голос, для понимания ситуации, может, этого хватило.       Микеле вздохнул, не желая вспоминать, но заставил себя сказать:       – Обещал убить тебя или нас обоих. Все как в тумане.       Он ждал от Флорана каких-то еще вопросов, или реакции, или чего угодно, но тот вместо этого спросил что-то совершенно даже близко не соответствующее теме:       – Ты следишь за годовщинами?       – Что? – Микеле даже глаза открыл от такой внезапной смены курса.       – Ну, просто, всякими дурацкими годовщинами того, сего. Я обычно нет. Просто вспомнил, что это было двадцать шестого. Тогда, когда ты пришел спасать меня от болезни в январе. И сбежал ты ровно через три месяца.       – И к чему ты это сейчас? – спросил Микеле совсем уже устав бороться со своей внутренней неприветливой неприязнью. – Мне что-то про претензии говорил, а сам теперь ими в меня бросаешься.       – Кто же тебе виноват, что тебя хватило на три месяца?       – Я пытаюсь с тобой помириться, а ты только и делаешь, что все портишь!       – Может, я не хочу с тобой мириться, – пробормотал Флоран тихо, отворачиваясь в сторону, что это скорее походило на мысли вслух. Но они оглушили Микеле, эхом отдаваясь в голове. Он замер, не зная, что говорить, что делать и что думать. Всерьез рассматривал вариант, где все закончится здесь и сейчас, но не был готов столкнуться с ним в реальности, ощущая, как начинает холодом выворачивать изнутри, забивать мысли ватой и шумом, что его хватило только на задушенное:       – Почему?       Выглядящий потерянно, словно не ожидавший, что Микеле услышит эту фразу, Флоран сделал маленький шаг вперед, замер, испуганно пробормотал:       – Я не имел это ввиду.       Даже если бы Микеле хотел возвести ссору в абсолют, он чувствовал, как его "на грани нервного срыва" постепенно переходит грань в "начало нервного срыва", в груди дрожало, сворачивалось в холодный пульсирующий ком, он не мог ничего сказать, потому что ничего не мог придумать. Его полностью закоротило в мысли, что это действительно происходит, может произойти – Флоран уйдет и больше никогда с ним не заговорит, потому что ему это не нужно, ему следует завести гармоничные адекватные отношения, семью, детей, вести правильный, приемлемый образ жизни, и сейчас, стоя здесь, он прекрасно это понимает, и потому ему незачем задерживаться надолго. Это все затянувшаяся шутка, легкое помутнение, маленькая шалость, с которой стоит покончить здесь и сейчас. Мысли о бессмысленности и бесполезности этих отношении затопили Микеле целиком, он думал, что теперь видит их под другим углом, прозрел, выбрался из тумана и понимает, насколько это абсурдно и глупо, и к чему может привести, как ужасно может сказаться на его жизни. Он раскладывал эти мысли по полочкам с надписями "непреложная истина", но ощущал, как внутри него все обрывается и рушится от каждой новой правильной истинной мысли.       Флоран сделал еще один неуверенный шаг вперед, поднял руку, но замер с ней в воздухе, не решаясь ни на что, отложил на столик телефон. Микеле не имел ни малейшего представления, как выглядит со стороны, но его сжало и придавило настолько, что негативные мысли вытолкало наружу в виде слез, он несколько раз моргнул, пытаясь вернуть окружению четкие контуры, но ничего не вышло.       – Мы не будем больше ссориться, – сказал Флоран совсем близко, это был и вопрос, и утверждение, Микеле не знал что отвечать, нужно ли отвечать, видел мир весьма размыто и ему понадобилось приложить усилие для того, чтобы поднести к лицу руку, растирая щеки. Слезы портили ему грим едва ли не каждый спектакль, и Микеле научился спасать остатки, не слишком усердно их вытирая, но сейчас у него не нашлось сил думать еще и об этом. Его разбило на слишком много осколков, чтобы было легко собрать себя заново за те несколько минут, что у него имелись.       – И ты мне расскажешь целиком всю историю, – продолжал Флоран, выудил откуда-то со стола пачку ватных дисков и нашел правильный флакон среди вагона стоящих предметов, на что Микеле был не способен, продолжая бороться со своим внезапным срывом. Он протянул влажный диск, Микеле взял его замедленным движением и пару секунд смотрел непонимающе.       – Пожалуйста? – зачем-то добавил Флоран, наверное, посчитав, что прошлая фраза прозвучала слишком повелительно. Микеле продолжал смотреть на диск в руке, ему стоило повернуться к зеркалу, чтобы узнать, насколько все плохо, и чтобы не испортить все окончательно, но он не хотел видеть себя сейчас. Не хотел видеть себя таким разбитым и растоптанным собственными мыслями. Ему ужасно хотелось спать и накатившая после стресса усталость только дополняла это желание. Не зная, что лучше, Микеле поднял диск ближе к лицу, покачал головой и молча протянул его Флорану.       – Хочешь, чтобы я это сделал?       Прикрывая глаза, Микеле кивнул, влажный диск коснулся скулы, а теплая рука, по пути скользнувшая мимо его щеки, показалась целой вселенной, Микеле склонил голову в ее сторону, а затем и вовсе подхватил своей, прижимаясь щекой к ладони. Флоран молча забрал ватный диск другой рукой и принялся стирать такие любимые Микеле золотые блестки с другой скулы, отдавая вторую руку в его полное распоряжение.       – Родители не всегда соглашаются с тем, что делают их дети, – сказал Флоран, возвращая их в русло конструктивного диалога. Не желая отвечать, Микеле просто кивнул. Затем подумал, что понимание ситуации Флораном никак не уменьшает вины и необходимости извиниться, но было сложно просто взять и сказать это, так что Микеле воспользовался обходными формулировками.       – Я не хотел тебя заставлять волноваться.       – Конечно, – кивнул Флоран, но с мягкой понимающий интонацией, которая значительно успокаивала расшатанные нервы. – Но все равно сделал. Ты же обещал не сбегать, помнишь?       – Не выполнил обещание, получается? – усмехнулся Микеле, ощущая себя чуть лучше с каждым прикосновением прохладной ваты. Будто бы ему всегда было нужно только это.       – У тебя еще есть шанс исправиться, – в голосе слышалась улыбка, и это от этого тепло разливалось по всему телу. Оно же чуть вернуло к жизни, так что Микеле задал первый правильный вопрос:       – Как ты представляешь нашу дальнейшую жизнь? После тура и после всего.       С закрытыми глазами было невозможно узнать реакцию, Микеле будто бы специально не открывал их, чтобы избежать худшего и отсрочить неизбежное как можно дальше.       – В квартире с мансардой? – явно улыбнулся Флоран, вынуждая Микеле совсем потеряться. Этот простой ответ объяснил ему вообще всё, каждое маленькое сомнение утонуло в этом ответе, но они еще держались за него своими маленькими зубами, вынуждая упорно продолжать:       – У тебя нет такой. И у меня тоже.       – Будет у нас, если согласишься.       "У нас" грело душу даже больше, чем забота, которую Флоран проявлял, помогая сейчас, Микеле поцеловал его в самый краешек ладони, потому что очень хотел это сделать, и очень не хотел, чтобы тепло его покинуло. И совершенно не мог поверить в то, что происходило.       – На что? – спросил Микеле хриплым от волнения голосом.       Флоран замедлился в своих движениях, так что, быть может, это означало, что он тоже волновался, ответил через небольшую паузу:       – Жить вместе.       Что-то внутри Микеле взорвалось, лопнуло, заливая его изнутри горячей волной. Что-то важное. Наверное, сердце, не выдержав этого всего окончательно. Он открыл глаза, поднимая взгляд, потому что ему было очень важно получить ответ:       – Ты правда этого хочешь?       Флоран отвернулся, положил черно-золотой диск на столик, вздохнул и, обхватив Микеле за щеку второй рукой, на этот раз пристально глядя в глаза, по обыкновению своим уводящим в бездну взглядом, ответил:       – Хочу. Почему нет? В конце концов пока мы неплохо справлялись. А ты, не хочешь?       В глаза смотреть было очень сложно, Микеле терял нить своих мыслей в черноте значков, но старался, сглотнул ком в горле, прежде чем сказать:       – Я тоже… но, – он отвел взгляд, – не уверен, что это хорошая идея.       – Почему это? Из-за слов твоего отца?       Неохотно Микеле кивнул, ощущая горячие ладони на своих щеках еще секунду, прежде чем Флоран отпустил. На мгновение Микеле показалось, что он уйдет. Ему постоянно приходила в голову эта мысль: "он давно знает, что ты только все портишь, что он слишком хорош для тебя и сейчас самый подходящий момент, наконец-то, тебя оставить". Микеле не планировал быть настолько зависимым, но его чувства планы не интересовали. Флоран никуда не собирался, достал из пачки второй диск на замену первому, и принялся заканчивать то, что начал.       – Водитель уже нас проклинает, – прокомментировал он, окидывая глазами ряды испачканных ватных дисков.       – Продолжим в следующий раз? – спросил Микеле, явственно ощущая, что следующий раз настанет никогда, если сейчас все закончится. Был в ужасе от этой мысли, убеждающей его, что он обязан разобраться со всем здесь и сейчас, и никуда Флорана не пускать, пока не разберется.       – Мы можем очень невежливо отправить Со к Мерву, если хорошо попросить, – усмехнулся Мот совершенно неадекватно.       – Я, – начал Микеле, прикрывая глаза, когда диск подобрался совсем близко, – не уверен.       – Что он согласится?       Причина его волнения была тяжело необъяснимой.       – Что нам стоит оставаться наедине.       – Что? Почему?       – Я не знаю. Думаю… мне нужно подумать обо всем этом в одиночестве.       Движения Флорана замедлились, Микеле ожидал от него непонимания, но ничего не мог с этим сделать. Он бы сорвался от нахождения с ним в одном помещении и не смог бы сделать никаких рациональных выводов. Флоран уничтожал в нем остатки разумных мыслей, а Микеле очень нуждался в холодной голове и трезвых суждениях. Закончив с умыванием, Флоран легко и мягко поцеловал его в лоб, отвечая с почти не расстроенной интонацией:       – Не затягивай с размышлениями.       – Потому что ты не будешь ждать меня вечно? – усмехнулся Микеле, предугадывая причину.       – Мне бы не хотелось ждать тебя вечно. Как минимум, я столько не проживу. Да и жить одному скучновато.       У Микеле почти вырвалось нечто в духе "Ты обязательно найдёшь себе прекрасную девушку", он не мог остановить себя в желании культивировать эту идею, но в то же время совершенно терялся в том взгляде, которым Флоран продолжал смотреть, и вместо ответа, сдался снова, поднялся со стула, обнимая Флорана, обхватывая его руками за шею, практически заворачиваясь вокруг него, потому что нуждался в этом как никогда, и ни одна мысль, ни одна правильная мысль разложенная на полочках непреложных истин в подсознании, не могла убедить в обратном.       Размышления Микеле не особенно нравились, они уже погрузили его в нестабильное состояние, вызывали возвращение симптомов, напоминая и утверждая, что та идея о "промежуточном финале" разрушилась окончательно. Копаться в себе за последние время он практически устал, ведь дни шли, а ответы не появлялись. Или Микеле стабильно не замечал их, игнорируя самое очевидное. В этой конкретной ситуации он пытался серьезно взвесить все за и против, и испытывал огромные трудности с тем, чтобы добавить в против хоть что-то, кроме выжженного в его памяти сообщения. И одного этого против было даже с лихвой. С отцом они не сошлись во взглядах на жизнь уже давно, и еще давно Микеле сталкивался с непониманием с его стороны, когда с несколькими образованиями отправляешься петь в барах, сложно не столкнуться с непониманием, в конце концов. Но этот этап был куда проще, потому что… затрагивал исключительно его одного и его взаимоотношения с отцом. Теперь в ситуации их было трое, в чем и состояла проблема. В тысяче километров от дома он совершенно точно не планировал следовать чьим-то консервативным советам (хотя нервозность слегка подталкивала к мысли, что предложение Флорана убить еще в силе). Микеле боролся с непониманием: он вполне ощущал себя независимым от чужого мнения достаточно, чтобы делать то, что ему хотелось, но в тоже время… быть может, мадам Моро была чуточку права, когда говорила о его подсознательном желании внимания и признания. Он не хотел, чтобы родители думали о нем что-то неправильное, плохое, не хотел их разочаровывать и расстраивать, хотя прекрасно понимал, что со своей жизнью мог делать все, что ему хочется.       Подсознательный маленький червь этого сомнения грыз Микеле и не давал ему покоя. Он позволял ему прогрызать дыры в голове на протяжении всей ночи и, конечно же, результат оказался весьма очевидным – круги под глазами и головная боль. Мерван смотрел обеспокоенно, но, спасибо ему, молча, Микеле слышал, как вчера он говорил с женой на веранде про них с Флораном, это было самое странное, что Микеле в принципе мог ожидать от своего соседа по номеру, не хотел подслушивать, но любопытство не давало покоя, хотя и не смог расслышать все из-за закрытых дверей, обрывков фраз хватило, чтобы сложилось впечатление, что жена Мервана уже давно в курсе и только сочувственно кивает в трубку. Микеле хотелось, чтобы кто-то сочувственно покивал и ему в трубку, может быть, даже лучше не в трубку, а в реальности. Он осознал себя зависимым до ужаса. Вчера думал, что все хорошо, нормально, переживет и без своих якорей реальности, и позавчера думал также, а после бессонной ночи и подслушанного разговора его настолько скрутило изнутри этой нехваткой заботы и внимания, что впору было лезть на стену. Микеле скучал, успел накрутить себя до крайнего состояния всего за пару дней, не мог перестать глупо улыбаться, смотря на Флорана практически везде и всегда, и почти сразу стремительно отворачивался, будто бы кто-то еще не заметил, и он может предотвратить свой прокол. Флоран улыбался перманентно, будто улыбку к нему приклеили, но приклеили исключительно по причине того, что Микеле существовал с ним в одном помещении.       Они снова вышли на запись, на этот раз с Маэвой и Мелиссой, что повода для Микеле сочинять себе глупости "а вдруг они подумают, что мы вместе" или еще больших глупостей вроде действительно выйти с Флораном за ручку, в самом деле не было. Но он устал. Серьезно устал от всего того, что происходило последние дни, всерьез задумался о том, когда в последний раз флиртовал с девушками, когда в последний раз это желание приходило ему в голову, и, имея целых двух девушек под боком и еще несколько в зале, Микеле выбрал самый очевидный вариант – Флорана. Ведь что было странного в том, что он неотрывно смотрел Флорану в глаза на каждой совершенно недвусмысленной строчке песни, а затем, замечая реакцию, улыбался и невольно отворачивался в сторону, ощущая, как целиком его захватывает воодушевлением от собственной дерзости, как волнение забивает горло и заставляет гореть уши. У Флорана хотя бы была гитара, Микеле же, кажется, пытался держаться за микрофонную стойку, как за свою жизнь. Хуже того – Флоран невероятно воодушевился его попытками и принялся смотреть не менее выразительно на каждую строчку, в которой хоть как-то фигурировали чувства. Микеле разломало окончательно, кажется, он поймал неодобрительно-непонимающий взгляд мужчины из зала, когда, не выдержав этого переброса флиртом, отвернулся, улыбаясь совершенно по-идиотски. В их наброске-репетиции до выхода, где они распланировали и поделили свой короткий репертуар, не слишком увлекаясь, никакого флирта не было и в помине. Микеле это начал сам. И сам же утонул в своих начинаниях.       Вечером на сцене он планировал умереть всерьез, окончательно не выдержав дисбаланса и нескончаемых внутренних эмоциональных горок. На маленькой сцене телепрограммы они провели всего минут пять, но этого ему хватило, чтобы и развалиться на части, и потерять окончательно почву под ногами. Еще там же, на маленькой сцене, Флоран зачем-то спросил:       – Стоит ли в этот раз просить Со съехать? – так ехидно и очаровательно одновременно, как только один он, видимо, и мог. Мелисса непонимающе обернулась на них обоих, и Микеле не выдержал окончательно, приобнимая Флорана одной рукой, почему-то ощущая, что проигрывает в несуществующем соревновании с гитарой. Флоран с улыбкой переспросил:       – Это да?       Не зная, что говорить, когда вокруг начался шум из-за окончания съёмки, Микеле только покачал головой. Он не успел ничего понять и ни в чем разобраться, но был в шаге от того, чтобы просто бросить в топку все эти понимания и разбирания, потому что толку от них не было никакого.       – Давай отложим до вечера? – предложил он вместо ответа, смотря как слегка сползает флоранова приклеенная улыбка, надеялся, что вечность ожидания закончится как можно скорее.       На пути в театр он написал сообщение матери, спрашивая, как у них дела, подразумевая под этим весьма конкретный момент, и она прекрасно поняла, впрочем, отвечая, что дела в процессе. Понимая, что зря сделал это именно сейчас, Микеле снова позволил нежелательным мыслям поселиться в его голове. Им, в целом, там было довольно комфортно, все эти "и какой смысл", "зачем пытаться, если результат все равно один", чувствовали себя в его голове, как дома, и никуда не хотели уходить. Микеле пытался от них избавиться, но они возвращались снова и снова и, в конце концов, ему начало казаться, что он невозможно нуждается в собеседнике, иначе весь этот черный поток сознания утопит его под собой.       Припоминая, что Мерван говорил, что готов послушать его утром, Микеле отмел его кандидатуру, потому что, в самом деле, ему нужен был кто-то максимально непредвзятый, кто-то, кто не дает лишних советов и не обременяет своим мнением и… только один подобный человек существовал на его памяти. Вздохнув от безысходности или от непонятно откуда вылезающего волнения, перед спектаклем Микеле написал мадам Моро короткое сообщение: "Могу я вам позвонить?" и спрятал телефон подальше, чтобы не знать ответа все два с половиной часа.       В антракте Флоран робко выглянул из-за партеры, со стороны наблюдая и за Тамарой, которая как-то автоматически выходила из его джентльменских стремлений, пока Микеле воображал из себя отстраненность и обиду, и самого Локонте, будто бы молча спрашивая, нужен ли он тут. Микеле смотрел на него, сидя по полу, сил, чтобы подняться не находил совершенно, от недосыпа его качало больше, чем обычно, и весь здравый смысл вместе с покалыванием в кончиках пальцев требовал, чтобы он бросил свою затею с рассуждательством или хотя бы согласился, что она вполне могла сосуществовать с Флораном, протягивающим ему руку, чтобы помочь подняться. Микеле в целом уже не понимал, в честь чего такие жертвы, и смотря на ожидающий взгляд из-за кулис, не знал, что стоит сделать, таким же ожидающим взглядом сам смотрел в ответ и отвлечь его смогло только зацепленное боковым зрением движение – это Тамара отдышалась, поднялась и неловко помахала Флорану, в ответ он тоже ей помахал, и она прошла мимо, скрываясь в темноте. Микеле попросту не хотелось вставать, он чувствовал, как колено и локоть начинают пульсировать болью, тонко намекая, что приземлился он совсем неудачно, добивая день и без того сложный, еще и этой идиотской проблемой. Она была так похожа на ту самую глупость, маленькую незначительную вещь, из-за которой его нестабильное состояние могло бы сорваться в пропасть, но Микеле держался изо всех сил, кидаясь из крайности в крайность, полагая, может, это грустная песня привела его к плохим мыслями снова.       Несколько минут бесцельно сверлил Флорана взглядом, а тот сверлил своим в ответ, пока Микеле не начал чувствовать себя до невероятного неловко от этой неадекватной ситуации, и еще больше загнал себя в смущение, неуверенно протягивая руку вперед и вверх. Говорить не хотелось, а объясняться словами тем более, но в обоюдном понимании они дошли до той стадии, где говорить не обязательно. Флоран сделал несколько шагов вперед и крепко схватился за предплечье, почти рывком вытягивая Микеле вверх, вынуждая слегка пошатнуться. Недосып превращал мышцы в кашу, суставы в плохо смазанные шарниры, а мысли в голове стирал за ненадобностью, Микеле был уверен, что сможет уснуть на первой попавшейся ровной поверхности, как только закроет глаза после поклонов, но должен был держаться до. Должен был. Только Флоран, ничего не говоря, притянул его в привычные теплые и невозможные объятья, что опция дожить до поклонов мгновенно улетучилась из головы. Микеле устало прикрыл глаза, все его кости словно превратились в желе, оставаться в стоячем положении было невероятно сложно, и он явственно ощутил, как Флоран покачнулся от неожиданно навалившегося на него веса, слегка похлопав по спине.       – Я так упаду, – сказал он совершенно серьёзно, чему Микеле внемлить не собирался вовсе, ему было тепло и прекрасно, а сил, чтобы думать и что-то делать, оставалось катастрофически мало. Почти как тряпичную куклу, – но с тем исключительным количеством вложенных усилий, учитывая, насколько далек Микеле был от куклы по весу, – Флоран его встряхнул, пытаясь вернуть в стоячее положение. Микеле нехотя открыл глаза и принял управление своим телом обратно, совершенно не желая этого ни малейшим образом.       – Тебе надо отдохнуть, – сказал Флоран серьезно, всматриваясь в лицо. – Тебя даже блестки от кругов под глазами не спасают.       В ответ Микеле улыбнулся, испытывая от внезапной заботы желание Флорана поцеловать, но хватило только на то, чтобы легко ткнуться губами ему в щеку и постараться найти в себе еще чуть-чуть сил, чтобы ответить:       – Я подумаю над этим.       На поклоны Ямин притащил пакет с конфетами и принялся бросать их в зал. Конфеты, по мнению Микеле, были не подходящим решением для подобной акции и могли больно прилететь кому-нибудь в глаз, но бороться с ним все равно не было смысла, к тому же Ямин, подмигнув, дал конфету и Микеле тоже, сказал что-то, что за песней и шумом вокруг расслышать было невозможно. Микеле был одной ногой во сне и все вокруг ощущалось будто бы сделанным из ваты, границы размывались, расплывались, усталость собиралась в солнечном сплетении, словно давила изнутри, а блестки на костюмах блестели слишком ярко. Подсознательно он начал думать, что головокружение начинается точно также, но пока еще чувствовал себя приемлемо, но настолько далеким от реальности и, в общем-то, слишком утомленным песнями, что начал разворачивать обертку, не подвергая идею осмыслению, полагая, что немного энергии ему точно не помешает, да и, может быть, умирающий без ресурсов мозг несколько воодушевится, закинул конфету в рот.       Ничего экстраординарного не случилось, но почему-то это так удивило Флорана, что он сбился с песни – зал и труппа все равно прекрасно справлялись без него, но он пропустил целый аккорд, пристально всматриваясь, поднимая брови и выражая один вопрос – в своем воображении Микеле даже проиграл его в виде "Ты что творишь?", но в реальности в ответ на молчаливый вопрос дал такой же молчаливый ответ – лишь беспечно пожал плечами. Но от этого стало чуть легче, чуть проще и слегка понятнее. Микеле слишком хотел спать, чтобы думать, и блаженная пустота в голове была для него невероятным достижением. Флоран ничего больше не спрашивал, хотя Микеле предложил ему отложить до вечера, он забрался поближе к Моту в автобусе, уткнулся ему в плечо щекой и тихо прошептал:       – Мы не будем выгонять Со только чтобы спать в обнимку.       – Разумно, – кивнул Флоран, принимаясь тормошить склеенные лаком пряди на голове Микеле, вероятно, с целью придать им более естественный вид.       – Колючие? – бессмысленно спросил Локонте, прикрывая глаза, находясь в критическом состоянии на грани сна, и легкое слегка щекотное движение в волосах только добавляло сонливости. Флоран, наверное, что-то ответил, но Микеле уснул до того, как услышал ответ.       Разбудило его движение – Флоран пытался осторожно убрать его голову. В ответ на движение Микеле осоловело моргнул несколько раз, вылавливая почему-то ужасно расстроенное выражение на лице Флорана.       – Мы уже приехали? – спросил он.       Флоран кивнул, но выражение какого-то разочарования не ушло с его лица. Оно не давало Микеле покоя, так что он снова задал вопрос:       – Что-то случилось?       Вместо ответа Флоран криво неловко растянул губы в подобии улыбки, обернулся на других людей в автобусе. В пору было на него и обидеться за это, только у Микеле уже не было сил, чтобы расстраиваться, однако Флоран в самом деле только отложил свой ответ до попадания в менее людную обстановку, стоило им чуть отдалиться от основной толпы, он начал снова:       – У меня были в молодости такие классические представления о романтике. Мне иногда хотелось отнести уснувшую девушку на кровать на руках. Ну, знаешь, – он усмехнулся, почесывая шею, – все эти нереалистичные фильмы. Я даже пытался, это никогда не срабатывало. Они всегда просыпались от моих беспочвенных попыток.       – Ты… и сейчас сделать это хотел? – опешил Микеле от таких откровений, однако Флоран только покачал головой.       – Нет. Просто вспомнил об этом, и это как-то расстроило. Думаю, я бы мог тебя поднять, но это стоило бы мне спины.       – Я вроде просил не вести себя со мной как с девушкой, – обиделся Микеле, – а то я могу сделать тоже самое.       Флоран улыбнулся так, словно принимал вызов и, насупившись, Микеле добавил:       – Серьёзно.       – Ладно-ладно, – кивнул Флоран. – Мне все равно дорога спина.       Это было его больной темой, как оказалось, и эта тема ему не нравилась, но напомнила о том, что следовало посмотреть, не пришел ли ответ. На такой поздний ответ Микеле не особенно надеялся, но мадам Моро написала, что, во-первых, она не против, а, во-вторых, указала время, когда будет свободна от пациентов в течение нескольких ближайших дней, делая скидку на его занятость. У Микеле не было сомнений, что она видела, по крайней мере, какие-нибудь новости, и ему казалось, что она даже имела некоторые догадки по поводу основной темы, вокруг которой крутились все его посещения, и что она была в курсе еще до того, как начался тур, но ничего по этому поводу не высказывала, кроме одного-единственного предложения "Не стоит ли называть друга по имени?", от которого Микеле отказался и мадам Моро не стала настаивать. Именно такого конструктивного диалога, вероятно, ему не хватало, и, может быть, потому что она ответила согласием, он слегка успокоился и не провел вторую ночь с мыслями, штурмующими голову.       Мадам Моро набрал Микеле ровно в первое обозначенное ей "окно", трубку та, впрочем, взяла не сразу, вынуждая нервничать, перезванивая во второй раз.       – Простите, – сказала психотерапевт вместо приветствия, – Не успела ответить.       – Не страшно, – ответил Микеле, невольно озираясь по сторонам. Он знал, что никого вокруг нет, потому что самолично вынудил Мервана найти дела за пределами номера, больше не зная ни одного места, где мог бы уединиться. Мерван спорил, но не слишком настойчиво, согласившись в конце концов, и за это Микеле безмерно его любил, очевидно, совершенно не так, как Флорана, только подтверждая для себя этот факт, что во Флорана его затянуло конкретно, основательно и, видимо, надолго.       – Что у вас случилось? – продолжила мадам Моро из трубки.       – Вроде как очередная неприятная ситуация, из-за которой вернулись симптомы. Они не особо беспокоят, но вернулись.       – Расскажите, что за ситуация?       – Поссорился с отцом, потому что он не принимает моего выбора. Хотя он и раньше был таким, и мы часто ссорились из-за его непонимания, но… сейчас немного другая ситуация.       – Другая в чем?       Микеле тяжело вздохнул, не зная, как правильно выразить словами то, что он не особо хотел говорить.       – Я не уверен, что могу это объяснить.       – Например, с чем связана ваша ссора? С вашей работой, какими-то действиями, увлечениями или другими людьми? Родители часто не одобряют выбор детей, считая, что знают, как лучше жить, исходя из их опыта, но каждый опыт уникален и идеального плана жизни не существует. Было бы намного проще, если бы план был, как думаете? – в конце она рассмеялась, и от тембра ее спокойного мягкого голоса Микеле чуть успокоился.       – Раньше он не одобрял работу, и это было только наше с ним дело, но сейчас… есть еще человек, которого затронуло, – он сделал паузу, чтобы принять решение, о котором говорить представлялось весьма трудно, – мой партнер.       Нейтральное слово Микеле выбрал специально, хотя понимал отчасти, что его скрытность больше говорит о нем, чем что либо еще. Мадам Моро же никак этот момент не прокомментировала.       – Ваш отец знаком с вашим партнером?       – Лично нет.       – То есть, его неприязнь основана не на личностных качествах, или внешности, или взглядах на жизнь? Вы пытались узнать у отца, что именно его не устраивает?       Микеле не пытался. Он знал. Абсолютно точно знал и абсолютно точно не знал, как это сказать. Хотя осознанно сделал выбор позвонить, понимая, что придется, испытывал трудности.       – Я не говорил с ним, но я знаю, что ему не нравится…       Из-за затянувшейся паузы Моро ответила за него сама:       – Ваш партнер – мужчина?       Микеле почти не удивился, его обдало жаром от внезапного раскрытия, но не удивился.       – Как вы это поняли?       – Обычно мужчины говорят о девушках более открыто и в женском роде.       – Да, – обреченно протянул Микеле, – я так и подумал.       – Но все равно решили выбрать такую формулировку? Я предполагаю, что вы подсознательно хотели дать мне подсказку, чтобы не говорить напрямую.       – Знаете, я уверен, что это было даже не подсознательно, – вздохнул Микеле, не сопротивляясь правде.       – Хорошо, что вы это признаете, – ответила мадам Моро с улыбкой. – В ситуации в отцом, что беспокоит вас больше всего? Его неприятие ваших отношений? Его отношение к вашему партнеру? Или что-то другое?       – Может быть, сразу все. Я начал думать, что это вышло случайно… я вроде как… – он сглотнул панику, заталкивая ее подальше, – никогда не интересовался таким, а тут… как-то само вышло, и я думаю, может, это просто временное помешательство, расстался с девушкой, было одиноко, воспринял все слишком серьезно – вот это все.       – Вам кажется, что вы неискренни в своих чувствах?       – Нет, – ответил Микеле без раздумий. – Я знаю, что чувствую, не могу с этим ничего сделать, но я знаю, что все по-настоящему.       – Может, вы сомневаетесь в искренности вашего партнера?       – Может? Хотя я понимаю, что это довольно глупые мысли, они лезут мне в голову – что все закончится, когда работа перестанет нас связывать.       – И вы, конечно же, не говорили с партнером на это тему?       Вздохнув в трубку, Микеле расстроился тем фактам, что складывались в его голове.       – Говорил. Немного. И вроде как нашел подтверждение обратного, но не могу от этих мыслей избавиться все равно.       – Еще кое-что меня беспокоит – сказала мадам Моро задумчивым голосом. – Когда начались ваши отношения?       – Месяца три назад.       – Ваши отношения дошли до стадии "познакомиться с родителями" за три месяца? – в ее голосе прозвучало такое удивление, что Микеле почувствовал себя сконфуженно. – Вам не кажется, что вы торопитесь? Пытаетесь добраться до некой "приемлемой" для вас стадии в отношениях как можно быстрее. А сейчас вы сказали, что начали думать, будто бы все это не понастоящему. Но вы не хотите, чтобы все разрушалось, так?       – А кто бы хотел? – вздохнул он.       – Сколько времени прошло между вашими прошлыми отношениями и нынешними?       – Не знаю? Месяца два? Это сложно, мне кажется, они перемешались где-то в середине еще года за полтора до того, как начались.       – Вы не успели еще полностью завершить ваши прошлые отношения в эмоциональном вопросе, как начали новые, и в новых торопитесь добраться до той стадии, которая была в предыдущих. Понимаете, что это может означать?       – Нет?..       Вроде бы обычная на первый взгляд ситуация начала сильно его беспокоить, уходя в те дебри, в которых Микеле не был уверен.       – Вы не можете оставаться в одиночестве, – ответила мадам Моро через некоторую паузу. – Даже скорее боитесь остаться один. Люди помогают друг другу пережить трудные моменты, но мы не можем всегда полагаться на помощь со стороны, мы должны достаточно понимать себя, чтобы иметь возможность восстановиться после травмы самостоятельно. Если вы начали отношения из-за нужды не быть в одиночестве, вы не можете быть в них уверены, вы не уверены в мотивах партнера, потому что ваши мотивы недостаточно понятны вам самому.       И эти дебри ему не нравились.       – Хотите сказать, я просто не могу жить самостоятельно? – утомленно переспросил он.       – В эмоциональном плане, я имею ввиду. Вас пугает возможность, что все закончится, когда вы перестанете находиться в условиях, которые вынуждают вас находиться рядом. И даже слова вашего партнера не убедили вас и не развеяли сомнения. И вы также очень, – она выделила последнее слово голосом, – быстро хотите развития этих отношений, что тоже один из признаков страха одиночества.       – И что мне теперь, все бросить, потому что все не настоящее? – расстроился Микеле. В этом он и сам не мог найти верный ответ, а тут все ушло еще куда как глубже.       – Вы находите эту точку зрения близкой к истине? – улыбнулась мадам Моро.       Микеле не представлял, зачем бы звонил ей, чтобы с ней не согласиться, но и уверен в ситуации полностью не был – еще не успел переварить ее для себя достаточно, чтобы найти все те точки, о которых она говорила.       – Возможно?       – Тогда поговорите с партнером настолько честно, насколько можете. Не пытаясь угадать ответ по намекам и не выискивая второй смысл в словах. Скажите ему честно, что вас беспокоит и почему это вас беспокоит. В любых отношениях важно разговаривать, помните?       Даже знание этого факта ничем не помогало, он чувствовал, будто бы находился в подвешенном состоянии неизвестности и с сомнением ответил.       – Я попытаюсь.       – Помимо этого – продолжала мадам Моро, – вы пробовали поговорить с отцом? Спросить, почему он так враждебно относится?       – И попытаться его убедить в обратном? Я знаю, он не будет слушать.       – Попробуйте вы его послушать, возможно, видя вашу попытку его понять, он попытается понять вас тоже.       – Сомневаюсь, что это хорошо закончится.       – В телефонном разговоре я могу вам только дать совет – разговаривайте с источниками ваших проблем. Если вы сможете понять ваших близких, возможно, что та ваша часть, которая расстроена ситуацией, найдёт какие-то другие причины для их поступков, сможет посмотреть на ситуацию с другой стороны. Вполне вероятно, что проблема на самом деле не такая непреодолимая, как вам кажется. Что думаете, попробуете?       Поначалу Микеле кивнул в пустоту, не сразу понимая, что этот кивок не дойдет до адресата, затем тихо неуверенно ответил:       – Можно попытаться, по крайней мере.       – Постарайтесь не переходить на эмоциональную ссору с разговоре в отцом. Не принимайте все близко к сердцу, обдумывайте ваши вопросы так, чтобы они звучали достаточно нейтрально, не реагируйте на попытки вас задеть. Ссоры очень быстро заканчиваются, если не давать им подпитки, не переходить с конструктивного диалога на взаимные обвинения. Помните, что ваша цель – понять, почему он против, а не обвинить его в непонимании или переубедить. Я надеюсь, вы справитесь. Но, если что, пишите, я всегда на связи, – закончила мадам Моро с улыбкой в голосе, Микеле даже близко не был уверен, что справится, но поблагодарил ее и попрощался. В сущности, он и сам понимал, что ему стоило разобраться с проблемой вместо того, чтобы ее избегать, но очень хотелось, чтобы кто-то со стороны сказал об этом, при этом не добавляя в слова своего эмоционального отношения к ситуации. Мадам Моро улыбалась и говорила максимально спокойно, вежливо и нейтрально, ни в чем не обвиняла и не навязывала свое мнение, как и положено было специалисту, потому Микеле реагировал на ее слова совершенно иначе. Он явственно представил, что отмахнулся бы, если бы кто-то из его знакомых, друзей или родственников сказал ему тоже самое. Не стал бы даже слушать после "поговори с отцом". Они бы ведь так и сказали бы в повелительном наклонении - "поговори с ним", "тебе нужно это сделать", обрамляя свои ответы в "мне кажется", "я думаю" и "по моему мнению", Микеле практически превентивно реагировал отказом даже в своем воображении, но с психотерапевтом все было иначе, она свои предложения обрамляла в иные рамки, мягкие, направляющие, не давящие со всех сторон, отчего реагировать на них так негативно и мгновенным отрицанием не хотелось, хотя Микеле реагировал на неё так в самом начале, у него не было реального повода делать это сейчас, так что он подумал попытаться прямо сейчас, пока идея еще не обросла сомнениями и неуверенностями. Долго и упорно Микеле сверлил взглядом кнопку вызова в нужном контакте, все же позволяя сомнениям захватить голову, чувствовал себя неуверенно, в целом, скорее был до ужаса напуган тем, что может услышать и, представляя в голове один вариант хуже другого, вздохнул, нажимая на кнопку. Гудки отдавались в голове как каждая ступень лестницы на эшафот, адреналиновым стуком сердца в ушах и потеющими ладонями, и на самом последнем, когда лестницы больше не было, звонок оборвался. Микеле осознал, что ему не хватает воздуха, понимая, что почти не дышал в ожидании, и, как только вызов закончился, он ощутил небольшое облегчение, будто бы это означало, что не нужно больше пытаться, одной попытки достаточно, только Микеле прекрасно знал, что одной попытки никогда не достаточно, где бы он был сейчас, если бы сдавался так быстро и легко. С не меньшей тревогой он нажал на вызов второй раз, и после трех длинных ступеней, наконец, достиг эшафота.       – Чего хотел? – раздалось в трубке не особенно довольным голосом отца, но не таким агрессивным, как в прошлый раз, когда Микеле слушал его обвинения. Услышав его сейчас и проглотив первое недовольство от недружелюбной реакции, он внезапно осознал, что не распланировал вопросы, которые хотел бы спросить, подумал, что разберется в процессе, но, стоило только услышать голос, из головы мгновенно вылетело все, что только было нужно.       – Алло? – повторил отец, но уже чуть более встревоженно, что Микеле едва ли успокоило, но навело на некоторые идеи.       – Просто хотел узнать, как дела, – сказал он, в качестве начала, полагая, что отец ответит "плохо, потому что я не знаю, откуда у меня взялся такой сын", в его голове часто появлялись гипер неадекватные мысли.       – Более или менее, – ответил отец, но вопрос не вернул, что снова добавило Микеле тревожности – это так он показывал, что не хочет знать о его жизни?       – Хотел спросить, – продолжил Микеле осторожно, надеясь, что не придется объяснять более конкретно, – что тебе так не нравится?       В трубке раздался утомленный вздох:       – Твоя мама уже все уши мне прожужжала этим вопросом.       – Мне она ничего не говорила.       – Конечно. Она же не хочет, чтобы ты в очередной раз пропал неизвестно куда.       Тот факт, что диалог состоялся, уже был большим достижением, а тот факт, что Микеле чувствовал себя в нем, как на минном поле не придавал ему большой радости.       – Это было всего пару раз, – практически промямлил Микеле.       – Ага, это те разы, про которые она знает. Но кто ей виноват, сама вырастила такого дурня.       – Я не хочу с тобой опять ругаться, знаешь?       – А я хочу, чтобы ты вел себя как нормальный мужчина, но ты-то явно на это не способен.       Микеле слышал это не первый раз, каждый второй их разговор сводился к идеи, что вся жизнь у Микеле неправильная – занимается не тем, ведет себя не так, думает не о том, а теперь еще, вот, отношения заводит не так, как надо, не с тем человеком. Слушать это постоянно неимоверно раздражало, и очень хотелось бросить все здесь и сейчас, но, памятуя о словах мадам Моро, Микеле сделал несколько глубоких вдохов и задал вопрос:       – Почему ты так думаешь?       Чем, видимо, несколько удивил отца, потому что ответил тот не сразу.       – А ты что, сам не догадываешься?       – Я хочу услышать от тебя.       – И что же ты хочешь услышать?       – Почему ты так считаешь?       – Потому что ты ведешь себя так, как нормальные люди себя не ведут. И при этом хочешь, чтобы я воспринимал это как какую-то норму? Как данность? Мой родной сын трахается с мужиками! Где это слыхано, чтобы это было нормально? Надеюсь, что ты его трахаешь, потому что так низко в моих глазах… нет, какой бред, я абсолютно не хочу об этом думать! Я всегда знал, что с тобой что-то не так, и вот оно что, появилось, вылезло, наконец, наружу. Я бы убил вас обоих. Слышишь? Вернешься и именно это я и…       Микеле не выдержал, бросив трубку, сморгнул злые слезы, собравшиеся в уголках глаз. План провалился, попросту он не был способен этот план провернуть – держать себя в руках, задавать вопросы и сохранять хладнокровие, слушая поток оскорблений в свою сторону. Это было невозможно, и от всего стресса кожа вновь превратилась в резиновую перчатку, местами покрывающуюся тонкими эфемерными иглами, пронзающими плоть до самой кости. Микеле дрожал от напряжения, ощущая, как начали болеть мышцы руки, в которой он слишком сильно ждал телефон, и как волнение изначальное превратилось в злость, с не меньшим набатом пульса в ушах. Он слушал поток грязи всего с минуту, но от этого начала болеть голова, и в попытке сделать хоть немного лучше, Микеле попытался помассировать ее, но толку от этого не было. И решения проблемы в ближайшее время ему совершенно не виделось. Он устал по настоящему, настолько, что не понимал, где границы его проблем, где их корни и как от них избавиться. Устал думать обо всем этом, хотя единственным выходом было – вести диалоги. Разговаривать, пытаться понять, но при этом не портить все только больше, чего он практически не мог сделать, потому что это было нереально сложно. От нескончаемых проблем Микеле не знал, куда деваться, и решил, что нужно разобраться со всем здесь и сейчас, пока у него была такая возможность и свободное время до вечера. Написал Флорану сообщение, предлагая зайти в номер, если у него нет других дел. Сообщение Флоран, вероятно, прочитал мгновенно, потому что робкий стук раздался минут через десять, за которые Микеле только и мог, что долго и упорно сверлить взглядом телефон, неизвестно чего ожидая. Он поднялся с усилием, открыл дверь, поймал непонимающий взгляд, поздоровался, пропустил Флорана в помещение и услышал его первый вопрос:       – Так что ты хотел?       – Поговорить, по большей части.       И поймал еще один непонимающий взгляд, такой выразительный – поднятые брови, медленно хлопающие глаза. Неловко Микеле попытался улыбнуться, но нервозность не давала ему вести себя нормально. Не думал, что это сильно сложно – говорить о том, что на самом деле чувствует, что его беспокоит, он уже, в конце концов, заложил фундамент в прошлый разговор, но то, что мог получить в ответ, волновало Микеле больше всего. Он не знал этот ответ. Его пугала неизвестность.       – Поговорить – это хорошо, – кивнул Флоран в конце концов, зачем-то увлеченно рассматривая все вокруг, подошел к кроватям, долго всматривался в них и, выбрав одну, присел на краешек с ровной спиной, будто бы на светском приеме, только вместо банкетного зала вокруг него был номер гостиницы, и спросил. – О чем хочешь поговорить на этот раз?       Понимая, что спрашивает Флоран исключительно из-за того, с каким официозом Микеле это все начал, он сам чувствовал себя недостаточно комфортно, чтобы вести подобного рода беседы, занял место с другой стороны кровати, разворачиваясь полубоком, что, в общем-то, откровенным беседам не способствовало, потому что, когда ты сидишь практически спиной к собеседнику и почти на него не смотришь, с откровениями начинаются проблемы. Но в этой ситуации было проще говорить о сложных вещах. Микеле пытался придумать, что хочет сказать в первую очередь, и выбрал тот вопрос, на который мадам Моро обратила его внимание.       – Тебе не кажется, что наши отношения развиваются слишком быстро?       От внезапности Флоран обернулся и выражение на его лице снова стало тревожным.       – Это ты к чему? – переспросил он.       – Просто, – увильнул Микеле, не зная толком, что хочет сказать дальше. – Как тебе кажется?       – В сравнении со всеми моими прошлыми, определенно да. Но мне подумалось, может, для тебя это обыденность, – пожал плечами Флоран, хотя определенно не понимал, куда Локонте планировал завести беседу. Микеле тоже не понимал, знал только, что хочет быть невероятно честным, как и всегда пытался быть. С Флораном, впрочем, даже не нужно было пытаться, ему просто хотелось говорить исключительно правду.       – Я уже не уверен, – вздохнул Микеле. – Я запутался окончательно и решил позвонить психотерапевту этим утром. Она сказала что, может быть, я боюсь одиночества. И что мне не стоило так сразу нырять в новые отношения через пару месяцев после разрыва. Я вообще не думал, что это так уж взаимосвязано. Ну расстались и расстались, что с этим поделаешь, если мы только и делали, что ссорились. Но вот теперь я не уверен, что не был настолько расстроен, что незаметно заменил ее тобой.       Плохие моменты из воспоминаний о Синтии из головы постепенно выветривались, оставляя только хорошие, те самые, которые всегда возвращали Микеле обратно – мысли "а, может быть, все не разрушено, может быть, мы можем начать сначала", и, конечно, они не посещали его с тех пор, потому что стоило Синтии пропасть из его жизни, на пустующее место мыслей о ней в голове легко и незаметно поместился Флоран.       Который ничего не понимал, слегка ошарашенно и явно не обрадованно такими откровениями спросил:       – И... что мне делать с этой информацией?       Не зная, что и самому с этим делать, Микеле ткнулся лбом ему в плечо и прошептал:       – Пожалуйста, убеди меня, что у нас все хорошо, а я слишком много думаю лишнего.       Флоран осторожно легко погладил по голове, забрался на кровать с ногами, обхватил за предплечье, притягивая ближе, чтобы обнять, но руку не отпустил, положил обратно на кровать, выводя узоры на нежной коже внутренней стороны предплечья, спросил:       – Как, по-твоему, я должен это сделать?       Микеле уложил голову чуть удобнее, слегка поежился от щекотки, но руку не сдвинул, ему так не хотелось двигаться вообще, при этом мысль, поселенная в нем мадам Моро, что все не по настоящему, никуда не девалась. От нее объятья не помогали, потому что она сама вытекала из их существования.       – Я не знаю, – вздохнул Микеле снова, – я не знаю, как мне понять, что я не придумал себе все только потому что мне было грустно.       – Столько времени прошло, ты должен был уже стереть ее из памяти.       – Я знаю, меня никак не задевают воспоминания о ней, – сказал Микеле, но затем он задумался о том, как чувствовал себя после разрыва и эти эмоции, более бледные и приглушенные, но еще живые, неприятно кольнули его, – почти.       Смешанные с тем фактом, что спасаться от этой боли он пришел именно к Флорану, и буквально вытеснил одну эмоцию другой. Делал так каждый раз. Перекрывал всё, что относилось к Синтии, существованием Флорана на фоне – пришел к нему сразу после, притащил в их квартиру собирать вещи, переложил старые ритуалы на него во время совместного проживания. Естественно в этой ситуации как можно было думать, что он не использовал Флорана только ради того, чтобы заглушить неприятное чувство одиночества. А мадам Моро даже не знала об этом всем, когда делала предположения.       – Я уверен, если бы тебе было нужно просто найти кого-нибудь, ты бы нашел девушку, – сказал Флоран, перебирая волосы Локонте по привычке. – Но по простому пути ты не пошел, так что это внушительный аргумент к тому, что все у нас нормально.       – Думаешь? – выдохнул Микеле в плечо.       – Тебе нужны еще какие-нибудь аргументы? Или что ты хочешь получить?       – Я не хочу, чтобы оказалось, что после окончания тура, мы разбежимся кто куда и будет как в январе, потому что ничего больше не будет нас связывать, – он тяжело вздохнул, ощущая, как тревогой забивает все мысли и неприятно сжимает изнутри от воображаемой вероятности расставания. Не это ли точно говорило о его страхе одиночества? Флоран несколько раз нарисовал пальцами линии вдоль предплечья, переходя на какие-то завитушки, – от них мурашки собирались у Микеле везде, где можно, – перед тем, как неуверенно ответить:       – Прости за январь, – затем вздохнул, – я просто не был уверен, что происходит. Но, знаешь, ты тогда сам ушел и ничего не сказал, так что я был вдвойне не уверен.       Ходили вокруг да около как два дурачка, совершенно ничего не понимая и ожидая, что кто-то другой, наконец-то, сделает первый шаг – по большей части, Микеле было до глупого смешно от этой ситуации, он кивнул, признавая:       – Да, я тоже. Из-за этого я теперь снова сомневаюсь во всем, – и поднял голову, потому что она начала постепенно затекать, неуверенно посмотрел на Флорана в попытке отыскать в его движениях, выражении лица, взгляде ответы на свои вопросы. Он в действительности выглядел обеспокоенно, смотрел так, словно точно хотел помочь, но не знал, как это сделать, в итоге также пытаясь что-то обнаружить в глазах, как бесконечно делал это на сцене, сказал:       – Я не собираюсь бросать тебя после тура. Я рассказал родителям о тебе. В чем еще ты сомневаешься?       Микеле только этого и хотел от него услышать, изнутри его разрывало чувством благодарности за эти слова, за заботу, внимание и поддержку, за то, что Флоран продолжал терпеть все его непонятные обиды и не обвинял в том, что Микеле все портит. Его расплющило изнутри настолько, что в уголках глаз собрались маленькие капельки, он просто не был способен пережить этот момент, так долго всматривался в нежный взгляд напротив, что не представлял своей жизни дальше, если не даст возможности этим чувствам выбраться из него в виде слов.       – Ты не представляешь, как я люблю тебя, – прошептал Микеле, обнимая его снова, чтобы не умереть, увидев реакцию. Руки Флорана сжались вокруг даже слишком сильно, почти больно, почти не давая вздохнуть, но Микеле на секунду подумалось, что он не против умереть в наивысшей точке своего счастья от того, что его заобнимали до смерти.       На этот раз Локонте предложил витающую в воздухе идею самостоятельно. Ту самую, которая подразумевала вежливо попросить Солаля временно съехать на вечерок. Он не был уверен, сомнения ели его поедом, зависимость стала казаться ему результатом тех самых страхов, которые Микеле старательно запихивал как можно глубже, чтобы не вспоминать о них. Но решил наплевать на это все. Если выбросить все эти идеи, у него были прекрасные отношения, полные взаимопонимания и требующие близости, которой ему ужасно недоставало, и маленькие порции объятий в театре совершенно не спасали. Стараясь не думать, что и это легко вписать в тот самый страх одиночества, Микеле вернул Флорану предложение, самостоятельно донес вежливую просьбу до Со настолько, насколько это могло прозвучать адекватно. Солаль пожал плечами, сказал, что ему почти без разницы, где спать, настойчиво попросил не прикасаться к его вещам и не трогать кровать. Микеле сдавленно рассмеялся и закашлялся в попытке не смеяться вовсе, но разрешение получил. Флорана, впрочем, и вовсе не спрашивал, Флорана он поставил перед фактом после поклонов, тихо прошептав ему на ухо, утопая в привычном тепле:       – Я уговорил Со временно переехать.       Реакции он не видел, но услышал смешок, щекоткой пронесшийся по шее:       – И что же ты планируешь делать сегодня вечером? – спросил Флоран томно, растягивая слоги в бесконечность. Микеле только крепче его обнял, ощущая прилив нежности и умиления, не желая отпускать и отвечать на почти что риторический вопрос.       – Хотя, знаешь, – продолжил Флоран внезапно серьезно и задумчиво, – со всеми прошлыми проблемами, действительно, что мы собираемся делать? Ну, знаешь, чтобы знать наверняка, чтобы не ожидать чего-то, чего не будет… зря не надеяться…       – Именно то, что ты и подумал, – ответил Микеле резко, едва ли не перебивая.       – Я много чего подумал, – улыбнулся Флоран, Микеле принял решение отпустить, пока тому не пришло в голову вынуждать их вести разговоры о сексе посреди сцены в нескольких метрах от зрителей.       – Ну вот и разберемся в процессе, – подмигнул ему Микеле в ответ, стремительно ускакивая в темноту. Чувствуя воодушевление от этого потенциально запланированного прекрасного вечера, не мог перестать улыбаться, даже несмотря на проблемы, на сердце было легко и приятно, и Микеле планировал наслаждаться этим чувством, пока оно было доступно, заткнув ту часть, которая не давала покоя своими размышлениями.       В номере он почувствовал себя как на первом свидании, словно впервые был приглашен домой к возлюбленной с призрачной надеждой закончить вечер в ее постели без сна. Что очень плохо соотносилось с нынешней ситуацией, где не было ни неопытной возлюбленной, ни приглашения, ни томительного ожидания возможности перевести отношения на следующий уровень. Как-то внезапно до Микеле добралось осознание, что его стремительность в развитии этих отношений, вероятно, лишила их возможности долго и упорно ходить вокруг до около, культивируя желание до невыносимого, до звездочек в глазах. Он понял это чуть позже: прелюдия – самая интересная часть. Так что в этот раз торопиться ему не хотелось, даже если потенциально они могли бы просто потрахаться и лечь спать, Микеле хотел чего-нибудь более… разнообразного.       По крайней мере, он принес вино и сыр. И заслужил одобрительный взгляд. Правда, не принес бокалы, так что возвышенная романтика разбилась о Флораново:       – У меня есть только одна кружка. И еще одна, – кивнул в сторону кровати Солаля, – его.       – И он настойчиво просил не трогать его вещи.       В задумчивости Флоран кивнул еще раз, а Микеле продолжил:       – Мы ничего ему не скажем.       – Мы просто на корню разрушаем всю винодельную культуру этой страны, – усмехнулся Флоран, выкручивая пробку, поглядывая на две несчастные кружки, – и твоей страны.       Микеле пожал плечами. Очевидно, что бокалы носили не условно декоративный элемент, но конкретно сейчас ему было все равно, потому что неповторимость этой идиотской ситуации была для него куда важнее, чем культурный код.       – Купим красивых бокалов потом, – отмахнулся он.       – Вот и план на первую покупку в нашей будущей совместной жизни, – улыбнулся Флоран, а затем добавил, – знаешь, мы все еще можем просто позвонить на ресепшн.       – И испортить такой неадекватный антураж, разрушающий все культурные нормы?       – Я смотрю, ты вжился в роль.       Вместо ответа Микеле снова пожал плечами. У них не было красивого стола, вино в кружках, и ломтики сыра на маленькой тарелке в центре кровати, что было максимально далеко от романтического ужина, но Микеле все равно не мог оторвать от Флорана взгляда, чтобы обращать внимание на такие мелочи, алкоголем ему вскружило голову, мир вокруг внезапно перестал быть таким сложным, каким был только сегодня утром. Мир стал простым, мир сомкнулся на одном человеке. И к тому времени, когда вино закончилось, а мысли в голове стали совершенно мягкими и тягучими, Флоран поднялся, чтобы отнести пустую бутылку подальше от кровати, а тарелку вернуть куда-то ближе к мини-холодильнику у окна, Микеле уже окончательно поглотило, словно примагниченный он двинулся следом и, не давая возможности Флорану успеть его заметить, обнял со спины, сцепляя руки почти отчаянно, поцеловал в шею мягко и осторожно. Флоран чуть наклонил голову, безоговорочно позволяя Микеле делать, что угодно. Ему очень хотелось оставить какую-нибудь метку, но не настолько очевидную, так что Микеле поцеловал чуть ниже, в плечо, прикусывая кожу, прежде чем отпустить, выловив сорванный вздох, отстранился, гордо наблюдая за результатом своих действий – ровные отпечатки зубов медленно розовели, и Микеле решился оставить еще несколько чуть дальше на плече, пока ему не оказывали сопротивления.       Покладистость Флорана сводила его с ума не хуже контроля, Микеле потянулся к пуговицам на его рубашке, расстегивая их одну за одной, снизу вверх, слегка касаясь кожи почти случайно, провел вдоль того самого места на животе, и Флоран вздрогнул, перехватывая руку. Хмыкнув, Микеле потянулся расстегивать ремень. Что-то привлекало его в идее пытаться стянуть с Флорана одежду, не прекращая прижиматься к спине, уперевшись подбородком в плечо, почти вжимаясь в него запертым в джинсах членом. Флоран пытался помогать, расцепил пряжку ремня, но в остальном только плыл по течению неги, поворачивая голову под поцелуи и обхватывая за предплечья, гладил руки. Отстранившись на секунду, Микеле стянул рубашку и торопливо сбросил с себя кофту, путаясь в рукавах, возвращаясь к прерванному плану – прижиматься голой горячей кожей было намного лучше, но хотелось больше.       Быть может, Флоран считал также, он резко развернулся и толкнул Локонте в грудь, вынуждая сделать несколько шагов назад, упереться лопатками в стену. От этой внезапности Микеле судорожно вздохнул, но мгновение после и вовсе задохнулся – улыбнувшись, Флоран тягуче медленно, не отрывая взгляда, опустился на колени. Переизбыток эмоций от такой невероятной картины заставил неосознанно ударился затылком об стену, прикрывая глаза, Микеле втянул ставший внезапно тяжелым и горячим воздух, но не мог в конце концов не посмотреть вниз снова. Флоран оперативно расстегнул пряжку, замок, стянул джинсы вместе с бельем, Микеле даже не пытался помочь, настолько его очаровало движениями Флорана, тем, как язык мелькнул между его губ, облизывая, как он прикусил губу, поднимая глаза. Микеле закоротило мозг, ничего еще не случилось, а он уже чувствовал, как разрывается на части. Явно не желая тратить время, Флоран, удовлетворенный реакцией, улыбнулся, обхватил рукой член, приблизился, не открывая взгляда. Микеле стукнулся об стену снова, выдыхая стон, не выдержав. Не был уверен, что может что-то контролировать вот с таким вот Флораном, с его пронизывающим взглядом, которым он смотрел снизу вверх, стоя на коленях, но при этом Микеле чувствовал, будто бы это им управляют, что он ничего не может. Попытался вздохнуть, пока Флоран еще находился в своих раздумьях, водя по члену рукой, пока была возможность вздохнуть, потому что стоило ощутить горячий язык, прошедший вокруг головки, он вздрогнул и стукнулся головой снова, что не помогло абсолютно. Флоран обхватил член ртом, Микеле зажмурился, запустил пальцы в волосы Флорана, его утопило, унесло из реальности, внезапно ситуация напомнила один из прошлых разов. В этот он осторожничал, отдаваясь на откуп Флорану и его плану действий, только постанывал от нарастающего напряжения, вздрагивал на каждое движение, пытался найти опору на стене, не способный стоять на дрожащих ногах, погрязщий в ощущениях от того, как давно это происходило в последний раз, и того, как прекрасно Флоран принимал его член и как прекрасно смотрелся с ним во рту на коленях. От всего закружилась голова, Микеле, едва не сползая вниз по стене, вцепился Флорану в голову двумя руками, вбиваясь в него почти грубо, на грани с адекватностью, на фоне слышал сбившееся дыхание, от вибрирующих стонов дрожь проносилась по всему телу, но он был настолько далек от реальности, что не мог мыслить разумно. Кроме приятного ощущения, сворачивающегося в паху, Микеле не волновало ничего в реальности, он притягивал Флорана настолько близко, вынуждая утыкаться носом в лобок, и не чувствовал ни единого возгласа против, поглощенный полностью тем, как это выглядит и ощущается, он кончил, вынуждая Флорана все проглотить, не отпуская его волосы. Вылавливая совершенно одуревший взгляд, Микеле даже не пытался извиняться, его накрыло еще больше, чем раньше, хотя он не мог отдышаться и руки дрожали, нашел в себе силы дернуть Флорана вверх, разворачивая и прижимая грудью к стене. Тот от резкого перехода охнул, Микеле нащупал его крепко стоящий член, так и скрытый под тканью, и тихо выдохнул, упираясь лбом в плечо. Ему было нужно чуть-чуть времени, чтобы восстановить дыхание и еще чуть больше, чтобы пойти на второй заход, он прижался к Флорану как можно ближе, почти вжимая его в стену, едва оставляя себе место для маневра, надавливая пальцами на ширинку, наслаждался тихими стонами. Флоран чуть отодвинулся, чтобы выбраться из штанов и белья и комично споткнулся, пытаясь их перешагнуть. Микеле улыбнулся, наконец, ощущая себя правильно и спокойно, притянул его ближе, целуя с невероятной нежностью, осторожно, словно от этого зависела вся его жизнь. Флоран, правда, долго не продержался, выворачиваясь, усмехнулся:       – А я думал, у нас тут грубый животный секс.       – А ты хочешь? – удивился Микеле, получая в ответ отведенный взгляд, вздох и неуверенную улыбку:       – Скорее да, чем нет.       Фантазии в голове Микеле пролетели целым ворохом, он толкнул Мота в стену, шагнул следом, резко схватил за плечо, разворачивая в прежнее положение, прижался к его спине и зашептал в ухо:       – Так тебе нравится грубость?       Флоран застонал, но не ответил, Микеле обхватил головку его члена, чувствуя дрожь в ответ, и не менее пронзительным шепотом добавил:       – Я хочу услышать ответ.       Отчаянно Флоран ткнулся лбом в стену и тихо-тихо ответил:       – Да.       Будучи настолько близко, Микеле прекрасно расслышал, но, видя реакцию, пришел в такое восхищение, его член почти поднялся снова, и, ощущая, как его самого размазывает в лепешку по стене, просто не мог перестать издеваться, поглощенный ощущением власти.       – Громче.       Флоран выпал на несколько длинных вдохов, сопровождающих движение руки, Микеле будто бы случайно притерся членом между его ягодиц, безмолвно мотивируя на ответ.       – Да, – повторил Флоран чуть громче, но тем же шепотом. Микеле решил успокоиться на этом. В его голове возникло так много различных вариантов того, что он может заставить Флорана сказать, что решился пойти дальше.       – Где смазка? – спросил тем же шепотом. Флоран кивнул в сторону сумки, но оставался настолько дезориентированы, что Микеле умирал от одного его вида, от ожидания, и от всего времени, что пришлось потратить на поиск такого важного флакона. Флоран молча наблюдал за ним ошалевшим затуманенным взглядом, так и не отойдя от стены, даже не отрывая головы, смотрел, прижимаясь к ней виском и этот взгляд уничтожал любые планы на долгую и сложную прелюдию, но Микеле старался держаться, как мог. Нашёл смазку, вылил немного на пальцы, некоторое время кружил ими вокруг входа, слушая, как матерят его тихим шепотом, и погрузил один вовнутрь, Флоран прогнулся в спине, прижимаясь ближе, Микеле не хотел торопиться, пока его не накрыло снова, так что медленно двигал одним пальцем, надолго задерживаясь там, где находилась простата, вылавливая стоны, целовал шею, плечи, лопатки, ждал от Флорана какую-нибудь реакцию, тот только тяжело дышал, уткнувшись лбом в сложенные на стене руки. Со вторым пальцем из него вырвался сдавленный стон, и какое-то время Микеле старался целовать и гладить его везде, чтобы отвлечь, на третьем Флоран сдался.       – Давай уже, – прошептал он.       У Микеле еще оставались силы, чтобы играть в игры, он прижался к нему ближе, выпуская пальцы, поцеловал за ухом, отстранился, чтобы раскатать по члену презерватив, и притерся между ягодиц, вздыхая от удовольствия. Вспомнил, как подобная идея не давала ему покоя в гримерке, и вот, наконец, находился в шаге от того, чтобы ее воплотить в реальность. Наклонившись как можно ближе, прижимаясь к спине, он произнес, облизывая ухо:       – Попроси.       Флоран прогнулся еще больше в поисках физического контакта, Микеле провел носом вдоль шеи и толкнулся несколько раз, соскальзывая вверх по коже.       – Пожалуйста, – прошептал Флоран.       Титаническим усилием воли Микеле не сорвался мгновенно, ткнулся ему лбом в плечо, тяжело дыша и продолжил:       – Конкретнее.       Дыхание Флорана сбилось окончательно, он двинулся назад, прижимаясь, будто бы в отместку и ответил:       – Я хочу тебя… внутри. Прямо сейчас, черт возьми.       Больше играть с ним у Микеле сил не осталось, он направил себя внутрь, медленно и осторожно погружаясь под тяжелое дыхание, перемежающееся со стонами. Зная, какого чувствовать внутри себя горячий пульсирующий член, воспринимал все совершенно иначе.       – Невероятно, – выдохнул он неконтролируемо. И в этот совершенно неописуемый момент слова отца влезли в его голову, сжимая неприятным холодом от своего существования, Микеле ощутил себя неправильно, грязным, занимающимся непристойными вещами, будто посмотрел со стороны и увидел, насколько все в самом деле должно быть отвратительно, оказалось так невыносимо ужасно, что он разозлился сам на себя и на Флорана, не давая ему возможности привыкнуть, резко толкнулся вперед, вбиваясь резко и агрессивно. Флоран что-то попытался сказать, но Микеле не хотел слушать, зажимая ему рот рукой. Ему было самому почти больно, но это воспринималось как разумная плата за то, что он делал. Идиотские мысли не собирались испаряться из его головы, накладывались друг на друга, смешивались с каким-то извращенным удовольствием, превращаясь в "да, я именно такой, какой он думает", что он практически полностью выпал из реальности, из необходимости заботы о партнере, слышал сдавленное мычание в ответ на каждый толчок и ощущал, как ненависть и агрессия поднимается в нем с каждым собственным движением.       Все перемешалось настолько, что оргазм ощущался скорее механическим, ожидаемым финальным действием, а не чем-то приятным. Микеле ткнулся Флорану лбом в плечо, отпустил руки и они повисли, словно лишенные костей, его так накрыло ненавистью с себе, что осознание произошедшего добралось до него не сразу, но, как только его вернуло в реальность, реальность ударила по нему тяжелым дыханием и звенящей тишиной, от которой на глазах начали наворачиваться слезы от жалости и ненависти к себе.       – Прости меня, – прошептал Микеле, не открывая головы, осторожно вышел, почувствовав, как Флоран крупно вздрогнул.       – За что? – сипло переспросил тот.       – Я сделал тебе больно, – всхлипнул Микеле, совершенно не понимая, с чего его так накрыло этим бредом. Ему пришлось отодвинуться, потому что Флоран развернуться и прижал Микеле поближе. Хотя обнимать мокрое, потное тело приятного было мало, он не пошевелился, пока Флоран не ответил:       – Поверь, будь я против, ты бы узнал об этом первым.       Что совсем не убедило. Кидаться из одной точки непонимания в другую утомляло, и в этом внезапном самобичевании Микеле не мог ничего сделать со своим испорченным настроением. Флоран отпустил, реагируя на молчание, и некоторое время всматривался в его лицо, что Микеле отвернулся, не желая смотреть, уныло стянул презерватив и вздохнул, ощущая, как все вокруг не прекращает его раздражать и только больше хочется все бросить. Это был странный период.       – Ладно, – кивнул Флоран явно сам себе, обхватил за предплечье и легко потянул в сторону ванной, – идем со мной.       – Куда? – вяло спросил Микеле, впрочем, не сопротивляясь, пошел следом. Вопрос был почти что риторический, потому что куда вообще они могли пойти без одежды в закрытом номере?       Внезапный спад настроения совсем Микеле не радовал, и желание Флорана утопить его в ванной не помогало этому настроению, но он не сопротивлялся. И ничего самостоятельно почти не предпринимал.       – Что с тобой случилось? – спросил Мот, открывая воду, некоторое время смотрел, как она наливается, а потом влил туда геля из какой-то бутылки.       – Не знаю, – пожал плечами Микеле, наблюдая, как пушистыми слоями над водой собирается пена. Он не мог избавиться от мыслей, что все вокруг неправильное, ненастоящее и вообще его быть здесь не должно. Или Флорана быть здесь не должно. Или их обоих. Что должны они находиться в совершенно разных ситуациях, никак не контактируя друг с другом, быть может, забыть обо всем этом и двигаться дальше, куда-то в сторону правильного нормального будущего. Но забота Флорана была такая внезапная и всепоглощающая, что сопротивляться ей было невозможно.       – Я утром звонил отцу, – продолжил Микеле, – наслушался, чего он обо мне думает. А сейчас меня перемкнуло этими воспоминаниями… опять в голову начали лезть лишние идиотские мысли.       Флоран присел на край ванной, регулируя воду и спросил:       – Например?       – Внезапный приступ самоуничижения, – вздохнул Микеле, бесцельно смотря на распозающуюся пену.       – Патетично. Когда мои родители впервые узнали, что мне нравятся и мужчины тоже, мы не разговаривали с отцом несколько недель. Это было в школе… довольно трудно. Но сейчас у нас с ним все нормально, так что у тебя тоже рано или поздно наладится.       Флорановы откровения Микеле успокаивали только слегка, он надеялся, что когда-нибудь образуется, но хотел, чтобы это произошло прямо сейчас, пока он не погряз в негативных мыслях настолько, чтобы согласиться с ними и все испортить.       – Хочется верить, – вздохнул он. Флоран неловко улыбнулся, приглашающе показывая рукой на ванную, слои пены бугрились на поверхности, призывно колыхаясь. Микеле перешагнул бортик, горячей водой опалило кожу, внезапно поежился от этого ощущения, отодвинулся на край, подтягивая колени, и выжидающе уставился на Флорана. Ванна не была слишком большой, но при желании два человека могли бы в ней уместиться. Флоран перекинул ноги через бортик, улыбаясь, и какое-то время настойчиво смотрел, чего-то ожидая.       – Мы уместимся, – кивнул Микеле.       В ответ Мот покачал головой и сказал:       – У меня есть к тебе вопрос. Несколько вопросов.       – Что за вопросы? – спросил Микеле внезапно хриплым голосом. Флоран выключил воду, окончательно забрался в ванную, сполоснул лицо, пряди мгновенно намокли, свисая длинными темными сосульками, поднял взгляд, и Микеле закоротило. Все его мысли не имели значения, пока Флоран смотрел так – пронзительно, влюбленно, завораживающе, его взгляд поглощал все, что существовало в голове Микеле, оставляя блаженную пустоту.       – Есть что-то, что тебя… не устраивает… в том, что я делаю, говорю или еще что-нибудь? – спросил Флоран серьезно, серьезно настолько, что Микеле опешил от подобного тона, непонимающе выдыхая:       – Что?       – Что-нибудь. Чтобы быть уверенным, что между нами нет недопонимания.       – Это я один большой источник недопонимания, – ответил Микеле, снова ощущая злость на себя. – И все порчу. Я не понимаю, как тебе еще не надоело все это терпеть и постоянно слушать мое нытье.       – Мне кажется, тебе очень нравится, когда о тебе заботятся, – сказал Флоран невпопад, отводя взгляд в сторону. – По этой причине ты постоянно, как ты и выразился, ноешь. Хотя я не могу сказать, "постоянно", знаешь. Это не так уж часто случается, как тебе кажется. И я всегда готов тебя выслушать, если нужно. И позаботиться.       Микеле опустил взгляд, передвигая руками слои пены от одного бортика к другому, не зная, что ответить на такое заявление. Он был уверен, что уже ничему не должен смущаться, но ощущал, как лицо пылало совершенно не от температуры воды. Чтобы побороть смущение он принялся дурачиться – подул на пену, протянул одну ногу чуть дальше, большим пальцем несколько раз ткнув не смотрящего в его сторону Флорана куда-то около коленки. Тот обернулся, Микеле постарался улыбнуться ему как можно более очаровательно, чтобы довести до неадекватного состояния. Видел, как дернулся флоранов кадык, перед тем, как тот сказал:       – Ты так легко соглашаешься на все мои предложения. Я не всегда понимаю, действительно ли ты это делаешь, потому что тебе это нравится, или, я не знаю…       – Потому что думаю, что надо так сделать? – заполнил паузу Микеле, усмехаясь, и продолжил, получив от Флорана кивок. – После разговора с психотерапевтом я не уверен ни в чем. Но мне, – он вздохнул, – нравится, что ты делаешь. И я не впадаю в жертвенное желание что-то сделать лишь бы сделать, потому что ты предложил, – чувствуя, что лукавит, добавил. – Обычно.       – Итак, – протянул Флоран, – твое слабое место – забота и нежность?       Остро Микеле ощутил желание уйти с головой под воду, но размер ванной не позволял ему выполнить желание. Чтобы хоть как-то вернуть контроль над ситуацией он перевел стрелки.       – А тебе наоборот нравится грубость? – спросил Микеле, тихо наслаждаясь тем, как сконфуженно Флоран пожал плечами. – Это что, мы друг другу не подходим?       – Почему это?       – Диаметрально противоположные желания.       – Ты сегодня вполне идеально соответствовал всем моим желаниям, – улыбнулся Флоран, не смотря в ответ, но вылавливая так и оставшуюся где-то рядом с ним ногу в качестве его способа бороться со смущением. От легкого щекотного прикосновения Микеле прошибло дрожью, рефлекторно он попытался вырвать ногу из флорановых рук, но тот держал довольно крепко.       – Боишься щекотки? – спросил тот, оборачиваясь с улыбкой, провел кончиками пальцев вдоль ступни. Микеле стиснул зубы, стараясь не дергаться и терпеть, в надежде, что Флоран отстанет, если не обнаружит никакой реакции. Не помогло. Он не успокоился, принялся поглаживать стопу, перебирать, легко сминая пальцы ног, Микеле прикрыл глаза, положил руки на бортики, откинув голову и почти неосознанно протянул и вторую ногу, упираясь куда-то Флорану под ягодицей. Каждое касание вызывало щекотку и заставляло вздрагивать, Микеле хотел начать протестовать, но ощутил, как ногу потянули вверх, как теплая вода вокруг сменилась прохладным воздухом, скользкое ощущение и запах мыла, ему не хотелось открывать глаза, чтобы не думать, что Флоран действительно собирается делать, ему нравилось находиться в неведении, и легком неверии в то, что происходило. Он снова почувствовал воду вокруг стуни, а затем услышал вопрос:       – Откуда у тебя столько синяков?       Вынудивщий Микеле открыть глаза, потому что он не знал ответа. Флоран осторожно ткнул в его колено, что оказалось слегка болезненно, и кивнул на руку, где Микеле обнаружил несколько синеющих пятен в области локтя, о существовании которых даже не подозревал.       – Видимо, ударился на сцене. Опять все будет болеть, как в начале, – вздохнул он.       – Лечебный поцелуй? – усмехнулся Флоран, целуя, правда, кончик большого пальца ноги вместо колена. Микеле устраивал любой вариант, он не ответил, получил предупредительный укус вслед за поцелуем, вздрогнул и все равно не ответил. Ему было так спокойно, хотя всего некоторое время назад он находился на грани тревоги. Флоран больше не стал ждать ответа, обхватил губами палец, Микеле ощутил, как дрожь прошлась вдоль позвоночника, собираясь теплым клубком в животе, и тихо выдохнул, прикрывая глаза. Он знать не хотел, откуда Флоран доставал свои бесконечные желания, поглаживая и посасывая пальцы, прикусывая их периодически, не переставая вызывать щекотку каждым движением, но теперь она собиралась совершенно в ином месте, превращалась в иное ощущение, хотя Микеле был уверен, что на третий раз со всеми потрясениями за день его не хватит, Флоран явно считал иначе, потянул за ногу вперед, едва ли не роняя его головой под воду, что сбросило с Микеле остатки сонливости, он вцепился руками в бортики, вода выплеснулась на пол, бросил недовольный взгляд, намекая, что ему не особенно понравилось такое отношение. Флоран извиняюще улыбнулся, но ногу не отпустил, потянул ее себе за спину, вынуждая придвинуться еще ближе, подхватил и вторую ногу тоже, но ее Микеле просунул между Флораном и бортиком самостоятельно, впрочем, ощущая себя при этом максимально неловко, почти прижимаясь к члену Флорана, вынужденный скрестить ноги за его спиной, чтобы устроиться в тесной ванной более или менее удобно, Микеле оказался к нему настолько близко, что было… привычно, но вызывало смущение. Рука Флорана двинулась вниз, прошлась вдоль полувставшего члена, провоцируя судорожный вздох, и скользнула через мошонку ниже. Во внезапном приступе неприязни Микеле схватил его за руку, останавливая и коротко бросил на него слегка напуганный взгляд, Флоран не настаивал, вернулся к члену, и Микеле все еще не слишком воодушевленный этой идеей протянул свою руку в ответ. Это так напоминало ему то первое время, когда совместной дрочкой заканчивался весь постельный репертуар, и воспоминание отчего-то добавило Микеле приятных ощущений, противореча его изначальным мыслям, что ему не хватит сил. Вода вокруг постепенно остывала, но была достаточно теплой, чтобы успокаивать и создавать приятную негу, движения в воде ощущались слегка иначе, рука скользила легко и плавно, а Флоран сжимал свою ровно так, как было нужно. Микеле сделал глубокий вдох и выловил прекрасные губы невозможного человека, который творил с ним постоянно какие-то невероятные вещи, с которыми Микеле просто не был способен бороться. В поцелуе его дыхание сбивалось еще больше и чужие стоны отдавались эхом в его голове. Микеле старался так отчаянно, что не заметил, как перестарался, как Флоран достиг огразма, замирая и замедляясь, уткнулся лбом ему в плечо, некоторое время пытаясь отдышаться. Понятия не имея почему, сам он ничего с этим не делал, чувствовал себя возбужденным, но при этом уставшим настолько, что вполне мог проигнорировать свое состояние, может быть, потому ничего не предпринял, позволяя Флорану вернуться к его члену с этими его прекрасными длинными шершавыми пальцами на фоне мягкой воды. Его движения стали настолько замедленными, что Микеле перестал быть уверен, что доберется до хоть какого-то финала сегодня. Тяжело дышал и замирал каждый раз, когда рука Флорана двигалась вниз, внутри него все сжималось в ожидании оргазма, но было слишком медленно. Затем Флоран поднял голову и спросил точно в ухо:       – Тебе так нравится подчиняться?       И поцеловал в ухо следом, вынуждая Микеле дрожать еще больше, шепотом отвечая:       – Что?       – Ты мог бы сделать все сам, но позволяешь мне тебя мучать. Как долго ты готов позволить мне это делать?       Ответ в голове Микеле прожег дыру через все его сознание, он выдохнул:       – Сколько захочешь.       – И ты будешь покорно ждать, когда все закончится? Просить меня, чтобы все закончилось?       Сглотнув, Микеле кивнул. На ответ его уже попросту не хватало, а рука на члене начала двигаться чуть быстрее, будто бы награждая его за честность.       – Скажи это.       – Что?..       – Попроси, – ответил Флоран, не превращая вылизывать ухо. Микеле горел изнутри и снаружи, а в голове было невообразимо пусто, чтобы собрать слова в осмысленное предложение.       – Ты уже делал это так много раз, – продолжал Флоран. – Так отчаянно и… не представляешь, как охренительно это звучало. Скажи это снова. Я знаю, ты сможешь.       Слушая шепот, пробирающий дрожью, Микеле сдался:       – Пожалуйста, позволь мне… – он сбился, чувствуя, что не может найти в себе силы, чтобы закончить фразу. Одного ее существования было достаточно, чтобы его прошибло волной удовольствия. В качестве результата рука снова замедлилась, и Микеле был уверен, что тот ждёт от него продолжения, но говорить не хотел, практически не мог. Флоран все же не стал издеваться и дальше, доводя его до оргазма быстрыми почти резкими движениями. Микеле почти рухнул ему на плечо с громким стоном, подрагивая и ощущая, как его покинули силы окончательно, находился на грани сознания и мог уснуть прямо здесь. Но Флорана хватило еще и на то, чтобы стянуть с полки мочалку. Микеле, заметив ее краем глаза, почти обреченно протянул:       – Серьезно? Откуда в тебе столько сил?       – Молодость, – весело пожал плечами Флоран, почти вынуждая подняться, чего Микеле не сделал.       – Ой, иди к черту, – обиделся он вместо этого. Что-то Флоран делал какое-то время, а затем Микеле почувствовал прикосновение скользкой мочалки к спине и услышал:       – Я не против проявить максимальную заботу. Тебе нравится, когда я делаю что-то специально для тебя?       – "Вместо меня" ты хотел сказать? – пробубнил Микеле также в плечо, не находя сил вообще ни на что, мочалка приятно царапала спину, и он был готов остаться в этом состоянии навечно.       – Так ты против? – спросил Флоран, замедляясь.       – Будь я против, ты бы узнал первым, – улыбнулся Микеле, зачем-то возвращая фразу. Это показалось ему таким забавным, что удержаться было невозможно. Как и удержаться от так полюбившегося ему в прошлый раз. – Позаботишься обо мне?       На фоне он отчетливо расслышал почти судорожный вздох, и, хрипло рассмеявшись, Флоран ответил:       – Что ты со мной делаешь?       – В данный момент ничего, – деловито ответил Микеле, наконец, поднимая голову, – но если ты хочешь…       Флоран улыбнулся, прикладывая палец к губами, и спорить с ним не хотелось.       Утром Микеле проснулся, чувствуя себя впервые за последнее время выспавшимся и с хорошим настроением. Попытался осторожно убрать руку, не разбудив, и ему удалось. Вставать было бессмысленно, потому что ничего не было запланировано до вечера, и будить Флорана имело еще меньше смысла, потому что… тогда нельзя было бы так легко и безнаказанно наблюдать за ним. Размышляя обо всех вещах, которые Микеле упустил со своей торопливостью, он не включал в список бесконечные наблюдения, потому что они существовали задолго до того, как все официально началось, но сейчас ему подумалось, что стоило больше времени проводить просто бесцельно Флорана разглядывая, пока тот спал, что было проблематично, если Локонте постоянно просыпался позже. В этом незамысловатом действии скрывалось столько прекрасного – изгиб губ, приоткрытый рот, подрагивающие во сне ресницы, растрепанные волосы, лежащие так идеально. Внутренний художник Микеле просился наружу, просил взять хотя бы карандаш, так что ему пришлось выполнять эту просьбу. Осторожно стек с постели, тихо пытаясь найти хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее бумагу. Рыться в чужих вещах было плохим тоном, но Микеле самодовольно полагал, что Флоран простит ему эту вольность. Нашел блокнот – коротко его пролистал, обнаружил страницы с аккордами и какие-то списки, в которые не стал вчитываться, – и ручку, решил, что и эту вольность Флоран ему простит, уселся на пол перед кроватью и принялся рисовать. Ручка не давала права на ошибку, так что Микеле старался сделать рисунок максимально схематичным, чтобы к нему нельзя было придраться за отсутствие деталей и за неправильные линии. Скетч вышел довольно быстро, а Флоран не просыпался, так что Микеле, подумав, что простят ему и второй лист в блокноте, принялся повторять более подробную версию. Будто бы в ответ на попытки, Флоран пошевелился, Микеле задержал дыхание, смотря, как тот передвинул руку, удобнее уложил ее под подушкой, но глаза не открыл. Тихонько выдохнув, он принялся рисовать дальше, ровные линии ложились на бумагу, превращаясь в очертания, но реальность казалась куда как лучше, что чуточку расстраивало.       Во очередной раз, когда Микеле поднял глаза, чтобы посмотреть, он наткнулся на улыбающийся взгляд, и от неожиданности испуганно вздрогнул, ощущая, как его тихая атмосфера разрушается.       – Доброе утро, – улыбнулся Флоран, не шевелясь, и спросил. – Что ты делаешь?       Будто бы сам не видел, возмутился Микеле про себя, но больше его волновало, что он взял чужой блокнот для своих целей.       – Прости, что взял твои вещи, – вырвалось у него почти на автомате.       – Мое – твое, – весело ответил Флоран и добавил. – Мне не двигаться?       – Желательно нет, – кивнул Микеле, опуская взгляд на бумагу. Ощущая себя одновременно воодушевленным тем, что Флоран не был против, что его вещи так бесцеремонно воруют, с другой его смущало, что за его работой наблюдали. В особенности Флоран.       – Чего только не сделаешь ради искусства, – вздохнул тот и подмигнул, прикрывая глаза, – или ради любви.       И даже при том, что Флоран не смотрел, Микеле закрыл лицо блокнотом, ощущая острое желание спрятаться, простонал отчаянно и укоризненно добавил, выглядывая над листами:       – Если ты будешь постоянно так говорить, это перестанет срабатывать.       – Тогда я просто придумаю что-то новое, – ответил Флоран, не открывая глаз, Микеле, решив, что ему позволяют закончить рисунок, принялся за него с удвоенной силой, не желая заставлять Флорана в самом деле страдать без движения слишком долго. Но он торопился, потому вышло не так хорошо, как хотелось. Вздохнув, Микеле закрыл блокнот и сказал:       – Можешь двигаться.       – О! Ты закончил? Так быстро? Можно посмотреть?       – Это же твой блокнот, – пожал плечами Микеле, протягивая его Флорану. Вспомнил тот раз, когда рисовал Мота в его же квартире и так не хотел показывать, что получилось, исключительно по причине наличия списка, которого Флорану видеть не стоило. Вспомнив про этот рисунок, Микеле подумал, что стоит его закончить, ведь он совершенно точно начинал рисовать его тогда не потому что рисовать больше было нечего, а потому что хотел именно этого. Флорана с гитарой. Во всех смыслах.       Флоран без гитары посмотрел на свою бумажную копию с некоторым сомнением, но говорить ничего не стал. Микеле ничего не имел против критики, но имел тенденцию расстраиваться из-за всего подряд, о которой Флоран прекрасно знал, может быть, что и послужило причиной молчания. В любом случае, Микеле не был уверен. До тех пор, пока тот не сказал:       – Поставлю в рамку как первый твой рисунок меня.       – Это не первый, – почти случайно вырвалось у Микеле. Хотя он не собирался рассказывать, поймав заинтересованный взгляд, вздохнул и добавил. – Я отдам тебе первый. Позже. И, – он вздохнул снова, – знаешь, пачку других тоже.       – Как много у тебя рисунков со мной? – удивился Флоран.       – Не знаю? Достаточно? Не больше, чем рандомных вещей из окружения, но… чтобы сказать, что я зациклился, достаточно.       Улыбаясь, Флоран потянулся и спросил:       – Когда ты нарисовал первый?       – Когда мы жили вместе. Я его не закончил, но сейчас думаю, что стоит попробовать.       – Мне нужно принимать участие?       Задумавшись над вопросом, Микеле честно признался:       – Я не очень хочу, чтобы ты знал, что на нем. Я… подарю его тебе, когда закончу.       Флоран кивнул, садясь на кровати, потянул блокнот обратно.       – Если хочешь, можешь воспользоваться и остальными страницами.       – Спасибо, но у меня все равно нет на это столько времени, – вздохнул Микеле, забирая блокнот только чтобы вернуть его туда, откуда взял.       – Ну, – пожал плечами Флоран, – а есть у тебя время на завтрак?       В последний вечер перед очередным отъездом Микеле окончательно добил коленку, будто бы разучившись нормально падать. Чувствовал себя при этом отвратительно, не понимая, как подобное вообще могло произойти, и на поклонах старался делать вид, что не хромает, но, кажется, кто угодно заметил, но не стал докучать и приставать с вопросами. Микеле хотелось выходной, выходной ждал его, но предварительно стоило добраться до следующей точки тура, не разваливались в процессе. Отцу звонить он больше не собирался, надеясь, что ситуация сама себя тихо незаметно разрешит без его участия. Отголоски в виде онемения напоминали о себе, Микеле пытался найти себе лекарство, обнимая уже всех подряд, пока Флоран с его гитарой был слишком занят, и в чем-то это помогало, однако все равно осталось ощущение чего-то незаконченного, некоторая тревога от проблем, что все также существуют где-то на периферии. Несмотря на это он старался улыбаться и иногда забирал некоторые подарки из зала, на которые падал глаз. Они очень нравились ему в начале, но потом место под них стремительно закончилось, и Микеле, скрепя сердце, пришлось выбирать. Один из приглянувшихся вообще не был рассчитан на него, и в шуме он клятвенно обещал передать его Флорану, потому что портрет был слишком хорош, а руки у Мота были слишком заняты гитарой, чтобы забрать. Хотя небольшой укол зависти прошелся по сердцу, Прекрасно понимая, почему именно Флоран был их звездой номер один, вылезающую изнутри зависть Микеле не всегда мог заткнуть вовремя. По этой же причине он и не расставался с подарком до конца поклонов, хотя это заняло меньше минуты, а, как только все закончилось, Флоран отдал гитару кому-то из работников сцены и некоторое время смотрел в ожидании чего-то, что Микеле не выдержал, впихивая ему в руки фанатский подарок, спросил неуверенно:       – Теперь ты будешь со мной в номере?       Получив в ответ улыбку, чуть успокоился, но это не избавило от ощущения нависших неразрешимых проблем. С ними Микеле не мог ничего сделать. Флоран некоторое время рассматривал портрет, про который Микеле в общем-то ничего ему не сказал, но, найдя небольшую открытку с подписью, он спросил:       – А ты мне когда свой подаришь?       Вместо ответа Микеле предпочел его обнять.       – Ладно-ладно, – похлопал Флоран по спине. – Больше никаких временных переездов Со.       От мыслей не удалось избавиться даже ночью, они не выкидывались из головы ни в автобусе утром, ни на внезапной репетиции, где Микеле обнаружил на себе несколько подозрительно сомневающихся взглядов, подглядывающих на то, как он уж слишком очевидно начал хромать. На незаданные вопросы Микеле стабильно отвечал, что с ним все в порядке, но вряд ли кому-то бы пришло в голову куда-то его сместить только из-за дурацкой коленки, но сама по себе ситуация ужасно расстраивала, и ему не нравилось думать, что репетицию затеяли только чтобы узнать, нет ли необходимости его заменить. Из зала Микеле наблюдал за той сценой, где Сальери пытается объяснить императору, почему Моцарт не лучший выбор, но звучало это так, будто бы его цель в действительности диаметрально противоположная. Ему нравилось наблюдать, как Флоран развлекает себя пустым бокалом в самом углу, пока остальные разыгрывают сцену в центре, как приковывает к себе все внимание, просто стоя вдалеке от основного действа и изредка поглядывая в зал. Разве что Микеле чувствовал, что этот взгляд в зал обращен конкретно на него. Вчерашние и позавчерашние мысли в голове постепенно становились воспоминанием, не вызывая настолько яркой реакции на них, как в первое время, но еще оставляли неприятный шлейф своим навязчивым существованием.       В перерыве Флоран остался в своем пристанище в уголке сцены, Микеле просто не мог позволить ему быть там одному, потому что… эта часть его еще волновала: не мог сам остаться в одиночестве – ему было скучно. На сцену подниматься не стал, рассматривая Флорана снизу вверх, чувствуя себя ожидающей внимания фанаткой, сам молча смеялся с этого, но, быть может, не сильно в самом деле отличался от гипотетической фанатки с этим влюбленным взглядом и потребностью во внимании.       – Дадите автограф, герр Сальери? – спросил он с улыбкой. Ожидающе-скучающий Флоран попытался сохранить хладнокровное лицо персонажа, поклонился и ответил:       – Где вам расписаться, герр Моцарт?       – Я сегодня почти не он, – вздохнул Микеле, разрушая собственную иллюзию, Флоран последовал за ним, улыбаясь.       – Все ради твоего блага. Кому нужно, чтобы ты развалился на сцене?       – Я не настолько старый. И все со мной в порядке, – он облокотился на край сцены и, в конце концов разрушая остатки иллюзии, Флоран опустился рядом на корточки, потрепал по голове, говоря:       – Помню я, как мы тебя с температурой всем театром выпроваживали на больничный.       – Это не тоже самое.       – Да, наверное. Но, знаешь, хотелось бы, чтобы ты как-то начал о здоровье беспокоиться.       – А ты мне на что? – поднял голову Микеле, совершенно нагло улыбаясь. – Обещал же заботиться.       Очевидно не зная, как на это возразить, Флоран неловко пожал плечами, поднялся на ноги, и перерыв закончился, хотя Микеле не закончил со своими попытками флирта, будто пытался восполнить пробелы, которые проскочил слишком быстро. Свое право не уходить на больничный Микеле отстоял, как и право безнаказанно обнимать Флорана, вернувшись к привычному сосуществованию в одном номере, что совершенно не отличалось от прошлых разов, словно и не было никаких его загонов между этими событиями. И, как и обещал, Микеле принялся дорисовывать портрет, испытывая трудности с тем, чтобы не показывать результат и не намекнуть, что именно он рисует, из-за чего больше фантазировал несуществующие, чем рисовал с натуры, но в процессе в голову пришла мысль, что подарить на приближающийся день рождения Флорану этот несчастный многострадальный портрет было бы отличной идеей, так что Микеле задался целью закончить его вовремя и сделать как можно лучше. Он так и не разговаривал с отцом, но, памятуя то короткое флораново упоминание его ситуации, решил, что когда-нибудь все устаканится, тем более, не испытывая необходимости действительно разрешить все здесь и сейчас, оставил как есть.       Им повезло в том, что на день рождения Флорана выпал выходной, и Микеле пытался спланировать его насколько это было возможно, хотел придумать идеальный подарок, но в голову ничего не лезло, а закончилось тем, что поставил Флорана перед фактом вечером до:       – Мы пойдем бесцельно ходить по магазинам, пока случайно не наткнемся на то, что ты хочешь.       Что прозвучало слишком повелительно, Микеле сразу стушевался, ощущая себя неловко, но Флоран только пожал плечами:       – Отличная идея, но... – и ехидно улыбнулся, – я уже наткнулся на тебя.       Вздохнув от зашкаливающего градуса флирта, Микеле ответил:       – Я уже в твоем распоряжении.       – Тогда можно будет сразу перейти к той части с открытием подарка?       – Фло, будь оригинальней, это скучно, – пробубнил Микеле.       – Ладно, ты очень хочешь мне что-нибудь купить, я понял. Но я же тебе ничего не дарил.       От шлейфа обиды в его голосе Микеле снова вздохнул, перебираясь на соседнюю кровать с целью повиснуть на Флоране до тех пор, пока даже этот призрачный намек на обиду не испарится из него.       – Это было в том году. В позапрошлом ты вообще меня проигнорировал. Но у тебя есть шанс отмолить свои грешки в этом, – усмехнулся Микеле, видя как обиженно вытягивается лицо Флорана еще больше. – А вообще… я больше хочу бесцельно ходить от магазина к магазину... с тобой. И… – он ткнулся носом в ухо, улыбаясь, – на меня наткнуться тоже будет можно, но позже.       Флоран протянул вверх руку, обхватил за подбородок, разворачивая для поцелуя. Микеле коротко чмокнул его в губы и повторил, улыбаясь:       – Позже.       – Вот ты как, – хмыкнул Флоран, но без того шлейфа обиды, что был слышен в его голосе ранее. Расслабленно и предвкушающе. Микеле молча кивнул, желая доброй ночи, чтобы приблизить завтрашний день как можно быстрее.       Бесцельное праздное шатание действительно случилось, и это напомнило Микеле в очередной раз о концепции всех тех официальных свиданий, которые они пролетели на первой космической, и восстановление всего этого было невообразимо прекрасно. Он поздравил Флорана утром, но подарки обещал позже, потому что целью было праздно гулять без конкретного направления через сувенирные лавки, музыкальные магазины, кафешки, пекарни, зоолавки и все то, что попадется на пути, скупая не слишком нужные, но бесполезно-милые вещи. Флорану попросту ничего нужно не было, но он честно согласился на этот поход, и Микеле был готов засчитать за результат даже сувенирный магнитик.       Вернунулись они только ближе к вечеру, и, торжественно, но в самом деле совершенно обыденно, Локонте вручил Флорану бумажную копию его самого с гитарой, сопровождая:       – Еще раз с днем рождения. Теперь у тебя есть первый рисунок. В рамке. Как и хотел.       Поблагодарив, Флоран какое-то время рассматривал себя, а затем импульсивно притянул Микеле в объятья, что говорило куда больше слов. Осторожно тот похлопал его по спине и добавил:       – Я думаю, наверное, в тот момент я уже был в тебя влюблен, но не осознавал до конца.       Ощутив, как только крепче сжались руки вокруг него, и как становится труднее дышать, похлопал по спине снова, намекая, что его стоит отпустить. Флоран предпочел сделать ровно наоборот, сжимая еще сильнее.       – Я в душ хочу, отпусти, – рассмеялся Микеле в конце концов. Оказавшись на свободе, душ он действительно принял и потом долго сверлил дверь в ванную, ожидая Флорана и размышляя о том, что должно произойти дальше. Из-за некоторых так и не разрешенных обид, Микеле чувствовал себя странно, когда Флоран забирал у него первенство и ведующую роль, ему в голову лезли слова отца и неадекватные ассоциации об утрате мужественности, с которыми раньше проблем не было – по крайней мере в отношении секса, в обычной жизни его гордость продолжало коробить, – но в какой-то момент… из-за этого он бесился, и отказывал, когда Флоран тонко намекал, что ему надоело быть снизу и им стоило бы поменяться, Микеле вырывал у него лидерство едва ли не силой, не желая быть ведомым, но не получал в ответ реального сопротивления, его накрывало заботой, пониманием и благодарностью, но себя от этого он только больше ненавидел и ел поедом, так что сегодня решил, что все будет нормально, как положено и как давно уже должно было быть, а предрассудки могут затолкать себя куда подальше. Микеле поднялся с постели как только открылась дверь из ванной, неотрывно наблюдая за тем, как молча, медленно и неотвратимо Флоран приближался, его уже колотило напряжением, он сглотнул внезапное волнение, не зная, что говорить. Стоило ему приблизиться, Микеле шагнул на полшага назад, поймал непонимающий взгляд, хотя и сам не понимал, что именно хочет, его внезапно пугала идея довериться снова, в голове мелькали воспоминания, как хорошо и невероятно было в прошлый раз, но зона комфорта Микеле недавно испуганно сузилась, и было трудно шагнуть за ее пределы снова. Флоран остановился в полуметре и спросил, соблазнительно улыбаясь:       – У тебя сегодня настроение командовать или подчиняться?       Микеле накрыло ассоциацией с "Хищником", и он был неимоверно рад, что песня не входит в каждодневный репертуар, иначе это бы закончилось очень плохо.       – Ты целью задался мне ко всем песням пошлые ассоциации создать? – вздохнул он. Флоран не переставал улыбаться, из чего вывод напрашивался сам – ответ положительный. К тому же он очень хотел получить реакцию, спрашивая:       – Так все же?       Борясь со своими внутренними демонами и прочими мыслями, приходящими в голову, Микеле сделал еще полшага назад, утыкаясь в стену, прикрыл глаза, упираясь затылком и вздыхая. Не хотелось грузить Флорана проблемами, которыми и без того Микеле грузил его постоянно, так что он собрал в себе остатки уверенности и ответил отвратительно тихо:       – Второе.       С закрытыми глазами, почти ощутил, как Флоран приблизился настолько, что тепло его тела отдавалось мурашками. Повел головой в попытке сбросить это чувство и открыл глаза, мгновенно утопая во флорановом взгляде. Ощущалось, будто бы тот ждал подобного ответа столетиями, таким взволнованно-благодарным был его взгляд, и Микеле немного успокоился от этой мысли. Дрожь не отпускала, но это была приятная дрожь, пробирающая и желанная. Хотя он и выбрал вариант подчиняться, потянулся к Флорану сам, положил руку на щеку, растягивая момент, насколько мог, переводил взгляд с глаз на губы, увлеченный притягательным чувством ожидания, провел по щеке большим пальцем, выдыхая, и, наконец, приблизился, замерев у самых губ. Его чуть потряхивало от этого ощущения, и казалось, что так много он упустил, действуя слишком резко и слишком быстро раньше, сейчас выдыхая точно в губы, пытаясь не сорваться, наслаждаясь ожиданием. И Флоран был готов играть с ним в эти игры – положил свою руку сверху, сжимая, вынуждая отпустить, придвинулся еще ближе, придавливая Микеле к стене, тот тяжело выдохнул, наконец, получая поцелуй, Флоран легко прижал его руку к стене, переплетая пальцы. Микеле очень старался не действовать импульсивно и резко – целовал медленно, почти без борьбы смирясь с желанием Флорана вести, вжимать в стену, и даже с мнимой невозможностью перехватить контроль Микеле было так охренительно, что он был готов в очередной раз соглашаться на все, хоть это и продолжало пугать его.       – Как ты хочешь? – спросил Флоран хрипло, выдыхая прямо в губы, провел свободной рукой по животу, вынимая кофту из джинс, погладил теплую кожу под ней, вырисовывая узоры мягкими касаниями, от которых Микеле прошибло дрожью, он вздохнул, уткнувшись лбом в лоб и прошептал, закрывая глаза:       – Твой день рождения, решай сам.       – Хочу, чтобы тебе было хорошо, – ответил Флоран, отпуская руку. – И сделать так, как тебе хочется.       Микеле за неимением ни одной идеи что делать, положил обе руки ему на плечи, сжимая мышцы под рубашкой, от таких формулировок его развезло окончательно, настойчивое сердце закладывало уши, кожа горела, а желание целовать Флорана выходило за рамки адекватности, он сдался.       – Нежно и медленно, – выдохнул Микеле, сразу же подхватывая губы, чтобы Флоран не успел ничего ответить, но тот надавил ему на грудь, прижимая к стене и разрывая поцелуй, попытался заглянуть в глаза, но Локонте не был готов смотреть на него, рассказывая, в каких позах представляет себе их секс.       – Как конкретно ты хочешь?       – А, – протянул Микеле, стараясь делать вид, что его не свернуло в тугой ком от мыслей, забравшихся в голову, после этого вопроса, – играем в игру "заставь меня сказать"?       Флоран вновь приблизился, его смешок раздался рядом с ухом, а колено скользнуло между ног, надавливая на уже невозможно возбужденный член, вынуждая промычать полупротестующий стон. Микеле попытался отодвинуться, но позади него была стена, он ничего не мог поделать, чувствуя себя бабочкой, нанизанной на иголки, и голос Флорана у уха только выбивал остатки воздуха из горящих легких вместе с малейшими разумными мыслями.       – Твой голос сводит меня с ума, – Мот облизал ушную раковину, ноги Микеле подкосились, и членом он только плотнее вжался в колено, не сдержав стона. Возбуждение сжигало его изнутри, он был готов сказать что угодно.       – Трахни меня в конце концов, – прошептал Микеле одним словом, получив в виде реакции болезненный укус точно в хрящик уха, вздрагивая от внезапности.       – Как грубо для нежной просьбы, – ответил Флоран, задрал край кофты, медленно поднимая ее вверх, чуть отстранился, чтобы иметь возможность снять ее, и где-то в середине Микеле, едва не застряв головой, недовольно пробубнил:       – Я не буду повторять.       Словно в ответ Флоран прижал к стене его запутавшиеся руки вместе с кофтой и поцеловал в шею. Микеле не испытывал ни малейшего желания сопротивляться, ему хотелось сделать что-нибудь в ответ, но состояние полной передачи контроля завораживало его даже больше. У него затекали руки, но Флоран так великолепно выцеловывал шею, что это маленькое неудобство можно было затолкать как можно дальше.       – Уверен? – спросил Флоран, отпуская кофту. Не сразу до Микеле добралось осознание этого факта, он был слишком увлечен губами на шее и скользящей по телу горячей ладонью, выпутался из кофты и бросил ее куда-то, опуская руки на лопатки и повел ниже плавным движением, переспросил, абсолютно не понимая:       – Что?..       – Что не хочешь повторить?       Голос Флорана делал с ним абсолютно невообразимые вещи, он мог слушать его часами, но конкретно сейчас внутри взрывались сверхновые от каждой произнесенной фразы.       – Ты все понял, – ответил Микеле, едва ли понимая, о чем шел диалог, зажмурился от слишком ярких эмоций, вспыхивающих внутри него, ощущал жар, и стиснутый со всех сторон член очень нуждался во внимании. Флорана убедить не удалось, руки потянули Микеле в сторону, открывая глаза, слегка дезориентированный, он ощутил, как падает, но поймал равновесие, забираясь на кровать своими силами, хоть их и оставалось немного. Смотреть на Флорана было сродни самоубийству – скручивало так, что выжить после этого казалось невозможным. Тот забрался следом, вынуждая отодвинуться ближе к спинке, принялся медленно расстегивать рубашку, смотря неотрывным взглядом. Микеле сглотнул ожидающе, завороженный видом, плавными движениями, и, стоило только решить, что с диалогами они закончили, Флоран вышел на новый виток издевательств.       – Я хочу услышать. Милую версию.       В отчаяньи Микеле запрокинул голову, не зная, как избавиться от противоречивых чувств – ему было ещё странно и слегка некомфортно признавать, что он действительно именно такой, каким отец его назвал, потому что ужасно хотел делать то, что Флоран требовал. Впрочем, также он хотел избежать этого.       – Тебе так нравится издеваться? – пробубнил Микеле, наклоняя голову и не отрывая взгляда от сползающей с флорановых плечей рубашки, с того, как тот легко расстегнул ремень и поднялся, сбрасывая штаны, приблизился в одном белье с горящим улыбающимся взглядом, кивнул на выпирающий бугорок Микеле на штанах и потянулся расстегивать его ширинку, параллельно говоря:       – А тебе нет? – он будто бы случайно коснулся члена, и Микеле захлебнулся вздохом. – Мне кажется, что да, – и улыбнулся, – но скажи нет, если нет.       – Я, – честность выжгла внутри дыру настолько огромную, что он не представлял, как с ней жить, сглотнул, переживая волну жара, хриплым голосом стараясь выдавить из себя что-то осмысленное, – я не против. Но я не буду повторять.       – Ладно, – кивнул Флоран, спускаясь ниже, потянул джинсы за штанины вниз, Микеле чуть приподнялся, но в остальном остался практически наблюдателем за тем, как его раздевали, окружали заботой, забота ему нравилась больше. Оба они остались только в белье, некоторое время смотря друг на друга. Микеле чего-то ждал, но пока не знал, чего, начал представлять, что будет дальше, и ощутил волнение. Флоран поддел край его белья и потянул вниз, неотрывно наблюдая, как сползает ткань, как постепенно выбирается из-под нее член. Микеле вздохнул от легкого трения, и тоже не мог оторвать взгляда, почти на автомате приподнимаясь и сгибая колени, его слегка трясло, но он очень хотел, чтобы все случилось. И почти не был смущен, скидывая ненужное белье с ноги, под завороженный флоранов взгляд, тот смотрел какое-то время, стремительно сбросил остатки одежды с себя, притянул поближе бутылек лубриканта и сказал то, что Микеле совершенно не планировал от него услышать:       – Хочу, чтобы ты сделал это сам.       Его обожгло от осознания, обдало жаром, но немного он сомневался, переспрашивая сипло:       – Что?       Флоран кивнул взглядом на флакон в руках, и Микеле сглотнул, приподнимаясь на локтях, смотря на смазку широко раскрытыми глазами, неуверенно мотнул головой.       – Не хочешь? – спросил Флоран с такой тоской в голосе, что Микеле едва ли не пожелал стукнуться обо что-нибудь головой из-за того, что испортил ему настроение. Даже если всего на секунду.       Он хотел. Один бог знал насколько. Его уничтожала мысль о том, как бы он сделал это, ощущая взгляд Флорана обжигающий кожу, но…       – Ладно, – ответил Микеле, не найдя буквально ни одного "но", которое бы позволило отказать. – Только давай не так.       Максимально открытый к предложениям Флоран позволил усадить себя к спинке кровати, Микеле медленно перекинул через него ногу, упираясь одной рукой ему в плечо, вздохнул, проглатывая свою неуверенность. Флоран, так и не отпустив флакон, протянул его, улыбаясь чуть ободряюще, Микеле отчетливо ощущал дрожь в бедрах, как она собиралась внизу живота, забрал злополучный флакон, находясь в критическом состоянии волнения, вылил на пальцы некоторое количество смазки и завел руку за спину, прикрывая глаза, ощущая, что по настоящему сгорит со стыда, если будет смотреть на Флорана в этот момент, осторожно прикоснулся кончиком пальца. Флоран положил руки ему на бедра, нежно поглаживая, это сбивало Микеле, напоминало, что он смотрит, и выбрасывало за грань сознания, его выжгло изнутри настолько, что, казалось, больше уже некуда, сердце заполошно стучало в горле, кожа в самом деле горела, и в совершенно неадекватном состоянии он скользнул одним пальцем вовнутрь, судорожно выдыхая от забытой боли. Прикладывая усилия, чтобы протолкнуть палец дальше, Микеле так отчетливо ощущал горячие руки Флорана, вздрогнул от внезапного несильного укуса на ключице, влажного языка, прошедшегося ниже. Он совершенно не думал, что будет так скучать по этому ощущению, что так отчаянно будет хотеть этого. Ласки Флорана отвлекали от неприятных ощущений, но в тоже время вынуждали мышцы сжиматься от удовольствия, затрудняя положение еще сильнее. Микеле очень хотелось закончить с этим издевательством как можно скорее, и он добавил второй палец слишком рано, ощутив резкую боль, стиснул зубы, зажмурился еще больше, выдохнув болезненный полустон, и губы Флорана прошептали ему в шею:       – Не торопись.       С закрытыми глазами Микеле прекрасно чувствовал все вокруг, как рука Флорана скользнула по коже вверх, прошлась по ребрам, груди, задевая сосок, замедлилась на шее и замерла на подбородке, чуть наклоняя его голову вниз, и тем самым невероятным низким глубоким голосом он сказал:       – Открой глаза.       Чего Микеле делать так не хотелось, но он послушался, его накрыло от того, как Флоран смотрел, словно никогда его не видел, словно в первый раз, обожающим немыслимым взглядом, затем он легко поцеловал Микеле в уголок губ и улыбнулся.       – Ты же знаешь, что делать, – прошептал в губы, легко целуя, – и хотел медленно.       – Я не собирался делать это сам, – ответил Микеле, пытаясь поймать губы Флорана, который будто бы специально отстранялся, и при этом продолжая осторожно двигать пальцами внутри, вздрагивая от прикосновений к простате, сжимаясь слишком сильно каждый раз, он чувствовал невыносимо странное волнение, самостоятельно подготавливая себя, чтобы принять член… делал почти тоже самое в прошлый раз, но в прошлый раз рядом не было Флорана, так желающего руководить процессом.       – Но тебе это нравится?       И так желающего задавать вопросы, от которых Микеле умопомрачительно сжимался вокруг пальцев, выстанывая полузадушенные ответы:       – Да.       Боль никуда не делась, но постепенно становилась терпимой, и, будучи наедине с собой, Микеле бы просто пошел дальше, но Флоран предпочитал говорить, что ему делать, завел руку под мошонкой, касаясь пальцев, и сказал:       – Погрузи их внутрь полностью.       Почти вынуждая подчиниться. Его рука сжимала мошонку, перекатывая в ладони, он коснулся руки Микеле, контролируя выполнение.       – И согни, чтобы они упирались в простату.       Микеле безоговорочно слушался, простонав от контраста прикосновений к мошонке и его собственных пальцев, распирающих мышцы внутри него, прижимающихся в нужном месте, вызывая дрожь.       – Теперь двигай ими внутри, не вынимая, – продолжал Флоран сорванным шепотом, положил вторую руку на член, сжимая не слишком сильно, но достаточно, чтобы Микеле сорвался на очередной стон. Удовольствие захлестнуло его со всех сторон, он не мог не послушаться, пальцы внутри неумолимо жали, терли простату, а руки Флорана обхватывали член и мошонку со всех сторон, Микеле дрожал, его ноги тряслись, пытался найти опору, упираясь ему в плечо, и был уверен, что это совершенно точно его убьет.       – Молодец, – раздалось так близко, что дыханием опалило губы. Мгновенно Микеле почувствовал себя так правильно, таким гордым за то, что Флоран похвалил его, ничего адекватного в его голове больше не могло существовать, смытое волной удовольствия.       – Не останавливайся, – продолжал Флоран ему в губы. – И постарайся сосредоточиться на поцелуе.       Микеле воспринял эту информацию почти подсознательно. Не существовало ни одной возможности, что он сможет это выполнить, был слишком дезориентирован, чтобы иметь возможность на чем-то сосредоточиться, но Флоран поцеловал его, раздвигая губы языком медленно и нежно, неторопливо скользнул глубже, и это настолько не совпадало с ритмом руки на члене, что было невозможно уложить эту разницу в голове. Одна рука Флорана пропала, но Микеле было совершенно не до того, он настолько сильно хотел выполнить пожелание, что все его сознание сосредоточилось на попытке целовать Флорана настолько вдумчиво, насколько он мог, его сбивали его же стоны, сжимающая член рука, собственные пальцы внутри, и не отпускающее напряжение ни на секунду. Микеле старался следить за языком и дыханием настолько, что возбуждение стало чуть менее острым и всепоглощающим, оно продолжало сворачиваться тянущим клубком в паху, вынуждало его дрожать и срываться на стоны, но он почти мог воспринимать его как фоновое явление, наслаждаясь тем, как идеально флоранов язык чувствовал себя внутри его рта и периодически пытаясь вытолкать его обратно и перехватить инициативу. В этот момент рука на члене будто в отместку сжималась чуть сильнее, Микеле мгновенно терялся во внезапно прилившем удовольствии и фокус его внимания переходил на пальцы, он пытался соответствовать флорановому ритму, сгибая их внутри, и был согласен самовольно растягивать удовольствие, возвращаясь к поцелую. Ему было сложно держать этот темп и осознанно игнорировать подкатывающий оргазм, но Микеле до последнего старался отвоевать у Флорана поцелуй, пока его не скрутило судорогой, и он не сбился окончательно, отдаваясь своим попыткам дышать целиком и полностью. Отчетливо слышал тяжелое дыхание и хриплые стоны Флорана и ничего с этим не сделал, ткнулся лбом ему в плечо, вытащил из себя пальцы, не прекращая дрожать, пытался вернуться в реальность, было так спокойно, невероятно, что Микеле честно не хотел двигаться, но Флоран обхватил за бедро, подтолкнул в бок, намекая лечь, неспособной мыслить жижей Микеле последовал за его движениями, лег на спину, едва приоткрывая глаза, чтобы посмотреть на происходящее – Флоран смотрел на него затуманенным взглядом, а Микеле даже знать не знал, когда тот вообще успел кончить.       – Дашь мне пару минут? – спросил Локонте, скривившись с того, как утомленно прозвучал его голос, откинулся на подушки, какие-то осколки смущения или бунтующей гордости разбились окончательно, полностью растворяясь в пережитом невероятном удовольствии. Флоран протянул салфетку, Микеле чувствовал себя готовым игнорировать что угодно, включая потеки спермы, ему не хотелось шевелиться, но он нехотя принял салфетку, вытирая капли, выбросил ее куда-то на пол и прикрыл глаза, ощущая себя невероятно уставшим. Кровать закачалась, реагируя на перемещения Флорана, Микеле чуть согнул колени, приоткрывая глаза и, поймав взгляд, соблазнительно улыбнулся, приподнимая брови. Его охватывало чувство необычайного блаженства, но также хотелось немного поиграть. Флоран положил руку ему на голень, провел выше, отводя ногу в сторону, Микеле продолжал ему улыбаться, совершенно окончательно втянувшийся, вторую ногу отставил дальше, сгибая в колене, самостоятельно, не отрывая взгляда, от ситуации его пробивало дрожью. Флоран потянулся к лубриканту, и тут Микеле вспомнил, что с подготовкой они не закончили даже близко, но ему ужасно не хотелось терпеть все это снова.       – Давай сразу, – сказал он, недовольно кивая на флакон.       – Будет больно.       – Ну и ладно.       – Когда ты скажешь, что хочешь грубый секс, я возьму тебя почти без подготовки, – сказал Флоран серьезно, от внезапных откровений Микеле ощутил, как горячий клубок сворачивается в паху.       – Мне… сказать это сейчас? – лукаво склонил он голову.       – Ты хотел нежно. Или передумал?       Микеле задумался всего на секунду, хотя его потряхивало об воображаемых сцен, боль ему не нравилась, он покачал головой:       – Не передумал. Только давай быстро.       В кой-то веки Флоран его послушал, два пальца скользнули внутрь сразу относительно легко, прижимаясь к чувствительной слизистой, Микеле зажмурился, ощущая, как член начинает становиться твердым, хотя неприятные ощущения его не радовали, предвкушение сворачивало его внутренности горячим комом ожидания. Хотя Флоран послушался, он, как и обычно, усердно старался, добавил три пальца, Микеле тихо постанывал от нарастающего возбуждения и легкой боли, затем внезапно почувствовал чуть больше, его накрыло потрясающим ощущением от того, что он точно мог сказать, сколько пальцев находилось внутри, и когда следом за третьим внутрь скользнул четвёртый, он ощутил одновременно боль и яркое чувство растяжения, давления изнутри, запрокинул голову, хрипло выстанывая:       – Заканчивай уже.       Флоран пошевелил пальцами, точно упираясь в простату и улыбнулся:       – Я все еще хочу услышать милую версию твоей просьбы, знаешь.       Стон вырвался из Микеле неконтролируемо то ли от давления внутри, то ли от упоминания этого издевательства, каждая клеточка его тела дрожала в ожидании. Он хотел член настолько, что был готов сказать что угодно, лишь бы Флоран в него вошел.       – Пожалуйста, – прошептал сорванно, – возьми меня.       Пальцы внутри на мгновение замерли, Микеле почувствовал, как Флоран обхватил его за бедро слишком крепко, а следом легкий поцелуй в коленную чашечку и тихий шепот:       – За что ты такой существуешь?       Не зная, что отвечать, Микеле ничего не сказал, приоткрыл глаза, наблюдая, как Флоран, не отрываясь от колена, видимо, переживал свою маленькую атомную войну в сердце, затем улыбнулся самому себе, протянул руку, приподнимаясь, погладил его по голове.       – Не умирай, – ляпнул Микеле, не придумав ничего дельного, но это сработало на Флорана, он поднял голову, вынимая пальцы, перехватил бедра удобнее, раскатал по члену резинку, и на этот раз уже ничего не спрашивал, но Микеле ему кивнул, откидываясь на спину. Отчетливо ощутил, как уперлась горячая головка в промежность, вздрогнул и протяжно застонал, стоило Флорану толкнуться вперед. Мышцы растягивало болью, но она была привычной, ожидаемой и почти желанной, ему хотелось, чтобы Флоран вошел в него одним движением, раскрывая и заполняя, но он двигался медленными толчками, и это сводило Микеле с ума, он так хотел, что двинул бедрами в его сторону сам, совершенно окончательно сдавшись. Его собственный член окреп достаточно, чтобы начать требовать к себе внимания, но пока было слишком рано – он донельзя желал, чтобы его развезло настолько, что мысли вылетели из головы, чтобы перестать что-либо контролировать и понимать, прежде чем позволить себе прикоснуться к члену. Войдя целиком, Флоран двинулся сразу наружу, выбивая из Микеле гортанный стон, он приподнялся, прогнулся, желая быть ближе, пальцы на ногах поджались от удовольствия, и он скрестил ноги у Флорана за спиной. Тот выбрал ужасный невыносимый медленный темп, как Микеле и хотел, но совершенно точно не мог его пережить, ему хотелось больше, боль постепенно уходила, оставляя тягучее удовольствие и ощущение приятно растянутых мышц, на каждый толчок Микеле постанывал, но ему хотелось, чтобы Флоран погрузился еще глубже, потянул его вниз за голову, утягивая в поцелуй, умопомрачительный, зажигающий звезды на веках от каждого толчка, но этого было мало, настолько мало, что Микеле не знал, как получить больше. Он двигался навстречу, но ему не хватало, его пронзало каждым толчком, убийственно медленным, он ощущал каждый миллиметр скользящего в нем члена, томительно ожидая пронзительного давления на простату, вздрагивая, и не желая прекращать это чувство.       Он так хотел почувствовать больше, что не выдержал, шепча Флорану прямо в губы между поцелуями:       – Глубже, – и сразу же. – Пожалуйста.       Ему нравилось, что его "пожалуйста" делает с Флораном, и мгновенно ощутил, как движения стали более резкими и быстрыми, стоны рвались из Микеле сами собой, и он не хотел с ними ничего делать, но… резко Флоран остановился и выскользнул наружу, Микеле непонимающе приоткрыл глаза, тяжело дыша, его трясло от внезапно прерванного удовольствия, и он не понимал, что случилось.       – Хочу кое-что попробовать, – сказал Флоран сипло, вызывая дрожь. – Перевернись.       Находясь на грани иступления, Микеле не хотел даже спрашивать, что он придумал, покорно на дрожащих руках приподнялся, вставая на колени, и неуверенно обернулся. Флоран вместо ответа положил руку ему на поясницу и повел вверх вдоль позвоночника, не сильно надавливая между лопатками. Микеле задохнулся от его намека, медленно опускаясь ниже, уперся грудью в постель и замер, почти не способный дышать от охватившего жара, с трудом мог видеть, что происходит сзади, и это ощущение открытости и беспомощности уничтожило в нем остатки разума. Флоран повел рукой обратно, остановился на самой верхушке поднятых бедер, между ягодиц, поглаживая кожу чуть выше раскрытого ожидающего входа, Микеле зажмурился, внезапно чувствуя ужасное смущение от этой позы, но был настолько возбужден, что его плавило почти буквально. Он не хотел смотреть, что Флоран делает, ему нравилось только чувствовать, как скользнули его руки вниз, сжимая ягодицы, растягивая в стороны, Микеле проглотил стон, сжимая простынь в кулаках, его скручивало изнутри, и он снова был на грани того, чтобы начать просить. Флоран прошелся членом между ягодиц, как сам Локонте некогда делал, но не заставил его умолять, – чему Микеле был благодарен, потому что не пережил бы это, – скользнул внутрь, как хотелось, одним плавным движением, проникая сразу так глубоко, что Микеле задохнулся от охвативших его чувств. Это было непередаваемо, невообразимо острое наслаждение скручивалось в паху, темп Флоран выбрал куда быстрее, очевидно, больше не способный терпеть, Микеле глушил свои стоны в подушке, прогибался в спине, чтобы прижаться ближе, чтобы впустить в себя член глубже, дрожал не переставая и окончательно потерялся в ощущениях. Потянулся к своему члену, и, не успев прикоснуться, ощутил несильный шлепок на ягодице, заставивший его замереть и вздрогнуть. Флоран навалился на спину, прижимая его руки к постели, и прошептал на ухо:       – Рано.       От его голоса внутри Микеле что-то горячее разлилось, заливая внутренности, он захныкал протестующе, не способный ответить что-то вразумительное. Возбуждение становилось невыносимым, острыми волнами прокатывалось по всему телу, собиралось горячей точкой в паху, постоянно подогреваемое нескончаемыми движениями члена внутри, давлением на простату, Микеле ощущал себя оголенным нервом, Флоран принялся вылизывать его ухо, и он повернул голову на бок, лишившись возможности заглушить стоны в подушке. Ему так хотелось кончить, но Флоран не давал прикоснуться к себе физически, хотя Микеле мог бы вырваться, он чувствовал себя настолько мучительно беспомощным, прижатый к постели горячим телом, что совершенно не пытался сопротивляться, принимая все то, что Флоран ему предлагал.       Спустя несколько томительно растянутых мгновений, Флоран отпустил его руки и чуть приподнялся, упираясь по обе стороны головы, его движения стали более резкими, и Микеле, ведомый только одним желанием, обхватил свой член, выдыхая стон. Удовольствие захлестнуло его целиком, отдаваясь звоном в ушах, и Флоран за несколько рваных движений замер внутри него, упираясь в простату, Микеле закусил губу, принимаясь дрочить себе с невероятным рвением, ощутил, как Флоран обхватил его мошонку, сжимая, медленно двинулся наружу, и Микеле кончил от этого внезапного ощущения, утыкаясь лбом в простыню, сбиваясь с глубоких вдохов. Флоран погладил его по пояснице, что отозвалось приятной дрожью, но неосознанно Микеле поежился, ощущая как жар начинает спадать, и мокрая простынь под ним становится холодной, он рухнул на бок без сил, приоткрывая глаза, чтобы укоризненно посмотреть на Флорана, не менее утомленного и разнеженного, совершенно игнорирующего любые укоризненные взгляды, завалившегося на мокрую постель рядом, спрашивающего:       – Ты как?       – Нормально.       – Только нормально? – ухмельнулся Флоран, совершенно не обиженный. Микеле закатил глаза, отвечая повторно:       – Прекрасно. Этого тебе хотелось услышать?       Удовлетворенный, Флоран улыбнулся, кивнул и добавил:       – Я тоже тебя люблю.       Испытав желание его задушить, Микеле придавил его подушкой к кровати, чтобы не повадно было так легко заставлять его краснеть. Флоран из-под подушки смеялся в перемешку с извинениями, пока Микеле не потерял бдительность и не лишился своего оружия, оказавшегося в руках врага. Несильно Флоран ударил подушкой, пока у него была возможность, но Микеле не собирался ее отпускать, прижал к кровати вместе с руками Флорана, увалился на него сверху, вынуждая капитулировать окончательно, и никак не мог перестать смеяться вместе с ним, заглянул в невозможные глаза, смотрящие таким влюбленным взглядом, и поцеловал, заключая мирное соглашение.       Сценарная свадьба до сих пор Микеле не нравилась. Флоран разбавил ее своим присутствием и ненужными мыслями в неподходящий момент, а остальные просто издевались, и от них можно было ожидать чего угодно, Микеле и ожидал – бесконечные шутки превратились в копию белой простыни, в которую заворачивали Диан, подразумевая свадебное платье, а он был почти не удивлен, что помимо Диан ехидно прищуренные взгляды вокруг замотали в белый балахон и его, только вздохнул обреченно, принимая участь в надежде, что шутники отстанут, если он не будет обращать на них внимания. Шутники не отстали, более того, они шептали ему на ухо "смотри, смотри" и тыкали своими длинными пальцами в полутьме в сторону кулис. За кулисами Флоран откровенно ржал с происходящего и даже не скрывался, невинно-наигранно прикрывая рот рукой, впору было обидеться на него, но у Микеле не было сил обижаться, он бросил в него укоризненный взгляд и надеялся, что Флоран оценит отношение к этому наглому предательству. Еще больше неправильных ассоциаций наложилось на несчастную песню, Микеле начинал ее почти ненавидеть из-за того, что лезло ему в голову в этот момент, и сочувственные взгляды Диан ничем не помогали. С Диан вообще было сложно – общего языка они не нашли, роль у нее выходила словно из фильма про диснеевских принцесс, это так сильно контрастировало с оторвой Клэр, что Микеле почти всегда ощущал себя не спокойно и легко, а с зашкаливающим уровнем ответственности, словно отец Констанции-Диан не безвольный тюфяк, а тот, кто уже точит на него нож в ожидании, когда он оступится. Ощущение это Микеле не нравилось, и сцены с Диан получались оттого совершенно наигранно, но, в конце концов, Микеле прекрасно понимал, что все зрители в зале пришли не для того, чтобы смотреть, как славно протекает семейная жизнь Моцарта.       – Ты тоже с ними заодно? – пожаловался он Флорану перед поклонами в коротком перерыве, тот только пожал плечами, переспрашивая:       – В чем заодно?       Ощутив, что, стоит ему начать пытаться объяснять, он провалится в дыру под названием "испанский стыд", Микеле решил забыть про то, что задал этот вопрос.       Ему еще нужны были силы, учитывая, что веселые приколисты после поклонов в гримерке принялись донимать его, нараспев растягивая, словно персонажи из настоящей диснеевской сказки:        – Прекрасная невеста Микеланджело, – особенно из толпы выделялся голос Корентина, вместе с Массом они лыбились как два идиота, несущих абсолютную чушь, – где вы потеряли жениха?       – Я не невеста, – огрызнулся Микеле, не желая иметь с ними дело. Даже в шутку. Эта шутка выводила его из себя и он надеялся, что от него отстанут, если он будет продолжать их игнорировать.       – Конечно нет, – протянул Ямин, влезая в диалог, – он же жених.       И подмигнул, толкая в бок абсолютно тихого и игнорирующего их всех Флорана. Микеле попытался найти в нем хоть каплю поддержки и опоры, но тот криво улыбнулся, оглядывая всех вокруг, внезапно притихших в ожидании чего-то, напряженным взглядом. Никто ничего от Флорана не ждал, но зачем-то тот все же ляпнул:       – Что ж… выйдешь за меня?       Ошарашенный и смущенный нечленораздельный ответ Микеле потонул в толпе свиста и аплодисментов, он прокашлялся, ощущая, как безоговорочно стремительно краснеет, осмотрел улюлюкаюших окружающих и с трудом выдавил:       – Серьёзно?..       Флоран беспомощно огляделся, на Ямина бросил и вовсе раздраженный взгляд, кисло выдал подобие извиняющейся улыбки.        – Прости. Они… и я… я пошутил, – начал заикаться он и судорожно закашлялся, пока окружающие продолжали затаенно молчать, ожидая чего-то совершенно невообразимого.       – Не шути так, – кивнул Микеле, чувствуя, как неприятно и больно кольнуло в сердце, опустились плечи и настроение укатилось в никуда. Об этом он не думал, сказал Анжеле, что не думал и не слишком хотел, но вот услышал в виде шутки и расстроился, потому что… совершенно не понимал сам себя. Все вокруг потеряли интерес или, быть может, проявили понимание, заметив, как растерянно Микеле смотрел на них. Флоран шагнул вперед, но не слишком уверенно, он сам был явно встревожен случившимся, Микеле видел как метался его взгляд, затем он шепнул совсем рядом:       – Идем со мной.       Осторожно и едва заметно коснулся пальцев Локонте, скользнул вдоль, и слегка сжал указательный. Микеле вдохнул резко потяжелевший воздух, кивнул и двинулся за ним к выходу. В коридоре было темно и тихо, облокотившись на стену, Флоран запустил руки в волосы, разбивая лакированные пряди, склонил голову на некоторое время, а затем поднял ее, пытаясь взглянуть в глаза, и слова полились из него потоком:       – Прости, я не подумал, как это прозвучит. Я не хотел так шутить. Это не потому что я не серьёзен.       – Я так не думал, – обронил Микеле, оставаясь в потерянном состоянии, – не успел подумать.       – Это хорошо. Наверное. Я не знаю, просто, не думай, что для меня это все шутка. Чувствую себя ужасно из-за этого, – отчаянно вздохнул Флоран. Микеле протянул к нему руку, но вместо того, чтобы по привычке обнять, положил на плечо, словно они едва знакомы, и получил в ответ на это непонимающий взгляд, тут же отдергивая руку, будто от горячего.       – Прости, – сказал в итоге, – я, наверное, в легком шоке.       Чуть менее непонимающе Флоран кивнул, отвернулся, какое-то время рассматривая стену напротив, вздохнул тяжело и заглянул в глаза, добивая Микеле до настоящего шока:       – Если такой брак официально-официально разрешат… – он сделал паузу, от которой у Микеле внутри все перевернулось и зазвенело в ушах, – выйдешь за меня?        – Я об этом не думал... – ответил Микеле заторможенно лишь бы хоть что-то ответить, его реальность схлопнулась, прекращая существование, кровь загустела настолько, что больше не питала мозг, отказавшийся работать окончательно.       Флоран криво улыбнулся, воспринимая это как-то по-своему и сказал:       – Ну, и не бери в голову, у нас и так все хорошо... у нас же все хорошо?       От нерешительной флорановой интонации Микеле закоротило мозг, он не знал, что делать, что думать, что говорить, как жить дальше с этими предложениями и мыслями в голове, непонимающей лужей он растекся по полу, но в то же время все, что его волновало – желание поцеловать Флорана. Как и раньше. Как и всегда.       Этому желанию было невероятно сложно сопротивляться, но Микеле попробовал, почти кидаясь Флорану на шею, сжимая его в объятьях только чтобы хоть как-то унять свое невыносимое желание, прошептал еле слышно.       – Спроси меня об этом позже. Когда будет официально.       Флорану, как оказалось, выполнять схожее желание, никакие люди поблизости не мешали, и Микеле предпочел целовать его в ответ, пока голова полностью не перестанет работать.       Он не знал тогда на сцене, что с этой песней у него будет еще много проблем, например, тонкие издевательства Флорана, напоминающего о платье, отчего Микеле бесился, потому что его раздражало сравнение с девушкой. Хотя Флоран не сравнивал, Флоран просто шутил о том, что Микеле задевало, и тихо радовался своими успехам и тому, как его пытаются безуспешно удушить.       – Тебе специально постоянно мне об этом напоминать? – насупился Микеле, убирая подушку, которой не всерьез пытался заставить Флорана замолчать.       – Прости. Я постоянно вспоминаю об этом, когда ты начинаешь вести себя… – он сделал паузу, покачивая головой из сторону в сторону, словно змея, пытаясь намекнуть Микеле, что имеет ввиду. Только Микеле ничего не понял, склоняя голову на бок в ожидании объяснений, устроился на краю кровати чуть удобнее, опуская одну ногу на пол. Флоран обреченно откинулся на подушку, прикрывая глаза предплечьем.       – Просто ты… я не знаю, как тебе это объяснить. Иногда ведешь себя на сцене… слишком сексуально. Все эти твои виляния бедрами.       – О, это тебе не нравится? – обиделся Микеле. – Ты что, ревнуешь?       Флоран вздохнул и убрал руку, рассматривая так пристально, что Микеле поежился.       – Наверное. Ты можешь так не делать?       – Как?       – Можешь вести себя на сцене чуть менее откровенно?       – Чуть-чуть? – улыбнулся Микеле, заползая на постель, уперся руками по обе стороны от его головы и соблазнительно медленно приблизился, замирая в нескольких сантиметрах от лица. – Хочешь, чтобы все досталось только тебе?       Флоран поднял руки, обхватывая за голову, потянул ниже, но Микеле замер, не двигаясь, ожидая ответа.       – Думаю, так и есть, – вздохнул тот. – Никаких сексуальных флюидов на сцене, чтобы не привлекал ничьего внимания.       – Ах вот ты как, – ответил Микеле, легко касаясь губ на несколько секунд, тут же отстраняясь. – И что мне будет за это соглашение?       – Обоюдное соглашение? Что ты хочешь?       – Пока очень хочу, чтобы ты перестал шутить про платье. Но это неравноценный обмен.        Так и не отпуская его лица, Флоран провел большими пальцами вдоль скул, улыбаясь:       – Я не буду шутить про платье, но ты можешь попросить что-нибудь еще. Раз уж моя просьба такая трудновыполнимая для тебя.       – Пытаешься на слабо взять? – усмехнулся Микеле, целуя его снова в губы и в обе щеки, ощущая себя невозможно счастливым, несмотря на то, что Флоран, фактически, просил его контролировать себя на сцене, что нравилось Микеле не очень.       – Результат обычно неплох, – улыбнулся в ответ Флоран так солнечно, что Микеле внутри закоротило.       Он был готов согласиться с тем, что от него хотели, но отложить эту мысль на следующий раз, когда не нужно будет так стараться не отвлекаться на улыбки и мягкие губы.       Флоран отчасти слукавил, хотя не шутил, как и обещал, сама песня для Микеле была не меньшим триггером, и, когда Мот вынудил спеть эту песню на музыкальном фестивале, Микеле отказался. Чувствовал себя максимально странно: с одной стороны, Флоран, конечно же, издевался и делал это специально, с другой, его распирало от всех связанных с песней событий и эмоций, что он не мог ничего поделать с тем, как ноги начинали дрожать. И в отместку за то, что Флоран свое обещание выполнил не полностью, Микеле нарушил свое пару песен спустя, осознанно и нагло вильнул бедрами несколько раз в такт одной из следующих песен, улыбнулся, поймав раздраженный флоранов взгляд, от которого мурашки пробежались по спине и ноги окончательно дрогнули, вынуждая Микеле искать опору на скамейке позади.       После окончания всей фанатской активности и бесконечного количества нарисованных Микеле звездочек, Флоран спросил:       – Ты считал, сколько раз перекручивал стойку у микрофона?       – Что? – опешил Микеле, совершенно не понимая, к чему это.       – Ты слишком нервный сегодня, нет?       – Нет?       – И чего тогда петь отказался?       – Потому что я не хочу ее петь. А ты обещал не шутить про нее.       – Про песню? Я вроде про песню ничего не обещал. Ты тоже мне кое-чего обещал и не выполняешь.       – Потому что ты первый нарушил обещание! – возмутился Микеле, сразу же сдуваясь. – Ладно. Я специально, потому что ты предложил мне петь эту песню, хотя сам напихал в нее столько ассоциаций, что я не могу ее нормально петь.       – Прости, – неуверенно ответил Флоран, – я не буду больше ее предлагать, окей?       Удовлетворенный, Микеле кивнул, но дорога ожидалась долгой, так что Флоран продолжил:       – Ты все равно какой-то дерганный сегодня. Что случилось?       – Мама обещала позвонить вечером. Рассказать, как там дела, – признался Микеле, вздыхая, ощутил, как горячие пальцы сжимаются вокруг его руки, поднял взгляд, поймал поддерживающую улыбку.       – Все нормально будет, – кивнул тот. И как можно было ему не поверить?       Микеле делал все, что было в его силах – ходил на радио, на телевизионные эфиры, почти срывал голос на каждом втором спектакле, неосторожными движениями размазывал бесчисленные блестки, смешанные с потеками слез каждый вечер, и утопал в любви и заботе, игнорируя все то, что не хотело восстанавливаться в его жизни, надеясь, что когда-нибудь образуется. Отец не желал обсуждать с ним никаких вопросов, но здоровался, когда мать звонила, спрашивал, как его жизнь и здоровье, стабильно обходил тему работы и никогда не интересовался кем-то кроме самого Микеле. Что задевало, но не так сильно, как вначале. Он мог с этим жить, в конце концов.       С труппой они двигались по стране, устраивая тусовки в автобусе, гостиницах и барах, делая смешные фото на фотоаппарат Солаля, если Микеле удавалось им завладеть, он украдкой фотографировал прячущегося подальше от шума Флорана, который мог бы быть как раньше где-то неизвестно где, но был здесь, потому что, может, Микеле был здесь. Но если бы его тут не было, с некоторой долей вероятности Микеле бы тоже не было. Солаль ругался на него за кучу потраченной памяти, а Микеле советовал ему уже купить флешку побольше, в конце концов.       В этом темпе они прибыли в Нэнси, перегоняя ураган, наступающий на пятки, напряженно проверяя прогноз погоды все время установки сцены на открытом воздухе, где каждый не мог перестать волноваться о возможности этого выступления в принципе. Микеле накрывало и ощущением финала, и беспокойством, что никакого финала не будет, что они не начнут или что начнут, но их зальет ливнем, и придётся экстренно заканчивать представление, и все его старые мысли вылезли наружу, превращая нервозность в состояние настоящей тревоги, где Микеле не знал, что делать, и как это остановить. Он поглядывал на знакомые лица небольшой группы фанатов, следующих за ними уже несколько городов, и думал в первую очередь о том, что подведет их, хотя никак не мог повлиять на погоду.       Минут за тридцать до выхода Микеле повис со спины на Флоране, почти словно маленький ребенок, не желая его отпускать, пока тревога не оставит. Тот тоже находился в легкой панике, вместе со всеми мониторя погоду, которая пока что не вынудила их отменить представление, но черные тучи вдалеке на горизонте не слишком внушали доверие. Флоран погладил по тыльной стороне ладоней, сжимающих его, спросил:       – Тебе не надо готовиться?       – Надо, – шепнул Микеле ему в шею, – но я волнуюсь, что начнется дождь и все испортится.       – Вроде он прошел мимо.       – Это еще не точно, – сопротивлялся Микеле       – Нас бы отменили, если бы он шел сюда, – продолжал успокаивать Флоран, поглаживая его руки, перехватил их, вынуждая отпустить, развернулся и больно потянул Микеле за щеки, словно ребенка. – Все будет нормально. Ты знаешь, что делать, мы знаем, что делать. Просто играй до самого конца.       – Я не хочу, чтобы это был последний раз, – признался Микеле, чувствуя, как к горлу начинает подступать ком. – Если я не этот персонаж, тогда я не знаю, кто я. И что делать с моей жизнью дальше тоже не знаю.       – Я тоже, – вздохнул Флоран, притягивая в объятья. – Но мы разберемся.       – И все будет хорошо? – улыбнулся Микеле, хотя напряжение совсем его не отпускало.       – Конечно, – кивнул Флоран, настойчиво подталкивая его в сторону кресел гримеров. – Я всегда буду где-то поблизости, если тебе понадобится помощь.       На этот раз Микеле ему поверил, но не мог перестать разваливаться на части от ощущения окончания, у него дрожал голос половину спектакля, даже там, где этого было не нужно, он не смог подняться в антракте, вынуждая Флорана посидеть с ним на сцене пару минут, уткнувшись ему в плечо лбом, чувствуя теплые поглаживая по спине, и чувство кома в горле, не дающего дышать, не давало Микеле покоя. Финальный дуэт он пережил только на мысли, что Флоран сказал ему ранее – всегда рядом, чтобы помочь. И на поклонах он чувствовал себя настолько выжатым, что едва был способен улыбаться, не то что петь или стоять. Он слышал легкую дрожь в голосе Флорана, хотя тот выглядел с гитарой весело и непринужденно, Микеле мог различать малейшие интонации и понимать, насколько все они устали и расстроены.       У них была корзина красных роз на финал, и Флоран уже без гитары, захотел превратиться в соблазнительного мачо, зажимая несчастную розу между зубами, Микеле рассмеялся и почти на автомате повторил за ним, чувствуя себя при этом максимально разбито, блестки красиво падали сверху, он кинул розу в зал, и сил улыбаться было уже абсолютно ноль, Микеле сполз на пол прямо на сцене вместе с половиной труппы, выжатый физически и эмоционально, и затем до его ушел добралась фанатская песня на мотив "L'Assasymphonie", и остатки его сознания растворились в слезах, которые он был не способен контролировать. Как и все вокруг него. Единение было настолько всепоглощающим, что он не представлял, как будет жить без этого всего, без Моцарта, без зрителей, без блесток, без пробирабщего до костей невозмутимого голоса Сальери. Будто чувствуя, что в нем нуждались, Флоран появился сбоку, протягивая что-то красное. Микеле несколько раз моргнул и протер глаза смахивая слезы, поднял взгляд, отмечая, что в руках у Флорана была маленькая роза без длинной ножки, почти такая, которую вкладывают в кармашек пиджака.       – Она сама сломалась, – сказал Флоран, улыбаясь, хоть его голос дрожал не хуже, чем у остальных. – Но я ее специально украл.       Не желая с ним таким почти спокойным говорить, Микеле дернул его на пол за протяную руку, Флоран скривился, вероятно, больно ударишись коленом, но не возмутился. И хотя ничего не могло успокоить утомленные расстроенные нервы, обниматься на полу, слушая песню за опущенным занавесом, сглатывая слезы, было так обыденно, но в тоже время заполняло сознание уверенностью, что жизнь на этом не кончится. Микеле забрал розу, пока она не пострадала, помявшись, и долго рассматривал то ее, то постепенно находящих в себе силы подняться окружающих, и спросил тихо почти выдыхая Флорану в ухо:       – И куда мы теперь?       – Домой? – ответил Флоран то ли удивленно, то ли неуверенно, но такой ответ Микеле и был нужен. Он отстранился, осторожно вталкивая стебель розы Флорану под край жилета, и спросил:       – Ты не передумал?       – О чем?       – Жить со мной.       – Нет. А ты?       Микеле покачал головой, ловя улыбку, и добавил:       – Значит, наш первый план – найти дом.       В кабинете мадам Моро все также было тихо и спокойно, будто бы все в его интерьере подбиралось с этой целью, впрочем, скорее всего, как и было. Микеле хотелось поставить финальную точку, может быть, услышать, что все с ним нормально, что он здоров и никакие больше психосоматические проблемы не будут его донимать. Мадам Моро по обыкновению делала пометки в своей тетради, на этот раз тетрадь была немного другой, но это мало имело отношения к вопросу.       – Значит, – подытожила она, – в последнее время все хорошо?       – В основном, да. Никаких больше симптомов. Хотя когда-то в начале тура, когда было холодно, у меня несколько раз замерзали и белели руки. Насколько это страшно?       – От холода? Вероятно, синдром Рейно – сосуды слишком сильно сужаются от холода или стресса и кожа становится бледной. Это не опасно, в основном, носите перчатки зимой. Но проверить сосуды лишним тоже не будет. Хотя в нашем с вами случае с большой долей вероятности причина подобного состояния – стресс. Что-то происходило тогда?       – Много сомнений от неуверенности, – усмехнулся Микеле, вспоминая все дурацкие глупости, жившие тогда в голове.       – Вполне возможно, но посетить врача лишним не будет, – кивнула мадам Моро, что-то коротко записывая. – Впрочем, смогли разобраться, что было основной причиной вашего состояния, если сейчас все лучше?       Микеле вздохнул, оттого, что был не до конца уверен с финальным вариантом.       – Соглашусь, пожалуй, с вашей версией о признании, – сказал он. – Наиболее близкая к истине версия.       Мадам Моро вновь кивнула, более ничего не записывая, отложила тетрадь на столик рядом с ней, и, чуть наклонившись вперед, спросила:       – Как ваши отношения с отцом?       Легкая неприятная паника на секунду заставила пульс Микеле подскочить, но, проигнорировав внезапное волнение, он ответил:       – Можно сказать, что не плохо. Но мне не удалось ничего с ним обсудить, как вы предлагали, он не хочет слушать.       – Отрицание – один из механизмов защиты психики, – сказала мадам Моро. – Но вы с ним общаетесь?       – На чисто бытовые темы – да. Все равно я и не хочу с ним об этом говорить.       – Дайте ему больше времени. Людям старшего поколения труднее привыкать к современным нормам.       Микеле кивнул, не зная, что говорить дальше, продолжал наблюдать за движениями психотерапевта, она снова откинулась на спинку кресла и улыбнулась немного скованно.       – Я чувствую, это наш с вами последний сеанс, – вздохнула она, – так что, думаю, мне пора раскрыть пару карт. Я была на вашем спектакле. Мне очень понравилась музыка. Кажется, вы взяли несколько наград в Каннах?       – Да... – ответил Микеле неуверенно, растерявшись от внезапного перехода. – Вы это к чему?       – Хочу сказать, что все, что происходило и происходит в рамках этого кабинета строго конфиденциально, и так как вы известная личность, для вас это имеет особое значение, но... я бы хотела предложить вам поговорить о вашем партнере.       Предложение Микеле привело почти в ужас, хотя он прекрасно понимал, что именно за этим тут и находился, все же ответил:       – Не уверен, что это хорошая идея...       – Я не буду выпытывать у вас, кто это, я не журналист из желтой прессы, да и у меня нет такой цели. Но мы начали с вами обсуждение ваших отношений в телефонном разговоре, и у меня появилось несколько идей, которые я бы хотела вам предложить на размышления. Что скажете?       Микеле в задумчивости склонил голову. С одной стороны, она действительно уже знала некоторые детали, с другой – даже если у нее были предположения, они не были нужны ей для того, чтобы выполнять свою работу, так что в этом ей можно было доверять. К тому же… Микеле только что придумал, что будет его "обещанным желанием" для Флорана – максимальная скрытность.       – Давайте попробуем, – ответил он.       – Итак, на каком уровне находятся ваши отношения?       – А какие уровни существуют?       – Это скорее субъективное понятие – вы уверены в них достаточно, чтобы полагать, что ваши отношения – стабильные и крепкие, вы строите планы на жизнь, в которой присутствует ваш партнер, готовы идти на компромиссы, если что-то вас или партнера не устраивает, или не готовы на все это и ваши отношения не слишком устойчивые. Что вы можете сказать о своих?       – Мне кажется, что все стабильно. Относительно, наверное. По крайней мере, все то, что вы перечислили, имеет место.       – Это хорошо, – кивнула мадам Моро. – Даже при том, что вы очень с ними торопились.       – Мы решили, что это не из-за того, что меня бросила девушка, – признался Микеле, желая убедить ее, что она не была права.       – О, это тоже хорошо, – улыбнулась психотерапевт. – Что вас в этом убедило?       – Было бы странно, знаете, заводить такие отношения только из-за того, что меня бросили. Если бы мне был нужен кто-то, я бы нашел девушку.       – Это не обязательно. Вы нашли того, кто соответствует вашим представлениям об идеальном партнере, и не были слишком категоричны в отношении его пола, – сказала она, разрушая все воображаемые аргументы, что Микеле казались такими железобетонными, но не стала задерживаться на этом. – Вы все еще боитесь остаться один сейчас?       – Я не знаю, – признался Микеле, ощущая себя вновь неувереным и потеряным, ничего не понимающим в происходящем в его жизни. – Я могу находиться один. Не слишком долго. Обычно мне становится скучно.       – Вы знаете, что для построения крепких гармоничных отношений необходимо в первую очередь понимать и любить себя. Но, в нашей с вами ситуацией, можно сказать, что ваши симптомы были одним из проявленией нехватки этого понимания. Можете сказать, что понимаете себя сейчас лучше?       – Я чаще задумываюсь о причинах моих поступков, чем раньше. Пытаюсь не делать то, что не нравится другим. Это хороший знак?       – Определенно хороший. Это нормально – не хотеть расставаться с любимыми, если вас не посещает это желание каждый раз, когда вы находитесь один, пока ваш партнер занят другими делами. Отмечали такое?       – Вроде нет?       Но Микеле не был полностью уверен в отношении себя прошлого, себя в рамках тура. Быть может, тогда он был чуть более встревожен потенциальным расставанием, чем сейчас, так что добавил:       – Сейчас, кажется, нет.       Мадам Моро кивнула уже который раз за вечер, отчего Микеле становилось спокойнее – то, что он говорил, она воспринимала как положительные ответы, хотя некогда говорила, что верных ответов на ее вопросы быть не может, Микеле привычно называл их именно верными.       – Насколько вы цените самого человека, а не его отношение к вам?       Вопрос вогнал его в ступор, заставляя задуматься.       – Это… сложно. Я не знаю, как мне это определить.       – Насколько вы готовы идти на компромис, если что-то, что хочет ваш партнер, вам кажется неприемлимым? – предложила она.       – Думаю, я могу пойти на компромисы, – кивнул Микеле.       – А согласиться с его мнением? – улыбнулась мадам с явной провокацией.       – Не уверен полностью, – нахмурился он в задумчивости.       – Если ваш партнер поставит вам ультиматум "делай так или я уйду", что вы выберете? При условии, что вам не нравится его просьба.       Ее вопросы вгоняли в такой ступор, что Микеле нервно рассмеялся:       – Я даже не знаю, что мог бы сделать.       – Попробуйте представить по крайней мере.       Вздохнув, он попытался. Примерно понимая, зачем мадам Моро задавала ему такие вопросы, Микеле хотел ответить на них честно, хотя совершенно не представлял, чтобы Флоран мог поставить ему ультиматум о чем бы то ни было, он скорее бы просто испарился вникуда, ничего не объясняя, чтобы потом внезапно вернуться и спросить, что он думает по этому поводу теперь, но… молчаливые сорры были для Микеле совершенно не в новинку, и, хотя это пришло ему в голову не сразу, он делал тоже самое в начале ссор – уходил в тишину собраться с мыслями и дать собраться с мыслями другому человеку. Это не мешало Микеле попытаться придумать воображаемую ситуацию, отвечая:       – Если я буду сильно разозлен, я скажу "уходи" и потом буду долго себя ненавидеть за это.       – И после этого выполните просьбу?       – Я не знаю. Зависит от дальнейшей ситуации. Я больше буду надеяться, что просьба исчезнет за время ссоры.       – Вы не рассматриваете вариант согласиться только чтобы ваш партнер не уходил?       – Я понимаю, к чему вы клоните, – вздознул Микеле, чувствуя легкое раздражение. – я не настолько зазависимый.       – И это замечательно, – улыбнулась мадам Моро. – Это уже намного больше говорит о ваших серьёзных намереньях – достаточная самостоятельность и умение отделять себя от партнера, хотя и идти на коспромисы.       Микеле внезапно почувствовал, будто его хвалили за хорошие оценки в школе, смущенно улыбнувшись. Психотерапевт, впрочем, не стала хвалить его слишком много, переводя тему:       – Какие у вас планы на сегодня?       Настолько внезапно, что Микеле в удивлении заторможенно переспросил:       – Что?       – Что вы сделаете, когда выйдете за пределы кабинета? – уточнила она.       – У нас встреча с риелтором.       – У вас… – протянула мадам, поднимая брови, осознанно не заканчивая фразу. Микеле кивнул ей:       – Ну да, у нас.       – Вы достаточно готовы к совместной жизни?       – Мы почти пять месяцев провели в одном номере, – нахмурился Микеле. – Куда уж больше предварительного тестирвания?       – Простите, вы мне этого не говорили, – улыбнулась мадам Моро. – В таком случае действительно, должна пожелать вам закончить поиски как можно удачнее. И не ссориться из-за цвета штор.       – Цвета штор уже свалились на меня, – рассмеялся он в ответ, вспоминая флораново: "Ты там как-то говорил про корочку дизайнера, вот и развлекайся", совершенно не желающего участвовать в процессе настолько серьезно. – Мы сошлись на списке "надо, чтобы было вот это", но качественное наполнение повисло на мне.       – Вас это удручает?       Микеле легко покачал головой:       – Нет. Это лучше, чем ссориться из-за штор. Но я не уверен, что мы скоро найдём квартиру…       – Завышенные требования? – понимающе спросила мадам.       – Да, – вздохнул он. – У меня по большей части.       – Что ваш партнер думает по этому поводу?       – Пока не сопротивляется, – улыбнулся Микеле, чувствуя, как взгляд мадам Моро становится укоризненным, и ничего не мог с этим сделать – в конце концов, Флоран обещал ему мансарду. И много чего другого.