***
Позади Биллоса рабочий всё также добродушно улыбается, прежде чем возвращается в офис и заканчивает оставшуюся бумажную работу. Уголки его губ опускаются, когда он вспоминает джентльмена Чейза Янга, чьё присутствие предшествовало сегодняшнему визиту. Чёрные волосы, бледная кожа, острая, косая улыбка, что виднелась из-под матерчатой кепки, которую он не снимал даже в банке... Чейз Янг приходил почти за две недели до визита Бастарда Флина. Он был высокомерным клиентом, но он сразу приступил к делу - он открывал банковский счёт, чтобы сделать парочку приобретений. Поскольку у него не было документов, работнику пришлось заставить его уйти, только чтобы он вернулся в Понедельник на этой неделе с запросом доставить обычное, неброское письмо, после чего мужчина в обмен согласился на более большой, более дорогой аккаунт. Аккаунт Бастарда Флинна. Все знали, что он хранил свои деньги в каком-то другом месте, несмотря на то, что Банк Города Дождя был лучшим во всём Роане, несмотря на то, что они держали также счёт Хенитьюз, счета случайных своенравных дворян и даже нескольких могущественных купеческих домов, Флинн никогда не благословлял Банк Города Дождя своим присутствием. Мальчишка был высокомерным, но, в конечном счёте, правым. Обращение с Бастардом Флинном, как если бы он был отбросом Хенитьюз, заставило его задуматься, – мальчик пускал слюни на дневной чай, и пока он был сдержан, он сомневался, что купец, похожий на поросёнка, будет таким же. Он фыркает, радостный, что его офис остался неприкосновенным. Мальчик был дураком. Настоящим дураком. Дай свинье сахар, и она последует за тобой на убой. Качая головой, он избавляется от этих мыслей. Он позволит Бастарду Флинну провести свои мгновения заблуждения в своём величии, он будет вежлив, а после в правильно выверенный момент времени он заберёт его счета.***
"На рынке было несложно достать прыткого скакуна," – думает Рон. Его лицо скрыто капюшоном, а сам он – в седле, когда пропадает из Поместья Убарр. Огромная скорость скакуна превышала ту, что предлагал господин щенок после того, как закончил со своими двумя новыми заданиями. Если Рон будет быстрым, тогда он точно сможет достичь Город Головоломок и вернуться к своему сыну, прежде чем тот вернётся в Особняк Хенитьюз, в котором его наверняка подстерегал его сын. Наверняка это было совсем не милосердно с его стороны, так низко думать об одном из своих сыновей, при этом будучи лояльным к другому, но... И тут Рон горько-радостно фыркает. Они поменялись ролями меньше, чем за две недели, – господин щенок, державшийся за нитку его милосердия, пока он не сорвётся и не решит, что достаточно терпел, что больше не будет терпеть насилие никогда в своей жизни. Замедлив ход, Рон останавливает коня и спрыгивает на землю, похлопывая жеребца по шее и направляясь к ближайшему ручью. Конь легонько дёргает его губами за рукав, прежде чем склонить шею и начать благодарно пить воду. Если бы Рон был честен с самим собой – а он стремился всегда быть честным с самим собой, – господин щенок имел определённую харизму, неоспоримое очарование, которым он владел так, будто оно было клинком или тем впечатляющим оружием, которое Рон носил на своей шее и отправил тому мальчишке. Как бы то ни было, почему он проявлял подобный интерес к маленькому Лаку? Пока Рон держал ухо востро, выискивая новости за пределами земель Хенитьюз, ему довелось услышать множество рассказов о нынешнем лидере Племени Голубых Волков. Если кто-то просто называл его идиотом, то считался великодушным. У него была светлая голова для ведения бизнеса, но последним словом мужчины всегда было его слепая вера в физическое могущество его клана, даже если известные Горные Чёрные Волки были не только более могущественными, но и выигрывали количеством зверолюдей в племени. Он не знал более этого, но его сын пожелал этого, и он будет следовать желанию своего сына столько же, сколько тот будет желать. Рон не мог сделать меньшего, не после своего провала в защите своего второго сына. Когда, думает Рон, его привязанность к Кейлу, начала медленно склоняться к нелюбви? К отвращению? Рон больше не помнит. Где-то между смертью матери Кейла и временем, когда Кейл впервые ощутил вкус алкоголя, Рон ушёл, готовый оставить мальчика одного в тёмном углу лишь из-за слов своего сына. Рон вздыхает, похлопывает скакуна, который радостно фыркает от прикосновения, ожидая, что ему подарят фруктов или сахара. Рон вытаскивает из кармана сушёный фрукт и предлагает коню. Конь стучит зубами и начинает есть фрукт с его ладони. Рон лениво гладит коня. Он, наверное, должен достать хорошего скакуна и для господина щенка, – кого-то красивого, но солидного и крепкого. Рон со вздохом залезает обратно в седло. Он уже проехал столько, сколько проехала бы карета, но ему нужно приехать туда до заката солнца за два дня, что значит ему нужно будет поднапрячь своего коня, дабы быть вовремя. Слабая улыбка играет на его губах. Нечестивым не положен отдых.***
— Сэр Гилберт. — Наследник Четтеров поднимает усталый взгляд, карие глаза глядят на посланника и три письма с подозрением. — Письма от Леди Амиру, Господина Эрика и Господина Кейла. — Он протягивает руку в сторону писем и хмурится, принимая три письма и вопросительно глядя на них. "Амиру и Эрик могут подождать," – думает он. Поднявшись, рыцарь покидает его кабинет. Кейл Хенитьюз никогда не писал ему за всё время его пребывания членом Северо-восточного альянса, и – с юмором думает Гилберт – по хорошей причине. Он присоединился последним, ближе к тому времени, как Басена утвердили на роль наследника. У красноволосого была склонность восхвалять своего брата, когда он был совсем в зюзю пьян, прежде чем потом бросать страшные взгляды на любого, кто посмеет обратить внимание на его промах. Он хорошо знал о верности, что крепчала между наследником Хенитьюз и выброшенным старшим, ведь ему приходилось вести пьяного Кейла обратно в его комнату после одной бутылки алкоголя так много раз. Мальчик пел серенады о том, какой умный, замечательный и сообразительный у него брат. Гилберт никогда не понимал, почему для подобного обращения ему пришлось разрушить свою репутацию, но он просто позволил ему сделать это, держа в уме, что Кейл Хенитьюз редко имел в виду то, что говорил, только если он не разрушал репутацию какого-либо дворянина или не защищал кого-то из альянса. Здесь же каждое его слово имело значение. Письмо толстое и не сильно пахнет лилиями. Поддев ножиком сургучную печать, (И когда он успел поменять её? Было ли это знаком, что он больше не будет принимать попытки его отца вернуть его на место наследника?) Гилберт открывает конверт. Первым, что бросилось ему в глаза, был трудовой контракт. Это его немного удивило, ведь Гилберт думал, что держал не очень хорошо идущие дела своей семьи под бо́льшей тайной, но, видимо, нет, если Кейл предложил ему... Рыцарский контракт? Для Басена? Теперь он обеспокоен. Что изменилось, раз Кейл считает, что его собственному брату нужна настолько сильная защита? Чтение письма лишь злит его. Вероломные рыцари, которые ведут себя как наёмники? О нет, Гилберт знал, кому выгоднее всего держать Гилберта в неведении. Его дядя, каким бы слабым ни было слово, пришёл бы в восторг, если бы узнал о шахте на его имя, а не на имя Четтеров. Гилберт стискивает зубы, ужасное раздражение жжёт, словно открытая рана, заставляет его закусывать нижнюю губу до крови. Он собирается убить своего дядю. Наверное, сегодня, если тот ещё собирался выйти сухим из воды. Заставляя себя сохранять спокойствие, Гилберт снова хватает трудовой контракт и читает его вновь, вытирает кровь с губы. Оплата – щедрая, и если бы предложение пришло от кого-то другого, Гилберт бы решил, что они – мошенники. Но предложение пришло от Кейла – мальчика, который так сильно любил своего младшего брата, – так что было бы странно, если бы оно не было подлинным, честным намерением защитить крошку Басена. Гилберт со вздохом перечитывает его два раза, делает заметку, что это для защиты Басена и только Басена. Агх. Этот идиот. Он собирается снова задушить Кейла, когда они встретятся вживую, и похуй, что тот выше по долбанному статусу. Когда он заканчивает читать контракт, он снова закусывает свою нижнюю губу, чувствует, как она покалывает. Он не уверен, что может оставить это место своему дяде так, чтобы ничто не вернулось и не укусило его за задницу, но рабочий набор – и обещание простить долг – было практически невозможно игнорировать. Тяжело вздыхая, Гилберт проверяет свои храмы. "Пусть Бог Смерти благословит меня терпением разобраться с моим дядей," – немного кисло думает он. Негодующе фыркнув, парень тянется сперва за письмом Амиру, надеясь успокоить свои нервы. Сэру Гилберту Четтеру, Я боюсь, мы могли неправильно понять истинные намерения Господина Кейла. Ох. Это звучало нехорошо. Между нами тремя, я верю, что Эрик лучше всех понимает нашего бывшего члена альянса. Я приехала раньше, дабы обратиться с запросом о новом туристическом районе в Убарр, как ты знаешь, чтобы получить поддержку от самого верного Хенитьюза, и то, что я для себя открыла... О, Гилберт, это было ужасающе. Я никогда не видела подобного безумия, подобной злобы прежде, не по отношению к Господину Кейлу, и если так они относились к нему, то мне страшно представить, насколько ужасно они относились к Басену, когда он не был наследником. Чернила расплылись от слёз, – Гилберт прикасается к давно высохшей бумаге, и думает, её разочарование или её злость было поглощено этой бумагой. Он остаётся у нас в Убарр на неделю, – к тому времени, как ты получишь письмо, он уже прибудет, я уверена. Его отравили в собственном доме, Гилберт. Как может любой слуга, считающий себя преданным Хенитьюз, сметь прикасаться к любому члену дома Хенитьюз подобным образом? Я знаю, что он может быть резким и холодным, но я думала, что если кто и понял, почему он пошёл на такое, это были бы они? Если Хенитьюзы смогли избавить нас от стольких бед, тогда я думаю единственным справедливым вариантом будет сделать то же самое для них. Боюсь, что если мы не сделаем это, то следующими новостями, о которых мы услышим, будут надгробной речью на похоронах Господина Кейла. Амиру Убарр Он не сминает пальцами бумагу, лишь слегка сжимает, прежде чем кладёт её на стол и выдыхает. Семья Хенитьюз могла быть упёртой и упрямой, но немногие сбросят со счетов верность и честь семьи Четтер, которые являлись рыцарями почти два тысячелетия, а солдатами являлись намного дольше. Имел ли он соблазн сжечь любого, кто посмел навредить мальчику из его воспоминаний? Да, абсолютно. Стал бы он? Это будет между ним и его новым сеньором, если бы он стал. Ему было совсем капельку интересно разрушить то, что осталось от Четтеров, одной несправедливой атакой, так что он пытается успокоиться. После письма от Кейла, после письма от Амиру он пришёл к одному совершенно ужасному заключению: Кто-то знал о содержании этого письма и был глубоко разозлён тем, что это вышло в свет. Кто это был, конечно же, загадка, но факт того, что Кейл вообще был ранен... Гилберт делает глубокий вдох. Новости разошлись бы, – старший сын семьи Хенитьюз отравлен? Многие бы посмеялись и начали насмехаться, но затем... Их пыл бы остужён. Если бы они были настолько дерзкими, чтобы проделать такое в доме для работы в котором, многие бы отдали руку или ногу, чем в домах, где к людям относились, как к скоту? Почувствовали бы слуги себя полноценными там? Посмели бы они навредить своим господам, ощущая себя оправданными? Гилберт знает, что даже его дом не безопасен, если его Дядя и неверные рыцари охотятся за шахтой, пока его, наследника, настолько игнорируют. Гилберт не может действовать без осторожности или намеренного внимания несмотря на то, как сильно натянуты струны его души. Поднимая руку, он звонит в колокольчик. Через мгновение вбегает расстроенная горничная. Она выглядит униженной и пристыженной. Он видит доказательство оплеухи на её лице, синяк на её ноге из-под слишком короткой юбки, и лишь годы практики помогают ему не выругаться. Его пальцы дёргаются. К чёрту его ёбаного дядю. — Да-да, Сэр Гилберт? — Заикается она, Гилберт исправляет её взглядом. — Мне нужно знать среди скольких моих людей распространился слух об отравлении Господина Кейла. — Рот девушки открывается, но Гилберта это не заботит. Если Амиру послала письмо, значит слух уже давно распространялся по северо-восточной территориям вместо того, чтобы его заглушить. — Тебе не нужно возвращаться сегодня ночью, — добавляет он более добрым тоном, и её лицо становится пунцовым, униженная, но благодарная. — Спасибо вам, сэр, — заикается она, и он подаётся вперёд, по-дружески улыбаясь. — Пока ты ещё здесь... Если ты пожелаешь вырвать страницу из служебной книги, я закрою глаза на это, но только на этот раз. Просто убедись, что ударишь его там, где у тебя будет больше времени на всё. — Девушка пялится на него, прежде чем хохот разрывает её горло, девушка прижимает руки ко рту и икает от того, что пытается подавить хихиканье. — Я-я запомню это, с-сэр, — икает горничная, прежде чем убежать. Он надеется, что это будет держать её подальше от его дяди. Наконец-то, он берёт в руки письмо от Эрика. Оно должно быть самым свежим. Сэр Гилберт Четтер, Я уверен, вы уже получили письмо от Амиру. Я посылаю временного вассала для управления Баронством Четтер вместо бесполезной хватки вашего дяди, так что вы свободны в своих действиях. Когда у вас будет время, отправьтесь в Графство Хенитьюз и дайте мне знать, когда это будет, чтобы мы смогли прибыть вместе. Мне, блядь, не смешно. Эрик Уилсман Гилберт присвистнул, откинувшись на спинку кресла. Итак, письмо Амиру ожесточило и вывело Эрика из себя. Он прикасается пальцами к письму, мягко вздыхает. Не трудно было догадаться, что Кейл чувствовал себя в достаточной безопасности, дабы указать на своего брата во всём, кроме имени, если он посмел послать письмо с контрактом и предложением Гилберту стать личным рыцарем его младшего брата. Кейл всегда обожал Эрика, слушался его, и стало настоящим позором то, что Эрик не смог остановить Кейла на его медленном пути к дебоширству. Ему было ещё больнее, ведь он знал правду, скрывающуюся за этим. Эрик потерял своих братьев и сестёр, и факт того, что он почти что потерял Кейла, заставило все его защитные инстинкты выйти на передний план, заставило его прийти в ярость. Гилберт прижимает письмо к губам, всё обдумывает, и совершенно злобно улыбается. Прошло долгое время с тех пор, как Четтеры показывали, почему их стоило бояться.***
Небо плачет, навес промокает до нитки, и Ривиан продолжает двигаться вперёд мимо Города Головоломок, дабы выйти на след наследника Хенитьюз. Он делает паузу, а после останавливается, завидев джентльмена с серебряными волосами и скакуном. Они пахнут усталостью, долгой дорогой от океана, поэтому он настороженно проходит мимо них. — Здесь достаточно места на двоих и коня, если это вас останавливает, — произносит джентльмен с волосами цвета серебра, и Ривиан принимает – немного ошеломлённо – предложение и ныряет в пещеру. — Прошу прощения, – не всем странникам приятна моя компания, — отвечает Ривиан, склоняя голову в насмешливом поклоне, и джентльмен с серебряными волосами повторяет за ним. — Ривиан. — Рон, — по-дружески отвечают ему. — У меня есть мало что, за исключением жаренных птиц, – только если вы не против предложить что-либо и сами, мы всё равно можем хорошо отужинать сегодняшней ночью. — Не могли бы мы съесть коня? — Бормочет Ривиан, и Рон смеётся, развлечённый его драматизмом. — Я не смогу продолжить путь без него, так что мой ответ – нет, но за хорошее чувство юмора, я разделю с вами ужин, — отвечает Рон, Ривиан благодарно вздыхает. Покопавшись в кармане, Ривиан открывает свету медовые соты, которые упаковал ему в дорогу его возлюбленный внук, и хорошего размера пакет с сушёными фруктами. — М-гм... Я принимаю взятку в виде медовых сот в обмен на целую половину фазана, — предлагает он, и Ривиан ухмыляется, протягивая соты. — Я не ел хорошо прожаренного фазана с тех пор, как покинул дом, — счастливо вздыхает он. — Семья моей дочери не может приготовить ничего, что не истекает кровью и не пахнет, а мой внук имеет пристрастие к речной рыбе, а не дичи. — Он откусывает кусок фазана, и издаёт некий звук удовольствия. — Благодарю... На вкус восхитительно. — Говорит мужчина, бродящий по округе с медовыми сотами, — в противовес отвечает Рон, усаживаясь на своё место так, словно ему только что вручили слиток золота. — В городе теперь всегда продают лишь чистый мёд. Дети больше не узнают настоящее весеннее угощение. — На то они и дети. Они должны разочаровывать. — Мудро указывает Ривиан. Рон заходится в смехе, от чего давится фазаном, его плечи трясутся от радости, и Ривиан следит за ним, когда ему в голову приходит идея. — Вам случайно не доводилось бывать на территории Хенитьюз, нет? — Удивляется он, и Рон, отдирая кусок мяса с ляжки, замирает. — Могу ли я быть настолько дерзок, дабы спросить "зачем"? — Спрашивает Рон, его добродушный тон сменился на ледяной и колющий своей остротой. Ривиан сохраняет свой тон лёгким, осторожничает, дабы не разгневать человека. — Мой внучок любит держать ухо востро, – у нас торговая семья, а у него всегда была хорошая голова на новые возможности. Как бы то ни было, последняя группа купцов, что держала свой путь в Брек принесла... Тревожные слухи о том, что старший сын был ранен. — Ривиан осторожно выбирает слова, а Рон глядит на него акульим взглядом, его пугающие карие глаза холодно высматривают что-то в его лице. Чем дольше эти глаза глядят на него, тем больше нервничает Ривиан, хотя он и сдавал экзамен на шпионаж. И затем Рон расслабляется, увидев что-то, что сгладило его паранойю. — Если это вопрос о семье Хенитьюз, то я боюсь, я не могу дать вам ответ, но я могу рассказать, какие слухи гуляют по дому, — наконец-то, произносит Рон.***
Басен находится у ворот города, когда повозка прибывает. Лошадь, запряжённая в повозку, выглядит знакомо, если до смерти утомлённый, сварливый и срывающийся на всех Басен ещё на что-то годен. Он делает шаг вперёд, своими нежными руками тянется к животному и успокаивает его гордое раздражение, прежде чем скормить ему целое яблоко. Закончив с этим, Басен поворачивает голову, дабы взглянуть на содержание повозки. Трупы. Давностью два или больше дней, в головах дыры, прямо как в докладе, в котором замешан его брат. Он щипает себя за переносицу, раздражённо что-то шипя. "Мой хён-ним обязан дать мне ещё больше ответов, когда вернётся", – горько думает Басен, ворча себе под нос. Повсюду беды, ай-йя. Басен скулит, прежде чем отвести лошадь домой, пока двое стражников позаботятся о повозке с трупами. В некотором роде отравление его хён-нима произошло в отличный момент, – Басен знал, что некоторые из домашней прислуги, отчитывались перед одним или другим вассалом, или перед их двоюродными братьями и сёстрами, что считали себя лучше, чтобы управлять делами сразу после Басена. В конце концов, ему пришлось бы когда-нибудь очистить дом, а оставлять его в таком состоянии дольше означает, что ему придётся выбрать меньше полезных кандидатов. Теперь всё, что ему нужно, – это чтобы Гилберт принял предложение хён-нима, и Басен смог бы отпустить Хилсмана, дабы тот вновь смог вернуться к своим повседневным задачам. Ему нужно было многое сделать, а не просто нянчиться с ним, наконец-то. Бо́льшая часть стражников была чиста, – им не нравился Кейл, это правда, но они были очень преданными семье Хенитьюз и пришли в неистовое отчаяние, когда их верность поставили под вопрос из-за мятежных слуг. Множество работников кухни были устранены или заменены. Наверное, Басен слишком сильно веселился, когда выгонял шефа Кухни #1, который знал, что у его брата ужасная аллергия на моллюсков. Ему ни капли не было жалко этого мужчину. Никто больше не наймёт его, зная, что он намеренно отравил человека. Стыдоба. Будет весело наблюдать, как они будут пытаться справиться с этим. Только непреклонная защита Бикросса Кейл-хёном позволила этому парню сохранить работу, и Бикросс знал это. Это, и его отказ от готовки моллюсков из-за отсутствия опыта, оставили ему тонкую спасательную нить. Во время расследования возникли ещё десятки новых проблем. Если не одно, так другое; хищение, воры забирали детские вещи Лили, предназначенные для приюта, и даже некоторые художественные принадлежности Виолан пропали. Басен качает головой. Его отец по-настоящему слишком мягок. Их мягкость заставила людей подумать, что они могут воспользоваться этим, и им ничего за это не будет. Ни если Басен собирался стать Графом, – ни если он хотел достичь более высшего дворянского титула. А он хотел. Кто когда-либо думал, что Басен будет больше, чем просто замена? Басену не не терпелось поскорее занять это место, ведь он знал, что он – не тот, кого его отец желал видеть наследником, но хён-ним... Хён-ним посмотрел на него и сказал, что он – тот, кто станет Графом и продолжит род Хенитьюз. Хён-ним был первым, кто сказал ему, что у него есть полное право руководить. И Басен жаждал этого, жаждал знания, что он больше, чем лучший-второй, больше, чем замена. Он хотел, чтобы его знали в качестве его самого, а не в качестве чьей-то пешки-замены. — Хён-ним, ты точно наорёшь на меня, — бормочет мальчик, взяв лошадь из ближайших конюшен и оставив много монет на возмещение ущерба. — Я собираюсь превратить это место в ад и задать вопросы. — Он ухмыляется. — Полагаю, я беру пример с хён-нима в самом плохом из смыслов, — со смешком сообщает он лошади, прежде чем отступить извилистым путём. Время навести шумихи.