Герой, Злодей, Оливия.

— Вот и всё, ничего страшного. — Так что, док, я жить-то буду?.. — Глупые вопросы задаёшь, Олив, — Льюис пощекотал меня под рёбрами, из-за чего я чуть было не свалилась со стула; хорошо ещё, что у мужа была отличная реакция, так что Лу меня вовремя словил, — конечно будешь. Ты сомневаешься в моём мастерстве? — Ни в коем случае, до-ок… так теперь-то можно идти в комнату переодеваться? И помыться, м-м-м, — я мечтательно причмокнула, думая о тёплых струйках душа. — Если хочешь, можешь присоединиться ко мне. Насколько я вижу, ты тоже… грязный. Я провела рукой по камзолу Льюиса, с силой нажимая мужу на грудь. Пальцы другой будто бы невзначай положила Лу на запястье. Было так волнительно чувствовать участившийся под моим прикосновением пульс! Сердце у мужа принялось тяжело биться о грудную клетку, словно стремясь приластиться к моей руке. Как дворовая кошка, требующая ласки. Окажись у меня в руках сердце Льюиса, — в романтическом, а не в хоррорном смысле, — я бы обращалась с ним максимально бережно. Гладила бы, обнимала, хранила у собственного сердечка… может быть даже попробовала бы скрыть его за своими рёбрами. Вот такая вот хирургически-маньячная романтика. — Дурочка ты, — улыбнулся Льюис, прежде чем склониться и поцеловать меня прямо в грязный лоб. — Сказал же, что никакого секса и возбуждения. Вообще-то муж стоял ко мне весьма близко, так что его собственное возбуждение я чувствовала. Вернее было сказать, что полу-возбуждение, но до полноценного возбуждения там было делов-то — всего пара прикосновений. У меня скулы сводило от того, как же мне хотелось… — Ладно, — проворчала я, отстраняясь от мужа и слезая с неудобного кресла для обследований. — Ты выиграл. Жестокий, жестокий человек!.. — Думающий о твоём здоровье жестокий человек, — поправил меня Льюис, выуживая из внутреннего кармана камзола ещё один платок и вытирая испачканные пылью губы. — Не волнуйся, Олив, у нас с тобой вся жизнь впереди. Так что успеем намиловаться. «Намиловаться», пф. Вот всегда мне было смешно от того, что Лу использует такие устаревшие словечки. Кто так вообще говорит, — кроме самого Льюиса, естественно, — в двадцать втором веке, интересно мне. Так и проглядывает старость, кстати. Не знаю точно, сколько именно Льюису лет, потому что он мне точную цифру не называл, но вроде бы больше сотни. Семена любви Лу к прошлым годам упали на благодатную почву его впечатляющего возраста. Вот и дало это всё всходы в виде странной, но очень милой и уникальной лексики. Мне иногда не по себе становилось от мысли, сколько же Льюису на самом деле лет. Тут за двадцать семь успеваешь конкретно так задолбаться с ежедневной рутиной; что же тогда происходит, когда ты пересекаешь порог своего первого столетия? Пару раз спросив об этом мужа, я от него отстала: Льюис очень показательно морщился и пытался увиливать от ответов. Неприятна ему была эта тема, короче говоря. В принципе, ничего удивительного. Опять же простое сравнение: за двадцать семь я успела не только подзадолбаться с ежедневной рутиной, но и нахватать всяких травмирующих воспоминаний. Буллинг в университете, сложные отношения с излишне консервативными родителями, неудачный брак… Я встала посреди замковой галереи и потёрла кольнувший болью висок. Неудачный?.. почему это неудачный? Всё у меня с Льюисом удачно; говоря откровенно, моя жизнь с ним походила на сказку. Желания исполнялись, на руках носили, о здоровье беспокоились… всё в этом духе. Где тут неудача, спрашивается? Может, в тех воспоминаниях, которые мне повредил Сверхчеловек?.. — Так и до чего страшного додуматься можно, — пробормотала я, встряхнувшись. — Ну его. В самом деле. Если думать, то можно прийти к разным выводам — и не всегда они будут правильными, как я считала. Не то чтобы лучше вообще не думать… блин, тавтология проглядывает. Короче говоря, раз у меня проблема, то её надо решать. Непонятки, связанные с Льюисом, я с ним обговорить не могла — банально из-за того, что всё равно продолжила бы сомневаться в своих ощущениях после его ответов. Нужен был кто-то третий, кто знал и Лу, и меня до травмы. Чудо-Девочка подходила идеально, если так подумать. Ещё бы её выловить… а то она совершенно Чудесным образом исчезает, стоит только Гвен меня заметить на горизонте. И чего бегает, спрашивается. Ладно, вариант с разговором отложим на потом — к моменту, когда я Гвиневру поймаю-таки за её красный плащ. Но ведь до этого тоже надо что-то предпринимать? Иначе ощущение неправильности загрызёт меня на пару с любопытством. И тут даже думать не надо особенно, чем бы мне заняться в расследовании своих несостыковок: у меня же есть целая запись в маникюрный салон! Я о ней не помнила, в расписании её не было — а значит, Льюис о ней тоже не знал. Вот и начало моего детективного расследования, ха. …или я просто от скуки маюсь. Тоже вариант, кстати; если маникюр окажется обычным маникюром, то надо будет всё-таки просто поговорить с Льюисом насчёт моих сомнений. Может, муж что-то подскажет. Взгляд со стороны, все дела. Моя комната была не так далеко от лаборатории, но я до своих апартаментов ползла просто с улиточной скоростью. Когда я наконец зашла в свою обитель, то в который раз досадливо поморщилась: мне не нравилось место, где я жила. Комната была простой и просторной, очень светлой, с большими окнами, выходящими в сад. Вид открывался замечательный: не только на деревья, кустарники и цветы с вечными пчёлами, но и на кусочек озера вдалеке. Однако на этом плюсы комнаты для меня заканчивались. Она была белой, словно обезличенной. Белые простыни, жалюзи, пол и потолок; стены — светло-кремовые, тоже практически белые. На полу лежал небольшой бежевый коврик с тёмно-серой окантовкой, в углу стояло кресло. Одна из стен была на самом деле замаскированным шкафом с моими вещами. Вот и всё убранство. А, ну ещё была дверь, ведущая в ванную комнату. Такую же белую, кстати, даже описывать нечего. Мне не нравилась ни комната, ни ванная, ни ремонт. Очень остро ощущалось, что это помещение не было жилым долгое время: та же кровать попахивала пылью, сколько бы Уборщики её ни чистили. Как бы я ни разбрасывала свои вещи по помещению, а более жилым оно от этого не становилось. Льюис отселил меня сюда после инцидента. Расположение было удобное: близко к лаборатории, столовой и к выходу. Так что я могла всегда прийти к Уборщикам за едой, к примеру, или к мужу за лекарствами от головной боли. Ну или просто выйти погулять — никто же меня в передвижении не ограничивал. Если бы я не лезла к Льюису в штаны с застенчивостью носорога, то, наверное, мы бы продолжали жить вместе в нашей комнате… наверное. Если честно, я не помнила, какой была «наша» комната; при попытке воскресить эти воспоминания в памяти всплывало совсем другое помещение, которого точно не было в замке. Я была уверена в этом, потому что в моей дырявой памяти хорошо сохранился вид из окна этой несуществующей комнаты: напротив помещения были небольшие светлые коттеджи с облагороженной перед ними территорией; хорошая, только недавно проложенная дорога из качественного асфальта; небольшое деревце, чья крона слегка закрывала левый верхний угол окна. Наверное, по осени весь подоконник должен быть усыпан листвой. Убирать задолбаешься… Не знаю, откуда в моей голове вообще такая картинка, если честно. И ведь это была только одна из несостыковок, о которых я не говорила Льюису — просто потому, что не хотела мужа беспокоить или расстраивать. А то окажется потом, что это вообще фейковые воспоминания или галлюцинации, и Сверхчеловек повредил мне мозг сильнее, чем мы с Лу думаем… Короче говоря, я сначала хотела убедиться в том, что со мной что-то не в порядке — а потому решила сходить на маникюр и посмотреть, что да как в салоне, куда я была записана. Если же этот поход ничего мне не даст, то можно будет уже идти к Льюису и «сдаваться» насчёт моих странных воспоминаний-видений и ощущений, которые не подтверждались в реальности. Ну а если я буду думу раздумывать насчёт всех этих вещей, то так и с ума сойти недолго. Лучше уж плыть по течению и спокойно, мирно и тихо заниматься тем, что запланировал — пользы в любом случае больше будет. Приняв душ, я скинула грязную одежду в корзину для стирки и принялась рыться в шкафу-стене. К сожалению, никакого разнообразия в вещах у меня не было: голубые спортивные костюмы, светлое бельё, кеды. Это меня, кстати, тоже удивляло — где все мои шмотки? Ну не может же быть такого, чтобы я была совсем без вещей? Льюис говорил, что в моей гардеробной завелась какая-то особо стрёмная моль, из-за чего пришлось всё утилизировать — побоялся муж, что ли, что на его камзолы поедатели ткани перекинутся… так что у меня была только та одежда, которую Лу сделал сам по инопланетной технологии. Смешно подумать: шикарный костюм Гвиневры Страйк, несравненной Чудо-Девочки, был процентов на девяносто идентичен с моими спортивками. Это заставляло меня чувствовать себя абсолютно особенной, не буду спорить. Ну серьёзно, у кого ещё есть одежда, созданная по инопланетным схемам? Вот то-то и оно! Вроде бы мелочь, а сердце грело! И не только сердце, стоит признать — костюмы из Чудо-ткани были на диво тёплыми и приятными на ощупь. Будь моя воля, я бы из них и по ночам не вылезала… но пижаму свою я тоже любила, хотя она была сшита из совершенно обычного хлопка. Хорошо ещё, что костюмов у меня было много. Ну, как много… практически «неделька», если так вдуматься: восемь комплектов идентичной одежды. Меня немного коробило, что даже цветовая гамма одна и та же, однако Льюис обещал эту проблему решить в ближайшее время. И не верить мужу причин у меня не было. Что-то у него не ладилось с покраской ткани, так что я разгуливала в голубых штанах и куртке. На последней ещё были рыжие полосы в районе плеч; я так и не поняла, для чего. Если это просто декор, то почему Лу не мог мне сделать хоть один рыжий костюм? Краска-то есть, судя по всему. А если нет — то зачем эти полосы вообще нужны? Ещё одна тайна мира, короче говоря. Высушив волосы и переодевшись в свежий голубой костюм, я какое-то время стояла перед зеркалом. Тоже ещё одна несостыковка — я своё отражение едва узнавала. Волосы у меня были сухими и ломкими, едва расчёсывались из-за своего печального состояния. Авитаминоз? Плохой уход? Как я могла довести себя до такого состояния, если всегда, напротив, очень трепетно относилась к своим локонам? А сейчас они настолько печально выглядят, что самым гуманным способом решения этой проблемы я видела радикальную смену причёски. В универе у меня были длинные волосы. Длиннее, чем сейчас. И я всегда находила время, чтобы за ними ухаживать — так что изменилось с течением времени? В моей новой ванной комнате были шампуни, — слишком много, на мой взгляд, — и один несчастный бальзам для ополаскивания. А маски? Кондиционеры? Кремы и масла, сыворотки? Раньше-то… Вот в этом была проблема. Я слишком часто думала о том, что было «раньше» — и не в пользу своего нынешнего «сейчас». Это было плохо, это заставляло меня нервничать. Настолько, что я порой самостоятельно глушила собственные размышления, банально запрещая себе копаться в гамме чувств и ассоциаций, которые то и дело всплывали у меня в голове. Что-то с моей жизнью было крепко не так. Но пока что я не чувствовала в себе… готовность разбираться с этим. Вот подожду до похода в маникюрный салон. А там посмотрим. Из комнаты я выходила посвежевшая, но всё ещё с тяжёлой от размышлений головой. Пошатавшись по ближайшим галереям и позалипав на картины, написанные когда-то родственниками мужа, я набрела на одного из Уборщиков. Вот не нравились они мне. Не то чтобы очень сильно; скорее я себя чувствовала так, будто эти роботы меня как-то крепко обидели. Но в памяти ничего такого не было… вроде бы. Какие-то ассоциации, опять же, возникали. Бег, сбитое дыхание, страх до того сильный, что он превращается в храбрость и кислое желание выжить. И это — от безобидных нано-ботов, которые могут разве что пыль смахивать или обед готовить. А ещё ведь эти крохи были полезными, потому что при попадании внутрь лечили тебя. Никаких невидимых болячек, Уборщики выметали из тебя всякую болезнь даже лучше, чем твои собственные лейкоциты. Не знаю, правда, как это работало, но судя по Льюису — очень даже неплохо. Может, в этом секрет его долгожительства и молодости? — Где Льюис? — спросила я у роботов. Чёрное облачко, не сформированное ни во что конкретное, пришло в движение. Как рой пчёл, наверное — видела я как-то, как на улей нападало какое-то насекомое типа шершня. Только больше. Так пчёлы выбрались из своего медоносного убежища настолько могучим и вечно движущимся роем, что мне даже на расстоянии поплохело. Милые, добрые пчёлки, ага… что-то мне казалось, что несчастный шершень даже бзыкнуть не успел, как его облепили, зажалили и зажарили. Пчёлы-то были теми ещё затейниками, и врагов своих буквально убивали высокой температурой. Облепляли и начинали крыльями нагонять градусы, пока не получали жаркое из врага. А говорят, что осы страшные. Пчёлы, вот кто истинный бабайка! Удивительно ещё, что они на грани вымирания. Может, из-за того, что мелкие? Уборщики поколебались несколько секунд, после чего сложились с большую стрелку, указывающую влево. — Столовая? Стрелка сменилась улыбающимся смайликом. — Спасибо, — я махнула роботом и пошла в сторону еды. То есть, в сторону Льюиса. Хотя я бы его тоже не отказалась бы… съесть. Так, гормоны, а ну цыц. У нас приличный муж, который о нас заботится, так что давайте-ка без всего этого. А то мне грустно будет, что я свой десерт никак получить не могу. В столовую я входила уже не такая бодрая. Льюису оказалось достаточно одного короткого взгляда на моё лицо, чтобы сразу всё понять — и муж тотчас закатил глаза. — Олив, ты серьёзно? — спросил он с усмешкой. — Всё носишь траур по тому, что не можешь сейчас сделать? — Ой, да ну тебя… — Да ну не меня, а эти мысли, — он подошёл ко мне, взял за руки и с улыбкой поцеловал пальчики. — Потерпи, не так долго осталось. Я рухнула мужу в руки, сопровождаемая его тихим смехом. Очень по-театральному приложив руку ко лбу, я, явно переигрывая, воскликнула: — Каждый день без тебя — истинная мука! — Я рядом. — Каждый день без твоей частички — мука! — сразу же переобулась я. — Истинная мука! Льюис, хоть и продолжал улыбаться, явно покраснел. Я мстительно хмыкнула и полезла к мужу с объятиями. В них-то он мне отказать не мог, в любом случае. Ну а что я облапаю его в процессе… кто ж в этом виноват, хе-хе. Лу, разгадавший мой страшный тайный план, — недаром я замужем за гением! — снова закатил глаза. — Если продолжишь, то они у тебя так и останутся, — я легонько подула Льюису в ухо, с удовольствием чувствуя, как мужчина напрягся от этого невинного действия. — Что тогда будем делать? — Не знаю, но ты меня и с застрявшими глазами будешь любить. Я обняла его и положила подбородок мужу на плечо. — Да, конечно, — сказала я… будучи не совсем в этом уверена. То есть я, конечно, любила Льюиса — о-о-очень сильно любила, если так подумать. Но все эти несостыковки, возникающие то тут, то там, очень сильно по этому чувству били. Я как будто не могла до конца расслабиться и принять происходящее со мной. Свою нынешнюю жизнь, получается. Так что будь ты проклят, Сверхчеловек, любимец всех и вся, за то, что я вынуждена сейчас переживать. Или же мне, напротив, стоит этого мачомэна поблагодарить за открывшиеся на проблемы глаза? Сложно-о-о… — Давай поедим, — сказала я, тяжело вздохнув. — У меня ещё дел непочатый край. Или спать лягу, не знаю. Тоже полезное дело, если так подумать. Льюис ответно подул мне в ухо; табун мурашек на моей спине мог бы снести старый средневековый город, выложенный из дерева. — Один-один, — прошептал мужчина, вызывая трепет во всём моём теле. — Но вообще конечно, поесть — отличная идея. Какие-то предпочтения? — Уборщики сами решают, что мы будем сегодня есть, — фыркнула я, смущённо выпутываясь из кольца рук мужчины. — Ты так говоришь, будто можешь повлиять на наше меню. Льюис развёл руками, признавая свою капитуляцию. — Не всё в этом мире мне подвластно, жизнь моя. Пошли, сегодня должно быть что-то интересное. Впрочем, ужин подвёл. Ничего «интересного» Уборщики не приготовили. Картофельное пюре, консервированный горох, варёные сосиски и несколько фруктов. Увидев это «богатое» убранство, мы с Льюисом удивлённо переглянулись — такого ещё не было. Обычно-то Уборщики стараются изо всех своих нано-ручек, готовят что-то… м, мягко говоря, непотребное. То у них фиолетовое желе, то ярко-зелёные стейки, то ещё что-то в этом духе. Сладкие супы и острые десерты меня уже не удивляли. Но вот чтобы еда была нормальной… Льюис подошёл к сервированному столу, взял вилку и наколол на неё сосиску. Откусил. Я следила за этим проявлением храбрости с большим любопытством — сама бы я «нормальную» еду, вышедшую из-под лапок Уборщиков, первой бы пробовать не стала. А Лу не страшно, желудок у него лужёный. Закалённый смузи и энергетическими батончиками. …которые Льюис ел исключительно в одиночестве, чтобы не тратить время. Не отрывать драгоценные минуты от своих исследований и экспериментов. Но при этом желудок у него «закалённый», как я подумала. Значит, Лу частенько ел эти энергетические штуки, выходит? То есть, мы ели раздельно? Почему? Для меня это… неприемлемо. Совместные приёмы пищи — один из столпов семьи, на которых держатся отношения, как мне всегда казалось. Разве дала бы я мужу, которого люблю, — на самом деле люблю, сильно! — есть в одиночестве?.. Да что не так было с нашими отношениями, кто скажет?.. — Вроде нормальные сосиски, — пробормотал Льюис, оглядываясь на меня. — А пюре? Он попробовал и его, и горох. Потом пожал плечами и подманил меня к себе. — Нормально всё. Пюре даже не сладкое. И не пересоленное. Просто… еда. — Такое ощущение, что Уборщики научились пользоваться доставкой, — проворчала я, пока Льюис помогал мне сесть за стол, заботливо придвигая стул. — Вот и заказали наконец нормальную и обычную еду. — Они очень быстро учатся, — возмутился Льюис, садясь напротив меня. — И еда у них с каждым разом выходит всё лучше и лучше! — Ага. Более съедобной. Накладывая себе «нормальное» пюре, «нормальные» сосиски и «нормальный» горошек, я думала об очередной возникшей несостыковке. Опять что-то… Уборщики действительно учились готовить, и это было видно. Это чувствовалось во вкусе, в том, как еда становилась на вид всё более и более привлекательной и аппетитной. В том, какие запахи шли из кухни. Однако значительный прогресс у них пошёл за время, которое прошло после моего столкновения со Сверхчеловеком. Буквально за несколько дней уровень готовки Уборщиков значительно скакнул вперёд; но почему же тогда их прежний уровень был таким печальным и невразумительным?.. Разве они не готовили нам с Льюисом всё то время, что мы жили в замке? Всё то время, что мы женаты… семь с лишним лет, если не ошибаюсь. Разве за семь лет нельзя научиться готовить? Если за жалкие дни Уборщики начали подавать на стол что-то, что можно было спокойно есть. Что они тогда делали все прошедшие годы, спрашивается? Ох, говорю же — что-то очень не так идёт в моей жизни. И шло оно, видимо, ещё до Сверхчеловека; этот недо-красавчик с перекачанными руками и слишком тонкой талией просто оказался тем, кто сковырнул давно зревший нарыв. И потекло всё… — Почему не ешь? — обратил внимание на меня Льюис. — М-м-м… всё ещё сомневаюсь в нормальности приготовленного, — вывернулась я, насмешливо смотря на мужа. — В смысле? Я же сказал, что… — Жду, когда ты встанешь из-за стола и побежишь в сторону уборной, пуча глаза, — фыркнула я, всё же берясь за приборы. — Но, вроде бы, всё в порядке. Можно приступать, думаешь? — Язва, — хмыкнул Льюис, щурясь, как большой довольный кот. — Но, если что, в замке достаточно уборных, дабы мы друг другу не мешали. — М-м-м, туалетные темы во время еды. Обожаю. — Кто, интересно, эту тему поднял. — А ты продолжил! Мы рассмеялись. Я наколола сосиску и откусила. И почти сразу же скривилась — качество было… ну такое. Как будто бумагу намочили и приправили всякими усилителями вкуса, чтобы хоть немного на еду похоже было. — Какая гадость, — пробормотала я, кое-как проглотив невкусное. — Это вообще из чего сделано? Льюис нахмурился, словно что-то вспомнил. Аккуратно взглянув на меня, он прожевал сосиску, словно у нас они были разные. Я с таким спокойным лицом это есть точно не могла! Невкусно же! — М-м-м… кажется, Уборщики использовали часть припасов на тяжёлое время. Не переживай, больше они таких… оплошностей… не допустят. — Ну не особенно я конечно считаю сосиски за оплошность, — фыркнула я, рассматривая кусочек непонятно-из-чего-сделанного на своей вилке. — Но ты мог бы и что-нибудь поприличнее купить. «На тёмные времена», я имею в виду. Льюис поднял брови, возвращаясь ко мне из глубины своих тяжёлых мыслей. — Поприличнее? — М-гм. Времена и без того тёмными будут, а тут ещё таким давиться придётся. Вот тебе и депрессия не за горами, не находишь? Он улыбнулся, однако эта улыбка не коснулась его глаз. Не знаю, что у Лу были за проблемы с несъедобными сосисками — неужели муж так переживал, что я как-то негативно отреагирую на их отвратительный вкус? — Этим даже собаку кормить нельзя, — хмыкнула я в итоге, принимаясь за горошек и пюре. — Может, отдашь своим роботам? Биологическое топливо… хотя химии в этих сосисках наверняка так много, что «органическими» их уже точно не назовёшь. — Отдам… конечно. Против обыкновения, я не начала своё обычное канюченье — я пыталась выцыганить у Льюиса разрешение завести собаку. Тут, казалось бы, и время подходящее, и тема всплыла очень даже собачная, — сосиски! Какая собака не любит сосиски? — но вот выражение лица у моего муженька было… В гроб краше кладут, короче говоря. Льюис, извинившись, встал из-за стола, поцеловал меня на ночь и ушёл — как муж сказал, отдавать распоряжения приготовить «на тёмные времена» что-то поприличнее. Но я-то точно знала, что он сбежал в лабораторию, к своему схрону с энергетиками и батончиками… Всё съедобнее, чем это непотребство на тарелке, честное слово. Взяв блюдо, я, не глядя, швырнула его в сторону. Расторопные Уборщики подхватили его на лету, и ни одна капля излишне жидкого пюре не долетела до пола. Горох я весь подъела, потому что он был единственным по-настоящему съедобным элементом сегодняшнего ужина. Похоже, я спать лягу голодной. Воды тёплой выпить перед сном, что ли? Всё желудок обманется. Можно было бы, конечно, и на кухню зарулить, — ну не верю я, что у Уборщиков не осталось ничего съестного, — или же того же Льюиса ограбить… парой батончиков-то он поделится. Но лень. А лень, как известно, всему голова. — Принесите мне в комнату стакан кипятка, — попросила я, вставая из-за стола. К тому моменту, как «расторопные» Уборщики с этим стаканом до моей комнаты доберутся, вода как раз остынет до тёпленькой. Тут главное будет быстро её выпить и сразу в постельку, чтобы тело не поняли, как жёстко его обманули. Мда. Докатилась, как говорится…