Бессердечные создания (и их создатели)

      Сергей совершал очередной обход по этажу, гордо разгуливая мимо открытых дверей. Ему пока не разрешали курить или вообще пробираться в курилки, а курящим строго запретили предлагать или давать Нечаеву сигареты. Он подумывает, что это нововведение — дело рук хирурга, но не жалуется. Нужно передохнуть от всяких токсинов, тем более скоро у него запланирована операция.       Идея не искать хирурга плотно засела в голове. И так же быстро забылась. Он бесцельно гулял туда сюда, не зная, чем заняться. В голову не лезли никакие идеи, а курить хотелось безумно. Обойдя еще несколько кабинетов, безмолвно приветствуя персонал, Сергей наткнулся на приоткрытую дверь палаты и услышал оттуда звон знакомых голосов: — Ай! Нос сломаешь, паразитка! — зашипел низкий мужской голос. Харитон Радеонович, без сомнения. Нечаева привлекло такое заявление, поэтому он притаился у незапертой комнаты, заглядывая через щель в двери. С таким углом обзора можно было увидеть только половину кабинета. На стенах висели детские рисунки, пальцами и акварелью, бумажные гирлянды свисали разноцветным градом с потолка. Несколько разных каталок с лекарствами и подносами забились в углу. Весы для измерения, специально линейка для определения роста. Может быть, это кабинет детского терапевта? Ширма разделяла комнату на две половины, а у самой дальней стены стоял записной стол. За записным столом было полуоткрытое двустворчатое окно, не обделенное белым пыльным тюлем. Чтоб ее моль пожрала, вездесущая скотина… По обе стороны стола — стеклянные шкафы. С такого угла Сергей не особо понимал, что там находится. Скорее всего там медицинские карточки, папки, какие-нибудь старые книжки. Ненужные, всеми забытые документы. Всякий хлам. Никто из присутствующих не заметил его, он продолжил изучать. На кушетке, свесив ноги вниз, сидела девочка — Алиса, наверняка. Такие же темные непослушные волосы, карие глазки; красный вязаный свитер; комбинезон, стертые, выцветшие заплатки на коленях. Носки сползли вниз, собираясь гармошкой у лодыжек, черные лакированные ботинки качались туда-сюда. Рукава свитера были закатаны, локти сбиты, ссадины на пальцах, следы кошачьих укусов на ладонях. Она высунула язык, передразнивая врача, пока мужчина сидел, схватившись за переносицу. — Стариканище! — гордо заявила девочка, складывая руки замком, выпятив подбородок. Хирург подправил очки ребром пальца и непонимающе поднял бровь. — Что? — он взял медицинскую карточку с кушетки. — Лингвистическое объединение слов тараканище и старикан, — ее лицо сияло от самодовольства, она с важным видом подняла указательный палец вверх завершая остроумное заключение. Не веря собственной гениальности, девочка опять повторила: — Стариканище. — Я тебя сейчас на опыты отдам, лингвистка несчастная, — Захаров пригрозил ей кулаком. Алиса даже не дернулась. Рядом с Алисой Харитон казался абсолютно другим человеком. Его лицо менялось от сосредоточенного к нейтральному спокойствию, а плечи расслаблялись. Удивительный уровень доверия к маленькому ребенку: он не держит перед ней спину ровно, не фильтрует речь, не говорит долгими заумными терминами. Он не боится быть человеком, родителем. Он не боится показать ей, что любит ее. Сергей почувствовал себя немного не к месту. Может, ему стоит заявить о своем присутствии? Неловко так подглядывать за людьми. Разговор продолжался, а он становился невольным слушателем. Или вольным слушателем с сомнениями? — Не отдашь, скучать будешь, — она отвернулась от Харитона, прикрыв глаза. Сергей навалился вперед, стараясь бесшумно открыть дверь шире. За его спиной кого-то везли на инвалидной коляске: майор понял по стуку колес и перемене ветра сзади. Он обернулся и молча поприветствовал медсестру. Она заглянула в кабинет и покачала головой, уводя пациента в палату. — Дусю жалко, придется и ее отдавать. Она без тебя, как без рук. — Не без рук, а без лап, — поправила девочка. Захаров показывает ей язык и Алиса надувает щеки, краснея от негодования. Нечаев наклоняется слишком близко, не сдержав тихого смешка от увиденного. Петли предательски скрипят под его весом, и Нечаев тактично выдает свое местоположение. Сначала его замечает Алиса: она немного отодвигается от прохода, поближе к окну и, самое главное, к Харитону. Она кажется почти напуганной, но скорее всего удивленной. Та касается плеча хирурга, привлекая внимание к образовавшемуся гостю. Захаров поднимает голову и видит Сергея. — О, товарищ майор, вас выпустили из палаты? — как будто сам этого не знает. Мужчина снимает стетоскоп с плеча и поднимается со стула. Он убирает записи на стол, опираясь бедром на стык угла. — Не-а, не выпустили, — Сергей зашел внутрь, переступая порог. Захаров подозвал Алису к себе; она молча убежала, сев за письменный стол. Видимо поверхность уже давно была оккупирована, он заметил разноцветные карандаши и изрисованные листы бумаги на столе. — Ага, из хлебного мякиша сделал ключ от замка. Ищу выход. Не подскажете? — Безусловно, — Харитон ткнул большим пальцем за спину, указывая на окно. — Пожалуйста, очень удобно и не заперто. — А на каком мы этаже? — он улыбнулся Алисе. Девочка ухмыльнулась ему в ответ, ее карие теплые глаза сузились и на щеках появились ямочки. — На третьем, — подсказала Алиса, чиркая на листе бумаги. Сергей скривился, заходя дальше в кабинет. — Ладно, оставлю побег на потом, — он повернулся к сидящей девочке. Она с усилием вырисовывала на листе бумаги странные фигуры, грифель карандаша стирался об шероховатую поверхность. Несколько раз ей приходилось точить его. Комнату наполнило знакомое шуршание активной деятельности. Он подошёл ближе, огибая врача. Захаров проигнорировал его, продолжая сортировать бумаги на столе. Одни — в одну стопку, другие в другую. Он останавливался на некоторых листах внимательно разглядывая их, исправлял что-то ручкой и убирая их отдельно. Очень важное, умное выражение лица вернулось на место. Сергей старался быть аккуратным. Нечаев со своей профессией нечасто сталкивался с детьми, на самом деле он не должен с ними сталкиваться вообще. Когда видишь детей на военных операциях всегда становится противно на душе. Насчет повседневной жизни, вне работы, все было довольно просто. Катя никогда не задумывалась о детях, он никогда не жаловался. Они были счастливы вдвоем, им не нужно было третье колесо. Никто из знакомых не заикался о зайках-лужайках, даже его теща. Тем более, с постоянными выездами и отъездами было невозможно создать большую крепкую семью. И даже при всем своем желании, рожать или не рожать детей — было бы не его единым выбором. Катю никогда не интересовала перспектива оставить свою карьеру ради другого живого существа. Она любила балет, она любила помогать людям. Она не хотела отказываться от всего, чтобы застрять дома в роли домохозяйки. А дети. Это такие создания, им нужно так много внимания, столько сил и любви. На своем опыте майор знал, как его родители обделили его этим. Сергей никогда не винил их за это, у них были на то причины: работа, дом, война. Дети не были в приоритете. Но боли от этого меньше не становилось. Еще бы вспомнить их лица. Было бы замечательно. Он решает вернуться в настоящее, разглядывая детские каракули. — Э, что рисуешь? — осторожно спросил Сергей. Девочка остановилась и посмотрела на него. Сложно ли общаться с детьми? Они ведь маленькие люди, немного глупее, немного умнее, немного проницательнее. Да, и Алиса не просто ребенок, а какой-то особо важный секретный субъект. — Домики? Захаров оборачивается, заинтригованный этой сценой. — Нет, это больница, — говорит девочка, тыкая в кучу серых квадратов. Посередине стоит красный крест. Клумбы с цветами, пару деревьев. Солнышко в углу и галочки-птички. Она начала подробнее показывать элементы своей работы. — Вот Дуся, — несколько кривых овалов, полосатых и с треугольниками сверху. Ушки. Длинный хвост, кошачья мордочка. Сергей с важным видом кивнул. Алиса показала на сероватую кляксу. Эта уже безмордая, безухая, но зато с лапами и хвостом. — Это Муся. — Красиво, — Нечаев в детстве любил рисовать. Он помнил расплывчато, как рисовал лягушек на роликовых коньках, рыбок в аквариумах и чистое небо. Как обклеивал своими шедеврами стены комнат, хотел придать яркости дому. Даже задумывался о карьере художника. Но весь остальной мир решил за него, поэтому его отправили в армию. Были ли это его решением или решением родителей? Он не помнит. О родителях и о опекунах… — А нарисуешь своего папу или маму? Это вырывалось как-то само. Нечаев не успел понять сказанного, пока в комнате не стихли все посторонние звуки. Прекратился шорох листьев, карандаш застыл на месте. Она подняла глаза отрываясь от рисунка. Глубокие, темные, бездонные ямы уставились на Сергея. Она не сводила взгляда, нечитаемые эмоции приковали майора к месту. Припаяв, свело все мышцы ног, фантомные боли в отсутствующую руку вернулись. Десна заныли странный болью, в груди заболело… — Товарищ майор, что вы тут делаете? — он едва смог отвернуться от Алисы. — Помимо вашей жалкой попытки побега? Она продолжала сверлить его пустым взглядом. Но слышать голос Харитона было благодатью. Он сглотнул. — Хотел пригласить вас прогуляться, — он откашлялся и выпрямился. Позволил себе посмотреть на другого мужчину, его окатило волной облегчения и стыда. Ну, он не собирался, но нужно было выкручиваться. — Значит, искали меня? — Харитон довольно улыбнулся. — В одиночку меня никуда не пустят, — оправдывался Нечаев. — Вот оно что, — мужчина собрал оставшиеся бумаги в папку и переложил ею в другую руку, отодвигаясь от стола. Его медицинский халат смялся в некоторых местах. — А я уже начал думать, что вам интересна моя компания. Он отошёл и поманил Нечаева к двери, за собой. Сергей в ответ поморгал и двинулся, с трудом передвигая конечностями. Может прогулка после тренировки не лучшая идея? — Пойдемте, — он обратил внимание на девочку. Она до сих пор следила за майором, красный карандаш в ее руки оставил неровную точку на бумаге. Плечи хирурга опустились, расстроенно или устало. Может, все сразу. — Алиса, я позову доктора Филатову, она отведет тебя домой. — Не хочу домой! — настроение совсем поменялось, эмоции быстро сменились на лице. Алиса встала изо стола, карандаши покатились, стукаясь друг от друга. Она сложила свой рисунок пополам и спрятала в карман. Рукава ее свитера сползли вниз. — Можно с вами? — Куда? — поинтересовался хирург, поправляя халат на плечах. Он пролистал папку, проверяя всё ли на месте. — Гулять! — недовольно надулась девочка, зашагав в их сторону. Она впилась в бок Захарова, повиснув на нем. — Это не мне решать, Лиса, — Харитон кивнул в сторону Нечаева. Погладив по голове девочку, он сказал: — Спрашивай у Сергея Алексеевича. Он же меня пригласил. Сергея передернуло. Непривычно, когда Захаров называл его по имени и отчеству. «Товарищ майор» было роднее, спокойнее. Ближе. — Можно с вами, Сергей Алексеевич? — девочка невинно захлопала глазками. То как она произносила его имя, показалось ему… интересным. Она знала его до этого? Она знала о его существовании задолго до того, как он узнал о её? В ее взгляде читалось понимание, в ее жестах проглядывалось недетское осознание. Она была умнее семилетнего ребенка, без сомнений. Но что в ней выдавало это? Что говорило о том, что она могла не только знать его имя, но и видеть его раньше? — Конечно, и называй меня просто Сергеем. Я не настолько стар для отчества… — он запнулся, неловко нахмурившись. Харитон цокнул. Он забывается, витает в облаках. Водит красной нитью по пробковым доскам и ищет несуществующие заговоры. Нужно исправляться. Нечаев надеется, что сомнение не так заметно на его лице. Может быть зря; он видит, как обеспокоенный взгляд Харитона соскальзывает с него, чтобы сфокусироваться на чем-то другом. Кто-то громко хихикает справа от него. Ах, верно… Алиса выбегает через дверь, дергая за руку хирурга, уводя собой. Захаров жмёт плечами, смущенно качая головой. Они идут дальше по коридору — к выходу — оставляя Сергея одного на несколько секунд. Она начинает описывать все, что они могут сделать во время прогулки. Рассказывать, как Муся и Дуся обрадуется, если они купят воздушный шарик перед уходом домой. Как они удивятся, новому объекту дома. Говорила, что еще они могут купить ей мороженого или конфет, или печенья. А лучше все сразу. Харитон улыбался, называя ее транжирой и сладкоежкой. Они совсем рядом, а голоса кажутся такими далекими. Такими знакомыми. Такими… Когда он смотрит в удаляющиеся спины Харитона и Алисы, его затылок покалывает странное ощущение. Боль цепной реакцией спускается к его руке, охватывает грудь и сжимает сердце. Он задыхается. Ему кажется у него идет кровь. Ему кажется его зубы расшатываются в деснах, кажется сосуды лопаются на глазах. Кажется, что левая рука обернулась вокруг его шеи и душит. Душит, душит, душит… Он делает шаг вперед. Держит равновесие. Харитон оборачивается, позволяя Алисе убежать подальше. Они встречаются взглядами. Такое чувство, что все знают какой-то секрет. Знают что-то очень важное, фундаментальное и очевидное. Что-то, что от него скрывают, умалчивают и отвлекают. Его глаза такие же, как у Алисы. Бездонные, глубокие, завлекающие…

Пустые.

Почему они все ему врут?