Рыжий волчонок

У Элиши не было дня рождения, и дату его она так и не решилась назвать никому из цирковых, даже Синтии и Джерому. Документы, переданные директору ее матерью, были такими же пустыми бумажками, как и разноцветные флаеры, а потому обращать на них внимание было равносильно наблюдению за потолком. В них даже имя было другим, а фамилия… фамилия тоже была совсем чужой, незнакомой и бесполезной. Девочка даже не стала ее запоминать. Что пришлось сделать ради этих искусственных слов? Знать не хотелось. У кого они были куплены? Знать не хотелось вдвойне. Они дарили ей мнимую безопасность, и это было единственной их функцией. Впрочем, от бед иных, чем вечерняя остановка полицейскими на улице, уберечь все одно не могли — а значит, польза их измерялась парой иголок в стоге соломы. Мало и нелепо. — Ну, что думаешь? Я буду стоять в центре, — Джером, пританцовывающий от переизбытка эмоций, надевший, наконец, свой любимый фрак вместе с галстуком-бабочкой, был похож на настоящего фокусника, — а ты — вот здесь. Он подхватил ее за плечи, подводя к вычерченному носком ботинка по земле кругу. Все уже было схвачено и отрепетировано. — Я буду стоять здесь. И — вот так, — Элиша коротко поклонилась воображаемой толпе. — Держи спину. Мы ведь им так р-рады, — рыжий надавил ладонью ей меж лопаток, вынудив держаться аккуратнее и нежнее, — вот. И смотри во-он туда, — направив руку вперёд, он указал на гроздь воздушных шариков под потолком, — да. Все должно было быть идеальным. Простым. Выученным. Каждая улыбка, каждый жест, каждый шаг, чтобы не допустить ни единой ошибки. Им нужно было заворожить зрителей, заставить поверить тех в чудо, не обмануть — обнадежить. И дело было вовсе не в быстрых руках или алых бутонах роз. Дело было в том, с какой уверенностью Джером говорил, как придерживал маску на глаза кончиками пальцев, кланяясь, как виртуозно держал нож. Он был мастером своего дела. Элиша выпрямилась, чуть дернув плечами, и, мягко кружась, скользнула к мишени, приоперевшись о край ее обеими руками. — Дамы и Господа! — Великий Рудольфо коротко тряхнул рукой — и белоснежный голубь оказался у него в ладони, пуша перья. — Представление начинается, — рыжий сделал несколько шагов назад, разведя руки в стороны — птица пропала, будто в воздухе растворившись, когда парень поклонился, широко улыбаясь. Первое выступление. Первый выстрел в лице нового амплуа прямо в публику. Готэму это определенно придется по вкусу. Городу, привыкшему играть с опасностью, перебирать ее и пропускать меж пальцев, не мог не понравиться молодой человек, лёгким размахом не глядя вгоняющий стальное перо рядом с щекой ассистентки. Элиша не боялась, но все равно зажмурилась в последний момент, лишь когда порыв воздуха от летящего лезвия иссяк, вновь открыв глаза. — Хорошо, — теперь уже был ее черед выдергивать нож за рукоять и коротким броском вверх отправлять обратно, прокручиваясь словно в танце и замирая у мишени, четко внутри контура, едва видимого глазу. Они репетировали это раньше, используя мячики вместо острых метательных орудий, и Джером никогда не промахивался, разве что специально — девочка даже походила несколько дней с едва различимым синяком на животе, оставленным ей на память за невнимательность. Теперь настало время стальных перьев — и она была готова, а вот рыжий все же немного колебался, прожонглировав ножами и зажав их меж пальцами, направив все три в ее сторону. Один — из мишени. Два — из карманов. — Давай, — Элиша коротко кивнула, чуть наклонив голову вперёд — и первое лезвие вонзилось ей рядом с шеей. Девочке не было страшно, она ощущала лишь натянутое внутри живота спокойствие, идущее от лёгких к тазу тугой нитью. Второй нож — тоже близко, но уже с другой стороны горла, около надплечья, едва не срезавший воротник рубашки. Из всей атрибутики на ней сейчас были лишь туфли, сделавшие девочку чуть выше, приподнявшие ее на носочки, будто балерину. Настало время третьего броска… — Джером! Ты опять не помыл чёртову посуду! Элиша вскрикнула, когда ее полоснуло по боку, и на одежде выступила кровь, но все же устояла на ногах, чуть пошатнувшись. Стало горячо. Потом вдруг холодно. Рану зажгло. — Эли… Эли, твою мать! Рыжий зажал ей бок, стиснув зубы, но даже это не помогло ругательствам, посыпавшимся из его рта. Это было бешенство, непонимание, какое-то тупое, будто рукоять топора, ощущение безнадёжности. — …все в порядке, — девочка сглотнула, съехав вниз, больше напуганная, чем действительно чувствующая боль, — все в порядке, все в порядке… Это не было раной сквозной, просто порез, не маленький и не глубокий, золотая середина, которой стоило ожидать от дрогнувшей в момент появления Лайлы руки. — Сволочь… — Джером обернулся, глядя в сторону выхода прямо на мать, и вдруг рыкнул: — Директора позови! Быстрее, ну! — Ты не помыл посуду. Тебе, сученыш, совсем на меня плевать! Женщина его не слышала. Даже сейчас, видя происходящее — нет. Ей было все равно, говорил он или молчал, было ему плохо или хорошо — уши танцовщицы были словно залиты воском, а на самом деле — безразличием. Она слушала себя и только себя, упиваясь собственными словами, задыхаясь самомнением. — Да, ты права, похрен мне на твою посуду! — Что у вас здесь… Лиша! — мимо танцовщицы стрелой пронеслась Синтия, замерев за спиной Джерома с широко распахнутыми глазами. — Это ты сделал? Это ты сделал, да? — она схватила его за плечо, даже попытавшись оттащить, опьяненная вспыхнувшей паникой. — Позови Нортона, дура! — рыжий весь дернулся, не дав сдвинуть себя с места, пока Элиша судорожно выдохнула, глядя прямо перед собой. Нет, она все ещё не испытывала страха, только жгучую боль, а кровь кропила тонкой струйкой, просачиваясь сквозь пальцы рыжего. Ранение не было смертельным, и потому девочка не понимала, почему ее друг так смотрит перед собой, перекрикивается с матерью и Синтией, вцепляется ей в бок. — Не волнуйся. Все в порядке, — наконец, собравшись с силами, шепнула она, попытавшись подняться, чтобы подтвердить свои слова — и все закончилось. Стало темно. Элиша не чувствовала себя плохо, не чувствовала себя хорошо, она чувствовала себя никак, плывущей по беззвездной ночи, смотрящей в никуда. Ей виделось перепуганное лицо клоунессы, что-то говорящее без слов, алые пятна, распахивающиеся вокруг пастями, танцующая в пустоте с Шивой на плечах Лайла, изящно клонящая голову и вскидывающая руки, ее зеленящееся платье с острыми гранями чешуи. — Элиша, солнышко, завтрак готов! Мама. В длинном платье серого цвета, со спутанными светлыми волосами, такая мечтательная и лёгкая, зовущая ее из соседней комнаты. Разве у них когда-то были соседние комнаты?.. — Уже иду, — потянулась девочка, будто спросонья, двинувшись в сторону двери в своей полосатой пижаме, и каждый шаг ее был столь тяжел, словно приходилось пересекать реку вброд. — Давай скорее! Сегодня тетя Хелен принесла немного печенья, пока ты спала. Соседка, которая была старше ее матери на несколько лет, всегда была очень добра к маленькой Элише и вечно старалась порадовать ее. Тыквенный пирог, шоколадное печенье, мягкие вафли, тосты с джемом. Женщина не скупилась на сладкие подарки, которые пекла сама, будучи кухонной работницей придорожного кафе. Ее убили, когда девочке исполнилось десять. Какой-то воришка. Из-за пятидесяти долларов наличными в кошельке и золотых гвоздиков, доставшихся от бабушки. — Мам, а почему она не дождалась, пока я проснусь? — Элиша замерла в пороге, глядя на высокую и светловолосую, самую красивую в мире леди, от которой ей достались лишь зеленые глаза и взволнованная мечтательность. Этого было слишком мало, и куда больше черт юная почти-Кобблпот унаследовала от нерадивого отца. — Ей пора было бежать. Работа, солнышко, работа. Ты присядь, смотри, сколько вкусного у нас есть! На маленьком столике в углу стояли круглые тарелки, полные печенья, а также две кружки с горячим чаем. За пыльным окном не было ничего, и только провода покачивались вверх-вниз, будто чьи-то перерезанные вены трепетали перед тем как опустеть. — …хорошо, мам. Светловолосая фигура хлопотала у плиты не оборачиваясь, и чуть пахло горелым омлетом. Это был маленький рай Элиши, место, в которое ей давно уже хотелось вернуться. Но сейчас все оно ощущалось неправильным, ошибочным, неполноценным. Словно дурная фантазия. Фантазия. Сон. Вымысел. Точно. — Я ведь не умираю? — спросила девочка, коснувшись ладошками стекла, наблюдая за тем, как снаружи мерцают бесчисленные звезды. Холодные. Далекие. — Правда, мам? Мне ведь еще… так много нужно сделать. Мне еще нужно увидеть тебя. — О чем ты, мышонок? Конечно ты не умираешь, ты же дома. Со мной. Скоро и папа придет, — слова матери отрезвили Элишу, что тут же обернулась, глядя на все ту же фигуру, безликую и такую же острую, как лучи света. — И мы сядем завтракать. Что-то схватило девочку за руку, дернуло на себя — и комната вдруг прокатилась вверх ногами, свернувшись в тлеющий уголек. Он полыхнул несколько раз, а после погас, и вновь стало темно, совсем как в момент падения. Сквозь сомкнутые веки не было видно ни зги, но уши все слышали. Тихий голос, зовущий за собой, словно рука, держащая горящую свечу, манил и притягивал, сопротивляться ему было невозможно. — Эли… Элиша медленно приоткрыла глаза, поддавшись искушению и ощутив сначала тепло, а после тупую боль, пронзающую левый бок, перед тем, как наконец появилось изображение — веснушчатое лицо Джерома напротив, уже почти спящего, приглаживающего ее волосы кончиками пальцев. Похоже, они были в одном из многочисленных фургончиков цирка, но он не был знаком девочке. Бежевые стены, разноцветные флажки под потолком, робкий свет из окна. Кровать, вместившая сразу двоих. Лоскутное одеяло в голубой цветок. Здесь не было видно руки Синтии, следов Пола Сисеро, и Лайла никогда не касалась этих стен. Кто же тогда был хозяином этого дома на колесах? — …доброе утро, — шепнула неудачливая циркачка, не стремясь разбудить своего друга, но в то же время желая поскорее сказать ему, что все хорошо. — Ну как ты? — спросил Джером в ответ, не здороваясь, таким же шепотом, кажется, не в силах открыть глаз. — Прости меня. — Это случайность. Я в порядке… просто, кажется, уснула, — Элиша чуть улыбнулась ему, прекрасно понимая, что на самом деле была все это время в обмороке. — У тебя ножевое. Нортон осмотрел, сказал, что ничего серьезного, но я испугался за тебя. Рыжий коротко вздохнул, поправив одеяло на ее плече. Он сам лежал поверх лоскутной ткани, словно не позволяя себе приблизиться к девочке, но в то же время желая быть с ней рядом. Двойственность натуры его не переставала удивлять своей аккуратностью. — Зато я не испугалась. Правда. — Почему? — Джером вздернул брови, вглядевшись в глаза Элиши, пытаясь отыскать в них хоть что-то, свидетельствующее об обмане. Но найти то, чего нет, было нельзя даже при должном старании. — Потому что я тебя не боюсь. Девочка зевнула, вновь закрыв глаза и чуть качнув головой, тиранувшись щекой о подушку. Было мягко. — Мы сейчас в запасном фургоне. Здесь был склад, но… в общем-то, теперь склада здесь нет. Нортон сказал, что тебе нужен покой, тогда все точно обойдется, — взволнованный голос рыжего звенел в воздухе, — но больше никаких метаний ножей. Даже обидно как-то, — все же нашел в себе силы улыбнуться Джером, — мы ведь только начали. — Просто потренируемся еще, — Элиша тихо хмыкнула в ответ, — у меня пока остался правый бок. Они определенно стоили друг друга, временами одинаково шутливые и несерьезные, но от этого не менее заботливые и волнующиеся. Вот только все ли в цирке понимали их? Все ли ощущали их призрачную связь? Лицо Синтии, стоящее перед глазами, явственно говорило о том, что принятие еще не означало согласие, а значит, работы впереди было достаточно, но ребят это уже не волновало. Задремав рядом перешептывающимися котятами, они, кажется, были счастливы.